мать. Она, наверно, устала... "Я тоже устал, право", - добавил он уже не вслух, а про себя. Кивнув в ответ на кивок Долли, он пошел в мастерскую, все еще улыбаясь счастливой улыбкой, вызванной появлением дочери, как вдруг увидел бумажный колпак своего подмастерья, присевшего на корточки под окном, чтобы не быть замеченным. В тот же миг обладатель колпака метнулся от окна на свое место у горна и принялся изо всех сил стучать молотком. "Опять Саймон подслушивал, - подумал Варден. - Безобразие! Интересно знать, почему он подслушивает только тогда, когда я разговариваю с девочкой? Какого черта ему от нее надо? Скверная это привычка, Сим, подло это - шпионить! Да, да, стучи себе сколько хочешь, бей молотком хоть до вечера, а моего мнения из меня не выбьешь!" Размышляя так, он с серьезным видом покачал головой и, сойдя в мастерскую, остановился перед тем, к кому относились эти рассуждения. - Хватит пока! - сказал он ему. - Перестань грохотать. Завтракать пора. - Сэр, - ответил Сим с изысканной вежливостью и сделал нечто вроде поклона одной головой, не сгибая шеи. - Сэр, я немедленно последую за вами. - Наверное, вычитал это в какой-нибудь из этих назидательных книжонок - "Утеха подмастерья", или "Спутник подмастерья", или "Советы подмастерьям", или "Путь подмастерья к виселице". Теперь начнет прихорашиваться. Не слесарь - сокровище! - пробурчал себе под нос Гейбриэл. Нимало не подозревая, что хозяин наблюдает за ним из темного угла у двери, Сим снял свой бумажный колпак, соскочил с табурета и двумя шагами, представлявшими нечто среднее между катаньем на коньках и па менуэта, достиг рукомойника в дальнем конце мастерской. Здесь он принялся смывать с лица и рук следы работы у горна, не переставая все время с величайшей серьезностью проделывать такие же необыкновенные прыжки. Умывшись, достал из укромного местечка осколок зеркала и, смотрясь в него, пригладил волосы, удостоверился, не исчез ли вскочивший на носу прыщ. Закончив таким образом свой туалет, он поставил зеркало на низенькую скамеечку и, глядя через плечо, с величайшим самодовольством обозревал ту часть своих ног, какую мог отразить этот крохотный осколок. Сим, как звали его в семье слесаря, или мистер Саймон Тэппертит, как он сам себя величал и требовал, чтобы его величали все, с кем он встречался вне дома в праздничные и воскресные дни, был старообразный человечек, остроносый и узколицый, с гладко прилизанными волосами и мышиными глазками. Ростом он был разве чуть-чуть выше пяти футов, но в душе питал глубокое убеждение, что он - выше среднего роста, или даже скорее высокого. Особенно восхищался он своей фигурой, довольно складной, но до крайности тщедушной, а уж ноги (которые в узких до колен штанах выглядели на редкость тощими) приводили его в восторг, близкий к экстазу. Сим носился также с захватывающей, но сомнительной идеей о магнетической силе своих глаз, идеей, которую не вполне разделяли даже близкие его друзья. Он заходил даже так далеко, что хвалился, будто может покорить самую высокомерную красавицу, в один миг сделать ее своей рабой простым способом, который он называл "пронзить ее взглядом". Однако надо сказать, что Симу ни разу не удалось доказать на деле ни , эту свою способность, ни другую, которой он тоже хвалился, а именно - умение укрощать взглядом бессловесных животных, даже бешеных. Из всего этого видно, что в тщедушном теле мистера Тэппертита заключена была душа властолюбивая и беспокойная, полная честолюбивых стремлений. Как иные напитки в тесном пространстве закрытых бочек бродят, бурлят и бьются о стенки своей тюрьмы, так пылкий дух мистера Тэппертита порой начинал бродить в драгоценном сосуде его тела и бродил до тех пор, пока с сильным свистом и шипением, кипя и пенясь, не вырывался наружу и не сметал все на своем пути. Подобные случаи Сим объяснял тем, что у него "душа ударила в голову"; это необычное состояние не раз доводило его до беды, и ему стоило немалого труда скрывать свои злоключения и эскапады от почтенного хозяина. Среди множества фантазий, которыми вечно тешилась и упивалась душа Сима Тэппертита (а фантазии эти, подобно печени Прометея, постоянно возобновлялись*), было и весьма преувеличенное представление о роли корпорации, к которой он имел честь принадлежать. Служанка в доме слесаря слышала, как он открыто выражал сожаление, зачем подмастерья не ходят теперь, как бывало, с палицами, которыми они могли бы "дубасить" граждан, - такое он употреблял сильное выражение. Слышали и другие, как он говорил, что на корпорацию их легла позорным пятном казнь Джорджа Барнуэлла*, ибо вместо того чтобы из подлой трусости допустить эту казнь, надо было потребовать от представителей закона (сперва миролюбиво, а потом, если бы понадобилось, то и с оружием в руках) выдачи Барнуэлла корпорации, чтобы она поступила с ним по собственному мудрому усмотрению. Размышляя об этом, Сим всегда приходил к заключению, что подмастерья могли бы быть могучей силой, если бы во главе их стоял человек великой души. При этом он, к ужасу слушателей, таинственно намекал, что знает несколько таких отчаянных смельчаков и второго Ричарда Львиное Сердце*, готового стать их предводителем и заставить трепетать самого лорд-мэра. Предприимчивость и смелость Сима Тэппертита в не меньшей степени сказывались и в его одежде и в средствах, к каким он прибегал для украшения своей особы. Люди, словам которых безусловно можно верить, видели собственными глазами, как он, возвращаясь домой в воскресенье вечером, прежде чем войти, снимал на углу манжеты из тончайших кружев и предусмотрительно прятал их в карман. Так же достоверно то, что по большим праздникам он на том же углу, под дружеским прикрытием столба, водруженного здесь весьма кстати, заменял простые стальные пряжки на коленях блестящими стразовыми. Прибавьте к этому, что ему было только двадцать лет (хотя на вид гораздо больше), а воображал он себя мудрее двухсотлетнего старца, что он охотно слушал приятелей, подшучивавших над его увлечением хозяйской дочкой, и раз даже в каком-то дрянном кабаке, когда ему предложили выпить за здоровье дамы его сердца, он, усиленно подмигивая, с многозначительной улыбкой провозгласил тост за прелестное создание, чье имя начинается на букву "Д". Вот и все, что необходимо знать тому, кто хочет поближе познакомиться с Симом Тэппертитом, который сейчас отправился вслед за слесарем наверх завтракать. Завтрак был основательный, стол ломился под тяжестью яств: сверх всего того, что обычно подается к чаю, здесь был солидный кусок говядины, большущий окорок, целые пирамиды йоркширского пирога с маслом, преаппетитно уложенного ломтями. Стояла тут и внушительных размеров кружка из докрасна обожженной глины. Она изображала старика, не лишенного сходства с нашим слесарем, и над лысой макушкой этого джентльмена поднималась пышная белая пена-точь-в-точь парик Вардена, - заставлявшая предполагать, что кружка наполнена сверкающим домашним пивом. Но куда соблазнительнее превосходного домашнего пива, йоркширских пирогов, окорока, ростбифа и всех видов еды и питья, какие могут дать человеку земля, вода и воздух, была хозяйничавшая за столом румяная дочка слесаря. Глядя в ее темные глаза, человек забывал о ростбифе, и никакой хмельной напиток не пьянил так, как взгляд этих глаз. Отцам ни в коем случае не следует целовать своих дочерей в присутствии молодых людей. Это уж слишком - есть предел человеческому терпению! Так думал Сим Тэппертит, когда мистер Варден чмокнул Долли в розовые губки, губки, которыми Сим любовался изо дня в день, которые были так близко и вместе с тем так далеко от него! Сим уважал хозяина, но в эту минуту от души желал ему подавиться йоркширским пирогом. - Папа, - сказала дочь слесаря, когда они поздоровались и сели за стол. - Что это я слышала насчет прошлой ночи?.. - Все правда, дружок. Святая правда, Долли. - Значит, на молодого мистера Честера напал грабитель, и ты нашел его раненого на дороге? - Да, мистер Эдвард лежал на земле, а около него стоял Барнеби и во весь голос звал на помощь. Счастье еще, что я проезжал мимо... На дороге - ни души, время позднее, холодище, а бедняга Барнеби с испугу еще больше одурел. Не подоспей - так молодой Честер мог очень легко отдать богу душу. - Ох, подумать страшно! - воскликнула Долли, задрожав. - А как ты узнал его? - Узнал, говоришь? Да как я мог его узнать - ведь я его никогда раньше не встречал, только много слышал о нем, - возразил слесарь. - Я его свез к миссис Радж, и как только она его увидела, она тотчас сказала мне, кто это. - Ох, папа, мисс Эмма с ума сойдет, когда узнает... Да еще люди наверняка наскажут ей больше, чем есть на самом деле! - Я тоже об этом подумал. И вот суди сама, сколько хлопот причиняет человеку доброе сердце, - сказал слесарь. - Мисс Эмма. была вчера с дядей на маскараде в Кэрлайл-Хаус, я это слышал от слуг в Уоррене, и еще они говорили, что ей очень не хотелось туда ехать. И как ты думаешь, что сделал этот старый дурак, твой отец? Посоветовавшись с миссис Радж, я, вместо того чтобы ехать домой и лечь в постель, мчусь в Кэрлайл-Хаус, уговариваю знакомого швейцара впустить меня и, раздобыв у него маску и домино, вмешиваюсь в толпу масок! - Как это похоже на тебя! - воскликнула дочь и, обняв отца за плечи своей прелестной ручкой, горячо поцеловала его. - Похоже на меня! - повторил Гейбриэл - несмотря на притворно-ворчливый тон, видно было, что он горд собой и похвала дочери ему приятна. - То же самое сказала и твоя мать... Ну, как бы то ни было, я вертелся в толпе и, поверь, мне здорово надоели эти маски, просто все уши прожужжали! Куда ни повернись, пищат: "Ты меня не знаешь!" или "Ага, я тебя узнала!"- и всякую другую чепуху. Я слонялся бы там без толку до утра, если бы не увидел в комнатке за большим залом молодую леди, которая сидела там одна и из-за жары сняла маску. - Это была она? - быстро спросила Долли. - Она. И только я шепнул ей, что случилось, - осторожно и деликатно, Долли, не хуже, пожалуй, чем ты сама бы это сделала, - как она вскрикнула и упала в обморок. - И что же было дальше? Что ты сделал? - спросила Долли. - Ох, тут набежала целая толпа этих масок, поднялся шум и-гам - слава богу, что удалось благополучно ноги унести! - ответил слесарь. - А как мне досталось, когда я вернулся домой, об этом ты можешь догадаться сама, если даже ничего не слышала. Так-то, дочка... Передай-ка мне Тоби, милочка! Надо же человеку хоть чем-нибудь потешить душу. "Тоби" называлась та глиняная кружка, о которой я уже говорил. Слесарь, успевший произвести изрядные опустошения среди яств на столе, приложил губы к благожелательному челу почтенного старца Тоби и долго не отрывал их. Дно кружки потихоньку поднималось в воздух, и когда Тоби в конце концов уткнулся затылком в нос слесарю, тот, причмокнув, поставил кружку на стол, бросив на нее нежный взгляд. Хотя Сим Тэппертит не принимал участия в разговоре и к нему ни разу не обращались, он не скупился на безмолвные знаки изумления, стремясь при этом как можно выгоднее использовать магнетическую силу своего взора. Решив, что наступившая пауза - самый благоприятный момент для того, чтобы воздействовать на дочь слесаря (он готов был поклясться, что она поглядывает на него в немом восхищении), Сим принялся гримасничать - морщить и судорожно кривить лицо, вращать глазами так жутко и неестественно, что случайно взглянувший на него слесарь остолбенел от удивления. - Что такое с парнем, черт возьми? Подавился ты, что ли? - Кто подавился? - спросил Сим с высокомерно-презрительным видом. - Кто? Да ты, - отвечал его хозяин. - А если нет, так чего ты корчишь такие рожи, вместо того чтобы завтракать? - А может, мне нравится корчить рожи? Это дело вкуса, сэр, - изрек мистер Тэппертит, в душе несколько обескураженный тем, что хозяйская дочь улыбалась, слушая их разговор. - Полно, Сим, не валяй дурака, - возразил слесарь, весело расхохотавшись. - Вечно эта молодежь дурит, добавил он, обращаясь к дочери. - Вот и Джо Уиллет вчера при мне ссорился со старым Джоном... хотя, признаться, парень был не так уж неправ. Боюсь, что он не сегодня-завтра убежит из дому искать невесть какого счастья и натворит сумасбродств... Что это, Долли, теперь и ты вздумала гримасничать? Ей-богу, в наше время девушки ничуть не лучше парней! - Это от чая, - оправдывалась Долли, то краснея, то бледнея, что, вероятно, было следствием легкого ожога. - Он такой горячий! Мистер Тэппертит с ледяной важностью смотрел на лежавший на столе четырехфунтовый каравай и тяжело дышал. - Только-то? - сказал слесарь. - Так подлей в неге молока... Да, да, жалко мне Джо, славный он паренек, и чем чаще его вижу, тем больше он мне нравится. Но из дому он сбежит, помяни мое слово. Он сам мне эго говорил. - Неужели? - дрогнувшим голосом промолвила Долли. - Неужели? - Что, у тебя все еще щиплет в глотке, душенька? спросил слесарь. Но дочь не успела ответить - ее вдруг одолел кашель, да такой сильный и мучительный, что у нее даже слезы выступили на глазах. Нежный отец хлопал ее по спине, пробовал помочь другими столь же деликатными средствами, и как раз в ту минуту от миссис Варден прибыл посол, которому было поручено сообщить всем, кого это интересует, что после сильных волнений и тревог прошлой ночи она чувствует себя плохо и не может встать с постели, и потому следует немедленно прислать ей черный чайничек с крепким чаем, несколько ломтиков поджаренного хлеба с маслом, не слишком большое блюдо тонко нарезанной ветчины и ростбифа, а также два томика "Наставлений протестантам". Как и некоторые другие дамы, некогда блиставшие в этом мире, миссис Варден становилась особенно набожна, когда бывала не а духе. Всякий раз, как у нее с мужем случались размолвки, "Наставления" бывали в великой чести. Зная по опыту, что предвещают такие требования, триумвират наш мигом рассеялся в разные стороны. Долли пошла присмотреть, чтобы все желания матери были поскорее удовлетворены, слесарь уехал к заказчику, а Сим вернулся в мастерскую к своим каждодневным обязанностям, сохраняя все ту же ледяную важность, хотя каравай, избранный им мишенью для его магнетического взгляда, остался наверху. Мало того, важности у Сима еще прибавилось, а когда он надел свой фартук, она возросла до гигантских размеров. Он несколько раз прошелся из угла в угол, скрестив руки на груди, шагая так широко, как только мог, расшвыривая ногой все мелкие предметы, попадавшиеся ему на дороге. Наконец он мрачно усмехнулся и тоном великолепного презрения произнес только одно слово: "Джо!" - Я пронзил ее взглядом, когда он говорил про этого парня, - продолжал он вслух, - и, конечно, оттого она так смутилась. Джо тут ни при чем! Он снова заходил по мастерской, теперь гораздо быстрее, шагая еще шире, чем прежде. По временам останавливался, чтобы взглянуть на свои ноги, по временам отрывисто выкрикивал все то же односложное слово: "Джо!" Минут через пятнадцать он снова надел свой бумажный колпак и попробовал работать. Но тщетно: не работалось ему сегодня. - Ничего больше делать не буду! - сказал он себе, швыряя молоток. - Только точить. Наточу все инструменты. Самое подходящее занятие при таком настроении... Джо! Жжж! - заработало точило, дождем посыпались искры. Вот это было под стать чувствам, бушевавшим в груди мистера Тэппертита! Жжж! Жжж! - Добром это не кончится! - сказал Сим с торжествующим видом, останавливаясь, чтобы утереть рукавом разгоряченное лицо. - Что-нибудь да будет! И дай бог, чтобы обошлось без кровопролития! Жжж! Жжж! ГЛАВА ПЯТАЯ Управившись с работой, слесарь вечерком пошел проведать раненого джентльмена и узнать, лучше ли ему. Дом, где он оставил молодого Честера, стоял в глухом переулке Саутуорка*, неподалеку от Лондонского моста*. Туда и направился слесарь. Он очень спешил, решив вернуться домой как можно скорее и вовремя лечь спать. Погода была бурная, немногим лучше, чем прошлой ночью. И такому грузному мужчине, как Варден, нелегко было удержаться на ногах и бороться на перекрестках с сильным ветром, который часто относил его на несколько шагов назад и, словно глумясь над всеми его усилиями, заставлял укрываться где-нибудь в подворотне или подъезде и пережидать, пока не утихнет ярость налетевшего вихря. По временам мимо проносились, как бешеные, чья-то шляпа, или парик, или то и другое вместе, кружась и ныряя в воздухе; гораздо опаснее были летевшие с крыш черепицы, шифер, валившиеся откуда-то перед самым носом груды штукатурки, кирпичи, куски каменных карнизов, с грохотом разбивавшиеся о мостовую. Все это никак не доставляло удовольствия слесарю и не делало его путь приятнее. - Тяжеленько такому человеку, как я, выходить в этакую скверную погоду, - сказал слесарь, дойдя до домика вдовы и тихонько постучав в дверь. - Видит бог, я предпочел бы сидеть сейчас у огня в трактире старого Джона. - Кто там? - спросил изнутри женский голос. Услышав ответ, женщина сразу отперла дверь и торопливо поздоровалась. Ей было лет сорок, или, быть может, сорок с небольшим, и приветливое лицо ее, видно, было когда-то красиво. Оно носило следы забот и тяжкого горя, но рука Времени несколько сгладила эти старые следы. Достаточно было мельком взглянуть на Барнеби, чтобы угадать, что он - ее сын, так велико было сходство между ними; но в его диком взоре читалось безумие, а в глазах матери - терпеливое спокойствие и самообладание, следствие долгой борьбы с жизнью и покорности судьбе. Однако было в этом лице что-то очень странное, поражавшее тех, кто вглядывался в него. Даже когда оно имело самое веселое выражение, чувствовалось, что оно способно в любую минуту выразить безграничный ужас. Это не бросалось в глаза, не крылось в какой-то определенной черте лица. Нельзя сказать, что если бы глаза, или рот, или линии щек были другие, то лицо этой женщины не производило бы такого странного впечатления. Однако какая-то неясная тень страха всегда таилась в нем смутная, но неизменная, никогда не исчезавшая. Эту тень, омрачавшую ее лицо, мог породить лишь пережитой когда-то сильнейший, невыразимый ужас, и, при всей своей неуловимости, она давала представление о силе этого ужаса, запечатленного в памяти, как приснившийся когда-то страшный сон. Та же печать какого-то страха, но еще более смутная (должно быть, виной этому было его слабоумие) лежала и на лице ее сына. Увидев такие лица на картине, люди прочли бы на них какую-то страшную повесть и долго не могли бы забыть их. А те, кто знал о случившемся в Уоррене и помнил, какой была вдова до гибели мужа, ничему не удивлялись. На их глазах произошла в ней эта перемена, им было известно, что сын ее, родившийся в тот самый день, когда убийство было обнаружено, имел на руке родимое пятно, похожее на полустертое пятно крови. - Здравствуйте, соседка, - сказал слесарь, с непринужденностью старого знакомого входя за ней в комнату, где в камине весело трещал огонь. - Здравствуйте, - с улыбкой отозвалась женщина. Опять вы пришли, добрая душа? Вас ведь ничто не удержит дома, если где-нибудь нуждаются в вашей помощи или утешении. Не первый день я вас знаю! - Полно, полно, соседка! - отозвался слесарь, растирая и отогревая у огня руки. -Уж вы наговорите! Ну, как наш больной? - Спит сейчас. Под утро он стал очень беспокоен, несколько часов сильно метался в постели. А потом жар спал, доктор говорит, что он быстро поправится. Но до завтра его перевозить нельзя. - Наверно, у него нынче были гости, да? - спросил Варден, лукаво подмигивая. - Да. Старый мистер Честер пришел, сразу как за ним послали, и ушел только что, минуты за две до вашего прихода. - А никакой молодой леди не было? - осведомился слесарь, с разочарованным видом поднимая брови. - Нет. Только письмо, - отвечала вдова. - Ага, и то хорошо! - воскликнул слесарь. - А кто его принес? - Барнеби, разумеется. - Ваш Барнеби - настоящее сокровище. Мы вот считаем себя разумнее его, а между тем ему легко удается то, что у нас никак бы не вышло. Надеюсь, он не ушел опять бродить? - Слава богу, нет. Он уже в постели. Ведь всю ночь он не спал и весь день на ногах, так что совсем измучился. Ох, сосед, если бы я могла почаще удерживать его дома, обуздать его вечное беспокойство!.. - Все придет своим чередом. Угомонится и он, ласково утешил ее слесарь. - Не падайте духом, Мэри. По-моему, он с каждым днем становится разумнее. Вдова покачала головой. Все же, хотя она понимала, что слесарь вовсе этого не думает, а говорит так, чтобы ее утешить, ей было приятно услышать похвалу ее бедному безумному сыну. - Да, да, поверьте мне, из него еще выйдет человек дельный, с головой, - заключил слесарь. - Смотрите, как бы ваш Барнеби не заставил нас краснеть за себя, когда мы с вами к старости выживем из ума... Ну, а где же другой наш приятель? - добавил он, заглянув под стол и обводя глазами комнату. - Где первейший плут и хитрец из хитрецов? - У Барнеби в комнате, - ответила вдова с легкой улыбкой. - Ведь все решительно понимает! - сказал Варден, качая головой. - Я бы поостерегся говорить при нем то, что надо держать в секрете. Ого, этому хитрецу пальца в рот не клади! Ей-богу, я готов поверить, что он, если захочет, может научиться даже считать, писать и читать... Что это - кажись, кто-то скребется у двери? Уж не он ли? - Нет, это как будто с улицы стучат, - возразила вдова. - Да, вот опять! Кто-то тихонько стучит в ставень. Кто бы это мог быть? Помня, что стены и потолки в доме очень тонкие, и боясь потревожить больного, спавшего наверху, оба все время говорили очень тихо. Таким образом, человек, стоявший под окном, не мог слышать их голосов, даже если стоял у самой стены; а так как сквозь щели пробивался свет и в комнате было тихо, человек этот мог подумать, что дома только одна хозяйка. - Может, какой-нибудь озорник или вор? - предположил слесарь. - Дайте-ка мне свечку. - Нет, нет, - поспешно возразила вдова. - Такие гости никогда не пробуют вломиться в мое бедное жилье. Оставайтесь здесь. Если понадобится, я вас кликну. Я сама открою. - Да отчего же? - спросил слесарь, неохотно отдавая ей свечу, которую взял было со стола. - Оттого что... ну, я и сама не знаю отчего, но мне так хочется... Вот опять стучат! Пожалуйста, не удерживайте меня! Варден смотрел на нее с величайшим удивлением, не понимая, почему эта женщина, всегда спокойная и кроткая сейчас в таком волнении и даже раздражении из-за какой-то безделицы. Она вышла из комнаты и старательно закрыла за собой дверь. Постояла минутку в прихожей, словно в нерешимости, положив руку на засов. Снаружи опять принялись стучать, и голос под окном - слесарю он показался знакомым и смутно напомнил что-то неприятное - произнес шепотом: "Да ну же, скорее открывай!" Слова эти были сказаны тихо, но внятно, таким голосом, который легко проникает в уши спящего и заставляет его проснуться в испуге. На миг даже слесарю стало жутко, он инстинктивно отскочил от окна и настороженно прислушался. Гудевший в трубе ветер мешал ему ясно слышать, что происходит снаружи. Однако он различил в прихожей стук отворенной двери, мужские шаги по заскрипевшим половицам... Наступившую затем мгновенную тишину прорезал вдруг странный звук - не то сдавленный крик, не то стон или зов на помощь, а затем слова: "Боже мой!", произнесенные так, что у слесаря захолонуло сердце. Он кинулся в прихожую... И увидел на лице вдовы то страшное выражение, которое как будто было ему знакомо, - и все же впервые он его видел так ясно. Она стояла, как пригвожденная к месту, мертвенно бледная, с перекошенным от ужаса лицом, и застывшими глазами смотрела на вошедшего с улицы человека. Это был тот самый человек, с которым слесарь столкнулся прошлой ночью на темной дороге! Он увидел Вардена, их взгляды скрестились. Это длилось один миг, быстрый, как молния, мимолетный, как тень от дыхания на стекле, - и незнакомец выскочил за дверь. Слесарь бросился за ним. Уже он протянул руку, чтобы ухватить незнакомца за полы развевающегося плаща, но тут вдова крепко уцепилась за него и, упав на колени, преградила ему дорогу. - Не туда, - крикнула она. - В другую сторону! Он убежал в другую сторону. Вернитесь! - Нет, я видел его там, - слесарь указал рукой. Вот он мелькнул мимо фонаря. В чем тут дело? Кто это? Пустите меня! - Назад, назад! - кричала женщина, продолжая удерживать его. - Не смейте его трогать! Я не хочу, чтобы вы гнались за ним. Из-за него могут погибнуть другие. Вернитесь! - Что все это значит?! - воскликнул слесарь. - Не спрашивайте меня, не говорите, не думайте об этом. Я не хочу, чтобы его выследили и задержали. Не ходите! Удивленный слесарь смотрел во все глаза на цеплявшуюся за него женщину. Уступая ее отчаянной настойчивости, он позволил втащить себя в прихожую. Вдова с лихорадочной быстротой закрыла входную дверь на цепочку, заперла ее, дважды повернув ключ в замке, задвинула все засовы и увлекла слесаря в комнату. Только тут она подняла на него глаза с тем же застывшим выражением ужаса и; упав на стул, закрыла лицо руками. Она дрожала, как человек, которого коснулась рука смерти. ГЛАВА ШЕСТАЯ До крайности пораженный всеми этими странными происшествиями, следовавшими друг за другом так стремительно и бурно, слесарь молча смотрел на съежившуюся и дрожавшую женщину, и это продолжалось бы долго, если бы сочувствие и жалость не развязали ему язык. - Вы нездоровы, - сказал он. - Я позову кого-нибудь из соседок. - Нет, нет, и не думайте! - Она сделала отрицательный жест, все еще не поворачивая головы, чтобы он не увидел ее лица. - Достаточно уже того, что вы оказались свидетелем... - Да, более чем достаточно... А впрочем, нет, мне этого недостаточно, - промолвил Гейбриэл. - Пусть так, - отозвалась она. - Но не спрашивайте меня ни о чем, умоляю вас! - Соседка, - начал слесарь, помолчав. - Сами посудите, разумно ли это, хорошо ли, справедливо ли это с вашей стороны? Вы знаете меня так давно и всегда советовались со мной... Право, я не узнаю вас! У вас с детства был такой сильный характер, такое мужественное сердце. - Они мне понадобились в жизни, - сказала она. Но я старею телом и душой. Должно быть, годы и слишком тяжелые испытания сокрушили мои силы. Не спрашивайте, не говорите ничего! - Да как же я могу молчать после того, что видел? - возразил слесарь. - Кто этот человек и почему его приход так встревожил вас? Она не отвечала и держалась за стул, словно боялась упасть. - Я спрашиваю вас, Мэри, по праву старого друга, который всегда был к вам очень привязан и, как мог, доказывал вам это. Кто этот подозрительный человек и что может быть общего между вами? Почему он, как призрак, появляется только в темные и ненастные ночи? Откуда он вас знает и зачем бродит вокруг вашего дома, шепчется с вами, как будто вас связывает нечто такое, о чем ни вы, ни он не смеете даже говорить вслух? Кто он? - Верно вы сказали, что он призрак, который бродит вокруг этого дома, - тихо сказала вдова. - До сих пор только тень его всегда висела над моей жизнью и моим домом и в ночном мраке и при свете дня. А теперь он пришел сам, живой. - Но он не ушел бы, если бы вы не цеплялись за меня, не давая мне сделать ни шагу, - уже с досадой возразил слесарь. - Все это для меня загадка. - И должно навсегда остаться загадкой, - промолвила вдова, вставая. - Ничего больше я не решусь вам сказать. - Не решитесь? - повторил слесарь, все больше и больше недоумевая. - Да. И вы не настаивайте. Я больна, измучена, у меня уже нет сил жить... Нет, нет, не прикасайтесь ко мне! Гейбриэл сделал шаг вперед, чтобы поддержать ее, но при этом резком восклицании отступил и в безмолвном удивлении уставился на нее. - Оставьте меня одну идти своей дорогой, - сказала она тихо. - Рука честного человека не должна сегодня касаться моей руки. Она, пошатываясь, добрела до двери и, обернувшись, добавила с усилием: - То, что вы здесь видели, - тайна, и я вынуждена довериться вам. Вы - честный человек и всегда были очень добры ко мне, так не выдавайте же ее никому. Если мистер Честер из комнаты наверху слышал шум, придумайте какое-нибудь объяснение, скажите ему, что хотите, только ни звука о том, что видели! И никогда ни словом, ни взглядом не напоминайте мне о сегодняшнем. Я вам верю. Помните это! Вы и представить себе не можете, как много я сегодня доверила вам! Секунду она смотрела ему в лицо, потом ушла, оставив его одного. Не зная, что и думать, Варден долго еще стоял, устремив глаза на дверь, глубоко огорченный и растерянный. Чем больше размышлял он о случившемся, тем труднее было найти всему этому удовлетворительное объяснение. Неожиданное открытие, что вдова Радж, которая, как все полагали, столько лет вела жизнь уединенную и замкнутую, и безропотным мужеством, с каким переносила свое несчастье, завоевала себе доброе имя и уважение всех, кто ее знал, каким-то таинственным образом связана с человеком подозрительным и, хотя была сильно испугана его появлением, все-таки помогла ему скрыться, и поражало и мучило слесаря. А то, что он своим молчанием как бы дал согласие хранить все в тайне и вдова теперь на это рассчитывает, еще усиливало его душевное смятение. Надо было смелее и настойчивее потребовать от нее объяснений, не дать ей уйти, протестовать, вместо того чтобы молча согласиться на ее просьбу, - тогда ему сейчас было бы легче. - И зачем я промолчал, когда она сказала, что это тайна и она мне ее доверяет! - рассуждал сам с собой Гейбриэл, сдвинув парик, чтобы удобнее было почесать затылок, и уныло глядя на огонь в камине. - Право, находчивости у меня не больше, чем у старого Джона, Зачем я не сказал ей твердо: "Вы не вправе иметь такие тайны, и я требую, чтобы вы объяснили, что все это значит?" Да, вот что надо было сказать, а не стоять, выпучив глаз"! как идиот. Идиот и есть! Вся беда в том, что твердости у меня хватает только когда я имею дело с мужчинами, а женщины вертят мною как хотят! Придя к такому заключению, он совсем снял парик, нагрел платок у огня и принялся тереть им свою лысину с таким усердием, что она заблестела, как полированная. - А может, все это и пустяки, - сказал он вслух, прервав свое приятное и успокоительное занятие и уже снова улыбаясь. - Любой пьяный скандалист, вломившись в дом, мог испугать тихую, робкую женщину. Однако... - тут слесарь в своих размышлениях дошел до того, в чем была вся загвоздка. - Почему это оказался тот самый человек? Чем объяснить, что он имеет над ней такую власть? Почему она помогла ему убежать от меня? А главное - ведь она могла сказать, что перепугалась от неожиданности - и все, но не сказала же этого. Больно, когда в одну минуту перестаешь верить человеку, которого знаешь столько лет и когда это к тому же твоя старая любовь! Но что поделаешь... Все это очень подозрительно!.. Кто там? Ты, Барнеби? - Я! - крикнул Барнеби, появляясь на пороге, и несколько раз кивнул головой. - Конечно, я! Как вы догадались? - По твоей тени, - пояснил слесарь. - Ого! - Барнеби бросил взгляд через плечо. - Моя тень-веселая проказница и ходит со мной всегда, хоть я и дурачок. Мы с ней такие делаем прогулки! Скачем, бегаем, кувыркаемся на траве! Иногда она вытягивается до половины церковной колокольни, а иногда бывает такая маленькая, не больше карлика. То впереди бежит, то гонится за мной по пятам, крадется то с одной, то с другой стороны, - хитрая! Остановлюсь я - и она тоже останавливается, думает, что я ее не вижу, а я за ней все время зорко слежу. Ах, какая она потешная! Может, она тоже дурочка? Как по-вашему? По-моему, да. - Почему ты так думаешь? - спросил Варден. - Потому что она целыми днями меня передразнивает. И как это ей не надоест?.. А отчего вы не идете? - Куда? - Наверх. Он вас зовет. Постойте! Вот вы - разумный человек, так скажите мне: а где же его тень? - При нем, Барнеби, при нем, вероятно, - ответил слесарь. - Не угадали. - Барнеби отрицательно замотал головой. - Попробуйте еще раз. - Так, может, она ушла гулять? - Нет. Он обменялся тенью с одной женщиной, - шепнул Барнеби на ухо слесарю, глядя на него с торжествующей миной, и проворно отскочил. - И теперь ее тень всегда при нем, а его - при ней. Здорово, правда? - Подойди ко мне, Барнеби, - сказал слесарь серьезно. - Подойди, дружок. - Знаю я, что вы хотите мне сказать. Знаю! - Говоря это, Барнеби пятился от него. - Не бойтесь, я хитер, не проболтаюсь. Это я только вам все говорю. Ну, идете? С этими словами он схватил свечу и, дико хохоча, замахал ею над головой. - Потише, потише! - сказал ему слесарь, всеми силами стараясь его успокоить и заставить замолчать. А я ведь думал, что ты спишь. - Я и спал, - отозвался Барнеби, глядя перед собой широко открытыми глазами. - Я видел какие-то большущие рожи - они проносились то у самого моего лица, то за милю от меня... И мне волей-неволей приходилось ползти за ними через какие-то пещеры и падать с высоких колоколен... Такие странные твари... Они целыми толпами прибегали и садились ко мне на кровать. Так это и называется сном? - Да, это сны, Барнеби, сны, - сказал слесарь. - Сны! - повторил Барнеби тихо, придвигаясь к нему. - Нет, это не сны. - А что же это, по-твоему? - Вот снилось мне только что, - Барнеби взял Вардена под руку и, близко заглядывая ему в лицо, заговорил шепотом. - Снилось мне, будто что-то, похожее с виду на мужчину, украдкой ходит со мной, все время не оставляет меня, но не показывается, а прячется, как кот, по темным углам, подстерегает меня... А когда оно выползло и, крадучись, пошло на меня, я... Видели вы, как я бегаю? - Ты же знаешь, что видел, и не раз. - Ну, так никогда еще я не бегал так быстро, как в этом сне. И все же оно ползком догоняло меня... И мне было жутко. Все ближе, ближе и ближе... а я бежал все быстрее... Проснулся я, вскочил с постели - и к окну! И вот внизу, на улице... Но он нас ждет. Вы идете? - А что такое было внизу на улице, Барнеби? спросил Варден, заподозрив какую-то связь между его сном и действительными событиями этого вечера. Барнеби снова заглянул ему в глаза, буркнул что-то невнятное и, захохотав, принялся размахивать свечой, потом крепче прижал к себе руку слесаря и уже молча повел его по лестнице наверх. Они вошли в убогую спаленку, скудно обставленную стульями на старомодных журавлиных ножках, которые выдавали их возраст, и другой дешевой мебелью, но чистенькую и заботливо убранную. У камина в качалке полулежал бледный, ослабевший от потери крови Эдвард Честер, тот самый молодой человек, что накануне вечером первый уехал из "Майского Древа". Он протянул слесарю руку и сердечно поздоровался с ним, называя своим спасителем и другом. - Полноте, сэр, полноте, - сказал Варден. - Я сделал бы то же самое для любого человека в такой беде, а для вас - тем более... Одна молодая леди, - добавил он осторожно, - не раз оказывала нам добрые услуги, и мы, разумеется, всегда рады... Вы не сочтете это дерзостью с моей стороны, сэр? Молодой человек с улыбкой покачал головой, но в ту же минуту беспокойно зашевелился в кресле - видимо, от сильной боли. - Ничего, ничего, - промолвил он в ответ на сочувственный взгляд слесаря. - Я просто немного ослабел от легкой раны и потери крови, да и оттого, что сижу здесь взаперти без воздуха. Присаживайтесь, мистер Варден. - Если позволите, я постою вот тут у вашего кресла, мистер Эдвард, - сказал слесарь и наклонился к молодому человеку. - Так мы сможем говорить вполголоса. Барнеби сегодня что-то беспокоен, а в таких случаях всякие разговоры на него плохо действуют. Оба посмотрели на Барнеби, который сидел по другую сторону камина и, бессмысленно улыбаясь, наматывал на пальцы бечевку из клубка, играя "в веревочку". - Прошу вас, сэр, - начал Варден, еще больше понизив голос, - расскажите, как все это случилось с вами прошлой ночью. Я спрашиваю не из пустого любопытства. Есть причины... Вы ушли из "Майского Древа" один? - Да. И пошел домой пешком, а около того места, где вы меня нашли, услышал позади топот лошади, мчавшейся галопом. - За вами? - переспросил слесарь. - Да, да, за мной. Это был одинокий всадник, он скоро догнал меня и, остановив лошадь, попросил указать дорогу в Лондон. - Вы, конечно, были начеку, сэр? Ведь по дорогам рыщут разбойники. - Знаю, но при мне была только трость, а кобуру с пистолетами я имел неосторожность оставить в гостинице у Джо. Я стал объяснять этому всаднику, куда ехать, но не успел договорить, как он вдруг бешено налетел на меня, словно хотел затоптать. Я отскочил в сторону, поскользнулся и упал. Ну, а остальное вам известно - вы подобрали меня с этой вот ножевой раной и без кошелька. Правда, денег в кошельке он найдет мало, они не вознаградят его за труды. Ну, вот, мистер Варден, заключил Эдвард, пожимая руку слесарю, - теперь вы знаете столько же, сколько и я, не знаете только, как глубоко я вам благодарен. - Да, я знаю все, - сказал слесарь, еще ниже нагибаясь к Эдварду и опасливо поглядывая на их молчаливого соседа, - за исключением того, что касается самого разбойника. Опишите мне его, сэр. И, ради бога, говорите тише. Опасаться Барнеби, конечно, нечего. Но я его видывал чаще, чем вы, и уверен - как ни странно вам это покажется, - что он сейчас внимательно прислушивается к нашему разговору. Нужно было очень доверять наблюдательности слесаря, чтобы согласиться с ним: Барнеби, казалось, был всецело занят своей игрой и ни на что больше не обращал внимания. Видно, в лице Эдварда слесарь прочел сомнение - он повторил свои слова еще более серьезным тоном и, покосившись на Барнеби, снова попросил описать наружность разбойника. - Было так темно, - сказал Эдвард, - а он был закутан до самых глаз и напал на меня так внезапно, что я не мог рассмотреть его... Кажется... _ Только не спрашивайте у него, сэр, - предостерег слесарь, увидев, что Эдвард смотрит на Барнеби. Я знаю, что он его разглядел. Но мне нужно знать, что заметили вы. - Помню только одно: когда он на всем скаку осадил лошадь, у него слетела шляпа. Он поймал ее и снова надел но я успел заметить, что голова у него повязана черным платком. И вот еще что: в гостинице одновременно со мной был какой-то чужой. Я его не рассмотрел как следует, потому что сидел в стороне, - у меня на то были свои причины, - а когда я уходил, он уже пересел в темный угол у камина, и его не было видно. Но если он и тот, кто напал на меня, - два разных человека, то голоса у них во всяком случае удивительно схожи: как только разбойник заговорил со мной на дороге, я узнал голос. "Этого я и боялся. Он же сегодня приходил сюда! - подумал слесарь, меняясь в лице. - Что за всем этим кроется?" - Эй! - крикнул вдруг у него над ухом хриплый голос. - Здорово, здорово! Гав-гав! Что тут такое? Эй! Крикун, заставивший слесаря вздрогнуть, словно он узрел выходца с того света, был большой ворон, незаметно для обоих собеседников взлетевший па спинку кресла. Он слушал весь их разговор с учтивым вниманием и с таким необычайно серьезным видом, как будто понимал каждое слово, и при этом поворачивал голову то к одному, то к другому: казалось, он призван рассудить их, и ему важно не пропустить ни единого слова. - Полюбуйтесь на него! - сказал Варден с