них внимание, даже если бы они звучали внятно? Зажгли свет; миссис Бэдуин в тревоге ждала у открытой двери; служанка раз двадцать выбегала на улицу посмотреть, не видно ли Оливера. А два старых джентльмена по-прежнему сидели в темной гостиной и между ними лежали часы. ГЛАВА XVI повествует о том, что случилось с Оливером Твистом после того, как на него предъявила права Нэнси Узкие улицы и дворы вывели, наконец, к широкой открытой площади, где расположены были загоны и все, что необходимо для торговли рогатым скотом. Дойдя до этого места. Сайкс замедлил шаги: девушка больше не в силах была идти так быстро. Повернувшись к Оливеру, он грубо приказал ему взять за руку Нэнси. - Ты что, не слышишь? - заворчал Сайкс, так как Оливер мешкал и озирался вокруг. Они находились в темном закоулке, в стороне от людных улиц. Оливер прекрасно понимал, что сопротивление ни к чему не приведет. Он протянул руку, которую Нэнси крепко сжала в своей. - Другую руку дай мне, - сказал Сайкс, завладев свободной рукой Оливера. - Сюда, Фонарик! Собака подняла голову и зарычала. - Смотри! - сказал он, другой рукой касаясь шеи Оливера. - Если он промолвит хоть словечко, хватай его! Помни это! Собака снова зарычала и, облизываясь, посмотрела на Оливера так, словно ей не терпелось вцепиться ему в горло. - Пес его схватит не хуже, чем любой христианин, лопни мои глаза, если это не так!.. - сказал Сайкс, с каким-то мрачным и злобным одобрением посматривая на животное. - Теперь, мистер, вам известно, что вас ожидает, а значит, можете кричать сколько угодно: собака скоро положит конец этой забаве... Ступай вперед, песик! Фонарик завилял хвостом в благодарность за это непривычно ласковое обращение, еще раз, в виде предупреждения, зарычал на Оливера и побежал вперед. Они пересекли Смитфилд, но Оливер все равно не узнал бы дороги, даже если бы они шли через Гровенор-сквер. Вечер был темный и туманный. Огни в лавках едва мерцали сквозь тяжелую завесу тумана, который с каждой минутой сгущался, окутывая мглой улицы и дома, и незнакомые места казались Оливеру еще более незнакомыми, а его растерянность становилась еще более гнетущей и безнадежной. Они сделали еще несколько шагов, когда раздался глухой бой церковных часов. При - первом же ударе оба спутника Оливера остановились и повернулись в ту сторону, откуда доносились звуки. - Восемь часов, Билл, - сказала Нэнси, когда замер бой. - Что толку говорить? Разве я сам не слышу? - отозвался Сайкс. - Хотела бы я знать, слышат ли о_н_и? - произнесла Нэнси. - Конечно, слышат, - ответил Сайкс. - Меня сцапали в Варфоломеев день *, и не было на ярмарке такой грошовой трубы, писка которой я бы не расслышал. От шума и грохота снаружи тишина в проклятой старой тюрьме была такая, что я чуть было не размозжил себе голову о железную дверь. - Бедные! - сказала Нэнси, которая все еще смотрела в ту сторону, где били часы. - Ах, Билл, такие славные молодые парни! - Да, вам, женщинам, только об этом и думать, - отозвался Сайкс. - Славные молодые парни! Сейчас они все равно что мертвецы. Значит, не чем и толковать. Произнеся эти утешительные слова, мистер Сайкс, казалось, заглушил проснувшуюся ревность и, крепче сжав руку Оливера, приказал ему идти дальше. - Подожди минутку! - воскликнула девушка. - Я бы не стала спешить, если бы это тебе, Билл, предстояло болтаться на виселице, когда в следующий раз пробьет восемь часов. Я бы ходила вокруг да около того места, пока бы не свалилась, даже если бы на земле лежал снег, а у меня не было шали, чтобы прикрыться. - А какой был бы от этого толк? - спросил чуждый сентиментальности мистер Сайкс. - Раз ты не можешь передать напильник и двадцать ярдов прочной веревки, то бродила бы ты за пятьдесят миль или стояла бы на месте, все равно никакой пользы мне это не принесло бы. Идем, нечего стоять здесь и читать проповеди! Девушка расхохоталась, запахнула шаль, и они пошли дальше. Но Оливер почувствовал, как дрожит ее рука, а когда они проходили мимо газового фонаря, он заглянул ей в лицо и увидел, что оно стало мертвенно бледным. Не меньше получаса они шли глухими и грязными улицами, встречая редких прохожих, да и те занимали, судя по их виду, такое же положение в обществе, как и мистер Сайкс. Наконец, они вышли на очень узкую, грязную улицу, почти сплошь занятую лавками старьевщиков; собака бежала впереди, словно понимая, что больше не понадобится ей быть начеку, и остановилась у дверей лавки, запертой и, по-видимому, пустой. Дом полуразвалился, и к двери была прибита табличка, что он сдается внаем; казалось, она висит здесь уже много лет. - Все в порядке! - крикнул Сайкс, осторожно посматривая вокруг. Нэнси наклонилась к ставням, и Оливер услышал звон колокольчика. Они перешли на другую сторону улицы и несколько минут стояли под фонарем. Послышался шум, словно кто-то осторожно поднимал оконную раму; а вскоре после этого потихоньку открыли дверь. Затем мистер Сайкс без всяких церемоний схватил испуганного мальчика за шиворот, и все трое быстро вошли в дом. В коридоре было совсем темно. Они ждали, пока человек, впустивший их, запирал дверь на засов и цепочку. - Кто-нибудь есть? - спросил Сайкс. - Никого, - ответил голос. Оливеру показалось, что он его слышал раньше. - А старик здесь? - спросил грабитель. - Здесь, - отозвался голос. - Он здорово струхнул. Вы думаете, он вам не обрадуется? Как бы не так! Форма ответа, как и голос говорившего, показались Оливеру знакомыми, но в темноте невозможно было разглядеть даже фигуру говорившего. - Посвети, - сказал Сайкс, - не то мы свернем себе шею или наступим на собаку. Береги ноги, - если тебе случится на нее наступить. - Подождите минутку, я вам посвечу, - отозвался голос. Послышались удаляющиеся шаги, и минуту спустя появился мистер Джек Даукинс, иначе - Ловкий Плут. В правой руке у него была сальная свеча, вставленная в расщепленный конец палки. Молодой джентльмен ограничился насмешливой улыбкой в знак того, что узнал Оливера, и, повернувшись, предложил посетителям спуститься вслед за ним по лестнице. Они прошли через пустую кухню и, войдя в низкую комнату, где пахло землей, были встречены взрывом смеха. - Ох, не могу, не могу! - завопил юный Чарльз Бейтс, заливаясь во все горло. - Вот он! Ох, вот и он! Ах, Феджин, посмотрите на него. Да посмотрите же на него, Феджин! У меня сил больше нет. Вот так потеха! Эй, кто-нибудь подержите меня, пока я нахохочусь вволю! В порыве неудержимой веселости юный Бейтс повалился на пол и в течение пяти минут судорожно дрыгал ногами, выражая этим свой восторг. Затем, вскочив, он выхватил из рук Плута палку со свечой и, подойдя к Оливеру, принялся осматривать его со всех сторон, в то время как еврей, сняв ночной колпак, отвешивал низкие поклоны перед ошеломленным мальчиком. Между тем Плут, отличавшийся довольно мрачным нравом и редко позволявший себе веселиться, если это мешало делу, с великим прилежанием обшаривал карманы Оливера. - Посмотрите на его костюм, Феджин! - сказал Чарли, так близко поднося свечу к новой курточке Оливера, что чуть было ее не подпалил. - Посмотрите на его костюм! Тончайшее сукно и самый щегольской покрой! Вот так потеха! Да еще книги в придачу! Да он настоящий джентльмен, Феджин! - Очень рад видеть тебя таким молодцом, мой милый - сказал еврей, с притворным смирением отвешивая поклон. - Плут даст тебе другой костюм, мой милый, чтобы ты не запачкал своего воскресного платья. Почему, же ты нам не написал, мой милый, и не предупредил о своем приходе! Мы бы тебе приготовили что-нибудь горячее на ужин. Тут юный Бейтс снова захохотал так громко, что сам Феджин развеселился, и даже Плут улыбнулся, но так как в этот момент Плут извлек пятифунтовый билет, то трудно сказать, чем вызвана была его улыбка - шуткой или находкой. - Эй, это еще что такое? - спросил Сайкс, шагнув вперед, когда еврей схватил билет. - Это моя добыча, Феджин. - Нет, нет, мой милый! - воскликнул еврей. - Это моя, Билл, моя. Вы получите книги. - Как бы не так! - сказал Билл Сайкс, с решительным видом надевая шляпу. - Это принадлежит мне и Нэнси, а не то я отведу мальчишку обратно. Еврей вздрогнул. Вздрогнул и Оливер, но совсем по другой причине: у него появилась надежда, что его отведут обратно. - Отдайте! Слышите! - сказал Сайкс. - Это несправедливо, Билл. Ведь правда же, Нэнси? - спросил еврей. - Справедливо или несправедливо, - возразил Сайкс, - говорят вам, отдайте. Неужели вы думаете, что нам с Нэнси только и дела, что рыскать по улицам и похищать мальчишек, которых сцапали по вашей вине? Отдай деньги, скупой, старый скелет! Слышишь! После такого увещания мистер Сайкс выхватил билет, зажатый между большим и указательным пальцами еврея, и, хладнокровно глядя в лицо старику, старательно сложил билет и завязал в свой платок. - Это нам за труды, - сказал Сайкс, - а следовало бы вдвое больше. Книги можете оставить себе, если вы любитель чтения. Или продайте их. - Какие они красивые! - сказал Чарли Бейтс, корча гримасы и делая вид, будто читает одну из книг. - Интересное чтение, правда, Оливер? Видя, с какой тоской Оливер смотрит на своих мучителей, юный Бейтс, наделенный способностью подмечать во всем смешную сторону, пришел в еще более исступленный восторг. - Это книги старого джентльмена! - ломая руки, воскликнул Оливер. - Доброго, славного старого джентльмена, который приютил меня и ухаживал за мной, когда я чуть не умер от горячки! О, прошу вас, отошлите их назад, отошлите ему книги и деньги! Держите меня здесь до конца жизни, но отошлите их назад. Он подумает, что я их украл. И старая леди и все, кто был так добр ко мне, подумают, что я их украл! О, сжальтесь надо мной, отошлите их! Произнеся эти слона с безграничной тоской, Оливер упал на колени к ногам еврея и в полном отчаянии ломал руки. - Мальчик прав, - заметил Феджин, украдкой осмотревшись вокруг и сдвинув косматые брови. - Ты прав, Оливер, ты прав: они, конечно, подумают, что ты их украл. Ха-ха! - усмехнулся еврей, потирая руки. - Большей удачи быть не могло, как бы мы ни старались. - Конечно, не могло, - отозвался Сайкс. - Я это понял, как только увидел его в Клеркенуэле с книгами под мышкой. Все в порядке. Эти люди - мягкосердечные святоши, иначе они не взяли бы его к себе в дом. И они не будут наводить о нем справки, опасаясь, как бы не пришлось обратиться в суд, а стало быть, отправить его на каторгу. Сейчас он в безопасности. Пока шел этот разговор, Оливер переводил взгляд с одного на другого, словно хорошенько не мог понять, что происходит; но когда Билл Сайкс умолк, он вдруг вскочил и вне себя бросился вон из комнаты, испуская пронзительные вопли, призывающие на помощь и гулко разносившиеся по пустынному старому дому. - Придержи собаку, Билл! - крикнула Нэнси, рванувшись к двери и захлопнув ее, когда еврей и его два питомца бросились в погоню. - Придержи собаку. Она разорвет мальчика в клочья! - Поделом ему! - крикнул Сайкс, стараясь вырваться из рук девушки. - Убирайся, иначе я размозжу тебе голову об стену! - Мне все равно, Билл, все равно! - завопила девушка, изо всех сил вцепившись в мужчину. - Эта собака не растерзает ребенка, разве что ты раньше убьешь меня! - Не растерзает! - стиснув зубы, произнес Сайкс. - Скорее я это сделаю, если ты не отстанешь! Грабитель отшвырнул от себя девушку в другой конец комнаты, и как раз в этот момент вернулся еврей с двумя мальчиками, волоча за собой Оливера. - Что случилось? - спросил Феджин, озираясь вокруг. - Похоже на то, что девчонка с ума спятила, - с бешенством ответил Сайкс. - Нет, она не спятила с ума, - сказала Нэнси, бледная, задыхающаяся после борьбы. - Нет, она не спятила с ума, Феджин, не думайте! - Ну, так успокойся, слышишь? - сказал еврей, бросая на нее грозный взгляд. - Нет, я этого не сделаю, - возразила Нэнси, повысив голос. - Ну, что вы на это скажете? Мистер Феджин был в достаточной мере знаком с нравами и обычаями тех людей, к породе которых принадлежала Нэнси, и знал, что поддерживать с нею разговор сейчас не совсем безопасно. С целью отвлечь внимание присутствующих, он повернулся к Оливеру. - Значит, ты хотел улизнуть, мой милый, не так ли? - сказал еврей, беря сучковатую дубинку, лежавшую у очага. - Не так ли? Оливер ничего не ответил. Он следил за каждым движением еврея и порывисто дышал. - Хотел позвать на помощь, звал полицию, да? - насмехался еврей, хватая мальчика за руку. - Мы тебя от этого излечим, молодой джентльмен! Еврей больно ударил Оливера дубинкой по спине и замахнулся снова, но девушка, рванувшись вперед, выхватила ее. Она швырнула дубинку в огонь с такой силой, что раскаленные угли посыпались на пол. - Не желаю я стоять и смотреть на это, Феджин! - крикнула девушка. - Мальчик у вас, чего же вам еще нужно? Не троньте его, не троньте, не то я припечатаю кого-нибудь из вас так, что попаду на виселицу раньше времени. Произнося эту угрозу, девушка неистово топнула ногой и, сжав губы, стиснув кулаки, перевела взгляд с еврея на другого грабителя; лицо ее стало мертвенно бледным от бешенства, до которого она постепенно довела себя. - Ах, Нэнси! - умиротворяющим тоном сказал еврей, переглянувшись в смущении с мистером Сайксом. - Сегодня ты смышленее, чем когда бы то ни было. Ха-ха! Милая моя, ты прекрасно разыгрываешь свою роль. - Вот как! - сказала девушка. - Берегитесь, как бы я не переиграла. Вам только хуже будет, если это случится, Феджин, и я вас заранее предупреждаю, чтобы вы держались от меня подальше. В женщине взбешенной, в особенности если к другим ее неукротимым страстям присоединяются безрассудство и отчаяние, есть нечто такое, с чем мало кто из мужчин захотел бы столкнуться. Еврей понял, что безнадежно притворяться, будто он не верит в ярость Нэнси, и, невольно попятившись, бросил умоляющий и трусливый взгляд на Сайкса, как бы говоря, что теперь тому надлежит продолжать диалог. Мистер Сайкс, угадав эту немую мольбу и чувствуя, быть может, что гордость его и авторитет могут пострадать, если он сразу же не образумит мисс Нэнси, изрыгнул несколько десятков проклятий и угроз, быстрое извержение которых делало честь его изобретательности. Но так как они не произвели никакого впечатления на ту, против которой были направлены, он прибег к более веским аргументам. - Это еще что значит? - сказал Сайкс, подкрепляя свой вопрос весьма распространенным проклятьем, обращенным к прекраснейшему украшению человеческого лица; если бы этому проклятью внимали наверху хотя бы один раз на пятьдесят тысяч, когда оно произносится, слепота сделалась бы такой же обыкновенной болезнью, как корь. - Это еще что значит? Провалиться мне в пекло! Да знаешь ли ты, кто ты и что ты? - Да, все это я знаю, - ответила девушка, истерически смеясь, покачивая головой и тщетно притворяясь равнодушной. - А если так, то перестань шуметь, - сказал Сайкс тем ворчливым голосом, которым привык говорить, обращаясь к своей собаке, - а не то я тебя утихомирю на долгие времена. Девушка засмеялась еще более истерическим смехом и, бросив быстрый взгляд на Сайкса, отвернулась и прикусила губу так, что выступила кровь. - Нечего сказать, молодчина! - добавил Сайкс, окидывая ее презрительным взглядом. - Как раз тебе-то и подобает стать на сторону человеколюбцев и людей благородных. Самая подходящая особа для того, чтобы ребенок, как ты его называешь, подружился с тобой! - Это правда, да поможет мне всемогущий бог! - с жаром воскликнула девушка. - И лучше бы я упала замертво на улице или поменялась местами с теми, мимо которых мы сегодня проходили, прежде чем я помогла вам привести его сюда! Начиная с этого вечера он становится вором, лжецом, чертом, всем, чем угодно. Неужели старому негодяю этого мало и нужны еще побои? - Полно, полно, - увещевал еврей Сайкса, указывая на мальчиков, которые с любопытством следили за всем происходящим. - Мы должны выражаться учтиво, учтиво, Билл. - Выражаться учтиво! - вскричала взбешенная девушка, на которую страшно было смотреть. - Выражаться учтиво, негодяй! Да, вы от меня заслужили учтивые речи! Я для вас воровала, когда была вдвое моложе, чем он! - Она указала на Оливера. - Я занималась этим ремеслом и служила вам двенадцать лет. Вы этого не знаете? Да говорите же! Не знаете? - Ну-ну! - пытался успокоить ее еврей. - А коли так, то ведь ты зарабатываешь этим себе на жизнь. - О да! - подхватила девушка; она не говорила, а визжала - слова лились каким-то неистовым потоком: - Я этим живу... Холодные, сырые, грязные улицы - мой дом! А вы - тот негодяй, который много лет назад выгнал меня на эти улицы и будет держать меня там день за днем, ночь за ночью, пока я не умру... - Я еще не то с тобой сделаю! - перебил еврей, раздраженный этими упреками. - Я с тобой расправлюсь, если ты еще хоть слово скажешь! Девушка больше ничего не сказала; она в исступлении рвала на себе волосы и так стремительно набросилась на еврея, что оставила бы на нем следы своей мести, если бы Сайкс в надлежащий момент не схватил ее за руки, после чего она сделала несколько тщетных попыток освободиться и лишилась чувств. - Теперь все в порядке, - сказал Сайкс, укладывая ее в углу комнаты. - Когда она вот этак бесится, у нее удивительная сила в руках. Еврей вытер лоб и улыбнулся, видимо почувствовав облегчение, когда тревога улеглась, но и он, и Сайкс, и собака, и мальчики, казалось, считали это повседневным происшествием, связанным с их профессией. - Вот почему плохо иметь дело с женщинами, - сказал еврей, кладя на место дубинку, - но они хитры, и нам, с нашим ремеслом, без них не обойтись... Чарли, покажи-ка Оливеру его постель. - Я думаю, Феджин, лучше ему не надевать завтра самый парадный свой костюм? - сказал Чарли Бейтс. - Конечно, - ответил еврей, ухмыляясь так же, как ухмыльнулся Чарли, задавая этот вопрос. Юный Бейтс, явно обрадованный данным ему поручением, взял палку с расщепленным концом и повел Оливера в смежную комнату-кухню, где лежали два-три тюфяка, на одном из которых он спал раньше. Здесь, заливаясь неудержимым смехом, он извлек то самое старое платье, от которого Оливер с такой радостью избавился в доме мистера Браунлоу; это платье, случайно показанное Феджину евреем, купившим его, послужило первой нитью, которая привела к открытию местопребывания Оливера. - Снимай свой парадный костюмчик, - сказал Чарли, - я отдам его Феджину, у него он будет целее. Ну и потеха! Бедный Оливер неохотно повиновался. Юный Бейтс, свернув новый костюм, сунул его под мышку, вышел из комнаты и, оставив Оливера в темноте, запер за собой дверь. Оглушительный смех Чарли и голос Бетси, явившейся как раз вовремя, чтобы побрызгать водой на свою подругу и оказать ей прочие услуги для приведения ее в чувство, быть может, заставили бы бодрствовать многих и многих людей, находящихся в более счастливом положении, чем Оливер. Но силы его иссякли, он был совершенно измучен и заснул крепким сном. ГЛАВА XVII Судьба продолжает преследовать Оливера и, чтобы опорочить его, приводит в Лондон великого человека На театре существует обычай во всех порядочных кровавых мелодрамах перемежать в строгом порядке трагические сцены с комическими, подобно тому как в свиной грудинке чередуются слои красные и белые. Герой опускается на соломенное свое ложе, отягощенный цепями и несчастиями; в следующей сцене его верный, но ничего не подозревающий оруженосец угощает слушателей комической песенкой. С трепещущим сердцем мы видим героиню во власти надменного и беспощадного барона; честь ее и жизнь равно подвергаются опасности; она извлекает кинжал, чтобы сохранить честь, пожертвовав жизнью; а в тот самый момент, когда наше волнение достигает высшей степени, раздается свисток, и мы сразу переносимся в огромный зал замка, где седобородый сенешаль * распевает забавную песню вместе с еще более забавными вассалами, которые могут появляться в любом месте - и под церковными сводами и во дворцах - и толпами скитаются по стране, вечно распевая песни. Такие перемены как будто нелепы, но они более натуральны, чем может показаться с первого взгляда. В жизни переход от нагруженного яствами стола к смертному ложу и от траурных одежд к праздничному наряду отнюдь не менее поразителен; только в жизни мы - актеры, а не пассивные зрители, в этом-то и заключается существенная разница. Актеры в подражательной жизни театра не видят резких переходов и неистовых побуждений страсти или чувства, которые глазам простого зрителя сразу представляются достойными осуждения как неумеренные и нелепые. Так как внезапные чередования сцен и быстрая смена времени и места не только освящены в книгах многолетним обычаем, но и почитаются доказательством великого мастерства писателя - такого рода критики расценивают искусство писателя в зависимости от тех затруднительных положений, в какие он ставит своих героев в конце каждой главы, - это краткое вступление к настоящей главе, быть может, будет сочтено ненужным. В таком случае пусть оно будет принято как деликатный намек историка, оповещающего о том, что он возвращается в город, где родился Оливер Твист; и пусть читатель примет на веру, что есть существенные и основательные причины отправиться в путь, иначе ему не предложили бы совершить такое путешествие. Ранним утром мистер Бамбл вышел из ворот работного дома и с торжественным видом зашагал величественной поступью по Хай-стрит. Он весь так и сиял, упоенный своим званием бидла; галуны на его треуголке и на шинели сверкали в лучах утреннего солнца; он сжимал свою трость энергически и крепко, отличаясь отменным здоровьем и исполненный сознания своего могущества. Мистер Бамбл всегда высоко держал голову, но в это утро он держал ее выше, чем обычно. Рассеянный его взор, горделивый вид могли бы оповестить наблюдательного зрителя о том, что голова бидла полна мыслями слишком глубокими, чтобы можно было выразить их словами. Мистер Бамбл не останавливался побеседовать с мелкими лавочниками и теми, кто почтительно обращался к нему, когда он проходил мимо. На их приветствия он отвечал только мановением руки и не замедлял величественного своего шага, пока не прибыл на ферму, где миссис Манн с приходской заботливостью выхаживала нищих младенцев. - Черт бы побрал этого бидла! - сказала миссис Манн, услыхав хорошо ей знакомый стук в садовую калитку. - Кто, кроме него, придет в такой ранний час... Ах, мистер Бамбл, подумать только, что это вы пришли! Боже мой, какое счастье! Пожалуйте в гостиную, сэр, прошу вас! Первая часть речи была адресована к Сьюзен, а восторженные восклицания относились к мистеру Бамблу; славная леди отперла садовую калитку и с большим почтением и угодливостью ввела его в дом. - Миссис Манн, - начал мистер Бамбл, не садясь и не падая в кресло, как сделал бы какой-нибудь нахал, но опускаясь медленно и постепенно, - миссис Манн, с добрым утром. - И вам желаю доброго утра, сэр, - сияя улыбками, ответила миссис Манн. - Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? - Так себе, миссис Манн, - ответил бидл. - Приходская жизнь - не ложе из роз, миссис Манн. - Ах, это правда, мистер Бамбл! - подхватила леди. И если бы бедные младенцы слышали эти слова, они могли бы весьма кстати повторить их хором. - Приходская жизнь, сударыня, - продолжал мистер Бамбл, ударив тростью по столу, - полна забот, неприятностей и тяжких трудов, но могу сказать, что все общественные деятели обречены терпеть от преследований. Миссис Манн, не совсем понимая, что хочет сказать бидл, сочувственно воздела руки и вздохнула. - Ах, и в самом деле можно вздохнуть, миссис Манн! - сказал бидл. Убедившись, что она поступила правильно, миссис Манн еще раз вздохнула, к явному удовлетворению общественного деятеля, который, бросив суровый взгляд на свою треуголку и тем самым скрыв самодовольную улыбку, сказал: - Миссис Манн, я еду в Лондон. - Ах, боже мой, мистер Бамбл! - попятившись, воскликнула миссис Манн. - В Лондон, сударыня, - повторил непреклонный бидл, - в почтовой карете. Я и двое бедняков, миссис Манн. Предстоит судебный процесс касательно оседлости *, и совет поручил мне - мне, миссис Манн, - дать показания по этому делу на квартальной сессии в Клеркенуэле. И я не на шутку опасаюсь, - добавил, приосанившись, мистер Бамбл, - как бы судьи на клеркенуэлской сессии * не попали впросак, прежде чем покончить со мной. - Ах, не будьте слишком строги к ним, сэр! - вкрадчиво сказала миссис Манн. - Судьи на клеркенуэлской сессии сами довели себя до этого, сударыня, - ответил мистер Бамбл. - И если дело обернется для них хуже, чем они предполагали, пусть благодарят самих себя! Столько решимости и сознания долга слышалось в угрожающем тоне, каким мистер Бамбл изрек эти слова, что миссис Манн, казалось, совершенно была устрашена. Наконец, она промолвила: - Вы едете в карете, сэр? А я думала, что этих нищих принято отправлять в повозках. - Если они больны, миссис Манн, - сказал бидл. - В дождливую погоду мы отправляем больных в открытых повозках, чтобы они не простудились. - О! - сказала миссис Манн. - Обратная карета берется довезти этих двоих да к тому же по сходной цене, - сказал мистер Бамбл. - Обоим очень худо, и мы считаем, что увезти их обойдется на два фунта дешевле, чем похоронить, - в том случае, если нам удастся спихнуть их на руки другому приходу, а это я считаю вполне возможным, только бы они назло нам не умерли посреди дороги. Ха-ха-ха! Мистер Бамбл посмеялся немного, затем взгляд его снова упал на треуголку, и он принял серьезный вид. - Мы забыли о делах, сударыня, - сказал бидл. - Вот вам жалованье от прихода за месяц. Мистер Бамбл извлек из бумажника завернутые в бумагу серебряные монеты и потребовал, расписку, которую ему и написала миссис Манн. - Замарала я ее, сэр, - сказала воспитательница младенцев, - но, кажется, все написано по форме. Благодарю вас, мистер Бамбл, сэр, право же, я вам очень признательна. Мистер Бамбл благосклонно кивнул в ответ на реверанс миссис Манн и осведомился, как поживают дети. - Да благословит их бог! - с волнением сказала миссис Манн. - Они, миленькие, здоровы, лучшего и пожелать им нельзя! Конечно, за исключением тех двух, что умерли на прошлой неделе, и маленького Дика. - А этому мальчику все не лучше? - спросил мистер Бамбл. Миссис Манн покачала головой. - Это зловредный, испорченный, порочный приходский ребенок, - сердито сказал мистер Бамбл. - Где он? - Я сию же минуту приведу его к вам, сэр, - ответила миссис Манн. - Иди сюда. Дик! Дика окликнули несколько раз, и он, наконец, отыскался. Его лицо подставили под насос и вытерли подолом миссис Манн, после чего он предстал пред грозным мистером Бамблом, бидлом. Мальчик был бледен и худ; щеки у него ввалились, глаза были большие и блестящие. Жалкое приходское платье - ливрея его нищеты - висело на его слабом теле, а руки и ноги ребенка высохли, как у старца. Таково было это маленькое создание, которое, трепеща, стояло перед мистером Бамблом, не смея отвести глаз от пола и пугаясь даже голоса бидла. - Не можешь ты, что ли, посмотреть в лицо джентльмену, упрямый мальчишка? - сказала миссис Манн. Мальчик робко поднял глаза и встретил взгляд мистера Бамбла. - Что случилось с тобой, приходский Дик? - осведомился мистер Бамбл - весьма уместно - шутливым тоном. - Ничего, сэр, - тихо ответил мальчик. - Разумеется, ничего! - сказала миссис Манн, которая не преминула - посмеяться от души над шуткой мистера Бамбла. - Я уверена, что ты ни в чем не нуждаешься. - Мне бы хотелось... - заикаясь, начал ребенок. - Вот так-так! - перебила миссис Манн. - Ты, кажется, хочешь сказать, что тебе чего-то не хватает? Ах ты маленький негодяй! - Тише, тише, миссис Манн! - сказал бидл, властно поднимая руку. - Чего бы вам хотелось, сэр? - Мне бы хотелось, - заикаясь, продолжал мальчик, - чтобы кто-нибудь написал за меня несколько слов на клочке бумаги, сложил ее, запечатал и спрятал, когда меня зароют в землю. - О чем говорит этот мальчик! - воскликнул мистер Бамбл, на которого серьезный тон и истощенный вид ребенка произвели некоторое впечатление, хотя он и был привычен к таким вещам. - О чем вы говорите, сэр? - Мне бы хотелось, - сказал ребенок, - передать бедному Оливеру Твисту мой горячий привет, и пусть он узнает, как часто я сидел и плакал, думая о том, что он скитается в темную ночь и нет никого, кто бы ему помог. И мне бы хотелось сказать ему, - продолжал ребенок, сжимая ручонки и говоря с большим жаром, - что я рад умереть совсем маленьким, если бы я вырос, стал взрослым и состарился, моя сестренка на небе забыла бы меня или была бы на меня не похожа, а гораздо лучше будет, если мы оба встретимся там детьми. Мистер - Бамбл с неописуемым изумлением смерил взглядом маленького оратора с головы до ног и, повернувшись к своей собеседнице, сказал: - Все они на один лад, миссис Манн. Этот дерзкий Оливер всех их перепортил. - Никогда бы я этому не поверила, сэр! - сказала миссис Манн, воздевая руки и злобно поглядывая на Дика. - Я никогда еще не видывала такого закоренелого маленького негодяя! - Уведите его, сударыня! - повелительно сказал мистер Бамбл. - Об этом следует доложить совету, миссис Манн. - Надеюсь, джентльмены поймут, что это не моя вина, сэр? - жалобно хныча, сказала миссис Манн. - Они это поймут, сударыня; они будут осведомлены об истинном положении дел, - сказал мистер Бамбл. - А теперь уведите его, мне противно на него смотреть. Дика немедленно увели и заперли в погреб для угля. Вскоре вслед за этим мистер Бамбл удалился, чтобы снарядиться в путь. На следующий день, в шесть часов утра, мистер Бамбл, заменив треуголку круглой шляпой и укутав свою особу в синий плащ с капюшоном, занял наружное место в почтовой карете, сопровождаемый двумя преступниками, чье право на оседлость оспаривалось. И вместе с ними он в надлежащее время прибыл в Лондон. В пути у него не было никаких неприятностей, кроме тех, что причиняли ему своим гнусным поведением бедняки, которые упрямо не переставали дрожать и жаловаться на стужу так, что, по словам мистера Бамбла, у него у самого застучали зубы и он озяб, хотя и был закутан в плащ. Избавившись на ночь от этих злонамеренных лиц, мистер Бамбл расположился в доме, перед которым остановилась карета, и заказал скромный обед - жареное мясо, соус из устриц и портер. Поставив на каминную полку стакан горячего джина с водой, он придвинул кресло к огню и после высоконравственных размышлений о слишком распространенном пороке - недовольстве и неблагодарности, - приготовился к чтению газеты. Первыми же строками, на которые упал взор мистера Бамбла, были следующие: "ПЯТЬ ГИНЕЙ НАГРАДЫ В четверг вечером, на прошлой неделе, убежал или был уведен из дома в Пентонвиле мальчик, по имени Оливер Твист, и с тех пор о нем нет никаких известий. Вышеуказанная награда будет уплачена любому, кто поможет обнаружить местопребывание упомянутого Оливера Твиста, или прольет свет на прежнюю его жизнь, которой по многим причинам горячо интересуется лицо, давшее это объявление". Далее следовало подробное описание одежды и особы Оливера, его появления и исчезновения, а также имя и адрес мистера Браунлоу. Мистер Бамбл широко раскрыл глаза, прочел объявление медленно и старательно три раза подряд и минут через пять уже ехал в Пентонвил, в волнении оставив нетронутым стакан горячего джина с водой. - Дома мистер Браунлоу? - спросил мистер Бамбл у девушки, которая открыла дверь. На этот вопрос девушка дала обычный, но довольно уклончивый ответ: - Не знаю... Откуда вы? Как только мистер Бамбл, объясняя причину своего появления, произнес имя Оливера, миссис Бэдуин, которая прислушивалась у двери в гостиную, выбежала, задыхаясь, в коридор. - Войдите, войдите! - воскликнула старая леди. - Я знала, что мы о нем услышим. Бедняжка! Я знала, что услышим о нем! Я была в этом уверена. Да благословит его бог! Я все время это говорила. С этими словами почтенная старая леди поспешила назад в гостиную, села на диван и залилась слезами. Тем временем служанка, не отличавшаяся такой впечатлительностью, побежала наверх и, вернувшись, предложила мистеру Бамблу немедленно следовать за ней, что тот и сделал. Его ввели в маленький кабинет, где перед графинами и стаканами сидели мистер Браунлоу и его друг мистер Гримуиг. Сей последний джентльмен сразу разразился восклицаниями: - Бидл! Я готов съесть свою голову, если это не приходский бидл. - Пожалуйста, помолчите, - сказал мистер Браунлоу. - Не угодно ли сесть? Мистер Бамбл сел, совершенно сбитый с толку странными манерами мистера Гримуига. Мистер Браунлоу подвинул лампу так, чтобы лучше видеть лицо бидла, и сказал несколько нетерпеливо: - Ну-с, сэр, вы пришли потому, что вам попалось на глаза объявление? - Да, сэр, - сказал мистер Бамбл. - И вы бидл, не так ли? - спросил мистер Гримуиг. - Я - приходский бидл, джентльмены, - с гордостью ответил мистер Бамбл. - Ну, конечно, - заметил мистер Гримуиг, обращаясь к своему другу. - Так я и думал. Бидл с головы до пят! Мистер Браунлоу слегка покачал головой, предлагая приятелю помолчать, и продолжал: - Вам известно, где сейчас находится этот бедный мальчик? - Не больше, чем всякому другому, - ответил мистер Бамбл. - Ну, так что же вы о нем знаете? - спросил старый джентльмен. - Говорите, друг мой, если у вас есть что сказать. Что вы о нем знаете? - Вряд ли что-нибудь хорошее, не так - ли? - язвительно сказал мистер Гримуиг, внимательно всматриваясь в лицо мистера Бамбла. Мистер Бамбл, быстро уловив тон вопроса, зловеще и величественно покачал головой. - Видите! - сказал мистер Гримуиг, с торжеством взглянув на мистера Браунлоу. Мистер Браунлоу опасливо посмотрел на насупленную физиономию мистера Бамбла и попросил его рассказать как можно короче все, что ему известно об Оливере. Мистер Бамбл положил шляпу, расстегнул сюртук; скрестив руки, глубокомысленно наклонил голову и, после недолгого раздумья, начал свой рассказ. Скучно было бы передавать его словами бидла, которому потребовалось на это минут двадцать, но суть его заключалась в том, что Оливер - питомец, рожденный от порочных родителей низкого происхождения; что со дня рождения он обнаружил такие качества, как вероломство, неблагодарность и злость; что свое недолгое пребывание в родном городе он закончил кровожадным и мерзким нападением на безобидного мальчика и бежал ночной порой из дома своего хозяина. В доказательство того, что он действительно то лицо, за которое себя выдает, мистер Бамбл положил на стол бумаги, привезенные им в город. Сложив руки, он ждал, пока мистер Браунлоу ознакомится с ними. - Боюсь, что все это правда, - грустно сказал старый джентльмен, просмотрев бумаги. - Награда за доставленные вами сведения невелика, но я бы с радостью дал вам втрое больше, если бы они оказались благоприятными для мальчика. Знай мистер Бамбл об этом обстоятельстве раньше, весьма возможно, что он придал бы совсем иную окраску своему краткому рассказу. Однако теперь поздно было это делать, а потому он степенно покачал головой и, спрятав в карман пять гиней, удалился. В течение нескольких минут мистер Браунлоу шагал взад и вперед по комнате, видимо столь огорченный рассказом бидла, что даже мистер Гримуиг не стал больше ему досаждать. Наконец, он остановился и резко позвонил в колокольчик. - Миссис Бэдуин, - сказал мистер Браунлоу, когда вошла экономка, - этот мальчик, Оливер, оказался негодяем. - Не может этого быть, сэр, не может быть! - с жаром сказала старая леди. - Говорю вам - он негодяй! - возразил старый джентльмен. - Какие у вас основания говорить, что "не может этого быть"? Мы только что выслушали подробный рассказ о нем со дня его рождения. Он всю свою жизнь был ловким маленьким негодяем. - Никогда не поверю этому, сэр, - твердо заявила старая леди. - Никогда! - Вы, старухи, верите только шарлатанам да нелепым сказкам, - проворчал мистер Гримуиг. - Я это знал с самого начала. Почему вы сразу не обратились ко мне за советом? Вероятно, вы бы это сделали, не заболей он горячкой? Он казался интересным, да? Интересным! Вот еще! - И мистер Гримуиг, взмахнув кочергой, ожесточенно ткнул ею в камин. - Это было милое, благодарное, кроткое дитя, сэр! - с негодованием возразила миссис Бэдуин. - Я детей знаю, сэр. Я их знаю уже сорок лет; а те, кто не может сказать того же о себе, пусть лучше помолчат! Вот мое мнение. Это был резкий выпад против мистера Гримуига, который был холостяком. Так как у этого джентльмена он вызвал только улыбку, старая леди тряхнула головой и расправила свой передник, готовясь к новому выступлению, но ее остановил мистер Браунлоу. - Довольно! - сказал старый джентльмен, притворяясь рассерженным, чего на самом деле отнюдь не было. - Больше я не желаю слышать имени этого мальчика! Я вас позвал, чтобы сообщить вам об этом. Никогда! Никогда, ни под каким видом! Запомните! Можете идти, миссис Бэдуин. Помните! Я не шучу. В эту ночь тяжело было на сердце у обитателей дома мистера Браунлоу. У Оливера сердце сжималось, когда он думал о своих добрых, любящих друзьях; хорошо, что он не знал, какие сведения получены ими, иначе сердце его могло бы разорваться. ГЛАВА XVIII Как Оливер проводил время в душеспасительном обществе своих почтенных друзей На следующий день, около полудня, когда Плут и юный Бейтс ушли из дому на обычную свою работу, мистер Феджин воспользовался случаем, чтобы прочесть Оливеру длинную лекцию о вопиющем грехе неблагодарности, в котором, как доказал он ясно, Оливер был повинен в немалой степени, умышленно избегая общества своих встревоженных друзей и вдобавок пытаясь убежать от них после того, как стольких хлопот и издержек стоило найти его. Мистер Феджин в особенности подчеркивал тот факт, что он дал приют Оливеру и пригрел его в то время, когда - не будь этой своевременной помощи - он мог умереть с голоду; и мистер Феджин рассказал печальную и трогательную историю одного мальчика, которому он из человеколюбия помог при таких же обстоятельствах, но этот мальчик, оказавшись недостойным его доверия и обнаружив желание связаться с полицией, был, к сожалению, повешен однажды утром в Олд-Бейли *. Мистер Феджин не пытался скрыть свою долю участия в катастрофе, но со слезами на глазах сокрушался о гнусном и предательском поведении упомянутого юнца, каковое привело к необходимости сделать его жертвой некоторых показаний, данных на суде, которые, если и не вполне соответствовали истине, были насущно необходимы для безопасности его (мистера Феджина) и немногих избранных друзей. В заключение мистер Феджин дал довольно неприятное описание неудобств, сопутствующих повешению, и очень дружелюбно и вежливо выразил горячую надежду, что ему никогда не придется подвергнуть Оливера Твиста этой неприятной операции. У маленького Оливера кровь стыла в жилах, когда он слушал речь еврея и смутно догадывался о мрачных угрозах, таившихся в ней. Ему уже было известно, что даже прав