акой нестройный хор голосов звучал в конторе, в то время как все это рассказывалось и подкреплялось доказательствами! И какая наступила мертвая тишина, когда трое друзей Кита выслушали всех по порядку и обменялись изумленными и полными сомнений взглядами! - А не могло ли получиться так, - после долгой паузы заговорил мистер Уизерден, - что банковый билет попал в шляпу случайно - например, когда вы перебирали бумаги на столе? - Нет, этого никак не могло быть. Мистер Свивеллер, хоть и с большой неохотой, а все же показал самым наглядным образом, что деньги нашлись там, куда их можно было только спрятать. - Все это весьма печально, - сказал Брасс, - в высшей степени печально. На суде я почту за счастье просить о помиловании ему и сошлюсь на его прежнее хорошее поведение. Правда, деньги пропадали у меня и раньше, однако это еще не значит, что брал их именно он. Обстоятельства говорят против него, явно против, но ведь мы, как-никак, христиане? - А может, кто-нибудь из вас, джентльмены, замечал, не сорил ли он деньгами последнее время? - заговорил полисмен, оглядывая их всех по очереди. - Вот, например, вы, сэр? - Деньги у него действительно водились, - ответил мистер Гарленд, - но он всегда говорил мне, что получает их от самого мистера Брасса. - Да, да, правильно! - с жаром воскликнул Кит. - Вы подтвердите это, сэр? - Что? - вскричал Брасс, переводя недоуменный взгляд с одного лица на другое. - Деньги, деньги! Те полукроны, что вы мне давали - помните? По поручению жильца, -сказал Кит. - Ай-яй-яй! - Брасс хмуро насупил брови и закачал головой. - Это никуда не годится, совсем никуда не годится. - Как! Разве вы не передавали ему денег по чьей-то просьбе? - встревоженным голосом спросил мистер Гарленд. - Я передавал деньги, сэр? - повторил Брасс. - Ну, знаете, это уж такая наглость! Констебль, пойдемте отсюда, друг мой! - Что же это? - крикнул Кит. - Неужели он от всего откажется? Спросите его, ради бога! Спросите, давал он мне деньги или нет? - Давали, сэр? - спросил нотариус. - Знаете что, джентльмены, - угрожающим тоном сказал Брасс. - Все эти ухищрения ни к чему не приведут, и если его судьба вам не безразлична, посоветуйте ему придумать что-нибудь другое в свою защиту. Давал ди я деньги? Да никогда в жизни! - Джентльмены! - воскликнул вдруг прозревший Кит, -- Хозяин, мистер Авель, мистер Уизерден! Слушайте меня все! Он сам это подстроил! Что я ему сделал плохого, не знаю, но он задумал погубить меня! Это он все нарочно, джентльмены, клянусь вам! Одному богу известно, чем это кончится, но я до последнего издыхания буду говорить, что он сам подсунул мне деньги в шляпу! Взгляните на него, джентльмены, - видите, как он побледнел? Кто из нас больше похож на виноватого он или я? - Вы слышите, джентльмены, слышите? - с улыбкой сказал Брасс. - Не кажется ли вам, что дело принимает весьма неприятный оборот? Как по-вашему, что это такое, - самое обычное воровство или же оно сопряжено со злоумышлением против меня? Если бы вам пришлось услышать все это не из его собственных уст, а узнать с моих слов, вы, джентльмены, может статься, не поверили бы мне, а, джентльмены? Этими миролюбивыми шуточками мистер Брасс полностью опроверг возведенную на него грязную клевету, но добродетельная Сара, верная блюстительница фамильной чести, да к тому же существо пылкое, вдруг отскочила от брата и с бешеной злобой накинулась на арестованного. Глаза Кита несомненно сильно пострадали бы, но, к счастью, бдительный полисмен вовремя оттолкнул его в сторону и, следовательно, - поскольку ярость слепа, подобно любви и року, подверг немалой опасности мистера Чакстера. Этот джентльмен, стоявший рядом с Китом, принял атаку на себя, так как обольстительная Салли бросилась на него с кулаками и успела оторвать ему пристегивающийся воротничок, а также взлохматить волосы, прежде чем общими усилиями ей удалось внушить, что она совершила ошибку. Опасаясь повторения этой отчаянной атаки и сообразив, вероятно, что в интересах правосудия арестованного не мешало бы доставить по месту назначения здравым и невредимым, а не разорванным на клочки, полисмен без дальнейших проволочек усадил Кита в карету и потребовал, чтобы мисс Брасс пересела на козлы. Очаровательная дева согласилась выполнить это требование лишь после злобной перепалки с ним и заняла место своего брата Самсона, а ему волей-неволей пришлось усесться внутри. Когда размещение было закончено, они быстро поехали в судебную камеру, нотариус же и оба его друга последовали за ними в другом экипаже. В конторе оставили одного мистера Чакстера - к его крайнему неудовольствию, ибо он считал свои свидетельские показания против Кита (как Кит вернулся отработать шиллинг) весьма существенными для разоблачения этого ханжи и пройдохи и был убежден, что пренебрежение к ним граничит чуть ли не с пособничеством преступнику. В судебной камере они встретили одинокого джентльмена, который проехал из дому прямо туда и ждал их вне себя от нетерпения и тревоги. Но и пятьдесят одиноких джентльменов вместе взятых не могли бы помочь несчастному Киту. Ровно через полчаса он был обвинен в краже и по дороге в тюрьму узнал от словоохотливого конвоира, что вешать нос ему не следует, ибо судебная сессия* скоро начнется, и что такое пустяковое дело разобрать недолго, а как разберут недельки через две, так сразу же, не теряя времени, в лучшем виде препроводят его на каторгу. ГЛАВА LXI  Пусть моралисты и философы судят по-своему, а мы все же позволим себе сомневаться, что настоящий преступник мог бы испытать такие муки, какие испытал в ту ночь ни в чем не повинный Кит. Общество, совершающее одну несправедливость за другой, иной раз слишком склонно утешать себя мыслью, что, если у жертв его вероломства и бессердечия совесть чиста, они выдержат все испытания и как-нибудь докажут свою правоту. "В таком случае, хоть он и маловероятен, - говорят люди, засадившие своего ближнего за решетку, никому это не доставит большей радости, чем нам". А между прочим, обществу не мешало бы призадуматься над тем, что для благородного и разумного существа несправедливость сама по себе является оскорблением предельно мучительным, предельно тяжким, таким, какое труднее всего снести, и что по этой причине много чистых сердец было разбито, много светлых душ предстало перед другим судом, не дождавшись суда людского, ибо сознание собственной правоты лишь усиливает незаслуженные страдания и делает их нестерпимыми. Впрочем, в случае с Китом общество упрекать не следует. Тем не менее Кит был невиновен, и, сознавая это, чувствуя, что лучшие друзья сомневаются в нем, что мистер и миссис Гарленд называют его неблагодарным чудовищем, что Барбаре он кажется теперь самым отъявленным злодеем и преступником, что пони думает, будто он его бросил, и что даже мать может поверить уликам и счесть сына негодяем, - зная и чувствуя все это, Кит был в таком отчаянии, какого не опишешь словами, и метался по тесной, запертой на замок камере, почти обезумев от горя. Когда же страдания его немного стихли и он стал успокаиваться, в голову ему пришла новая мысль, вряд ли менее мучительная. Девочка - путеводная звезда этого скромного юноши, девочка, чей образ постоянно возвращался к нему, словно светлое видение, та, что озаряла счастьем самые безрадостные дни его жизни, та, что всегда была так заботлива, нежна, добра, - если эти слухи дойдут и до нее, что она скажет о нем? И лишь только Кит подумал об этом, как стены тюрьмы словно растаяли перед ним, и вместо них он увидел лавку древностей, зимний вечер, горящий очаг, стол, накрытый к ужину, плащ, шляпу, палку старика, приотворенную дверь в маленькую комнату. И сама Нелл была там, а рядом с ней он, и они весело смеялись, как встарь... И когда эта картина встала перед глазами Кита, силы изменили ему, он бросился на убогую тюремную койку и зарыдал. Наступила ночь, и она тянулась так долго, точно ей не было конца; все же Кит спал, и ему снилось, будто он гуляет на свободе то с одним, то с другим из своих близких, - но сны эти пронизывал смутный страх, что его снова посадят в тюрьму - в какую-то иную, хоть это была и не тюрьма вовсе, а лишь ощущение связанного с ней горя и тоски, ощущение чего-то гнетущего, беспросветного. Наконец забрезжило утро, и Кит проснулся в тюрьме - холодной, темной, страшной, и не воображаемой, а настоящей. Впрочем, пока что его, слава богу, предоставили самому себе. От тюремщика, который отпер утром камеру и показал ему, где умыться, он узнал, что может гулять в положенное время по маленькому мощеному двору, что для свиданий отведен определенный час и что если к нему кто-нибудь придет, его отведут вниз, к решетке. Сообщив Киту все это и поставив перед ним жестяную миску с завтраком, тюремщик снова запер камеру и побрел прочь, громыхая сапогами по каменному полу, отворяя и затворяя множество других дверей, и громкие отголоски этих звуков долго раскатывались по всей тюрьме, словно они тоже сидели здесь взаперти и никак не могли вырваться на волю. По словам того же тюремщика, Кита и еще нескольких человек поместили отдельно от других арестантов, так как они не считались закоренелыми, неисправимыми преступниками и впервые проживали на этой квартире. Обрадовавшись такому снисхождению, Кит углубился в чтение катехизиса (хоть он и знал его назубок с детства) и читал до тех пор, пока ключ снова не загремел в замке. - Ну, - сказал тюремщик, появляясь на пороге. - Пойдем. - Куда, сэр? - спросил Кит. Тюремщик буркнул: "К тебе пришли", взял его повыше локтя, так же как накануне полисмен, повел какими-то закоулками, отпирая одну железную дверь за другой, наконец вывел в коридор и, поставив перед решеткой, сам удалился. За этой решеткой, на расстоянии четырех-пяти футов была вторая, точно такая же. Между ними сидел новый тюремщик, читавший газету, а когда Кит посмотрел на ту решетку, сердце у него дрогнуло, так как за ней он увидел свою мать с малышом на руках, мать Барбары с ее неизменным зонтиком и беднягу Джейкоба, который таращил глаза в ожидании какой-нибудь птицы или дикого зверя и, вероятно, думал, что присутствие людей за этими прутьями чистая случайность, поскольку им здесь было совсем не место. Но лишь только маленький Джейкоб увидел своего брата и, потянувшись обнять его, убедился, что брат не сделал ни шагу вперед и стоит держась за решетку, опустив голову на руки, он разразился жалобным плачем, после чего мать Кита и мать Барбары, которые до сих пор кое-как сдерживались, залились слезами и зарыдали с новой силой. Бедняга Кит не стерпел и тоже заплакал, и несколько минут никто из них не мог выговорить ни слова. Во время этой печальной паузы тюремщик продолжал с довольной ухмылкой читать газету (очевидно, добравшись до юмористической статейки), потом вдруг поднял от нее глаза, чтобы прочувствовать какую-то особенно замысловатую остроту, и тут впервые обнаружил, что рядом с ним плачут. - Сударыни, сударыни! - сказал он с удивлением. - Советую вам не терять времени попусту, его у вас не так уж много. Я мальчугана уймите, чтобы не ревел. Это здесь не полагается. - Я его несчастная мать, сэр, - с рыданием в голосе проговорила миссис Набблс, смиренно приседая перед суровым стражем. - А это его брат, сэр. О господи, господи! - Ну, что ж поделаешь, - сказал тюремщик, складывая газету на коленях, чтобы приступить к следующему столбцу. - Ваш сын не первый и не последний сюда попал. И нечего вам голосить попусту. С этими словами он снова углубился в чтение. Тюремщик этот был вовсе не плохой и не жестокосердный человек. Просто у него выработалась привычка смотреть на уголовные преступления как на своего рода болезнь, вроде скарлатины или рожи, - кто заразился, а кто нет, все дело случая. - Кит! Сыночек! - воскликнула миссис Набблс, когда мать Барбары предупредительно освободила ее от малыша. - Вот где мне довелось тебя увидеть! - Мама! Неужто ты веришь тому, в чем меня обвиняют? - прерывающимся голосом проговорил Кит. - Я? - вскрикнула несчастная женщина. - Чтобы я этому поверила? Да кому знать, как не мне, что ты за всю свою жизнь не сказал ни одного лживого слова, не совершил ни одного дурного поступка! Да разве мой сынок заставил меня пролить хоть одну слезу, если не считать тех слез, что я проливала от жалости к нему, когда он голодал, - но опять же как голодал - без единой жалобы, никогда духом не падал и так обо мне сам заботился, что я, бывало, забуду про свою нищету, радуясь его доброму детскому сердцу! Кит! Да никогда в жизни я этому не поверю! - Ну, мама, - воскликнул Кит и с такой силой схватился за решетку, что она затряслась, - тогда, что бы со мной ни случилось, я все снесу и у меня останется хоть капля утешения - вспоминать твои слова! Тут несчастная женщина снова зарыдала; глядя на нее, расплакалась и мать Барбары, и к ним чуть слышно присоединился маленький Джейкоб, который к этому времени успел справиться с путаницей в мыслях и понял более или менее отчетливо, что Кит при всем своем желании не сможет пойти погулять с ним и что за этой решеткой нет ни птиц, ни львов, ни тигров, ни других диковинок животного царства, а есть только посаженный туда брат. Вытерев глаза (и в то же время еще больше увлажнив их), мать Кита подняла с пола маленькую корзинку и обратилась в тюремщику со смиренной просьбой выслушать ее. Тюремщик, который как раз смаковал какую-то особенно интересную шутку, предостерегающе поднял руку, чтобы ему, упаси боже, не помешали, и не опустил ее до тех пор, пока не дочитал статейки до конца. Некоторое время он сидел молча, ухмыляясь во весь рот и словно говоря: "Ну и шутник этот писака, ну и забавник!", и, наконец, спросил, что миссис Набблс угодно. - Я принесла ему поесть, - ответила она. - Можно, сэр? - Можно. Это не запрещается. Когда будете уходить, оставьте корзинку мне, а я велю снести ее к нему в камеру. - Нет, сэр, уж будьте настолько любезны... не сердитесь, сэр. Ведь я его мать, а у вас тоже была когда-то матушка... мне бы самой посмотреть, как он будет есть, тогда я бы ушла отсюда хоть немного успокоившись. И опять из глаз у матери Кита, и у матери Барбары, и у Джейкоба хлынули слезы, тогда как малыш заворковал и засмеялся что было сил, явно уверенный в том, что всю эту веселую игру затеяли с одной-единственной целью - доставить ему удовольствие. Тюремщик, видимо, счел такую просьбу несколько странной и даже из ряда вон выходящей, но тем не менее отложил газету в сторону, подошел к матери Кита, взял корзину и, посмотрев, что там находится, отдал ее Киту, после чего вернулся обратно на свое место. Как мы легко можем себе представить, арестанту было не до еды, но он сел прямо на пол и стал уписывать принесенные гостинцы за обе щеки, а мать провожала каждый кусок, отправляющийся к нему в рот, всхлипываниями и слезами, правда не такими уж горькими, потому что это зрелище все же принесло ей некоторое удовлетворение. А Кит ел и, волнуясь, расспрашивал мать о хозяевах - как они отзывались о нем? Но ему удалось узнать лишь то, что накануне вечером, уже совсем поздно, мистер Авель сам приехал к его матери, очень осторожно и мягко рассказал ей все, однако насчет того, виновен Кит или нет, не обмолвился ни словом. Бедняга только набрался храбрости спросить мать Барбары о Барбаре, как вдруг рядом с ним появился тот тюремщик, что привел его сюда, второй вырос позади его гостей, а третий, сидевший между решетками, выпалил единым духом: "Пера кончать! Следующий!", и снова уткнулся в газету. Кит тут же вышел, унося с собой прощальное благословение матери и пронзительный вопль маленького Джейкоба, а когда он пересекал тюремный двор в сопровождении своего конвоира, к ним подошел другой местный страж с кружкой пива в руках. - Это Кристофер Набблс, которого посадили вчера за кражу? - спросил он. Конвоир подтвердил, что это тот самый молодчик и есть. - Тогда вот тебе пиво. Ну, чего глаза вытаращил? Оно не стреляет. - Простите, сэр, - сказал Кит. - Кто же его мне прислал? - Твой приятель, - ответил страж. - Он распорядился, чтобы тебе каждый день выдавали по кружке. И будем выдавать, пока не перестанут платить. - Мой приятель? - повторил Кит. - У тебя, я вижу, совсем ум за разум зашел, - сказал тюремщик. - Вот еще записка от него. Получай. Кит взял и записку и, когда его снова заперли в камере, прочел следующее: "Приложи сию чашу к устам. В каждой капле найдешь ты спасенье от зол и от бед. Вспомни, вспомни о кубке, что искрился в длани Елены*. То был лишь плод воображенья, а это настоящее (фирма Барклей и Кь). Если посмеют присылать выдохшееся, советую обратиться с жалобой к смотрителю. Р. С.". - Р. С., - после некоторого раздумья сказал Кит. - Наверно, это мистер Ричард Свивеллер. Ну что ж, большое ему спасибо за его доброту! ГЛАВА LXII  Слабый красноватый огонек на пристани Квилпа, моргавший точно глаз, воспаленный ночным туманом, уведомил мистера Самсона Брасса, который осторожными шагами пробирался к дощатой конторе, что ее блистательный владелец, а его уважаемый клиент, сидит у себя и, по всей вероятности, со свойственной ему кротостью терпеливо ждет минуты свидания, назначенного с мистером Брассом в этой светлой обители. - Проклятое место! Самый раз шататься тут по ночам! - пробормотал Самсон, в двадцатый раз споткнувшись о валявшиеся повсюду доски и потирая ушибленную ногу. - Этот мальчишка, наверно, с вечера раскидывает тут всякий хлам, и каждый раз по-новому, чтобы люди ушибались да калечились. А если не он, так его хозяин, что даже более вероятно. Терпеть не могу приходить сюда без Салли. С ней спокойнее, она одна стоит десятка мужчин. Воздав должное своей обольстительной сестрице, мистер Брасс остановился и неуверенно посмотрел сначала на освещенное окно конторы, потом назад, в темноту. - Любопытно, чем он сейчас занят? - пробормотал стряпчий себе под нос, вставая на цыпочки и стараясь разглядеть, что происходит в конторе, хотя на таком расстоянии сделать это было просто невозможно. - Пьет, наверно, поддает сам себе жару, распаляет свою злобу и коварство. Побаиваюсь я приходить сюда без провожатых, когда у него накапливается большой счет. Ему ничего не стоит придушить меня и тихонько спустить в реку во время прилива - все равно что крысу убить. Пожалуй, еще радоваться будет: вот, мол, как подшутил!.. Стой! Поет, кажется? И действительно, мистер Квилп услаждал себя пением, хотя это было не столько пение, сколько монотонное бормотанье скороговоркой одной и той же фразы, последнее слово которой он растягивал по слогам, повышая голос до оглушительного рева. Содержание этой арии не имело ни малейшего отношения ни к любви, ни к ратным подвигам, ни к вину, ни к верности, ни к каким-либо другим излюбленным темам песен и касалось предмета, который не часто кладется на музыку и обычно в балладах не воспевается. Слова ее были таковы: "Заявив, что арестованному будет трудно убедить присяжных в выдвигаемой им версии, достопочтенный судья вынес решение предать его суду, на ближайшей сессии, по обвинению в уголовном пре-ступ-ле-нии!" Доходя до этого заключительного слова, в которое он вкладывал всю мощь своего голоса, Квилп разражался визгливым хохотом и начинал сызнова. - Как это неосторожно с его стороны! - пробормотал стряпчий, в третий раз выслушав доносившиеся из конторы песнопения. - Просто черт знает что! Хоть бы у него язык отнялся! Хоть бы он оглох! Хоть бы он ослеп! А, чтоб ему пусто было! - вскрикнул Брасс, когда Квилп завыл опять. - Хоть бы он подох! Высказав это дружеское пожелание по адресу клиента, мистер Самсон напустил на себя свою обычную елейность и, лишь только очередной вопль Квилпа стих, подошел к дощатой лачуге и постучал в дверь. - Войдите! - крикнул карлик. - Здравствуйте, сэр! - сказал Самсон, заглядывая в контору. - Ха-ха-ха! Как поживаете, сэр? Бог мой! Ну, что за шутник! Просто диву даешься, на вас глядя! - Входите, дурень вы эдакий! - огрызнулся карлик. - Нечего трясти башкой и скалить зубы! Входи, лжесвидетель, клятвопреступник, входи, продажная душонка, входи! - Какой у него юмор! - возопил Брасс, притворяя за собой дверь. - Ну что за комик! Но не слишком ли это неосмотрительно, сэр? - Что неосмотрительно? - спросил Квилп. - Говори, Иуда, - что? - Иуда! - повторил Брасс. - Какой он сегодня веселый! Игривость его ума не поддается описанию! Иуда! Прелестно, просто прелестно! Ха-ха-ха! Тараторя все это, Самсон потирал руки и с ошалелым, испуганным видом смотрел на огромную пучеглазую, тупоносую фигуру с бушприта какого-нибудь пущенного на слом корабля, приткнутую в угол возле печки и похожую на домового или на идола, которому, быть может, поклонялся карлик. Бесформенная деревянная нашлепка у нее на голове, имевшая весьма отдаленное сходство с треуголкой, некоторое подобие звезды на левой стороне груди и эполеты свидетельствовали о том, что фигура эта изображала одного из прославленных в истории адмиралов, но, не будь на ней вышеупомянутых атрибутов, ее вполне можно было бы принять за памятник какому-нибудь почтенному водяному или другому обитателю морской пучины. Так как пропорции этой статуи совершенно не соответствовали помещению, которое она теперь украшала, нижняя половина ее была отпилена по талию. Бодро подавшись вперед с той несколько назойливой угодливостью, которая свойственна фигурам с корабельных бушпритов, она даже в укороченном виде возвышалась до самого потолка и сокращала все вокруг себя до совершенно лилипутских размеров. - Узнаете? - спросил карлик, проследив направление взгляда мистера Брасса. - На кого похож? - На кого? - повторил стряпчий, откинув голову несколько набок и назад, как это принято у любителей изящных искусств. - Действительно, если приглядеться, так... да, очень напоминает, особенно улыбка... и все же, клянусь честью, я... Откровенно говоря, Самсон, в жизни не видевший никого и ничего такого, что хотя бы отчасти напоминало эту махину, находился в большом затруднении, не зная, усмотрел ли в ней мистер Квилп сходство с самим собой и потому приобрел ее в качестве фамильного портрета, или же она похожа на кого-нибудь из его врагов. Впрочем, сомневаться ему пришлось недолго, ибо, пока он созерцал статую с тем многозначительным видом, который напускают на себя люди, тщетно стараясь узнать чей-нибудь портрет, карлик швырнул на пол газету, снабдившую его материалом для песнопений, и, схватив ржавый лом, заменявший в конторе кочергу, с такой силой съездил адмирала по носу, что тот зашатался. - Разве это не вылитый Кит, разве это не его портрет, не его образина, не его двойник! - выкрикивал Квилп, обрушивая град ударов на бессмысленную адмиральскую физиономию и покрывая ее глубокими вмятинами. - Это же его точная копия! Скажете, не похож, собака, не похож, не похож? - И, сопровождая каждый свой вопрос взмахами лома, он колотил и колотил огромную куклу до тех пор, пока крупные капли пота не выступили у него на лице. Это зрелище могло бы показаться очень забавным, если бы смотреть на него с безопасного места, например из райка, - ведь бой быков тоже доставляет радость тем, кто не на арене, и пожар интереснее всякого спектакля для тех, кто живет не по соседству с горящим домом, но, видя, в какое неистовство пришел Квилп, его ученый советчик начинал подумывать, что контора слишком мала и стоит слишком далеко от человеческого жилья, чтобы зритель мог испытывать полное удовольствие от таких увеселений. Поэтому он забился в самый дальний угол, весьма жалобным голосом выражая свой восторг, а когда Квилп, наконец, в полном изнеможении опустился на стул, залебезил перед ним пуще прежнего. - Прелестно! - воскликнул Самсон. - Хи-хи! Браво, сэр! Вы знаете? - И он оглянулся, словно обращаясь к покалеченному адмиралу. - Это поразительный человек, просто поразительный! - Садитесь, - сказал карлик. - Я купил этого урода вчера, а сегодня только и делаю, что ковыряю его буравчиком, втыкаю ему вилку в глаза и вырезаю на нем свое имя и фамилию. Завтра ему конец - сожгу! - Ха-ха-ха! - закатился Брасс. - Как это интересно! - Подойдите ближе, - сказал Квилп, поманив его пальцем. - Ну, так что вы считаете неосмотрительным, а? - Ничего, сэр, ничего. О таких пустяках и говорить не стоит... Но мне подумалось, что эта песенка... сама по себе чрезвычайно комичная... может быть, несколько... - Ну? - сказал Квилп. - Несколько?.. - Что исполнение ее граничит с неосмотрительностью - разумеется, в самой отдаленной степени, или... если дозволено так выразиться, не лишено некоторого оттенка неосмотрительности, сэр, - ответил Брасс, опасливо поглядывая на карлика, глаза которого, обращенные к печке, отражали в себе красноватые отблески огня. - Почему? - спросил Квилп, не поворачивая головы. - Да знаете ли, сэр, - Брасс решил перейти на более фамильярный тон, - по-моему, не стоит так открыто говорить о вполне безобидных дружеских соглашениях, которые сами по себе заслуживают только похвалы, но по закону именуются сговорами. Вы меня понимаете, сэр? Об этом лучше молчать. - Э? - проронил Квилп, переводя на него совершенно безучастный взгляд. - О чем это вы? - Правильно, сэр! Осторожность прежде всего! - воскликнул Брасс, усиленно кивая Толовой. - Молчок, сэр, молчок! Даже здесь, между друзьями, - вы меня поняли, сэр? - Я вас понял? Вот наглое чучело! - вскричал Квилп. - Что вы несете о каких-то дружеских соглашениях? Уж не я ли их с вами заключал? Да разве мне что-нибудь известно о ваших соглашениях? - Нет, нет, сэр! Разумеется, нет! Боже упаси! - А если вы будете тут подмигивать и кивать, - продолжал карлик, оглядываясь по сторонам, как бы в поисках кочерги, - я сейчас подпорчу вам вашу обезьянью рожу! Видит бог, подпорчу! - Не волнуйтесь, сэр, прошу вас, - мгновенно спохватился Брасс. - Вы правы, сэр, совершенно правы! Напрасно я начал об этом. Зачем? Это лишнее. Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Салли передавала мне, что вы справлялись о нашем жильце. Он еще не вернулся, сэр. - Вот как? - Квилп не сводил глаз с маленькой кастрюльки, которую держал над углями, следя, чтобы налитый в нее ром не убежал через край. - Все еще не вернулся? - Нет, сэр, - начал Брасс. - Он... Господи помилуй, мистер Квилп! - Что такое? - сказал карлик и остановился, не донеся кастрюльку до рта. - Вы забыли подлить воды, сэр! - вскричал Брасс.И... простите меня, сэр, но ведь так можно ошпарить горло. Мистер Квилп ответил на это предостережение не словом, но делом, а именно - поднес раскаленную кастрюлю к губам и не спеша выпил ее содержимое, равнявшееся примерно полупинте и минуту назад кипевшее ключом. Проглотив этот легкий, бодрящий напиток и погрозив адмиралу кулаком, он разрешил мистеру Брассу продолжать. - Впрочем, - добавил Квилп со своей неизменной ухмылкой, - сначала вы должны тоже хлебнуть глоточек рому - самый маленький, живительный и согревающий душу глоточек! - Благодарю вас, сэр, - ответил Брасс, - но... но мне бы разбавить его хоть ложечкой воды, если вас это не затруднит. - Я такой дряни здесь не держу! - рявкнул карлик. - Стряпчему - и вдруг вода понадобилась! Вы спутали! Вам требуется расплавленный свинец и сера, кипящая смола и деготь! Вот самый подходящий напиток для вашего брата! Правильно я говорю? - Ха-ха-ха! - закатился мистер Брасс. - От ваших шуток не поздоровится, сэр, и в то же время они смешат, как щекотка. - Пейте! - крикнул карлик, успевший подогреть еще одну порцию. - Пейте залпом, до дна, ошпарьте себе глотку и возвеселитесь духом! Самсон сделал два-три маленьких глотка; ром немедленно превратился в жгучие слезы и после такой перегонки ручьями сбежал у него по щекам и снова в кастрюлю, воспламенив ему нос и веки и вызвав страшный приступ кашля, что все же не помешало несчастному крикнуть с упорством непоколебимого в своей вере мученика; "Прелестно, "прелестно!" Не дожидаясь, когда он преодолеет эти поистине невыразимые мучения, карлик опять вернулся к прерванному разговору. - Итак, жилец... - сказал Квилп. - Что вы там про него начали? - Наш жилец, сэр, - пролепетал Брасс между приступами кашля, - все еще гостит у Гарлендов. С того самого дня, сэр, как мы изловили известного вам преступника, он побывал у себя только раз и заявил мистеру Ричарду, сэр, что наш дом ему опостылел, что пребывание под нашей крышей гнетет его и что он считает себя в какой-то мере виновным во всей этой истории. Прекрасный жилец, сэр! Нам очень бы не хотелось расставаться с ним. - У-у, выжига! - крикнул карлик. - Только о своем благе и думает! Почему же вы тогда не проявляете бережливости, не сокращаете расходов, не скаредничаете, не урезываете себя во всем? - Помилуйте, сэр! - возопил Брасс. - Да второй такой скареды, как моя Сара, днем с огнем не сыщешь! Уж поверьте мне,, мистер Квилп! - А ну-ка, промочите гордо, хватите еще глоточек, пригубьте чарочку! - сказал Квилп. - Вы сделали мне одолжение и взяли в контору писца. - Рад вам служить, сэр, всегда, в любое время,, ответил Самсон. - Да, сэр, это так и было. - А теперь можете уволить его, - сказал Квилп. - Вот ваши расходы сразу и сократятся. - Уволить мистера Ричарда, сэр? - вскричал Брасс. - Уймитесь вы, попугай! Да, его, его самого. Разве у вас несколько писцов? - Простите, сэр, - пробормотал Брасс. - Но я этого никак не ожидал. - Что же тут удивительного? - фыркнул карлик. - Я сам этого не ожидал. Когда же вы, наконец, поймете, что я подсунул вам этого молодчика, чтобы следить за жильцом, чтобы глаз с него не спускать! Ведь у меня же было задумано одно дельце, составлен один презабавный план, а вся соль и суть его заключалась в том, что ваш писец вкупе со своим бесценным другом считали богачом старика (который, к слову сказать, будто сквозь землю провалился вместе с внучкой), тогда как на самом деле он был беден, как церковная мышь. - Понимаю, сэр, - сказал Брасс. - Все понимаю. - Ах, так, сэр! Значит, вы понимаете и то, что теперь они далеко не бедняки, что этого и быть не может, если такие люди, как ваш жилец, разыскивают их и рыщут за ними по всей стране? - Разумеется, сэр, - сказал Самсон. - Ах, разумеется! - злобно оборвал его карлик. - Так вы, разумеется, должны понять и то, что мне теперь плевать на этого молодчика! Вам, разумеется, должно быть ясно, что нам с вами он теперь не нужен! - Я сам не раз говорил Cape, - ответил Брасс, - что от этого молодого человека нет никакой пользы. На него ни в чем нельзя положиться, сэр. Мне приходилось поручать ему кое-какие мелкие дела, и, представьте себе, сэр, он выбалтывал правду клиентам, несмотря на все мои просьбы. Сил наших больше нет с ним возиться! Но я вам стольким обязан, сэр, и питаю к вам такое уважение... Смекнув, что если Самсона не остановить вовремя, он еще долго будет расточать любезности, мистер Квилп деликатно стукнул его кастрюлькой по голове и попросил замолчать - опять-таки из уважения к своему клиенту. - Ощутимо, сэр, весьма ощутимо, - сказал Брасс, потирая затылок и улыбаясь. - Но в то же время забавно, чрезвычайно забавно! - Вы намерены меня слушать? - крикнул Квилп. - Не то я вас так позабавлю, что не обрадуетесь!.. Его дружок и сообщник больше сюда не вернется. Бездельник попался в каком-то мошенничестве и удрал за границу. Пусть там и погибает! - Вот именно, сэр! Правильно, совершенно правильно! И как метко сказано! - воскликнул Самсон, обращаясь к адмиралу, словно тот был третьим в их компании. - Чрезвычайно метко! - Я этого прохвоста ненавижу, - сквозь зубы прошипел Квилп, - давно ненавижу. У меня с ним свои счеты - семейные. Но его можно было бы обломать, не будь он таким грубияном. Что же касается вашего писца, то этот пустобрех и шалопай мне больше не понадобится. Пусть накинет себе петлю на шею, утопится, подохнет с голоду - одним словом, пусть проваливает к черту! - Пусть проваливает, сэр! - подхватил Брасс. - И как вы распорядитесь, сэр? Когда-хи-хи! - мне можно будет отправить его в столь приятную прогулку? - Сразу же после суда, - ответил Квилп. - Как только с этим покончим, так скатертью ему дорожка, - Слушаю, сэр, - сказал Брасс. - Слушаю и повинуюсь. Для Сары это будет удар, но она умеет владеть своими чувствами. Ах, мистер Квилп, как я жалею, сэр, что вы и Сара не знали друг друга в молодости. Увы! Проведение судило иначе! А какие благие результаты могли бы проистечь из такого союза! Вам не приходилось встречаться с нашим дорогим батюшкой? Милейший был джентльмен! Сара была его усладой, его гордостью, сэр. Наш Старый Лис опочил бы с миром, если б мог подыскать дочке такого спутника жизни. Вы уважаете ее, сэр? - Я ее обожаю! - проскрипел карлик. - Вы очень добры, чрезвычайно добры, сэр! Не будет ли у вас каких-либо других распоряжений, ломимо тех, что касаются мистера Ричарда, сэр? - Нет! - ответил карлик и схватил кастрюльку. - Выпьем за здоровье прелестной Сары! - А нельзя ли сопроводить этот тост чем-нибудь похолоднее? - смиренно проговорил Брасс. - Когда я расскажу Саре, какую вы оказали ей честь, вряд ли она останется довольна, что за ее здоровье пили кипящий ром. Но мистер Квилп не внял просьбе своего гостя. Пьяненькому Самсону пришлось сделать еще несколько глотков того же самого крепчайшего напитка, и он обнаружил, что эти возлияния не только не подбодрили его, но, напротив, возымели действие и на стены конторы: они вдруг начали кружиться и кружиться с невероятной быстротой, в то время как пол и потолок самым неприятным образом менялись местами. Очнувшись после короткого забытья, стряпчий увидел, что лежит частью под столом, частью под печкой. Поскольку положение это было не из самых удобных, он кое-как заставил себя подняться на ноги и, ухватившись за адмирала, стад искать глазами своего гостеприимного хозяина. В первую минуту ему показалось, будто мистер Квилп ушел, оставив его одного и, может быть, даже заперев его здесь на всю ночь. Однако сильный запах табачного дыма навел стряпчего на новые мысли; он поднял голову и увидел, что карлик курит, лежа в гамаке. - Прощайте, сэр, - умирающим голосом проговорил Брасс. - Прощайте! - А вы разве не заночуете у меня? - спросил карлик, выглянув из гамака. - Заночуйте, прошу вас! - Нет, сэр, не могу, - ответил Брасс, чуть живой от приступов тошноты и от спертого воздуха в конторе. - Если бы вы были настолько любезны и посветили мне фонарем, сэр, пока я не выйду со двора... Квилп соскочил вниз в один миг - и не ногами вперед, не руками вперед, не головой вперед, а сразу всем телом. - Пожалуйста, - сказал он, беря фонарь, единственный источник света на всей пристани. - Будьте осторожны, друг мой. Не споткнитесь о доски - они валяются гвоздями кверху, а гвозди-то все ржавые. В переулке собака. Вчера ночью она искусала мужчину, третьего дня женщину, а в прошлый вторник загрызла насмерть ребенка - правда, играючи. Держитесь от нее подальше. - А где она, по какую сторону дороги? - с отчаянием в голосе спросил Брасс. - Конура ее стоит по правую руку, - ответил Квилп, - но иной раз она подкарауливает прохожих и слева. 3а нее ручаться трудно. Берегитесь! Я никогда вам не прощу, если с вами что случится. Эх, фонарь погас! Ну, да ничего, вы же дорогу знаете. Идите все прямо, прямо! Квилп незаметно повернул фонарь стеклом к себе и теперь трясся от хохота, с восторгом прислушиваясь к тому, как стряпчий спотыкается о доски и чуть ли не через каждые два-три шага тяжело валится на землю. Наконец несчастный Самсон выбрался в переулок, и во дворе все стихло. Квилп запер дверь конторы на ключ и снова прыгнул в гамак. ГЛАВА LXIII  Должностное лицо, сообщившее Киту утешительное известие о том, что его пустяковое дело будет слушаться в Олд-Бейли* и не займет много времени, оказалось совершенно право в своих предположениях. Ровно через восемь дней сессия возобновилась. Через день после ее начала Большое Жюри* вынесло вердикт о предании Кристофера Набблса уголовному суду за кражу, а еще через два дня вышепоименованный Кристофер Набблс должен был или опровергнуть предъявленное ему обвинение, или же признаться в том, что он, этот самый Кристофер, мошенническим образом похитил и украл из дома и конторы некоего Самсона Брасса, джентльмена, билет достоинством в пять фунтов стерлингов, выпущенный Английским банком, - а следовательно, нарушил установленные на сей предмет законы, а также посягнул на спокойствие его величества короля и на достоинство королевской власти*. Выслушав судью, Кристофер Набблс дрожащим, тихим голосом пролепетал: "Нет, не виновен". И здесь напомним тем, кто любит высказывать суждения скороспелые и поверхностные и кто вменил бы в обязанность Кристоферу говорить громко, уверенно, - напомним им, что тюрьма и пережитые волнения способны сокрушить самое мужественное сердце и что человек, просидевший под замком хотя бы только одиннадцать дней, ничего не видя, кроме каменных стен и двух-трех столь же каменных физиономий, робеет и теряется, когда его вдруг вводят в шумный зал, где перед ним мелькает множество незнакомых лиц. Здесь же следует отметить, что на свете есть немало людей, для которых человеческое лицо, обрамленное париком, кажется гораздо внушительнее н страшнее лиц с положенной им от природы шевелюрой, а если ко всему этому еще добавить вполне естественное чувство, охватившее Кита при виде обоих Гарлендов и маленького нотариуса, бледных, взволнованных, то вряд ли следует удивляться, что он был несколько не в своей тарелке и не мог проявить должное спокойствие. Хотя Кит не видел со дня ареста ни своих хозяев, ни мистера Уизердена, ему было известно, что они пригласили адвоката для его защиты. И поэтому, когда один из присутствующих в зале джентльменов в парике встал и сказал: "Я со стороны обвиняемого, милорд", - Кит поклонился ему, а когда другой джентльмен в парике тоже встал и сказал: "Я со стороны обвинения, милорд", - Кит вздрогнул, но все же отвесил поклон и этому джентльмену. И как же он надеялся в глубине души, что его джентльмен не ударит в грязь лицом перед другим джентльменом и с первых же слов посрамит своего противника! Джентльмен со стороны обвинения, выступивший первым, был в наилучшем расположении духа (ибо всего лишь несколько минут назад ему удалось добиться почти полного оправдания одного молодого человека, имевшего неосторожность убить собственного папашу) и потому залился соловьем, стараясь внушить присяжным, что, если они оправдают этого обвиняемого, им придется испытать такие же муки и угрызения совести, какие он сулил их предшественникам, если б те осудили того обвиняемого, Сообщив все подробности дела Кита - "самого позорного из всех, разбиравшихся на его памяти!" - джентльмен умолк, словно подготавливая слушателей к чему-то страшному, и после паузы сказал, что, насколько ему известно, его почтенный коллега (косой взгляд в сторону джентльмена Кита) намеревается опорочить показания тех безупречных свидетелей, которые вскоре предстанут перед судом, хотя он лично ожидает от своего почтенного коллеги большего доверия и уважения к истцу лучшему и достойнейшему члену достойнейшей корпорации, включившей его в свои ряды. Далее джентльмен осведомился, известна ли присяжным улица Бевис-Маркс? Если же улица Бевис-Маркс им известна (да кто позволит себе в этом сомневаться!), известны ли им также возвышающие душу исторические воспоминания, связанные с этим з