это очень смешно, и спросили, сколько он решил гулять в отпуске. Про Толстомордого не было сказано ни слова. И он потом еще довольно долго трепался с ними о вольной жизни гражданского человека. Он и сам не знал, на что он, собственно, надеялся. Во-первых, он, конечно, надеялся, что застанет здесь кого-нибудь из роты. Про строительство дзотов он не знал. Он понимал, что заявляться сюда рискованно, но надеялся, что никто из роты его не заложит. Заложить мог бы только Айк Галович, но Айк в "Бубон" не ходил. От Розы он узнал, что Старого Айка поперли. Должно быть, на следующий день после моего ухода, прикинул он. И еще Роза рассказала, что Тербера должны произвести в офицеры; если он что-то и слышал об этом в те девять дней, пока ждал встречи с Толстомордым, ему это, наверно, не запало в память. Новый командир, похоже, не такой уж плохой парень, сказала Роза. Чем больше они говорили, тем больше он тосковал. Надо было крепко держать себя в руках, чтобы не напиться. Он готов был голову дать на отсечение, что на Макапуу ребятам сейчас сурово - строить дзоты на голой скале, еще бы! Но странно, вместо того чтобы радоваться, что он избавлен от этой суровой жизни, он разволновался и ему захотелось сию же минуту оказаться на Макапуу вместе с остальными. Он просидел в "Бубоне" часов до десяти. Чтобы виски не ударил в голову, ел обильно сдобренные луком и горчицей котлеты, которые Чарли готовил на кухне за баром, и, хотя они были минимум на треть из хлеба, убеждал себя, что давно не пробовал ничего вкуснее. В шести кабинках и за четырьмя столиками было много матросов, но ни одного солдата. Солдаты тепель совсем не плиеззай, сказал Чарли. Потом пришел нынешний "постоянный" Розы, штаб-сержант из полевого артиллерийского, и Роза - раскосые китайские глазки, а нос и рот совершенно португальские, - вихляя обалденно симпатичной, манящей попкой, какие бывают, пожалуй, только у наполовину китаянок, наполовину португалок, оставила Пруита в одиночестве у стойки и, когда не надо было разносить пиво, сидела со своим штаб-сержантом в отдельной кабинке. А Чарли все жаловался, что из-за эти дулацкие дзоты вся бизнеса плохо, ланьше такой маневла не было, быстлее бы концилось, тогда холосо будет. Пруит уже собрался уходить, когда Роза случайно вспомнила, что накануне маневров, да, в самый последний вечер, заглядывал Цербер и спрашивал про него. Здорово он их разыграл, сказала она. Что им передать Церберу, если тот опять зайдет? И Роза и Чан с интересом ждали его ответа. - Скажите, что я здесь был, - не задумываясь, ответил он. - Скажите, я очень по нему соскучился, прямо-таки жить без него не могу. Еще скажите, что я его тоже ищу, - добавил он, - и, если он хочет со мной встретиться, пусть почаще заглядывает сюда. Роза и Чан кивнули. Они не удивились. Они привыкли к этим сумаседсим солдатам. Алмия, цего тут сказесь? В алмии все сумаседсие, мозги набеклень. Домой он добрался около двенадцати. Он снова поехал на автобусе, а не на такси. Может, потому, что в автобусе было легче чувствовать себя свободным человеком: ведь люди, с которыми он ехал, могли ходить куда им вздумается и не дергались каждый раз, когда видели на углу полицейского Он убрал пистолет в стол, а запасные патроны переложил из кармана в коробку. Когда в полтретьего вернулись Жоржетта и Альма, он уже спал. 48 Если бы Роза не сказала ему про Цербера, он, наверное, больше не появился бы в "Бубоне". Один раз еще ничего: заглянул, послушал свежие сплетни и ушел. Но соваться туда снова - зачем искушать судьбу? И все-таки он опять поехал. В общей сложности он был там пять раз и только в свой последний приезд наконец-то встретился с Тербером. Отправляясь в город, он каждый раз брал с собой пистолет и запасные патроны, а когда возвращался, клал все обратно в письменный стол. Жоржетта и Альма были в полной уверенности, что он никуда не выходит из дома. Они заметили, что настроение у него улучшилось, но не догадывались почему. Из осторожности он ездил туда не слишком часто. Что-то вселяло в него надежду, что Тербер все уладит. Уж что-что, а улаживать Тербер умел, как никто. И он упорно ездил снова и снова, но при этом ни разу не рискнул наведаться туда два дня подряд, настолько искушать судьбу не осмеливался даже он, несмотря на все свое упорство. Первые три раза он съездил впустую, потому что рота все еще сидела на Макапуу и строила дзоты. Чарли держался стойко, хотя уже склонялся к мысли, что работа на Манапуу не кончится никогда. В промежутках между разговорами со своим штаб-сержантом из полевого артиллерийского волновалась даже Роза. В четвертый раз он приехал вечером 28 ноября, то есть в тот самый день, когда они вернулись с Макапуу, и застал в "Бубоне" всю честную компанию - мужественные, загорелые, руки в заскорузлых мозолях, ногти потрескались, лица свежие после бритья; Вождь Чоут (уже не капрал, а штаб-сержант), Энди с Пятницей, сержант Линдсей, капрал Миллер, Пит Карелсен, каптенармус Малло, Академик Родес, Бык Нейр и куча новеньких, мобилизованных по призыву. Было даже забавно, что призывники так быстро освоились в роте и тоже облюбовали "Бубон". Все ребята отлично выглядели, даже призывники. Увидев его, "старики" радостно загалдели. Все хлопали его по плечу и улыбались, будто он выиграл полковой чемпионат по десятиборью. Старка среди них не было. Жалко, он очень хотел его повидать. Ребята угощали, и он еле отбился, а то бы споили. Тербер в тот вечер не пришел, а сам он ни с кем о нем не заговаривал. И он рискнул и назавтра поехал туда опять, хотя это было опасно. Он был уверен, что никто его там не заложит. А кроме того, у него было предчувствие, даже больше чем предчувствие, хотя никто из ребят тоже не сказал про Цербера ни слова. Из вчерашних были не все, но, пока он там сидел, одни приходили, другие уходили, кто-то заглядывал в "Бубон" перед визитом к миссис Кипфер, кто-то - после; одни шли в номера "Сервис", другие в "Риц", третьи еще куда-нибудь, потому что сегодня был праздник, сегодня они разговлялись после шести недель поста в пустыне. О Цербере опять никто не заговорил. Он пил пиво, поглядывал на дверь и старался не думать о том, что кое-кто из них сейчас пойдет в "Риц" или уже вернулся оттуда и, может быть, только что побывал в постели с Жоржеттой. Но руки у него все равно вспотели. Тербера он увидел, казалось, даже раньше, чем тот появился возле распахнутой настежь входной решетчатой двери. Тербер не вошел в бар. Он туда даже не заглянул. Лениво прошел мимо и исчез из виду. Судя по всему, никто больше его не заметил. Пруит выждал несколько минут, допил пиво и только тогда вышел на улицу. Тербер стоял на углу и, прислонившись к стене, курил. - Ха, чтоб я сдох! - сказал он. - Кого я вижу! - Не изображайся. - Я думал, ты уже в Штатах. - Роза ничего тебе не передавала? Ты с ней говорил? - Да, сегодня днем. Я знал, что ты рано или поздно объявишься. - Ладно. Ты мне скажи, какой расклад? - Давай-ка лучше отойдем подальше. - Тербер усмехнулся. - Здесь не самое удачное место для разговоров. Особенно когда в кармане нет увольнительной. - У меня есть пропуск в гарнизон. - Пропуска отменили в первый же день маневров. Да и мне ни к чему, чтобы новенькие видели, как их старшина якшается с самоволкой. Ребята еще совсем свежие, к армии не привыкли. Они перешли улицу и вошли в другой бар, ничем не отличавшийся от "Бубона" и точно так же набитый солдатами из другой точно такой же роты, с той только разницей, что эти ребята служили в 8-м артиллерийском. Они взяли виски, и Тербер заплатил за обоих. - Какого черта ты не вернулся, когда начались маневры? - сердито сказал Тербер. - Все было бы заметано. - Не мог. У меня тогда еще рана не зажила. Валялся с дыркой в боку. Какой расклад с Толстомордым? Догадались, что это моя работа? - Какой еще Толстомордый? - Джадсон. Ты прекрасно знаешь. Толстомордый Джадсон. Кончай придуриваться. - Джадсон? Первый раз слышу. - Не ври. Может, скажешь, в гарнизоне про него тоже никто не знает? Чего ты темнишь? Хватит изображать из себя великого разведчика. Для меня это не игрушки. Они говорили понизив голос, и их разговор тонул в шумных выкриках разгулявшихся артиллеристов. Прежде чем ответить, Тербер осторожно скользнул взглядом по бару. - Хорошо, все тебе сейчас объясню, - сказал он. - А потом делай как знаешь. Только сначала спрячь свою пушку поглубже или хотя бы наклонись вперед. Торчит из-под пиджака, за милю видно. Пруит торопливо наклонился над столиком и, покосившись по сторонам, запихнул пистолет глубже в брюки. - Неудобный он очень, под пиджаком не спрячешь, - пояснил он. - Так торчал, что могу тебе даже модель назвать. "Кольт-38" полицейского образца. - "Смит и Вессон". - Это детали. Клеймо я не разглядел. - Ну ладно, хватит, - сказал Пруит. - Говори, какой расклад. - Надумал сорвать главный приз? Решил брать медведя, так, что ли? - Если ты про тюрьму, то я туда возвращаться не собираюсь. Хватит валять дурака, говори серьезно - какой расклад? - Я вижу, ты все-таки хочешь вернуться, - сказал Тербер. - В тюрьму я не вернусь. - Ты это уже говорил. - И могу повторить. Тербер помахал официантке, чтобы им принесли еще виски. - Про Джадсона никто ничего не знает. Вернее, тебя не подозревают. - Откуда ты знаешь? - Полной гарантии, конечно, нет. Но из ВП к нам никто не приходил и про тебя никто не спрашивал. Если бы тобой заинтересовались, давно бы начали наводить справки. Это уж факт, могу поклясться своей репутацией. - Какой еще репутацией? - насмешливо спросил Пруит, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает его. - Репутацией сексуального гиганта, балда, - ухмыльнулся Тербер. - Значит, я могу вернуться, - сказал Пруит. - Но знаешь, что я тебе скажу? Больше никогда в жизни не буду охотиться ни на скунсов, ни на хорьков. - Все не так просто, как ты думаешь. Если бы ты вернулся, когда маневры только начались, отделался бы десятком внеочередных, я бы это как-нибудь уладил. Но ты прогулял шесть недель. Росс, конечно, болван, но тут уж даже я не смогу втереть ему очки. Это минимум дисциплинарный трибунал. - В тюрьму я не вернусь ни за что, - быстро возразил Пруит. - Лучше буду всю жизнь прятаться на этих треклятых Гавайях. - Я тебе голову морочить не буду, - сухо сказал Тербер. - Я мог бы сказать, что ты отделаешься двумя неделями на "губе", но это было бы вранье. Тебя могут отдать не то что под дисциплинарный, но даже под специальный. Если попадешь под дисциплинарный, считай, пронесло. В сводках ты числишься в самоволке шесть недель. Если повезет и не загремишь под специальный, на дисциплинарном тебе влепят по максимуму. - То есть месяц в тюрьме. - С лишением двух третей денежного содержания, - кивнул Тербер. - А ты вполне можешь попасть под специальный. У тебя уже есть одна судимость. Но даже на специальном получишь не больше двух месяцев, это я гарантирую. - Могут дать и все шесть. - Нет. Гарантирую, что больше двух не дадут. А вообще, думаю, смогу тебе устроить дисциплинарный. - Тогда не вернусь. - Не понимаю, на что ты рассчитываешь? Тебя же не было черт те сколько времени. - Я сам не знаю, на что я рассчитываю. Знаю одно - в тюрьму я не сяду. Даже на месяц! Все, привет семье! Тербер выпрямился на стуле. - Как хочешь. Ничего лучше предложить не могу. Росс на тебя зол как черт. Он думает, ты слинял ему назло, чтобы промотать маневры. Пруит посмотрел на него с недоумением: - А до маневров? Меня же не было целую неделю еще до маневров. - Про это он не знает. - Как не знает?.. - А вот так! Лысый тебя не отмечал. Я был в отпуске, а он меня заменял. И он тебя не отмечал. Тянул, пока я не вернулся. И мне некуда было деться: либо надо было подавать рапорт задним числом, либо тянуть эту волынку дальше. - Но ведь до твоего возвращения я отсутствовал всего три дня. - Ты не строй иллюзий, - ядовито сказал Тербер. - Сам бы я ничего для тебя делать не стал. В первый же день отметил бы, что тебя нет. Когда ты перевелся в нашу роту, я сразу понял, что ты плохо кончишь. И ты как был дураком, так дураком и останешься. Даже не знаю, какого дьявола я сюда приперся и с тобой разговариваю. - Это потому, что тебе стыдно, - усмехнулся Пруит. - Тебе стыдно, что будешь офицером. Тербер фыркнул. - Я за себя никогда не стыдился. И сейчас не стыжусь. Стыд не сам по себе возникает, его вызывают искусственно. Если человек соображает, что он делает, ему не бывает стыдно. - В какой книге ты это вычитал? - Будь я поумнее, я бы сюда вообще не пришел. Пруит промолчал. Он больше не пытался выяснить, почему ему подарили четыре дня, и он не хотел углубляться в этот разговор, чтобы не уличить Тербера в откровенном вранье. Тогда ему самому было бы стыдно. - Ты, наверно, думаешь, я ничего не ценю, - наконец сказал он. - Люди все одинаковые, - фыркнул Тербер. - Никто ничего не ценит. Я вон даже себя самого не ценю, а ведь сколько сделал себе хорошего. - Человек обязан сам за себя решать. - Все за себя сами и решают. И всегда неправильно. - Ты не был в тюрьме, ты не знаешь. Там на моих глазах человека убили. Забили до смерти. - Сам небось напросился. - Напросился или нет, дело не в этом. Никто не имеет права так измываться над людьми. - Права-то, может, и не имеют, но никого это не останавливает, - усмехнулся Тербер. - Да, действительно, тот парень сам напросился. Но это все равно не дает им права. Он, кстати, был моим другом. А то, что его убили, это Джадсон виноват. - Это уж твои заботы. Можешь мне не рассказывать. У меня своих забот по горло. Короче, что от меня зависит, сделаю. Но кроме того, о чем уже сказал, ничего предложить не могу. - Но ты хоть понимаешь, почему я не могу туда вернуться? - Ничего я не понимаю, - сказал Тербер. - Ты вот понимаешь, почему я иду в офицеры? - Конечно. Понимаю прекрасно. Мне иногда и самому хочется. Из тебя выйдет хороший офицер. - Значит, ты понимаешь больше, чем я, - скривился Тербер. - Ладно, давай выбираться из этой душегубки. Они пробились сквозь бурлящую толчею бара и, выйдя на улицу, закурили. Через дорогу пьяно шумел сверкающий огнями "Алый бубон". Улица была забита скофилдскими солдатами. Два месяца подыхали в поле, а теперь гуляем, ребята, гуляем! Чтобы толпа не унесла их, они прижались к стене дома. Слева, в конце квартала, чернела набережная, а справа, насколько хватал глаз, сияли неоновые вывески Беретаниа-стрит и ярко подсвеченные витрины, перемежавшиеся с темными подъездами публичных домов. - Красиво, - сказал Пруит. - Мне нравится, когда столько огней. Я иногда люблю встать вот так в конце улицы и смотреть. Как будто бусы висят. А есть города, где улицы даже красивее Бродвея. Городов пятьдесят наберется. Мемфис, Альбукерке, Майами, Колорадо-Спрингс, Цинциннати... И толпу такую тоже люблю; не люблю только, когда сам в этой толпе. Тербер молчал. - Ты даже не знаешь, как мне хочется вернуться, - сказал Пруит. - Но идти в тюрьму... нет, я больше не могу. - Тогда у тебя только один вариант, - язвительно улыбнулся Тербер. - Жди, пока японцы или еще какие-нибудь дураки сбросят на этот остров бомбу. Если начнется заварушка, всех заключенных выпустят, и они пойдут воевать. - Обнадежил. - Теперь понимаешь, какие у тебя шансы? - Понимаю. - Мой тебе совет, не крутись возле "Бубона", - сказал Тербер. - И вообще, пореже мелькай в центре. Все пропуска отменили, а увольнительные часто проверяют. Это еще с маневров началось. - Спасибо, что подсказал. - Ешь на здоровье. - Ладно... Бывай! - Пока. Тербер перешел через улицу, направляясь к "Алому бубону", а Пруит двинулся по Беретании направо, к центру города. Ни тот, ни другой не оглянулись. В голове у него засело то, что сказал Тербер, и, протискиваясь сквозь толпу, он думал об этом снова и снова. Хороши шансы! Если Оаху начнут бомбить, то заключенных выпустят. Это жгло его, как свежая ссадина. Тоже мне шансы! На углу Маунакеа он увидел, что навстречу, пошатываясь, бредут под ручку Академик Родес и Бык Нейр. Они уговорили его зайти с ними выпить. - А мы только что из "Рица", - с блаженной пьяной ухмылкой сообщил Нейр, когда они пробились к стойке бара. - Конечно, не так шикарно, как у миссис Кипфер, но мне потому и нравится. Когда очень шикарно, я чего-то робею. - Я, пока к вам не перевелся, только туда и ходил, - сказал Пруит. - Там неплохо. - Ой, ребята, сила! - мечтательно закатил глаза Родес. - Будто в первый раз, честное слово. - Да, отлично было, - подтвердил Бык Нейр. - А ты когда думаешь в роту возвращаться? - спросил он, когда они снова вышли на улицу. - Еще не знаю. На гражданке хорошо. Мне пока не надоело. - Охо-хо, - все так же мечтательно протянул Родес. - Я бы тоже дал деру, только у меня кишка тонка. Были бы денежки, тогда другое дело. - Ты бы видел, старик, как мы там на них вылупились в "Рице". - Нейр глупо хохотнул. - Хорошо зенки попилили. Верно, Академик? Родес загоготал: - Факт. Наглазелись под завязку. - Давай-ка вылупимся на старикашку Пру, - предложил Нейр. - Не могу, - отмахнулся Родес. - У меня уже скулы болят. Устал. - Тогда до встречи в роте, - сказал Нейр. - Не можем мы сейчас на тебя вылупиться. Устали. - Будь здоров, - тем же мечтательным тоном попрощался Родес. Пруит смотрел, как они, пошатываясь, побрели под ручку дальше, и неотвязная мысль жгла его все сильнее: ему хотелось расчесать эту зудящую ссадину, до которой никак не дотянешься, он чувствовал, что еще немного, и заедет кулаком в морду первому встречному. Когда Нейр с Родесом затерялись в толпе, он повернул назад, перешел через Беретанию и, вместо того чтобы пойти к автобусной остановке, углубился в переулок. Номера "Риц" были совсем рядом, через квартал. В "Рице" было набито битком, и он довольно долго там толкался, пока наконец нашел Жоржетту. Руки у него были мокрые от пота, лицо пылало, в горле пересохло, а злой неукротимый огонь разгорался внутри еще жарче. К черту, к дьяволу! Гори оно все синим пламенем! Чтоб оно провалилось! К чертовой матери! Наплевать! В конце концов он увидел ее в коридоре и окликнул. Она испугалась и тотчас же затащила его в пустой номер, не понимая, почему он здесь и что случилось. Вначале она очень смутилась. Но смущение быстро прошло. Когда он потом протянул ей деньги, она засмеялась и сказала, что не возьмет. Но он упрямо совал их. Она посмотрела на него, потом перевела взгляд на деньги, глаза ее знакомо заблестели, и она взяла. Он долго смаковал это, пока ехал один в темном такси, а когда наконец добрался домой, сел в гостиной на диван и в ожидании начал глушить виски с содовой стакан за стаканом. Сейчас они приедут, и он все выложит начистоту. Но еще до их прихода он свалился на пол и заснул. Утром, когда он проснулся с гудящей головой и пошел на кухню налить себе воды. Альма уже сидела за столом и пила кофе. По тому, как холодно она на него посмотрела, он понял, что Жоржетта успела все ей рассказать - либо ночью, когда они вернулись с работы, либо сегодня утром. Он должен был сообразить, что она ей расскажет; он и не ждал, что она скроет. Но он ведь сам хотел все рассказать, первым, не виноват же он, что его сморило. Альма ничего ему не сказала ни тогда, ни потом. Она не распсиховалась, не закатила скандал - ничего подобного. Она вела себя очень вежливо. Была с ним мила, приветлива, разговаривала спокойно и вообще вела себя очень вежливо. Настолько вежливо, что у него не хватало храбрости рассказать ей. Сама она его к этому разговору не подводила и не позволяла себе никаких намеков. Так что вместо выяснения отношений он переехал из спальни в гостиную и теперь спал на диване. Это тоже не вызвало с ее стороны ни вопросов, ни разговоров. Сколько он ее знал, она никогда еще не была с ним так мила. Они отлично ладили. Один раз она даже пришла к нему ночью на диван, а потом вернулась к себе - все очень мило, очень вежливо. Жоржетта относилась к нему и не лучше и не хуже, чем раньше. Больше обычного дома не сидела, но и в город выходила не чаще прежнего. По утрам они втроем очень мяло беседовали за кофе, и Жоржетта больше не уходила спозаранку по магазинам, как в тот раз. Они теперь жили как одна большая счастливая семья. В ту неделю он записал по памяти первые куплеты "Солдатской судьбы" и взялся сочинять дальше. Однажды он полез за бумагой в письменный стол и увидел, что Альма убрала оттуда все деньги. Пистолет она не тронула. И радио-бар не заперла. Он пил напропалую и почти все время был пьяный. То, что она спрятала деньги, его не обозлило: ему некуда было податься, да и никуда не тянуло, но он был рад, что она не заперла от него радио-бар. Он пил как свинья, но она не говорила ни слова. И чтобы он убрался, тоже не требовала, потому что идти ему было некуда - на этот счет они с ней давно все обговорили. Так прошла неделя. Непонятно с чего - то ли потому, что она была с ним так вежлива и молчала, то ли потому, что у него разыгралось воображение, - он вбил себе в голову, что до истории с Жоржеттой она собиралась за него замуж. И он ощущал себя женихом, которому невеста отказала перед самой свадьбой. Раз или два они жутко ссорились совершенно на пустом месте. Из-за полной ерунды. Например, он говорил, что высота холма Святого Людовика 483 фута, а она - что 362. Начиналось именно с таких пустяков, но они входили в раж и принимались валить в кучу все подряд. Твоя подача - очко тебе, моя подача - очко мне. В этих скандалах он не давал ей спуску, а вот перед вежливым молчанием пасовал. И он нередко добивался существенного перевеса, пуская в ход свою старую угрозу: если так, он возьмет и уйдет. Похоже, до сих пор действовало безотказно. Действовать-то действует, думал он, только вряд ли он когда-нибудь наберется храбрости и выполнит эту угрозу. 49 Нельзя сказать, что в тот исторический день Милт Тербер встал спозаранку. Потому что он вообще не ложился. Накануне вечером Карен в полдесятого уехала домой, и он заглянул в "Алый бубон", смутно надеясь, что застанет там Пруита. Карен снова про него спрашивала, и они с ней долго о нем говорили. Пруита в "Бубоне" не было, но там оказались Пит Карелсен и Вождь: с завтрашнего дня Вождь возвращался в свою гарнизонную штаб-квартиру к Цою, и Пит помогал ему отметить последний выезд в город. Они уже совершили традиционный обход борделей и разговелись в "Нью-Конгрессе" у миссис Кипфер. Когда Чарли Чан закрыл "Бубон" на ночь, все четверо, включая китайца, уселись в подсобке за покер и играли по маленькой, потягивая виски, принесенный Чарли Чаном из бара. Играть с Чарли было неинтересно - он мелочился и никогда не рисковал, - но за виски он брал с них без наценки, а если они ворчали, входил в долю и сам, хотя пил очень мало. И поэтому они охотно терпели его бездарную игру. Время от времени они даже позволяли ему выиграть разок-другой, чтобы он не догадался, что картежник из него как из дерьма пуля. Когда они накачались до того, что еще один глоток свалил бы их под стол, скофилдские маршрутки уже давно не ходили. Они поймали городское такси и поехали в гарнизон, потому что в воскресенье в полседьмого утра никуда не закатишься. Кроме того, по воскресеньям у Старка на завтрак всегда бывали оладьи, яичница и молоко, а с похмелья самое милое дело плотно пожрать, выпить молока и завалиться в койку. Когда они приехали, повара на кухне давно позавтракали, а в столовке уже набился народ, и длинная очередь медленно ползла мимо окошка, за которым жарились на двух сковородках оладьи и яичница. С веселой пьяной наглостью все трое влезли без очереди и, провожаемые ворчливой руганью солдат, двинулись с полными тарелками в конец зала к столу старшего сержантского состава. Это было похоже на семейный праздник. За столом собрались все командиры взводов. Зарядив поваров за сковородки, подсел и Старк в своей пропотевшей майке. Каптенармус Малло тоже был здесь. И даже Лысый Доум - он вчера напился в сержантском клубе, и жена оставила его за это без завтрака. Редко бывало, что они вот так собирались вместе. По случаю воскресенья все были хорошо навеселе, к тому же в офицерском клубе накануне закатили большой вечер с танцами, так что ни один из офицеров с утра не вышел и можно было не разводить церемоний. Разговор вертелся в основном вокруг "Нью-Конгресса". Пит и Вождь вчера остановили выбор именно на нем, да и большинство остальных тоже там вчера побывали. Миссис Кипфер только что выписала с континента четырех новых девочек, потому что ее фирма не справлялась с наплывом призывников, непрерывно пополнявших боевую мощь Скофилда. Одна из новеньких, маленькая робкая брюнеточка, делала на профессиональном поприще, вероятно, лишь первые шаги, но у нее были большие задатки, она вполне могла занять место Лорен, когда та уедет в Штаты. Ее звали Жанет, и за столом многие отзывались о ней весьма лестно. По правилам в столовой должен был обязательно присутствовать хотя бы один из офицеров роты: либо Росс, либо Щенок Колпеппер, либо кто-нибудь из трех новых резервистов, прибывших в роту на прошлой неделе. Эту обязанность пять офицеров выполняли по очереди, но, кто бы из них ни садился за сержантский стол, эффект был всегда один и тот же - сержанты ели и помалкивали. Зато сегодня было как на семейном празднике. Все свои, и без тещи. Кроме Тербера и Лысого, к миссис Кипфер вчера не наведался только Старк. Но и он был пьян. Пока они торчали на КП у залива Ханаума, Старк завел себе постоянную вахини возле радиостанции ВМФ на Вайлупе. Кое-кто из ребят ее видел, и говорили, аппетитная штучка, из тех, что на все готовы, только подмигни. Но Старк ничего про нее не рассказывал. Так что за столом он говорил мало, больше слушал. С той ночи в Хикеме он с Тербером почти не разговаривал, только по долгу службы. И сейчас он не замечал Тербера, а тот - его. Все было как на обычном завтраке в первое воскресенье после получки. По меньшей мере треть роты в гарнизон еще не вернулась. Вторая треть спала. Но та треть, которая вышла на завтрак, шумела за всю роту: в столовой гремел пьяный хохот, ребята подначивали друг друга и валяли дурака, звенели ножи и вилки, молочные бутылки звякали о кружки. Тербер шел в кухню за добавкой яичницы и оладий - с перепоя у него всегда бывал волчий аппетит, - когда взрыв тряханул под ногами пол, на столах задребезжала посуда и дрожащий гул прокатился через весь двор, как огромная штормовая волна. Остановившись в дверях кухни, он оглянулся. Эта картина запомнилась ему на всю жизнь. В столовой повисла мертвая тишина, все перестали есть и глядели друг на друга. - Наверное, скалы рвут возле Уиллерского аэродрома, - предположил кто-то. - Да, я слышал, там расчищают новую полосу для истребителей, - подтвердил другой. Объяснение всех удовлетворило. За столами опять начали есть. Когда Тербер повернулся, чтобы войти в кухню, чей-то смех уже снова раскатился по столовой и заглушил стук вилок о тарелки. Очередь все еще ползла мимо окошка, и Тербер решил, что зайдет со стороны разделочного стола, чтобы не лезть без очереди слишком явно. И тут грохнул второй взрыв. Он услышал, как гул катится к ним издалека под землей, и в следующую секунду - он даже не успел сдвинуться с места - посуда в раковинах и на сушке загремела, потом все стихло и гул покатился дальше, к футбольному полю 21-го пехотного. Оба солдата у моек напряженно смотрели на Тербера. Он шагнул вперед, чтобы куда-нибудь поставить тарелку, которую крепко держал обеими руками, мысленно похвалил себя, что не растерялся, и повернулся к двери, собираясь выйти из кухни в столовую. Оба солдата по-прежнему смотрели на него. Опущенная в никуда тарелка упала на пол и со звоном разбилась в тишине, но этого никто не услышал, потому что ударная волна третьего взрыва уже докатилась до гарнизонки и приближалась к ним. Тряхнув столовую, она прошла под полом в тот самый миг, когда он вернулся к сержантскому столу. - Вот и началось, - просто сказал кто-то. Тербер неожиданно обнаружил, что они со Старком смотрят друг другу в глаза. Лицо Старка ничего не выражало - спокойная, ленивая, пьяная физиономия, и Тербер догадался, что у него самого сейчас такое же пустое лицо. Растянув губы в ухмылке, он оскалился, и Старк ответил ему тем же. Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Тербер схватил одной рукой кружку с кофе, другой - бутылку молока и выбежал через входную дверь столовой на галерею. Проход из столовой в комнату отдыха был уже забит народом, и он не сумел бы протолкнуться. Поэтому он свернул с галереи в коридор и, промчавшись бегом через весь этаж, выскочил на улицу первым. В дверях он остановился и, оглянувшись, увидел, что Пит Карелсен и Вождь Чоут выбрали тот же маршрут и уже стоят у него за спиной. Вождь держал в левой руке тарелку, а в правой вилку. Глядя на Тербера, он подцепил вилкой большой кусок яичницы и отправил его в рот. Тербер отвернулся и хлебнул из кружки кофе. Вдали за деревьями в небо подымался столб черного дыма. Толпа в коридоре давила на стоявших в дверях и вытесняла их на улицу. Почти все прихватили с собой бутылки с молоком, чтобы под шумок их никто не спер, а некоторые держали в руках даже кружки с кофе. С середины мостовой Тербер разглядел не больше, чем с тротуара, - все тот же огромный столб черного дыма, тянущийся в небо со стороны аэродрома Уиллер. Тербер глотнул кофе и сковырнул крышечку с молочной бутылки. - Плесни-ка мне кофейку, - глухо сказал сзади Старк и протянул кружку. - А то у меня пусто. Тербер передал ему свою кружку, а когда обернулся, увидел, что по улице бежит неизвестно откуда взявшийся худой, долговязый рыжий парень: его рыжие вихры мотались на бегу, а колени он вскидывал чуть ли не к подбородку. Казалось, он вот-вот опрокинется на спину. - Эй, рыжий! - заорал Тербер. - Что случилось? Подожди, не беги! Что происходит? Рыжий продолжал бежать, но повернул голову и сверкнул безумными глазами. - Япошки бомбят аэродром! - крикнул он через плечо. - Уиллер бомбят. Япошки! На крыльях красные круги, я сам видел! Он мчался посреди улицы, и вдруг прямо за его спиной раздался рокот, он быстро нарастал, и внезапно из-за деревьев вырвался в открытое небо самолет. Прижав к губам бутылку с молоком, Тербер, как и все остальные, глядел на приближающийся самолет, на красное пламя, коротко вспыхивавшее по обе стороны носа. Снизившись, самолет пронесся над улицей, взмыл и исчез - у самых ног Тербера из мостовой выпрыгнули куски асфальта и пролегли длинной дугой к бордюру тротуара, с травы поднялись в воздух клубы пыли, пунктирная линия отбитой штукатурки прочертила цементную стену казармы от травы до крыши и обратно, а продолжение этого зигзага протянулось полосой через дорогу к другой стороне улицы. Когда самолет скрылся, толпа, запоздало повинуясь инстинкту, отпрянула к двери, но тотчас колыхнулась обратно, выталкивая на улицу стоявших впереди. Терберу было видно, что в конце улицы между деревьями под столбом дыма мелькают другие самолеты. Они вспыхивали в небе серебряными пятнышками, как солнечные зайчики. Некоторые вдруг начали увеличиваться в размерах. Нога ниже колена болела - туда попал выпрыгнувший из мостовой кусок асфальта. - А ну, вы, дурачье, хватит! - рявкнул он. - Все назад в казарму! Ждете, когда вам задницу отстрелят?! Рыжий парень - растрепанные вихры, безумные глаза - неподвижно лежал посреди улицы. Линия, вспоровшая асфальт, проходила через его распростертое тело и вскоре обрывалась. - Видели? - крикнул Тербер. - Это вам не учебная тревога! Стреляли не холостыми! Толпа неохотно отхлынула к двери комнаты отдыха. Но один солдат подбежал к стене и, поковырявшись ножом, вытащил из дырки пулю. Другой выскочил на улицу и что-то подобрал - это были три спаянные вместе гильзы. В средней еще сидела пуля. Толпа замерла в дверях. - А это они ловко сообразили, - сказал кто-то. - Нашито летчики до сих пор строчат по старинке, лентами. И потом должны еще переть пустые ленты на базу. Те двое, которые подобрали пули, показывали свои находки собравшимся вокруг солдатам. На улицу поспешно выбежало еще несколько охотников за трофеями. - Хороший будет сувенирчик, - с довольным видом сказал парень, выковырявший пулю из стенки. - Пуля, выпущенная с японского самолета в первый день войны. - Где мой кофе? Давай сюда кружку! - заорал Тербер на Старка. - И помоги мне затолкать этих идиотов назад в казарму! - Что надо делать? - спросил Вождь Чоут. Он все еще держал в рунах тарелку и возбужденно жевал, набив полный рот. - Помоги загнать их внутрь! - крикнул Тербер. Но его избавило от хлопот появление следующего самолета, на крыльях которого были ясно видны красные круги. Самолет на бреющем полете выскользнул из-за деревьев и открыл огонь. Двое искавших на улице пустые гильзы опрометью сиганули обратно. Толпа метнулась к двери. Самолет пронесся мимо: голова в кожаном шлеме и больших квадратных очках, за которыми прятались раскосые глаза, длинный хвост шарфа, улыбка, расползшаяся на лице, когда пилот помахал рукой, - все это на долю секунды отчетливо выступило перед ними и тотчас исчезло, как вспыхнувший и погасший на экране слайд. Едва толпа начала снова выползать на улицу, Тербер, Старк, Пит и Вождь стеной встали у двери и принялись отпихивать солдат назад, в комнату отдыха. Толпа негодующе толклась в тесной комнате отдыха, все что-то взволнованно говорили. Старк решительно загородил дверной проем, по бокам от него встали Пит и Вождь. Тербер залпом допил кофе, поставил кружку на стойку с журналами и, пробившись в другой конец комнаты, вскочил на стол для пинг-понга. - Не шумите, хватит. Все! Тихо! Чего расшумелись? Это же просто война, чего вы орете? Никогда на войне не были? Слово "война" произвело желаемое действие. Все начали кричать друг на друга, что хватит шуметь, а то ничего не слышно. - Всем немедленно подняться в комнаты отделений и оставаться возле своих коек, - распорядился Тербер. - каждый обязан доложиться командиру отделения. Командиры отделений, до поступления других приказов следите, чтобы никто из ваших людей никуда не уходил. Всем быть вместе! Подземные толчки, катящиеся от Уиллерского аэродрома, никого уже не удивляли. Сверху донесся рокот еще одного самолета и треск пулеметной очереди. - Дневальные откроют пирамиды, и пусть каждый возьмет свою винтовку и держит ее при себе. _Но от коек никуда не отходить_! Это вам не маневры! Будете бегать по улице - пришьют первой же пулей. И на улице вы никому не нужны! Хотите проявить героизм - еще успеете, такая возможность теперь будет каждый день. Пока доберемся до береговых позиций, японцы успеют свалиться вам прямо на голову. На галереи не высовываться! Сидите в спальнях! Командиры отделений, вы лично отвечаете за то, чтобы из комнат никто не выходил. Если надо, лупите прикладом по башке - разрешаю. В толпе возмущенно запротестовали. - Да-да, могу повторить! - заорал Тербер. - Интересуетесь сувенирами - можете их покупать у вдов тех, кто за ними бегает. Если кого увижу на улице, сверну голову собственными руками. И позабочусь, чтобы отдали под трибунал. Вокруг снова зароптали. - А если эти дураки сбросят на нас бомбу? - крикнул кто-то. - Когда услышите, что нас бомбят, можете бежать отсюда во все лопатки, - ответил Тербер. - Но только если действительно начнется бомбежка. Не думаю, что до этого дойдет. Если бы они собирались бомбить Скофилд, давно бы уже нас шарахнули. Скорее всего, будут бомбить только аэродромы и Перл-Харбор. Поднялся шум. - А если они заодно и нас долбанут? - выкрикнул чей-то голос. - Тогда, значит, вам крупно не повезет, - сказал Тербер. - Если действительно начнут бомбить, выбегайте из казармы - но _не во двор_, а на улицу! - и не скапливайтесь. Держитесь подальше от больших домов. - Если они скинут бомбу нам на крышу, мы никуда не успеем! - крикнул кто-то другой. - Все! - рявкнул Тербер. - Отставить разговорчики! Шевелитесь! Мы зря теряем время. Командиры отделений, отведите своих солдат наверх. Зенитчики, командиры взводов и старший сержантский состав - ко мне! Капралы и сержанты начали подгонять солдат, и толпа постепенно просачивалась в коридор и на лестницу. Над улицей пролетел новый самолет. Потом еще один, и еще. А потом, судя по шуму, сразу три. Командиры взводов, их помощники и стрелки-зенитчики протискивались к Терберу, который уже спрыгнул со стола. - Старшой, а я что должен делать? - спросил Старк. Лицо у него все еще было пустое и отчужденное, как недавно в столовой: он наотрез отказывался менять свое отношение к Терберу - так иногда желудок наотрез отказывается принимать пищу. - Чем заниматься кухне? Я, конечно, еще пьян, но по самолетам стрелять могу. - Ты давай вали на кухню, собери своих людей и начинайте укладываться. - Тербер посмотрел на него и с силой потер себе лицо. - Как только станет поспокойнее, будем перебираться на береговые позиции. Кухня должна быть готова к отправке. Полная походная выкладка. Берите с собой весь полевой комплект. Пока будете укладываться, поставь кофе. Возьми котел побольше. Самый большой. - Есть. - Старк двинулся к двери в столовую. - Постой! - крикнул Тербер. - Знаешь, свари-ка два котла. Возьми самые большие. Кофе сегодня уйдет много. - Есть. - Старк повернулся и ушел. Голос его звучал четко и твердо, пустым было только лицо. - Так, теперь разберемся с остальными, - сказал Тербер. Увидев обращенные к нему лица, он замолчал и снова потер себе лицо. Но это не помогло. Едва он отнял руку, лицо снова приняло прежнее выражение - так полевая шляпа, сколько ее ни мни, все равно принимает ту форму, которую ты ей придал изначально. - Стрелки-зенитчики, идите на склад, берите АВБ и все заряженные обоймы, сколько там есть. И сразу же на крышу. Увидите японские самолеты - стреляйте. Боеприпасы не экономьте. Не забудьте прихватить побольше патронов. Все. Идите. - Остальные... - продолжал он, когда зенитчики ушли. - Запомните главное. Я лично буду спрашивать с каждого командира взвода, если кто-нибудь, кроме зенитчиков, вылезет из казармы. Стрелять по самолетам из обычных винтовок бессмысленно. Все равно что из рогаток. На береговых позициях нам будет нужен весь личный состав, и я не допущу, чтобы мы здесь теряли людей. А если они начнут бегать на улицу и палить в самолеты, мы их потеряем. Или если будут охотиться за сувенирами. Все остаются в казарме! Ясно? Сержанты вразнобой закивали. Почти все они стояли склонив голову набок и прислушивались к рокоту пролетавших над гарнизоном самолетов. Было смешно смотреть, как они кивают, задрав одно ухо кверху. Терберу захотелось громко расхохотаться. - Зенитчики сейчас поднимутся на крышу, - сказал он. - Вот они пусть и стреляют, сколько хотят и сколько хватит патронов. А другие будут только мешаться под ногами. - Милт, а как насчет моих пулеметов? - спросил Пит Карелсен. Его спокойный, уверенный голос настолько поразил Тербера, что он на секунду растерянно замолчал. Возможно, Пит тоже еще не протрезвел, но он единственный из всех был сейчас невозмутим. Два года во Франции, вспомнил Тербер. - Решай сам. Пит, - сказал он. - Я поставлю только один. Ленты заряжают медленно, и больше чем с одним ребята не управятся. Возьму с собой Майковича и Гренелли. - Тренога-то низкая. Сумеешь нацелить повыше? - Мы его поставим на трубу и будем снизу придерживать за лапы. - Решай сам, - повторил Тербер. До чего здорово, что можно хоть кому-то так сказать, мелькнуло у