ршил это путешествие? - тихонько спрашивает она. Сквозь дымок от трубки он устремляет на нее горящий взгляд. Потом глаза его тускнеют. - Да. Совершил, - говорит он. Наступает молчание. Он курит. Глаза его то открыты, то опять смыкаются. Женщина сидит рядом и как будто занята только тем, чтобы вовремя наполнять трубку. - А скажи, - говорит она после того, как он несколько секунд смотрел на нее странным взглядом, словно она была где-то далеко от него, а не тут же, рядом, - скажи, если ты так часто совершал это путешествие, так, наверно, всякий раз по-другому? - Нет. Всегда одинаково. - Когда в воображении, то всегда одинаково? - Да. - А когда на самом деде - тоже так? - Да. - И всегда тебе было одинаково приятно? - Да. Это "да" так однообразно соскальзывает с его уст, - кажется, он сейчас не способен дать другой ответ. И должно быть, для того, чтобы проверить, что это у него не просто механическое повторение, она следующему своему вопросу придает иную форму. - И никогда тебе, милый, не надоедало, и не пробовал ты вообразить что-нибудь другое? Он вдруг рывком поднимается и раздраженно кричит на нее: - А зачем? Что еще мне было нужно? Ради чего я сюда приходил? Она тихонько укладывает его на постель, подбирает оброненную трубку и, прежде чем отдать ему, раздувает огонек собственным дыханьем; потом ласково его уговаривает, как раскапризничавшегося ребенка: - Ну да, ну да, ну конечно же! Мы теперь с тобой вровень идем. Сперва-то я малость отстала, больно уж ты прыткий, ну а теперь понимаю. Ты нарочно сюда приходил, чтобы совершать это путешествие. Мне бы давно догадаться, ты ведь всегда про это! Он отвечает смехом, потом говорит сквозь зубы: - Да, я нарочно за этим приходил. Когда уж не мог больше терпеть, я приходил сюда в поисках облегчения. И мне становилось легче! Да, легче! - Он повторяет это с неистовой страстностью, скалясь как волк. Она сторожко всматривается в него, словно нащупывая, как подобраться к тому, о чем хочет заговорить. Наконец решается. - В этом путешествии у тебя ведь был спутник, миленький? - Ха-ха-ха! - Он разражается пронзительным смехом, больше похожим на крик. - Подумать только, как часто он был моим спутником и сам об этом не знал! Сколько раз он совершал это путешествие, а дороги так и не видел! Женщина стоит на коленях перед кроватью, скрестив руки на одеяле и опираясь на них подбородком. Ее лицо совсем близко от его головы, и она пристально следит за ним. Трубка падает из его раскрывшихся губ. Она водворяет ее на место и, положив руку ему на грудь, слегка подталкивает его из стороны в сторону. На это он тотчас отзывается, как будто она заговорила вслух. - Да! Я всегда сначала совершал это путешествие, а потом уже начинались переливы красок, и огромные просторы, и сверкающие шествия. Они не могли начаться, пока я не выбрасывал то из головы. До этого для них не было места. Снова он умолкает. И снова она кладет руку ему на грудь и легонько поталкивает его - так кошка шевелит лапой полузадушенную мышь. И снова он откликается, как будто она заговорила вслух. - Что? Я же тебе сказал. Когда это, наконец, совершилось на самом деле, все кончилось так быстро, что в первый раз показалось мне нереальным. Слушай!.. - Да, милый. Я слушаю. - Время и место уже близко. Он медленно поднимается и говорит шепотом, закатив глаза, словно вокруг него непроглядный мрак. - Время, место и спутник, - подсказывает она, впадая в тот же тон и слегка придерживая его за руку. - Как же иначе? Если время близко, значит и он здесь. Т-ссс!.. Путешествие совершилось. Все кончено. - Так быстро? - А что же я тебе говорил? Слишком быстро. Но подожди еще немного. Это было только виденье. Я его просплю. Слишком скоро все это сделалось и слишком легко. Я вызову еще виденья, получше. Это было самое неудачное. Ни борьбы, ни сознанья опасности, ни мольбы о пощаде. И все-таки... Все-таки - вот этого я раньше никогда не видел!.. Он отшатывается, дрожа всем телом. - Чего не видел, милый? - Посмотри! Посмотри, какое оно жалкое, гадкое, незначительное!.. А-а! Вот это реально. Значит, это на самом деле. Все кончено. Эту невнятицу он сопровождает бессмысленными жестами, но его движенья постепенно слабеют, он валится на постель и лежит в оцепенении. Но женщина все еще любопытствует. Она опять слегка поталкивает его, словно кошка лапой, и прислушивается; снова поталкивает - и прислушивается; что-то шепчет ему на ухо - и прислушивается. Убедившись, что на этот раз его не расшевелить, она медленно встает с раздосадованным лицом, небрежно бьет его пальцами по щеке и отворачивается. Но она уходит не дальше чем кресло у очага. Усевшись в этом расхлябанном кресле, опершись локтем на ручку и подбородком на ладонь, она по-прежнему зорко следит за лежащим на кровати. - Я ведь слышала, - сипло бормочет она себе под нос, - слышала я разок, когда сама лежала, где ты лежишь, а ты стоял надо мной да раздумывал, слышала я, как ты сказал: "Нет, ничего нельзя понять!" И еще про двоих ты это же самое сказал, я слышала. Только не очень-то на это полагайся, красавчик! Не думай, что уж всегда так будет. - С минуту она смотрит на него немигающим, кошачьим взглядом, потом добавляет: - Не такое крепкое, как всегда? Может, и так, на первых порах. Тут ты, может, и прав. Может, и я за это время кое-чему научилась. Нашла секрет, как заставить тебя говорить, миленький! Но сейчас он, во всяком случае, ничего больше не говорит. Временами по его телу пробегает судорога, уродливо дергаются его лицо и руки, потом он опять лежит немой и отяжелевший. Свеча почти догорела; женщина вылавливает пальцами плавающий в сале фитиль, зажигает об него новую свечу, уминает остаток в подсвечнике и заколачивает его вглубь новой свечой, словно заряжая какое-то мерзкое и вонючее колдовское оружие. Мало-помалу догорает и вторая свеча, а лежащий на кровати все еще не подает признаков жизни. Наконец женщина задувает огарок, и тусклый рассвет заглядывает в окна. Немного погодя лежащий приподнимается. Ежась от холода и дрожа, он тупо осматривается по сторонам, встает, оправляет одежду. Женщина зажимает в ладони горсть мелочи, которую он ей протянул, и, благодарно промямлив: "(Спасибо, милый, дай тебе бог!" - плетется к кровати; когда он выходит, она уже умащивается, кряхтя, на постели, по всей видимости готовясь заснуть. Но видимость бывает правдивой, а бывает обманчивой. Здесь она обманчива; ибо не затих еще скрип ступенек под его шагами, как женщина выскальзывает следом за ним на лестницу, бормоча про себя: "Уж во второй-то раз я тебя не упущу!" Выйти со двора можно только через ворота. Женщина медлит в дверях, высматривая украдкой, не обернется ли он. Но он, не оборачиваясь, нетвердой походкой идет через двор и скрывается за воротами. Женщина осторожно выглядывает на улицу, видит, что он и дальше идет не оборачиваясь и пошатываясь на ходу. Она следует за ним издали, стараясь не выпускать его из глаз. Он возвращается к дому на небольшой площади позади Олдерсгейт-стрит, стучит, и ему тотчас отворяют. Женщина притаилась в другом подъезде, откуда хорошо видна дверь, за которой он исчез. Нетрудно понять, что это его временное пристанище в Лондоне. И женщина, скорчившись в уголку, спокойно ждет. Терпение ее неистощимо. Проходит час, другой, третий. Она ждет. Для подкрепления сил она покупает краюху хлеба в булочной, до которой всего каких-нибудь сто шагов, и бутылку молока у проезжающего мимо молочника. В полдень ее знакомец снова выходит. Он переоделся, но в руках у него ничего нет, и чемодана за ним не несут. Стало быть, он еще не уезжает. Она с полквартала идет; следом, потом останавливается, видимо колеблясь, но после минуты раздумья решительно направляется к дому, который он только что покинул. - Джентльмен из Клойстергэма у себя? - Только сейчас вышел. - Ах, досада! А когда джентльмен возвращается в Клойстергэм? - Сегодня в шесть часов. - Спасибо! Дай бог этому дому богатым быть, где и мне, бедняжке, вежливо отвечают, когда вежливо спросишь! "Уж во второй-то раз я тебя не упущу! - повторяет "бедняжка" - и нельзя сказать, чтобы вежливо, - очутившись снова на улице. - Прошлый раз потеряла, как стали все в дилижанс садиться. Даже не видела, в город ты поехал или еще куда. А теперь-то уж знаю, что в город. Ага, джентльмен из Клойстергэма! Я там раньше тебя буду, дождусь твоего приезда. Недаром я поклялась, что уж во второй-то раз тебя не упущу!" И, согласно своему обещанию, "бедняжка" в тот же вечер стоит на углу Главной улицы в Клойстергэме, любуясь издали островерхими крышами Женской Обители и развлекаясь чем может в ожидании девяти часов, когда, по ее расчетам, очередной дилижанс должен доставить интересующего ее пассажира. Под покровом темноты ей нетрудно удостовериться, так это или не так; и оказывается, что так: пассажир, которого она поклялась не упускать, высаживается вместе с остальными. - Ну, теперь посмотрим, куда ты денешься. Иди! Она говорит это в пространство, но можно подумать, что ее приказанье достигло его ушей, - так послушно шагает он по Главной улице, пока не доходит до арки над воротами, а тут вдруг исчезает. Бедняжка ускорила шаг, она почти по пятам за ним вбегает под арку, но здесь ее взгляду представляется по одну сторону лишь пустая каменная лестница, а но другую распахнутая настежь дверь, за ней комната со сводчатым потолком и большеголовый седовласый джентльмен, который сидит за столом и пишет, одновременно зорко оглядывая прохожих, как будто он сборщик дорожной пошлины (хотя вход сюда явно бесплатный). - Эй! - говорит он негромко, видя, что она остановилась. - Кого вы ищете? - Тут сейчас прошел один джентльмен, сэр. - Прошел, верно. Что вам от него нужно? - Где он живет, не знаете? - Где живет? А вон напротив. По той лестнице. - Вот спасибо тебе, милый. Да ты потише говори. Шепотком. Как его звать-то? - Фамилия - Джаспер. Имя - Джон. Мистер Джон Джаспер. - А какое его занятие? - Занятие? Поет в хоре. - В горе?.. - В хоре. - Это как то есть? Мистер Дэчери встает из-за стола и выходит на порог. - Знаете вы, что такое собор? - спрашивает он шутливо. Женщина кивает. - Ну и что же это такое? Она озадаченно смотрит на него, в тщетных поисках удовлетворительного определения. Но тут ей приходит в голову, что легче просто показать на самый предмет, который сейчас маячит поодаль, резко выделяясь черной своей громадой на густо-синем ночном небе среди чуть поблескивающих ранних звезд. - Правильно. Пойдите туда завтра в семь утра - и вы увидите мистера Джона Джаспера и услышите, как он поет. - Спасибо, милый! Вот уж спасибо! Злобное торжество, с которым она произносит эти слова, не ускользает от вниманья пожилого холостяка без определенных занятий, мирно живущего на свои средства. Он окидывает ее быстрым взглядом, закладывает руки за спину, как то в обычае у мирных старых холостяков, и лениво бредет рядом с ней по каменном дорожке в ограде собора, где звук их шагов будит многоголосое эхо. - А если хотите, - говорит он с кивком в сторону арки, - можете хоть сейчас пойти к мистеру Джасперу на квартиру. Она смотрит на него с хитрой улыбкой и отрицательно трясет головой. - А-а! Не хотите, стало быть, с ним разговаривать? Она опять молча трясет головой и складывает губы для беззвучного отрицания. - Ну так можете любоваться им на расстоянии, по три раза в день, коли есть охота. Но стоило ли ради этого приезжать так издалека? Она быстро вскидывает на него глаза. Если мистер Дэчери рассчитывал, что она так сейчас и проболтается, откуда приехала, то он слишком понадеялся на ее простоту. А она, может, похитрей его. Впрочем, приглядевшись к нему, она решает, что он не повинен в столь коварном умысле. Очень уж сам он прост по виду. Разгуливает себе, подставляя ветру свои седые космы да побрякивает мелочью в кармане. Видно так, от нечего делать, к ней привязался. Но звон монет раздражает ее алчный слух. - Добрый господин, что я у вас попрошу. Не поможете ли мне заплатить за ночлег и за обратную дорогу? Я ведь бедная, очень бедная, да еще и больная, кашель меня замучил. - Вы, я вижу, хорошо знаете, где Номера для проезжающих, прямо туда идете, - добродушно говорит мистер Дэчери, все еще побрякивая мелочью. - Часто здесь бывали? - За всю жизнь один раз. - Да ну? Неужели? Они уже подошли к Монастырскому винограднику. Вид этого пустыря напоминает женщине о том, что с ней когда-то здесь случилось и что, как ей кажется, может послужить для ее спутника назидательным примером. Она останавливается и говорит с жаром: - Вы, может, не поверите, а вот на этом самом месте один молодой джентльмен дал мне три шиллинга шесть пенсов. Я вот тут на траве сидела и так-то раскашлялась, прямо дух вон. А он подошел. Я попросила у него три шиллинга шесть пенсов, и он мне дал. - А не слишком ли это смело - самой назначать сумму? - говорит мистер Дэчери, все еще побрякивая мелочью. - Ведь это как будто не принято, а? Молодому джентльмену могло показаться, что ему вроде как бы предписывают? А? - Слушай, милый, - вкрадчиво говорит женщина, наклоняясь к его уху, словно доверяя ему тайну, - мне эти деньги нужны были на лекарство, которым я и себя пользую и другим продаю. Я ему объяснила, и он мне дал, и я честно все на это потратила, до последнего грошика. И теперь мне столько же нужно и на это же самое, и ежели ты мне дашь, я честно на это потрачу, все до последнего грошика, вот тебе крест! - Какое лекарство? - Я с тобой по-честному поступлю, что сейчас, что после. Это опиум, вот что. Мистер Дэчери, вдруг изменившись в лице, вперяет в нее острый взгляд. - Опиум, милый, вот это что. Ни больше, ни меньше. И скажу тебе, к этому зелью все несправедливы, все равно как, бывает, к человеку: что о нем дурного можно сказать, это все слышали, а что хорошего - про то никто и не знает. Мистер Дэчери начинает медленно отсчитывать деньги. Жадно следя за его пальцами, женщина опять заговаривает о том случае, который выставляет ему как пример для подражания. - В прошлый сочельник это было, только что стемнело. Вот тут я сидела, возле калитки, и молодой джентльмен дал мне три шиллинга шесть пенсов. Мистер Дэчери замечает, что ошибся в счете, ссыпает мелочь обратно в горсть и снова начинает считать. - А имя этому молодому джентльмену, - добавляет она, - было Эдвин. Мистер Дэчери роняет монетку, нагибается, чтобы ее поднять, и выпрямляется весь красный от усилия. - Откуда вы знаете его имя? - Я спросила, и он сказал. Только два вопроса я ему задала - как его крещеное имя и есть ли у него подружка. И он ответил, что зовут его Эдвин, а подружки у него нет. Мистер Дэчери стоит в угрюмом раздумье, держа в руке отсчитанные монеты. Может быть, сумма показалась ему вдруг слишком большой и ему жаль с ней расстаться? Женщина недоверчиво смотрит на него; в ней накипает злоба, готовая прорваться, если он передумает и ей откажет. Но он протягивает ей деньги, словно уже позабыв о своих колебаниях. Она раболепно благодарит и уходит. Мистер Дэчери возвращается один к домику над воротами. Лампа у Джона Джаспера уже зажжена, его маяк сияет. И как матрос после опасного плаванья, приближаясь к скалистым берегам, смотрит на остерегающий его огонь, мысленным взором проникая в далекую гавань, которой ему, может быть, не суждено достигнуть, так и задумчивый взгляд мистера Дэчери обращается к этому маяку и сквозь него еще куда-то дальше. Он заходит к себе, но только затем, чтобы взять шляпу, хотя трудно понять, на что ему понадобился этот, казалось бы, совсем излишний по его привычкам предмет туалета. Затем он снова выходит. Соборные часы показывают половину одиннадцатого. Он неспешно идет по монастырским владеньям, все время оглядываясь, как будто в этот колдовской час, когда мистера Дердлса загоняют домой камнями, он надеется встретить где-нибудь дьяволенка, которому поручены заботы о почтенном каменщик. И точно: эта адская сила уже выпущена на волю. Не имея сейчас живой мишени для обстрела, он развлекается тем, что побивает камнями умерших сквозь ограду кладбища, находя в том особо пикантное удовольствие, так как, во-первых, место их упокоения считается священным, а во-вторых, высокие надгробья в лунном свете похожи отчасти на самих мертвецов, вставших из могил и пустившихся в свои ночные странствия, - и бесенок может тешить себя сладкой надеждой, что, попадая камнями, причиняет им боль. Мистер Дэчери окликает его: - Эгей, Моргун! Бесенок отзывается: - Эгей, Дик! - Видно, они теперь совсем уж на дружеской ноге. - Ты только не говори никому, - добавляет чертенок, - что меня так зовут. Им ведь непременно имя подай. А я ни в каких именах не признаюсь. В тюрьме вот тоже, как в книгу записывать, так сейчас спрашивают - как твое имя? А я говорю - сами догадайтесь! И когда спрашивают - какой ты веры, я тоже говорю - сами догадайтесь! Что, заметим кстати, было бы очень трудной задачей для государства, даже при самой разработанной статистике. - Да и нету такой фамилии - Моргуны, - добавляет мальчишка. - А может быть, есть. - Врешь, нет. Это меня в номерах так прозвали за то, что мне ночью поспать никак не удается, все время будят. Один глаз засыпает, а другой уже моргает, вот что это значит - Моргун. Но я и в этом не признаюсь. Надо им меня как-нибудь звать, пусть зовут Депутат, а больше из меня ничего не вытянешь! - Хорошо, пускай Депутат. Слушай. Мы ведь с тобой друзья, а, Депутат? - Ну а как же! - Я простил тебе долг, помнишь, шесть пенсов, еще когда мы только познакомились? И с тех пор тебе еще не раз перепадало от меня по шесть пенсов, а, Депутат? - Да. А главное, ты Джаспера не любишь. С какой стати он меня за ворот хватал? - Действительно, с какой стати? Но сейчас не о нем речь. Хочешь заработать еще шесть пенсов? У вас сегодня новая постоялка прибавилась, я с ней недавно разговаривал, - старуха с кашлем. - Ага! Курилка, - подтверждает Депутат, хитро подмигивая мистеру Дэчери, и, загнув голову набок и страшно закатив глаза, делает вид, что курит трубку. - Опивом курит. - Как ее зовут? - Ее Королевское Высочество принцесса Курилка. - Надо полагать, у нее есть еще и другое имя. А где она живет? - В Лондоне. Где матросня крутится. - Моряки? - Я же говорю - матросня. И китаезы, и еще разные, которые горла режут. - Узнай мне точно, где она живет. - Ладно. Гони монету. Шиллинг переходит из рук в руки. И как полагается среди честных дельцов, взаимно достойных доверия, сделка считается состоявшейся. - А вот потеха-то! - восклицает Депутат. - Знаешьт куда ее высочество завтра идти хочет? В собо-о-о-ор! - Он восторженно растягивает это слово, хлопает себя по ляжке и сгибается чуть не до земли в припадке визгливого смеха. - Откуда ты знаешь? - Сама мне сказала. Завтра, говорит, мне надо встать пораньше. Разбуди меня, говорит, мне надо утречком хорошенько помыться, красоту на себя навести, хочу, говорит, прогуляться в собо-о-ор! - Смехотворность этой затеи приводит его в неистовый восторг; он исступленно топает ногами; и под конец, не зная, как еще выразить свои чувства, пускается в медленный торжественный пляс, думая, вероятно, что изображает настоятеля. Мистер Дэчери выслушивает все это с видимым удовлетворением, по как-то задумчиво, словно еще что-то прикидывая и взвешивая в уме. и на том их свидание кончается. Вернувшись в свое причудливое жилье, мистер Дэчери долго сидит за ужином, рассеянно поглощая хлеб с сыром, салат и эль, приготовленный для него стараниями миссис Топ; да и кончив ужинать, он еще долго сидит за столом. Наконец он встает, подходит к буфету в углу и, отворив дверцу, разглядывает несколько неровных меловых черточек на ее внутренней стороне. - Мне нравится, - говорит он, - этот способ вести счета, принятый в старинных трактирах. Никому не понятно, кроме того, кто ведет запись, но все тут, как на ладони, и в свое время будет предъявлено должнику. Гм! Пока еще очень маленький счет. Совсем маленький! Он сокрушенно вздыхает, достает с буфетной полки кусочек мела и останавливается с занесенной рукой. - Сегодня, кажется, можно прибавить черточку, - бормочет он. - Не очень большую. Так, средней величины. - Он проводит короткую черту. - Это, пожалуй, все, на что я имею право. - И, захлопнув дверцу буфета, он отправляется спать. Яркое утро занимается над старым городом. Все его древности и развалины облеклись в невиданную красоту; густые завесы плюща сверкают на солнце, мягкий ветер колышет пышную листву деревьев. Золотое отблески от колеблющихся ветвей, пенье птиц, благоуханье садов, полей и рощ, - вернее, единого огромного, сада, каким становится наш возделанный остров в разгаре лета, - проникают в собор, побеждают его тлетворные запахи и проповедуют Воскресенье и Жизнь. Холодные каменные могильные плиты, положенные здесь столетья назад, стали теплыми; солнечные блики залетают в самые сумрачные мраморные уголки и трепещут там, словно крылья. Приходит мистер Топ со своими тяжелыми ключами и, зевая, отпирает и распахивает двери собора. Приходит миссис Топ со своей свитой вооруженных метелками эльфов. Приходит в положенное время органист и с ним мальчики, его подручные, которые тотчас поднимают страшную возню на хорах, заглядывают вниз из-под красных занавесок, хлопками сгоняют пыль с нотных тетрадей и смахивают ее с клапанов и педалей. Со всех сторон словно по сигналу слетаются к соборной башне грачи; им, должно быть, нравится та раскачка, которую сообщает их гнездам колокольный звон и звуки органа, и они отлично знают, когда можно ожидать этого удовольствия. Стекаются - лениво и в малом числе - прихожане, главным образом из Уголка младшего каноника и прочих домиков в ограде собора. Появляется мистер Криспаркл, очень свежий и бодрый, и его братья-священнослужители, далеко не столь свежие и не столь бодрые. Спешат в ризницу певчие (они вечно спешат и лишь в последний момент натягивают свои ночные рубашки, как дети, увиливающие от постели); их вереницу возглавляет Джон Джаспер. Последним приходит мистер Дэчери; он располагается на пустующей церковной скамье - они почти все пустуют и все к его услугам, на выбор, - и оглядывается по сторонам, высматривая Ее Королевское Высочество принцессу Курилку. Служба идет своим чередом, а ее высочества все еще нигде не видно. Наконец мистер Дэчери обнаруживает ее в темном уголке. Она прячется за колонной, надежно укрывшись от взглядов регента, но сама смотрит на него с неотступным вниманием. А он, не подозревая о ее присутствии, поет, разливается. И в минуту его наивысшего музыкального пыла она вдруг злобно смеется и даже - мистер Дэчери ясно это видел! - грозит ему кулаком. Мистер Дэчери снова всматривается - уж не померещилось ли ему? Да нет, вот опять! Тощая и уродливая, как одна из тех фантастических фигур, что вырезаны на кронштейнах алтарных сидений, злобная, как сам Отец 3ла, жесткая, как бронзовый орел *, держащий на крыльях священные книги (и отнюдь не почерпнувший из них христианской кротости, если судить по свирепым атрибутам, коими его снабдил скульптор), она сидит, сцепив на груди худые руки; потом вдруг вздевает их вверх и обоими кулаками грозит руководителю хора. И в эту же самую минуту у решетчатых дверей позади хора появляется Депутат, сумевший обмануть бдительность мистера Топа с помощью хитрых уловок, на которые он такой искусник; он заглядывает украдкой сквозь решетку и застывает в изумлении, перебегая глазами с той, кто грозит, на того, кому она угрожает. Служба кончилась, и церковнослужители расходятся, торопясь к завтраку. Мистер Дэчери задерживается на паперти; и когда певчие, сбросив свои ночные рубашки с такой же поспешностью, с какой час назад их надевали, выбегают, толкаясь, из ризницы и рассеиваются по аллеям, он подходит к своей новой знакомке. - Здравствуйте. С добрым утром. Ну что, видели вы его? - Видела, милый, видела. Нагляделась! - Вы его знаете? - Его-то? Ого! Уж так-то знаю - получше, чем все эти преподобия вместе взятые. Миссис Топ позаботилась о своем жильце: дома для него уже готов вкусный и опрятно поданный завтрак. Но прежде чем сесть к столу, он отворяет угловой буфет, достает с полки кусочек мела и проводит толстую длинную черту - от самого верха дверцы до самого низа; а затем с аппетитом принимается за еду ПРИЛОЖЕНИЕ  ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ  Роман "Тайна Эдвина Друда" - последнее произведение Диккенса, над который он работал до самой счерти. Как и большинство других романов Диккенса, "Тайна Эдвина Друда" выходила в свет отдельными выпусками. Книга печаталась с апреля по сентябрь 1870 года. Так как повествовать Диккенса осталось незавершенным, возникли многочисленные догадки относительно возможной развязки событий, изображенных в романе. Разгадка "Тайны Эдвина Друда" затрудняется тем, что в бумагах Диккенса не осталось никаких заметок, набросков, планов, которые позволили бы установить, как намеревался писатель завершить свое произведение. Исследователями творчества Диккенса были высказаны различные предположения о возможной развязке романа. Наиболее научно обоснованной является работа Дж. К. Уолтерса "Ключи к "Тайне Эдвина Друда". Автор - известный английский диккенсовед начала ХX века, состоявший в 1910-1911 годах президентом Диккенсовского общества. Гипотеза Уолтерса базируется на литературоведческом анализе разработки мотивов тайн в других произведениях великого романиста. Вопросов, связанных с "Тайной Эдвина Друда", Дж. К. Уолтере касается также в своей ките "Фазы Диккенса" (J. Cuming Walters, Phases of Dickens, L. 1911, см. главу "The Last Mystery", pp. 76-101). Так как незавершенность "Тайны Эдвина Друда" обычно возбуждает у читателей множество вопросов, редакция сочла целесообразным поместить здесь перевод исследовании Уолтерса, впервые публикуемый на русском языке. ДЖ. КАМИНГ УОЛТЕРС - Ключи к роману Диккенса "Тайна Эдвина Друда" - Посвящается председателю, вице-председателю и членам ДИККЕНСОВСКОГО ОБЩЕСТВА, Англия и клуба "ВОКРУГ ДИККЕНСА", Бостон, США ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА  Предвидя, что настоящая работа прежде всего может быть подвергнута критике за то, что по своему размеру она не соответствует теме, спешим пояснить, что в ней содержится не только попытка раскрыть тройную тайну "Эдвина Друда", но и обзор других подобных попыток, а также анализ приемов автора. Мы задались здесь целью собрать воедино все наши наблюдения и, расположив их в должном порядке, показать, что они неизбежно приводят к одному-единственному заключению. Только таким способом можно обрести истину. Тот, кто подходит к "Эдвину Друду" с заранее составленной теорией, легко найдет в романе места, ее подтверждающие, мы же старались идти иным путем - сперва выделить существенные места, а затем уже смотреть, что в них скрыто. Последняя серьезная попытка приподнять завесу, наброшенную Диккенсом на "Эдвина Друда", была сделана так давно, что еще одну попытку в этом направлении можно считать оправданной, в особенности если она приводит к совсем иным выводам. Мы не даем здесь продолжения романа, а только "ключи" к нему, которые, как мы надеемся, помогут читателю лучше его попять и уловить внутренний рисунок очень сложной и запутанной фабулы. Tot homines, quot sententiae {Сколько людей, столько мнений (лат.).} Чарльз Диккенс: "Очень любопытная и новая идея, которую нелегко будет разгадать... богатая, но трудная для воплощения". Лонгфелло: "Без сомнения, одна из лучших его книг, если не самая лучшая". Один известный романист: "Гораздо ниже всего, что Диккенс ранее писал". Р. А. Проктор: "Много выше большинства его произведений". Джордж Гиссинг: ""0чень уж немудреная тайна "Эдвина Друда"... Едва ли мы много потеряли оттого, что роман не был закончен". Эндрю Ланг: "Тайна более загадочна, чем кажется с первого взгляда". Ф. Т. Марциалс: "Бесспорно хороший роман. Что касается самой тайны, то особой загадочности в ней нет... Не так уж трудно сообразить, как будет дальше развиваться действие". Фрисвел: "Эго произведение не обещало быть особенно удачным". Т. Фостер: "Нет прямых указаний на то, каков должен быть конец романа". У. Р. Хьюз: "Прелестный отрывок... тайна так и не разрешена". А. У. Уорд: "Надо признать, что редко фабула бывала завязана так искусно, как в этом романе, развязки которого мы никогда не узнаем". ГЛАВА I - Недописанный роман и метод его написания - Чарльз Диккенс умер 9 июня 1870 года. К 1 апреля он успел издать первый выпуск "Тайны Эдвина Друда". Предполагалось, что роман выйдет в двенадцати ежемесячных выпусках. К моменту смерти Диккенса было опубликовано три выпуска: еще три были в рукописи и опубликованы позже. Но сверх этого не удалось найти ни одной строчки, ни одной заметки, кроме чернового наброска одной главы, которую Диккенс решил не включать. Автор унес свою тайну в могилу, лишь наполовину закончив свое произведение. Задача, которую Диккенс ставил себе в "Эдвине Друде", не касалась собственно литературного мастерства. В этом смысле он уже достиг наивысшего совершенства, какое ему было доступно. Но построение сюжета, его драматическое развертывание всегда было слабым местом Диккенса и лишь в редких случаях ему удавалось. С этой стороны его неоднократно критиковали как после его смерти, так еще и при жизни. И в нем зародилась мысль - показать, что он тоже может крепко построить сюжет, по-новому, оригинально и так, что никому не удастся предугадать его развитие. Развязка останется тайной автора и будет неожиданностью для читателя. Он с гордостью говорил, что напал на "совершенно новую и очень любопытную идею, которую нелегко будет разгадать... богатую, но трудную для воплощения". Он считал также, что драматическое напряжение "будет непрерывно возрастать" с самых первых строчек. Возникает в высшей степени интересная проблема: способен ли был Диккенс выполнить эту поставленную им себе задачу или нет. Большинство критиков либо просто отвечают, что нет, либо, предлагая собственные весьма жалкие разрешения завязанных Диккенсом узлов, выражают тем неверие в его способности и сомнение в правдивости его слов. "При чтении Диккенса, - говорит Джордж Гиссинг, - сразу бросается в глаза характерный для него недостаток: его неумение искусно раскрыть те факты, которые он для придания интереса рассказу долгое время держал в тайне. Этим искусством он так и не овладел... Можно не сомневаться, что и в "Эдвине Друде", когда дело дошло бы до развязки, проявилось бы это всегдашнее неумение Диккенса". Марциалс и Ланг придерживаются того же мнения. Но они упускают из виду, что Диккенс здесь именно и задался целью побороть свой всегдашний недостаток и показать, что он может сделать то, чего, как ему столь часто говорили, он делать не умеет. К "Эдвину Друду" нужно подходить с особой меркой; нужно учитывать, что Диккенс здесь сознательно поставил себе новую задачу. И ведь даже Гиссинг, этот в данном случае враждебный критик, признает, вопреки своим предшествующим утверждениям, что "Эдвин Друд", если бы Диккенс его закончил, "вероятно, оказался бы наилучше построенной из всех его книг. В уже написанных глазах видна такая забота об увязке деталей, которая дает необычный для Диккенса эффект". Редко бывает, чтобы серьезный критик на протяжении двух-трех страниц высказывал столь противоречивые суждения! Есть, однако, и другие критики, которые относятся к "Эдвину Друду" небрежно или презрительно и утверждают, что его тайна вовсе не тайна. Очень легко делать такие выводы, когда разгадку придумал сам, да притом ошибочную. Но тот факт, что эту тайну уже раз десять разгадывали, и все по-разному, что даже относительно общего характера развязки у критиков нет согласия, - Ричард Проктор, например, убежден, что роман должен был иметь счастливый конец, а другие не менее твердо убеждены, что он должен был закончиться самой мрачной трагедией, - все это показывает, что тайна Эдвина Друда, пожалуй, все ж таки была настоящей тайной. В сущности, в "Эдвине Друде", хотя мало кто это отмечал, есть целых три тайны, две главных и одна второстепенная, которую, впрочем, тоже нелегко разгадать. Первая тайна, частично раскрытая самим Диккенсом, - это судьба Эдвина Друда. Был ли он убит, и если да, то кем и как, и где спрятано его тело? Если же нет, то как он спасся, что с ним сталось и появится ли он опять в романе? Вторая тайна: кто такой мистер Дэчери, "незнакомец, поселившийся в Клойстергэме" после исчезновения Эдвина Друда? Третья тайна: кто такая курящая опиум старуха, которая получает в романе прозвище "Принцесса Курилка", и почему она преследует Джаспера? Первые две тайны взаимосвязаны. Третья не имеет прямого отношения к судьбе Эдвина Друда, и ее следует рассматривать как отдельный эпизод. Диккенс довел свою книгу до такой стадии, что первую тайну, в которой воплощена его главная мысль, можно разрешить почти с полной уверенностью на основании того материала, который он сам дал нам в руки. Против Джона Джаспера есть достаточно улик, его преступный замысел ясен, действия тоже; казалось бы, нетрудно сделать вывод. Однако и тут у критиков нет единодушия. Джаспер потерпел неудачу, и Эдвин Друд остался жив, говорят одни. Джаспер преуспел в своих намерениях, и Эдвин Друд был убит, утверждают другие. Если по поводу тайны, наполовину уже раскрытой автором, возникают такие споры, то как не ожидать еще больших разногласий в отношении двух остальных тайн, где все гадательно! Если бы Диккенс довел свой замысел до конца, мы, без сомнения, увидели бы, что первая тайна составляет основу сюжета и остальные ей подчинены. Но роман был так спланирован, что развитию этих второстепенных тем должны были быть посвящены дальнейшие главы - те, что остались ненаписанными; а в уже написанной части темы эти только намечены. Иными словами, автор сказал достаточно для того, чтобы развеять таинственность, окутывающую главную тему, но так мало подвинулся в разработке второстепенных тем, что тут все остается в области предположений и всякий волен судить по-своему. Мы можем почти с математической точностью сделать заключение о судьбе Эдвина Друда на основе того, что черным по белому написал о нем автор. Но когда мы пробуем угадать, каким образом была раскрыта истина и кто именно сыграл тут роль Немезиды, в руках у нас оказываются лишь паутинные нити, которые в любой момент могут оборваться. Диккенс с увлечением работал над этой книгой, он был уверен, что добился своей цели и его тайна до конца останется тайной для читателя; и в связи с этим он потратил немало изобретательности на то, чтобы создать впечатление, будто эту тайну легко разгадать. Его задачей именно и было ошеломить тех поверхностных разгадчиков, которых столько развелось впоследствии. "Эдвин Друд" во многих отношениях самая обманчивая из всех написанных Диккенсом книг. В ней множество волчьих ям и тупиков. При первом чтении кажется, что разгадки лежат на поверхности. Но те, кто не раз перечитывал эту книгу, постепенно убеждаются в том, что наиболее простые объяснения все либо сомнительны, либо вовсе ошибочны. Нужно копать глубже, чтобы добраться до сути. Диккенс заманивает читателя на ложный путь и делает это так тонко, что приходится дивиться его искусству. "Эдвин Друд", пожалуй, самое хитрое и самое сложное из произведений этого жанра. С какой аккуратностью подогнаны у него одна к другой все детали, как точно взвешено значение каждого, даже самого мелкого факта! О том, насколько ему удалось сбить охотников со следа, мы лучше всего сможем судить, если ознакомимся с противоречивыми выводами, к которым приходили даже самые квалифицированные разгадчики. Прежде всего надо сказать, что в бумагах Диккенса не найдено никаких записей, касающихся продолжения романа. "Диккенс не написал ничего, выявляющего основные линии замысла. - говорит Джон Форстер, - кроме того, что содержится в уже опубликованных выпусках; в заготовленных рукописных главах тоже нет никаких указаний, никаких намеков на то, чем должен был кончиться роман... Бывает, что писатель оставляет нам хотя бы наброски замыслов, которых ему не удалось осуществить, намерений, которых он не смог привести в исполнение, намеченных дорог, по которым он не успел пройти, сияющих вдали целей, которых ему не суждено было достигнуть. Здесь ничего этого нет. Белое пятно". Впрочем, несколькими страницами дальше, Форстер показывает, что не такое уж это было абсолютно белое пятно - был найден черновик исключенном Диккенсом главы - "Как мистер Сапси перестал быть членом клуба "Восьмерых". Эта глава имеет все-таки некоторое отношение к развязке. Добавим еще, что издатели Диккенса всегда отвергали слишком поспешные умозаключения и никогда не давали своей санкции на сочинение каких-либо "окончаний" "Эдвина Друда", якобы в духе автора. В Америке, правда, вышла наглая книжонка с именами Уилки Коллинза и Чарльза Диккенса-младшего на титульном листе, но ее настоящие авторы впоследствии сознались в обмане. В том же году, когда началась и преждевременно кончилась публикация "Эдвина Друда", в Нью-Йорке за подписью Орфеуса С. Керра вышла книга под заглавием "Раздвоенное копыто. - Переложение английского романа "Тайна Эдвина Друда" на американские нравы и обычаи, обстановку и действующих лиц". В декабре 1870 года тот же автор поместил в ежегоднике "Пикадилли Эннуэл" статью "Тайна мистера Э. Друда". Более интересна книга "Тайна Джона Джаспера", вышедшая в Филадельфии в 1871 году, размером почти равная оригиналу и представлявшая собой попытку дополнить недостающие главы. Двумя годами позже, и тоже в Америке, появилось фантастическое произведение, будто бы продиктованное духом Диккенса на спиритическом сеансе, которое беззастенчиво именовалось: "Вторая часть "Эдвина Друда". В 1878 году одна манчестерская дама, писавшая под псевдонимом Джиллан Вэз, выпустила трехтомник под названием: "Великая тайна разгадана. Продолжение романа "Тайна Эдвина Друда". Реальная ценность и литературные качества этих трех томов обсуждались критикой - отзывы были неблагоприятные и даже уничтожающие. Для нас все эти "продолжения" интересны только, так сказать, с отрицательной стороны, поскольку ни в одном не предлагается того решения, которое мы намерены изложить ниже. Наиболее серьезной попыткой этого рода является, без сомнения, ряд статей, опубликованных Проктором в журнале "Ноледж" под общим заглавием "Мертвец выслеживает" (в ответ на статью в "Корнхилл Мэгэзин", от февраля 1874 г.). Впоследствии - в 1882 году - Проктор перепечатал отрывки из этих статей в своем "Чтении в часы досуга", которое выпустил под псевдонимом "Томас Фостер". Теория его такова: Джон Джаспер потерпел неудачу, и Эдвин Друд снова появляется в романе как Дик Дэчери. Соображения Проктора подчас очень остроумны, но наиболее существенных моментов он либо не касается, либо оставляет их неразрешенными. Особенно слаб у него конец, и категорические его утверждения, собственно говоря, ни на чем не основаны. Он совершенно неправильно понял встречу Дика Дэчери