ая сила -- безудержное желание взорвать все. Елена прошла по коридору мимо комнаты, где были заперты телефоны, к стеклянной двери в сад -- вот тут она стояла, когда они обменялись с Фрэнком долгим взглядом в тот вечер, во время ареста Райана. Именно в этот момент она и поняла. Интересно, с ним тоже такое случилось? В его глазах тогда не было заметно волнения, но Елена с чисто женской интуицией почувствовала, что именно в ту минуту между ними все и началось. Больше всего на свете ей хотелось увидеть его сейчас и спросить об этом. Она достала из кармана мобильник. Фрэнк принес его, когда они виделись во второй раз и он покинул ее, чтобы сообщить Селин о смерти ее мужа, своего друга комиссара. Елена подумала о том, как Фрэнк постоянно занят и как ей приятно хранить, словно драгоценный секрет, эту простую и столь привычную для всех остальных людей вещь. Она попробовала позвонить Фрэнку на мобильник по номеру, который он записал в память телефона. Автомат ответил, что телефон абонента выключен и посоветовал позвонить позже. Нет, прошу тебя, Фрэнк, не ускользай от меня именно сейчас. Не знаю, сколько времени мне остается. Я умираю при мысли, что не смогу больше увидеть тебя, или хотя бы поговорить с тобой... Она нажала другую кнопку -- номер полицейского управления. Ей ответила телефонистка. -- Служба безопасности, бонжур. -- Вы говорите по-английски? -- спросила Елена с тревогой. -- Конечно, мадам. Чем могу помочь вам? Ответ прозвучал по-английски, но слово "мадам", было произнесено по-французски. Noblesse oblige[84]. Елена облегченно вздохнула. Во всяком случае хоть не нужно ломать голову над языком, в котором она не сильна. Вторая жена ее отца была в ужасе от французского языка, считала его наречием гомосексуалистов. -- Я хотела бы поговорить с агентом Фрэнком Оттобре, будьте добры... -- Минутку, мадам, как вас представить? -- Елена Паркер, спасибо. -- Подождите. Телефонистка поставила ее на ожидание, и через несколько секунд в трубке раздался голос Фрэнка. -- Елена, где ты? Елена почувствовала, как вспыхнула, и только поэтому вдруг обрадовалась, что него нет рядом с ней в эту минуту. Ей показалось, будто она перенеслась в далекое прошлое -- к робкому и неумелому поцелую Андре Жефферо. Она поняла, что Фрэнк обладает волшебной властью -- он может вернуть ей невинность. И обнаружив это, Елена окончательно убедилась, как сильно любит его. -- Я дома. Отец ушел с Райаном и Стюартом, и я одна. Мосс убрал под замок все телефоны. Звоню по мобильнику, который ты мне оставил. -- Вот ублюдок... Елена не знала, прослушивает ли телефонная станция полиции разговоры Фрэнка Оттобре. Он говорил ей о своем подозрении, что мобильник и домашний телефон, там, в "Парк Сен-Ромен", под контролем. Может, это и было причиной его резкого тона. Елена не хотела говорить ничего такого, что могло бы повредить ему или поставить в неловкое положение, но чувствовала, что не удержится. -- Есть одна вещь, которую я должна сказать тебе. Сейчас, велела она себе, скажи сейчас, или никогда больше не скажешь! -- Я люблю тебя, Фрэнк! Елена подумала, что впервые в жизни произнесла такие слова. И впервые испытывала страх, которого не боялась. В трубке наступила тишина. Прошло лишь несколько мгновений. Но Елене показалось, что за время, пока она ждала ответа, можно было посадить и вырастить финиковую пальму, и собрать с нее урожай. Наконец голос Фрэнка прозвучал в трубке. -- Я тоже люблю тебя, Елена. Так просто, как и должно было быть. От его слов веяло покоем, каким исполнены подлинные шедевры. Теперь Елена Паркер уже ни в чем не сомневалась. -- Да благословит тебя Господь, Фрэнк Оттобре. Сказать что-то еще времени не осталось. Елена услышала, как в комнате, где находился Фрэнк, хлопнула дверь. -- Извини, я сейчас, -- услышала она внезапно холодные слова. Услышала другой неразборчивый голос. Потом раздался громкий стук, ругательство, и грокий возглас Фрэнка: -- Нет, господи! Опять он, проклятый сукин сын... И дальше ей в трубку: -- Извини, Елена. Одному богу известно, как я не хотел бы сейчас прерывать разговор, но я должен бежать... -- Что случилось? Можешь сказать? -- Конечно, тем более, что завтра прочтешь в газетах. Никто убил еще одного человека! Фрэнк прервал связь. Елена растерянно смотрела на дисплей, пытаясь сообразить, как выключить аппарат. Она была так счастлива, что даже не обратила внимание на то, что первое в ее жизни признание в любви было прервано сообщением об убийстве. 54 Фрэнк и Морелли так неслись по лестнице вниз, словно от этого зависели судьбы мира. Сколько еще раз повторится эта кошмарная гонкаРазговаривая по телефону с Еленой, Фрэнк будто попал на несколько секунд на спокойный остров посреди бурного моря, но тут влетел Клод и прервал это сновидение наяву. Никто опять совершил убийство. И хуже всего -- с особым, издевательским цинизмом. Святой боже, да когда же кончится эта бойня? Что это за человек, если умудряется творить такое? Выскочив на улицу, они увидели полицейских, столпившихся возле какой-то машины. Улица была перекрыта для проезда и прохода как с рю Сюффрен Раймон, так и с противоположной стороны до самой середины рю Нотари. Увидев Фрэнка и Морелли, агенты расступились, пропуская их. Напротив центрального подъезда, немного правее, на последней парковочной разметке, предназначенной для полицейских машин, стоял "мерседес" Жан-Лу Вердье с открытым багажником. Там лежал труп. Это походило на плохую копию убийства Аллена Йосиды, нечто вроде неудачной генеральной репетиции. В багажнике помещалось скрюченное тело мужчины. На нем были синие брюки и белая рубашка, испачканная кровью. На груди, возле сердца, рубашка была разрезана и пропитана кровью. Но как всегда, больше всего было изуродовано лицо. Труп со снятым скальпелем и ужасным оскалом лица, казалось, уставился в стенку багажника. На голом черепе запеклась кровь, и остался, словно в насмешку, клочок волос, видимо, на сей раз раз работа велась довольно поспешно. Фрэнк осмотрелся. Агенты держались спокойно. Ко всему привыкаешь, и к худшему, и к лучшему. Но это была не привычка, это было проклятье, и должен ведь существовать какой-то способ прекратить все это. И Фрэнк должен найти его во что бы то ни стало, если не хочет снова оказаться на деревянной скамейке в саду клиники для душевнобольных больных и смотреть, невидящими глазами, как садовник сажает дерево. Он вспомнил разговор с отцом Кеннетом. Окажись он сейчас здесь, Фрэнк мог бы сказать ему, что изменил свои убеждения -- по крайней мере отчасти. Пока еще ему не удалось поверить в бога, но он начинал верить в дьявола... -- Как это было? -- спросил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. Подошел один из полицейских. Фрэнк не знал, как его зовут. Помнил только, что тот однажды дежурил у дома Жан-Лу, к счастью для него, не в тот день, когда выяснилось, кто такой Никто. -- Сегодня утром я заметил припаркованную машину на запрещенном для стоянки месте. Обычно мы очень строги и заставляем немедленно убрать машину, но в эти дни, при том, что творится кругом... Фрэнк прекрасно понимал агента. Тот имел в виду их нескончаемые дежурства, срочные выезды по любым звонкам... Это было неизбежно в такой ситуации. Казалось, все мифоманы на свете с цепи сорвались. Никто видели повсюду, и там, и сям, приходилось проверять все сообщения, конечно, без результата. Да, он прекрасно знал ситуацию. И велел агенту продолжать. -- Когда я немного спустя увидел, что машина по-прежнему тут, то подумал, может, это кто-то из местных. Иногда нам досаждают, бросая вот так машину... Я подошел проверить, вызвал эвакуаторов и мне вдруг показалось, что я знаю этот номерной знак. Я ведь был там наверху, в Босолей, в доме... -- Да, знаю, -- коротко прервал его Фрэнк. -- Что дальше? -- Ну, когда я подошел, то увидел на заднем капоте, возле ручки красное пятно, похожее на кровь. Я позвал Морелли, и мы попытались открыть. И внутри было это... Агент указал на тело. Да, "было это". И "это", как ты говоришь, уже невозможно даже назвать человеческим существом, верно? Подталкивая крышку багажника шариковой ручкой, чтобы не оставлять отпечатков, агент приподнял ее выше, пока не стало видно все внутри. -- И еще вот это... Фрэнк уже знал, что еще он увидит. На металлическом листе была кровавая надпись, все та же издевательская надпись, поясняющая новый подвиг. Я убиваю... Фрэнк закусил щеку до нестерпимой боли. Ощутил во рту сладковатый вкус крови. Вот, что пообещал ему Жан-Лу в коротком разговоре накануне днем. Теперь не будет больше никаких указаний, а будут только трупы. И это несчастное существо в багажнике служило подтверждением, что война продолжается и очередное сражение проиграно. Припарковав машину со своим мрачным грузом именно тут, напротив главного входа в полицейское управление, убийца еще раз посмеялся над всеми их усилиями. Фрэнк вспомнил голос Жан-Лу, звучавший на фоне городского шума, на этот раз без искажений, наконец-то естественно. Он звонил с дешевого мобильника, купленного на какой-нибудь распродаже в магазине электроники. Потом оставил его на скамейке, а проходивший мимо мальчик нашел его. И когда стал звонить старшему брату, сообщая о находке, его и задержали. Он не видел человека, оставившего мобильник на скамейке, и на аппарате, кроме его отпечатков, никаких других не было. Фрэнк снова посмотрел на тело в багажнике. При всем желании он не в силах был представить реакцию журналистов. Вряд ли кто-нибудь спрособен был подобрать верные слова для описания этого нового убийства. На то, как отреагируют Ронкай и Дюран, ему, честно говоря, было наплевать. И на их судьбу тоже. Ему хотелось только одного -- чтобы его не отстранили от расследования раньше, чем он сможет взять Никто. -- Известно, кто этот несчастный? Морелли, стоявший по другую стороны машины, обошел ее и остановился рядом. -- Нет, Фрэнк. У него не было с собой никаких документов. Совершенно ничего неизвестно. -- Боюсь, что вскоре выяснится. Судя по коже, он молод. Если этот сукин сын действовал по своей обычной схеме, то наверняка какая-нибудь знаменитость. Лет тридцати -- тридцати пяти, привлекательной наружности. Вина бедняги лишь в том, что он оказался не в том месте и не в то время. И не с тем человеком, да разразит его небо. Вскоре примчится какая-нибудь важная шишка и заявит о его исчезновении, тогда и узнаем, кто он. Но лучше бы сделать это раньше. Подошел другой агент. -- Инспектор... -- Что, Бертран? -- Есть одна мысль, может, глупая, но... -- Да, слушаю. -- Туфли, инспектор. -- Причем тут туфли? Агент пожал плечами. -- Ну, это же парусиновые туфли для яхты. Я сам ношу такие. -- Да их полно кругом, и не думаю... Фрэнк, начав, похоже, догадываться, куда клонит агент, прервал Морелли. -- Пусть договорит, Клод. Слушаем тебя, Бертран. -- Так я вот и говорю, что на этих туфлях, кроме марки производителя, есть еще торговая марка сигарет. Может, имя спонсора. А поскольку сейчас тут... Фрэнк вспомнил о регате. Он положил руки на плечи агента. -- Поскольку сейчас тут проходит "Гран-Мистраль", или как он там называется, то этот человек может быть связан с парусным спортом. Молодец, парень, отличная работа! Фрэнк высказал свою оценку достаточно громко, чтобы слышали и другие агенты. Бертран отошел к ним с видом моряка с Колумбовой каравеллы, закричавшего "Земля, земля!" Фрэнк отвел Морелли в сторону. -- Клод, мне кажется, Бертран рассуждает вполне разумно. К тому же это единственный след, какой у нас есть. Давай начнем поиски в этом направлении. Все, что могли, мы уже проиграли. Больше терять нечего. Синий фургон криминалистов вывернул с рю Сюффрен Раймон. Агент отодвинул заграждение и пропустил его. Фрэнк кивнул на фургон. -- Думаю, нет нужды повторять, но напомни криминалистам, что нам немедленно нужны отпечатки убитого. Он так изуродован, что иначе его не опознать. Вряд ли его дантист сейчас доступен. Морелли явно пал духом, ломая голову, что же делать дальше. После всех этих убийств трудно выдержать неожиданный удар, не пошатнувшись. Фрэнк оставил его отдавать распоряжения техникам, выходившим из фургона, и направился в здание управления. Он вспомнил лицо Елены. Вспомнил ее голос по телефону, испуганный и в то же время такой уверенный, когда она сказала, что любит его. Вот еще одно поражение. Всего в нескольких километрах от него находилась женщина, которая могла стать его спасением и для которой он тоже был надеждой. Счастье было, можно сказать, рядом, но два человека преграждали ему дорогу. Никто в своем яростном безумии, убивающий побуждало убивать невинных людей, пока его не остановят. И сумасшедший генерал Паркер, готовый погубить все человеческое на своем пути, пока его самого не уничтожат. И Фрэнк хотел совершить и то, и другое. Иных обязанностей за собой он не видел. Быть полицейским в конечном счете означало только это. Дюран, Ронкай, государственный министр, князь, а также сам президент Соединенных Штатов могли думать, что угодно. Фрэнк считал себя чернорабочим, весьма далеким от тех кабинетов, где создаются проекты. Это он стоял перед стенами, которые необходимо было разрушить и восстановить, среди цементной пыли и запаха известки. Он осматривал изуродованные и оскальпированные тела среди резких запахов крови и пороха. Он не собирался создавать бессмертные творения, он хотел написать только рапорт, где объяснит, как и почему он посадил за решетку человека, виновного в стольких убийствах. Потом он подумает о Паркере. Никто при всем своем безумии научил его одному -- жестоко, неумолимо преследовать собственную цель. Именно так он поведет себя в отношении генерала. С жестокостью, какой изумится сам Паркер, мастер своего дела. Вернувшись в кабинет, он сел за стол и набрал номер Елениного мобильника. Тот был выключен. Возможно, она теперь не одна и не хочет рисковать -- если бы он неожиданно зазвонил, то был бы обнаружен. Фрэнк представил Елену дома рядом со Стюартом, ее единственным утешением среди этих тюремщиков -- Натана Паркера и Райана Мосса. Он просидел так, размышляя, примерно четверть часа, откинувшись на спинку, заложив руки на затылок и глядя в потолок. Куда бы ни обращал он свои мысли, всюду упирался в закрытую дверь. И все же он чувствовал, что выход где-то рядом, совсем близко... Не было никаких сомнений ни насчет дальнейших шагов, ни насчет сотрудников. Все без исключения, кто занимался расследованием, имели за плечами блестящий послужной список, подтверждавший их опыт. Недоставало только удачи -- она, несмотря ни на что, все-таки остается важнейшим слагаемым успеха. И было странно, что постоянная враждебность фортуны проявлялась именно тут, в Княжестве Монако, где полно больших и небольших казино, где на каждом игорном автомате написано "Winning is easy" -- победить легко. Фрэнку хотелось бы встать перед одним из них, сунуть в щель деньги, и пусть колесики крутятся до тех пор, пока не выкинут джекпот -- где скрывается Жан-Лу Вердье. Дверь в кабинет внезапно открылась. Морелли вошел настолько возбужденный, что даже забыл постучать. -- Фрэнк, еще один пинок в задницу. Легок на помине. Только бы не очередная обманка. -- Слушаю тебя. -- Пришли двое с заявлением. Вернее, не с заявлением, а просто выразить обеспокоенность... -- И что же? -- Пропал один из членов экипажа "Try for the Sun", яхты, участвующей в "Гран-Мистрале". Фрэнк выпрямился в кресле, ожидая продолжения. Морелли понимал, что принес важную новость. -- Вчера вечером у него было свидание с девушкой, на пристани в Фонтвьей. Когда она приехала за ним, его там не было. Она подождала немного и уехала. Девушка довольно скандальная, и сегодня утром вернулась на яхту, где ночует экипаж, специально, чтобы высказать молодому человеку все, что она о нем думает -- с такими женщинами, как она, так не поступают и так далее и так далее... Моряк обалдел от такого натиска и пошел в каюту за ее кавалером, но там никого не оказалось. Постель заправлена -- значит, он не ложился. -- А он не мог ее заправить прежде, чем уйти рано утром? -- Возможно, но крайне маловероятно. Моряки на яхте встают очень рано, и кто-то наверняка видел бы его. К тому же на кушетке лежала одежда, в которой он был накануне вечером, -- форменный костюм "Try for the Sun". Значит, он так или иначе возвращался на яхту... -- Для определенных выводов маловато, но все это непременно нужно иметь в виду. Сравните отпечатки пальцев трупа с теми, что в каюте. Это самый верный способ... -- Я уже распорядился. Предупредил агентов в порту, чтобы никого не пускали в каюту. Эксперт-криминалист уже поехал в Фонтвьей. -- А ты что скажешь об этом? -- Пропавший человек вписывается в параметры жертвы нашего Никто. Тридцать три года, привлекательной внешности, довольно известен в парусном спорте... Американец, его зовут Гудзон Маккормик. Услышав это имя, Фрэнк так подскочил на стуле, что Морелли даже испугался, как бы не упал. -- Как, ты сказал, его зовут? -- Гудзон Маккормик. Адвокат из Нью-Йорка. Фрэнк вскочил на ноги. -- Я знаю его, Колод, отлично знаю. То есть совсем не знаю, но это как раз тот, о ком я тебе говорил. Тот, за кем нужно было установить слежку. Морелли сунул руку в задний карман брюк и достал дискету, полученную накануне от Фрэнка. -- Смотри, вот она, дискета. Вчера я не успел заняться этим. Собирался сегодня... Оба подумали об одном и том же. Оба прекрасно знали, что означала отсрочка этого дела. Если бы накануне днем они установили за Маккормиком слежку, возможно, он был бы сейчас жив, и возможно, Жан-Лу Вердье уже сидел бы за решеткой. Фрэнк подумал, что слишком уж много накапливается в этом деле разных "если бы" и "возможно". Каждое из них ложилось на совесть камнем, тяжелым, как скала. -- О'кей, Клод, проверь и дай мне знать. Морелли бросил ненужную теперь уже дискету на стол и вышел из комнаты. Фрэнк взял телефонную трубку и позвонил Куперу домой, в Америку, не обращая внимания на разницу во времени. Ему ответил голос друга, удивительно бодрый, несмотря на позднее время. -- Да. -- Куп, это я, Фрэнк. Разбудил? -- Разбудил? Я еще и не ложился спать. Только что вошел, успел только пиджак скинуть. Что случилось? -- Черт знает что! С ума можно сойти, что творится. Человек, которого мы ищем, наш серийный убийца, сегодня ночью убил Гудзона Маккормика и освежевал его, как лев антилопу. В трубке воцарилась тишина. Видимо, Купер не мог поверить своим ушам. -- Святой боже, Фрэнк, мир, похоже, сошел с ума. У нас тут тоже полный бардак. Сплошные страхи перед терактами, и мы постоянно начеку, ты даже представить себе не можешь. А вчера днем свалилась еще одна черепица на голову. Осмонд Ларкин был убит в тюрьме. На прогулке возникла драка между заключенными, и он погиб. -- Крепкий удар. -- Да, крепкий. И после всех наших с тобой трудов у нас в кулаке опять только мухи. -- Каждому свое, Куп. У нас тут не лучше. Сегодня утром еще один труп. -- И сколько же теперь всего? -- Держись крепче. Десять. Купер присвистнул, когда узнал последний счет жертвам. Он не был в курсе недавних событий. -- Блин, он что, хочет попасть в книгу рекордов Гиннеса! -- Пожалуй. На совести этого мерзавца десять убитых. Беда в том, что и я их чувствую на своей. -- Если хочешь знать, у меня то же самое Фрэнк. Держись! -- А что еще остается. Он отключил связь. Бедный Купер, у каждого из них были свои неприятности. Некоторое время Фрэнк пребывал в растерянности. Ожидая официального подтверждения смерти Гудзона Маккормика и опасаясь, что в любую минуту откроется дверь и появится Ронкай, вне себя от ярости, он не знал, что делать. Возможно, Ронкай получает сейчас головомойку, и хотя, обычно сдержанный, постарается устроить такую же и своим подчиненным. Фрэнк включил компьютер и вставил дискету. Открыл первую из двух картинок в формате JPG. На экране появилась фотография. Снимок сделан в каком-то общественном заведении, очевидно, без ведома Маккормика. Видимо, в одном из людных нью-йоркских баров, длинных и узких, со множеством зеркал, чтобы казались просторнее, куда в обеденный перерыв стекаются сотрудники соседних офисов наскоро перекусить каким-нибудь холодным блюдом. А вечером такой бар превращается в место сбора холостяков, подыскивающих себе пару. Адвокат Гудзон Маккормик сидел за столиком и разговаривал с каким-то человеком в плаще с поднятым воротником, который был снят со спины. Фрэнк открыл второй файл. Это была увеличенная, менее четкая деталь предыдущего снимка. Фрэнк рассматривал видного собой американского парня с коротко, по нью-йоркской моде, постриженными волосами, в хорошем синем костюме, отлично подходившим для завсегдатая судов. Таким, по всей вероятности, было еще недавно лицо оскальпированного покойника, найденного утром. Мог ли предполагать этот парень, отправляясь в Монте-Карло для участия в регате, что кончит свою жизнь в тесном багажнике "мерседеса"? И что последней его одеждой окажется клеенчатый мешок для трупов?... Фрэнк продолжал рассматривать снимок. Внезапно в голове у него возникла сумасшедшая мысль, словно кончик сверла показался из слишком тонкой стены. Но кто бы мог подумать... Он открыл телефонную книгу, которую нашел в компьютере Никола. Его друг не был любителем электроники, но список телефонов все же заложил в компьютерную память. Фрэнк надеялся найти нужный номер. Набрал фамилию, и соответствующий номер тотчас появился на экране вместе с полным именем владельца и адресом. Прежде чем позвонить, Фрэнк вызвал Морелли по переговорнику. -- Клод, вы записали вчерашний звонок Жан-Лу? -- Конечно. -- Мне нужна копия. Срочно. -- Уже готова. Сейчас принесу. -- Спасибо. Молодец Морелли. Говорит мало, а делает много. Набирая номер телефона, Фрэнк подумал, как, интересно, складываются его отношения с Барбарой, теперь, когда он не бывает на радио. С ней Клод, конечно же, не был молчаливым, а наверняка действовал энергично. Его мысль прервал голос в трубке. -- Алло? Ему повезло -- ответил именно тот, кто ему был нужен. -- Привет, Гийом, говорит Фрэнк Оттобре. Парень нисколько не удивился этому звонку. Он ответил так, словно они виделись минут десять назад. -- Привет, агент ФБР. Чем обязан такой чести? -- Мне очень понравилось в последний раз у тебя. И мне крайне необходимо снова обратиться к твоим услугам... -- Конечно, приезжай, когда хочешь. -- Еду немедленно. Фрэнк отключил связь и еще раз внимательно рассмотрел фотографию на экране компьютера, прежде чем выключить его и вынуть дискету. Выражение его лица при этом было таким же, как у неисправимого игрока, когда тот смотрит на шарик, крутящийся в рулетке. 55 Фрэнк остановил "рено" у окрашенных в зеленый цвет ворот на улице, где жила Елена. Вышел из машины и с удивлением обнаружил, что они приоткрыты. При мысли, что через несколько секунд он увидит женщину, которую любит, сердце заколотилось. Но он увидит и генерала Натана Паркера, и от ярости у него тут же сжались кулаки. Фрэнк заставил себя успокоиться, прежде чем войти. Гнев -- плохой советчик. А в плохих советах он сейчас нуждался меньше всего. Сам же он мог предложить генералу просто отличные рекомендации. Встреча утром с Гийомом многое прояснила. Приехав к нему накануне вечером, он попросил его проверить две вещи. Во флигеле, где тот работал, на этот раз царил полный хаос. Аппаратура у парня была занята, но он потратил весь вечер и всю ночь, чтобы выполнить просьбу Фрэнка. Ему пришлось проделать настоящее сальто-мортале, но он сумел приземлиться на ноги. И поддержать шатающегося Фрэнка Оттобре, специального агента ФБР. Когда Гийом положил перед ним результат своих исследований, Фрэнк остолбенел, увидев, что его мудреные гипотезы оказались верны. Они были всего лишь предположениями, догадками, лишенными всякого смысла и значения. Он сам назвал себя сумасшедшим, но... Ему захотелось обнять парня. Фрэнк решил, что хватит уже называть его так только по причине возраста. Ведь по сути Гийом был, как говорится, мужик с яйцами -- иными словами, настоящим мужчиной. Фрэнк окончательно убедился в этом, покидая дом. Гийом молча проводил его до ограды. Они шли по саду, и каждый думал о своем. Фрэнк уже открыл дверцу, садясь в машину, но взглянув на Гийома, остановился. -- Что случилось? -- Не знаю, Фрэнк. Странное ощущение. Словно мне сняли повязку с глаз. Фрэнк понимал, что имеет в виду Гийом, но все равно спросил: -- Что ты хочешь сказать? -- Ну, все это. Я будто обнаружил вдруг, что существует еще один мир, где угрожают не только другим, но и нам... Людей убивают не только в выпусках новостей, но и на тротуарах, когда они походят мимо тебя... Фрэнк молча выслушал этот крик души. Он понимал, к чему клонит Гийом. -- Прошу тебя, Фрэнк. Только скажи искренне. Мне не нужны подробности, проясни лишь одно сомнение. То, что я сделал для тебя в тот раз и сегодня, поможет поймать убийцу Никола? Глаза у Гийома сверкали. Выглядел он легкомысленным парнем, но это был зрелый человек. Он любил Никола Юло, как, несомненно, любил и его сына Стефана. Фрэнк посмотрел на Гийома с улыбкой. -- Рано или поздно все закончится. И мы с тобой поговорим. Не знаю когда, друг мой, но я во всех подробностях объясню тебе, до какой степени ты помог нам в этом деле и, в частности, мне. Гийом кивнул. Он открыл ворота, и пока машина выезжала, неуверенно помахал рукой. Ты великолепен, Гийом. С этой мыслью Фрэнк миновал в ворота и въехал в сад возле дома Елены. Он удивился тому, что увидел. Все окна на втором этаже и все балконные двери, выходящие в сад, были распахнуты. Внизу какая-то женщина в синем полотняном переднике включала вилку в розетку, потом отошла, и вскоре Фрэнк услышал гул пылесоса и увидел, как она двигает щеткой. Наверху, из спальни Елены, появилась другая женщина в таком же переднике, повесила на перила балкона плетеную циновку и принялась выколачивать ее ивовой выбивалкой. Фрэнк подошел к дому. Его совершенно не устраивало увиденное. Между тем из центральной двери темного ореха появился какой-то мужчина. Пожилой человек в светлом костюме с некоторой претензией на элегантность. На голове у него была панама в точно таком же стиле, как и дом. Увидев Фрэнка, он направился к нему. Хотя выглядел тот моложаво, Фрэнк, посмотрев на его руки, понял, что лет ему скорее семьдесят, чем шестьдесят. -- Здравствуйте. Что вам угодно? -- Здравствуйте. Меня зовут Фрэнк Оттобре, я друг семьи Паркеров, тех, что живут здесь... Человек неожиданно заулыбался, обнажив ряд белых зубов, стоивших, несомненно, целое состояние. -- А, тоже американец. Рад познакомиться. Он протянул твердую руку с пятнистой кожей. Фрэнк подумал, что кроме возраста у этого типа явно что-то не в порядке с печенью. -- Меня зовут Тавернье. Андре Тавернье. Я владелец этой вещицы... Он с заговорщицкой улыбкой указал на дом. -- Мне очень жаль молодой человек, но ваши друзья уехали. -- Уехали? Он, похоже, был искренне огорчен, что вынужден сообщить плохую новость. -- Да, уехали. Я оформлял контракт об аренде через агентство, хотя обычно делаю это сам. Приехал сегодня утром с уборщицами, чтобы познакомиться с моими жильцами, и встретил их во дворе с чемоданами в ожидании такси. Генерал, вы знаете, кого я имею в виду, сказал мне, что какие-то непредвиденные обстоятельства вынуждают его немедленно уехать. Просто беда, потому что он заплатил за месяц вперед. Я из вежливости сказал, что возвращу деньги за неиспользованное время, но он и слышать не захотел... Прекрасный человек... Я бы тебе объяснил, нафталиновый франт, что это за прекрасный человек... Фрэнку очень хотелось объяснить это месье Тавернье. Если он так разбирается в людях --пускай в дальнейшем требует оплату вперед, и наличными. Но Фрэнка больше интересовало другое. -- Не знаете, куда они уехали? Месье Тавернье зашелся хриплым кашлем -- кашлем заядлого, несмотря на возраст, курильщика. Фрэнку пришлось подождать, пока тот не достанет из кармана испачканный платок и не вытрет губы. -- В Ниццу. В аэропорт, мне кажется. У них прямой рейс в Америку. -- Мать твою! Восклицание вырвалось у Фрэнка столь непроизвольно, что он не успел сдержаться. -- Извините, месье Тавернье. -- Ничего. Иногда это помогает разрядить нервы. -- Не знаете, случайно, когда у них рейс? -- Нет, к сожалению. Ничем не могу вам помочь. На лице Фрэнка отражалось, конечно же, не самое радужное настроение. Месье Тавернье, как человек воспитанный, заметил это. -- Cherchez la femme[85], не так ли, молодой человек? -- Что вы имеете в виду? -- Превосходно вас понимаю. Я имею в виду женщину, которая жила тут. Ведь о ней идет речь, не так ли? Я тоже, если бы поднялся сюда с надеждой встретить такую женщину и нашел бы пустой дом, был бы весьма и весьма расстроен. Когда я был молод и жил тут, мой дом видел такое, чего хватило бы на толстый роман. Фрэнк был как на углях. Все, что ему хотелось, это бросить месье Тавернье с его романтическим историями и помчаться в аэропорт в Ниццу. Хозяин задержал его, взяв за локоть. Фрэнк охотно сломал бы ему за это руку -- он терпеть не мог людей, навязывающих физический контакт, а уж тем более в такой момент. Он слышал, как тикают, отлетая, секунда за секундой, а голова гудит, будто колокол. Тавернье спасся исключительно благодаря сказанному дальше. -- Да, уж я порадовался жизни, поверьте мне на слово. В отличие от моего брата, который жил в доме рядом. Видите, вон тот, за кипарисами? Он с видом заговорщика понизил голос, будто сообщая нечто такое, во что трудно поверить. -- Эта сумасшедшая, моя свояченица, оставила дом в наследство какому-то мальчишке только за то, что он спас ее собаку. Собачонку, стоившую меньше куста, возле которого она поднимала ножку, понимаете? Не знаю, слышали ли вам когда-нибудь эту историю. А знаете, кто был тот парень? Фрэнк знал, прекрасно знал. И не имел ни желания, ни времени выслушивать еще раз. Тавернье, не ведая, как сильно рискует, снова тронул Фрэнка за руку. -- Это был убийца, маньяк, тот, что убил столько людей в Монте-Карло и свежевал их, словно животных. Представляете, кому моя свояченица оставила такой дорогой дом... Можно подумать, будто свой вы сдали благодетелю человечества... Если бы существовала Нобелевская премия за глупость, этот старик мог бы получать ее ежегодно. Не догадываясь о таких мыслях собеседника, Тавернье не мог не вздохнуть при этих словах. И снова оказался во власти воспоминаний. -- Да уж, эта женщина совсем в дурака превратила моего брата. И не сказать, чтобы красавица какая... Что-то вроде en plein[86] рулетки, если позволите такое сравнение, но и столь же опасна. Она вызывала желание играть еще и еще -- не знаю, хорошо ли я объясняю. Мы строили эти дома вместе, где-то в середине шестидесятых. Дома-близнецы, рядом, но кончилось все вот так. Я жил тут, а они вдвоем там. Каждому своя жизнь. Я всегда думал, что мой брат жил, как в тюрьме: с оковами на ногах. Он только и делал, что выполнял капризы жены. А прихотей у нее хватало, bon Dieu[87], ох, хватало! Представляете, она даже... Фрэнк спросил себя, зачем он стоит тут и слушает бред этого старого волокиты с ветошью в трусах, вместо того, чтобы сесть в машину и помчаться в аэропорт. Странным образом его удерживало ощущение, будто этот человек скажет сейчас что-то важное. И действительно, Тавернье сказал. В ходе долгого и пустого разговора он неожиданно сообщил нечто такое, отчего Фрэнка охватило лихорадочное возбуждение и в то же время он испытал неимоверное огорчение. Представив себе огромный взлетающий самолет и в иллюминаторе печальное лице Елены Паркер, которая смотрит на исчезающую внизу Францию, он закрыл глаза и побледнел так сильно, что даже встревожил старика-джентльмена. -- Что с вами, вам плохо? Фрэнк посмотрел на него. -- Нет, все отлично. Напротив. Все очень хорошо. Тавернье изобразил на лице сомнение. Фрэнк ответил ему улыбкой. Этот старый дурак, конечно, и представить себе не мог, что минуту назад открыл Фрэнку, где скрывается Жан-Лу Вердье. -- Благодарю вас и приветствую, месье Тавернье. -- Ни пуха, ни пера, молодой человек. Надеюсь, вы сумеете догнать... А если не успеете, то помните, что на свете еще очень много женщин. Фрэнк рассеянным жестом согласился с ним и направился к ограде, но Таверенье окликнул его. -- Да, послушайте, молодой человек. Фрэнк очень хотелось отправить его куда подальше. Его удержало лишь чувство благодарности за сообщенную новость. -- Слушаю вас, месье Тавернье. Старик широко улыбнулся. -- Если все же захотите снять красивый дом на побережье... Он победным жестом указал пальцем на дом за своей спиной. -- Вот он! Не ответив, Фрэнк вышел за ограду, остановился возле машины, опустив голову и раздумывая, как же быть. Ему нужно было что-то предпринять, причем немедленно. И он решил сделать самое разумное, во всяком случае самое первое и необходимое. Никто ведь не говорил, что нельзя хотя бы попытаться спасти и козу, и капусту. Он достал мобильник и набрал номер полиции Ниццы. Когда агент ответил ему, представился, попросил комиссара Фробена. И вскоре услышал его голос. -- Привет, Фрэнк, как дела? -- Ну, в общем... А ты? -- В общем и я. Так в чем дело? -- Клод, мне нужна твоя помощь, огромная, как гора. -- Все что захочешь, если только это в моих силах. -- В аэропорту в Ницце находятся люди, которые должны улететь. Генерал Натан Паркер, его дочь Елена и внук Стюарт. С ними еще некий капитан Райан Мосс. -- Тот Райан Мосс? -- Именно. Задержи их. Не знаю, как, не знаю, под каким предлогом, но надо помешать им улететь до моего приезда. Они везут в Америку тело первой жертвы Никто -- Эриджейн Паркер. Может быть, это как раз удобный предлог. Какая-нибудь там бюрократическая неувязка или еще что-нибудь. Это вопрос жизни или смерти, Клод. Для меня во всяком случае. Сумеешь? -- Ради тебя я готов на все. -- Спасибо, великий человек, созвонимся. И Фрэнк сразу же набрал другой номер -- дирекции Службы безопасности. Попросил к телефону Ронкая. Его тотчас переключили. -- Месье, говорит Фрэнк Оттобре. Ронкай, наверное уже два дня живший при десятибалльном шторме, обрушился на него, как торнадо. -- Фрэнк, мать вашу так, куда вы подевались? Сквернословие в устах руководителя полицейского управления означало не просто ураган, но бурю, какая случается раз в столетие. -- Здесь черт-те что происходит, а вы куда-то исчезаете? Мы назначили вас руководить расследованием, но вместо хоть каких-нибудь результатов получаем трупов больше, чем воробьев на деревьях. Вам известно, что от нынешнего штатного расписания Службы безопасности вскоре ничего не останется? Я сам сочту за удачу, если устроюсь куда-нибудь ночным сторожем... -- Успокойтесь, месье Ронкай, если вы до сих пор еще не потеряли работу, то уверен, так и останетесь в своем кресле. Все окончено. -- Как это понимать -- "все окончено"? -- Так и понимать -- все окончено. Мне известно, где скрывается Жан-Лу Вердье. В трубке замолчали. Некоторое время там размышляли. Фрэнк мог оценить гамлетовские сомнения Ронкая. Быть или не быть, верить или не верить... -- Вы уверены? -- На девяносто девять процентов. -- Мало. Хочу на все сто. -- Сто процентов не в этой жизни. Девяносто девять, мне кажется, более чем приемлемо. -- Ну ладно. Где? -- Скажу, но вы сначала сделаете одну вещь. -- Фрэнк, не перегибайте палку. -- Месье Ронкай, должен кое-что пояснить вам. Мне на мою карьеру уже наплевать. А вам на свою -- отнюдь. Если откажете в моей просьбе, кладу трубку и первым же самолетом из Ниццы отправляюсь к чертям собачьим. И вы, недвусмысленно выражаясь, можете вешаться вместе с вашим приятелем Дюраном пойти и застрелиться. Я понятно объясняю? Молчание. Передышка, чтобы не умереть. Потом снова голос Ронкая, исполненный сдерживаемого гнева. -- Говорите, что вам нужно. -- Мне нужно ваше слово чести, что комиссар Никола Юло будет считаться погибшим при выполнении служебного задания, и его вдова получит пенсию, какая полагается вдове героя. Снова передышка. Более важная. Когда пересчитываются яйца. Услышав ответ Ронкая, Фрэнк был рад, что тот досчитал до двух. -- Хорошо, согласен. Договорились. Даю слово чести. Теперь ваш черед. -- Отправляйте людей и скажите инспектору Морелли, чтобы позвонил мне на мобильник. И почистите мундир к пресс-конференции. -- Куда отправлять людей? Наконец Фрэнк произнес слова, за которые Ронкай заплатил своим обещанием. -- Босолей. -- Босолей? -- с недоверием переспросил директор. -- Именно. Все это время сукин сын Жан-Лу не выходил из своего дома. 56 Пьеро взял пластиковый стаканчик с кока-колой, который Барбара протянула ему, и стал пить, как бы стесняясь людей. -- Хочешь еще? Пьеро покачал головой. Протянул ей пустой стаканчик и, весь красный, отвернулся к столу, на котором складывал в стопку компакт-диски. Барбара нравилась ему и в то же время немного пугала. Мальчик был влюблен в нее, это видно было по его взглядам украдкой, молчанию и бегству при ее появлении. Стоило ей обратиться к нему, как он тут же густо краснел. Девушка давно заметила, что Пьеро неравнодушен к ней. Это была типично детская влюбленность, вполне отвечавшая его внутреннему возрасу, и к ней, как к любому чувству, следовало относиться с уважением. Барбара знала, как велика была потребность любить в душе этого странного мальчика, который, казалось, был раз и навсегда напуган миром: в нем сохранились чистота и искренность, свойственные только детям и собакам -- тем, кто не нуждается ни в каком вознаграждении. Однажды она нашла маргаритку на микшере. Когда поняла, что таинственным дарителем простого цветка был он, чуть не умерла от прилива нежности. -- Хочешь еще бутерброд? -- спросила она, глядя ему в спину. Мальчик снова покачал головой, не оборачиваясь. Было обеденное время, и они заказали в "Старз-энд-барз" бар блюдо булочек и бутербродов. После истории с Жан-Лу помещения "Радио Монте-Карло", казалось, превратились в царство тишины, если не считать музыки и голосов, доносившихся из динамиков. Люди бродили, похожие на призраков. Здание, словно Форт-Аламо -- мексиканцы[88], все время осаждали журналисты. Каждого штатного сотрудника они преследовали, за каждым следили, наблюдали. Каждому совали микрофон под нос, тыкали в лицо телекамеру, репортеры караулили дома, у подъезда. Впрочем последние события оправдывали упорство и настойчивость журналистов. Жан-Лу Вердье, главная фигура на "Радио Монте-Карло", оказавшийся убийцей-психопатом, все еще где-то скрывался, мрачным призраком витая над Княжеством. Когда об этом стало известно, число слушате