на винных бутылках, -- сказал он, накладывая себе
такую же порцию.
-- Гм, потрясающе, -- проговорил Юло с полным ртом.
-- А что я говорил? Вот вам доказательство. Знайте, что бы вам от меня
ни потребовалось, я всегда говорю правду.
Эти слова послужили Никола Юло поводом изложить причину своего визита,
и причина эта была куда горячее любого только что вынутого из духовки блюда.
-- У вас был магазин грампластинок, верно? -- спросил он, разламывая
вилкой запеченную лазанью.
По выражению лица Жан-Поля он понял, что наступил на больную мозоль.
-- Да. Я закрыл магазин семь лет назад. Хорошая музыка в этих краях
никогда не приносила дохода...
Юло поостерегся передавать ему комментарий сына по этому поводу. Не
стоило бередить рану ножом, который все еще торчал в ней. Этот человек ему
нравился, и Юло был уверен, что не ошибется, если хотя бы отчасти введет его
в курс дела.
-- Месье Франсис, мы ищем в Монте-Карло одного убийцу...
-- Разве в этом месте фильма герои не начинают обращаться друг к другу
по имени и на "ты"? Меня зовут Жан-Поль.
-- А меня Никола.
-- Ты имеешь в виду того типа, который звонит на радио и которого все
зовут Никто?
-- Совершенно верно.
-- Ну, не скрою, я тоже, наверное, как миллионы людей, слежу за этой
историей. Когда слышишь его голос, мурашки бегут даже по коже обуви.
Скольких он уже убил?
-- Четверых. И потом ты ведь знаешь, каким образом. Но самое ужасное,
что у нас нет ни малейшего представления, как остановить его.
-- Это человек хитер, как стая лисиц. Он слушает отвратительную музыку,
но голова у него работает превосходно.
-- Насчет головы я с тобой согласен. А что касается музыки, вот о
ней-то я и пришел поговорить.
Никола порылся в кармане пиджака и достал распечатки, которые дал ему
Гийом. Выбрал один лист и протянул Жан-Полю.
-- Знакома эта пластинка?
Жан-Поль взял бумагу. Никола был уверен, что заметил, как тот
побледнел. Он поднял на него свои голубые мальчишеские глаза, полные
изумления.
-- Откуда у тебя это?
-- Долго рассказывать. Главное, что она принадлежит, по всей
вероятности, убийце, и что был продана тут...
Юло протянул Жан-Полю другой лист, на котором можно было прочитать
этикетку с названием его магазина. На этот раз бледность на лице Жан-Поля
стала вполне очевидной. Он утратил дар речи.
-- Но...
-- Узнаешь эту пластинку? Можешь объяснить, что за ней скрывается? Кто
такой Роберт Фултон?
Жан-Поль отодвинул тарелку и развел руками.
-- Кто такой Роберт Фултон!? Да любой, кто любит джаз, кто идет дальше
Луи Армстронга, знает его. И любой собиратель пластинок готов руку отдать,
лишь бы заполучить одну из его пластинок.
-- С чего бы вдруг?
-- А с того, что на свете их существует всего десять штук, чтобы ты
знал.
Тут уже побледнел Никола. Франсис налил себе вина и откинулся на спинку
стула. Лазанья мадам Сивуар, казалось, вдруг утратила для него всякий
интерес.
-- Роберт Фултон --один из величайших трубачей в истории джаза.
Настоящий гений, но сумасшедший, как дикий конь. Вечно норовил что-нибудь
учудить, во всем шел наперекор. Например, ни в какую не соглашался
записывать пластинки, мол, музыку нельзя заключать в тюрьму. По его мнению,
музыкой можно наслаждаться только на концерте, вживую. Иными словами, музыка
-- это каждый раз совершенно новый опыт, и никто не имеет права фиксировать
ее в статике, для вечности.
-- В таком случае, откуда же взялась эта пластинка?
-- Вот к этому я и веду. Летом шестидесятого года Фултон совершил
короткое турне по Америке, играя в разных клубах с несколькими лучшими
сессионными музыкантами. Историческое событие. В "Би-боп-кафе" в Нью-Йорке
друзья с согласия фирм грамзаписи записали без его ведома один такой концерт
и отштамповали пятьсот пластинок в надежде, что увидев их, Фултон изменит
свое мнение.
-- Вот откуда "Украденная музыка"...
-- Ну, да. Именно украденная. Только друзья не предвидели, что
случится. Фултон взъярился, как зверь, и в бешенстве уничтожил все
пластинки, потребовал матрицы и пленки-исходники и их тоже уничтожил.
История моментально облетела музыкальные круги и превратилась в легенду.
Потом каждый повторял ее на свой лад. В общем, если откинуть шелуху, факт
тот, что из всех пластинок удалось спасти ровно десять штук, и каждую
продали коллекционерам на вес золота. Я был одним из этих десяти.
-- Ты хочешь сказать, что эта пластинка до сих пор у тебя?
-- Я сказал -- "был". В трудную минуту, когда...
Франсис посмотрел на свои загорелые руки, покрытые темными пигментными
пятнами. Явно не лучшие воспоминания посетили его в эту минуту.
-- Жена заболела раком, потом умерла. Магазин не приносил никакого
дохода. Ну, то есть совсем никакого. Мне нужны были деньги на врачей, а эта
пластинка стоила целое состояние, вот почему...
У него вырвался вздох, сдерживаемый, наверное, долгие годы.
-- Безумно жаль было продавать пластинку, и я наклеил на нее этикетку
магазина, словно для того, чтобы не расстаться с нею насовсем. Кроме жены и
сына, мне была дорога в жизни только эта пластинка.
Сердце Никола Юло стучало, как поршень в цилиндре мощного мотора.
Отчетливо произнося каждое слово, он задал вопрос, боясь услышать
долгожданный ответ.
-- Ты помнишь, кому продал ее, Жан-Поль?
-- Прошло уже лет пятнадцать, Никола. Помню, что это был какой-то
странный тип, примерно моих лет. Он приходил в магазин и покупал у меня
пластинки, редкие, коллекционные. Похоже, с деньгами у него не проблем не
было, поэтому, признаюсь тебе, порой я даже немного завышал цену. Узнав, что
у меня есть "Украденная музыка", он несколько месяцев упрашивал уступить ее.
И так подступал, и эдак. Я отказывал... Но необходимость превращает человека
в вора или в продавца. Иногда и в того и другого одновременно.
-- Не припомнишь имя?
-- Я человек, а не компьютер. Пластинку я не забыл бы, проживи хоть
тысячу лет. А все остальное...
Он провел рукой по седым волосам, поднял голову и посмотрел в потолок.
Никола облокотился о стол и потянулся к нему.
-- Надо ли тебе объяснять, как это важно, Жан-Поль. Возможно, от этого
зависит жизнь многих людей.
А про себя Юло подумал, сколько еще раз придется ему повторять эти
слова, прежде чем вся эта история закончится.
-- Может быть...
-- Может быть, что?
-- Пойдем со мной. Посмотрим, насколько ты везучий.
Юло двинулся следом за Жан-Полем в кухню, глядя на его прямые, не по
возрасту, плечи, и седовласый затылок, ощущая легкий запах дезодоранта. В
прихожей они свернули на лестницу, ведущую в подвал. Спустились ступенек на
десять и оказались в помещении, похожем на кладовку. У одной стены
находились стиральная машина и раковина, над ними висел женский велосипед, и
тут же стоял верстак с тисками и инструментами для работы с деревом и
металлом.
Вдоль другой стены размещались металлические стеллажи с консервными
банками и винными бутылками. Часть полок была отведена для папок и картонных
коробок разной величины и цвета.
-- Я -- человек, живущий воспоминаниями. Коллекционер. А почти все
коллекционеры глупо тоскуют по вчерашнему дню, кроме тех, кто
коллекционирует деньги.
Жан-Поль Франсис остановился перед стеллажом, растерянно оглядывая его.
-- Гм, посмотрим...
Он снял с самой верхней полки объемистую картонную коробку. На ее
крышке была наклеена золотистая этикетка старого магазина грампластинок
"Диски и риски". Старик поставил ее на верстак возле тисков и включил
верхний свет.
-- Это все, что осталось от моей торговли и целого куска жизни.
Маловато, тебе не кажется?
Иногда это даже слишком много, -- подумал Никола. Некоторым людям в
конце жизни не нужно никакой коробки, ни большой, ни маленькой. Бывает, не
нужно даже карманов.
Жан-Поль открыл коробку и начал рыться в ней, доставая разные бумаги --
старые торговые лицензии, программы концертов, объявления о
выставках-продажах коллекционных пластинок.
Вдруг он извлек плотный голубой листок, сложенный пополам, развернул
его и, посмотрев, что там написано, протянул Никола.
-- Держи. Сегодня твой день. Эту записку собственноручно написал
покупатель "Украденной музыки". Он оставил номер телефона, когда узнал, что
у меня есть эта пластинка. Теперь припоминаю, что, купив ее, он приходил еще
пару раз, а потом я больше не видел его...
Никола прочитал записку. Решительным и четким почерком были обозначены
имя и номер телефона.
Легран 04/4221545
Юло показалось странным, что после стольких волнений, неудач,
обезображенных тел, безвестных отпечатков пальцев, бесшумных шагов, после
стольких теней без лица, и стольких лиц без определенных черт, он наконец-то
держал в руках что-то реальное -- самое банальное, что только может быть на
свете: записку с именем и номером телефона.
Он посмотрел на Жан-Поля, а тот, подавленный, просто не знал, что
сказать. Наконец старик-коллекционер, возможный спаситель многих невинных
жертв, улыбнулся.
-- Судя по всему, записка тебя заинтриговала. Будь мы сейчас в
каком-нибудь фильме, как я уже говорил, наверняка в этот момент зазвучала бы
многозначительная музыка.
-- Заинтриговала -- не то слово, Жан-Поль! Захватила!
Он достал мобильник, но Жан-Поль предупредил:
-- Тут не берет, надо выйти.
Они поднялись наверх. Между тем мысли в голове Никола Юло неслись со
скоростью сто километров в час. А Франсис тем временем припомнил еще
кое-что.
-- Он жил где-то недалеко, мне помнится, в районе Кассиса. Такой
крепкий человек, высокий, но не слишком. Почему-то складывалось впечатление,
будто он обладает недюжинной физической силой. Не знаю, почему, но я
подумал, что он военный. Наверное, дело было в его глазах, они запоминались.
Казалось, сами они смотрят, но не позволяют их видеть. Помню, я еще
удивился, что подобный тип увлекается джазовой музыкой...
-- Ну, хоть ты и не компьютер, я считаю, с памятью у тебя все в полном
порядке..
Поднимаясь по лестнице, Жан Поль обернулся с улыбкой.
-- Ты считаешь? Ну, этим уже можно гордиться.
-- Думаю, у тебя есть немало и других поводов... Сегодняшний -- просто
еще один.
Они поднялись на первый этаж и вышли на солнце. Лазанья на столе в
кухне остыла, а вино стало нагрелось. Солнечный свет падал на пол террасы и
теперь взбирался по ножке стола.
Юло посмотрел на мобильник. Прием есть. Он спросил себя, не рискует ли.
Пожал плечами. Пожалуй, все его тревоги по поводу телефонной прослушки --
чистая паранойя. Он нажал кнопку памяти и подождал ответа.
-- Привет, Морелли, это я, Юло. Мне нужны от тебя две вещи. Информация
и молчание. Есть?
-- Конечно.
Бесспорным достоинством Морелли была его способность не задавать лишних
вопросов.
-- Я назову тебе сейчас имя и телефон. Возможно, номер уже не
существует. Это где-то в Провансе. Узнай адрес. Мигом!
-- Лечу.
Он назвал инспектору необходимые сведения и отключил связь.
И как бы размышляя, еще раз уточнил у Франсиса.
-- Ты сказал, в районе Кассиса?
-- Мне помнится, Кассис, Ориоль, Рокфор, точно не знаю, но кажется,
именно в тех краях.
-- Ну, что ж, мне придется, видно, познакомиться с этими местами.
Юло окинул взглядом дом, словно желая запомнить его во всех
подробностях. И снова пристально посмотрел в глаза Франсису.
-- Надеюсь, не обидишься, если убегу. Мне надо спешить. Думаю, ты
понимаешь.
-- Представляю, что у тебя творится на душе. То есть пытаюсь
представить. Надеюсь, найдешь, кого нужно. Пойдем, провожу до ворот.
-- Мне жаль, что я испортил тебе обед.
-- Ничего ты не испортил, Никола. Наоборот. Не так уж часто бывают у
меня гости в последнее время. Когда доживаешь до таких лет, начинаешь
удивляться, отчего это время летело так быстро и вдруг остановилось, словно
навеки...
Разговаривая, они прошли через сад к сетчатой ограде. Никола посмотрел
на свою машину, стоявшую на солнцепеке. Сейчас в ней наверняка, как в
духовке. Сунул пальцы в нагрудный карман и извлек оттуда визитную карточку.
-- Держи. Будешь в Монте-Карло, знай что для тебя в моем доме всегда
найдется кровать и тарелка супа.
Жан-Поль взял визитку и посмотрел на нее, ничего не говоря. Никола был
уверен, что он не выбросит ее. Может, они и не увидятся никогда больше, но
все равно не выбросит.
Комиссар протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
-- Кстати. Есть еще один вопрос. Просто мне любопытно...
-- Слушаю тебя.
-- Почему "Диски и риски"?
Франсис рассмеялся.
-- Ах, вот что... Когда я открыл магазин, то понятия не имел, чем все
закончится. Рисковали не клиенты, а я.
Юло ушел, улыбаясь, а Франсис смотрел ему вслед, стоя в воротах.
Подойдя к машине, Юло полез в карман за ключами и наткнулся на кусочек
плотной голубой бумаги, который дал ему Жан-Поль, тот самый -- с именем и
телефоном. Он достал его и подумал, что в истории магазина редких
грампластинок "Диски и риски" самое важное событие произошло именно сейчас,
годы спустя после его закрытия.
42
Когда он направлялся через Карну-ан-Прованс в Кассис, позвонил Морелли.
Телефон "зацепил" волну "Европы-2", и стал слегка тикать. Через секунду он
зазвонил. Юло взял мобильник с пассажирского сиденья.
-- Слушаю.
-- Комиссар, это Морелли. Я нашел адрес, который вы просили. Пришлось
повозиться. Вы были правы, такого номера уже нет. Причем это старая
нумерация. Во "Франс-Телеком" подняли архивы.
Юло сделал нетерпеливый жест.
-- Так что же там, Морелли?
-- Это номер загородной усадьбы. Называется "Терпение". Зимняя дорога.
Кассис. Есть, правда, одно обстоятельство...
-- Какое?
-- Телефон отключили на станции. Никто не расторгал договор, но в
какой-то момент перестала поступать оплата и после нескольких напоминаний
номер отключили. Человек, с которым я говорил, не мог ничего добавить. Если
нужны еще какие-то подробности, займусь проверкой, но, по-моему,
бесполезно...
-- Не нужно, Клод, этого достаточно. Спасибо.
-- Не за что, комиссар.
На другом конце линии возникла некоторая заминка, и Юло понял, что
Морелли ждет, не скажут ли ему еще что-нибудь.
-- Я слушаю.
-- Все в порядке?
-- Да, Морелли, все в порядке. Завтра смогу сказать что-то более
определенное. А пока прощаюсь.
-- До встречи, комиссар. Будьте осторожны.
Юло положил телефон на соседнее сиденье. Ему не нужно было записывать
сведения от Морелли. Они врезались в его память, и надолго. Выезжая из
Карну, маленького прованского городка, современного, чистого и ухоженного,
он позволил себе предаться воспоминаниям.
Именно этот путь он проделал когда-то, направляясь в Кассис с Селин и
Стефаном в отпуск. Они много смеялись и шутили, и Юло даже назвал эти дни
временем полного благополучия, дабы не беспокоить другие, более громкие
слова. В сравнении с сегодняшней его жизнью та была самым настоящим
счастьем, и сегодня он мог только с сожалением вспоминать о ней.
Сыну было тогда лет семь или немного меньше. Когда добрались до
Кассиса, Стефан сразу пришел в возбуждение, какое охватывает всех детей у
моря. Они припарковали машину на окраине города и спустились к берегу по
узкому переулку. Свежий бриз теребил их одежду.
В гавани раскачивались мачты, белели паруса. Был виден маяк с зеленым
куполом, а за бетонными волнорезами простиралось открытое море.
Они купили мороженое, прокатились на кораблике, чтобы посмотреть на
каланки -- узкие заливы, вроде фьордов, c чистой, прозрачной водой. Во время
прогулки он притворялся, будто страдает от морской болезни, и Селин и Стефан
хохотали до упаду над тем, как он гримасничал, таращил глаза и изображал,
будто его тошнит. Он совершенно забыл тогда, что он -- сотрудник полиции, и
оставался только мужем, отцом и клоуном.
Хватит, папа, а то я умру от смеха...
Юло подумал, что человеческая жизнь протекает не без чьей-то режиссуры.
Автор сценария обладает своеобразным и порой мрачным чувством юмора.
Возможно, в то время, много лет назад, когда Юло бродил с женой и сыном по
улочкам этого городка, счастливый и беззаботный, кому-то из местных жителей
звонил переживавший не лучшую пору владелец магазина грампластинок,
соглашаясь продать редчайшую запись. Возможно, покидая Кассис, они ехали
следом за машиной, которая направлялась в Экс за этой пластинкой.
На окраине города Юло расстался с воспоминаниями о счастливом прошлом.
Он оставил свой "пежо" на последнем этаже высотной стоянки и осмотрел сверху
окрестности.
Кассис, похоже, не очень изменился с тех пор. Бетонные волнорезы в
порту стали мощнее, одни дома были перестроены, другие обветшали, но здесь
тратили вполне достаточно извести и краски, чтобы туристы забывали о ходе
времени.
В этом и заключался смысл каникул: забывать...
Юло обдумывал, как действовать дальше. Проще всего получить информацию
в местном отделении полиции, но его расследование теперь уже стало частным
делом, и привлекать к себе внимания без крайней необходимости не хотелось.
Однако человек, который бродит повсюду и всех расспрашивает, пусть даже в
приморском городе, где полно туристов, рано или поздно будет замечен. В
небольшом городе все знали друг друга, и он выглядел бы как человек, который
принялся копать яму прямо посреди клумбы.
Он спустился к гавани по знакомому переулку. Навстречу ему медленно
поднимался старик, несший ивовую корзину с морскими ежами. Юло остановил
его. Вопреки ожиданию у старика не было одышки.
-- Извините.
-- В чем дело? -- недовольно отозвался старик.
-- Я хотел бы узнать у вас кое-что, вы позволите?
Человек опустил на землю корзину с ежами и посмотрел на них, словно
опасался, что те испортятся. Неохотно поднял глаза из-под низких, еще не
седых бровей.
-- Слушаю вас.
-- Не знаете ли вы, где находится поместье "Терпение".
-- Знаю.
Юло попытался понять, что перевешивает в нем -- уважение к пожилым
людям или неприязнь к засранцам любого возраста, и со вздохом решил не
думать об этом.
-- Будьте добры, объясните, где оно находится?
Старик неопределенным жестом указал куда-то в сторону.
-- За городом.
-- Я так и думал.
Юло потребовалось изрядное усилие, чтобы не вцепиться этому человеку в
горло. Он терпеливо ждал, однако выражение его лица, видимо, побудило того
не слишком тянуть с ответом.
-- Вы на машине?
-- Да, на машине.
-- Тогда выезжайте из города по окружной. У светофора сверните направо,
к Рокфору. Возле развязки увидите справа указатель "Ле Жано". Проедете еще
немного вперед, и налево начнется грунтовая дорога, она ведет к каменному
мосту над железной дорогой. Поезжайте по ней и на развилке возьмите вправо.
Дорога кончается у "Терпения".
-- Спасибо.
Не сказав больше ни слова, старик поднял корзину с плодами моря и
продолжил свой путь.
Юло почувствовал, наконец, волнение оттого, что идет по следу. Он
быстро вернулся вверх по переулку, и добравшись до своей машины, ощутил
одышку.
Следуя четким указаниям старика, он свернул на грунтовую дорогу, что
вела к скалистому горному массиву, возвышавшемуся над Кассисом. Смешанная
приморская растительность -- большей частью лиственницы и оливы -- иногда
почти полностью скрывала долину, по дну которой проходила железная дорога.
Когда он проезжал по каменному мосту, какая-то рыжая собака, отдаленно
напоминавшая лабрадора, с громким лаем увязалась за машиной. У развилки,
решив очевидно, что ее миссия окончена, она перестала лаять и преследовать
"пежо" и, прихрамывая, побрела к ближайшей ферме.
Дорога поднималась все выше и выше в гору, густой лес с толстыми
деревьями порой закрывал вид на море. Яркие пятна цветников пропадали по
мере удаления от города. Их сменяла зелень хвойных деревьев и кустарников с
резким смешанным запахом моря и подлеска.
Юло проехал уже несколько километров и начал было подозревать, что
старик обманул его нарочно, чтобы приезжий покатался впустую. Сейчас наверно
сидит у себя дома с каким-нибудь Жаном, Рене или Арманом, ест своих ежей и
смеется над этим дураком-туристом, который кружит по горам.
И тут за поворотом он увидел "Терпение".
Он мысленно поблагодарил Жан-Поля Франсиса и его волшебную коробку.
Если удастся найти эту пластинку Роберта Фултона, надо будет непременно
вернуть ее старому коллекционеру. С бьющимся от волнения сердцем он проехал
к зданию, словно опиравшемуся о горную скалу.
Миновав кирпичную арку, заросшую плющом, он оказался на дороге, ведущей
к гумну возле высокого двухэтажного дома. По мере приближения к нему Юло
охватывало ликование. Дорога, усыпанная галькой, почти заросла сорняками,
остались только светлые полоски по сторонам, словно рельсы, по которым и
двигалась машина. Юло слышал, как растения царапают ее днище со скрежетом,
звучавшим в этой тишине особенно мрачно.
Подъехав ближе, он увидел, что от здания остался по сути только плоский
фасад. Крыша обрушилась. Почерневшие балки вздымались к небу из руин, словно
темные пальцы исполнителей спиричуэлз. Голландская черепица засыпала всю
землю вокруг. Покрытые трещинами и копотью стены говорили о том, что здесь
был когда-то сильный пожар, опустошивший дом, фасад которого походил теперь
на театральную декорацию.
И все это произошло, видимо, довольно давно, если сорняки и вьющиеся
растения успели вернуть себе свои исконные владения. Казалось, природа
терпеливо занималась кропотливым вязанием, чтобы затянуть нанесенную людьми
рану.
Юло остановил машину и вышел. Осмотрелся. Панорама отсюда была
изумительная. Вся долина лежала как на ладони -- разбросанные там и тут
домики, виноградники вперемежку с зелеными пятнами лесов. Долина тянулась к
самому Кассису, светлому и красивому городу, опиравшемуся на берег, словно
женщина, устремившая взгляд к морскому горизонту, -- на перила балкона.
Среди остатков запущенного сада ржавели какие-то кованые конструкции.
Видимо некогда дом был просто великолепным, а цветущий сад -- поразительным.
Теперь же все вокруг заросло дикой лавандой.
Закрытые ставни и стены, опаленные огнем, ползучий пырей, запускавший
свои корни во все щели, как воришка -- пальцы в чужой карман, порождали
чувство безнадежности и опустошения, от которого трудно было отделаться.
Юло увидел, как к дому свернула машина. Он остановился посреди двора и
подождал, пока желтый "рено-кангу" не затормозил рядом с "пежо". Из него
вышли двое мужчин в рабочей одежде: один пожилой, лет шестидесяти, другой
лет тридцати, коренастый брюнет с тупой длиннобородой физиономией. Тот, что
помоложе, не удостоил Юло даже взглядом, открыл дверцу и принялся выгружать
садовые инструменты.
Другой дал ему указание.
-- Начинай, Берто, я сейчас приду.
И, установив угодную ему иерархию, направился к Юло. Лицо его с
приплюснутым носом тоже отнюдь не светилось интеллектом. Доживет напарник до
его лет, будет таким же.
-- Добрый день.
-- Добрый день.
Юло постарался предупредить любое недовольство, держась как можно
скромнее. И улыбнулся своей самой располагающей улыбкой.
-- Надеюсь, я не нарушил никаких запретов, а если что-то не так, прошу
прощения. Я, видимо, ошибся дорогой, еще там, внизу. Все искал, где бы
развернуться обратно, пока не оказался тут. Увидел разрушенный дом, и
любопытство взяло верх. Ну, и заехал взглянуть. Я сейчас уеду.
-- Да ничего, вы нам нисколько не мешаете. Здесь уже давно не осталось
ничего, что можно было бы украсть. Кроме земли и сорняков. Вы турист, верно?
-- Верно.
-- Я так и понял.
-- Ах, милейший, где же твоя наблюдательность? Ведь ты только что
прошел мимо машины с номерным знаком Монте-Карло. Это понял бы и слепой с
белой палкой и с собакой-поводырем.
Человек продолжал.
-- Иной раз, кто-нибудь сюда добирается. Случайно, как вы, или из
любопытства, как большинство других. А из Кассиса едут неохотно. Я тоже, по
правде говоря, не прыгаю от радости, когда наступает мой черед отправляться
сюда. После того, что тут случилось... Но что вы хотите, работа есть работа,
и по нынешним временам выбирать не приходится. На всякий случай, как видите,
мы всегда приезжаем вдвоем. Столько лет прошло, а у меня здесь до сих
мурашки по спине бегают.
-- Почему? Что же тут произошло?
-- Как, вы не знаете историю "Терпения"?
Мужчина посмотрел на Юло с изумлением: нашелся же на свете человек,
который не знает историю "Терпения". Даже если бы он увидел, как Юло
удаляется на летающей тарелке, и то крикнул бы вслед: "А вот я вам
расскажу..."
Никола бросил ему веревку.
-- Я ничего не слышал.
-- Тут было убийство, вернее сказать, несколько убийств. Вы что,
правда, ничего не слышали?
Юло почувствовал, как кровь застучала в висках.
-- Нет, ничего.
Человек достал пакет с табаком и принялся ловко сворачивать самокрутку.
Ему было о чем рассказать, и он не торопился, растягивая удовольствие.
-- Я не знаю всех подробностей, меня тогда тут не было. Тип, который
жил в этом доме, убил гувернантку и своего сына, потом поджег дом и пустил
себе пулю в висок.
-- Вот как!
-- Вот так, это вам не шуточки. В городе говорят, он был чуть ли не
сумасшедший. За двадцать лет его и сына видели всего раз двадцать, не
больше. Женщина спускалась вниз за покупками, но она ни с кем не
откровенничала. Здравствуйте. До свиданья. Привет, Филиберта! Даже землю
хозяин не возделывал, а ведь ее тут немало было. Отдал в управление
агентству по недвижимости, и те сдавали участки местным виноделам. Он жил,
как отшельник, на вершине этой горы. Думаю, он просто свихнулся, вот и
натворил то, что натворил...
-- Три человека, вы сказали?
-- Ну да. Мужчину и женщину нашли обгоревшими. Тело парня, напротив,
огонь не тронул... И слава богу, что вовремя заметили пожар, а то все вокруг
сгорело бы...
Он кивнул на напарника.
-- Мне говорил отец Берто, а он служил тогда пожарным, что тело парня
было в таком жутком виде, что лучше бы уж он сгорел, как те двое. А тело
отца, представляете, так обгорело, что пуля расплавилась в черепе...
-- А что значит -- в жутком виде?
-- Ну, отец Берто говорил, будто у него просто не было лица, не знаю,
понятно объясняю или нет. Ну, словно его срезали. И после этого меня еще
будут уверять, будто он не был сумасшедшим, этот тип...
Юло почувствовал, как ему свело желудок.
Боже милостивый, у парня не было лица, как если бы его срезали!
Словно серия диапозитивов, снятых в самом аду, прошла перед глазами Юло
целая череда обезображенных лиц. Йохен Вельдер и Эриджейн Паркер. Аллен
Йосида и Григорий Яцимин. Он видел их глаза без век, распахнутые в никуда,
свидел бесконечное осуждение того, кто убил их, и тех, кто не сумел ему
помешать.
Юло казалось, он слышит леденящий душу, измененный голос, шепчущий ему
в уши проклятые слова.
Я убиваю...
Несмотря на жаркий день, Юло почувствовал озноб. Струя пота потекла
из-под правой подмышки к ремню.
-- А потом что случилось? -- спросил он неожиданно дрогнувшим голосом.
Мужчина либо не заметил перемены, либо принял ее за нормальную реакцию
туриста-придурка на кровавые события, о которых рассказал.
-- Ну, поскольку все было ясно, следствие прекратили и дело закрыли:
двойное убийство и самоубийство, и все тут. Конечно, это не послужило
"Терпению" рекламой.
-- А наследников нет?
-- Вот я и говорю. Наследников нет, поместье перешло в муниципальную
собственность. Его выставили на продажу, до сих пор выставлено, да только
кому охота связываться проклятым домом? Я бы и даром его не взял. Мэрия
отдала поместье в управление прежнему агентству, оно и сейчас сдает землю в
аренду. И дохода едва хватает на содержание и оплату управления. Я приезжаю
сюда время от времени убирать сорняки, чтобы они совсем тут все не затянули.
-- И где же похоронены жертвы?
Юло постарался, чтобы его вопросы выглядели как обычное любопытство
простого человека, но хитрить не было нужды. Рассказчика и так было не
остановить.
-- Думаю, на кладбище. Там, внизу, на холме, над гаванью. Если бывали в
этих местах, то должны были видеть.
Юло смутно припомнил какое-то кладбище недалеко от парковки, где
останавливался в первый раз.
-- И как звали тех, кто жил тут?
-- Ах, не помню точно... Как же его... Не то Легран, не то Ленорман, не
помню.
Юло посмотрел на часы.
-- Черт возьми, уже поздно. Время просто летит, когда слушаешь
интересные истории. Мои друзья наверное уже ищут меня. Спасибо за рассказ.
-- Не за что. Мое почтение. Хорошего отдыха.
Мужчина повернулся и отправился помогать Берто. Садясь в машину, Юло
услышал, что его зовут.
-- Эй, послушайте. Если хотите сегодня вечером поесть хорошей рыбы,
поезжайте с друзьями в "Золотую раковину", там внизу, в порту. Запомните --
"Золотая раковина". Там мой кузен. Скажите, что прислал Гастон, он вас
обслужит как надо.
Надо же, как я попал в цель. Сегодня поистине мой счастливый день,
подумал Юло, заводя двигатель.
Возвращаясь, возбужденный, в Кассис, твердо решив посетить местное
кладбище, Никола Юло подумал, что удача еще очень понадобится ему, чтобы
свести кое-какие счеты.
43
Никола Юло достал парковочную карточку из автомата и отправился ставить
машину на то же место, что и раньше.
Отсюда, с верхнего этажа, можно было рассмотреть -- чуть выше и левее
-- небольшое кладбище, окруженное кипарисами.
Оставив машину, он вышел из паркинга и направился по дороге в гору.
Поднимаясь к кладбищу, увидел перед ним бетонированную площадку с разметкой
для игры в теннис и баскетбол. Мальчишки носились с мячом, играя в одну
корзину.
Юло показалось странным, что спортплощадка расположена рядом с
кладбищем. Странным -- в хорошем смысле. По сути тут не было неуважения --
обычное соседство жизни и смерти, без фальшивых переживаний и ложного стыда.
Если бы он верил в сказки, то сказал бы, что подобная близость -- своего
рода возможность для живых поделиться жизнью с теми, кто ее уже утратил.
Он подошел к кладбищу.
Синий дорожный знак, висевший на фонаре, предупреждал, что это Аллея
французской памяти, о том же говорила надпись в красно-синей рамке на стене,
выбитой в скале напротив.
Грунтовая дорога вела к ограде и арке. Рядом на обветшавшем от непогоды
стенде висело объявление, сообщавшее, что зимой сторожа можно вызвать с 8 до
17 часов.
Миновав арку, Юло услышал, как под ногами поскрипывает галька.
И сразу же погрузился в тишину.
Неважно, что поблизости шумели возбужденные игрой дети, а городок был
полон туристов и летнего гомона и неподалеку с шумом проносились машины.
Казалось, ограда кладбища изготовлена из какого-то звукопоглощающего
материла, и он на заглушал шум, а лишь превращал его в составную часть
царившей тут тишины.
Он медленно шел по дорожке между могилами.
Возбуждение из-за небольшого успеха уже улеглось, пока он ехал сюда от
"Терпения". Теперь настало время трезво, спокойно все обдумать,
поразмыслить. Время напомнить самому себе, что жизнь многих людей зависит от
него, от его дальнейшего расследования.
Кладбище было крошечное -- несколько дорожек между могилами. Справа
бетонная лестница вела к террасам, поднимавшимся вверх по холму. Там тоже
угадывались могилы -- свободного места внизу не хватало.
В центре кладбища рос огромный кипарис, спокойно возносивший свой ствол
к чистому небу.
Справа и слева, словно прислонившись к каменной ограде, стояли два
невысоких кирпичных строения с красными черепичными крышами. То, что справа,
судя по кресту наверху, служило капеллой. А в другом, скорее всего, был
склад инструментов. Пока Юло осматривался, деревянная дверь открылась, и из
нее вышел человек.
Юло направился к нему, размышляя, за кого лучше себя выдать. Как
нередко бывает с актерами и полицейскими, этими мастерами обмана, он решил
довериться интуиции.
Человек шел навстречу ему.
-- Добрый день.
-- Добрый вечер.
Юло взглянул на солнце, уже склонявшееся к закату, и понял, что даже не
заметил, как пролетело время.
-- Да, действительно, добрый вечер, послушайте...
Он помолчал немного, потом решил, что выдаст себя за любопытного
туриста, и изобразил полное неведение.
-- Вы сторож?
-- Да.
-- Я слышал в городе ужасную историю, которая здесь когда-то случилась
...
-- Вы наверное имеете в виду поместье "Терпение"? -- прервал его
сторож.
-- Да, да. Любопытно было бы посмотреть на те могилы.
-- Вы полицейский?
Никола почувствовал, что на него наступают. Он посмотрел на человека
так, будто у того вдруг появилась третья ноздря. Это выражение убедило
сторожа, что он попал в точку, и тот улыбнулся.
-- Не беспокойтесь, на лбу у вас не написано. Просто в молодости я
много чего натворил и не раз сталкивался с полицией, поэтому распознаю их с
первого раза.
Юло не подтвердил и не опроверг его предположение.
-- Хотите посмотреть на могилы Леграна, так ведь? Пойдемте со мной.
Он не задал никаких вопросов. Если у этого человека было бурное прошлое
и он наконец осел в маленьком городке, где одни хотят знать все, а другие --
ничего, то вполне понятно, на чьей он стороне.
Юло проследовал за сторожем к лестнице на террасу. Несколько ступенек
-- и они поднялись на первую площадку. Сторож свернул влево. Остановился
возле нескольких, тесно расположенных могил. Юло прочел надписи на могильных
плитах, лежащих на земле не горизонтально, а под небольшим углом. На каждой
-- только имя и дата, высеченные в камне.
Лаура Де Доминичис 1943 -- 1971
Даниэль Легран 1970 -- 1992
Марсель Легран 1992
Франсуа Мотисс 1992
На могилах не было фотографий, как он заметил, и на многих других. Юло
не нашел тут ничего странного, хотя предпочел бы увидеть лица в качестве
исходного ориентира.
Похоже, сторож прочитал его мысли.
-- На надгробиях нет фотографий, потому что они все сгорели в пожаре.
-- А почему у двоих обозначена только дата рождения?
-- Эти двое, у которых она есть, -- мать и сын. Другие даты, думаю,
тогда не удалось установить. А потом...
Он сделал жест, означавший, что потом некому было добавить даты.
-- Как это случилось? -- спросил комиссар, не отрывая взгляда от
мраморных плит.
-- Скверная история... Легран был странный тип. Нелюдим. Он купил
поместье "Терпение", приехал туда с беременной женой и женщиной, что-то
вроде прислуги. Жили они очень замкнуто. Жена рожала дома с помощью
служанки, он, наверное, тоже помогал.
Он указал жестом на могилу.
-- Жена умерла через несколько месяцев после родов. Может, если бы
рожала в больнице, осталась жива. Во всяком случае, так сказал врач, который
констатировал смерть. Но такой уж был этот Легран. Казалось, он ненавидит
людей. Сына его почти никогда не видели, он не был крещен, не ходил в школу.
Наверное, занимался с частными преподавателями, может, отец сам учил его,
потому что тот сдавал экзамены в конце каждого учебного года...
-- Вы видели его когда-нибудь?
Сторож кивнул.
-- Иногда, очень редко, он приезжал с отцом положить цветы на могилу
матери. Обычно это делала экономка. А однажды...
-- Что однажды?
-- Так получилось, что стало ясно, какие отношения были у отца с сыном.
Я хорошо помню...
Он указал на небольшое строение, служившее, по-видимому складом.
-- Когда я вышел оттуда, то увидел, что отец стоит, задумавшись, у
могилы, а мальчик вот тут, рядом, у самой сетки, смотрит на детей, играющих
в футбол. Услышав, что я вышел, он посмотрел на меня... Нормальный ребенок,
я бы даже сказал, красивый, но у него были странные глаза, не знаю, как бы
вам объяснить... Пожалуй, самое подходящее слово -- печальные, вот-вот,
печальные, я бы так сказал... Самые печальные глаза, какие я когда-либо
видел. Он наверное улучил момент, когда отец задумался, и подошел сюда,
привлеченный голосами детей. Я приблизился к нему, хотел заговорить, но тут
его отец подлетел к нам, словно фурия. И окликнул мальчика по имени... Вот
как это было...
Сторож помолчал, как бы для того, чтобы сдуть последнюю пылинку с
воспоминания, и посмотрел на Юло, будто не видя его, а заново переживая
испытанное много лет назад.
-- Он крикнул "Даниэль!" так, будто отдавал приказ расстрельной
команде. Ребенок обернулся к отцу и задрожал как осиновый лист. А Легран не
произнес больше ни слова -- только вытаращился нас сына, как сумасшедший, и
дрожал от гнева почти так же, как сын от страха. Не представляю, что там
происходило у них дома, только в этот момент ребенок обмочился!
Сторож опустил взгляд в землю.
-- Поэтому, можете себе представить, годы спустя я нисколько не
удивился, узнав, что Легран устроил такое побоище. Думаю, вы понимаете, что
я имею в виду...
-- Мне известно, что он покончил с собой после того, как убил экономку
и сына и поджег дом.
-- Верно, следствие так и решило, и поведение Леграна давало повод так
думать. Но эти глаза...
Он посмотрел перед собой и покачал головой.
-- Эти безумные глаза я никогда не забуду.
-- Еще что-нибудь можете рассказать? Помните какие-нибудь детали?
-- Да, конечно, потом происходили другие странные вещи. Немало
странного, я бы сказал.
-- Что же именно?
-- Ну, кража тела, например. Потом эта история с цветами...
Юло поначалу решил, будто что-то не понял.
-- Какого тела?
-- Его.
Человек указал на надгробную плиту Даниэля Леграна.
-- Примерно через год после той истории однажды ночью могила была
осквернена. Когда я пришел утром, то увидел, что ограда взломана, надгробная
плита сдвинута, и гроб открыт. От тела мальчика не осталось и следа. Полиция
решила, что это сделал какой-нибудь маньяк-некрофил...
-- Кажется, вы что-то еще сказали о цветах... -- прервал его Никола.
-- Да, и это тоже. Месяца через два после похорон я получил письмо,
напечатанное на пишущей машинке. Мне принесли его сюда, потому что оно было
адресовано сторожу кладбища в Кассисе. В нем были деньги. Не чек, обратите
внимание, а банкнота, вложенная в письмо.
-- И что там было написано?
-- Деньги -- вознаграждение за уход за могилой Даниэля и матери. Ни
слова об отце и экономке. Написавший письмо просил меня, чтобы надгробные
плиты всегда были чистыми и на них всегда были цветы. Деньги поступали
регулярно и после того, как было украдено тело.
-- До сих пор?
-- Последний раз я получил их в прошлом месяце. Если ничего не
изменится, скоро должно прийти новое письмо.
-- Вы сохранили старое? Хоть один из конвертов?
Сторож пожал плечами и покачал головой.
-- Не думаю. Что касается письма, то ведь прошло уже столько лет, надо
бы поискать дома, но сомневаюсь. А конверты... Не знаю, может, какой-нибудь
и сохранился. В любом случае могу передать вам тот, который получу на днях.
-- Я был бы вам благодарен. И буду благодарен также, если вы никому не
скажете о нашем разговоре.
Сторож кивком дал понять, что это само собой разумеется.
-- Не беспокойтесь.
Пока они разговаривали, какая-то женщина в темной одежде, с платком на
голове поднялась по лестнице с букетом цветов. Подошла мелкими шажками,
словно китаянка, к могиле в том же ряду, где лежали Леграны, наклонилась,
ласково провела рукой по мраморной плите, и тихим голосом обратилась к
могиле.
-- Прости, что задержалась сегодня, но у меня были проблемы дома.
Сейчас схожу за водой и потом все тебе объясню.
Она положила цветы на плиту, вынула из специального углубления в ней
сосуд со старыми, увядшими цветами и отправилась за водой