а честь. - Итак, сударыня, потрудитесь изложить ваше дело, - сказал судья. - Это очень тягостное дело, сэр, - проговорила мисс Уитерфилд. - Очень возможно, сударыня, - отозвался судья. Успокойтесь, сударыня! Мистер Напкинс принял милостивый вид. - И расскажите, по какому делу, подлежащему вниманию закона, вы сюда явились, сударыня. Тут судья восторжествовал над человеком, и мистер Напкинс снова принял суровый вид. - Мне очень неприятно, сэр, являться к вам с таким сообщением, - сказала мисс Уитерфилд, - но я боюсь, что здесь состоится дуэль. - У нас, сударыня?! - воскликнул судья. - Где, сударыня? - В Ипсуиче. - В Ипсуиче, сударыня?.. Дуэль в Ипсуиче?! - снова вскричал судья, пришедший в ужас при этом сообщении. Невероятно, сударыня! Я уверен, что в нашем городе этого быть не может. Боже мой, сударыня, известна ли вам энергия наших местных властей? Может быть, вам случалось слышать, сударыня, как четвертого мая я ворвался на ринг в сопровождении только шестидесяти констеблей, с риском пасть жертвой разъяренной толпы. Я прекратил кулачное состязание между мидлсекским Дамплингом и саффокским Бентамом. Дуэль в Ипсуиче, сударыня! Я не верю... не верю, - продолжал судья, рассуждая сам с собой, - чтобы двое людей взяли на себя смелость замыслить такое нарушение мира в этом городе. - К несчастью, то, что я сообщила, слишком верно, сказала леди средних лет. - Я была свидетельницей ссоры. - Это дело в высшей степени необычайное, - сказал пораженный судья. Мазль! - Слушаю, ваша честь. - Пошлите сюда мистера Джинкса! Немедленно! - Слушаю, ваша честь. Мазль исчез, и бледный, остроносый, полуголодный, оборванный клерк средних лет вошел в комнату. - Мистер Джинкс! - обратился к нему судья. - Мистер Джинкс! - Сэр? - отозвался мистер Джинкс. - Эта леди, мистер Джинкс, явилась сюда с сообщением о замышляемой у нас в городе дуэли. Мистер Джинкс, не зная в точности, как ему поступить, раболепно улыбнулся. - Над чем вы смеетесь, мистер Джинкс? - спросил судья. Мистер Джинкс мгновенно принял серьезный вид. - Мистер Джинкс, - сказал судья, - вы - болван! Мистер Джинкс смиренно взглянул на великого мужа и закусил кончик пера. - Вы можете, сэр, видеть в этом сообщении нечто смешное, но я должен сказать, мистер Джинкс, что смеяться тут нечего, - сказал судья. Полуголодный Джинкс вздохнул, словно действительно удостоверился, что поводов для смеха у него было очень мало, и, получив приказание записать сообщение леди, потащился к столу и начал записывать. - Этот Пиквик, как я понял, - дуэлянт? - спросил судья, когда заявление было записано. - Вот именно, - сказала леди средних дет. - А другой скандалист.... Как его имя, мистер Джинкс? - Тапмен, сэр. - Тапмен - секундант? - Да. - Второй дуэлянт, вы сказали, сударыня, скрылся? - Да, - ответила мисс Уитерфилд, покашливая. - Прекрасно! - заявил судья. - Эти два лондонских головореза, явившись сюда для истребления подданных его величества, воображают, что на таком расстоянии от столицы рука правосудия слаба и парализована. Они получат урок! Приготовьте ордера на арест, мистер Джинкс. Мазль! - Слушаю, ваша честь. - Граммер внизу? - Да, ваша честь. - Пошлите его сюда. Раболепный Мазль исчез и скоро вернулся в сопровождении пожилого джентльмена в сапогах с отворотами, главными приметами которого были: распухший нос, хриплый голос, сюртук табачного цвета и блуждающий взор. - Граммер! - обратился к нему судья. - Ваш-шесть? - В городе спокойно? - Благополучно, ваш-шесть, - ответил Граммер. Народное волнение немного улеглось - мальчишки ушли играть в крикет. - В такие времена, Граммер, нужны энергические меры, - решительно сказал судья. - Если ни во что не ставят авторитет королевских чиновников, надо прочесть во всеуслышание закон о мятеже *. Если гражданские власти не в состоянии защитить эти окна, Граммер, войска могут защитить и гражданскую власть и окна. Мне кажется, это - основное положение конституции, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр, - сказал Джинкс. - Прекрасно, - продолжал судья, подписывая ордера. - Граммер, вы приведете этих людей ко мне сегодня же. Вы найдете их в "Большом Белом Коне". Вы помните историю с мидлсекским Дамплингом и саффокским Бентамом, Граммер? Мистер Граммер покивал головой, давая понять, что никогда он этого не забудет. Впрочем, он и не мог забыть, поскольку об этом упоминалось ежедневно. - А это еще более противоконституционный поступок, - продолжал судья, еще большее нарушение мира и спокойствия и грубое нарушение прерогатив его величества. Дуэль - одна из самых бесспорных прерогатив его величества, если я не ошибаюсь, не правда ли, мистер Джинкс? - Особо оговоренная в Великой хартии *, сэр, - ответил мистер Джинкс. - Один из самых блестящих перлов британской короны, отторгнутый у его величества баронами, если я не ошибаюсь, не так ли, мистер Джинкс? - сказал судья. - Совершенно верно, сэр, - ответил мистер Джинкс. - Прекрасно! - сказал судья, горделиво приосанившись. - Прерогатива не должна быть попрана в этой части владений короля. Граммер, возьмите подкрепление я приведите эти приказы в исполнение как можно скорей. Мазль! - Слушаю, ваша честь. - Проводите леди. Мисс Уитерфилд ушла, глубоко потрясенная учеными справками судьи; мистер Напкинс ушел завтракать; мистер Джинкс ушел в самого себя, ибо это было единственное место, куда он мог уйти, за исключением дивана, служившего ему постелью в маленькой общей комнате, которая днем была занята семьей его квартирной хозяйки; мистер Граммер ушел, дабы исполнением нового поручения смыть оскорбление, нанесенное ему и другому представителю его величества, бидлу, утром этого дня. В то время как подготовлялись эти твердые и решительные меры к охранению "королевского мира", мистер Пиквик со своими друзьями, ничего не подозревая о надвигающихся великих событиях, мирно уселись за обед; все были разговорчивы и общительны. Мистер Пиквик только что начал рассказывать о своих ночных приключениях, к великому удовольствию учеников, а в особенности мистера Тапмена, как вдруг дверь открылась и какая-то противная физиономия просунулась в комнату. Глаза этой противной физиономии в течение нескольких секунд внимательно осматривали мистера Пиквика и, по всем признакам, остались вполне удовлетворены своим исследованием, ибо фигура, коей принадлежала противная физиономия, медленно втиснулась в комнату и предстала в образе пожилого субъекта в сапогах с отворотами. Чтобы не держать читателя и далее в неизвестности, скажем коротко: это были блуждающие глаза мистера Граммера, а фигура была фигурой этого же джентльмена. Поведение мистера Граммера было профессиональным, но своеобразным. Первым его актом было запереть изнутри дверь на задвижку, вторым - тщательно вытереть голову и лицо бумажным носовым платком, третьим - положить шляпу, с бумажным носовым платком внутри, на ближайший стул, и четвертым - вытащить из внутреннего кармана сюртука короткий жезл, увенчанный медной короной, которым он, как мрачное привидение, поманил мистера Пиквика. Мистер Снодграсс первый нарушил молчание, вызванное общим недоумением. Сначала он пристально посмотрел на мистера Граммера, а затем выразительно сказал: - Это частное помещение, сэр... частное помещение. Мистер Граммер покачал головой и ответил: - Для его величества не существует частных помещений, раз мы переступили порог дома, таков закон. Воображают, будто дом англичанина - его крепость. Вздор! Удивленные пиквикисты переглянулись. - Кто из вас мистер Танмен? - спросил мистер Граммер. Интуитивно он представлял себе мистера Пиквика; его он узнал с первого взгляда. - Мое имя Тапмен, - отозвался этот джентльмен. - Мое имя - закон! - сказал мистер Граммер. - Как? - задал вопрос мистер Тапмен. - Закон! - ответил мистер Граммер. - Закон, власть гражданская и исполнительная - это мои титулы, а вот мое полномочие: "Пробел - Тапмен, пробел Пиквик... против мира державного нашего государя короля...и предусматривая". Все в надлежащем порядке. Вы арестованы, Пиквик и Тапмен... вышеназванные. - Что значит эта наглость? - сказал мистер Тапмен, вскакивая с места. Потрудитесь выйти отсюда! - Ах, так! - крикнул мистер Граммер, быстро ретируясь к двери и приоткрывая ее на дюйм или на два, - Дабли! - Здесь! - послышался густой низкий голос из коридора. - Сюда, Дабли! - сказал мистер Граммер. В ответ на команду грязнолицый мужчина ростом выше шести футов и соответственного сложения протиснулся в полуоткрытую дверь (сильно покраснев во время этой операции) и очутился в комнате. - Другие специальные констебли за дверью, Дабли? - осведомился мистер Граммер. Мистер Дабли, человек немногословный, утвердительно кивнул головой. - Введите свой отряд, Дабли, - сказал мистер Граммер. Мистер Дабли исполнил приказание, и в комнату ввалились человек шесть, снабженные дубинками с медной короной. Мистер Граммер засунул свой жезл в карман и посмотрел на мистера Дабли, мистер Дабли засунул свой жезл в карман и посмотрел на отряд; констебли засунули свои жезлы в карман и посмотрели на мистеров Тапмена и Пиквика. Мистер Пиквик и его ученики встали как один человек. - Что означает это грубое вторжение в помещение, которое я занимаю? сказал мистер Пиквик. - Кто смеет меня арестовать? - сказал мистер Тапмен. - Что вам здесь нужно, канальи? - сказал мистер Снодграсс. Мистер Уинкль не сказал ничего, но уставился на Граммера и пожаловал его таким взглядом, который пронзил бы насквозь его мозг, если бы Граммер был способен что-нибудь почувствовать. Но при существующем положении вещей сколько-нибудь заметного воздействия этот взгляд не оказал. Когда представители исполнительной власти заметили, что мистер Пиквик и его друзья склонны оказать сопротивление закону, они крайне выразительно засучили рукава, словно сшибить сперва с ног, а затем подобрать - акт чисто профессиональный; нужно было только решиться, а уж там все произойдет само собою. Эта демонстрация не ускользнула от внимания мистера Пиквика. Пошептавшись несколько секунд с мистером Тапменом, он выразил готовность отправиться в резиденцию мэра, но попросил всех прибывших и прибывающих иметь в виду его твердое намерение немедленно по освобождении протестовать против такого чудовищного нарушения его привилегий англичанина; в ответ на это все прибывшие и прибывающие очень весело расхохотались, за исключением одного мистера Граммера, который, по-видимому, считал, что малейшее сомнение в божественном праве судей есть недопустимое кощунство. Но когда мистер Пиквик выразил готовность склониться пред законами своей страны и когда лакеи, конюхи, горничные, форейторы, которые предвкушали приятную суматоху, вытекавшую из его угрожающего упрямства, начали расходиться, разочарованные в своих ожиданиях, возникло одно непредвиденное затруднение. Несмотря на все свое почтение к законным властям, мистер Пиквик решительно возражал против появления на людных улицах в окружении и под охраной служителей правосудия, подобно простому преступнику. Мистер Граммер, принимая во внимание смятенные чувства населения (ибо день был полупраздничный и мальчишки еще не разошлись по домам), столь же решительно возражал против того, чтобы идти по другой стороне улицы, и отказывался поверить на слово мистеру Пиквику, что тот отправится прямо к судье, а мистер Пиквик и мистер Тапмен не менее энергически протестовали против расходов по найму кареты, являющейся единственным респектабельным экипажем, какой можно было получить. Спор разгорался, а дилемма оставалась неразрешимой; но как раз в тот момент, когда исполнительная власть собиралась преодолеть нежелание мистера Пиквика отправиться к судье избитым способом, заключавшимся в том, чтобы отнести его туда, кто-то вспомнил, что во дворе гостиницы стоит старый портшез *, который, будучи первоначально сооружен для подагрического джентльмена солидных размеров, выдержит мистера Пиквика не хуже, чем современный легкий двухместный экипаж. Портшез был нанят и доставлен в вестибюль гостиницы, мистер Пиквик и мистер Тапмен втиснулись в него и опустили шторы; два носильщика были быстро найдены, и процессия тронулась в путь в торжественном порядке. Специальные констебли окружали носилки; мистер Граммер и мистер Дабли с триумфом шагали впереди; мистер Снодграсс и мистер Уинкль шли рука об руку сзади; а неумытое население Ипсуича замыкало шествие. Для городских лавочников, - хотя они имели очень смутное представление о природе преступления, - это зрелище не могло не быть весьма назидательным и благотворным. Это была властная рука правосудия, опустившаяся с силой двадцати золотобитов на двух преступников, прибывших из самой столицы; могучей машиной руководил их собственный судья, и ее обслуживали их собственные блюстители порядка; и благодаря их соединенным усилиям оба преступника были надежно заперты в тесном портшезе. Многочисленны были одобрительные и восторженные возгласы, приветствовавшие мистера Граммера, когда он с жезлом в руке возглавлял шествие, громки и протяжны были крики, поднятые неумытыми гражданами, и среди этих единодушных изъявлений общественного одобрения процессия подвигалась медленно и величественно вперед. Мистер Уэллер в утренней куртке с черными коленкоровыми рукавами возвращался в довольно мрачном расположении духа после безрезультатного созерцания таинственного дома с зеленой калиткой, как вдруг, подняв глаза, узрел толпу, запрудившую улицу и окружавшую некий предмет, весьма похожий на портшез. Желая отвлечь мысли от своего неудачного предприятия, он отступил в сторону, чтобы поглазеть на толпу, и, убедившись, что она выражает восторг преимущественно для собственного своего удовольствия, немедленно начал (для поднятия своего духа) тоже орать изо всех сил. Проследовал мистер Граммер, проследовал мистер Дабли, проследовал портшез, проследовал отряд охраны, а Сэм все еще отвечал на восторженные клики толпы и размахивал шляпой, словно был вне себя от радости (хотя, конечно, он ни малейшего представления не имел о происходящем), как вдруг его остановило неожиданное появление мистера Уинкля и мистера Снодграсса. - Что за шум, джентльмены? - крикнул Сэм. - Кто там у них сидит в этой траурной будке? Оба джентльмена ответили в один голос, но их слова потонули в гуле. - Кто? - снова крикнул Сэм. Ему еще раз в один голос был дан ответ, и хотя слов не было слышно, Сэм догадался по движению двух пар губ, что они произнесли магическое слово "Пиквик". Этого было достаточно. В одну минуту мистер Уэллер проложил себе дорогу в толпе, остановил носильщиков и преградил путь осанистому Граммеру. - Эй, почтенный джентльмен! - крикнул Сэм. Кого вы запрятали в это-вот сооружение? - Назад! - сказал мистер Граммер, у которого, как И у многих других людей, чувство собственного достоинства удивительно возросло благодаря незначительной популярности. - Дайте ему хорошенько, чтоб не лез, - посоветовал мистер Дабли. - Я вам очень признателен, почтенный джентльмен, - отвечал Сэм, - за вашу заботу о моих удобствах, и я еще более признателен за прекрасный совет другому джентльмену, у которого такой вид, будто он только что удрал из каравана великанов, но я бы предпочел, чтобы вы ответили на мой вопрос, если вам все равно... Как поживаете, сэр? Это последнее замечание было адресовано покровительственным тоном мистеру Пиквику, который смотрел в переднее оконце. Мистер Граммер, онемев от негодования, извлек из особого кармана жезл с медной короной и помахал им перед глазами Сэма. - А! - сказал Сэм. - Очень милая вещица, особенно корона, совсем как настоящая. - Назад! - кричал возмущенный мистер Граммер. Чтобы придать силу своему распоряжению, он ткнул медной эмблемой королевской власти в галстук Сэма и схватил его другой рукой за шиворот любезность, на которую мистер Уэллер ответил, сбив его с ног одним ударом, предварительно и весьма заботливо уложив под него одного из носильщиков. Был ли мистер Уинкль охвачен временным припадком того безумия, какое порождают оскорбленные чувства, или воодушевлен доблестным примером мистера Уэллера, неизвестно, но известен тот факт, что, едва узрев поверженного мистера Граммера, он храбро налетел на мальчишку, который стоял возле него, после чего мистер Снодграсс, действуя в истинно христианском духе и с целью никого не застигнуть врасплох, громко провозгласил, что намерен приступить к действию, и с величайшей заботливостью начал снимать сюртук. Он был немедленно окружен и обезврежен; и нужно отдать справедливость как ему, так и мистеру Уинклю, - они не сделали ни малейшей попытки ни к своему освобождению, ни к освобождению мистера Уэллера, который, после самого энергического сопротивления, был сломлен численно превосходящим противником и захвачен в плен. Затем процессия перестроилась, носильщики снова заняли свои места, и шествие возобновилось. Негодование мистера Пиквика в течение всей сцены было безгранично. Он мог видеть только, как Сэм метался и опрокидывал специальных констеблей, и больше он ничего не видел, ибо дверцы портшеза не открывались, а шторы не поднимались. Наконец, с помощью мистера Тапмена ему удалось откинуть крышку портшеза. Взобравшись на сиденье и придерживаясь за плечо этого джентльмена, чтобы не потерять равновесия, мистер Пиквик обратился к толпе с речью: он настаивал на недопустимом способе обращения с ним и призывал всех в свидетели, что его слуга первый подвергся нападению. Таким порядком приблизились они и к дому судьи, носильщики бежали рысью, арестованные следовали за ними, мистер Пиквик ораторствовал, толпа кричала. ГЛАВА XXV, показывающая, наряду с приятными вещами, сколь величественен и беспристрастен был мистер Напкинс и как мистер Уэллер отбил волан мистера Джоба Троттера с такою же силой, с какою тот был пущей; и повествующая еще кое о чем, что обнаружится в подлежащем месте Велико было негодование мистера Уэллера, когда его уносили; многочисленны были намеки на наружность и манеры мистера Граммера и его спутника, и доблестны были выпады против каждого из шести державших его джентльменов, выражавшие его неудовольствие. Мистер Снодграсс и мистер Уинкль прислушивались с мрачным почтением к потоку красноречия, который изливал их учитель из портшеза и быстрое течение коего ни на мгновение не прерывалось, невзирая на самые пылкие мольбы мистера Тапмена опустить верх экипажа. Но гнев мистера Уэллера быстро уступил место любопытству, когда шествие свернуло к тому самому двору, где он встретился со сбежавшим Джобом Троттером; а любопытство сменилось радостным изумлением, когда напыщенный мистер Граммер, приказав носильщикам остановиться, приблизился степенным и торжественным шагом к зеленой калитке, из которой не так давно выходил Джоб Троттер, и сильно дернул ручку колокольчика, висевшую у калитки. На звонок явилась очень изящная и хорошенькая служанка, которая сначала всплеснула руками, изумленная мятежным видом арестованных и страстной речью мистера Пиквика, затем вызвала мистера Мазля. Мистер Мазль открыл одну половину ворот, чтобы пропустить портшез, пленников и констеблей, и немедленно захлопнул ее перед носом толпы, которая, возмущаясь тем, что ее отстранили, и горя желанием видеть происходящее, дала исход своим чувствам и начала колотить ногами в ворота и дергать ручку колокольчика, каковое занятие продолжалось без перерыва около двух часов. Этой забаве предавались все по очереди, за исключением трех-четырех счастливцев, обнаруживших в воротах щель, через которую ничего не было видно, и смотревших сквозь нее с той неутомимой настойчивостью, с какой люди прижимаются носом к выходящим на улицу окнам аптеки, когда в задней комнате подвергается врачебному осмотру пьяный, которого опрокинула на улице двуколка. Перед лестницей, ведущей к двери дома, которая с обеих сторон охранялась агавами в зеленых кадках, портшез остановился. Мистера Пиквика и его друзей препроводили в вестибюль, откуда, после предварительного доклада мистера Мазля и распоряжения, отданного мистером Напкинсом, их провели наверх, где они и предстали перед "его честью", посвятившим себя заботе об общественном благоденствии. Зрелище было величественное, рассчитанное на то, чтобы поразить ужасом сердца преступников и внушить им соответствующее представление о суровом величии закона. Перед огромным книжным шкафом, в огромном кресле, за огромным столом, перед огромным фолиантом восседал мистер Панкине, казавшийся вдвое больше любого из этих предметов, как ни были они огромны. Стол был завален кипами бумаг; на дальнем его конце виднелись голова и плечи мистера Джинкса, который деловито старался принять деловитый вид. Когда все вошли, мистер Мазль старательно запер дверь и поместился за креслом своего хозяина в ожидании распоряжений. Мистер Напкинс откинулся назад с волнующей торжественностью и изучал лица своих гостей, явившихся сюда не по доброй воле. - Граммер, кого вы привели? - спросил мистер Напкинс, указывая на мистера Пиквика, который взял на себя роль представителя своих друзей и стоял со шляпой в руке, кланяясь с величайшей учтивостью и почтением. - Это-вот Пиквик, ваш-шесть, - сказал Граммер. - Ну-ну, никаких "этих-вот", старый трут! - вмешался мистер Уэллер, проталкиваясь в первый ряд. Прошу прощенья, сэр, но этот ваш чин в непромокаемых сапогах никогда не заработает на приличную жизнь, если сделается где-нибудь церемониймейстером. Это-вот, сэр, - продолжал мистер Уэллер, отстраняя Граммера и с приятной фамильярностью обращаясь к судье, это-вот мистер Пиквик, эсквайр, это-вот мистер Тапмен, это-вот мистер Снодграсс, а по другую сторону от него мистер Уинкль - все очень порядочные джентльмены, сэр, с которыми вы рады будете познакомиться; и потому, чем скорее вы отправите месяца на два этих-вот своих чинов на ступальную мельницу *, тем скорее мы придем к приятному соглашению. Сперва дело, потом удовольствие, как говорил король Ричард Третий *, когда заколол другого короля в Тауэре, раньше чем придушить детей. В заключение этой речи мистер Уэллер почистил шляпу правым локтем и благосклонно кивнул головой Джинксу, который слушал все это с невыразимым ужасом. - Кто этот человек, Граммер? - спросил судья. - Отчаянный тип, ваш-шесть, - ответил Граммер. Он пытался освободить арестованных и совершил нападение на констеблей, тогда мы его задержали и привели сюда. - Вы поступили правильно, - ответствовал судья. По-видимому, это отчаянный головорез! - Это мой слуга, сэр, - раздраженно сказал мистер Пиквик. - А, это ваш слуга, вот как? - переспросил мистер Панкине. - Заговор с целью противодействия правосудию и убийства его представителей. Слуга Пиквика. Мистер Джинкс, запишите. Мистер Джинкс записал. - Как вас зовут, любезный? - прогремел мистер Панкине. - Веллер, - ответил Сэм. - Прекрасное имя для Ньюгетского справочника *, сказал мистер Напкинс. Это была острота; поэтому Джинкс, Граммер, Дабли, все специальные констебли и Мазль разразились смехом, длившимся пять минут. - Запишите его имя, мистер Джинкс, - сказал судья. - Два л, приятель, - сказал Сэм. Тут один злополучный специальный констебль снова засмеялся, за что судья пригрозил отдать его немедленно под стражу. В таких случаях опасно смеяться некстати. - Где вы живете? - спросил судья. - Где придется, - ответил Сэм. - Запишите, мистер Джинкс, - сказал судья, гнев которого быстро нарастал. - И подчеркните, - сказал Сэм. - Он бродяга, мистер Джинкс, - сказал судья. Бродяга, по собственному признанию. Не так ли, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр. - В таком случае я его как бродягу вверю... вверю надежной охране, сказал мистер Напкинс. - Вот страна беспристрастного правосудия! - сказал Сэм. - Судья вдвое больше верит другим, чем себе. Услышав этот выпад, засмеялся еще один специальный констебль, но тотчас попытался придать себе такой неестественно торжественный вид, что судья немедленно и безошибочно открыл виновника. - Граммер! - сказал мистер Напкинс, краснея от гнева. - Как вы посмели назначить специальным констеблем такого негодного и бесстыдного субъекта? Как вы посмели, сэр? - Простите, ваш-шесть, - пробормотал Граммер. - Простите! - воскликнул взбешенный судья. - Вы раскаетесь в таком небрежном отношении к своему долгу, мистер Граммер! Вы будете примерно наказаны! Отнимите жезл у этого молодца, он пьян. Вы пьяны, любезный! - Я не пьян, ваша честь, - сказал тот. - Вы пьяны, - возразил судья. - Как вы смеете говорить, что не пьяны, сэр, когда я говорю, что вы пьяны? От него пахнет спиртом, Граммер? - Ужасно, ваш-шесть, - ответил Граммер, у которого было смутное впечатление, будто около него пахнет ромом. - Я наперед знал, что он пьян, - сказал мистер Напкинс. - Как только он вошел, я по его возбужденному взгляду сразу увидел, что он пьян. Вы заметили его возбужденный взгляд, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр. - Сегодня у меня во рту не было ни капли спиртного, - сказал человек, который всегда был трезвенником. - Как вы смеете мне лгать! - воскликнул мистер Панкине. - Он пьян, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр, - ответил Джинкс. - Мистер Джинкс, - сказал судья, - я арестую этого человека за неуважение к суду. Составьте акт о взятии его под стражу, мистер Джинкс. И специального констебля взяли бы под стражу, если бы Джинкс, который был советчиком судьи (ибо получил юридическое образование, проведя три года в конторе провинциального адвоката), не шепнул судье, что, по его мнению, этого не следует делать; посему судья произнес речь и сказал, что, снисходя к семье констебля, он ограничится выговором и освобождением его от обязанностей. В соответствии с этим он в течение четверти часа горячо отчитывал специального констебля, а затем отправил его восвояси. Граммер, Дабли, Мазль и другие специальные констебли что-то бормотали, восхищаясь великодушием мистера Напкинса. - А теперь, мистер Джинкс, - сказал судья, - снимите показания с Граммера. Граммер тотчас же приступил к даче показаний под присягою; но так как Граммер сбивался в своих показаниях, а час обеда мистера Напкинса приближался, мистер Напкинс сократил процедуру, задавая Граммеру наводящие вопросы, на которые Граммер отвечал по мере сил удовлетворительно. Таким образом, допрос прошел очень гладко и плавно: мистеру Уэллеру было предъявлено обвинение в двух случаях применения физического насилия, мистеру Уинклю - в угрозах, а мистеру Снодграссу - в подстрекательстве. Когда все это к удовольствию судьи закончилось, судья и мистер Джинкс приступили к совещанию, которое вели шепотом. После совещания, длившегося минут десять, мистер Джинкс удалился к своему концу стола, а судья, предварительно откашлявшись, выпрямился в кресле и приготовился произнести речь, как вдруг вмешался мистер Пиквик. - Простите, сэр, если я перебиваю вас, - сказал мистер Пиквик, - но, раньше чем вы начнете говорить и действовать согласно тому мнению, какое могли себе составить на основании данных здесь показаний, я должен заявить о своем праве быть выслушанным, поскольку я лично в этом заинтересован. - Попридержите язык, сэр! - повелительно сказал судья. - Я должен подчиниться, сэр, - сказал мистер Пиквик. - Попридержите язык, сэр, - перебил судья, - или я прикажу вас вывести. - Вы можете приказать своим подчиненным все, что вам угодно, сэр, сказал мистер Пиквик. - Узнав на собственном опыте субординацию, какая ими соблюдается, я нимало не сомневаюсь, что любое ваше приказание будет исполнено, сэр, но беру на себя смелость, сэр, заявить, что я настаиваю на своем праве быть выслушанным, пока меня не выведи насильно! - Пиквик и принцип! - воскликнул мистер Уэллер звучным голосом. - Сэм, молчите, - сказал мистер Пиквик. - Нем, как прорванный барабан, сэр, - ответил Сэм. Мистер Напкинс устремил крайне изумленный взгляд на мистера Пиквика, проявившего столь необычайную смелость, и, казалось, собирался дать весьма гневную отповедь, но в это время мистер Джинкс дернул его за рукав и шепнул ему что-то на ухо. На это судья ответил вполголоса, и шепот возобновился. Джинкс, по-видимому, в чем-то его убеждал. Наконец, судья, проглотив с кислой миной свое нежелание слушать, повернулся к мистеру Пиквику и резко спросил: - Что вам угодно сказать? - Во-первых, - начал мистер Пиквик, бросая сквозь очки взгляд, от которого даже Напкинс дрогнул, - во-первых, я желаю звать, на каком основании привели сюда меня и моего друга? - Обязан я отвечать ему? - шепнул судья Джинксу. - Я думаю, что вы лучше сделаете, если ответите, сэр, - шепнул Джинкс судье. - Мне дана была под присягою информация, - сказал судья, - что есть основания опасаться дуэли, которую вы затеваете, а этот другой обвиняемый, Тапмен, ваш сообщник и подстрекатель. Посему... ну как, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр. - Посему я постановляю вас обоих... мне кажется, я не ошибаюсь, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр. - Э... э. что, мистер Джинкс? - раздражительно спросил судья. - Найти поручителей, сэр. - Именно. Посему я постановляю, как я уже начал говорить, когда меня перебил мой клерк... постановляю найти поручителей. - Надежных поручителей, - прошептал Джинкс. - Я потребую надежных поручителей, - сказал судья. - Из жителей этого города, - прошептал Джинкс. - Которые должны быть жителями этого города, сказал судья. - Пятьдесят фунтов каждый, - прошептал Джинкс, и, конечно, домохозяева. - Я потребую два залога по пятьдесят фунтов каждый, - сказал судья громко и с большим достоинством, и поручители, конечно, должны быть домохозяева. - Помилуй бог, сэр! - воскликнул мистер Пиквик, который, как и мистер Тапмен, был вне себя от изумления и негодования. - Мы совершенно чужие люди в этом городе. У меня нет ни одного знакомого среди здешних домохозяев, точно так же как нет ни малейшего намерения драться с кем бы то ни было на дуэли. - Возможно... возможно... - промолвил судья, - не так ли, мистер Джинкс? - Разумеется, сэр. - Что вы имеете еще сказать? - осведомился судья. Мистер Пиквик имел сказать многое и несомненно сказал бы, далеко не к своей выгоде и не к удовольствию судьи, если бы его в тот самый момент, когда он сделал свое заявление, не дернул за рукав мистер Уэллер, с которым он немедленно завязал столь оживленный разговор, что вовсе не слышал вопроса судьи. Мистер Напкинс не принадлежал к числу людей, способных повторять подобного рода вопросы, и посему, предварительно откашлявшись, он приступил к вынесению приговора, сопровождавшемуся почтительным и восхищенным молчанием констеблей. Он приговаривал Уэллера уплатить штраф в два фунта за первое применение физического насилия и в три фунта за второе. Он приговаривал Уинкля к уплате штрафа в два фунта, а Снодграсса в один фунт и сверх того потребовал от них подписки в том, что они будут пребывать в мире с подданными его величества и, в частности, с его верноподданным слугой Дэниелем Граммером. Пиквика и Тапмена он уже обязал представить поручителей. Как только судья умолк, мистер Пиквик с улыбкой, вновь засиявшей на его благодушной физиономии, шагнул вперед и сказал: - Прошу прощенья у судьи, но не предоставит ли он мне несколько минут для конфиденциального разговора с ним по вопросу, чрезвычайно важному для него самого? - Что? - сказал судья. Мистер Пиквик повторил свою просьбу. - Это в высшей степени необыкновенная просьба, сказал судья. Конфиденциальная беседа? - Конфиденциальная беседа, - подтвердил мистер Пиквик, - но так как часть тех сведений, которые я желаю сообщить, получены от моего слуги, то я хотел бы, чтобы он при этом присутствовал. Судья посмотрел на мистера Джинкса; мистер Джинкс посмотрел на судью; полицейские с изумлением посмотрели друг на друга. Мистер Напкинс вдруг побледнел. Может быть, этот Уэллер, в минуту раскаяния, желает раскрыть какой-нибудь тайный заговор, составленный против его жизни? Об этом страшно было подумать. Ведь он общественный деятель, и он побледнел еще больше, вспомнив Юлия Цезаря и мистера Персевела *. Судья снова посмотрел на мистера Пиквика и сделал знак мистеру Джинксу. - Что вы думаете об этой просьбе, мистер Джинкс? - прошептал мистер Напкинс. Мистер Джинкс, который хорошенько не знал, что о ней думать, и боялся промахнуться, нерешительно улыбнулся и, скривив губы, медленно покачал головой! - Мистер Джинкс, вы осел! - торжественно сказал судья. Услышав такое заключение, мистер Джинкс снова улыбнулся - улыбка вышла более бледной, чем в первый раз, - и шаг за шагом отступил в свой угол. Мистер Напкинс в течение нескольких секунд обдумывал вопрос самостоятельно, а затем, встав с кресла и предложив мистеру Пиквику и Сэму следовать за ним, направился в маленькую комнату, которая сообщалась с камерой судьи. Предложив мистеру Пиквику удалиться в другой конец маленькой комнаты и придерживая рукой приоткрытую дверь, дабы иметь возможность отступить немедленно при малейшем намеке на враждебные действия, он выразил готовность выслушать сообщение. - Приступаю прямо к делу, сэр, - сказал мистер Пиквик, - оно существенно затрагивает вас и ваше доброе имя. У меня есть все основания предполагать, сэр, что вы укрываете в своем доме грубого самозванца! - Двух! - перебил Сэм. - Шелковичная пара оскорбляет всю вселенную слезами и подлостью! - Сэм! - сказал мистер Пиквик. - Дабы этот джентльмен меня понял, я должен просить вас сдерживать свои чувства. - Простите, сэр, - отозвался мистер Уэллер, - но стоит мне подумать об этом-вот Джобе, и я должен приоткрыть клапан дюйма на два. - Словом, сэр, - продолжал мистер Пиквик, - прав ли мой слуга, когда подозревает, что некий капитан Фиц-Маршалл часто бывает у вас в доме? Потому что, добавил мистер Пиквик, заметив, что мистер Напкинс готов его прервать с величайшим негодованием, - если это так, я знаю, что этот человек... - Тише, тише, - сказал мистер Напкинс, закрывая дверь. - Вы знаете, сэр, что этот человек... - Беспринципный авантюрист, бесчестный человек, который живет на чужой счет и делает легковерных людей своими жертвами, сэр, - нелепыми, одураченными, несчастными жертвами, сэр! - ответил взволнованный мистер Пиквик. - Боже мой! - воскликнул мистер Напкинс, густо краснея и мгновенно меняя тон. - Боже мой, мистер... - Пиквик, - подсказал Сэм. - Пиквик, - повторил судья, - боже мой, мистер Пиквик... пожалуйста, присядьте... что вы говорите? Капитан Фиц-Маршалл? - Не называйте его ни капитаном, ни Фиц-Маршаллом, - сказал Сэм, - он ни то, ни другое. Бродячий актер, вот кто он такой, а зовут его Джингль! А если есть на свете волк в шелковичной паре, так это Джоб Троттер! - Это истинная правда, сэр, - сказал мистер Пиквик, отвечая на изумленный взгляд судьи. - В этом городе у меня есть одно только дело: разоблачить человека, о котором мы сейчас говорим. Мистер Пиквик начал передавать в пораженное ужасом ухо мистера Напкинса краткий перечень преступлений мистера Джингля. Он рассказал, как встретился с ним впервые, как Джингль удрал с мисс Уордль, как он за денежное вознаграждение беззаботно отказался от этой леди, как он его самого заманил в женский пансион в полночь и как он (мистер Пиквик) считает теперь своим долгом уличить его в присвоении носимого им в настоящее время имени и звания. По мере того как развертывался рассказ, вся горячая кровь в теле мистера Напкинса поднялась до самых кончиков его ушей. Он подцепил капитана на соседнем ипподроме. Очарованные длинным списком его аристократических знакомств, его путешествиями в дальние страны и изысканными манерами, миссис Напкинс и мисс Напкинс демонстрировали капитана Фиц-Маршалла, цитировали капитана Фиц-Маршалла, носились с капитаном Фиц-Маршаллом в избранном кружке своих знакомых так, что их закадычные друзья, миссис Поркенхем, и все мисс Поркенхем, и мистер Сидни Поркенхем готовы были умереть от зависти и отчаяния. А теперь узнать вдруг, что он нищий, авантюрист, бродячий комедиант, и если не мошенник, то так похож на мошенника, что разницу установить трудно! О небо! Что скажут Поркенхемы! Каково будет торжество мистера Сидни Поркенхема, когда он узнает, что его ухаживанием пренебрегли ради такого соперника! Как встретит он, Напкинс, взгляд старого Поркенхема на ближайшей квартальной сессии судей! А какой это будет козырь для оппозиционной партии, когда эта история разгласится! - Но в конце концов, - сказал после долгого молчания, на секунду повеселев, мистер Напкинс, - в конце концов это голословное заявление. Капитан Фиц-Маршалл - человек с обворожительными манерами, и, я думаю, у него немало врагов. Какими, скажите, пожалуйста, доказательствами вы можете подкрепить это сообщение? - Сведите меня с ним, - сказал мистер Пиквик,вот все, о чем я прошу и на чем настаиваю. Сведите с ним меня и моих друзей, больше никаких доказательств не понадобится. - Ну, что ж, - сказал мистер Напкинс, - это очень не трудно сделать, так как он будет у меня сегодня вечером, а затем нет необходимости предавать это дело огласке, ради... ради, знаете ли, самого молодого человека. Но прежде всего я бы хотел обсудить с миссис Напкинс уместность такого шага. Во всяком случае, мистер Пиквик, мы должны покончить с этим судебным делом раньше, чем предпринять что-либо другое. Не угодно ли вам вернуться в соседнюю комнату? И они вернулись в соседнюю комнату. - Граммер! - произнес грозным голосом судья. - Ваш-шесть? - отозвался Граммер, улыбаясь, как улыбаются фавориты. - Пожалуйста, сэр, - сурово сказал судья, - избавьте меня от такого легкомыслия. Оно весьма неуместно, и, смею уверить, у вас мало оснований улыбаться. Показания, которые вы мне только что дали, в точности соответствуют положению вещей? Только будьте осторожны, сэр. - Ваш-шесть, - заикаясь, начал Граммер, - я... - Ага, вы смущены! - сказал судья. - Мистер Джинкс, вы замечаете это смущение? - Разумеется, сэр, - ответил Джинкс. - Повторите ваше показание, Граммер, - сказал судья, -и я еще раз предупреждаю вас: будьте осторожны. Мистер Джинкс, записывайте его слова. Злополучный Граммер начал снова излагать свою жалобу, но, в силу того что мистер Джинкс запечатлевал его слова, а судья припечатывал их, а также из-за своей природной склонности говорить бессвязно и крайнего смущения, он меньше чем в три минуты запутался в такой паутине противоречий, что мистер Напкинс тут же заявил о том, что не верит ему. Поэтому штрафы были отменены, а мистер Джинкс мгновенно нашел двух поручителей. Когда вся эта торжественная процедура была закончена удовлетворительным образом, мистер Граммер был позорно изгнан - устрашающий пример того, сколь неустойчиво человеческое величие и сколь ненадежно благоволение великих людей. Миссис Напкинс была величественная дама в ярко-розовом газовом тюрбане и светло-каштановом парике. Мисс Напкинс обладала всем высокомерием мамаши, но без тюрбана, и ее злобным нравом, но