девятого номера была открыта, и оттуда выходил техник-сержант морской пехоты, на рукаве у него под шевронами была горизонтальная планка, а не привычное пехотное "коромысло". Он на ходу завязывал галстук. Было удивительно, как Пруит мгновенно уловил в нем все до последней мелочи и как все это сразу стало ему важно. Пока сержант шел по коридору, он не отрываясь смотрел ему вслед. Лорен вышла почти тотчас за сержантом и быстро зашагала по коридору, выстукивая "шпильками" отрывистое стаккато. Он увидел ее с резко отозвавшейся в сердце внезапностью, как будто это был снимок в натуральную величину, который поймал ее в движении, а она потом сошла с фотографии прямо в коридор - одна рука с зажатой между пальцами белой пластмассовой фишкой придерживала на спине расстегнутое платье, в другой была полная до верху бутылка с коричневой жидкостью, которую она, чтобы не пролить, слегка покачивала из стороны в сторону, как официантка, несущая чашку с кофе. Она шла очень быстро и, проходя мимо Пруита, чуть отвела плечи в сторону, пытаясь разминуться с ним в узком, забитом людьми коридоре. - Эй, - окликнул он ее, - Лорен! - Привет, дорогой. - Эй! Подожди! Куда ты? - Мне некогда, котик. Ко мне до тебя еще человека три-четыре. Она вдруг увидела его и остановилась. - Ой, это ты? Привет! Ну как ты там? - Она взглянула в конец коридора. - Как я? - И это все, что она может ему сказать? Он лихорадочно искал, что бы ей ответить, время бежало, а в голове не было ни одной мысли. - У меня все прекрасно, - запинаясь, сказал он. - А ты как? - Вот и хорошо. - Она глядела в конец коридора. - Котик, ты загляни ко мне... - Она посмотрела на свои часики, - ну, скажем, через полчаса, а? Раньше я никак не смогу, миленький. - Да? - У Пруита свело горло, будто он проглотил что-то вяжущее. - Послушай, - ему пришлось напрячь все силы, чтобы выговорить это. - Послушай, ты меня помнишь? - Конечно, помню, глупый. - Она прислонилась к стене и глядела в конец коридора. - Ты думал, я могу тебя забыть? Мне просто сейчас некогда разговаривать, миленький. Ты бы зашел через полчаса, давай так и договоримся. - Ладно, бог с ним. Не надо. - Он отступил на шаг, все еще ничего не соображая. - Наверное, все равно бы ничего не вышло, - сказала Лорен. - Через полчаса будет уже целая очередь. Человека четыре, не меньше. - Ясно. Миссис Кипфер мне объяснила, что ты тут нарасхват. Бог с ним. Не буду тебя отвлекать. - Знаешь что, - она обвела глазами коридор, - их здесь вроде никого нет. Может, я сумею пропустить тебя без очереди. Хочешь? - Мне твои одолжения не нужны. Она перестала смотреть в конец коридора и взглянула на него, в глазах ее появилось беспокойство, они ожили, ожили в первый раз за все это время, как будто она только сейчас увидела, что перед ней не просто очередной клиент. - Ну зачем ты так? А на что, собственно, ты рассчитывал? - Не знаю. - Ты пришел в неудачное время, вот и все. Я же здесь не развлекаюсь. Это моя работа, сам понимаешь. - Твоя работа? - повторил он. - А ты забыла? Три дня назад приходил тут к тебе один. До утра остался. И твердо обещал, что сегодня придет снова. На всю ночь. Помнишь? Это же я, он самый. Мы тогда с тобой целых три часа в постели проговорили. - Конечно, помню. - Ничего ты не помнишь. Забыла даже, как меня зовут. - Почему же? Конечно, помню. Ты Пру. Ты меня тогда еще спросил, почему я этим занялась, и я тебе рассказала. Вот видишь? Я все помню. - Вижу, - сказал он. - Знаешь что, иди сейчас в девятый номер и жди меня. Я буду через пять минут. Ты пока можешь там раздеться. - Нет, спасибо. Если не возражаешь, я лучше подожду, когда ты будешь посвободнее. Поточный метод меня никогда особенно не привлекал. Она сделала шаг, чтобы уйти - в третий раз, - но вернулась и посмотрела ему в глаза. И все же взгляд ее продолжал скользить куда-то в сторону. - Из этого тоже ничего не выйдет. Пру, - мягко сказала она. - Со мной сегодня уже договорились на всю ночь. - Что? - Во рту у него совсем пересохло, и он пожевал губами, чтобы накопилась слюна. - В ту ночь ты ничего такого не говорила. Ты тогда сказала... Зачем ты мне морочишь голову? - Я тогда не знала. Сегодня день получки, забыл? - терпеливо объясняла она. - Я за один такой день могу набрать вот этих жетонов, - она помахала перед ним белой пластмассовой фишкой, - больше, чем за весь оставшийся месяц. А сегодня здесь будет гулять большое начальство из Шафтера, и они заранее сняли чуть ли не весь дом. Утром позвонили миссис Кипфер и специально просили, чтоб она меня на ночь не занимала. - Но ты же мне обещала, черт возьми! - возмутился он. - Почему ты ей не сказала? - Остановись, подумал он, зачем ты клянчишь? Разве ты не чувствуешь, когда тебе не рады? Ты уже потерял почти все, хочешь потерять и это? - Послушай, - у Лорен лопнуло терпение, - неужели ты не можешь понять? Когда приезжает начальство, миссис Кипфер все закрывает. Думаешь, офицерам понравится, если их здесь увидят солдаты? Ну и стерва, подумал он, ну и подлюга эта миссис Кипфер, все ведь знала! - А мне наплевать, понравится им или не понравится! Я на это плевал, поняла? Здоровенный солдат в гражданском, такой толстый, что вполне мог бы быть первым поваром, энергично работая локтями, протиснулся между ними и двинулся дальше. Пруит с надеждой посмотрел на него. - Эй, ты, рожа! Ослеп, что ли? Куда прешь, болван?! - рявкнул Пруит, но толстый даже не обернулся. Паразиты! - подумал он, - и не облаешь никого, чтоб они все сдохли! - Тебя бы все равно сюда не впустили, - говорила Лорен, - даже если бы я отказалась. А я бы только потеряла на этом деньги. Шафтерские всегда платят много. Кидают деньги пачками. Что им какие-то пятнадцать долларов? Девушки за одну такую ночь зарабатывают больше, чем за целую неделю. Мне самой обидно, Пру, но что я могла сделать? - Тебе обидно? А мне, думаешь, как? Ей обидно, - повторил он. - Ей очень обидно. Я ждал этой ночи как не знаю чего! - Что с тобой, Пруит? - подумал он. - Заткнись. Где твоя гордость? - Ну извини. А вообще, почему ты вдруг решил, что у тебя на меня какие-то права? Ты мне, между прочим, не муж. - Да уж, это я как-нибудь понимаю. Господи, Лорен, но почему? - Мы тут с тобой разговариваем, а мне каждая минута стоит восемьдесят центов... - Какие большие деньги! Ай-я-яй! - ...и на ночь меня все равно никто не отпустит. Я тебе предлагаю, давай пропущу тебя без очереди. Только говори быстро, хочешь или нет? Мне из-за этого и так придется чуть ли не на уши встать. Все правильно, подумал он. Женщины очень практичный народ. - Ну? Что ты молчишь? - торопила она. Он смотрел на нее, на ее рот, слишком большой на худом, почти детском лице, которое сейчас нетерпеливо хмурилось, и ему хотелось сказать ей, чтобы она шла со своим предложением куда подальше, сказать, чтоб она катилась к черту, а потом повернуться и уйти из этого сумасшедшего дома. Но вместо этого он услышал свой голос, произнесший: "Хорошо", и возненавидел себя за это слово. - Вот и отлично. Иди в девятый номер. И раздевайся. Я только сдам жетон и вернусь. И тотчас ушла, очень быстро, а он смотрел, как она торопливо несется по коридору, лавируя в толпе, словно бегун, огибающий препятствия в кроссе по пересеченной местности. Какой-то солдат протянул руку и остановил ее, она улыбнулась, что-то ему сказала, потом рассердилась и побежала дальше. Еще один Пруит, подумал он. Потом прошел в девятую комнату, чувствуя, как пустота в нем постепенно заполняется гневом, но гнев непрерывно просачивается наружу. Он сел на кровать. Картина, которую он рисовал себе, когда шел сюда, до сих пор стояла у него перед глазами, и от этого в душе все было мертво. Он услышал в коридоре ее шаги. Но когда он поднял глаза, дверь уже захлопнулась, чиркнула молния, и платье полетело на стул. Она вдруг остановилась и непонимающе посмотрела на него. - Ты даже не разделся? - Что? А, да, действительно. - Он встал с кровати. Казалось, Лорен сейчас расплачется. - Я же тебе сказала, чтобы ты разделся, пока я хожу. Господи! Я тебя пустила вперед, без очереди, просто по знакомству, а ты даже не хочешь мне помочь. Пруит стоял и глядел на нее. Он не мог выдавить из себя ни слова. - Ладно, не сердись, - наконец сказал он. - Дай мне на тебя посмотреть. - Хорошо. Он протянул ей три доллара. Она откинула влажные волосы, падавшие на неспокойные, торопливые глаза, плоский островок между тугими маленькими грудями поблескивал от пота. - Ты же знаешь, в день получки время ограничивают. Гортензия может постучать в любую минуту. Он выпрямился, глядя на нее. Глухая боль, от которой занемели скулы, поползла вниз, опустилась по спине вдоль позвоночника и тяжело осела в желудке кислым комком. Она лежала раздетая на кровати, нетерпеливо ждала и, повернув голову, с раздражением смотрела на него. - Ты мог бы прийти ко мне завтра. И остался бы на всю ночь... Миленький, постарайся побыстрее. Иначе придется отложить до следующего раза. И тотчас, будто в подтверждение ее слов, в дверь бесцеремонно постучали, и Гортензия заорала: - Девятый номер, закругляйтесь! Мисс Лорен, время вышло. - Сейчас! - крикнула Лорен. - Ну постарайся же, - задыхаясь, шепнула она. - Иначе я должна отдать тебе корешок чека и перенести это на другой день. Стараться ради чего? - К черту. - Он встал, вынул из брюк носовой платок в вытер пот со лба. - Что с тобой сегодня? - Наверно, слишком много выпил. - Он надел брюки. Потом надел рубашку. Потом снова вытер платком лицо. Ботинки надевать было не надо. - Очень жалко, что так получилось, Пру. Правда. - Чего ты извиняешься? Ты сделала, что могла. Все очень профессионально. Когда Лорен протянула ему картонную карточку - корешок чека - и сдачу, она была похожа на школьницу, которая провалилась на экзаменах и попала в список исключенных. Ей хотелось восстановить свою репутацию. - Придешь завтра? - Вряд ли. - Пруит поглядел на лежащие у него на ладони полтора доллара: завтра хватило бы заплатить за такси. - Не завтра, так в другой раз, в монастырь можешь пока во уходить. Он порвал картонную карточку пополам и аккуратно положил на кровать. - Отдай это какому-нибудь другому трехминутнику. Я насчет своей потенции не волнуюсь. - Если ты так решил, то пожалуйста. - Да, я так решил. - Ладно. Все. Я должна идти. Может, еще увидимся. Глядя, как она одевается и уходит, он надеялся, она скажет что-нибудь еще, что-то важное, ему хотелось, чтобы она сделала попытку к примирению, которую сам он сделать не мог. Даже в минуту гнева он не хотел разрушать то, что между ними было. Она остановилась у двери, оглянулась на него, и он понял, что она ждет от него первого шага. Но он не мог. Это должна была сделать она. Но она тоже не могла. И ушла. Он кончил одеваться в одиночестве. От испарений пота воздух в комнате был душный и влажный, как перед грозой, но, когда он вышел в коридор, там оказалось не лучше, и тяжелая, так и не выплеснувшая накопленную энергию, слишком густая кровь стучала у него в висках и глазах. Его лицо было налито этой кровью, на спине рубашки и сзади на брюках уже расплылись пятна пота. Да, подумал он, раньше с тобой такого не случалось. Что-то в тебе изменилось. То ли ты стал хуже, то ли лучше. Он чувствовал себя разбитым и был очень зол. Проходя по коридору, он увидел Морин. Она вышла из своей комнаты передохнуть и стояла в дверях. Кто-то сумел пронести ей бутылку, и Морин была сильно навеселе. - Ха! Посмотрите, кто пришел, - пробасила она. - Привет, малютка. Чего это мы такие мрачные? Не можешь попасть к своей единственной и неповторимой? - Хочешь, зайду к тебе? - К кому? Ко мне?! Малютка, а что случилось с твоей Принцессой-на-горошине? - Ну ее к черту. Я лучше пойду к тебе. - Принцессу, бедняжку, сегодня на части рвут. Солдатики по любви истосковались. Черт, почему я не похожа на девственницу? Мужикам нынче требуются не шлюхи, а матери. Чтоб было за кого прятаться. Тебе надо жениться, малютка, вот что. - Хорошо. Давай поженимся. Морин перестала зубоскалить и внимательно посмотрела на него. - Нет, жена тебе не нужна. А вот выпить тебе надо, ой как надо! Я же вижу, что с тобой. - Чего ты там видишь? Ты даже не знаешь, в чем дело. - Со мной такое тоже бывает, только у меня это раза два-три в неделю. А в году пятьдесят две недели, вот и умножь на пятьдесят два. И так всю жизнь. Ты мне голову не морочь, малютка. Старуха Морин соображает. - Так ты пойдешь со мной? Или не хочешь? - Пойти можно, только легче тебе от этого не станет. Бери-ка ты, малютка, свои денежки, чеши в ближайший бар и надерись в доску. Тебе только это поможет. Я знаю. - Ты что, ясновидящая? Я у тебя совета не прошу. - А я его все равно тебе даю. - Можешь оставить себе. - Помолчи. И слушай, что я говорю. - Хорошо, молчу. Говори. - Вот я и говорю. Я знаю, что это такое. Как будто тебя запихнули в ящик, а он тебе на два размера мал, и воздуха там ни черта, и ты уже задыхаешься, а вокруг все смеются, веселятся, тру-ля-ля, песни, пляски. Вот что сейчас с тобой. Она посмотрела на него. - Ну предположим, - смущенно сказал Пруит. - Валяй дальше. - Дальше? Значит, так... Со мной это все время. И выход только один - напиться в доску. Я на себе проверила. Ты, главное, усвой: никто в этом не виноват. Это все система. И винить некого. - Такое не очень-то усвоишь. - Точно. Это трудно. Потому и надо расслабиться и напиться. А иначе никогда не усвоишь. Понял? - Ладно. Пойду напьюсь. Только по дороге попрощаюсь с миссис Кипфер. Скажу ей все, что я думаю насчет бандерш с хорошими манерами. Старая курва! - Ни в коем случае. С миссис Кипфер даже не связывайся, понял? Ты и рта раскрыть не успеешь, как она вызовет патруль. Хочешь прокуковать месяц в тюрьме? Лучше иди и напейся. - Ладно, - сказал он. - Ладно. Слушай, и что, неужели ничего нельзя сделать? Может, все-таки... - Нет. Ничего. Потому что никто не виноват. Все дело в нашей системе. Ты должен усвоить: никто не виноват. - Я в это не верю. - Он положил трешку назад в бумажник. - Но все равно. Я тебя понял. - Вот и хорошо. А теперь давай чеши. Ты, может, думаешь, я тебя усыновила? Мне тут некогда с тобой лясы точить. - Иди к черту, - улыбнулся он. - Следующий! - заорала Морин, едва он закрыл дверь. Он все еще улыбался, когда миссис Кипфер любезно открыла ему дверь на лестницу, и он без всякого труда сдержал себя, не сказал ей ни слова и только ухмыльнулся. Ты должен запомнить: никто не виноват, все дело в системе, внушал он себе. Чего ты ждал в день получки? Что тебя встретят с духовым оркестром? Что будет эскорт мотоциклистов? Она просто занята, вот и все. Представь себе, что в день большой распродажи ты зашел в универмаг к своей девушке и хочешь поболтать с ней за прилавком, а вокруг покупатели вот-вот измордуют друг друга до смерти. - Все дело только в этом, - сказал он ступенькам лестницы. - Она должна зарабатывать себе на жизнь. Как того требует наша система. Что, не правда? Все дело только в этом, сказал он себе. Но жесткий, плотный, кислый комок гнева, осевший в желудке, так и лежал там, непереваренный. Наверное, Морин права. Тебе надо напиться. Надо напиться и успеть рассиропиться, пока ты не перестал верить ее словам. И нечего заговаривать себе зубы, не поможет. Чего ж удивляться, что в этой треклятой стране, в этом треклятом Двадцатом Веке столько алкоголиков! Какое все-таки имя! Лорен! Идеальное имя для проститутки - романтичное, аристократическое и очень женственное. Лорен прелестная, девушка честная, Лорен - жемчужина Хоутел-стрит! Как тебе могло прийти в голову, что это - красивое имя, что это - имя женщины? - ядовито подумал он. Что ж, раз так, он пойдет на угол к ресторану "У-Фа", вот куда. Он пойдет в бар, тот, что в подвале, и пропьет там свои тринадцать пятьдесят, тогда посмотрим, как мы будем себя чувствовать. А как мы будем себя чувствовать? Великолепно - вот как. А потом он сядет на автобус и поедет на Ваикики, где обещал быть Маджио, у того там сегодня встреча с его голубым приятелем Хэлом, потому что сегодня день получки, а Маджио уже раздал долги и остался без гроша. Вот мы их и проведаем. И еще слегка выпьем за их счет. Чем черт не шутит, если он здорово напьется, то, может, тоже сумеет подцепить себе какого-нибудь "клиента"? Все остальное он уже пробовал. Что ему мешает провести разведку и в этом направлении? 24 Искать Маджио на Ваикики ему не понадобилось. Маджио сидел у стойки в баре ресторана "У-Фа". Когда Пруит остановился в дверях битком набитого, пьяно орущего бара, ему захотелось расхохотаться во все горло от безумной радости, как хохочет смертник, которому неожиданно отсрочили казнь: маленький итальяшка восседал на кожаном загривке высокого табурета, точно жокей-победитель, окруженный болельщиками, и, снисходительно улыбаясь неистовствующей у его ног толпе, о чем-то спорил с барменом по-итальянски. Пруит глядел на Маджио, и на душе у него теплело. Лекарство, прописанное Морин, не смогло бы так согреть. - Эй, салага! - крикнул ему Анджело и помахал рукой. - Эй! Я здесь. Иди сюда. Это я! Пруит с трудом протиснулся ближе к стойке, чувствуя, как губы у него расползаются в улыбке. - Дышать-то хоть можешь? - спросил Анджело. - Нет. - Залезай ко мне на плечи. Отсюда все видно. И есть чем дышать. Шикарно я устроился, да? - Ты же собирался поехать на Ваикики. - А я и поеду. Это пока просто так, маленькая артподготовка. Сам-то не хочешь слегка подготовиться, салага? - Не возражаю, - пропыхтел Пруит, все еще проталкиваясь к стойке. - Эй, бамбино! - крикнул Анджело бармену. - Принеси-ка этому бамбино стаканчик артподготовки. Этот бамбино мой лучший друг. Ему срочно нужна артподготовка. Потный ухмыляющийся бармен приветливо кивнул и отошел к другому концу стойки. - Этот бамбино тоже воевал с Гарибальди! - крикнул Анджело ему вдогонку. - Обслужи по первому классу, он иначе не привык. Я его уже выдрессировал, - сказал он Пруиту. - Мыс этим бамбино вместе воевали у Гарибальди. Я ему сейчас рассказывал, какой отличный памятник отгрохали нашему Гарибальди американцы на Вашингтон-сквер. - Откуда у тебя деньги, шпана? Днем ты, по-моему, говорил, что гол как сокол. - Так и было. Честно. Просто случайно встретил одного из пятой роты, а он мне был пятерку должен, я у него в сортире выиграл. Я ему и говорю, давай два пятьдесят, будем квиты. Теперь вот маленькая артподготовка, а потом поеду на Ваикики, там будет работа посерьезней. - Рассказывай своей бабушке. - Не веришь? Посмотри мне в глаза. Такие глаза могут врать? Эй, бамбино, - крикнул он, перегнувшись через стойку. - Давай быстрее! Можешь спросить у бамбино, - он снова повернулся к Пруиту, - спроси его, такие глаза могут врать? Мы с ним вместе воевали у Гарибальди. - Чего ты несешь? Этот твой бамбино еще молодой мужик, он даже у Муссолини не успел бы повоевать, не то что у Гарибальди. А ты, между прочим, уже косой. - Ну и что? При чем тут косой? Заткнись, он сюда идет, - Маджио кивнул на приближающегося бармена. - Этот, бамбино - бамбино что надо, - громко сказал он Пруиту, когда бармен поставил на стойку стакан. - Привет, бамбино, - сказал Пруит. - Ну как, много голубых нынче выгнал? - Нет, нет. Нет, - бармен развел руками, показывая, какая в баре толпа. - Сегодня их нет. День получки. Большая работа, видишь? - Бамбино, - сказал Анджело, - это прекрасный памятник. Невероятной красоты. Бармен покачал мокрой от пота головой: - Хорошо бы увидеть. - Как мне тебе его описать? - продолжал Анджело. - Такая красота! Когда я работал на складе "Гимбела", я каждую получку, в субботу, возлагал к этому памятнику венок, вот до чего он красивый. - Гарибальди, - бармен улыбнулся. - Хороший человек. Мой дед воевал с Гарибальди. - Вот, пожалуйста, - Анджело поглядел на Пруита. - Понял? - Он повернулся к бармену и показал пальцем на Пруита: - Этот бамбино тоже с ним воевал. - Говоришь, клал к памятнику цветочки? - ехидно улыбнулся Пруит. - Может, заодно и голубиное дерьмо соскабливал? - Нет. Дерьмо я поручил своему ассистенту. - Гарибальди воевал за свободу, - сказал бармен. - Правильно, бамбино, - кивнул Анджело. - Заткнись, - прошептал он Пруиту, когда бармен отошел от них. - Хочешь мне все испортить? Я же настраиваю бамбино, чтобы он выдал нам артподготовку за бесплатно. - Пошел твой бамбино к черту. У меня тринадцать пятьдесят в кармане. Настрой его, чтобы напоил нас на все. - Это другой разговор. Чего ж ты сразу не предупредил? - Нужно только оставить восемьдесят центов на такси, а остальное можем пропить. Если я снова опоздаю утром на построение - мне гроб. - Гроб с музыкой, - поправил Анджело. - Старик, ты ведь прав. Без трепа. Эта наша армия у меня в печенках сидит. Только подумать! Гарибальди... Джордж Вашингтон... Авраам Линкольн... Франклин Делано Рузвельт... Гарри Купер... А с другой стороны - наша армия! - Или, к примеру, генерал Макартур, - сказал Пруит. - И его сын, тоже генерал Макартур... Или, скажем, наш прежний главнокомандующий. - Верно. Или Великая хартия вольностей... или Декларация независимости... Конституция... Билль о правах... Четвертое июля... - Рождество, - подсказал Пруит. - Верно. Или, например, Александр Македонский. И сравни с нашей дерьмовой армией! Все, больше об этом ни слова. Сил моих нету! - Силы будут. Надо только еще раз настроить бамбино и расширить артподготовку. - Во-во. Смотри-ка, а ты уже соображаешь. А что, может, поедешь потом со мной на Ваикики? Тринадцать пятьдесят - это не разговор, надолго не хватит. - Может, и поеду. Если сначала хорошо настроим артподготовку. Вообще-то я голубые компании не люблю. Мне там каждый раз хочется кому-нибудь врезать в морду. - Брось ты, они хорошие ребята. Просто немного чудные. Со сдвигом. Зато артподготовку настроят на всю ночь. - Думаешь, кого-нибудь мне найдешь? - заколебался Пруит, хотя в душе давно знал, что поедет. - Конечно. Папа Хэл найдет тебе кого надо. Чего ты раздумываешь? Поехали. Пруит посмотрел по сторонам. - Я же сказал, что поеду. Не ори. И хватит об этом, честное слово! Между прочим, я и так собирался туда. Думал, посижу здесь, потом поеду искать тебя на Ваикики. А что это за бурда у нас в стаканах? - Джин с лимонадом. - Это же только бабы пьют. Давай лучше возьмем виски. Деньги пока есть. - Хочешь виски - пей виски. Я пью джин, у меня впереди серьезная работа. На Ваикики буду пить коктейли с шампанским. Да, старик, я там только это и пью. Из "У-фа" они вышли в половине одиннадцатого. Кроме мелочи на обратную дорогу, у Пруита оставалось два доллара. Они решили доехать до Ваикики на такси. Срезав угол, перешли через Кинг-стрит к стоянке возле японской женской парикмахерской и встали в хвост очереди, облепившей стоянку густой толпой, почти такой же густой, как в баре. Сегодня всюду была толкучка, даже у японской парикмахерской. - Это ж обираловка, - пьяно сказал Анджело. - Платить пятьдесят центов с рыла, чтобы проехать три мили до Ваикики. До Скофилда тридцать пять миль, а берут столько же. На такси оно, конечно, лучше, чем в вонючем автобусе. Особенно в получку. Грабят нашего брата солдатика. Все кому не лень. Такси, в которое им наконец удалось сесть, было уже набито пассажирами, ехавшими до Ваикики, были заняты и заднее, и оба откидных сиденья. Они влезли вперед рядом с таксистом и захлопнули дверь. Шофер тотчас ловко и быстро вырулил со стоянки, освобождая место следующему такси, подпиравшему их сзади. Машина легко влилась в поток автомобилей и медленно заскользила в сторону Пауахи мимо чередующихся светлыми и темными пятнами баров и публичных домов, обогнула квартал и снова выехала на Хоутел-стрит. - Давай, пока едем, объясню тебе, что к чему. - Анджело пьяно вздохнул. - Это хорошо, что ты в гражданском, а не в форме, - добавил он. - Да? Интересно. А чем плохо, если в форме? Я, например, форму люблю. - Зато они не любят. - Анджело ухмыльнулся. - Не дай бог, увидят какие-нибудь их интеллигентные приятели и не так поймут. Могут даже подумать, что они бегают за солдатами. - Вот еще новости. В Вашингтоне и в Балтиморе это никого не останавливало. - Так то ж большие города. Гонолулу - деревня. Здесь все друг друга знают. А у тебя что, тоже были дела с голубыми? - Да нет. Просто мы с одним парнем в Вашингтоне иногда чистили их, тех, кто побогаче. Такие в полицию не заявляют. Один раз замахнешься, они сами деньги отдают. Такси медленно тащилось по запруженной машинами Хоутел-стрит, сиявшей огнями, как луна-парк. Они ехали мимо крытой галереи неподалеку от АМХ, где возле тиров собралась толпа солдат и одни стреляли из электрических пулеметов по светящимся самолетикам, другие ждали своей очереди, чтобы пьяно облапить грудастую японку в гавайском костюме и сфотографироваться с ней на фоне пальм, нарисованных на куске холста. На будке фотографа висела вывеска: "Привет с Гавайских островов". - А в Гонолулу их не почистишь, - сказал Анджело. - Они с деньгами на улицу не выходят. Слишком много солдатни. - Я знаю, - кивнул Пруит. - Их здесь надо приманивать. Как рыбу на блесну, понял? Черт! - пьяно прорычал он. - С которыми на улице познакомишься, даже стакан не поставят. Зачем им зря деньги тратить? Они себе и за так парня найдут, солдат полный город. Я раньше пробовал приманивать уличных, но потом поумнел, набрался опыта. За все в мире надо платить. Пока опыта не наберешься, расплачиваешься собственной глупостью. А когда тебя чему не надо научат, платишь тем, что уже умеешь. Или дружбой. Но платить обязан все равно. Это мой принцип. Про это даже в книжках пишут, я сам в одной читал. Такси на черепашьей скорости проползло мимо стоящего впритык к АМХ ларька, где торговали горячими сосисками к где собравшаяся возле фотоавтомата очередь вылезла даже на тротуар, и без того заполненный толпой. Сразу за фотоавтоматом тянулся широкий, усаженный пальмами газон перед зданием АМХ, а напротив светился "Черный кот", куда сейчас тоже было не протолкнуться. На газоне валялись в отключке несколько пьяных. - Но сегодняшняя компания - это не уличные, - сказал Анджело. - Они народ солидный. Ходят с чековой книжкой, наличными не платят. Пруит смотрел в окно на газон. - Как в получку на шахтах. - Во-во. Старик, это ж было золотое дно. А теперь все уже не то. Настоящим охотникам вроде нас с тобой теперь не развернуться. В "Таверне" половина нашей роты ошивается. Сам увидишь. Можно подумать, у нас там сторожевой пост. Гарис оттуда не вылезает, Мартучелли - тоже. Нэпп, Родес... - Что, и Академик? - Пруит растерянно улыбнулся. - И он тоже? - Конечно. И Ридел Трэдвелл, и Бык Нейр, и Джонсон. Блум с Энди тоже чуть не каждый вечер заваливаются. Кого ни назови! Все равно как слет однополчан. - Балда этот Энди! Я же ему говорил, чтоб он туда не совался. Особенно с Блумом. Анджело пожал плечами: - Все равно все туда ходят. Черт бы их побрал! Я думаю, пора организовать профсоюз, ей-богу. Надо же как-то защищать права охотников-профессионалов вроде нас с тобой. А то больно много конкурентов развелось. Всякие недоучим и примазавшиеся. Такси свернуло в темный тоннель на Ричардс-стрит, слева остались автозаправка Ван Хэм-Янга и Палас-сквер, а впереди замаячили огни Кинг-стрит. - Это ты про меня. Я и есть примазавшийся. - Не-е. Ты - другое дело. Я тебя приму в профсоюз. Чего там! Сам буду за тебя взносы платить. Знаешь, а эти голубые забавный народец. Вот Хэл, например. Отличный был бы парень, только яду в нем очень много. Все на свете ненавидит. И всех. То есть кроме меня, конечно. По-моему, его самого бесит, что он такой. Я давно ломаю себе голову, все пытаюсь их понять. А если кого про это спросишь, сразу говорят, ты, мол, сам голубой, и таких надо бить смертным боем. Я лично так не считаю. Которые это говорят, наверно, терпеть их не могут. - Я их не люблю, - задумчиво сказал Пруит. - Не то чтобы терпеть не могу, но не люблю. Мне в их компаниях неприятно. - Он замолчал. - Почему-то сразу стыдно делается. - Он снова помолчал. - А чего стыдно, не знаю. - Я тебя понимаю. Со мной то же самое. А в чем дело, тоже не могу сообразить. Они все говорят, они такими родились. Говорят, сколько себя помнят, всегда были такими. - Это уж я не знаю. Таксист покосился на них и в первый раз за все время открыл рот: - Мура это все. Вы, ребята, лучше меня послушайте. Я сам тоже служил. Мой вам совет, держитесь от них подальше. Будете с ними якшаться - сами такими станете. А им только это и надо. Молодых ребят портить - это у них; первое дело. Они от этого удовольствие получают. Я их, тварей, ненавижу. Поубивал бы всех. - Да, мне тоже говорили, - кивнул Анджело. - Но этот мой знакомый ничего такого со мной не пытался. - Я их ненавижу, - повторил таксист. - Ненавидишь, ну и ненавидь, - сказал Пруит. - А нас учить не надо. Сами разберемся. Мы же тебя не учим, как жить. - Ладно, молчу, - сказал таксист. - Не лезь в бутылку. - А мне все же интересно, они действительно такие от рождения? - Анджело неподвижно смотрел в окно, неторопливое, плавное движение машины действовало на него умиротворяюще, оно на время отгораживало сидевших в такси от пьяного шумного разгула дня получки; глядя в окно, они ощущали себя лишь сторонними наблюдателями и постепенно трезвели. Пруит это тоже чувствовал. После лихорадочно бурлящей Хоутел-стрит скупо освещенная многоугольная площадь, где размещалось большинство муниципальных учреждений, казалась безлюдной. Они проехали мимо зыбко чернеющих в темноте зданий федерального правительства и суда, потом мимо Дворца, спрятанного слева за стеной деревьев, потом справа остались Земельное управление и церковь Кауайахао, улица снова начала сужаться, слева промелькнули городская библиотека и муниципалитет - все давно закрыто на ночь, - а они ехали и ехали по Кингу, углубляясь в постепенно сгущающуюся темноту и отдаляясь от центра города. - Насчет того что от рождения, это я не знаю, - сказал Пруит. - Зато знаю, что многие отличные ребята, когда уходят бродяжить, становятся голубыми, потому что рядом нет женщин. Старые бродяги часто берут в попутчики молодых парней. Вот это я действительно ненавижу. Ребята еще молоденькие, ничего не соображают, а те гады этим пользуются. Хьюстон, это который начальник горнистов, как раз такой. Потому я и ушел из горнистов. Из-за него и его херувимчика. - Верно, - поддакнул таксист. - Они все на один лад. С ними держи ухо востро, а то не успеешь оглянуться, тоже своим сделают. Сволочи! - А где ты научился так трубить? - спросил Анджело. - Сколько я слышал разных горнистов, так, как ты, никто не умеет. - Не знаю. У меня это как-то само получается. Мне горн всегда нравился. - Пруит смотрел в окно на черный сгусток темноты, скрывавший очертания Томас-сквер. - Жалко, ты больше не горнишь, - сказал Анджело. - Обидно. - Давай об этом не будем. Поговорили, и хватит, ладно? - Как хочешь. И оба погрузились в тишину, в прохладный покой неторопливо скользившей машины. Они чувствовали, что таксиста подмывает поговорить еще, дать совет, но он не хочет заводить разговор первым, боится, что они подумают, будто эта тема его очень волнует. А сами они молчали. Они сошли перед отелем "Моана" и снова окунулись в жаркую гудящую кутерьму дня получки, снова стали частью толпы. - Дальше дойдем пешком, - сказал Анджело. - Если подкатим к самым дверям, они еще подумают, мы при деньгах. - Он шагнул на тротуар, повернулся и поглядел на таксиста, который уже выруливал от обочины. - Ха! Смешно. - Что смешно? - Да таксист этот. Если бы он так не разорялся, я бы точно решил, что он голубенький. Я их сразу отличаю. Пруит засмеялся: - Может, он потому их и ненавидит. Может, боится, что по нему видно. "Таверна Ваикики" тоже была набита битком. Орали здесь чуть потише, вели себя чуть сдержаннее, но все равно было набито битком. - Я подожду на улице, - сказал Пруит. - Ты пока сходи посмотри, там они или нет. - Да ты чего? Ты же здесь уже бывал. Пойдем вместе. - Бывать-то бывал. Но без денег не пойду. - У тебя же есть деньги. - На эти деньги даже стакана не купишь. Что мне, по-твоему, зайти и выйти, если их тут нет? Я не пойду. Буду ждать тебя здесь. - Как хочешь. Знаешь, пока ехали, я почти протрезвел. Анджело растолкал толпу и протиснулся в дверь "Таверны". Пруит остался на улице, прислонился к фонарному столбу и, засунув руки в карманы, разглядывал прохожих. Из подсвеченного разноцветными лампами маленького зала рядом с баром сквозь гул разговоров и звяканье стаканов неслась музыка - пьяный пианист играл что-то классическое. Пруит когда-то слышал эту вещь. Но как она называется, он не знал. Мимо прошло несколько хорошо одетых, вполне респектабельных женщин, они оживленно разговаривали с мужчинами, которые явно были моложе их и очень походили на солдат. Вот что тебе нужно, Пруит, сказал он себе. Богатая дамочка-туристка. У таких женщин денег куры не клюют. И тратят они их не задумываясь. Эта мысль взбудоражила его, у него даже засосало под ложечкой. Но он вспомнил про Лорен и про "Нью-Конгресс", и радостное возбуждение опять осело в желудке плотным кислым комком. Черт побери, ты, кажется, тоже успел протрезветь, подумал он. Имеет ли мужчина право изменять любимой женщине, если она проститутка и при условии, что встречаться он будет только с богатыми туристками, исключительно ради денег? Есть над чем подумать, Пруит. Загляни на досуге в "Правила хорошего тона". Он все еще размышлял об этом, когда за стеклянной дверью "Таверны" появился Анджело и махнул ему, чтобы он входил. - Он здесь, - сказал Анджело. - И уже нашел одного для тебя. Пройдя через бар - неброская богатая обстановка, удвоенные зеркалами пирамиды стаканов, вылощенные, вежливые бармены, рядом с которыми ощущаешь себя человеком второго сорта, - Пруит вслед за Маджио вышел на террасу. В кабинке за столиком на четверых, ярко очерченные светом на фоне темного вздымающегося моря, сидели двое мужчин. Один - высокий и поджарый, с крошечными седыми усиками и коротко стриженной седой головой, глаза у него ярко блестели. Другой - очень крупный, с плечами во всю ширину стола и с намечающимся вторым подбородком. - Это Пруит, - сказал Анджело. - Я вам про него, говорил. Мой кореш. Это Хэл, - он показал на худого, - тот самый, я тебе рассказывал. А это Томми. - Привет. - В резком металлическом голосе Хэла проскальзывал какой-то акцент. - Здравствуй, Пру, - сказал Томми густым басом, как из бочки. - Ничего, если мы тебя будем так называть? - Пожалуйста. - Пруит сунул руки в карманы. Потом вынул их. Потом прислонился к стене кабины. Потом опять встал прямо. - Что же вы, мальчики, стоите? - сказал Хэл с необычной, неамериканской интонацией. - Присаживайтесь. Начинается, подумал Пруит. И сел рядом с толстяком Томми. - Я тебе про Томми рассказывал, - сказал Анджело. - Он был дружком Блума. - О-о, - Томми самодовольно улыбнулся. - Вы только послушайте. Я скоро стану знаменитостью. - Но они с ним расплевались, - добавил Анджело. - Да, - сухо сказал Томми. - Ошибиться может любой. Этот ваш Блум - дрянь. Мало того, что скотина, еще и сам голубой, как майское небо. Хэл довольно засмеялся. - Что будете пить? - Коктейль с шампанским, - ответил Маджио. Хэл опять засмеялся: - Тони - прелесть! Всегда только коктейли с шампанским! Мне даже пришлось купить шампанское и научиться их готовить. Тони у нас гурман с замашками артиста. Святой Антоний Маджио, покровитель шампанского. - Бред, - сказал Томми. - Бред сивой кобылы. Хэл радостно захохотал: - Наш милый друг не любит католиков. Он сам был когда-то католиком. Лично меня католики раздражают не больше, чем все остальные. - Я их ненавижу, - заявил Томми. - А я ненавижу американцев, - улыбнулся Хэл. - Я сам когда-то был американцем. - Зачем же ты тогда здесь живешь? - спросил Пруит. - Затем, мой дорогой, что, как это ни грустно, я должен зарабатывать себе на жизнь. Ужасно, правда? Но если уж мы об этом заговорили, то я не считаю Гавайи настоящей Америкой. Как и многие другие места, Гавайи стали Америкой не по собственному выбору, а в силу необходимости. Острова необходимы американским вооруженным силам. Как и все другие язычники, гавайцы с самого начала были обречены на обращение в христианство, причем в самую отвратительную его разновидность. - Пру, ты что будешь пить? - перебил Томми. - Коктейль с шампанским, - ответил за него Маджио. Томми бросил на итальянца уничтожающий взгляд и снова посмотрел на Пруита. - Да, - сказал Пруит. - Наверно, можно коктейль. - Ты меня извини, - улыбнулся Хэл. - Когда меня увлекает разговор, я забываю обо всем на свете. Даже о еде. Хэл подозвал официанта, заказал коктейли, потом опять повернулся к Пруиту. - Мне интересен твой тип интеллекта. Я люблю разговаривать с такими людьми. Они поддерживают мою угасающую веру в человечество. У тебя пытливый ум, остается только направить его в нужное русло. - Меня никуда направлять не надо, - сказал Пруит. - У меня есть собственное мнение. Обо всем. Включая гомиков. Сидевший напротив него Маджио предостерегающе замотал головой и нахмурился. Томми в это время смотрел в сторону. Хэл тяжело вздохнул: - Зачем же так грубо? Это неприятное слово. Мы, конечно, к нему уже привыкли, но все-таки. Я понимаю, тебе сейчас немного не по себе. Первый раз в нашей компании... Пруит заерзал на стуле и поднял глаза на бесстрастное лицо официанта, который ставил перед ними коктейли. - Да, - сказал он. - Верно. Мне, конечно, все это непривычно. Я просто хотел, чтобы сразу начистоту. Я не люблю, когда меня поучают. - О! - Хэл поднял брови. - Это мне уже нравится. - Послушай-ка, Хэл, - резко вмешался Томми. - Ты случайно не забыл, для кого мы его пригласили? Для меня или для тебя? - Конечно, для тебя, моя радость. - Хэл улыбнулся. - Просто мне интересно поговорить с новым человеком. - Говори на здоровье. Только, ради бога, не разыгрывай перед ним спектакль. Он по складу не интеллектуал. Пру, дорогой, я правильно говорю? - Наверно, правильно. Я ведь даже до восьмого класса не доучился. - Хэл - учитель французского, - вставил Маджио. - В колледже преподает. Что-то вроде частной школы. Учит детей богатых родителей. А Томми работает где-то в центре. Он про свою работу не любит говорить. Томми, где ты все-таки работаешь? - Маджио опять энергично помотал головой и подмигнул Пруиту. - Я писатель, - сказал Томми. - Это понятно, - кивнул Маджио. - Но ты ведь и на работу ходишь, да? - В настоящее время мне действительно приходится работать, - сухо подтвердил Томми. - Но это временно. Как только я накоплю достаточно денег, я целиком посвящу себя литературе. А где я работаю, не важно. Мне эта работа все равно не нравится. - Я и то ничего о нем не знаю, - сказал Хэл. - Даже где он живет. Он мне ничего о себе не рассказывает. А мне лично все равно, кто что обо мне знает. Кстати, принято считать, что учитель французского чуть ли не обязан быть таким. И это меня вполне устраивает. И между прочим, я даю сугубо частные уроки. Ни в какой школе я не преподаю. Ни в школе, ни "в чем-то вроде школы", - он улыбнулся Анджело. - Но, как я уже говорил, я не путаю работу и удовольствие, и эти кошмарные потомки миссионеров никаких претензий ко мне пока не имеют. Более того, я думаю, им втайне даже нравится, что я такой. Предполагается, что если ты нанял детям такого учителя, то, значит, ты человек светский,