яркий блистающий свет в далекой песчаной пустыне, только звезды еще горели, да так грозно, что она поспешила назад в комнату и задернула рваные бархатные шторы, при этом взгляд ее упал на секретер, открытый и пустой, тогда только она заметила плетеную корзину подле секретера, а в ней скомканный листок бумаги, который она вынула, развернула и разгладила, на нем незнакомым ей почерком было написано несколько строчек, вероятно, цитата, потому что в начале и конце стояли кавычки, но, поскольку это был один из скандинавских языков, она ее не поняла, с присущим ей от природы стремлением всякое начатое дело доводить до конца, присела к секретеру и принялась с усердием переводить, при этом со словами вроде "эдеркоп", "томт рум", "фодфесте", разумеется, пришлось изрядно повозиться, часы пробили полночь, когда ей показалось, что ей-таки удалось расшифровать цитату: "Что сулит мне будущее? Каким оно будет? (фремтиген?) Я этого не знаю, не имею на этот счет никаких предчувствий. Когда паук (эдеркоп) теряет точку опоры и падает вниз по собственной нити то видит перед собой одну лишь пустоту (томт рум?) где, как ни силится, ни за что не может зацепиться (фодфесте?). Нечто подобное происходит и со мной. Когда-то выпустил нить, теперь, держась за нее, невольно бреду вперед, - в нескончаемо пустое пространство (томт рум?). Эта жизнь абсурдна (багвенд) и загадочна (редсмот?), она нестерпима". 14  В ранний час следующего утра она, кутаясь в красное пальто, спустилась вниз, полная решимости отправиться сразу после завтрака к горам, ибо взрыв после отъезда датчанина не давал покоя, цитата, представлявшая собой, быть может, некое закодированное сообщение, усилила обеспокоенность, а на террасе уже сидел, завтракая за столиком, весь в белом, хотя при черном галстуке, в солнечных, тяжелой оправы очках, вместо привычных без оправы, шеф секретной службы, который поднялся, пригласил Ф, садиться рядом, налил ей кофе, предложил угоститься рогаликами, вроде бы специально для нее привезенными им из европейской части М., выразил сочувствие по поводу убогости ее временного крова и положил перед нею, когда она села, бульварную газету, на первой странице которой в самом верху была помещена фотография Тины фон Ламберт, сияющей, в объятиях своего сияющего же мужа, а ниже текст: сенсационное возвращение сенсационно погребенной, супруга маститого психиатра, пребывая в состоянии депрессии, укрывалась в мастерской умершего художника, паспорт и красное пальто на меху у нее выкрали, что, вероятно, и привело к тому, что за Тину фон Ламберт приняли ту женщину, что была убита неподалеку от раскопок мавзолея Аль-Хакима, так что теперь неясно не только то, кто совершил убийство, но и кем же на самом деле является сама убитая, - бледная от негодования Ф. швырнула газету на стол, иго-то тут не сходится, шито белыми нитками, уж больно банально все толкуется, в эту минуту она чувствовала себя наивной девчонкой, завлеченной в безрассудную авантюру, чувствовала себя такой опозоренной, что чуть было не разревелась, но олимпийское спокойствие шефа секретной службы заставило взять себя в руки, тем более что тот теперь пояснил, что именно хромает в этой версии - кража; дело в том, что у Тины есть подруга, некая датская журналистка, Джитти Серенсен, ей-то она и одолжила свой паспорт и красное пальто, только это и помогло датчанке проникнуть в страну, информация эта заставила Ф. призадуматься, покуда он наливал ей вторую чашку кофе, она спросила, откуда это ему известно, и он объяснил, что лично допрашивал датскую журналистку, она-де во всем призналась, а на вопрос, почему ее убили, ответил, дыша на солнечные очки и затем протирая их, а вот этого-де он опять-таки не знает, Джитти Серенсен была весьма энергичной дамой и многим напоминает ему саму Ф., он не выяснил, какую цель преследовала та своим трюком с переодеванием, но коль скоро начальник полиции позволил себя околпачивать, сам он решил, что нет никакого резона вмешиваться, и отпустил ее вместе с позаимствованным паспортом и красным пальто, теперь же, когда так трагически, так ужасно все кончилось, весьма об этом сожалеет, откройся она ему тогда, этого не случилось бы, скомканную записку в корзине для бумаг она, Ф., наверняка тоже прочла, цитата взята из Кьеркегора, из "Или - Или", он привлекал специалиста, тот сначала полагал, что это зашифрованное послание, теперь же убежден, что это зов о помощи, он ведь опекал безудержно отчаянную датчанку вплоть до этой гостиницы, потом потерял ее след, надеется, молодой человек с обличьем германского витязя будет удачливей своей землячки, - если позволительно употребить такое слово - вероятно, оба были посланы сюда одной датской частной телекомпанией, известной своими сенсационными репортажами, и если она Ф., отправится теперь в своем красном пальто на меху вроде бы под чужой личиной, как первоначально намечала, в горы, а может, даже в пустыню, он уже не сможет ей помочь, киногруппа, на которую он рассчитывал, отказалась сотрудничать с ней, не может он теперь, к сожалению, выпустить из страны и ее группу ведь Ф. вопреки его предупреждению, к несчастью, наболтала много лишнего, эта ветхая гостиница - последнее место, которое еще как-то можно контролировать, отсюда начинается ничейная территория пока что разграниченная согласно международному праву, но как бы там ни было, готов отвезти ее в город - в ответ Ф,, попросив сигарету и закурив от его зажигалки, сказала, что она, несмотря ни на что, все-таки пойдет. 15  Покидая гостиницу, Ф. не обнаружила ничего такого, что свидетельствовало бы о недавнем визите шефа секретной службы, как, впрочем, и следов присутствия старухи, вообще создалось впечатление, что здание абсолютно пусто, дверь под вывеской "гранд-отель "Маршал Лоти" беспрестанно хлопала; с чемоданом в руке, с сумочкой через плечо, она двинулась по бескрайней безлюдной равнине в ту сторону, куда скорей всего мог поехать молодой датчанин, бессознательно, упорно, как бы по наитию, наперекор всякому здравому смыслу, с таким ощущением, будто находится как бы в мире старого бутафорского кино, продвигалась в направлении горного хребта, края которого все еще были окутаны облачной ватой, и вспоминала свой разговор с логиком Д., то, как, побуждает мая желанием хоть что-то предпринять, начать действовать, лепила в своем воображении образ Тины фон Ламберт, теперь же, когда выяснилось, что созданный ею образ просто-напросто химера, когда обнаружилось, что бегство Тины объясняется банальным супружеским разладом, когда стало очевидным, что трагедия постигла отнюдь не ее, а совсем другую женщину, 0 существовании которой раньше даже не подозревала, но от которой ей в наследство досталось пальто, то самое, что некогда носила Тина, Ф., казалось, что эта другая женщина, датская журналистка Джитти Сервисен, - это она сама, наверно, в силу воздействия цитаты из Кьеркегора, более того - она так же беспомощна, как тот падающий в пустоту паук, а дорога, которой она теперь бредет, - пыльная, каменистая, нещадно палимая солнцем, чьи лучи давно прорвали парящую под ним облачную преграду, повторяющая все прихотливые изгибы склонов, стиснутая причудливой лепки скалами, - это путеводная нить всей ее жизни; сколько себя помнила, она всегда действовала вослед первому чувству, впервые за всю свою жизнь не смогла принять решение мгновенно, когда Отто фон Ламберт пригласил ее вместе с группой к себе домой, и все же она пошла тогда к нему и согласилась выполнить поручение, и теперь вот вопреки собственной воле шагает этой дорогой и не может иначе - с чемоданом в руке, как человек, пытающийся поймать попутку на дороге, по которой не ездят машины, и вдруг... очутилась перед нагим телом Бьерна Олсена, произошло это так внезапно, что она наступила на него ногой, он лежал перед ней, все еще, казалось, смеющийся, как когда в первый и последний раз видела она его в вестибюле у лестницы, запорошенный пылью, но настолько сохранившийся, что похож скорей на статую, чем на труп, вельветовые брюки, стеганка, кроссовки лежат вместе с фотоматериалами внутри жестяных коробок, за малым исключением разбитых, искореженных, на них как черные кишки свисают, извиваясь, кинопленки, а за этим хламом - микроавтобус со вспученными, продранными боками, гротескная мешанина из стали, группа искривленного, рваного металлолома - механические детали и узлы, колеса, осколки битого стекла; зрелище привело Ф. в оцепенение, труп, кинопленки, разметанные и разорванные чемоданы, предметы мужского туалета, кальсоны, реявшие на надломленной антенне, словно знамя, - детали она стала различать лишь после, чуть придя в себя, - изуродованный автобус, кусок руля, все еще сжимаемый скрюченными пальцами кисти, оторванной от руки, все это она видела, стоя перед трупом, и все же то, что она видела перед собой, казалось нереальным, что-то мешало ей, заставляло воспринимать явь словно нечто нереальное, - какой-то легкий шум, вдруг услышанный ею, но уже раздававшийся и прежде, когда она наткнулась на труп, а когда она повернула голову в том направлении, откуда исходил этот шум, этот тихий стрекот, то увидела высокого, худого, расхристанной стати мужчину в белой, только очень запачканной холщовой куртке, который снимал ее кинокамерой, кивнул ей, продолжая снимать, потом, прихрамывая на одну ногу, медленно подошел, тяжело переступил через труп, стал снимать его, стоя уже рядом с ней и так расположив камеру, будто снимает она, Ф., не отрывая лица от камеры, сказал, пусть наконец она поставит на землю свой дурацкий чемодан, отошел, хромая, чуть в сторону, опять наставил на нее камеру, придвинулся чуть, когда она отпрянула и срывающимся голосом крикнула, чтоб он шел прочь, так как ей показалось, что мужчина пьян, - чего ему надо и кто он такой, тут он опустил камеру, мол, зовут Полифем, а как на самом деле, давно забыл, да это и неважно, равно как, впрочем, и то, что он не стал предлагать свои услуги, когда секретная служба искала для нее операторскую группу, понятно почему, если принять во внимание политическую ситуацию в стране, слишком велик риск, что известно полиции, известно и секретной службе, а что известно секретной службе, известно и армии, скрыть что-то от постороннего взгляда невозможно, он предпочел следовать за ней тайно, ведь он знает, что именно она ищет, шеф секретной службы рассказал об этом всем кинооператорам, их в стране хоть пруд пруди, она поставила себе задачей разыскать убийцу датчанки и, если удастся, изобличить, для чего и облачилась в красное пальто, прямо чудо какое-то, позже он покажет ей пленки, на которых заснял ее, Ф., он-де снял не только все, что связано с ее пребыванием в гранд-отеле "Маршал Лоти", как именуется кирпичная развалюха, но еще и всю сцену обнаружения ею и покупки в Старом городе пальто у слепого старика, кстати, наверняка снятую не им одним - ведь ее расследованием интересуются многие, и теперь за ней наверняка отовсюду наблюдают в телеобъективы, обеспечивающие видение даже в туман; холодными струями водопада обрушивались на нее разъяснения из уст высокого, расхристанного, вихлеватого мужчины, - из оправленного белой щетиной, заставленного гнилыми зубами дупла на испитом, изборожденном морщинами лице с мышиными колючими глазами, - из уст хромого мужчины в грязной, промасленной холщовой куртке, который, широко расставив ноги над трупом, все снимал и снимал Ф. теперь видеокамерой, когда же она спросила, чего ему, в сущности, от нее нужно, ответил, обмена-де, а на вопрос, что ж имеет в виду, уточнил: его всегда восхищали ее фильмы-портреты, ему очень, ну просто очень-очень хочется создать ее собственный кинопортрет, датчанку, ну, эту Сервисен, он уже снял, и поскольку судьба этой журналистки ее интересует, предлагает в обмен на ее будущий кинопортрет, который он намерен создать, уже заснятый им ролик о датчанке, ему, мол, не составит труда перевести с видеокассеты на обычную пленку, Серенсен-де была близка к разгадке некой тайны, ей, Ф., предоставляется счастливая возможность подхватить эстафету, он готов вместе с ней прочесать пустыню, в которой была убита Серенсен, никто из тех, кто за ней наблюдает, пока не отваживался выбраться туда, ему, однако, она может довериться, в известных кругах он пользуется репутацией самого, пожалуй, непугливого оператора, правда, он не считает возможным уточнять, что это за круги, в коих он так известен, не считает нужным показывать свои фильмы, в силу обстоятельств экономического и политического характера, распространяться о которых в присутствии трупа молодого датчанина он вовсе не намерен из морально-этических соображений, хотя, кстати, датчанин пал жертвой именно этих обстоятельств 16  Не дожидаясь ответа, он, припадая на одну ногу, пошел назад к автобусу, и если раньше она только заподозрила, что он пьян, то ныне была в том почти уверена, когда же он зашел за автобус, поймала себя на мысли, что собирается совершить еще одну ошибку, но ведь если выяснять, что произошло с датчанкой, поневоле придется довериться мужчине, назвавшему себя Полифемом, даже если ему, в общем-то, нельзя доверять, мужчине, за которым, вероятно, наблюдают точно так ж:е, как наблюдают за ней, да и наблюдают-то за ней, может, потому только, что наблюдают за ним; ей подумалось, что она вроде той пешки, чья судьба всецело зависит от прихоти игрока, перешагнула, одолевая отвращение, через труп и, обойдя разбитый микроавтобус, подошла к вездеходу, поставила чемодан на платформу и села рядом с Полифемом, от которого - теперь это было совершенно очевидно, сильно разило виски, тот велел пристегнуться, и не без основания, ибо скорость, которую уже набрал вездеход, была поистине адской; оставляя за собой огромный шлейф пыли, они неслись вдоль горного хребта, в глубь парящей облачной стены, иногда так близко от края дороги, что потревоженные колесами камни с грохотом летели в пропасть, потом дорога запетляла невероятными изгибами и круто-круто пошла под откос, пьяный же Полифем иные повороты вообще вроде как не замечал и гнал массивную машину по прямой, и Ф., ногами упиравшаяся в передок днища, а спиной старавшаяся прижиматься к спинке сиденья, чему помогал ременный пояс, по сути, почти не разглядела хребта, мимо которого они неслись вниз, равно как и альпийского луга, к которому вроде бы только что стремительно приблизились и по которому затем мчались навстречу пустыне, вспугивая шакалов и кроликов, змей, спасавшихся молниеносным бегством, и прочую живую тварь, ворвались в каменистую пустыню, над которой нависали ухающие от птичьего гомона черные облака, катили по ней, как ей показалось, не один час, позже птицы остались позади, вездеход выскочил на солнечный простор, наконец, подняв тучу пыли, резко остановился, едва не наскочив на как бы приглаженную груду щебня, - вокруг, куда ни глянь, бескрайняя ровная гладь, ландшафт прямо марсианский в своей фантастичности: такое впечатление создавалось, пожалуй, благодаря свету, испускаемому этой ровной поверхностью, ведь все было покрыто какой-то странной, где металлически ржавой, где скальной материей, а в нее словно воткнуты, скорее забиты гигантские, искривленные металлические формы, какие-то гнутые болванки и иглы, кои - поскольку поднятая пыль оседала совсем уж медленно - Ф. как следует рассмотреть так и не удалось: вездеход уже начал спуск; створы потолка соединились; очутились в подземном ангаре, и на вопрос, где они, Полифем промычал нечто невразумительное; стальные двери раздвинулись, и он, прихрамывая, провел ее длинной анфиладой чем-то напоминающих подвалы, а чем-то мастерские художников помещений, двери которых при его приближении автоматически раздвигались, а стены были сплошь покрыты крохотными фотокадриками, - как это ни абсурдно прозвучит, проявленные пленки будто специально разрезали на фрагменты; вперемежку со стопками фотоальбомов, беспорядочно набросанными на стулья и столы, лежали крупноформатные фотографии подбитых танков, а еще: кипы сплошь исписанных листов бумаги, горы кинопленки, штативы с развешанными на них фотопринадлежностями, а также корзинки, доверху наполненные пленочными обрезками, далее, через фотолабораторию, мимо ящиков, забитых слайдами, в вестибюль, в коридор, наконец, по-прежнему припадая на одну ногу и сильно качаясь - так был пьян, - в комнату без окон, со стенами, завешанными сплошь фотографиями, с кроватью стиля модерн и низеньким, того же стиля столиком: гротескное помещение, к которому примыкали туалет и душевая, - "гостевой апартамент", - едва ворочая языком, сообщил он, после чего, шатаясь, двинулся в глубь коридора, и Ф., не без боязни шагнувшая внутрь комнаты, заперла за собой дверь. 17  Прошло некоторое время, прежде чем она стала отдавать себе отчет, что с той самой минуты, как очутилась в этом подземелье, ею владеет страх, осознание чего избавило от искушения предпринять что-то сверхопрометчивое, более того, подвигло совершить наиразумнейшее - отступить от двери, которая никак не хотела открываться, и, превозмогая свой страх, лечь на кровать стиля модерн и поразмышлять над тем, кто же этот Полифем, кинооператор с такой кличкой, ведь раньше она о нем ничего не слышала, загадкой было и то, каково первоначальное назначение этой станции - вероятно, на ее строительство потрачены колоссальные средства, но кому это влетело в копеечку и что означают гигантские руины вокруг станции, да и вообще что здесь происходит и как истолковать странное предложение об обмене ее кинопортрета на кинопортрет Джитти Серенсен, - мучимая этими вопросами, Ф. наконец заснула, а когда вдруг очнулась, ей почудилось, будто стены только что содрогались, а кровать словно бы пританцовывала, это пригрезилось во сне, непроизвольно она принялась разглядывать фотографии, чем дольше рассматривала, тем больший ужас охватывал, - ведь на них зафиксировано, как взрывался Бьерн Ольсен, снято, вероятно, камерой, столь совершенной технически, что просто трудно поверить, - если на первом кадре видны лишь размытые контуры микроавтобуса, то на следующем появилось маленькое белое пятнышко, от фото к фото все укрупнялось, автобус во всей серии снимков как бы насквозь просматривался и вместе с тем постепенно, от кадра к кадру, деформировался и разваливался, было также запечатлено, как Ольсена подбрасывает вверх с сиденья, это, зафиксированное пофазно, воспринималось тем более кошмарным, что подбрасываемый Ольсен словно бы насвистывает от удовольствия, в то время как от его правой руки отделяется кисть, которую он держит на руле; потрясенная этими жуткими сценами, она вскочила с постели и, повинуясь инстинкту, подбежала к двери, та, к ее изумлению, открылась, Ф., радуясь, что выбралась из комнаты, все едино тюремной камеры, двинулась по безлюдному коридору, тем не менее не могла отделаться от предчувствия, что из станции не ускользнуть, остановилась, неясно, в какой части станции, кто-то колотил по железной двери; двинулась на шум, двери раздвигались сами, когда она вплотную подходила к ним, шла анфиладой уже знакомых помещений, неторопливой походкой преодолевала коридор за коридором, минуя спальные ниши, технические кабинеты, оснащенные приборами, назначение которых было ей непонятно, станция, вероятно, строилась с расчетом на многочисленный персонал, где-то они теперь, в Ф. с каждым новым шагом росло ощущение опасности, одну ее, вероятно, оставили с умыслом, наверняка Полифем за ней наблюдает, источник стука вроде бы приближался, даже показалось, что это где-то рядом, но потом, пройдя некоторое расстояние, она поняла, что идет не туда, вдруг в самом конце очередного коридора натолкнулась на железную дверь с обыкновенным замком, в котором торчал ключ, но тут ее пронзила мысль, что за дверью не кто иной, как Полифем, пьяный, ведь и исчез он как-то странно, похоже, его обуяла какая-нибудь шальная идея, еще так пристально смотрел на нее, а потом отвел глаза и долго игнорировал, похоже, ее присутствие, в этаком состоянии вполне мог нечаянно запереть сам себя, если, скажем, заартачился замок, потом запереть его мог и кто-нибудь третий, станция-то огромная и, наверно, не так уж безлюдна, и почему это вдруг автоматически открывались все двери, стук и толчки не прекращались, прокричала - "Полифем, Полифем", в ответ лишь толчки и удары, но, может, тому, кто за дверью, просто не слышно, что она кричит может, все-таки никакого умысла нету, может, за ней никто не наблюдает, может, она свободна, и побежала в ту сторону, где должна бы находиться ее комната, никак не могла отыскать, вконец заплутав попала в какую-то комнату, вроде бы свою, но нет, только показалось, в конце концов нашла-таки свою, перекинула через плечо сумочку, чуть ли не бегом снова миновала длинную анфиладу, толчки и стук по-прежнему слышны, наконец удалось найти двери ангара, Ф. юркнула внутрь, вездеход стоял наготове, она уселась в водительское кресло, внимательно осмотрев пульт управления, обнаружила рядом с обычными для всех машин приборами две кнопки со стрелками: на одной - стрелка вверх, на другой - вниз, нажала на кнопку со стрелкой вверх, потолок раздвинулся, вездеход вытолкнуло наверх, она очутилась на воле, над головой небо, в небе руины, торчащие как наконечники пик, длинные тени от них, появившиеся вследствие яркой вспышки, через мгновение погасшей, резкий рывок, земля как бы опрокинулась, красная полоса света на горизонте начала утончаться, Ф. была в зеве исполинского монстра, закрывшего свою пасть, и, наблюдая, как рождается ночь, как свет превращается в тени, а тени во тьму, в которой вдруг загораются звезды, она поняла, что воля и есть та самая, заранее уготованная ловушка, опустила вездеход, потолок над ней сомкнулся, стука и ударов не слыхать, она помчалась назад к себе в комнату и, бросившись ничком на кровать, услышала вдруг: что-то взревело, мощнейший толчок, взрыв, и далеко и вместе с тем совсем рядом, тряска, кровать и стол исполняли какой-то дикий танец, закрыла глаза, как долго пролежала так, в обмороке или, может, в сознании, этого она не знала, да и не хотела знать, когда ж открыла глаза, то увидела: перед нею стоит Полифем. 18  Свой чемодан Полифем поставил возле ее кровати, был трезв и тщательно выбрит, одет в чистый белый костюм и черную рубашку, половина, мол, одиннадцатого, долго ее искал, ведь она не у себя в номере, наверно, ночью ошиблась дверью, очевидно, натерпелась страху из-за землетрясения, ждет ее к завтраку, и, припадая на одну ногу, он вышел, дверь за ним закрылась, она встала с кушетки, служившей ей постелью, фотографии на стене показывали разные стадии взрыва танка, зажатый в башне мужчина горел, превращался в черную головешку, скрюченной свечкой тянулся к небу, она открыла чемодан, разделась, приняла душ, надела свежее голубое джинсовое платье, открыла дверь, опять стук и удары, потом тишина, она заблудилась, потом вышла на ряд комнат, уже знакомых ей, в одной из них стол, не загруженный фотографиями и бумагами, хлеб, на подносе ломтиками нарезанная консервированная солонина, чай, кружка с водой, жестяная банка, стаканы, из коридора в комнату вошел Полифем с пустой жестяной миской в руке, как будто ходил кормить какого-то зверя, освободил один стул от фотоальбомов, потом второй, она села, он перочинным ножом нарезал хлеб, пусть-де угощается, она налила себе чаю, взяла ломоть хлеба, солонины, вдруг почувствовала, что проголодалась, он насыпал в стакан белого порошка, залил водой, просит, мол, его извинить, вчера-то был пьян, в последнее время увлекается, фу-ты, что за гадость это молоко; никакое это было не землетрясение, сказала она, да, верно, не землетрясение, согласился он, подлил в стакан воды, пора, пожалуй, объяснить ей, в какую историю она, сама того не подозревая, впуталась, видимо, не зная, что именно происходит в этой стране, продолжал он, и в нем проглянуло что-то насмешливое, что-то суперменское, казалось, перед нею вовсе другой человек, не тот, во всяком случае, с кем она впервые встретилась у взорванного микроавтобуса, разумеется, о том, что между начальником полип и шефом секретной службы идет ожесточенная борьба за власть, ей известно, первый, само собой, готов на государственный переворот, второй пытается помешать ему, однако тут замешаны еще и другие интересы - страна, куда она, проявив, мягко выражаясь, легкомыслие, прилетела, живет не только за счет притока туристов и вывоза сырья для текстильной промышленности - основную прибыль обеспечивает казне война, которую страна ведет с соседним государством за территории в необозримой песчаной пустыне, где встретишь только москитов да нескольких завшивелых бедуинов, куда еще не дерзнул проникнуть даже туризм, война эта не затухает уже лет десять, и назначение у нее одно: возможность опробовать военную продукцию всех производящих оружие стран; тут сражались не только французские, немецкие, английские, итальянские, шведские израильские, швейцарские танки против русских и чешских, но и русские против русских, американские против американских, немецкие против немецких, швейцарские против швейцарских, в пустыне можно во множестве обнаружить заброшенные поля танковых сражений, война подыскивает для себя все новые и новые полигоны, закономерно, что из-за экспорта оружия, за счет которого, разумеется, если оно конкурентоспособно, только и можно до известной степени поддерживать стабильность рыночной конъюнктуры, то и дело вспыхивают настоящие войны, вроде войны между Ираном и Ираком, к примеру, нет нужды перечислять другие, там, конечно, тоже испытывается оружие в боевой обстановке, но с изрядным запозданием, поэтому военная промышленность тем активней заботится о ведении маленькой войны здесь, эта квазивойна давно уже утратила свой политический смысл, инструкторы из индустриально развитых стран обучают военному искусств преимущественно местных жителей, берберов, мавров, арабов, иудеев, негров, - бедолаг, которые благо дар ей получают определенные привилегии, в какой-то мере живут за счет ее, но теперь стало неспокойно, фундаменталисты считают, эта война - воистину скотство Запада, с чем нельзя не согласиться, а ведь есть еще и Варшавский пакт, шеф секретной службы надеется добиться прекращения войны посредством международного скандала, потому-то с такой радостью и ухватился за случай с Серенсен, правительство тоже не прочь бы прекратить войну, да, не прочь бы, но чувствует над собой занесенный дамоклов меч экономического разора, начальник генерального штаба вооруженных сил как маятник, и Саудовская Аравия не решила пока, на чьей она стороне, начальник полиции, подкупленный производящими оружие странами, впрочем, поговаривают, обласканный и израильтянами, да и иранцами тоже, намерен продолжать ее и стремится свергнуть правительство, его поддерживают кинооператоры и фотографы, обычно не имеющие работы, теперь же слетевшиеся сюда, точно мухи на мед, со всех концов света, эта война воистину поит и кормит их, ведь смысл ее сводится к тому, что за ней можно вести наблюдение, лишь так можно проверить оружие, выявить слабости и недоработки в конструкции, совершенствовать, что же касается его самого, - он рассмеялся, насыпал в стакан еще молочного порошку, налил воды, тогда как она давно уже закончила свой завтрак, - что ж, пожалуй, придется выложить ей еще кое-что, у каждого человека своя история, у нее своя, у него своя, он не знает, с чего началась ее, да и не интересуется, его же началась однажды в понедельник вечером в нью-йоркском районе Бронкс, отец держал там небольшое фотоателье, снимал свадьбы я всякого, кто желал запечатлеть себя на память, и вот как-то выставил в витрине фото одного такого джентльмена, не подозревая, что делать этого ни в коем случае не следует, на сей счет его потом, посредством автомата, просветил некто из банды, так что отец, прошитый очередью, как сноп повалился под прилавок прямо на него, готовившего, сидя на полу, свои школьные задания, в тот понедельник вечером, ведь отец вбил себе в голову, что обязан дать ему высшее образование, все отцы мечтают, чтобы их сыновья поднялись повыше, он же, спустя несколько минут выкарабкавшись - поскольку стрельба не возобновлялась - из-под отца, раз и навсегда решил, глядя на порушенную стрельбой лавку что настоящее образование заключается в умении завоевать себе место под солнцем, используя тех, кто под ним ходит, захватив с собой лишь фотокамеру, целехонькую, в отличие от отца, опустился в подпольный мир, карапузом, так сказать, на первых порах специализировался на карманниках, полиция оплачивала его моментальные снимки весьма скудно и редко кого из его клиентов арестовывала, поэтому никто его не беспокоил, тогда он осмелел и переключился на взломщиков, фотооборудование отчасти наворовал, отчасти смастерил сам, жил умом крысы, ведь чтоб фотографировать взломщиков, нужно освоить мышление взломщика, они же ребята хитрющие и обожают темноту, некоторые, будучи ослепленными его вспышкой, срывались с фасада, ему и по сей час жаль их, полиция, однако, по-прежнему скаредничала, а бегать по газетным редакциям было опасно, это взбудоражило бы преступный мир, а так ему ничто не угрожало, никто не подозревал, что этот неказистый уличный мальчонка занимается такого рода ремеслом, поэтому он впал в манию величия и переключился на убийц, совершенно не подумав, на что, собственно, идет; полиция, правда, стал проявлять щедрость, убийцы один за другим отправлялись кто за решетку, кто на электрический стул; иных, из соображений безопасности, убирали их же работодатели, но вот однажды нечаянно случился "прокол" в Центральном парке, его снимок испортил карьеру одному сенатору и вызвал лавину скандалов вследствие чего полиция была вынуждена проинформировать о его существовании следственную комиссию сената, та же, науськиваемая ФБР, засветила его, никому не ведомого прежде фотосыщика, действовавшего на свой страх и риск, когда газеты опубликовали его фотографию, он вернулся в свое ателье, обнаружив, что оно находится в таком же состоянии, в какое было приведено в день гибели отца, какое-то время он еще держался на плаву, снабжая полицию фотографиями убийц, а убийц - фотографиями сыщиков, но скоро за ним стали охотиться и убийцы, и сыщики, не оставалось ничего иного, как бежать под надежное крылышко армии, ведь и она нуждалась в фотографах, как штатных, так и внештатных, скрытно действующих; сказать, однако, что теперь он чувствовал себя в полной безопасности, значило бы сильно погрешить против истины, откинувшись в кресле и положив ноги на стол, продолжал он, войны не пользуются популярностью, даже если скромно именуются административными мерами, - возникает потребность в обработке депутатов и сенаторов, дипломатов и журналистов, их убеждают, что война, та или иная, необходима, если убедить не удается, их подкупают, если они неподкупны, их шантажируют, материал, необходимый для шантажа, он добывал в первостатейных борделях, куда имел свободный доступ, полученные таким путем фотографии представляли собой настоящий динамит, он был вынужден заниматься этим, ведь из армии в любой момент могли выпроводить домой, и, прикидывая перспективы того, что может его там ожидать, он не артачился, исправно тянул лямку, что позволило ему, как только возникла реальная угроза вновь попасть под прицел недреманного ока сенатской следственной комиссии, из сухопутных войск перевестись в авиацию, а позже, ибо взалкавшие мести политики отличаются беспримерной настойчивостью, из авиации в военную индустрию, где в едином клубке сопряжены интересы всех сильных мира сего, так что у него появились все основания надеяться, что уж тут-то его никто не тронет, что уж здесь-то он как у Христа за пазухой, вот так-то и занесло его сюда, капитально тут обосновался, вечно гонимый всеми охотник, легендарная фигура для лидеров всего профессионального цеха, которые вроде бы выбрали его своим боссом кстати, за свою жизнь он не совершил поступка более сумасбродного, чем решение принять на себя бремя этой миссии, ведь он возглавил нелегальную организацию, которая располагала исчерпывающей информацией обо всех видах оружия, как тех, что когда-то использовались, так и тех, что используются сейчас, назначение организации можно определить и так: она делает излишним шпионаж - если кого-то заинтересовали характеристики вражеского танка или качества какой-то противотанковой пушки, достаточно обратиться к нему, именно благодаря ему война и продолжается, однако ввиду того, что власть его стала так велика, он опять привлек к себе внимание администрации, та задалась целью уничтожить эту организацию, с ним вошли в контакт, он-де слывет авторитетнейшим экспертом в своей сфере, принуждать его, конечно, никто не будет, но все же некоторые сенаторы... что ж, он согласился выполнить их задание, начнет изнутри разрушать организацию, вряд ли война сколько-нибудь долго продлится, и нет ничего более естественного, как то, что коллеги следят теперь за каждым его шагом, наблюдают постоянно, неотступно, особенно если учесть - самую щекотливую информацию он от них утаил и держит под спудом. 19  Минуту назад говорил, говорил, говорил и вот: умолк, она чувствовала, ему надо было выговориться, и рассказал он ей нечто такое, что никому прежде не рассказывал, вместе с тем какую-то толику своей жизни все же от нее утаил, и толика эта как-то связана с тем, почему вдруг решил исповедаться перед ней; он сидел, откинувшись в кресле, положив ноги на стол, и сосредоточенно смотрел перед собой, в одну точку, казалось, чего-то ждет, и снова ухающий удар, снова разрыв, с потолка сыплются ошметки штукатурки, потом тишина, Ф. поинтересовалась, что это такое было - то самое, мол, из-за чего никто сюда не рвется; прошел в лабораторию; сверху опустилась лестница; они поднялись наверх и очутились в крохотном помещении с куполообразным потолком, опоясанным понизу сплошным обручем состыкованных оконцев; она села рядом с Полифемом и тут сообразила, что это вовсе не окна, а мониторы, на одном экране она увидела, как садится солнце, приоткрывается поверхность пустыни, появляется вездеход и она сама в нем, как сужается, сходя на нет, красно-желтая полоска, наступает ночь, опускается вездеход, зажигаются звезды, увидела, как нечто стремительно движется к ним, ослепительный свет, монитор померк, теперь ускоренная съемка, то же самое в повторе, сообщил он, молниеносно набежала ночь, молниеносно опустился вездеход, молниеносно вспыхнули звезды, одна из них молниеносно укрупнилась, выросла до размера кометы, раскаленное добела тело вонзилось в песок пустыни, разорвалось, взметнуло ввысь каменные глыбы, как при вулканическом выбросе, затем только ослепляющий глаза свет, дальше темнота - это вторая, первая чуть раньше взорвалась ближе к нам, заметил Полифем, точность возрастает, и на вопрос Ф., что же такое это было, ответил - де, межконтинентальная ракета, на одном из мониторов показалась панорама пустыни, горы, город, пустыня приблизилась, на экран легла паутина сетки, а вот и станция, где они, Ф. и он, находятся, снимок сделан с одного из спутников, период обращения у него практически совпадает с периодом обращения Земли, поэтому он всегда висит над ними; Полифем включил еще один монитор, бросил реплику - от и до на автоматике, опять пустыня, с левого края экрана маленький черный прямоугольник, святая обитель Аль-Хакима, в правом верхнем углу город, с правого края экрана горы, все то же облако, ослепительно белый ватный тампон, в самом центре экрана - маленькая сфера с антеннами, первый спутник под наблюдением второго, чтобы следить за тем, что наблюдается первым, и Полифем выключил мониторы, проковылял к лестнице, спустился вниз не смущаясь ее присутствием, взял немытой рукой ломтик солонины, сел, откинулся в кресле, водрузил ноги на стол, заявил, что скоро появится следующая, принялся жевать, одновременно поясняя, что в отличие от малой войны в пустыне, где проверялись самые современные виды обычного вооружения для стратегической концепции обеих сторон важно определить точность прицеливания континентальных ракет и ракет наземного базирования, а также функциональную действенность систем оружия, используемых в качестве носителей атомных и водородных бомб, это-де, с одной стороны, вроде бы позволяет поддерживать мир на планете, правда, с риском завооружить планету до смерти, ведь при чрезмерном уповании на отрезвление контрагента, на компьютер или идеологию, а то и вовсе на бога противная сторона может утратить выдержку и начать действовать, компьютер - ошибиться, идеология - оказаться ущербной, а бог - проявить незаинтересованность, с другой же стороны, как бы искушает тех, кто обладает только обычным оружием и, следовательно, вынужден проявлять покорность, развязывать под прикрытием того, что глобальный мир на планете обеспечивается взаимоустрашением, обычные войны, которые ввиду вероятности атомной войны стали, с политической точки зрения, как бы пристойными, а это, в свою очередь, подстегивает производство обычного вооружения и оправдывает войну в пустыне, - гениально сконструированный замкнутый круг, обеспечивающий загруженность военной промышленности, а значит, и всей мировой экономики, станция, где они находятся, предназначена для того, чтобы способствовать ускорению этого процесса, ее сооружение стало возможным вследствие тайного соглашения, потрачена фантастическая сумма, специально для подземного подвода электрокабеля в горах построили плотину и электростанцию, в качестве целевой площадки выбрали эту часть пустыни отнюдь не случайно, знают, за что каждый год отстегивают в казну полмиллиарда, станция расположена на достаточно малом отдалении от границ со странами, которые благодаря своим нефтяным запасам все более соблазняются возможностью оказывать давление на промышленно развитые страны, штат станции насчитывал свыше пятидесяти сотрудников, все техники, и только он один кинооператор, в общем-то, ничем, кроме унаследованного от отца старенького "кодака", не располагающий, видеокамерой вооружился совсем недавно, он никогда бы не вернулся на станцию, не наткнись на эту идиотскую гранату; ему удалось сделать сенсационные снимки, правда, осколок раздробил левую ногу, а когда он, заштопанный, наконец-то вернулся, то, оказалось, станция наполовину опустела, ее полностью автоматизировали, техники, кто еще оставался, работали уже с компьютерами, в нем надобность совершенно отпала, его функции выполняли теперь автоматические видеокамеры, к тому же над станцией подвесили спутник, причем персонал даже не проинформировали, станция спутникового наведения находится на Канарских островах, да и сам спутник, зависший прямо над головами, был обнаружен совершенно случайно кем-то из техников, потом и второй, уже кем-то другим, чуть позже поступил приказ очистить станцию, отныне-де она способна функционировать в абсолютно автоматизированном режиме, а это неправда, к чему тогда этот спутник, остался он один, Полифем, хоть ничего не смыслит в этих приборах, только и может, что проверить, действуют ли еще видеокамеры, да, еще действуют, неясно лишь, как долго протянут, электричество для станции вырабатывают автономные батареи, подача тока с электростанции с сегодняшнего утра приостановлена, а когда батареи разрядятся, будет бесполезной и сама станция, вдобавок стали пускать новые межконтинентальные ракеты, пусть и не с ядерным зарядом, а с обычным, зато исключительной мощности, и хотя мысль о том, что обе стор