ее сосредоточенном взгляде не было и намека на то, что ей известно про мальчишники в клубе и про пристрастие подполковника Делберта к горничным из туземного племени канаков. Но наблюдавшему за ней Терберу показалось, что в глубине ее глаз блеснули смешливые искорки. - Что ж, старшина, благодарю вас за хлопоты, - высокомерно сказала она голосом, воздвигавшим между ними стену. Повернулась и вышла. - Не за что, мадам, - бодро крикнул он вслед. - Всегда рад помочь. Заходите в любое время. Он вышел на галерею посмотреть, как Карей Хомс садится в машину. Несмотря на старания миссис Хомс, узкая юбка все же задралась, и белое гладкое бедро подмигнуло Терберу. Он усмехнулся. Когда он вернулся на оклад, Лива по-прежнему сидел за столом. - Милт, ты давно не был у миссис Кипфер? - с усмешкой спросил итальянец. - Давно. Что там у старушки слышно? - У нее две новые девочки. Только что из Штатов. Одна рыженькая, другая - брюнетка. Интересуешься? - Нет. Не интересуюсь. - Не интересуешься? Странно. - Лива насмешливо хмыкнул. - А я уж думал, вечером вместе поедем. Я думал, тебе сегодня захочется. - Иди к черту, Никколо. Чтоб еще и платить?! Пусть за это старики платят, я пока в отставку не собираюсь. Лива рассмеялся, захлебываясь и фыркая, как выхлопная труба. - Ладно, - отсмеявшись, сказал он. - Значит, мне показалось. Но, старик, эта капитанша, она - ух! Верно? - Что - ух? - Первый сорт баба. - Видали и получше, - безразлично сказал Тербер. - Ты мне объясни, почему Хомс бегает за туземками, когда у него дома такая бабешка, да еще в собственной кровати? - Холодная она, - сказал Тербер. - Холодная, как рыба. - Правда? - ехидно поддразнил его Лива. - А что, вполне может быть. То-то она всем ребятам быстро надоедает. Честно говоря, я вообще не видел бабы, за которую не жалко сесть на двадцать лет. - Я таких тоже не видел, - согласился Тербер. - Жена офицера! Это тебе не игрушки. Можно погореть будь здоров. - Точно, - кивнул Тербер. - Если с такой застукают, ей стоит один раз пискнуть: "Насилуют!" - и привет семье. Во дворе четвертая рота отрабатывала приемы прекращения стрельбы. Он смотрел в открытую дверь поверх солдатских голов, туда, где за въездными воротами на углу стоял дом Хомса. С галереи были видны фасад и боковая стена с двумя окнами. Дальнее окно было окном спальни, он однажды побывал там: Хомс переодевался, а нужно было срочно подписать какие-то документы. Он увидел, как перед домом остановилась машина и из нее вышла Карен Хомс. Ее длинные холеные ноги шагнули к крыльцу, и он вспомнил, что в спальне Хомса под одной из парных кроватей стояли женские туфли. - Хватит трепаться, работы невпроворот, - недовольно напомнил он Ливе. - В полдесятого придет этот переведенный, а еще мы с Хомсом должны выслушать очередного повара - чтоб они все сдохли с их жалобами! Повару назначено на восемь тридцать, а Хомса до сих пор нет, так что начнем, наверно, только в полдесятого. Раньше одиннадцати я не освобожусь и новенького смогу отпустить только в двенадцать. Если хочешь, чтобы я тебе помогал, кончаем валять дурака. - О'кей, шеф, - улыбнулся Лива. - Как скажешь. - И не забудь, что мусью О'Хэйер велел тебе найти время и разобрать это барахло. - Разбежался! - Поговори у меня! Все. Работаем. 4 Милт Тербер из канцелярии услышал, как Пруит вошел на галерею первого этажа. Разговор с недовольным поваром начался поздно и был еще в самом разгаре, но Тербер сквозь голоса все равно расслышал шаги новенького по бетонному полу - радар, постоянно включенный в мозгу Тербера и работавший независимо от него, тотчас запеленговал шаги и определил, кому они принадлежат. А что, если один-единственный раз сосредоточиться на чем-то одном? - мысленно спросил себя Тербер, прислушиваясь к голосу Хомса. Настроиться только на одну волну и не пытаться на всякий случай ловить другие сигналы - как бы это было? Глупый вопрос. Было бы здорово. Разговор, начавшийся с жалоб повара, перешел теперь во вторую стадию - сейчас встречные претензии предъявлял капитан Хомс. Все это закончится привычной бодрой демагогией, но говорить они будут еще долго. Завзятый жалобщик Уиллард выворачивался наизнанку, чтобы оттяпать у Прима сержантскую ставку и должность начальника столовой. Мастерски обвинив Прима в пьянстве и безалаберности, он взывал к справедливости: ведь это же он, Уиллард, делает за Прима всю сержантскую работу, а получает лишь как первый повар. Уиллард жаловался блистательно и своей сегодняшней жалобой затмил все предыдущие, но Хомс, памятуя, что Прим служил под его началом еще в Блиссе, тоже превзошел самого себя: стойко выдержав натиск повара, он перешел в наступление и выставил Уилларду собственные претензии - по мнению Хомса, Уиллард настолько плохо выполнял за Прима его обязанности, что не заслуживал даже своей ставки первого повара. Терберу было на все это наплевать, но он несколько раз влезал в разговор и успел нажаловаться как на Прима, которого мечтал выгнать, так и на Уилларда, которого не хотел сажать на место сержанта, и поэтому сейчас внимательно слушал препирательства повара с капитаном, выжидая возможности вмешаться - он заставит их закруглиться, быстро оформит новенького и вернется на оклад помогать Ливе, пожалуй единственному здесь стоящему работнику: переведись он - и ротное начальство никогда не оправится от такой потери. Пруит услышал на галерее монотонное жужжание голосов, сел на табуретку, прислонился спиной к стене и, понимая, что придется ждать, сунул руку в карман и нащупал мундштук от горна. Мундштук был не казенный, а его собственный, и он носил его с собой всегда. Он купил его еще в Майере, когда однажды повезло в карты, и именно в этот мундштук он дул, играя "зорю" в Арлингтоне. Вынув его из кармана, он вгляделся в маленькую рубиново-красную воронку и, как сквозь магический кристалл, снова увидел тот день. Приехал даже сам президент - окруженный многочисленными адъютантами и телохранителями, он стоял, опираясь на чье-то плечо. Горну Пруита эхом вторил с холма горн трубача-негра. Вообще-то негр играл лучше, но на трибуну надо было непременно поставить белого горниста, и негра отправили на холм. А если честно, то играть "эхо" должен был бы не негр, а Пруит. Вспоминая все это, он положил свое сокровище обратно в карман, скрестил руки на груди и снова замер в ожидании. На окладе седьмой роты, заикаясь, стучала пишущая машинка, а перед дверью кухни сидел на солнце солдат и чистил картошку, то и дело отмахиваясь от вьющихся над головой мух. Пруит смотрел на него и ощущал ту разлитую вокруг, звенящую от солнца и тишины истому, которая накатывает на солдата, когда у него наряд на кухне, а время - полдесятого утра. - Шикарный денек, а? - окликнул его солдат, маленький курчавый итальянец с торчавшими из майки узкими худыми плечами. Нахмурившись, солдатик кровожадно вонзил нож в очередную картофелину, торжествующе извлек ее из бака с грязной водой и поднял высоко в воздух, будто нанизанную на острогу рыбину. - Угу, - отозвался Пруит. - Отличный способ убить время, - солдатик помахал пронзенной картофелиной и лишь потом принялся чистить. - Голова отдыхает... Ты что, новенький? Переводом? - Вот именно, - подтвердил Пруит, не питавший особой любви к итальянцам. Солдатик хмыкнул. - Одно тебе скажу, друг, роту ты выбрал будь здоров! - И, продолжая ловко чистить картошку, почесал плечо голым мальчишеским подбородком. - Я не выбирал. - Конечно, если ты спортсмен, тогда другое дело, - пропуская мимо ушей его ответ, сказал итальянец. - Нам тут любой спортсмен сгодится, но желательно чтоб по части мордобоя. Так что, если ты боксер, считай, попал к Христу за пазуху - через недельку получишь капрала, и я тебе честь отдавать буду. - Я не спортсмен. - Тогда прими мои соболезнования, друг, - проникновенно сказал солдатик. - Одно скажу, жаль мне тебя. Меня лично зовут Маджио, и, как видишь, я тоже не спортсмен. Зато я картофелечист. Высшего класса. Лучший картофелечист Скофилдского гарнизона Гавайской дивизии. Имею медаль. - Ты из какой части Бруклина, трепач? - улыбнулся Пруит. Темные пытливые глаза под густыми бровями ярко вспыхнули, будто Пруит своим вопросом зажег свечи в сумрачном соборе. - Я с Атлантик-авеню. А ты знаешь Бруклин? - Нет. Ни разу там не был. Просто в Майере я служил с одним парнем из Бруклина. Свечи мгновенно погасли. - А-а, - протянул Маджио. Потом с видом человека, которому нечего терять, спросил: - А как его звали, этого твоего приятеля? - Смит. Джимми Смит. - Матерь божья! - Маджио перекрестился ножом. - Смит?! Ни больше ни меньше? Да если в Бруклине найдется хоть один Смит, я тебя на пасху при всем народе в задницу поцелую! Пруит рассмеялся. - Но его правда авали Джимми Смит. - Да? - Маджио нацелился на следующую картофелину. - Очень интересно. А у меня был знакомый еврей, его звали Ходенпил. Я-то думал, ты действительно знаешь Бруклин. - Он замолчал, потом пробормотал себе под нос: - Джимми Смит. Из Бруклина! Ой, держите меня, упаду! Пруит, улыбаясь, закурил. Внезапно голоса в канцелярии зазвучали громче, почти срываясь на крик. - О! Слышишь? - Маджио ткнул ножом в сторону окна. - То же самое ждет и тебя, друг. Не будь дураком, разворачивай оглобли и мотай отсюда. - Не могу. Меня перевели по рапорту начальства. - Так-так, - понимающе покачал головой Маджио. - Значит, еще один придурок вроде меня. Что ж, друг, сочувствую, - язвительно сказал он, - но при всем сочувствии не совсем тебя понимаю. - А что там за скандал? - Да ничего особенного. Обычное дело. Цербер с Динамитом вставляют фитиль Уилларду. Все в порядке вещей. А сегодня на кухне смена Уилларда, так что он потом отыграется на мне. У этого Уилларда в голове одна извилина, и та - след от шляпы. В любой другой роте его бы близко к кухне не подпустили, а тут он - первый повар. Потому что Приличных поваров сюда не заманишь. Все из-за Прима. Этот скотина как нажрется ванильного экстракта, так потом сутками не просыхает. - Тебя послушать, мне с переводом повезло. - А то! - Маджио скривился. - Что ты, друг! У нас тут не жизнь, а сказка! А если бы ты еще был спортсмен... Я здесь всего полтора месяца, прямо с подготовки, а уже сплю и вижу свой родной подвал в "Гимбеле" [крупный универмаг в Нью-Йорке]. Я там работал приемщиком на складе. - Он горестно покачал головой. - Скажи мне кто полгода назад, что я захочу туда вернуться, я б такому в морду плюнул. Он пошарил рукой в баке и выудил оттуда последнюю картофелину. - Ты, друг, в общем-то не очень меня слушай. Просто настроение хреновое. Мне бы навестить девчушек миссис Кипфер, и я целую неделю буду в порядке. - Он вздохнул, потом неожиданно спросил: - Слушай, а ты в карты играешь? Как ты насчет покера, или в очко, или в банчок? Или, может, больше кости любишь? - Играю, конечно. Во все подряд. Ты, я погляжу, в сарае О'Хэйера свой человек, - усмехнулся Пруит. - Когда-то захаживал, но там для меня крупновато ставят, - сказал Маджио. - Ты как, при деньгах? - Кое-что наскребу. - Тогда вечером увидимся. - Темные глаза Маджио заблестели. - Перекинемся вдвоем. Если, конечно, я отыщу этого малого из шестой роты. Он мне трешку должен. - Вдвоем-то что за игра? Выигрыш плевый. - Очень даже милое дело, - возразил Маджио. - Особенно когда в кармане шиш, а девочка нужна во как! - Он окинул взглядом узкие полоски, темневшие у Пруита на рукаве в том месте, где недавно были нашивки: - Вот будешь получать двадцать один зеленый в месяц, запоешь по-другому. Маджио встал, потянулся и поскреб пятерней курчавые всклокоченные волосы. - Позволь, друг, дать тебе ценный совет. Тут у нас настоящая война. И кто победит, даже ежу понятно. Если ты не дурак, становись спортсменом. Только не тяни. Тогда тебе выдадут большую ложку и будешь жить в армии как человек. Будь я поумнее, записался бы с юных лет в какой-нибудь спорт-клуб. Вместо того чтобы играть в расшибалочку, стал бы классным спортсменом. Не был бы сейчас у Динамита в черном списке. Мамочка родная, святая ты моя, почему я тебя не слушал? Подавитесь вы вашей картошкой! Если это называется служить в армия, служите сами! Пробормотав, что ему нужно принести еще картошки, он скрылся в кухне - сварливый, разочарованный в жизни гном, у которого обманом отняли законное место в пантеоне героев. Пруит щелчком отправил окурок в черно-красную урну и, вернувшись в казарму, прошел по коридору мимо канцелярии в комнату отдыха. Дневальный, явный сачок, прятавшийся от строевой, сидел, зажав швабру между колен, в изъеденном молью кресле и лениво листал комиксы. Он даже не поднял головы, когда услышал шаги Пруита. Чувствуя себя здесь чужим, Пруит повернул назад. В полутемной нише он увидел бильярдный стол и остановился. В его жизнь снова вмешались посторонние силы, он явственно ощущал это. Малыш Маджио мечтает вернуться на склад "Гимбела" - вспомнив их разговор, Пруит улыбнулся, потом включил над бильярдом свет, выбрал кий, натер его мелом и разбил пирамиду шаров. Громкий треск расколол гнетущую утреннюю тишину пустой казармы, и из канцелярии высунулась в коридор голова. Узнав Пруита, мужчина разгладил пальцами тонкую щеточку усов, изогнутые сатанинские брови дрогнули, как нос собаки, учуявшей новый след. Легко и неслышно он на цыпочках подкрался к Пруиту и встал у него за спиной. В тишине, нарушаемой лишь постукиванием шаров, его голос прогремел как внезапный раскат грома. - Ты что здесь делаешь?! - возмущенно рявкнул он. - Почему не на строевой? Как фамилия? Пруит даже не вздрогнул. Все так же согнувшись над кием, он медленно повернул голову. - Пруит. Переведен из первой роты. Ты же меня знаешь, Тербер. Здоровяк молча провел пятерней по буйным взлохмаченным волосам: его неожиданный и необъяснимый гнев исчез так же неожиданно и необъяснимо, как возник. - А-а. - Он злорадно улыбнулся и тотчас убрал улыбку с лица. - Значит, к командиру? - Вот именно. - И Пруит послал в лузу следующий шар. - Я тебя хорошо помню, - мрачно сказал Тербер. - Маленький трубач... Вызову. - И, прежде чем Пруит успел ответить, повернулся и ушел. Пруит продолжал гонять шары, думая, как это похоже на Тербера: любой другой старшина приказал бы немедленно отойти от бильярда, но у Тербера - своя система. Пруит методично забивал шары один за другим и промахнулся всего раз. Закончив, он снова сложил шары в пирамиду и повесил кий на место - бильярд ему надоел. Постоял, глядя на гладкое сукно, потом выключил свет и вышел на галерею. В канцелярии по-прежнему звучали громкие недовольные голоса. Маджио все так же сосредоточенно чистил картошку. На кухне гулко громыхали сковородки и кастрюли. Пишущая машинка на складе уже заглохла. Казалось, он повис в прозрачном герметическом пузыре, погруженном в некую обезличенную и деятельную среду, и рабочее утро седьмой роты, обтекая его, неумолимо и тяжеловесно тащилось своим ходом, безразличное к переводу Пруита, событию столь значительному в его жизни и в то же время совершенно его не касающемуся. Он словно стоял на пересечении всех дорог мира в том месте, где стрелки указателей веером расходятся во все стороны; машины с разноцветными табличками номеров проносятся мимо, и никто не замечает, что он тут стоит, никто не останавливается, чтобы подвезти его. Из канцелярии вышел Уиллард в белой поварской форме, с еще багровым от обиды лицом. Он прошагал на кухню и громко хлопнул дверью, но до этого успел наорать на Маджио, чтобы тот, идиот безмозглый, убрал с дороги свой идиотский бак. И все вокруг Пруита вновь ожило. - Что я тебе говорил! - подмигнул ему Маджио. Пруит усмехнулся, щелчком послал окурок с галереи во двор и выдохнул последнюю затяжку, глядя, как на солнце кольца дыма вдруг стали объемными, четко очерченными во всех своих бесконечных извивах. Прямо как седьмая рота, подумалось ему: на первый взгляд все понятно и просто, а подсветить - и тут же проявятся скрытые оттенки и бесконечные хитросплетения, которые теперь опутают и его. Не успел окурок упасть на землю, как из окна раздался зычный окрик Тербера: - Пруит, заходи! Пруит не мог побороть восхищения: до чего же точно Тербер его вычислил. Откуда Тербер знает, что он уже ушел из комнаты отдыха? В сверхъестественной интуиции Цербера было что-то жутковатое и недоброе. Пруит продел руку под ремешок шляпы, чтобы никто не украл ее, пока он будет в канцелярии, подтянул шляпу к плечу и вошел в дверь. - Рядовой Пруит по вашему распоряжению прибыл, сэр, - отчеканил он уставную формулу, и все, что в нем было от живого человека, в тот же миг пропало, осталась лишь пустая бескровная оболочка. Признанный кумир любителей спорта на Гавайях, капитан Динамит Хомс строго повернул голову к стоящему перед ним солдату. У Хомса было вытянутое лицо с выступающими скулами и орлиным носом, волосы над высоким лбом гладко зачесаны наискось, прикрывая намечающуюся плешь. Не глядя на Пруита, Хомс взял со стола приказ о переводе. - Вольно, - скомандовал он. Стол Хомса стоял напротив двери, а слева, под прямым углом к нему, стоял стол старшины, и там, опираясь на согнутые локти и чуть подавшись вперед, сидел Милт Тербер. Перейдя из стойки "смирно" в положение "вольно", Пруит заложил руки за спину и мельком покосился на Тербера. Тот ответил ему пристальным взглядом, в котором светилось зловещее ликование; он весь как-то подобрался, и казалось, только ждет минуты, чтобы напасть. Капитан Хомс повернулся на вращающемся стуле вправо и сурово глядел в окно, выставив на обозрение Пруиту свой профиль - выпирающий подбородок, жесткие губы и резко очерченный хищный нос. Потом он крутанулся на заскрипевшем стуле и заговорил. - Я, Пруит, взял себе за правило всегда лично проводить первую беседу с моими новыми солдатами, - сурово сказал он. - Не знаю, как там было принято у вас в команде горнистов, но в моей роте все четко по уставу. С теми, кто сачкует или ерепенится, мы соплей не разводим. Не хотят служить на совесть, пусть сидят в гарнизонной тюрьме. Он замолчал, сурово поглядел на Пруита и скрестил обтянутые сапогами ноги. Шпоры на сапогах звякнули, словно поддакивая. Капитан Хомс, оседлав любимого конька, постепенно входил во вкус. Его орлиное лицо говорило Пруиту: "Перед тобой настоящий вояка, который не боится разговаривать с солдатами на их же языке, не выбирает выражений и понимает своих ребят". - У меня в роте все налажено как часы, - продолжал Хомс. - И пусть только какая-нибудь сука попробует этот порядок поломать! Если же солдат служит на совесть, ни в чем не проштрафился и делает то, что я ему приказываю, внакладе он не останется. В моей роте легко продвинуться, потому что у меня нет любимчиков. Я лично слежу за тем, чтобы каждый получал, что заслуживает - ни больше, ни меньше. Ты, Пруит, начинаешь в моей роте с нуля, и, чего ты добьешься, зависит только от тебя самого. Ясно? - Так точно, сэр. - Отлично. - И Хомс сурово кивнул. Милт Тербер следил за разговором, развивающимся по давно известной ему схеме. "Король вскричал: "Ус...ся!" - вспомнилось Терберу из детства. - И двадцать тысяч подданных присели меж колонн. Ведь слово королевское для подданных - закон!" Он улыбнулся Пруиту неуловимым движением бровей, и из-под маски по-прежнему серьезного лица на секунду выглянул злорадно ликующий тролль. - Чтобы получить в моей роте повышение, - все так же сурово продолжал Хомс, - солдат обязан знать свое дело. Он обязан служить. Он обязан доказать мне, что знает службу как свои пять пальцев. Он вскинул глаза на Пруита: - Ясно? - Так точно, сэр. - Отлично, - сказал капитан Хомс. - Это хорошо, что ясно. Самое главное, чтобы командир и подчиненные понимали друг друга. - Откинувшись на спинку стула, он дружелюбно улыбнулся Пруиту: - Что ж, рад принять тебя на борт, Пруит, как сказали бы на флоте. Хорошему солдату в моей роте всегда найдется место, и мне приятно, что ты к нам перевелся. - Спасибо, сэр. - Что ты скажешь, если я временно назначу тебя ротным горнистом? - опросил Хомс, закуривая. - Кстати, я видел на прошлогоднем чемпионате твой бой с Коннорсом из восьмого полевого. Прекрасный бой, замечу. Прекрасный. Тебе просто не везло. Мне тогда показалось, что во втором раунде ты вполне мог его нокаутировать. - Спасибо, сэр, - сказал Пруит. Капитан Хомс разговаривал с ним уже совсем по-свойски. Вот оно, началось, подумал Пруит; что ж, приятель, ты сам напросился, сам теперь и решай. Только лучше пусть решает Хомс. - Если бы я в начале сезона знал, что ты в нашем полку, я бы тебя перетащил к себе еще в декабре, - улыбнулся Хомс. Пруит ничего не ответил. Он не услышал, а скорее почувствовал, как слева от него брезгливо фыркнул Тербер. А тот придвинул к себе стопку бумаг и углубился в них с нарочито отсутствующим лицом человека, который сам трезв и поэтому делает вид, что не имеет никакого отношения к своему пьяному приятелю. - Мне бы сейчас пригодился хороший трубач. - И Хомс снова улыбнулся. - У нашего штатного горниста пока опыта маловато, а учеником к нему пришлось назначить одного полного болвана. Его опасно оставлять на строевой, того и гляди кого-нибудь подстрелит. - Хомс засмеялся и поглядел на Пруита, словно приглашая посмеяться вместе с ним. Милт Тербер продолжал молча изучать бумаги, но брови у него дрогнули - это он предложил назначить Сальвадоре Кларка учеником горниста после того, как тот чуть не застрелил себя в карауле. - Автоматически получишь РПК, - добавил Хомс. - Я прикажу старшине завтра же утром все оформить. Он выжидательно замолчал, но Пруит, не отвечая, смотрел в открытое окно, куда солнце посылало насмешливые колкие лучи, и гадал, скоро ли до капитана дойдет: ему не верилось, что здесь до сих пор ничего про него не знают. Еще недавно чистая и свежая рубашка уже намокла, прилипала к телу. - Я, конечно, понимаю, - терпеливо улыбнулся Хомс. - РПК - это не бог весть что, но все сержантские должности у нас заняты. Правда, у двух сержантов истекает контракт, - добавил он. - Они следующим пароходом должны вернуться на континент. Но это только через месяц. Жалко, спортивный сезон кончается, - продолжал он, - а то ты бы мог начать тренироваться хоть сегодня. Но ничего не поделаешь, февраль уже весь расписан, а с первого марта сезон закрывается. Зато, - он улыбнулся, - раз ты в этом году не будешь выступать за полк, тебя осенью допустят на товарищеские - выступишь за роту. Ты в этом году видел на чемпионате кого-нибудь из моих парней? У нас есть сейчас несколько очень способных, и я уверен, первое место нам снова обеспечено. Насчет двух-трех ребят я бы хотел с тобой посоветоваться. - Я в этом году вообще не был на соревнованиях, сэр, - сказал Пруит. - Вообще? - переспросил Хомс, не веря своим ушам. - Как это не был? - Замолчав, он посмотрел на Пруита с любопытством, потом перевел понимающий взгляд на Тербера. - Объясни мне, Пруит, - мягко сказал он, взяв со стола тщательно заточенный карандаш и внимательно его изучая, - как получилось, что ты целый год прослужил у нас в полку и никто о тебе ничего не знал? Ведь я тренер команды боксеров, тебе это прекрасно известно, а наша команда - чемпион дивизии. Почему же ты ни разу не подошел ко мне? Пруит переступил с ноги на ногу и глубоко вздохнул. - Я боялся, вы захотите включить меня в команду, сэр, - сказал он. И подумал: вот и все, самое страшное позади. Теперь пусть Хомс выпутывается, как умеет. На душе стало легко. - А почему бы нет? - недоуменно спросил Хомс. - Команде нужны хорошие боксеры. У тебя к тому же полусредний, а мы в этой категории хромаем. Если в этом году проиграем, то только из-за полусреднего. - Я, сэр, потому и ушел из двадцать седьмого, что бросил бокс, - сказал Пруит. Хомс снова метнул на Тербера понимающий взгляд, но на этот раз, как бы извиняясь, что раньше ему не верил. - Бросил бокс? - переспросил он. - Из-за чего? - Вы, наверно, знаете про случай с Дикси Уэлсом. сэр. - Пруит услышал, как Тербер отложил свои бумаги, и почувствовал, что старшина ухмыляется. Хомс невинно поглядел на него широко раскрытыми глазами. - Дикси Уэлс? Первый раз слышу. А что там было? И Пруиту пришлось рассказать ему, рассказать им обоим всю эту историю. Расставив ноги по стойке "вольно" и заложив руки за спину, он стоял перед ними и рассказывал, понимая, что его рассказ никому не нужен, потому что оба они давно все знают. Но он был вынужден играть роль, навязанную ему Хомсом, и потому рассказывал. - Да, очень неприятный случай, - сказал Хомс, когда Пруит замолчал. - Твое состояние вполне можно понять. Но что поделаешь, бокс опасный спорт и всяко бывает. Если стал боксером, надо быть готовым и к такому. - Вот поэтому я и решил бросить бокс, сэр. - Но с другой стороны, - продолжал Хомс уже не слишком дружелюбно, - что же будет, если все боксеры начнут так рассуждать? - Все не начнут, сэр. - Знаю, - еще менее дружелюбно сказал Хомс. - Чего же ты от нас хочешь? Чтобы мы запретили бокс из-за того, что пострадал один боксер? - Нет, сэр, я же не говорил, что... - Ты еще потребуешь, чтобы и войну прекратили из-за того, что, мол, погиб один солдат, - не слушая его, продолжал Хомс. - Для нас здесь, вдали от родины, бокс - важнейшее средство поддержания морального духа. - Я вовсе не хочу, чтобы бокс запретили, сэр, - сказал Пруит, понимая, что поневоле говорит глупости. - Но мне непонятно, - упрямо добавил он, - зачем человеку заниматься боксом, если он не хочет? Глаза капитана странно поскучнели и с каждой секундой становились все равнодушнее. - И поэтому ты перевелся из двадцать седьмого? - Так точно, сэр. Они там пытались заставить меня вернуться в бокс. - Понятно. Казалось, Хомс мгновенно утратил всякий интерес к этой беседе. Он взглянул на часы и неожиданно вспомнил, что в 12:30 у него верховая прогулка с женой майора Томпсона. Хомс встал и взял со стола свою шляпу, лежавшую на ящичке с надписью "Входящая корреспонденция". Шляпа была замечательная, настоящий "Стетсон", из дорогого мягкого фетра, с полями, загнутыми вверх спереди и сзади, складки четырех одинаковых заломов сходились на макушке в острый пик, снизу вместо предписанной пехотинцам узкой тесемки под затылок - широкий ремешок под подбородок, как у кавалеристов. Рядом со шляпой лежал стек, с которым капитан никогда не расставался. Он взял со стола и стек, Хомс не всю жизнь был пехотинцем. - Что ж, - сказал он равнодушно, - ни в одном уставе не написано, что солдат обязан заниматься боксом, если он этого не хочет. Здесь никто на тебя давить не будет, сам увидишь. Это тебе не двадцать седьмой полк. Я в подобные методы не верю. Кто не хочет, того мы в свою команду не берем. Он направился к двери, но вдруг резко обернулся: - А почему ты ушел из горнистов? - По причинам личного характера, сэр, - ответил Пруит, прячась за словом "личный", потому что никто не имеет права совать нос в личную жизнь человека, даже если этот человек - рядовой. - Но тебя же перевели по рапорту начальника, - напомнил Хомс. - Что ты там натворил? - Нет, сэр, никаких неприятностей у меня не было. Причины личного характера, сэр, - снова повторил он. - А-а, понимаю. - Хомс не был готов к такому повороту и в замешательстве смотрел на Тербера, не зная, с какого бону подступиться к этим "причинам личного характера". Тербер, до сих пор с интересом следивший за разговором, почему-то безучастно уставился в стенку. Хомс кашлянул, но Тербер и ухом не повел. - А вы ничего не хотите добавить, сержант? - пришлось наконец спросить Хомсу напрямик. - Кто? Я? Да, сэр, конечно! - со всегдашней взрывной яростью откликнулся Тербер. Им вдруг овладело крайнее возмущение. Брови резко изогнулись - две гончие, готовые прыгнуть на зайца. - Пруит, какое звание у тебя было в команде горнистов? - РПК и четвертый спецкласс, - ответил Пруит, испытующе глядя на него. Тербер повернулся к Хомсу и выразительно поднял брови. - Это как же понять? - изумленно спросил он Пруита. - Ты что, до того любишь маршировать, что отказался от; приличного звания и перешел занюханным рядовым в обычную стрелковую роту? - Никаких неприятностей у меня там не было, - твердо сказал Пруит. - Или, может, тебе стало противно брать в руки горн? - ухмыльнулся Тербер. - У меня были причины личного характера. - Это уж командиру решать, какого они характера, - немедленно одернул его Тербер. Хомс кивнул. Тербер со сладкой улыбкой спросил: - Так, значит, ты перевелся не потому, что мистер Хьюстон назначил первым горнистом этого парнишку Макинтоша, а не тебя? - Не я перевелся, а меня перевели, - пристально глядя на него, сказал Пруит. - По причинам личного характера. Тербер откинулся на спинку стула и фыркнул. - Ведь вроде взрослые люди, служат в армии, а ведут себя как дети. Дались им эти переводы! Когда-нибудь вы, дурачье, поймете, что за хорошее место надо держаться. Взаимный антагонизм наэлектризовал воздух в канцелярии. Оба забыли про Хомса. Пользуясь своим правом командира, он вмешался. - У меня такое впечатление, Пруит, - небрежно сказал он, - что ты рвешься прослыть большевиком. Таким в армии рассчитывать не на что. Уверяю тебя, строевая служба в нашей роте намного тяжелее, чем жизнь в команде горнистов. - Я служил на строевой и раньше, сэр. В пехоте. Так что это меня не пугает. Врешь, голубчик, подумал он, еще как пугает. Почему так легко заставить человека соврать? - Что ж... - Хомс многозначительно помолчал. - Я думаю, у тебя будет возможность это доказать. - Но он больше не был расположен шутить. - Ты не первогодок и должен знать, что в армии человек существует не сам по себе. Каждый несет свою долю ответственности. Моральной ответственности, которая выходит за рамки уставов. Взять, к примеру, меня. На первый взгляд я сам себе хозяин, но это только на первый взгляд. В армии, какой бы высокий пост ты ни занимал, над тобой всегда есть начальник еще выше, который разбирается во всем лучше тебя... Сержант Тербер все оформит и определит тебя во взвод. О должности горниста больше не было сказано ни слова. Хомс повернулся к Терберу: - Сержант, у вас есть ко мне еще что-нибудь? - Да, сэр, - рявкнул Тербер, молча внимавший отвлеченным рассуждениям Хомса. - Ротные фонды, сэр. Надо все проверить и составить отчет. Завтра утром мы должны его сдать. - Вот и проверьте, - распорядился Хомс, хладнокровно игнорируя инструкцию, согласно которой к ротным фондам допускались только офицеры. - Подготовьте отчет, а я завтра приду пораньше и подпишу. У меня нет времени вникать в подробности. Это все? - Никак нет, сэр, - со злостью ответил Тербер. - Остальным займитесь сами. Если что-нибудь срочное, подпишите за меня и отправьте. Я сегодня уже не вернусь. - Он сердито посмотрел на Тербера и повернулся к двери, даже не глянув в сторону Пруита. - Есть, сэр, - вне себя от бешенства процедил Тербер и во всю мощь своих легких рявкнул так, что стены тесной комнаты затряслись; - Смир-р-р-но! - Вольно. - Хомс прикоснулся кончиком стека к шляпе и вышел. Через минуту в открытое окно донесся его голос: - Сержант Тербер! - Я, сэр! - проревел Тербер, подскакивая к окну. - Что за грязь кругом? Сейчас же убрать территорию! Посмотрите, что здесь такое. И вон там. И там, у мусорного ящика. Это казармы или свинарник?! Все вычистить! Немедленно! - Есть, сэр! - проревел Тербер. - Маджио! Щуплый Маджио возник перед окном, как чертик из табакерки. - Я, сэр! - Маджио, - сказал Хомс, - ты почему в майке? Сейчас же надень рубашку. Ты не на пляже. - Есть, сэр. Сейчас надену. - Маджио! - проревел Тербер. - Собери кухонный наряд, и чтобы вылизали всю территорию! Не слышал, что приказал командир? - Так точно, старшой, - покорно ответил Маджио. Тербер положил локти на подоконник и проводил взглядом широкую спину Хомса, который шагал через поднятую по команде "смирно" четвертую роту. "Вольно!" - раскатился по двору голос Хомса. Когда капитан прошел, одетые в голубое фигуры опять уселись на землю, и занятия возобновились. - Кавалерист выискался! - пробормотал Тербер. - Вылитый Эррол Флин [известный в 40-х годах американский киноактер, прославившийся исполнением ролей ковбоев в вестернах], только в два раза жирнее! - Он вразвалку подошел к своему столу и злобно ткнул кулаком в твердую с плоским верхом форменную шляпу, висевшую на стене. - Если бы я свою так загнул, он бы меня быстро на строевую сплавил, сволочь. - И он снова вернулся к окну. Хомс поднимался по наружной лестнице в штаб полка, направляясь в кабинет подполковника Делберта. У Тербера была своя теория насчет офицеров: надень погоны на агнца божьего, и он тоже станет сволочью. Офицеры вертят тобой как хотят, а ты пикнуть не смей. Потому-то они такие гады. Но из-за лестницы штаба на него застенчиво поглядывало сквозь подъездные ворота окно спальни в доме Хомса. И, может быть, сейчас, за этим темным окном, стройная и высокая, она неторопливо высвобождает из одежды свое молочно-белое тело блондинки, готовясь принять душ или лечь в ванну, снимает с себя одну вещь за другой, как на стриптизе в ночных "абаках. Может даже, у нее в спальне сейчас мужчина. Горячее желание распирало его, как будто в груди надувался огромный воздушный шар. Он отвернулся от окна и сел за стол. Пруит ждал, стоя неподвижно возле стола, вконец измотанный, усталый. Напряжение от борьбы с собственным страхом и от неподчинения власти было слишком велико - из-под мышек все ползли и ползли вниз медленные струйки пота. Воротник, такой свежий в восемь утра, раскис, рубашка на спине промокла насквозь. Осталось совсем немного, уговаривал он себя. Еще чуть-чуть, и вздохнешь свободно. Тербер взял со стола какую-то бумагу и принялся ее читать, как будто в комнате никого не было. Когда он наконец поднял глаза, лицо его обиженно скривилось от изумления и негодования, точно стоявший перед ним человек проник в канцелярию без его ведома. - Ну? - сказал Милт Тербер. - Какого черта тебе здесь надо? Пруит невозмутимо смотрел на него, не отвечая. Оба молчали, оценивая друг друга, как противники-шахматисты перед началом партии. На лицах никакой явной неприязни, просто холодный извечный антагонизм. Они были точно два философа, которые взяли за основу одну и ту же подсказанную жизнью предпосылку и с помощью неопровержимых аргументов пришли к диаметрально противоположным умозаключениям. Но эти умозаключения, как братья-близнецы, все равно были одна плоть и кровь. Молчание нарушил Тербер. - А ты, Пруит, все такой же, - саркастически оказал он. - Так ничему и не научился. Как говорил один знаменитый остряк, куда ангел побоится приблизиться, дурак вломится с разбегу. Шею в петлю ты сам сунешь, главное, чтобы кто-то подвел тебя к виселице. - Кто-то вроде тебя? - При чем здесь я? Ты мне нравишься. - А я в тебя просто влюблен. Кстати, ты тоже нисколько не изменился. - Сам полез в петлю! - Тербер печально покачал головой. - Ты же именно это и сделал, неужели не понимаешь? Какого черта ты отказался пойти в команду Динамита? - Я думал, ты не любишь спортсменов и нестроевиков, - заметил Пруит. - Конечно, не люблю. А тебе не приходило в голову, что сам я, в общем-то, тоже не строевик? Меня же не гоняют по плацу с винтовкой. - Да, я об этом думал. И мне до сих пор непонятно, почему ты так ненавидел наших ребят-трубачей. - А потому, - ухмыльнулся Тербер, - что нестроевики и спортсмены - одного поля ягода. И те, и эти увиливают от строевой. Строевики из них все равно бы не получились, вот они и примазываются где полегче. - И, как ты, портят жизнь кому могут? - Нет. Опять не угадал. Я никому жизнь не порчу. Я всего лишь, так сказать, орудие в руках шутницы-судьбы. Иногда мне самому это не нравится, но я ведь не виноват, что меня бог умом не обидел. - Не всем так везет. - Это точно, - кивнул Тербер. - Не всем. Что и обидно. Ты сколько в армии? Пять лет? Пять с половиной? Не первогодок сопливый, пора бы и ума набраться. Если, конечно, это входит в твои планы. - А может, я не хочу набираться ума. Тербер лениво достал зажигалку и не спеша прикурил. - У тебя было прекрасное место, - сказал он, - но ты ушел из горнистов, потому что этот выродок Хьюстон, видите ли, задел твое самолюбие. А теперь, - продолжал он, четко выговаривая каждое слово, - ты дал от ворот поворот Хомсу, когда он пригласил тебя в свою команду. Ты зря отказался, Пруит. Служить под моим началом не сахар. - Я солдатское дело знаю и могу ужиться с кем угодно. Так что рискну. - Предположим, ты хороший солдат. А кому это надо? Быть хорошим солдатом - одно, а служить в армии - совсем другое. Думаешь, если ты хороший солдат, ты получишь в этой роте сержанта? Это после того, что ты сегодня выкинул? Тебе здесь даже РПК не светит. Кому-кому, а тебе. Пруит, прямой смысл быть в армии спортсменом. Про тебя бы писали во всех местных газетенках, стал бы знаменитостью. А настоящий солдат, солдат-строевик, из тебя все равно не выйдет. Никогда в жизни. А на тот случай, если все же передумаешь и пойдешь в боксеры, я тебя заранее предупреждаю: Динамит может носиться со своими спортсменами сколько угодно, но ротой заправляют не они. И запомни, Пруит, ты больше не в первой роте, а в седьмой. И старшина здесь я. Это _моя_ рота. Конечно, командиром считается Хомс, но он такой же тупой болван, как остальное офицерье. Только и умеет, что подписывать бумажки, скакать на лошади, звенеть шпорами и напиваться до блева в этом их заблеванном клубе. Настоящий хозяин здесь - я. - Да? - Пруит усмехнулся. - Что-то не похоже. Если хозяин ты, то почему столовкой заведует Прим? Почему на складе всю работу делает Лива, а сержантом числится О'Хэйер? Если хозяин ты, тогда почему здесь почти все сержанты - боксеры из команды Хомса? Не пудри мне мозги. Глаза Тербера медленно налились кровью. - Ты пока и половины всего не знаешь, парень, - усмехнулся он. - Посмотрю я, что ты скажешь через месяц-другой. И не то увидишь. Ты же еще не знаком с Галовичем, Хендерсоном и Доумом. Он вынул изо рта сигарету и, нарочито затягивая каждое движение, несколько раз ткнул ее в дно пепельницы. - Важно другое. Не будь у Хомса такой няньки, ка" я, он бы собственными соплями захлебнулся. - Он со злостью растер окурком угольки в пепельнице, потом лениво, как сонно потягивающийся кот, поднялся из-за стола. - Так-то. По крайней мере насчет друг друга нам с тобой все ясно, верно? - Насчет себя мне давно все ясно, - сказал Пруит. - А вот ты что за фрукт, я пока не понял. Мне кажется... Он услышал шаги в коридоре и замолчал, потому что этот разговор касался только их двоих, его и Тербера, и постороннему - будь то офицер или солдат - незачем было его слышать, Тербер улыбнулся ему. - Вольно, вольно, вольно, - раздалось в дверях. - Можете не вставать, - добавил тот же голос, хотя Тербер и Пруит уже стояли. В канцелярию стремительно вошел человечек ростом даже ниже Пруита. Его прямая, как шомпол, спина, казалось, не поспевает за быстро семенящими ногами. Коротышка был одет в щегольскую, сшитую на заказ офицерскую форму с погонами второго лейтенанта. Увидев Пруита, он остановился. - А я ведь тебя не знаю, солдат, - сказал коротышка. - Фамилия? - Пруит, сэр, - Пруит оглянулся на Тербера. Тот криво усмехнулся. - Пруит, Пруит, Пруит, - трижды повторил коротышка. - Ты, наверно, новенький, переводом. Потому что я такой фамилии не знаю. - Переведен сегодня из первой роты, сэр, - оказал Пруит. - А-а. Так я и думал. Раз мне фамилия неизвестна, значит, солдат не из этой роты. Я три недели как проклятый зубрил описок личного состава, зато