еешь все, что хочешь, все, что может иметь человек в нормальных границах буржуазности, и тебе хочется пробить их. Ручью тесно в старом русле, он выходит дерзко наружу и разливается по берегам. Но вода его - кровь". Профессор взял бокал и протянул его Франку Брауну: "Налей-ка, мой милый,- сказал он. Его голос немного дрожал и звучал какою-то торжественностью.- Ты прав. Это кровь, твоя и моя кровь". Он выпил и протянул юноше руку. - Ты напишешь матери так, как мне бы хотелось?- спросил Франк Браун. - Хорошо,- ответил старик. Студент добавил: "Благодарю, дядюшка.- Потом пожал протянутую руку.- А теперь, старый Дон-Жуан, поди к конфирманткам! Правда, они очень хорошенькие в своих светлых платьицах?" - Гм!- произнес дядя.- Тебе они тоже, кажется, нравятся? Франк Браун рассмеялся: "Мне? Ах, Господи! Нет, дядюшка, для тебя я не соперник,- во всяком случае не сегодня, сегодня у меня большие требования, быть может... когда я буду в твоем возрасте. Но я вовсе не забочусь об их добродетели, да и сами эти цветочки хотят только того, чтобы их поскорее сорвали. Все равно кто-нибудь это сделает, почему бы и не ты? Ольга, Фрида, подите сюда!" Но девочки не подошли - возле них стоял доктор Монен, который чокался с ними и рассказывал двусмысленные анекдоты. Подошла княгиня. Франк Браун встал и предложил ей стул. - Садитесь, садитесь!- воскликнула она.- Я не успела еще поболтать с вами! - Одну минуту, ваше сиятельство, я только принесу папиросы,- сказал студент.- Дядюшка мой давно жаждет сказать вам несколько комплиментов. Тайный советник вовсе не так уж обрадовался, ему было бы гораздо приятнее, если бы тут сидела дочка княгини. Пришлось, однако, разговаривать с матерью. Франк Браун подошел к окну. Советник юстиции подвел между тем к роялю фрау Марион. Гонтрам сел на табурет перед роялем, повертелся и сказал: "Прошу немного спокойствия. Фрау Марион споет нам что-нибудь.- Он повернулся к своей даме.- Что же вы споете, сударыня? Вероятно, опять "Les papillons "? Или, быть может, "Il bассio" Ардити? Ну давайте!" Студент посмотрел на нее. Она была все еще красива, эта пожилая и пожившая женщина: глядя на нее, можно было вполне поверить тем бесконечным историям, которые про нее рассказывали. Она была когда-то знаменитой европейской певицей. Теперь уже около двадцати пяти лет она жила в этом городе, одна на своей маленькой вилле. Каждый вечер она долго гуляла по саду и плакала с полчаса над могилой своей собачки, украшенной самыми лучшими цветами. Она запела. Ее изумительный голос был давно уже разбит, но в умении петь все-таки чувствовалось какое-то странное обаяние старой школы. На накрашенных губах отражалась прежняя улыбка победительницы, а под толстым слоем пудры черты лица принимали выражение обаятельной любезности. Ее толстые, заплывшие жиром руки играли веером из слоновой кости, а глаза, как когда-то, старались вызвать одобрение у всех и каждого. О да, она подходила сюда, эта мадам Марион Вэр-де-Вэр, подходила к дому и ко всем остальным, бывшим сейчас в гостях. Франк Браун оглянулся. Вот его дорогой дядюшка с княгиней, а позади них, прислонившись к двери, Манассе и пастор Шредер. Худой, длинный Шредер, лучший знаток вина на Мозеле и Заале, обладавший редким погребом вин; он написал когда-то бесконечную, чересчур умную книгу о философии Платона, а здесь занимается сочинением пьесок для Кельнского театра марионеток. Он был ярым партикуляристом, ненавидел прусаков и, говоря об императоре, думал лишь о Наполеоне I и каждый год пятого мая отправлялся в Кельн, чтобы присутствовать на торжественной литургии в честь павших воинов великой армии. Вот сидит в золотом пенсне огромный Станислав Шахт, кандидат философии на шестнадцатом семестре, слишком грузный и ленивый, даже чтобы подняться со стула. Уже много лет снимал он комнату у вдовы профессора фон Доллингера - и давно уже пользовался там правами хозяина. Эта маленькая, уродливая, худая, как спичка, женщина сидела возле него, наливала ему бокал за бокалом и накладывала каждую минуту новые порции пирога на тарелку. Она не ела ничего, но пила не меньше его. И с каждым новым бокалом возрастала ее нежность: ласково гладила она его жирные пальцы. Около нее стоял Карл Монен, доктор юриспруденции и доктор философии. Он был школьным товарищем Шахта и его большим другом и не меньше его пробыл в университете. Он всю жизнь держал экзамены и менял свои склонности. В данное время он был философом и готовился к трем экзаменам. Он был похож на приказчика из магазина. Франк Браун подумал, что тот, наверное, еще когда-нибудь станет купцом. Это будет самое лучшее, он сделает хорошую карьеру в магазине готового платья, где станет обслуживать дам. Он постоянно искал богатую партию - но искал, как ни странно, на улицах. Прогуливался мимо окон,- действительно, ему удавалось неоднократно завязывать интересные знакомства. Он волочился особенно охотно за туристками-англичанками. Но, увы, у них большею частью всегда отсутствовали деньги. Тут был еще один маленький гусарский лейтенант с черными усиками: он как раз говорил с конфирмантками. Его, молодого графа Герольдингена, можно было встретить каждый день за кулисами театра. Он довольно мило рисовал, талантливо играл на скрипке и был к тому же лучшим наездником в полку. Он рассказывал сейчас Ольге и Фриде что-то про Бетховена, но они немилосердно скучали и слушали только потому, что он был таким хорошеньким маленьким лейтенантом. О да, они все подходили сюда, все без исключения. В них было немножко цыганской крови,- несмотря на титулы и ордена, несмотря на тонзуры и мундиры, несмотря на бриллианты и золотые пенсне, несмотря на видное общественное положение. Вдруг посреди пения фрау Марион раздался неистовый крик: дети Гонтрама подрались на лестнице. Мать вышла из комнаты, чтобы их успокоить. Потом в соседней комнате заорал вдруг Вельфхен, и прислуге пришлось отнести его к себе в мансарду. Она взяла с собою и Циклопа и уложила обоих в коляску. Фрау Марион начала вторую арию: "Пляску теней" из "Диноры" Мейербера. Княгиня стала расспрашивать тайного советника о его новых опытах. Нельзя ли ей прийти опять посмотреть на его милых лягушек и хорошеньких обезьянок? Конечно, конечно, пожалуйста. Он покажет и свой новый розариум на мелемской вилле, и большие белые камелии, которые посадил там садовник. Но княгине лягушки и обезьяны были интереснее, чем розы и камелии. Он начал рассказывать о своих опытах над перенесением зародышевых клеток и искусственном оплодотворении. Сказал, что у него есть сейчас хорошенькая лягушка с двумя головами и еще одна с четырнадцатью глазами на спинке. Объяснил, как вырезает он зародышевые клетки из головастика и переносит их на другие индивидуумы и как затем эти клетки развиваются дальше в новом теле и из них вырастают головы, хвосты и ножки. Рассказывал о своих опытах над обезьянами, сказал, что у него есть две молодых морских кошки, девственная мать которых, кормящая их, никогда не знала самца... Это заинтересовало ее больше всего. Она расспрашивала о подробностях, заставила рассказывать, как он это делает, слушала бесконечный поток греческих и латинских слов, которые даже не понимала. Тайный советник увлекся и стал уснащать свою речь циничными подробностями и жестами. Изо рта у него потекла на отвислую нижнюю губу слюна. Он наслаждался этой игрой, этой циничной беседой и сладострастно упивался звуками бесстыдных слов. А потом, произнесши какое-то особенно циничное слово, он снабдил его обращением "ваше сиятельство" и с восхищением насладился всей жгучей прелестью контраста. Но она слушала его, вся красная, взволнованная, чуть ли не с дрожью и впитывала всеми порами развратницы атмосферу, которая дышала вокруг этого еле заметного научного знамени. - Вы оплодотворяете только обезьян?- спросила она, еле переводя дыхание. - Нет,- ответил он,- также и крыс, и морских свинок. Приходите когда-нибудь посмотреть, ваше сиятельство, как я... Он понизил голос и прошептал ей что-то на ухо. Она закричала: "Да, да, я приду посмотреть! Охотно, очень охотно - а когда именно? - И добавила с плохо деланным достоинством: - Знаете, господин тайный советник, меня ничто так не интересует, как медицинские опыты. Мне кажется, я была бы превосходным врачом". Он посмотрел на нее и улыбнулся. - Нисколько не сомневаюсь, ваше сиятельство. И подумал, что она, наверное, была бы лучшей хозяйкой дома терпимости. Но рыбка уже клюнула. Он заговорил снова о розариуме и камелиях на своей вилле на Рейне. Она ему так надоела, он купил ее только из одолжения. Она расположена так превосходно - и главное, вид. Быть может, если бы ее сиятельству захотелось, он с удовольствием... Княгиня Волконская тотчас же согласилась: - Да, господин тайный советник, я с удовольствием куплю вашу виллу! - Она увидала проходившего мимо Франка Брауна и подозвала: - Ах, господин студент! Господин студент! Подите сюда, ваш дядюшка обещал показать мне несколько опытов,- разве это не страшно интересно? А вы когда-нибудь видели их? - Нет,- заметил Франк Браун. - Меня они нисколько не интересуют. Он повернулся, но она схватила его за рукав: - Дайте-ка мне, дайте-ка мне папиросу! И налейте шампанского! От возбуждения она вся дрожала: по ее жирному телу струились капли горячего пота. Ее грубая чувственность, пробужденная циничными рассказами старика, искала какой-нибудь цели и горячею вольною обрушилась на молодого человека. - Скажите, господин студент... - она дышала тяжело, ее обширная грудь высоко подымалась. - Скажите мне... по-вашему, не мог ли господин советник применять... свою науку и свои опыты... с искусственным оплодотворением... также и к людям? Она знала прекрасно, что он об этом и не думал. Но ей хотелось во что бы то ни стало продолжить беседу. И обязательно с этим молодым, свежим, красивым студентом. Франк Браун рассмеялся и инстинктивно понял ее мысль. - Конечно, ваше сиятельство!- сказал он. - Разумеется,- дядюшка как раз занят сейчас этим - он изобрел новое средство, такое, что бедная женщина ничего даже не замечает. Решительно ничего - пока в один прекрасный день не почувствует, что она беременна. На 4-м или на 5-м месяце... Берегитесь же, ваше сиятельство, господина тайного советника, - кто знает, может, и вы тоже... - Избави Боже!- воскликнула княгиня. - Не правда ли,- заметил он,- это не очень приятно? Особенно когда ничего не имеешь от этого! Бац! Что-то рухнуло и упало на голову горничной Сефхен. Девушка неистово закричала и от страха уронила серебряный поднос, на котором разносила кофе. - Как жалко сервиз! - произнесла равнодушно фрау Гонтрам.- Что это упало? Доктор Монен подбежал тотчас же к плакавшей девушке. Срезал ей прядь волос, промыл открытую рану и остановил кровь желтой железистой ватой. Но не забыл при этом потрепать хорошенькую горничную за щечки и тайком коснуться упругой груди. Дал ей выпить вина и начал что-то нашептывать на ухо... Гусарский лейтенант нагнулся и поднял предмет, который послужил причиной несчастия. Взял его в руки и начал рассматривать со всех сторон. На стене висели всевозможные редкие вещи. Какой-то божок - полумужчина-полуженщина, пестрый, раскрашенный желтыми и красными полосками. Два старых рыцарских сапога, бесформенных, тяжелых, с большими испанскими шпорами. Докторский диплом иезуитской высшей школы в Севилье, напечатанный на старинном сером шелку и принадлежавший одному из предков Гонтрама. Дальше роскошное распятие из слоновой кости, выложенное золотом. И, наконец, тяжелые буддийские четки из больших зеленых камней. А совсем наверху висел тот предмет, который только что упал на пол. Видна была широкая трещина в обоях, откуда он вырвал гвоздь. Это была коричневая пыльная палка из окаменевшего дерева. Она напоминала своим видом дряхлого человечка в морщинах. - Ах, да, это наш Альрауне!- заметила фрау Гонтрам.- Хорошо, что как раз тут проходила Сефхен: она ведь из Эйфеля, у нее твердые кости, а то если бы тут сидел Вельфхен, эта противная штука, наверное, раздробила бы его маленький череп! Советник юстиции разъяснил: "Он уже несколько веков сохраняется в нашей семье. И уже был такой же случай: дядя мой рассказывал, что однажды ночью тот ему упал на голову. Но он был, наверное, пьян - он очень любил выпить". - Что это, собственно? И для чего?- спросил гусарский лейтенант. - Он приносит богатство, - ответил Гонтрам. - Есть такое старинное предание. Манассе может вам рассказать. Поди-ка сюда, коллега! Как это предание об Альрауне? Но маленький адвокат не пожелал рассказывать: - Ах, все и так знают! - Никто не знает, - воскликнул лейтенант.- Никто, вы преувеличиваете наши познания. - Расскажите же, Манассе,- попросила фрау Гонтрам.- Мне тоже хотелось бы знать, что означает эта противная штука. Он уступил просьбам. Он говорил сухо, деловито, точно читал вслух какую-то книгу. Не торопясь, едва повышая голос, и в такт словам все время размахивал человечком. - Альрауне, альбрауне, мандрагора, также и манрагола- mandragora officinarium. Растение из семейства solanazeae. Оно встречается в бассейне Средиземного моря, в юго-восточной Европе и в Азии вплоть до Гималаев. Листья его и цветы содержат наркотики. Оно употреблялось прежде как снотворное средство, даже при операциях в знаменитой медицинской школе в Салерно. Листья курили, а из плодов приготовляли любовные напитки. Они повышают чувственность и делают женщин плодовитыми. Еще Иаков применял его. Тогда растение называлось дудаимом, но главную роль играет корень растения. О странном сходстве со стариком или старушкой упоминает еще Пифагор. Уже в его время говорили, что оно действует как шапка-невидимка и употребляли как волшебное средство или, наоборот, в качестве талисмана против колдовства. В средние века во время крестовых походов зародилось и германское предание об Альрауне. Преступник, распятый обнаженным на кресте, теряет свое последнее семя в тот момент, когда у него ломается позвоночный столб. Это семя падает на землю и оплодотворяет ее: из нее вырастает альрауне, маленький человечек, мужчина или женщина. Ночью отправлялись на поиски его. В полночь заступ опускался в землю под виселицей. Но люди хорошо делали, что затыкали себе уши, потому что когда отрывали человечка, он кричал так неистово, что все падали от страха,- еще Шекспир повествует об этом. Потом человечка относили домой, прятали, давали ему каждый день есть и по субботам мыли вином. Он приносил счастье на суде и на войне, служил амулетом против колдовства и привлекал в дом богатство. Располагал всех к тому, у кого он хранился, служил для предсказаний, а в женщинах возбуждал любовный жар и облегчал им роды. Но, несмотря на все это, где бы он ни был, всюду случались несчастья. Остальных обитателей дома преследовали неудачи, во владельце своем он развивал скупость, развратные наклонности и всевозможные пороки. А, в конце концов, даже губил его и ввергал в ад. Тем не менее, эти корни пользовались всеобщей любовью, ими даже торговали и брали за них огромные деньги. Говорят, будто Валленштейн всю жизнь возил с собою Альрауне. То же самое рассказывают и про Генриха V Английского. Адвокат замолчал и бросил на стол окаменевшее дерево. - Очень любопытно, право, очень любопытно,- воскликнул граф Герольдинген. - Я крайне признателен вам за вашу маленькую лекцию, господин адвокат. Но мадам Марион заявила, что она бы ни минуты не держала в своем доме такой вещи. Испуганными, суеверными глазами посмотрела она на застывшую костлявую маску фрау Гонтрам. Франк Браун быстро подошел к тайному советнику. Его глаза сверкали, он взволнованно взял старика за плечо. - Дядюшка,- шепнул он,- дядюшка... - В чем дело, мой милый?- спросил профессор. Но все-таки встал и последовал за племянником к окну -- Дядюшка,- повторил студент,- вот этого тебе только и нужно. Это лучше, чем заниматься глупостями с лягушками, обезьянами и маленькими детьми. Дядюшка, не упускай случая, пойди по новому пути, по которому никто до сих пор еще не шел!- Голос дрожал, с нервной поспешностью выпускал он папиросный дым. - Я тебя не понимаю! - заметил старик. - Сейчас поймешь, дядюшка! Ты слышал, что он рассказывал. Создай же альрауне, существо, которое бы жило, имело бы плоть и кровь! Ты способен на это, ты один и никто кроме тебя во всем мире! Тайный советник посмотрел на него негодующе и удивленно. Но в голосе студента звучала такая уверенность, такая могучая сила веры, что он стал вдруг серьезен. Против своей воли. - Объясни мне точно. Франк, что ты хочешь, - сказал он, - я, право, не понимаю тебя. Племянник покачал головою: "Не теперь, дядюшка. Я провожу тебя домой, если позволишь". Он быстро повернулся и подошел к Минхен, разносившей кофе, взял чашку и быстро опорожнил. ...Сефьхен, другая горничная, убежала от своего утешителя. А доктор Монен метался повсюду, быстро, проворно и деловито, точно коровий хвост в летнее время, когда много мух. У него чесались руки что-нибудь сделать, он взял Альрауне и начал тереть большою салфеткою, стараясь отчистить от пыли. Альрауне грязнил одну салфетку за другою, но не становился чище. Тогда неутомимый человек поднял его и ловким движением бросил в большую миску с крюшоном. - Пей же, Альрауне!- воскликнул он.- В доме плохо с тобою обращались. Тебе, наверное, хочется пить. Он влез на стул и начал бесконечную торжественную речь в честь обеих конфирманток: "Пусть они навсегда останутся такими же девочками в белых невинных платьицах,- закончил он свою речь,- желаю им этого от всего сердца!" Он лгал; он совсем не хотел этого. Этого не хотел, впрочем, никто, и меньше всех сами девушки. Но они все же засмеялись вместе с другими, подошли к нему, сделали реверанс и поблагодарили. Шредер стал возле советника юстиции и ругался, что близится срок, когда будет введено новое гражданское уложение. Еще десять лет - конец кодексу Наполеона. В Рейнланде будет господствовать то же право, что и там, в Пруссии. Какая нелепость! Трудно себе представить! - Да, - вздохнул советник юстиции,- а сколько работы! Сколькому придется вновь научиться. Как будто и так нечего делать.- Он столь же мало стал бы заниматься изучением гражданского уложения, сколько изучал рейнское право. Слава Богу, экзамены свои он уже сдал. Княгиня простилась и взяла с собою в экипаж фрау Марион. Ольга осталась опять у подруги. Другие тоже разошлись, один за другим. - Подожди немного,- ответил тайный советник,- нет еще моего экипажа. Он сейчас, наверное, приедет. Франк Браун смотрел в окно. По лестнице проворно как белка, несмотря на свои сорок лет, промчалась маленькая фрау Доллиенгер. Споткнулась обо что-то, упала, снова вскочила на ноги, побежала к огромному дубу и обвила ствол руками и ногами. И тупо, пьяная от вина и жадной страсти, она стала целовать дерево горячими воспаленными губами. Станислав Шахт подбежал к ней и оторвал от ствола, точно жука, который крепко впился в него ножками. Он сделал это не грубо, но с силою,- все еще трезвый, несмотря на огромное количество выпитого вина. Она кричала, отбивалась руками и ногами, ей не хотелось отрываться от гладкого дерева. Но он поднял ее и понес. Она узнала его, сорвала с него шляпу и начала целовать прямо в лысину,- громко крича, задыхаясь... Профессор поднялся и подошел к советнику юстиции. - У меня к вам просьба,- сказал он.- Не подарите ли мне этого человечка? Фрау Гонтрам упредила мужа: "Конечно, господин тайный советник, возьмите! Он, наверное, годится скорее холостому". Она опустила руку в чашу вина и вынула человечка. Но задела им край чаши: в комнате раздался резкий дребезжащий звук. Роскошная старинная чаша разлетелась в мелкие дребезги, разлив сладкое содержимое по столу и по полу. - Господи Боже мой!- воскликнула она,- хорошо, чтчто эта противная штука уходит наконец из дому! Глава 3. Которая повествует, как Франк Браун уговорил тайного советника создать Альрауне. Они сидели в экипаже, профессор тен-Бринкен и его племянник, не говоря ни слова. Франк Браун откинулся и смотрел куда-то вперед, глубоко погруженный в свои мысли. Тайный советник молчал и испытующе наблюдал за ним. Поездка продолжалась менее получаса. Они проехали по шоссе, повернули направо и затряслись по изрытой мостовой. Там, посреди деревни, возвышалась большая усадьба тен-Бринкена, огромный четырехугольный участок, сад и парк, а ближе к улице ряд маленьких, некрасивых построек. Они свернули за угол мимо покровителя деревни-святого Непомука. Его изображение, украшенное цветами и двумя лампадами, стояло в угловой нише господского дома. Лошади остановились. Лакей отворил ворота и открыл дверцы коляски. - Принеси нам вина, Алоиз,- сказал тайный советник.-- Мы пойдем в библиотеку.- Он обернулся к племяннику:- Ты у меня переночуешь? Или кучеру подождать? Студент покачал головою: - Ни то ни другое. Я вернусь в город пешком. Они пересекли двор и вошли в длинный дом с левой стороны. Это была, в сущности, одна громадная зала и рядом с нею крохотная передняя. Вокруг по стенам стояли длинные бесконечные полки, тесно уставленные тысячами книг. На полу стоял низкий стеклянный ящик, наполненный римскими раскопками. Много гробов и могил было опустошено и разграблено. Пол покрывал большой ковер. Стояли два письменных стола, несколько кресел и диванов. Они вошли. Тайный советник бросил деревянного человечка на диван. Они зажгли свечку, сдвинули два кресла и сели. Лакей откупорил пыльную бутылку. - Можешь идти,- сказал профессор,- но не ложись пока спать. Барин скоро уйдет, ты закроешь за ним ворота. - Ну?- обратился он к племяннику. Франк Браун выпил вина, потом взял деревянного человечка и начал играть с ним. Тот был еще влажен и, по-видимому, слегка гнулся. -- Он гнется, - пробормотал Франк.- Вот глаза - два глаза. А вот нос. Ясно видны очертания рта. Посмотри-ка, дядюшка, видишь, как он улыбается? Руки будто скрючены-а ножки срослись до колен. Странная штука! - Он поднял его и начал вертеть во все стороны.- Осмотрись здесь, Альрауне! - воскликнул он.- Здесь твоя новая родина. Здесь ты больше подходишь - к господину Якобу тен-Бринкен,- гораздо больше, чем к дому Гонтрамов. - Ты старый, - продолжал он, - тебе четыреста, может быть, шестьсот или еще больше лет. Твоего отца повесили, он был, наверное, убийцей или вором или просто сочинил сатиру на какого-нибудь важного господина в панцире или в рясе. Безразлично, в сущности, что он сделал, - он был преступником в свое время, и они распяли его. Тогда он изверг свою последнюю жизнь и зачал тебя, тебя, странное существо. А мать-земля приняла это прощание преступника в свое плодотворное чрево, таинственно забеременела тобою и родила. Она, исполинская, всемогущая,- родила тебя, жалкого, уродливого человечка!- и они тебя вырыли в полночь у креста, дрожа от страха, произнося таинственные неистовые заклинания. А ты, заметив впервые свет луны, увидел своего отца, который висел над тобою: сломанные кости его и гниющее тело. А они взяли тебя, те самые, которые казнили его, твоего отца. Взяли тебя, принесли домой: ты должен был дать им богатство! Яркое золото и молодую любовь! Они знали прекрасно: ты принесешь с собою несчастия, болезни, бедствия и, в конце концов, жалкую смерть. Знали это прекрасно, а все-таки вырыли тебя и взяли с собою, они соглашались на все за любовь и за золото. Тайный советник заметил: "У тебя богатое воображение, мой дорогой. Ты фантазер!" - Да,- ответил студент,- пожалуй, что так. Но ведь и ты фантазер. - Я?- засмеялся профессор.- Кажется, моя жизнь протекла довольно реально. Но племянник покачал головою: "Нет, дядюшка, не совсем-то реально. Только ты называешь реальным то, что другие называют фантазией. Подумай обо всех твоих опытах. Для тебя они нечто большее, чем простая игра, они те пути, которые когда-нибудь приведут тебя к намеченной цели. Нормальный человек никогда бы не дошел до твоих мыслей: только фантазер может быть способен на это. Только горячая голова, только человек, в жилах которого течет кровь, горячая, как кровь всех тен-Бринкенов, только такой человек может отважиться сделать то, что ты теперь должен совершить". Старик перебил его, недовольный, но все же слегка польщенный: - Ты фантазируешь, мой дорогой, ты даже не знаешь, захочется ли мне вообще совершить то таинственное, о чем ты сейчас говоришь. Хотя, впрочем, я все еще не понимаю тебя. Но студент не уступал. Его голос звучал твердо, уверенно и убежденно. - Нет, дядюшка, ты это сделаешь, я знаю, что сделаешь. Сделаешь уже потому, что ты единственный человек во всем мире, который может это сделать. Правда, есть несколько других ученых, которые производят сейчас те же опыты, что и ты, которые, быть может, так же далеки, как и ты, а быть может, даже и дальше. Но они все нормальные люди, сухие, деревянные,- люди науки. Они бы меня высмеяли, если бы я пришел к ним со своей идеей, назвали бы меня дураком. Или выбросили меня за дверь, потому что я осмелился прийти к ним с такими вещами,- с такими идеями, которые они называют безнравственными, аморальными и кощунственными. Идеями, которыми опровергаются все законы природы. Но ты не такой, дядюшка, совсем не такой! Ты не будешь надо мной смеяться и не выбросишь за дверь. Тебя это так же заинтересует, как заинтересовало меня. И поэтому-то ты - единственный человек, который способен на это. - Но на что же, на что, черт побери?- воскликнул тайный советник. Студент поднялся, наполнил до краев оба бокала. "Чокнемся, старый колдун, - сказал он,- чокнемся, пусть новое молодое вино заструится в твоих старых жилах. Чокнемся, дядюшка, да здравствует - твой ребенок!" Он чокнулся с профессором, одним духом опорожнил свой стакан и подбросил его. Стакан разбился о потолок, но осколки беззвучно упали обратно на тяжелый, мягкий ковер. Он пододвинул большое кресло: "А теперь, дядюшка, слушай, что я буду говорить. Тебе надоело, может быть, мое длинное вступление-не сердись. Оно помогло мне собрать мысли, конкретизировать их, чтобы я мог объяснить тебе все ясно и просто. Я думаю так: ты должен создать существо Альрауне, должен воплотить в действительность странное предание. Не все ли равно, что это суеверие средневековой фантазии, мистическая сказка древности? Ты сумеешь превратить старую ложь и новую истину! Ты создашь ее: она восстанет ясная в сиянии дня, доступная всему миру, - и ни один профессор не сможет ее отрицать. Слушай же, как ты должен это сделать! Преступника, дядюшка, найти очень легко. По-моему, безразлично, умрет ли он на эшафоте или на кресте. Мы прогрессивные люди. Тюремный двор и наша гильотина гораздо удобнее. Удобнее и для тебя: благодаря твоим связям не трудно найти дорогой материал и вырвать у смерти новую жизнь. А земля? Ведь она лишь символ, она - плодородие. Земля-это женщина, она вскармливает семя, которое повергается в ее чрево, вскармливает его, дает взрасти, расцвести и принести плоды. Так возьми же то, что плодородно, как земля, как мать-земля, - возьми женщину. Но земля также и вечная проститутка - она служит всем, она вечная мать, она вечно-готовая женщина для бесконечных миллиардов людей. Никому не отказывает она в своем развратном теле: каждому, кто хочет овладеть ею. Все, что имеет жизнь, оплодотворяет ее чрево, оплодотворяет тысячи и десятки тысяч лет. И поэтому, дядюшка, ты должен найти проститутку, - должен взять самую бесстыдную, самую наглую из всех, должен взять такую, которая рождена для разврата. Не такую, которая продает тело из нужды, которую кто-нибудь соблазнил. Нет, не такую. Возьми женщину, которая была проституткой еще тогда, когда училась ходить, такую, которой позор ее кажется радостью и для которой в нем только и жизнь. Ее чрево будет такое же, как чрево земли. Ты богат - ты найдешь, наверняка найдешь. Ты и сам ведь не школьник в таких вещах, ты можешь дать ей много денег, купить ее для этого опыта. Если она будет действительно подходящей, она будет покатываться со смеха, прижмет тебя к своей жирной груди и зацелует от радости, ибо ты предложишь то, чего не предлагал ей ни один человек-до тебя! Что нужно делать потом, ты знаешь лучше меня. Тебе удастся сделать с человеком то же самое, что ты делаешь с обезьянами и морскими свинками. Нужно быть только готовым уловить тот момент, когда голова преступника, изрыгая проклятия, отделится от туловища". Он вскочил, облокотился на стол и пристально, пронизывающе посмотрел на старика. Тайный советник поймал его взгляд и быстро отпарировал. Все равно как грузная, кривая турецкая сабля, скрещивающаяся с ловким флореттом. - Ну а потом, племянник? - сказал он.- Что потом? Когда ребенок родится на свет? Что будет тогда? Студент задумался. Потом ответил медленно, точно отчеканивая каждое слово: - Тогда-у нас будет - волшебное существо. Голос звучал тихо, но звучно и гибко, точно звуки скрипки. - Мы увидим тогда, сколько правды в древнем предании. Сможем заглянуть в глубочайшие тайники природы. Тайный советник открыл было рот, но Франк Браун прервал его, не дав говорить. - Тогда мы увидим, есть ли действительно что-нибудь, что сильнее всех известных нам законов. Мы увидим, стоит ли жить этою жизнью - стоит ли нам ею жить. - Стоит ли нам? -- повторил профессор. Франк Браун ответил: "Да, дядюшка, - нам! Нам, тебе, мне и тем нескольким сотням людей, которые стоят над жизнью. И которые все же принуждены идти по дороге, которою идет огромное стадо". Он вдруг резко спросил: "Дядюшка, ты веришь в Бога?" Тайный советник нетерпеливо передернул губами. "Верю ли я в Бога? При чем тут это?" Но племянник настаивал на ответе, не давая времени даже подумать: "Отвечай же, дядюшка, отвечай: веришь ли ты в Бога?" Он нагнулся к старику и не сводил с него глаз. Тайный советник ответил: "Какое тебе дело до этого? Своим разумом - после всего того, что я изучил и открыл, - я, безусловно, в Бога не верю. Разве только чувством, но ведь чувство-это нечто, совершенно не поддающееся контролю, нечто!" -Да, да, дядюшка,- перебил его студент,- так чувством, значит, все-таки. Но профессор все еще не сдавался и беспокойно ерзал в кресле. "Ну, если уж говорить откровенно-то иногда, правда, редко-через большие промежутки...". Франк Браун вскричал: "Ты веришь - несомненно веришь в Бога!! О, я это знал. Все Бринкены, все веруют, все вплоть до тебя". Он поднял голову, раздвинул губы и показал ряд блестящих зубов. И продолжал опять, подчеркивая каждое слово: "Тогда ты сделаешь это, дядюшка. Тогда ты должен это сделать. Ничто не спасет тебя, ибо тебе дано нечто - что дается одному из миллиона людей". Он замолк и зашагал крупными шагами по большому залу. Потом взял шляпу и подошел к старику. - Спокойной ночи, дядюшка,- сказал он,- так ты это сделаешь? Он протянул руку. Но старик не заметил. Он тупо смотрел в пространство и о чем-то напряженно думал. - Не знаю, не знаю,- ответил он наконец. Франк Браун взял со стола человечка и протянул старику. Его голос звучал иронически и высокомерно. "Вот-посоветуйся с ним! - Но потом через мгновение его тон изменился. Он тихо добавил: - Я знаю, ты это сделаешь". Он быстро направился к двери. Еще раз остановился. Обернулся и снова вернулся назад. - Еще одно, дядюшка! Если ты это сделаешь... Но тайный советник прервал его: "Не знаю, сделаю ли!" -- Хорошо,- ответил студент.- Я ведь больше не спрашиваю. Только в случае если ты это сделаешь - ты должен мне кое-что обещать. -Что именно?- спросил профессор. Тот ответил: "Не приглашай княгиню в качестве зрительницы". - Почему?- спросил тайный советник. И Франк Браун ответил мягко, но серьезно и строго: "Потому что - потому что дело это - слишком - серьезно". Он ушел. Он вышел из дому и пошел к воротам, лакей отворил ему и, громыхая замком, запер за ним. Франк Браун вышел на дорогу. Остановился перед изображением святого и пытливым взглядом посмотрел на него. - О дорогой мой святой,- сказал он.- Тебе приносят цветы, льют свежее масло в лампаду. Но не этот дом заботится о тебе. Здесь тебя ценят разве только как археологическую древность. Хорошо еще, что народ чтит твою силу. Ах, милый святой, тебе легко охранять деревню от наводнения - раз она в трех четвертях часа от Рейна. И особенно теперь, когда Рейн так успокоился и струится меж каменных стен. Но попробуй же, о старый Непомук, охранить этот дом от потока, который нахлынет на него и разрушит. Я люблю тебя, милый святой, потому что ты покровитель моей матери. Ее зовут Иоганной Непомуценой, у нее есть еще имя - Губертина, в знак того, чтобы ее не могла искусать бешеная собака. Ты помнишь еще, как родилась она в этом доме в день, посвященный тебе? Поэтому-то она и носит твое имя - Иоганна Непомуцена! И потому, что я люблю тебя, милый святой, и ради нее я хочу тебя предостеречь. Там внутри сегодня ночью поселился святой - в сущности говоря, полная противоположность святому. Маленький человечек не из камня, как ты, и не одетый красиво в длинную мантию,- он деревянный и совершенно голый. Но он так же стар, как и ты, может быть, еще старше. Говорят, он обладает чудодейственной силой. Так попробуй же, святой Непомук, покажи свою силу! Кто-нибудь из вас должен пасть, ты или тот человечек: пусть же решится, кто из вас будет господином над домом тен-Бринкенов. Покажи же, милый святой, на что ты способен. Франк Браун снял шляпу и перекрестился. Потом тихо, сухо рассмеялся и быстро зашагал по дороге. Вышел в поле и полной грудью стал вдыхать свежий ночной воздух. Дойдя до города, он пошел по улицам под цветущими каштанами и здесь замедлил шаг. Он шел задумавшись, слегка напевая про себя. Но вдруг остановился. С минуту поколебался. Потом повернулся. Быстро свернул налево. Опять остановился и оглянулся по сторонам. Потом быстро взобрался на низкую стену и спрыгнул на другую сторону. Побежал по тихому саду к большой красной вилле. Там остановился и взглянул вверх. Его резкий короткий свист прорезал ночную тишину, два-три раза, быстро, один за другим. Где-то залаяла собака. Но вверху тихо распахнулось окошко, и в белом ночном одеянии показалась белокурая женщина. Ее голос прошептал в темноте: "Это ты?" Он ответил: "Да, да!" Она скользнула в комнату, но тотчас же снова вернулась. Взяла носовой платок, что-то завернула в него и бросила вниз. - Вот, мой дорогой, тебе ключ! Но будь потише, как можно потише, чтобы не проснулись родители! Франк Браун взял ключ и поднялся по маленькой мраморной лестнице, открыл дверь и вошел в комнату. Глава 4 Которая рассказывает, как они нашли мать Альбрауне. Франк Браун сидел на гауптвахте. Наверху в Эренбрейтштейне. Сидел уже около двух месяцев и должен был сидеть еще три. Все лишь за то, что он выстрелил в воздух, так же как и его противник. Сидел он наверху у колодца, с которого раскрывался далекий вид на Рейн. Он болтал ногами, смотрел вдаль и зевал. То же самое делали и трое товарищей, сидевших вместе с ним. Никто не говорил ни слова. На них были желтые куртки, купленные у солдат. Денщики намалевали на их спинах огромные черные цифры, означавшие No камер. Тут сидели сейчас второй, четырнадцатый и шестой. У Франка Брауна был No 7. На скалу к колодцу поднялась группа иностранцев, англичан и англичанок, в сопровождении сержанта гауптвахты. Он показал им несчастных арестантов с огромными цифрами,- которые сидели с таким печальным видом. В иностранцах зашевелилось чувство жалости, с ахами и охами они стали расспрашивать сержанта, нельзя ли дать что-нибудь несчастным. Это строго запрещено. Но в своем великодушии он повернулся и стал показывать туристам окрестности. Вот Кобленц, сказал он, а позади него Нейштадт. А там внизу у Рейна... Между тем подошли дамы. Несчастные арестанты заложили руки за спину, держа их как раз под номерами. В протянутые ладони тотчас же посыпались золотые монеты, папиросы и табак. Нередко попадались и визитные карточки с адресами. Игру выдумал Франк Браун и к общему удовольствию ввел ее здесь. - В сущности, это довольно-таки унизительно,- заметил No 14, ротмистр барон Флехтгейм. - Ты идиот,- ответил Франк Браун,- унизительно только то, что мы считаем себя такими аристократами, что отдаем все унтер-офицерам и ничего не оставляем себе. Если бы хоть по крайней мере эти проклятые английские папиросы не так пахли духами.- Он посмотрел на добычу.- Ага! Опять соверен. Сержант будет рад. Бог мой, мне бы и самому он пригодился! - Сколько ты вчера проиграл?- спросил No 3. Франк Браун засмеялся: "Ах - всю свою вчерашнюю получку. И еще вдобавок подписал векселей на несколько сотен, Черт бы побрал эту игру!" No 6 был юным поручиком, почти мальчиком, кровь с молоком. Он вздохнул глубоко: "Я тоже продулся". - Ну а, по-твоему, мы не проигрались?- огрызнулся на него No 14.-И только подумать, что бродяги кутят теперь на наши деньги в Париже. Сколько, по-твоему, они там пробудут? Доктор Клаверьян, морской врач, арестант No 12, заметил: - По-моему, дня три. Дольше они не смогут остаться, а то отсутствие их будет замечено. Да и на более долгое время не хватило бы денег". Те трое были-No 4, No 5 и No 12. В последнюю ночь они много выиграли и тотчас же рано утром спустились вниз, стараясь не опоздать к парижскому поезду. Они отправились - немного развлечься, как это называлось в крепости. - Что же мы предпримем сегодня?- спросил No 14. - Напряги хоть раз свои пустые мозги,- сказал Франк Браун ротмистру. Он спрыгнул со стены и пошел через казарменный двор в офицерский сад. Он был в дурном настроении и громко что-то насвистывал. Не из-за проигрыша - он проигрывал уже не в первый раз и это его мало трогало. Но жалкое пребывание здесь, невыносимое безделье! Правда, крепостные правила были довольно свободны, и, во всяком случае, не существовало ни одного, которое бы оскорбляло хоть как-нибудь господ арестантов. У них было свое собственное собрание, в котором стоял рояль и большой гармониум; они получали десятка два газет. У каждого свой денщик. Камеры просторные, чуть ли не залы; они платили за них государству по пфеннигу в день. Обеды они брали из лучшей гостиницы города и держали обильный винный погреб. Было только одно неудобство: нельзя запирать свою камеру изнутри. Это единственный пункт, к которому комендант крепости относился невероятно строго. С тех пор как в крепости произошло самоубийство, каждая попытка приделать изнутри камеры задвижку или крючок подавлялась немедленно. - Что за дураки они все! - подумал Франк Браун.- Точно не может человек покончить с собою без всяких засовов! Это неудобство мучило его, отравляло радость существования. Быть в крепости одному было совершенно немыслимо. Он привязывал дверь веревками и цепочками, ставил перед нею кровать и другую мебель, но ничего не помогало: после продолжительной борьбы все разрушалось и разбивалось вдребезги товарищи торжествующе врывались в его камеру. О, эти товарищи! Каждый из них был превосходнейшим и симпатичнейшим малым. С каждым из них можно без скуки поболтать наедине полчаса. Но вместе они были невыносимы, они пели, пили, играли по целым дням и ночам в карты. А кое-когда принимали у себя женщин, которых приводили услужливые денщики. Или предпринимали продолжительные экскурсии - вот и все геройские подвиги! Ни о чем другом они никогда и не