не имевшую ничего общего с тем проворством, с каким он вспрыгнул на него, никем не замеченный, вот уж не гадал, что стариковская кровь такая быстрая да кипучая. С чего бы это? Ведь ей надо бы струиться по жилам медленно, еле-еле. Уж не больны ли вы, любезнейший? - Я сам того боюсь, -простонал старик, сжимая голову обеими руками. - Вот здесь жжет, как огнем, а потом вдруг такое начнется, о чем и говорить страшно. Карлик выслушал это молча, в упор глядя на своего собеседника, а тот беспокойно прошелся взад и вперед по комнате, снова вернулся к кушетке, свесил голову на грудь, просидел так несколько минут и вдруг воскликнул: - Говорите же! Говорите сразу! Принесли вы деньги или нет? - Нет! - отрезал Квилп. - Значит, - прошептал старик, в отчаянии стиснув руки и подняв глаза к потолку, - значит, мы с внучкой погибли! - Слушайте, любезнейший! - сказал Квилп и, строго насупив брови, похлопал ладонью по столу, чтобы привлечь к себе блуждающий взгляд старика. - Будем говорить напрямик. Я человек порядочный, не вам чета. Вы небось своих карт не открывали, держали их ко мне рубашкой. Я знаю вашу тайну. Старик посмотрел на него и задрожал всем телом. - Не ожидали? - усмехнулся Квилп. - Ну что ж, оно и понятно. Итак, я вашу тайну открыл. Теперь я знаю, что все деньги, все ссуды и займы, которые вы от меня получали, все пошло на... сказать куда? - Говорите! Говорите, если вам так уж хочется! - На игорный стол! - сказал Квилп. - На игорный стол, к которому вас тянуло каждую ночь. Вот он, ваш вернейший способ разбогатеть, - правильно? Вот тайный кладезь наживы, куда я, с вашей помощью, чуть было не ухнул все свои деньги, если бы и вправду был таким простачком, за какого вы меня принимали! Вот она, ваша неиссякаемая золотая жила, ваш эльдорадо! - Да, да! - крикнул старик, и глаза у него засверкали. - Так было. Так есть. И так будет, пока я жив! - Подумать только! - сказал Квилп, смерив его презрительным взглядом. - Кто меня провел? Жалкий картежник! - Я не картежник! - гневно крикнул старик. - Призываю небо в свидетели, что я никогда не играл ради собственной выгоды или ради самой игры! Ставя деньги на карту, я шептал имя моей сиротки, молил у неба удачи... и так и не дождался ее. Кому оно слало эту удачу? Кто они были, мои партнеры? Грабители, пьяницы, распутники! Люди, которые проматывали золото на дурные дела и сеяли вокруг себя лишь зло и порок. Мои выигрыши оплачивались бы из их карманов, мои выигрыши, все до последнего фартинга, пошли бы безгрешному ребенку, скрасили бы его жизнь, принесли бы ему счастье. Если бы выигрывал я, разврата, горя и нищеты стало бы меньше на свете! Кто не загорелся бы надеждой на моем месте? Скажите, кто не лелеял бы ее так, как я? - Когда же вы поддались этому безумству? - спросил Квилп уже не таким насмешливым тоном, ибо отчаяние и горе старика поразили даже его. - Когда поддался? - повторил тот, проводя рукой по лбу. - Да... когда же это было? Ах! Когда же, как не в те дни, когда я впервые понял, что денег скоплено мало, а времени на это ушло бог знает сколько, что жизнь моя подходит к концу и после моей смерти Нелл будет брошена на произвол суровой судьбы - и с чем? С какими-то жалкими грошами, которые не уберегут ее от несчастий, всегда подстерегающих бедняков. Вот тогда я впервые и напал на эту мысль. - После того как вы попросили меня отправить вашего милейшего внука за море? - спросил Квилп. - Да, вскоре после этого, - ответил старик. - Я думал долгие месяцы, и эти думы не давали мне покоя даже во сне. Потом начал играть... Игра не доставляла мне никакой радости, - впрочем, я и не искал ее. Что мне дали карты, кроме горя, тревожных дней и бессонных ночей, кроме потери здоровья и душевного покоя? - Значит, вы проиграли сначала все свои сбережения, а потом явились ко мне? Я-то думал, что вы нашли путь к богатству, поверил вам! А вы катились к нищете! Ай-ай-ай! Но ведь ваши долговые записки у меня в руках, а кроме того, и закладная на... на лавку и имущество. - Квилп встал со стула и огляделся по сторонам, проверяя, все ли здесь на месте. - Но неужели вам ни разу не повезло? - Ни разу! - простонал старик. - Все проиграно! - А я думал, - с издевательской усмешкой продолжал карлик, - что если играть упорно, так в конце концов будешь в выигрыше или по крайней мере не продуешься в пух и прах. - Это истина! - вне себя от волнения воскликнул старик, сразу воспрянув духом. - Незыблемая- истина! Я сразу же это почувствовал, я знаю, что так бывает, и сейчас верю в это всей душой! Квилп, три ночи подряд мне снится один и тот же сон: будто я выиграл, и выигрыш каждый раз один и тот же. А раньше таких снов не было, как я ни призывал их к себе! Не оставляйте меня, когда счастье так близко! Вы единственное мое прибежище! Помогите мне, не губите этой последней надежды! Карлик пожал плечами и покачал головой. - Квилп! Добрый, благородный Квилп! Вот посмотрите! - Старик дрожащей рукой вынул из кармана какие-то бумажки и схватил карлика за плечо. - Вы только взгляните! Эти цифры - плод сложнейших расчетов и долгого, нелегкого опыта. Я должен выиграть, Квилп. Только помогите мне, дайте хоть немного денег, фунтов сорок, не больше! - Последний раз вы заняли семьдесят, - сказал карлик. - И спустили все за одну ночь. - Да, да! В ту ночь мне особенно не везло, и тогда время еще не приспело! Квилп, подумайте, - говорил старик, и бумажки дрожали у него в руках, точно на ветру, - подумайте о сиротке! Будь я один, я с радостью принял бы смерть; может, даже поторопил бы судьбу, которая так неровно распределяет свои дары, приходит к гордецам и счастливцам и сторонится убогих, тех, кто в отчаянии призывает ее. Но я пекусь о своей сиротке. Помогите мне ради Нелли, умоляю вас! Только ради Нелли - мне самому ничего не нужно! - К сожалению, у меня дела в Сити, - сказал Квилп, с невозмутимым видом вынимая часы из кармана, - а то я посидел бы у вас еще с полчасика, пока вы не успокоитесь, с удовольствием посидел бы. - Квилп, добрый Квилп! - задыхаясь, прошептал старик, удерживая карлика за полы сюртука. - Мы с вами столько раз говорили о ее несчастной матери. Может быть, с тех пор я и стал бояться, что Нелли тоже ждут лишения. Подумайте об этом и не будьте жестоки! Вы же только наживетесь на мне! Дайте денег, не лишайте меня последней надежды! - Нет, право не могу, - с необычной для него вежливостью ответил Квилп. - Но подумайте, как это поучительно: оказывается, даже самый проницательный человек и тот может попасть впросак! Знаете, вы меня так провели своим скромным образом жизни. Никого у вас в доме нет, только Нелли... - Я же старался скопить побольше денег! Старался умилостивить судьбу и добиться от нее щедрой награды!* - Да, теперь-то все понятно, - сказал Квилп. - Но я вот о чем говорю: вас считали богачом, и вы так меня провели своей скаредностью и уверениями, будто ваши прибыли втрое и вчетверо окупят проценты по ссудам, что я дал бы вам под расписку любую сумму, если бы не узнал ненароком вашу тайну. - Кто же выдал ее? - в отчаянии воскликнул старик. - Ведь я был так осторожен! Кто он, этот человек, назовите его! Хитрый карлик сообразил, что, указав на девочку, он ничего от этого не выиграет, так как тогда ему придется открыть и свою уловку, и вместо ответа спросил: - А вы сами на кого думаете? - Наверно, Кит, больше некому! Он выследил меня, а вы его подкупили - да? - Как вы догадались? Да, это был Кит. Бедный Кит! - соболезнующим тоном сказал карлик. Он дружески кивнул старику на прощанье, а выйдя на улицу, остановился и оскалил зубы в ликующей улыбке. - Бедный Кит! - пробормотал Квилп. - Кажется, Этот самый Кит и сказал, что таких страшных карликов и за деньги не увидишь? Ха-ха-ха! Бедный Кит! И с этими словами он зашагал прочь, не переставая посмеиваться. ГЛАВА Х  Приход и уход Дэниела Квилпа не остался незамеченным. Наискось от лавки старика в тени подворотни, ведущей к одному из многих переулков, которые расходились от большой проезжей улицы, стоял некто, занявший эту позицию еще в сумерках и, по-видимому, обладающий неистощимым терпением и привычкой к долгим часам ожидания. Прислонившись к стене и почти не двигаясь часами, он покорно ждал чего-то и собирался ждать долго, сколько бы ни понадобилось. Этот терпеливый наблюдатель не привлекал к себе внимания прохожих и столь же мало интересовался ими сам. Его глаза были прикованы к одной точке - к окну, около которого девочка сидела вечерами. Если он и отводил взгляд в сторону, то лишь на секунду, чтобы посмотреть на часы в ближней лавке, а потом с удвоенной сосредоточенностью обращал его к тому же окну. Мы сказали, что этот некто, притаившийся в своем укромном уголке, не проявлял ни малейших признаков усталости, и так оно и было на самом деле, хотя он дежурил здесь уже не первый час. Но по мере того как шло время, этот некто начинал недоумевать и беспокоиться и поглядывал на часы все чаще и чаще, а на окно все грустнее и грустнее. Наконец ревнивые ставни скрыли от него циферблат, на колокольне пробило одиннадцать, потом четверть двенадцатого, и только тогда он убедился, что дальше ждать бесполезно. О том, сколь огорчителен оказался такой вывод и сколь неохотно подчинился ему этот неизвестный нам человек, можно было судить по его нерешительности, по тому, как, покидая свой укромный уголок, он то и дело оглядывался через плечо и быстро возвращался назад, лишь только изменчивая игра света или негромкий стук - чистейший плод воображения - наводили его на мысль, что кто-то осторожно приподнимает створку все того же окна. Но вот, окончательно отказавшись от дальнейшего ожидания, незнакомец с места в карьер бросился бежать, точно гоня себя прочь отсюда, и даже ни разу не оглянулся на бегу, из страха, как бы не повернуть обратно. Этот таинственный человек без всякой передышки промчался во весь опор по лабиринту узких улочек и переулков и, наконец, завернул в маленький квадратный двор, мощенный булыжником. Здесь он сразу сбавил ходу, подошел к небольшому домику, в окне которого горел свет, поднял щеколду на двери и распахнул ее. - О господи! - Таким возгласом его встретила женщина, бывшая в комнате. - Кто там? Ты, Кит? - Да, мама, это я. - Что же ты какой усталый, сынок? - Хозяин никуда сегодня не пошел, - сказал Кит, а она даже не выглянула в окошко. - И с этими словами он, грустный, расстроенный, сел к очагу. Комната, в которой сидел приунывший Кит, была обставлена очень просто, даже бедно, и если бы не чистота и порядок, всегда в какой-то степени способствующие уюту, она показалась бы совсем убогой. Стрелки голландских часов близились к полуночи, но, несмотря на позднее время, мать Кита все еще стояла, бедняжка, у стола и гладила белье. В колыбели у очага спал младенец, а мальчуган лет трех, в чепчике на самой макушке и в куцей ночной рубашонке, таращил большие круглые глаза поверх края бельевой корзины, куда его пересадили из кровати, и, судя по его бодрому виду, спать не собирался, что сулило в самом недалеком будущем весьма заманчивые перспективы для его ближайших родственников и знакомых. Чудная это была семейка: мать, Кит и двое ребятишек - все, от мала до велика, на одно лицо. Кит собирался пребывать в дурном расположении духа (увы! это случается даже с лучшими из нас), но, посмотрев на крепко спящего малыша и переведя с него взгляд сначала на среднего братца в бельевой корзине, потом на мать, которая без единой жалобы трудилась с раннего утра, счел за благо подобреть и развеселиться. Он качнул ногой колыбель, скорчил рожу бунтарю в бельевой корзине, приведя его в неописуемый восторг, после чего окончательно убедился, что молчать и хмуриться не стоит. - Эх, мама! - сказал Кит, вынув из кармана складной нож и набрасываясь на большой ломоть хлеба с мясом, который мать приготовила ему с раннего вечера. - Сокровище ты у нас, вот что! Таких на белом свете раз, два, и обчелся! - А я надеюсь, что и получше меня есть, - сказала миссис Набблс, - по крайней мере должны быть. Так нас проповедник учит в нашей молельне. - А что он понимает! - фыркнул Кит. - Пусть сначала овдовеет, да поработает с твое за гроши, да попробует при этом носа не вешать, - вот тогда мы его спросим, каково это, и каждому его слову поверим. - Да-а... - уклончиво протянула миссис Набблс. - Вон твое пиво, Кит, я его к решетке поставила. - Вижу, - сказал он, беря кружку. - За ваше здоровье, матушка, и за здоровье проповедника, если вам так угодно! Ладно уж! Я против него злобы не таю. - Так ты говоришь, твой хозяин никуда сегодня не пошел? - спросила миссис Набблс. - Да, к несчастью, никуда не пошел, - сказал Кит. - А по-моему, к счастью, - возразила его мать. - Значит, мисс Нелли не придется быть одной всю ночь. - Правильно! - спохватился Кит. - У меня это из головы вон. Я говорю "к несчастью", потому что дежурил там с восьми часов, а ее так и не увидал. - А вот любопытно, что сказала бы мисс Нелли, - воскликнула миссис Набблс, отставляя утюг в сторону и поворачиваясь лицом к сыну, - что бы она сказала, если б узнала вдруг, что каждую ночь, когда она, бедняжка, сидит одна-одинешенька у окна, ты сторожишь на улице, как бы с ней чего не случилось; и ведь на ногах еле стоишь от усталости, а не сойдешь с места, пока не удостоверишься, что все спокойно и она пошла спать. - Ну, вот еще! - буркнул Кит, и на его неказистой физиономии появилось нечто вроде румянца. - Никогда она этого не узнает и, следовательно, никогда ничего не скажет. Минуты две миссис Набблс молча гладила белье, потом подошла к огню за горячим утюгом, смахнула с него пыль тряпкой, провела им по доске и украдкой посмотрела на Кита. Она бесстрашно поднесла утюг чуть ли не к самой щеке, чтобы испробовать, горячий ли, оглянулась с улыбкой и вдруг заявила: - Кит! А я знаю, что сказали бы люди, если бы... - Ерунда! - перебил ее Кит, предчувствовавший, к чему она клонит. - Нет, правда, сынок! Люди сказали бы, что ты в нее влюбился! Так прямо и сказали бы! В ответ на это Кит смущенно пробормотал: "Да ну тебя!" - и судорожно задвигал руками и ногами, сопровождая эти жесты не менее судорожной мимикой. Но так как средства эти не принесли ему желанного облегчения, он набил рот хлебом с мясом, быстро глотнул пива и тем самым вызвал у себя приступ удушья, что временно увело разговор от щекотливой темы. - Нет, в самом деле, Кит! - снова начала его мать. - Я, конечно, пошутила, - хорошо, что ты так делаешь и никому в этом не признаешься. Но когда-нибудь она, даст бог, все узнает и будет очень тронута и благодарна тебе. Какая жестокость держать ребенка взаперти! Ничего удивительного, что старый джентльмен скрывает от тебя свои ночные отлучки. - Господь с тобой! Ему и в голову не приходит, что это жестоко! - воскликнул Кит. - Разве он стал бы так делать? Да ни за какие сокровища в мире! Нет, нет! Уж я-то его знаю! - Тогда зачем же он так поступает и зачем таится от тебя? - спросила миссис Набблс. - Вот этого мне никак не понять, - ответил ее сын. - Ведь если бы он не таился, я ничего бы и не узнал. А когда он стал меня выпроваживать раньше времени, я сразу решил: дай, думаю, разведаю, в чем тут дело. Слушай!.. Что это? - Да кто-то по двору ходит. - Нет, сюда бегут... и как быстро! - сказал Кит, вставая и прислушиваясь. - Неужто он все-таки ушел из дому? Мама, может, у них пожар? Вызвав в своем воображении эту страшную картину, мальчик так и замер на месте. Шаги приближались, чья-то рука стремительно распахнула дверь, и девочка, запыхавшаяся, бледная, одетая кое-как, вбежала в комнату. - Мисс Нелли! Что случилось? - в один голос вскрикнули мать и сын. - Я на минутку, - сказала она. - Дедушка заболел... Я вошла - вижу, он лежит на полу... - Доктора! - Кит схватился за шляпу. - Я за ним мигом сбегаю, я... - Нет, не надо! Доктора уже позвали... я не за тобой... ты... ты больше никогда к нам не приходи! - Что? - крикнул Кит. - Тебе нельзя к нам! Не спрашивай почему, я ничего не знаю. Прошу тебя, не спрашивай! Прошу тебя, не огорчайся, не сердись на меня! Я тут ни при чем! Кит уставился на нее, несколько раз подряд открыл и закрыл рот, но не мог выговорить ни слова. - Он кричит, бранит тебя. Я не знаю, в чем ты провинился, но чувствую, что на дурной поступок ты не способен. - Я провинился! - взревел Кит. - Он говорит, будто ты виноват во всех его несчастьях, - со слезами на глазах продолжала девочка. - Требует тебя, а доктор сказал, чтобы ты и на глаза к нему не показывался, иначе он умрет. Не приходи к нам больше. Я за этим и прибежала, хотела тебя предупредить. Уж лучше ты от меня это услышишь, чем от кого-нибудь другого. Кит! Что же ты наделал! Ты, кому я так верила, кого считала чуть ли не единственным нашим другом! Несчастный мальчик смотрел и смотрел на свою маленькую хозяйку, глаза у него открывались все шире и шире, но он не мог ни сдвинуться с места, ни заговорить. - Вот его жалованье за неделю, - сказала девочка, обращаясь к матери Кита и кладя деньги на стол. - Тут... тут немного больше... потому что он всегда был такой добрый, такой заботливый. Я знаю, он скоро пожалеет о своем поступке, но пусть не принимает это слишком близко к сердцу, пусть найдет себе других хозяев... Мне очень грустно так расставаться с ним, но теперь уж ничего не поделаешь. Прощайте! Обливаясь слезами, дрожа всем своим худеньким телом от недавнего потрясения, от щемящей боли, которую вызвала у нее и болезнь деда и весть, которую ей пришлось принести в этот дом, девочка подбежала к двери и исчезла так же быстро, как и появилась. Бедная миссис Набблс, не имевшая раньше оснований сомневаться в честности и правдивости сына, была поражена тем, что он не сказал ни слова в свою защиту. Уж не попал ли он в компанию сорванцов, жуликов, грабителей? А эти ежевечерние отлучки из дому, для которых у него всегда было одно и то же странное объяснение? Может быть, это только для отвода глаз? Охваченная такими страшными мыслями, она не решалась расспрашивать сына и, сидя на стуле, раскачивалась взад и вперед, ломала руки и горько плакала. Но Кит даже не пытался утешить мать - ему было не до того. Младенец в колыбели проснулся и захныкал; мальчуган в бельевой корзине, упав навзничь, перевернул ее на себя и исчез под ней; мать плакала все громче и раскачивалась все быстрее, - а Кит, ничего этого не замечавший, продолжал сидеть в полном оцепенении. ГЛАВА XI Тишине и безлюдью больше не суждено было безраздельно царить под кровлей, осенявшей головку Нелли. У старика началась жестокая горячка, на следующее утро он впал в забытье и с того самого дня долгие недели боролся с недугом, грозившим ему смертью. Недостатка в уходе за ним теперь не было, но его окружали чужие люди - алчные сиделки, которые, отдежурив положенный срок у постели больного, пили, ели и веселились всей своей беспардонной компанией, ибо страдания и смерть были для них делом привычным. Но, несмотря на шум и сутолоку в доме, девочка никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, как в эти дни. Одинокой во всем - в своей любви к тому, кто таял, снедаемый горячкой, одинокой в своем непритворном горе и бескорыстном участии. День за днем, ночь за ночью просиживала она у изголовья бесчувственного страдальца, предупреждая малейшее его желание, прислушиваясь к тому, как он даже в бреду повторяет ее имя и не перестает думать и тревожиться только о ней. Дом уже не принадлежал им. У них осталась только одна комната, где лежал больной, да и тy мистер Квилп соблаговолил предоставить прежним хозяевам лишь на время. Когда старик заболел, карлик чуть ли не на другой день вступил во владение лавкой и всем, что в ней было, основываясь на законных правах, в которых мало кто разбирался и которые никому не приходило в голову оспаривать. Утвердив свои позиции с помощью одного крючкотвора, он даже переехал сюда вместе с ним - на страх всем супостатам - и решил устроиться с удобствами в новом жилье, хотя понятия об удобствах у него были весьма своеобразные. Итак, мистер Квилп обосновался в задней комнате, предварительно заколотив наглухо окно лавки и тем самым положив конец дальнейшей торговле. Он отобрал из старинной мебели самое красивое и покойное кресло (для собственных нужд) и самый уродливый и неудобный стул (для подручного, о котором тоже следовало позаботиться), велел перетащить их к себе и воссел на свой трон. Комната эта была далеко от спальни старика, но мистер Квилп, боясь заразиться горячкой, счел необходимым произвести здесь оздоровительное окуривание и не только сам дымил трубкой без малейшего перерыва, но заставил курить и своего ученого друга. Не удовлетворясь этим, он послал на пристань за уже знакомым нам акробатом, прибывшим немедленно, посадил его в дверях, снабдил большой трубкой, специально привезенной из дому, и ни под каким видом не разрешал ему вынимать ее изо рта дольше чем на минуту. 3акончив устройство на новом месте, Дэниел Квилп с довольным смешком огляделся по сторонам и сказал, что вот это и называется у него удобствами. Ученый джентльмен с благозвучной фамилией Брасс охотно присоединился бы к мнению мистера Квилпа, но этому мешали два обстоятельства: первое - несмотря на все свои ухищрения, он никак не мог устроиться на стуле сидение у которого было жесткое, ребристое, скользкое и покатое; второе - табачный дым всегда был ему противен и вызывал у него всяческие внутренние пертурбации. Находясь, однако, в полной зависимости от мистера Квилпа и имея все основания угождать своему патрону, он выдавил из себя улыбку и одобрительно закивал головой. Мистер Брасс, стряпчий с весьма сомнительной репутацией, проживал на улице Бевис-Маркс в городе Лондоне. Это был сухопарый дылда с круглым, похожим на шишку, носом, с нависшим лбом, бегающими глазками и огненно-рыжими волосами. Костюм его состоял из долгополого черного сюртука и черных штанов по щиколотку из-под которых виднелись сизо-голубые бумажные чулки и ботинки с ушками. Держался этот джентльмен подобострастно, но говорил весьма грубым голосом, а его приторные улыбочки вызывали такое чувство омерзения, что всякий, кто сталкивался с ним, предпочел бы, чтобы он злобно хмурился. Квилп посмотрел на своего ученого советчика, заметил, что он щурит глаза от дыма, разгоняет его рукой и чуть ли не корчится от каждой затяжки, и, придя в неописуемый восторг, радостно потер ладони. - Кури, собака! - скомандовал карлик, оглядываясь на мальчишку. - Набей трубку заново и всю ее выкури, не то я раскалю чубук на огне и прижгу тебе язык. К счастью, у мальчишки имелся достаточный опыт в такого рода делах и ему ничего не стоило бы втянуть в себя содержимое небольшой печи для обжига извести, если бы его удостоили такого угощения. Поэтому он пробормотал наспех какую-то дерзость по адресу хозяина и сделал, как было приказано. - Вам приятно, Брасс? Какой аромат, какие фимиамы! Вы, наверно, чувствуете себя по меньшей мере турецким султаном! - сказал Квилп. Мистер Брасс подумал, что если у турецкого султана самочувствие бывает не лучше, то завидовать ему особенно нечего, однако не стал отрицать приятности своих ощущений и охотно приравнял себя к этому властелину. - Курение - лучший способ уберечься от заразы, - сказал Квилп, - от заразы и от всех других бедствий, которые грозят нам на нашем жизненном пути. Пока не переберемся отсюда, так и будем дымить. Кури, собака, не то трубку проглотить заставлю! - А мы надолго здесь, мистер Квилп? - спросил законник, выслушав это мягкое предостережение, относившееся к мальчишке. - Да полагаю, пока старик не помрет, - ответил карлик. - Хи-хи-хи! - закатился мистер Брасс. - Прелестно! Прелестно! - Курите без передышки! - заорал Квилп. - Курить и разговаривать можно сразу. Не теряйте времени. - Хи-хи-хи! - слабеньким голосом пискнул Брасс, снова беря в рот окаянную трубку. - А если ему полегчает, мистер Квилп? - Если полегчает, тогда ни одной лишней минуты ждать не будем, - ответил карлик. - Как это благородно с вашей стороны, сэр! - воскликнул Брасс. - Другие на вашем месте все бы распродали или вывезли при первой же возможности, поскольку закон на их стороне!.. Да, да! У других сердце гранит, кремень, сэр! Другие, сэр, на вашем месте... - Другие на моем месте не стали бы слушать такого попугая, - пресек его карлик. - Хи-хи-хи! - залился Брасс. - Вы шутник, сэр, шутник! Но тут страж у двери прервал их беседу и пробормотал, не вынимая трубки изо рта: - Девчонка идет. - Кто идет, собака? - спросил Квилп. - Девчонка, - ответил страж. - Оглохли, что ли? - О-о! - Карлик со смаком втянул воздух сквозь зубы, словно прихлебывая горячий суп. - Подожди, дружок, я с тобой разделаюсь! Такие тебя ждут оплеухи и затрещины, что ты у меня диву дашься! А! Нелли! Ну, как твой дедушка себя чувствует, цыпочка ты моя бриллиантовая? - Ему очень плохо, - со слезами ответила она. - До чего же ты хорошенькая, Нелл! - воскликнул Квилп. - Очаровательна, сэр, очаровательна! - подхватил Брасс. - Просто красотка! - А зачем Нелл сюда пришла? Посидеть у Квилпа на коленях? - спросил карлик, видимо полагая, что его умильный тон успокоит девочку. - Или она, бедненькая, хочет лечь в постельку у себя в комнатке? А, Нелли? - Как он ласков с детьми! - пробормотал Брасс, доверительно обращаясь к потолку. - Заслушаешься! Честное слово, заслушаешься! - Нет, я только на минутку, - испуганно ответила Нелли. - Мне надо кое-что взять тут, и больше... больше я сюда никогда не приду. - А комнатка в самом деле не дурна! - сказал карлик, заглядывая через ее плечо. - Настоящее гнездышко! Так ты твердо решила, что не будешь жить здесь? Ты твердо решила не возвращаться сюда, Нелли? - Да, - ответила девочка и, взяв платье и еще кое какие вещи, быстро вышла из своей комнаты. - Я больше сюда не вернусь, никогда не вернусь! - Пугливая, - сказал карлик, глядя ей вслед. - Слишком уж пугливая, - а жаль! Кроватка-то как раз мне по росту. Пожалуй, это будет моя спаленка! Идея эта, подобно всем идеям, исходившим из того же источника, заслужила одобрение мистера Брасса. Тогда карлик сразу же вошел в комнату Нелл, повалился на кровать с трубкой в зубах, задрыгал ногами и вскоре окружил себя клубами дыма. Мистер Брасс приветствовал это зрелище рукоплесканиями, и мистер Квилп, вполне оценив мягкость и удобство Неллиной кровати, заявил, что ночью будет спать на ней, а днем пользоваться ею как оттоманкой. Сказано - сделано! И карлик так и остался лежать, пока не выкурил трубки. Законник же, у которого к этому времени от дурноты начали путаться мысли (таково было действие табака на его нервную систему), воспользовался случаем и улизнул на свежий воздух, где ему вскоре настолько полегчало, что он вернулся обратно в довольно приличном виде. Впрочем, злокозненный карлик опять заставил его докуриться до прежнего состояния, после чего несчастный замертво рухнул на первую попавшуюся кушетку и проспал на ней до утра. Таковы были начальные шаги нового владельца лавки древностей. Но в дальнейшем мистеру Квилпу не хватало времени на всяческие проделки и выдумки - его одолевали заботы: составление с помощью мистера Брасса подробнейшей описи имущества старика, а также другие дела, которые, к счастью, требовали его присутствия в Сити по нескольку часов в день. Однако бросать лавку па ночь ему не позволяла жадность и подозрительность, разыгрывавшиеся тем сильнее, чем дольше затягивалась болезнь старика, исхода которой - в ту или иную сторону - он ждал, не только не скрывая своего нетерпения, но без всяких церемоний заявляя об этом вслух. Нелли старалась избегать разговоров с карликом и пряталась, едва заслышав его голос, но и улыбочки стряпчего вызывали в ней не меньшее отвращение, чем гримасы Квилпа. Живя в постоянном страхе, как бы не столкнуться с кем-нибудь из них на лестнице или в коридоре, она почти не отходила от деда, и только поздно вечером, когда в доме наступала тишина, пробиралась в пустые комнаты подышать воздухом. Однажды ночью девочка, печальная, сидела на своем обычном месте у окна (старику было хуже в тот день), как вдруг ей послышалось, будто ее зовут. Она выглянула на улицу и увидела того, кто нарушил ее тяжкое раздумье. Это был Кит. - Мисс Нелл! - негромко повторил мальчик. - Да? - откликнулась она, не зная, позволительно ли ей общаться с этим преступником, но повинуясь чувству неизменной привязанности к нему. - Ты что? - Я давно хочу поговорить с вами, - ответил мальчик, - да эти люди в лавке не пускают меня, гонят прочь. Неужели вы верите... да нет, быть того не может!.. Неужели вы верите, что я заслужил такое, мисс? - Как же мне не верить? - сказала Нелли. - Ведь дедушка почему-то рассердился на тебя. - Я сам не знаю почему, - сказал Кит. - Только не заслужил я этого ни от него, ни от вас. Честное слово, не заслужил! А теперь меня вдобавок ко всему гонят от двери, когда я только хочу справиться о своем старом хозяине! - Я этого не знала! - воскликнула девочка. - Они мне ничего не говорили. Разве я позволила бы им так поступать! - Спасибо, мисс, мне сразу полегчало от ваших слов. Я ведь не поверил, что это вы велели меня гнать, и так и сказал им. - И хорошо сделал! - с живостью подхватила она. - Мисс Нелл, - совсем тихо проговорил Кит, подойдя под самое окно. - В лавке новые хозяева. Теперь у вас все будет по-другому. - Да, да... - И у вас и у него, когда он поправится. - И Кит показал на комнату больного. - Если поправится, - сквозь слезы прошептала Нелли. - Что вы, что вы! Обязательно поправится! - сказал Кит. - Я ни минутки в этом не сомневаюсь. Не печальтесь, мисс Нелл! Не печальтесь, умоляю вас, не печальтесь! Как ни бесхитростны и как ни скупы были эти слова утешения и сочувствия, но они тронули девочку, и она заплакала еще горше. - Теперь дело обязательно пойдет на поправку, - взволнованно продолжал Кит. - Только вы сами-то крепитесь, а то, не дай бог, расхвораетесь, и ему станет хуже. А когда он совсем выздоровеет, поговорите с ним, мисс Нелл!.. Замолвите за меня словечко! - Мне даже твое имя запретили произносить при нем, - сказала девочка. - Я ни за что не посмею этого сделать. Да и зачем тебе мое заступничество, Кит? Мы теперь совсем бедные. У нас на хлеб и то не будет хватать. - Я не прощусь назад! - воскликнул мальчик, - Не для того мне нужно ваше доброе слово! Разве я затем вас поджидаю здесь который день, чтобы говорить о жалованье да о харчах! В такое-то время, когда у вас у самой большое горе! Девочка взглянула на него ласково и с благодарностью, но промолчала, боясь прервать его. - Нет, я о другом, - нерешительно продолжал Кит. - Совсем о другом. Да вот только боюсь, не сумею я все сказать как следует... Где мне! Но если бы вы убедили его, что я служил ему верой и правдой, старался изо всех сил и что ничего дурного у меня и в мыслях не было, может быть, он... Тут Кит замолчал надолго, и, подождав с минуту, девочка напомнила ему, что время позднее, ей пора закрывать окно, и если говорить, пусть говорит скорее. - ...может быть, он не сочтет такой уж дерзостью с моей стороны, если... если я вот что предложу! - набравшись храбрости, продолжал Кит. - Вам в этом доме больше не жить! У нас с матерью домишко бедный, но все лучше, чем оставаться здесь, с чужими людьми. Вот и перебирайтесь к нам и живите, пока не подыщете себе чего-нибудь другого. Девочка молчала, а Кит, обрадованный тем, что самое трудное позади, окончательно осмелел и пустился расписывать все преимущества своего плана. - Вам, может, кажется, что у нас тесно и неудобно? Это, конечно, верно, но зато чистота какая! Вы, может, боитесь шума, и такого тихого двора, как наш, во всем городе не сыщешь. И ребятишки тоже не помешают. Маленького мы почти не слышим, а который постарше славный мальчуган; да уж я сам за ними послежу! От них никакого беспокойства не будет, ручаюсь! Попробуйте уговорить его, мисс Нелл! Ну, попробуйте! Верх у нас очень уютный. Оттуда, между трубами, и часы на колокольне видно, и по ним иногда даже время можно проверять. Мать говорит - это как раз для мисс Нелл комнатка, и так оно и есть. Мать будет прислуживать вам обоим, а я - если куда сбегать понадобится. Мы не из-за денег, упаси боже! Даже не думайте об этом! Мисс Нелл, вы попробуете с ним поговорить? Ну, скажите "да"! Убедите хозяина перебраться к нам; только сначала узнайте у него, в чем я провинился. Обещаете, мисс Нелл? Но не успела девочка ответить на эту горячую мольбу, как входная дверь внизу отворилась, и мистер Брасс, высунув на улицу голову в ночном колпаке, сердито крикнул: "Кто там?" Кит немедленно исчез, а Нелл осторожно закрыла окно и отошла в глубь комнаты. После второго или третьего окрика мистера Брасса из той же двери показалась другая голова, тоже в ночном колпаке. Мистер Квилп внимательно осмотрел улицу и все окна напротив. Однако ему никого не удалось обнаружить, и он вернулся в дом вместе со своим ученым другом, злобно ворча (девочка все слышала), что это чьи-то происки, что здесь орудует какая-то шайка, что воры днем и ночью рыщут около дома и обчистят, ограбят его до нитки, что он немедленно распродаст все вещи - хватит проволочек! - и вернется под свой мирный кров. Отведя душу этими угрозами, карлик снова завалился на детскую кровать, а Нелл крадучись поднялась по лестнице к себе. Как и следовало ожидать, короткий, оборванный на полуслове разговор с Китом взволновал ее и снился ей в ту ночь, а потом долго, долго вспоминался. Живя среди черствых кредиторов да корыстных сиделок и не встречая никакого сочувствия, никакого участия к себе даже со стороны женщин, которые были теперь в доме, она всем своим нежным детским сердцем откликнулась на призыв доброй и благородной души, обитающей в столь неприглядном храме. Возблагодарим же небо за то, что храмы таких добрых душ не сложены руками человека и что лучшим их украшением служат убогие лохмотья, а не пурпур и виссон! ГЛАВА XII  Наконец кризис миновал, и старик начал выздоравливать. Медленно, постепенно к нему возвращалась и память, но разум его ослабел. Его ничто не раздражало, ничто не беспокоило. Он мог часами сидеть в задумчивости, отнюдь не тягостной, и легко отвлекался от нее, увидев зайчика на стене или потолке; не жаловался на длинные дни и томительные ночи и, судя по всему, не испытывал ни тревог, ни скуки, утеряв всякое представление о времени. Маленькая рука Нелл подолгу лежала в его руке, и он то перебирал ее пальцы, то вдруг гладил по голове или целовал в лоб, а заметив слезы у нее на глазах, озирался по сторонам, недоумевая, что же могло огорчить внучку, и тут же забывал об этом. Нелл часто вывозила его на прогулки по городу; старик сидел в кэбе, обложенный подушками, девочка рядом с ним; и как всегда - они были рука об руку. На первых порах уличная сутолока и шум утомляли его, но он воспринимал все это равнодушно, ничем не интересуясь, ничему не радуясь, не удивляясь. Когда внучка показывала ему что-нибудь и спрашивала: "Помнишь ли ты это?", он отвечал: "Да, да! Как же! Конечно, помню", - а потом вдруг вытягивал шею и долго смотрел вслед какому-нибудь прохожему, но на вопрос, что его так заинтересовало, обычно не отвечал ни слова. Как-то днем, когда они сидели у себя в комнате старик в кресле, Нелл на табуретке возле него, - за дверью послышался мужской голос: просили разрешения войти; - Войдите, - совершенно спокойно ответил старик. - Это Квилп. Теперь Квилп здесь хозяин. Пусть войдет. И Квилп вошел. - Очень рад, любезнейший, видеть вас снова в добром здоровье, - начал карлик, усаживаясь напротив него. - Ну, как вы себя чувствуете, хорошо? - Да, - чуть слышно ответил старик. - Да. - Мне не хочется вас торопить, любезнейший. - Карлик повысил голос, опасаясь, что его не расслышат. - Но чем скорее вы устроитесь где-нибудь, тем лучше. - Правильно, - сказал старик. - Это для всех лучше - и для вас и для нас. - Дело в том, - продолжал Квилп после небольшой паузы, - что, когда отсюда все вывезут, какое же вам здесь будет житье, в пустом доме? - Да, это верно, - согласился старик. - А Нелл! Ей-то, бедняжке, каково бы пришлось! - Вот именно! - во весь голос рявкнул карлик и закивал головой. - Совершенно справедливое замечание. Так вы об этом подумаете, любезнейший? - Да, непременно, - ответил старик. - Мы здесь не останемся. - Я сам так предполагал, - сказал карлик. - Имущество ваше продано. Выручил я за него гораздо меньше, чем рассчитывал, но все же достаточно, вполне достаточно. Сегодня у нас вторник. Так когда же будем вывозить? Торопиться некуда... может, сегодня днем? - Лучше в пятницу утром. - Прекрасно, - сказал карлик. - Так и порешим, но только с одним условием, любезнейший, - больше не откладывать ни под каким видом. - Хорошо. В пятницу. Я запомню. Мистера Квилпа озадачил этот странный, как будто совершенно безучастный тон, но поскольку старик, кивнув, повторил еще раз: "Я запомню. В пятницу утром", у него не было никаких оснований задерживаться здесь, и он простился, не скупясь на сердечные излияния и комплименты по поводу прекрасного вида своего любезнейшего друга, после чего отправился вниз - сообщить мистеру Брассу о только что состоявшихся переговорах. И этот день и весь следующий старик провел как во сне. Он бродил по дому, заглядывал то в одну, то в другую комнату, словно прощаясь с ними, но ни единым словом не касался ни своего утреннего разговора с карликом, ни того, что теперь им надо подыскивать себе какое-то новое пристанище. Смутная мысль все же маячила где-то в глубине его сознания: внучка несчастна, о ней надо позаботиться. И он нет-нет да прижимал ее к груди и утешал, говоря, что они всегда будут неразлучны. Но отдать себе ясный отчет в том, каково их положение, он, видимо, не мог и проявлял все ту же безучастность и апатию, которые оставил в нем недуг, поразивший не только его тело, но и разум. Мы говорим про таких людей, что они впали в детство, но это все равно, что сравнивать смерть со сном. Какое неуместное уподобление! Кто видел в тусклых глазах слабоумных стариков светлый, жизнерадостный блеск, веселье, не знающее удержу, искренность, не боящуюся холодной острастки, неувядающую надежду, мимолетную улыбку счастья? Кто находил в застывших безобразных чертах смерти безмятежную красоту сна, который вознаграждает нас за прожитый день и сулит мечты и любовь дню грядущему? Сличите смерть со сном - и кто из вас сочтет их близнецами? Посмотрите на ребенка и слабоумного старика и постыдитесь порочить самую светлую пору нашей жизни сравнением с тем, в чем нет ни малейшей прелести, ни малейшей гармонии. Наступил четверг; с утра старик был все такой же вялый, но вечером, когда они с Нелли молча сидели у себя, в нем произошла какая-то перемена. В маленьком дворике, куда выходило их окошко, росло дерево - довольно зеленое и ветвистое для такого унылого места, - и листья его, трепеща на ветру, отбрасывали зыбкую тень на белые стены комнаты. Старик смотрел на ее кружевной узор до самого захода солнца. Наступил вечер, на небо медленно выплыла луна, а он все сидел и сидел у окошка. Ему, протомившемуся столько дней в постели, приятно было видеть и эти зеленые листья и этот спокойный свет - правда, льющийся из-за крыш и дымовых труб. Они наводили на мысли о тихом местечке где-нибудь далеко-далеко отсюда, на мысл