ем, что разом свалилось на мою голову, я представил моих коллег в профессорской, перелистывающих утренние газеты. «Однако! Гроббс грабанул какой-то банк у лягушатников...» - «Да? С него станется... Мне кажется, он всегда отличался склонностью к какому-то... как бы это сказать? - экстремизму во взглядах... Кстати, как его книга? Он так и не опубликовал ни строчки?» Сдержанное хихиканье... Головная боль, связанная с писательством, если только ты принимаешь таковое всерьез, состоит в том, что чем серьезнее относишься к написанному, тем труднее писать. Может, никто из авторов не относился к этому столь ответственно, как я! Подобный подход способен многое объяснить. Или если не многое, то хотя бы - объяснить короче. Игра в одно касание, сжатость мысли... Что скажут обо мне люди? По большей части - ни-че-го. Ну, может: а это не тот, что ограбил банк? Или; не тот ли это, что жутко много ел в жутко дорогих ресторанах и жутко много пил жутко дорогого вина, чтобы оставить кучу известно чего куда большую, чем у среднего логического позитивиста? Может, и не следует так заводиться. В конце концов, и до меня на этой ниве подвизались отнюдь не ангелы. Взять хотя бы Дионисия Отступника. Его афоризм: удовольствие - венец всякого деяния. Он был павшим стоиком, и в его устах подобное утверждение не имело ничего общего со всем этим скулежем о созерцательной жизни или стремлением отгородиться от боли, хотя как раз в последнем он был дока. Он не вылезал из домов с сомнительной репутацией, открыто позволял себе всевозможные излишества и дожил до восьмидесяти лет. Живи он в наши дни, не было бы отбою от желающих провести с ним субботний вечер... И при этом он оставил после себя увесистый том! Мысль о тюремном заключении не принадлежит к числу тех, которые заставляют радостней биться мое сердце, и все же я решил: мне пора отпустить бороду, именно борода была в древности отличительным знаком философов, готовых идти в тюрьму за свои убеждения, и именно она придавала величие благородным изгнанникам... Но не будем забывать пример бессмертного Агриппина. По мне, он был единственным римлянином, чьи специи, брошенные в общий котел, огонь под которым поддерживаем и мы, не выдохлись до сих пор. Агриппин принимал ванну, когда узнал, что его дело рассматривается в Сенате. Услышав, что приговорен к изгнанию, он задал один-единственный вопрос: «Будет ли конфисковано мое имущество?» Ах нет? Тогда он сел завтракать. Я считаю себя его учеником. ????????????????????????? Я пытался взывать о помощи. Как-то мне пришлось составлять годовые экзаменационные вопросы. В деканате, где я пытался разжиться на дармовщинку всякой канцелярской дребеденью под предлогом написания книги о Зодиаке, которую я, разумеется, никогда не написал, я был пойман Профессором. Его идеальная беседа со мной: «Как жаль, что вы потеряли вашу работу, Эдди». Его идеальная форма контакта со мной: он в огромном, очень тяжелом автомобиле, начисто лишенном тормозов, несущемся со скоростью вдвое выше допустимой, я - перед ним, посреди дороги. Как бы ни было - он спешил на охоту с какими-то миллионерами, и ему было нужно, чтобы кто-то срочно проверил работы. Мое «да» удивило меня не меньше, чем его. Собственно, проверять работы по философии совсем не сложно. Скорее наоборот. Нужно лишь ставить на полях вопросительные знаки. По любому поводу. Мораль. Мораль? Платон. Платон? А невнятность ваших замечаний придает им особый шик. Заир? Зинджантроп [ископаемый высший примат]? Замзумимы [cм. Втор. 2, 20]? В конце концов, важны ответы, а не вопросы. Таким же образом я проставил оценки. Легенды гласят, что в Кембридже экзаменаторы спускали экзаменационные сочинения по лестнице и выставляли оценку в зависимости от того, где приземлилась работа. Я не имел ничего против этого метода, но собирать разбросанные бумаги - слишком обременительно. Я пробежал (не читая, хотя это некритично и несправедливо по отношению к тем, кто ленив и туго соображает), чисто механически расставляя оценки: от низшей к высшей и обратно. Это был тот период моей жизни, когда я едва ли не молился о том, чтобы меня уволили, но моих оценок никто не оспаривал. Работы по этике, которую я читал в том семестре: «Может ли лысый, страдающий одышкой жирный философ иметь право на самоуважение?» Никто не взялся за эту тему. А самое тощенькое сочиненьице приветствовалось бы. «Если бы вы тихонько сунули в почтовый ящик доктору Э. Гроббсу (Теннисон-роуд, дом 1) конверт с 50 фунтами, чтобы он натянул вам оценку, это сильно бы омрачило вашу жизнь?» Ни одного конверта. «Если бы это не сочли самоубийством, мы бы уже давно наложили на себя руки». Ни одного желающего. ????????????????????????? Прошу - Монпелье Завтрак - штука замечательная, вопрос в том, сколько раз в день человек может завтракать. Воистину деньги лишают человека разума! Увы: звон чистогана берет верх над рассудком. Я записываю этот афоризм на краешке салфетки, тянусь за графином и замечаю, насколько я располнел. В конце концов я уступаю натиску Юппа, надеясь, что пребывание на свежем воздухе способно развеять мое отвращение к себе, а в банке найдется что-нибудь достойное внимания. Машину мы взяли напрокат, благо Юпп обзавелся целой кипой поддельных документов (у моего напарника коллекция поддельных удостоверений пополнялась с такой же скоростью, что и арсенал). По пути во Фронтиньян Юбер, залитый роскошным сиянием солнца, поведал мне, что философия изменила всю его жизнь. Ему самому это стало ясно, когда он отправился с визитом вежливости к Фредерику. - Я хотел пристрелить его, как собаку. Вышибить из него мозги. Но потом взглянул на дело философски. Я подумал: разве это научит его чему-нибудь? Поэтому, когда он проснулся и обнаружил, что я жду-поджидаю его с парой мешков цемента, он сразу сделался тише воды. Больше всего люди боятся неведомого. Он знал: стоит мне выстрелить из пушки - и он покойник; не то чтобы это ему очень нравилось, но как это бывает, он прекрасно знал. А цемент - этого он никак не мог взять в толк. Он не мог понять, чего ради я заставил его сбрить волосы: выбрить себе голову, брови, грудь. Клянусь, на это ушла уйма времени! Его растительности хватило бы, чтобы набить подушку, а то и две! Потом он не мог врубиться, почему я заставляю его разводить цемент в ванне. Но цемент застывает часа два - так что у нас было время поговорить. Я все ему объяснил: и то, что это урок, и что потеря всех волос - это символ перерождения, и что я надеюсь - новый Фредерик будет лучше. Я прихватил с собой резиновую утку - чтобы все было цивильно. Потом, когда Фредерик был замурован, я спустился в бар и пригласил всех наверх - выпить со мной по стаканчику в ванной. Фредерик - он просто исходил пеной от злости. Я сказал ему: «Фредерик, разве ты не понимаешь, как ты не прав? Хоть кто-нибудь из твоих друзей бросился тебе помогать? Неужто ты не видишь: ты прожил эту жизнь так никчемно, что никто из присутствующих не хочет вмешаться и освободить тебя. Они пьют твой коньяк, но ради тебя они не шевельнут и пальцем». Думаю, это пошло ему на пользу. Я в этом был не слишком уверен. Наша методика поиска подходящего для ограбления банка заключалась в одном: мы ехали, покуда на пути не попадался банк. Юпп настаивал на небольшой дозе философии перед работой, поэтому, чтобы помочь ему настроиться на нужный лад, мы коротали время за сократическим диалогом. - Ну, Юпп, что ты предложишь на этот раз? - Я бы предложил найти честную работу. - Хорошо. Но каков твой мотив? - Зарабатывать деньги. - Думаешь ли ты, что неквалифицированный, необразованный тип вроде тебя и неквалифицированный, чересчур образованный тип вроде меня могут рассчитывать на должность, где бы им платили разумное - а вернее, неразумное - жалованье? - Сомневаюсь. - В таком случае не будет ли более эффективным пройтись до ближайшего банка и потрясти этих толстосумов? Ибо разве не деньги являются необходимым средством для достижения того высшего блага, которым является созерцательная жизнь? - Я что, должен возражать дальше? - Достаточно. Давай-ка перейдем к делу. Хей-хо Это уже начало приедаться. На этот раз мы даже не стали терять время на то, чтобы становиться в очередь. Мы не спеша вошли в банк, Юбер объявил присутствующим, что происходит. Один из клиентов приветственно помахал Юберу рукой: - Юбер! Сколько лет, сколько зим! Чем ты ныне занят, старина? Прости, я не очень тебя отвлекаю? Они обменялись рукопожатием, и покуда очаровательная кассирша ссыпала деньги в нашу емкость, Юбер был занят непринужденной болтовней со старым приятелем. Итоги нашего бенефиса мы подбили уже в машине. - Минута двадцать семь секунд на всю работу и двадцать секунд на то, чтобы воскресить десять лет жизни, - задумчиво покачал головой Юпп. - Думаю, тебе есть что вспомнить: десять лет за решеткой - это не шутка. - Пожалуй. Особенно если сидеть с Эмилем. - С каким Эмилем? - Ну с тем парнем... Он сидел в тюрьме Ле Бомметт, я-то попал туда уже под конец срока. Его звали не иначе как королем рецидивистов. Не так-то просто объяснить, что значит быть королем в тюрьме. Даже если ты способен объяснять такие веши, вопрос, охота ли тебе это делать... У него явно не поворачивался язык рассказать мне все. Я напомнил ему про красотку за стойкой и спросил, почему он не взял у нее телефон. - А, Юпп? Она очень даже ничего. Очень миленькая. - Миленькая. И прикидик у нее - миленький. А я, знаешь ли, хотел бы девицу без закидонов с прикидами... На этот раз полиция решила поторопиться. Мы ехали по узкой дороге, вьющейся вдоль берега моря, когда увидели спешащую навстречу нам полицейскую машину. Я понял, что она ехала по нашу душу, когда копы включили свою мигалку. Надо заметить: они были не очень настойчивы - им явно хотелось жить. Когда я, прибавив скорость, рванул им навстречу, они недвусмысленно продемонстрировали свое желание, поторопившись уступить нам дорогу. Я не помышлял о лобовом таране, но задним числом до меня дошло: если бы полицейские и не бросились от нас, как наседка от коршуна, это меня не остановило - я бы и в последний момент не крутанул руль в сторону. Больше полицейских машин в зеркальце заднего обзора я не видел. Мы поспешили добраться до городской окраины, где, бросив машину, пересели на автобус и без приключений доехали до дома. ????????????????????????? Телефон долго звонил, прежде чем Жослин сняла трубку. - Ты становишься знаменит, - усмехнулась она, выслушав второе за день предложение руки и сердца. - Горячий парень из полиции, - пояснила она. Из отдела по борьбе с бандитизмом. Корсиканец. Откомандирован с поручением взять дело в свои руки и проследить за тем, чтобы Банда Философов предстала перед судом закона. Занимался осмотром мест преступления и массу времени потратил на «допрос» Жослин. Весьма пристрастный. Будем объективны: последнее - не его вина. - Что мне в тебе нравится, - вздохнула Жослин, - ты не кричишь о том, что, мол, любишь меня... С Жослин я стараюсь помалкивать. Это (a) уменьшает вероятность ляпнуть что-нибудь, что вызовет ее раздражение и, подобно землетрясению, разрушит наш союз; (b) моя немногословность заставляет Жослин думать, будто мои мысли текут в правильном направлении. Налетчик на банки - неплохая оправа для мыслящей женщины, однако для этой роли нужна не только твердость духа, но и твердость иного рода. Я искренне стараюсь не разочаровывать Жослин. Жослин - дополнительные данные: 1. Зарабатывала на жизнь в качестве модели, демонстрируя не столько одежду, сколько тело. Из модельного бизнеса ушла в банковские сферы, «полагая, что это и впрямь интересное занятие». 2. Начальники игнорируют ее истинные таланты - и все из-за прежней карьеры. «Они хотят выжить меня, завалив всякой скучной рутиной». 3. Первый муж. «Зануда занудой. Я-то думала, что он добрый. А он был рохлей, и только. И все время доставал меня вопросами - можно или нельзя... Хоть бы раз попробовал сделать это не спрашивая...» 4. Второй муж. «Этот не спрашивал никогда. Никогда не говорил «пожалуйста». Так же как и «спасибо». Никогда не приходил домой. Я хотела мужчину, который бы был полной противоположностью моему бывшему мужу, - что ж, я его получила. Поначалу он казался мне загадкой - но знаешь, даже законченная сволочь в конце концов начинает вызывать скуку». 5. Брак рухнул, когда Жослин - подначиваемая мужем - улеглась в постель с его лучшим другом. «Ему это казалось забавным. Однако он не смог смириться с тем, что я тоже позабавилась от души». У закона длинные руки? Не только... Задребезжал дверной звонок. Жослин, проявив свойственное ей равнодушие к одежде, отправилась открывать, накинув на голое тело длинную жилетку - нисколько не заботясь о том, что этот наряд ассоциируется с несколько иной обстановкой. Что было бы, если бы мы встретились раньше - когда внутри у нас еще не все перегорело и мы еще не были похожи на два ходячих крематория? В любом случае она была бы слишком привлекательна, слишком неотразима, слишком женственна, чтобы тратить время на меня. Пусть материнское начало и свойственно большинству женщин, но кто по своей воле усыновит столь проблемное чадо, как я? Жослин говорила тихо - разговор касался какого-то дела. Или, во всяком случае, то был разговор по существу. Ибо таким тоном не говорят со свидетелем Иеговы или торговцем, пытающимся всучить вам свой товар. С ними говорят куда резче. Хотя с другом или знакомым тоже не будешь так говорить. Голос Жослин звучал суховато-официально. Я подошел к окну и глянул на улицу. Там стоял какой-то хлыщ, тщетно пытающийся не смотреть на Жослин выше талии. Каким-то нутряным чувством я знал - это и есть Корсиканец. Мне даже сверху было слышно, как ему неймется. Казалось, он весь пузырится от страсти - как бекон, брошенный на сковородку, - и это при том, что от Жослин веяло могильным холодом. - Жослин, ну войди же в мое положение, - разорялся он. - Я должен выслеживать преступников - опасных, крайне опасных! А я? Я ни о чем не могу думать, кроме как о тебе! У меня вся работа встала! Ты просто должна мне помочь - хотя бы как сознательная гражданка! Жослин оставалась неколебима как гранит: - Я уже все сказала. Меня уже допрашивали на эту тему. - Не лучшим образом, - парировал он. (Я вынужден был отдать должное его напору и самоуверенности.) - Имей же жалость, в конце концов! Покуда я не натворил дел... Насколько я понимал, дело шло к тому, что еще немного - и дверь захлопнется перед носом у посетителя. Он был отнюдь не дурен собой, и тем забавнее было думать, что дорогу этому красавчику перебежал стареющий философ, лысый, как кашалот. Философ, чей рейтинг в мировой табели о рангах лучше всего выразить понятием, знакомым разве что служащим подземных автостоянок: 20-й уровень. - Жослин, ты хочешь, чтобы я пошел домой и в одиночестве предался неразделенной любви, лелея твой образ?! - Мой друг ждет меня наверху, - пожала плечами Жослин, вложив в голос всю возможную язвительность, то был не голос, а ланцет коронера. - Что ж, в следующий раз, - объявил он, вовсе не обескураженный отлупом. - Полагаю, следующего раза не будет, - заметила Жослин, заменив слова прощания резким хлопком дверью. - Знаешь, я все больше начинаю думать, что знакомство со мной не пойдет тебе на пользу, - промямлил я, глядя, как Жослин поднимается по лестнице. Я чувствовал себя старой калошей, источником несчастий для ближних... - Так, теперь поспорим еще и здесь, - с улыбкой сказала Жослин. ????????????????????????? Превосходный философский опус - замаскированный под одну фразу. ????????????????????????? Вернувшись домой, я обнаружил Юбера, скорчившегося на полу за деревянным ящиком, накрытым одеялом: ни дать ни взять охотник на крупного зверя, притаившийся в засаде. Крысиный полевой командир этой ночью вновь вышел на тропу войны: отдав должное моему паштету из трюфелей, он проигнорировал яд, щедро сервированный ему Юппом на полу нашего жилища, а в память о своем посещении оставил нам некоторые характерные отходы своей жизнедеятельности. Юпп по своим каналам (я не мог не вспомнить ту забегаловку, где недавно мы вкушали плоды Бахуса) уже был оповещен о том, что Корсиканец взял наш след. Прознав, что тот все время крутится вокруг Жослин, Юпп (a) решил, что это непрофессионально, (b) облачившись в костюм, предоставленный ему по дружбе одним кутюрье, известным в соответствующих кругах, отправился взглянуть на Корсиканца - иными словами, наведался в главное полицейское управление. - Зачем? - Хотелось познакомиться с ним поближе. В этом что-то есть. Надо же оценить противника. - А риск? - Я не очень-то переживал по этому поводу: мы уже миновали стадию, когда беспокоиться о чем бы то ни было имеет хоть какой-то смысл. Любой наш поступок значил уже не больше, чем чашка воды, вылитая в океан. Мне было просто интересно исследовать мотивы, определяющие поведение напарника. - Риск? Мы - неприкасаемые. Мы - непобедимы! - Ага! До тех самых пор, пока нас не зажопили. Я бы исходил из предпосылок, что скорее полиция отпердолит нас, чем мы - полицию. - Кстати, пора прикупиться книгами, - оживился Юпп, выпутываясь из-под одеяла. - Я чувствую, что еще недостаточно окультурился. Моя глупость растет с каждым днем. Я вовсе не жаждал вновь тащиться на улицу, но тут у меня мелькнула мысль, что пара толстых томов способна надолго запереть Юбера в четырех стенах, заставив его позабыть и о сведении счетов с коллегами, и об ограблении банков. Читал Юбер едва ли не по слогам (но зато - от корки до корки, прямо на глазах превращаясь в одного из тех студентов, которые еще немного, и займут место наставников). - Подберешь для меня что-нибудь, ладно? - попросил он у входа в магазин. Я высказался в пользу Диогена Лаэртского - какая разница, главное, чтобы Юпп перестал меня доставать. Однако нас угораздило забрести в магазинчик из тех, где видишь множество книг по диетологии, мемуары политиков и актеров да несколько романов с полуобнаженными красотками на обложке. Юпп обвел все это книжное богатство внимательным взглядом и направился прямиком к продавцу, всем своим обликом напоминающему лектора по социологии, привыкшего выступать перед школьниками. - Я не вижу у вас отдела философии, - произнес Юпп тем неестественно громким голосом, который - я уже это знал - был рассчитан на публику. - Ну? Нету такого, - буркнул продавец, судя по всему, на редкость мало обеспокоенный продажами и на редкость краткий в своих ответах: больше всего на свете его интересовал глянцевый журнал, раскрытый, видимо, на самом захватывающем месте. - И где мне найти Диогена Лаэртского? - поинтересовался Юбер с интонацией, в которой, сказал бы я, звучала слабая надежда, что Диогена-то здесь и не найдется. Однако продавец за прилавком, не будучи близко знаком с Юбером, на это не среагировал. - Не здесь, во всяком случае, - пренебрежительно бросил он. Мы обречены всю жизнь плясать под дудку всевозможных торговцев и угождать тем, кто нас «обслуживает». Однако сейчас - я чувствовал это всеми фибрами души - дело неотвратимо шло к тому, что поплясать придется как раз нашему книгопродавцу. И надо заметить, меня это отчасти радовало. - То есть у вас нет Диогена?! - повысил голос Юбер - разъяренный и обрадованный одновременно. Подобную возможность он просто не мог упустить. - А у кого есть?! - отрезал продавец, все так же не отрывая глаз от журнала и даже не пытаясь вложить в свои слова хоть намек на вежливое сожаление по этому поводу; а уж о том, чтобы заказать труды достопочтенного ДЛ у поставщика или же порекомендовать ближайший магазин, в изобилии располагающий сочинениями данного автора, не было и речи. Нет, он предпочел избрать тон, делающий невозможным продолжение диалога. Характерной чертой зрелого капитализма является то, что в условиях данной формации торговлей заняты люди, абсолютно не обремененные желанием что-нибудь продать, - такова оборотная сторона жизни в обществе, где, увы, людям не грозит голодная смерть, если они потеряют работу. Юбер обвел весьма выразительным взглядом полки, уставленные трактатами по похуданию. - Скажи, проф, как бы мне сбросить вес? - Меньше есть, больше двигаться. - Разбираться в первоосновах - это как раз по части философов. - Слышали? Этот человек знает, что говорит. Может, вам выбросить всю эту чушь, а на свободное место поставить книги?! Людям нужен совет, как похудеть? Так предложите им эту формулу, кажется, ее несложно запомнить. И клиентам угодите, и книготорговлей наконец займетесь! - А я и так торгую. Пока не жаловался... - Да? Торгуете? И это называется книжным магазином?! Продавец несколько подался вперед. Его взгляд задумчиво обежал помещение. - А что, нет? Меня поразило: он даже не замечал надвигающейся опасности. На лице Юбера все явственнее проступало выражение злобного оголодавшего волкодава. Продавец явно нарывался на отлуп по полной программе. Юбер в довольно изысканных подробностях рассказывал, как он провел десять лет тюремного заключения, практикуясь в этом искусстве. Сокрушительный отлуп всем этим типам за прилавком, не ожидающим ничего подобного и полагающим, что отлуп - лишь их фирменный стиль общения с клиентами. Сказать по правде, я ждал этого с нетерпением; пусть по части наглого пренебрежения служебными обязанностями и праздного времяпрепровождения на рабочем месте в течение двух десятилетий я мог заткнуть за пояс любого юнца из книжной лавки, но годы общения с продавцами ожесточают не на шутку. - У тебя глаза на голове есть? - поинтересовался Юбер, запуская руку в недра своей изношенной до проплешин, но верой и правдой служащей хозяину кожаной куртки. - Тогда мне хотелось бы задать один вопрос. Это похоже на пистолет, не правда ли?! Можно это назвать пистолетом или нет?! - прорычал он, извлекая на свет полуавтоматический девятимиллиметровый «Мак-10» и пробуя его на полках с диетической литературой, на глазах сбрасывающих вес брошюр и прочей печатно-глянцевой дряни на пол, покуда пистолет изрыгал тридцать два патрона съемного магазина «Зитель», обеспечивающего скорострельность тысяча сто патронов в минуту. (Поступившись философией, я приобрел познания в некоторых смежных областях.) Я обратил внимание, как рука Юппа дергается от резкой отдачи. Книжицы разлетались по полу словно скачущие зерна фасоли, которым ни с того ни с сего взбрело в голову поскакать. Нет лучшего способа привлечь к себе внимание окружающих, чем пригрозить им членовредительством или смертью, особенно если дело происходит в ничем не примечательный будний день (вторник), в маленькой книжной лавочке в Монпелье. - Да, да... Правда... Истинная правда... - нервно закивал продавец, в чьем голосе вдруг - неведомо откуда - пробились под воздействием «Мак-10», извергавшего пули со скоростью Max 10 [десятикратная скорость звука], на редкость льстивые - на мой вкус даже отвратительно льстивые - интонации. - Я в жизни не слышал ничего правдивее... - Судорожный кивок. - Правда, правда... - Над входом написано - «Книги», - уже спокойнее произнес Юбер. - Если бы там стояло «Макулатура»... В книжный - правда удивительно?! - приходят за книгами. За истиной. Красотой. За чем-то, что даст забыть о действительности... А у вас?! Это же не книги, это клееная бумага! Я бы советовал вам в корне пересмотреть ассортимент - хотя бы расширить его. Нужен отдел философии. Хоть что-то для ума и сердца! Мы еще заглянем! Думаю, это произойдет не на ближайшей неделе, когда здесь будет крутиться полиция, а вы - ждать нашего визита. Но если у вас ничего не изменится... Пострадают уже не книги... Итого с вас тысяча франков за патроны и консультацию. В кассе нашлось лишь пятьсот франков, у продавца же в кошельке набралось и того меньше - триста, так что Юбер - для кучи - прихватил его сумку, набитую какими-то крупами, и позаимствовал с полки подвернувшийся под руку словарь. Засим мы покинули лавку - отход наш был не столь энергичен, как тогда, когда мы грабили банк, однако при этом не лишен изящества. - Следовало бы взять куш посолиднее, - вздохнул Юбер, подводя итог нашему визиту в книжный магазин. - Звезды вроде нас не должны размениваться на мелочи. Этот кретин - он же мозоли натрет на языке, пересказывая направо и налево, как его грабили. Ведь это - лучшие мгновения его жизни. И заметь, почти задарма. Подарок, да и только! Интересно, мелькнуло у меня в сознании, не собирается ли Юбер вернуться в лавку и потребовать с горе-продавца понедельную оплату? - Люди не ценят то, что достается задаром. А бесплатными бывают только угрозы. Они-то как раз ничего не стоят - правда, они работают. Я не мог избавиться от странного чувства, что на сей раз мое очередное мошенничество обернулось для кого-то благом. Что до Юппа, он, наоборот, испытывал род неудовлетворенности. - Это слишком просто. Нажать на спусковой крючок может и обезьяна. - С этими словами он отстегнул магазин, проверил, пуст ли патронник, и отправил пистолет в ближайшую урну. - Надо как следует все додумать... Как добиваться того же, не размахивая оружием... Мы пошли дальше. - Что-то у меня на душе хреново, - поморщился Юпп. ????????????????????????? Все еще Монпелье Я настораживающе здоров. Должно быть, я серьезно болен, коли не чувствую себя больным. Я даже поймал крысака. Войдя в комнату, Юпп объявил, что нам надо съезжать. Фредерик, все еще вычищающий цемент, застрявший между пальцами ног, проявляет неслыханную щедрость, едва речь заходит о дарах, которые, по его мнению, Провидению пора обрушить на голову Юппа. Если быть объективным - на каждую часть его тела. И хотя все вокруг наперебой просят у Юппа автограф, он все же готов признать - возникшую проблему решить можно лишь одним методом, давно проверенным временем: резко увеличить расстояние между нами и данной проблемой. - Только сперва я хочу разобраться с этой чертовой крысой. - Может, не надо искать приключений на свою задницу, а, Юпп? Ты что, хочешь сам поднести Фредерику свою жизнь - на блюдечке? По-моему, давным-давно пора валить отсюда. - Эта крыса... Она напоминает мне Эмиля... Мне удалось-таки выпроводить его - пусть возьмет напрокат машину... Покуда он ходил за машиной, я развлечения ради раскопал клетку, оставшуюся от предыдущего жильца, который держал в ней попугая. Судя по всему, оный жилец позволял клювастому любимцу открывать задвижку клетки по собственному усмотрению, так как перья и характерные птичьи метки попадались в квартире повсюду - большей частью там, где вы менее всего были рады на них наткнуться. Я соорудил из клетки ловушку, известную еще со времен античности, привязав к тонкой проволоке наживку. Рассеянно размышляя об уголовном кодексе, я вышел из кухни, и тут до меня донеслись звуки какой-то возни, явно локализованной в районе моей импровизированной крысоловки. Я потянул за проволоку и услышал, как клетка всей тяжестью шмякнулась на ковер. На морде крысака не читалось ни малейших признаков раскаяния - лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался. Вряд ли крысак отдавал себе отчет в том, что еще больше смущен я: случайный дебют на чуждом поприще крысолова оказался едва ли не самым удачным из моих начинаний в этой жизни. Оставалось лишь позаботиться о том, чтобы узник получил последний ужин - каковым послужил ломоть свежего ржаного хлеба. Когда Юбер вернулся, я просто кивнул на сидящего в клетке крысака. Оставалось покончить с животиной - и мы могли трогаться. - Нет, это нечестно! - запротестовал Юбер. - Я не собираюсь стрелять в беспомощную тварь! Тут уж запротестовал я, пытаясь объяснить бедолаге, что у нас нет времени устраивать крысиную охоту по всем правилам. Если он хочет предоставить крысаку честный шанс, пусть тогда либо выдаст ему револьвер - или уж забирает пленника с собой, чтобы когда-нибудь потом, в более подходящей обстановке, свести с ним счеты, как положено мужчинам. - Знаешь ли, в Индии крыс даже почитают как духов-хранителей, приносящих удачу... - В Индии, как в Нью-Йорке, можно найти все, что угодно, было бы желание. Мой довод заставил Юбера замолкнуть. Мы упаковали наше шмотье, упаковали клетку с крысаком (причем так, что даже самым рьяным гринписовцам не к чему бы было придраться) и тронулись в путь. Юпп от комментариев воздерживался. Он только жевал губу и кровожадно озирался по сторонам, покуда мы ехали узкими городскими улочками. - Я думал, это ты принес мне удачу, проф. Но знаешь, мне стало везти с того момента, как я снял эту квартиру. Тебя я встретил потом. - Мне казалось, ты снял квартиру после нашего первого выхода в свет. - Заплатил-то я за нее уже после нашей премьеры, но к тому времени я обо всем договорился. Я и тебя-то шмонал, чтоб найти деньги на первый взнос. Знаешь, в Ле Бомметт сидел один тип - так у него был тушканчик, который, говорят, приносил удачу. Ну так этот мужик погиб под обвалом: на него рухнула стена. На следующий день, после того как Эмиль сварил тушканчика в кофе. Что ж, у каждого свои мыши в голове... Но идея, будто крысак принесет ему счастье, запала Юберу в голову весьма крепко. Мы нарекли крысака Фалесом [в честь философа Фалеса Милетского]. Триптих Право слово, нет ничего глупее, чем отправиться в дальнее путешествие на машине и не ограбить по дороге парочку банков. По дороге в Марсель я отдыхал душой: в наших бесчинствах наступила долгожданная пауза. Я чувствовал себя как преподаватель, получивший долгожданный академический отпуск. - Господи, наконец-то мы можем хоть немного расслабиться! - вырвалось у меня. Юпп отвернулся и стал пристально смотреть в окно, причем его явно интересовал не пейзаж. - Знаешь, я должен был немного позаботиться о Фредерике, - наконец выдавил он из себя. Этим Юбер хотел мне сказать, что он (x) обнаружил деньги, предусмотрительно засунутые мной за подкладку чемоданчика, (y) приобрел пару унций героина и пристроил их под крышкой сливного бачка Фредерика, (z) обратил внимание полиции на некоторые особенности сантехники в квартире у нашего приятеля. - Не грусти, проф: мне хватило двух минут обнаружить твою заначку. - И сколько у нас осталось? - На завтрак хватит. Я, честно говоря, не голоден. Ergo: по пути в Марсель мы обчистили три банка. Методические указания Признаюсь, я не очень удручал себя составлением списка существующих подходов к действительности. 1. Марксистский: «Главное, решить, что вы - авангард рабочего класса; после этого можно делать все, что взбредет вам в голову, - история на вашей стороне». 2. Стоический: «Оставайтесь абсолютно бесстрастны». 3. Позитивистский: «Да, я положительно намереваюсь обчистить банк». Наше попутное перераспределение доходов в общем-то шло по рутинному распорядку. За исключением разве что третьего банка, в Арле. Строго говоря, это даже не было ограблением, я вообще затрудняюсь подобрать правильное определение для данного визита. Не уверен, что соответствующее слово просто-напросто есть в языке. Похоже, на пути к банку дорогу нам перебежала черная кошка. Когда мы вошли, Юбера просто перекосило от возмущения, стоило ему увидеть, что на одном из кассиров надета... бордового цвета косоворотка. - Как вы можете ходить в этой дряни на работу! Это же ни в какие ворота не лезет, - разорялся Юпп. Кассиром был парнишка, только-только пересевший за окошко кассы со школьной скамьи, поэтому у него не было ни малейшего представления о том, как следует обращаться с вооруженными налетчиками. - Простите, вы - грабитель или корреспондент отдела мод? - поинтересовался он. - А то уж больно куртец у вас отпадный! Виниловый, поди? Но окончательно добила Юбера выручка: четыре тысячи франков. - Где ваш управляющий! - потребовал Юбер, сорвавшись с цепи. Управляющий тут же предстал пред наши очи, материализовавшись из какого-то своего закутка. - Слушайте, ваши служащие вконец охамели, - набросился на него Юбер. - И при этом - посмотрите - как они одеты! Кассир счел своим долгом вмешаться: - Знаете, мой дедушка - слепой. И он никогда в жизни не выезжал из своей деревни. Но даже он не стал бы носить куртку вроде этой. В Африке люди голодают - да, да, - но даже они одеваются приличней, чем вы! - Я - грабитель! - защищался Юбер. - Это моя рабочая одежда! Но как ваши люди могут иметь наглость притворяться, что это банк, когда у них в сейфе - всего четыре тысячи франков?! Да у меня с собой больше денег! - Вы не предупреждали нас о своем визите. Сегодня большинство местного населения торгует на рынке, - не унимался юный клерк, не желая оставлять за Юбером последнее слово. Управляющий уже едва стоял на ногах, готовый грохнуться в обморок, лицо его то белело, то серело, так что в глазах моих начало рябить, словно я смотрел на полоски зебры. - Слушайте, засуньте ваши деньги сами знаете куда, - взбесился Юпп. - Мы бы не взяли ваши сраные деньги, даже если бы нам приплатили! Это честь - быть ограбленными Бандой Философов! Честь - слышите, вы?! Я пинцетом не стану брать деньги, побывавшие в вашем говняном банке! Я даже готов подать вам на бедность! - крикнул он, швыряя в лицо кассиру пару пачек тысячных банкнот. Мы добрались до Марселя. Здесь мы решили временно разбежаться. Для встреч была выработана особая схема: мы встречались на вокзале, на платформе номер один по понедельникам в час дня, на платформе номер три - в среду в 15.00 и так далее, если один из нас не придет на встречу в соответствующий день. Юберу такие штуки особенно нравились. ????????????????????????? Мне не хватает любимого «Словаря». Лучшая из моих покупок Приобретение «Греческо-английского словаря Лиддела и Скотта». Забористое чтиво... У природной одаренности есть опасная сторона - вы слишком привыкаете к тому, что все вам дается без усилий. Не то чтобы я считал себя особо одаренным ребенком, но я никогда не мог взять в толк, почему иным изучение языков дается с такими трудами - только подумать, сколько времени тратят они на задалбливание грамматики и заучивание слов! Все экзамены я сдавал играючи - пожалуй, именно это и было моей проблемой. Вспоминаю, как мне пришлось вкалывать, разнося утренние газеты, чтобы заработать деньги на покупку «Лиддел-Скотта». Конечно же, долго это безобразие продолжаться не могло, и в один прекрасный день меня выперли с работы, однако к тому времени я уже скопил требуемую сумму. Купить «Словарь» в Маклесфилде было немыслимо - вы должны были заказывать его по почте. Правда, забавно? Худшая из моих покупок Мне было тринадцать лет. На момент получения посылки со «Словарем» я едва-едва овладел зачатками греческого. Но, примчавшись домой со своим приобретением, я засиделся над ним до утра, с головой уйдя в чтение. Щель под дверью я заткнул одеждой, чтобы родители не заметили, что у меня в комнате до утра горит свет. Штудируя «Словарь», я думал, что ни из какого другого кладезя нельзя получить столько премудрости - премудрости, о которой большинство людей даже не подозревает. Одно слово влекло за собой другое. Семантический бег по кругу. Остановиться я уже не мог. Сидя на школьных уроках, я думал - сейчас я приду домой и наброшусь на «Словарь». Именно это страстное увлечение легло в основу моей карьеры. Моя диссертация об особенностях словаря философов-досократиков была готова раньше, чем я поступил в университет. Со своим греческим я разогнался до такой скорости, что даже убери я ногу с акселератора, лобовое столкновение с нашей системой высшего образования было бы уже неизбежно. Рабы Их власть - как всякая истинная власть - незаметна для большинства людей. Их колонии можно встретить повсюду. Они колонизировали римлян, арабов, персов, индусов. Пользуясь прочими языками в качестве ширмы для отвода глаз, они действуют в масштабах всей нашей планеты. Они создали первую транснациональную корпорацию, которая жива по сей день и не имеет себе равных. Они заполонили весь мир. Одна из их опор - университеты. В мире нет уголка, где чей-нибудь взгляд не скользил по строчкам, усеянным альфами, бетами, гаммами и зетами; повсюду ученые нуждаются в омегах и пси. В мире нет ни одного имбецила, фигляра, врача или политика, который хоть раз в жизни да не прощебетал бы что-нибудь на ломаном греческом. «Лиддел - Скотт»! За долгие годы моей жизни, когда надо продемонстрировать поверхностное знание глубоких материй, еще ни разу не было случая, чтобы сей кладезь премудрости не подсказал бы какого-нибудь решения. Ни разу. ????????????????????????? Жослин порывистым движением сбросила с кровати мое «Искусство наслаждения» Ла Меттри. По мне, философы Просвещения были развращены тем, что успех сам упал к ним в руки. Этот чудовище - порождение секса и насилия, именуемое Французской революцией - позаботилось о том, чтобы никто не стоял у них на дороге. Но Ла Меттри, сделавший имя на том, что потакал своим слабостям, Ла Меттри, выжавший из своей чувственности не один толстый том, - Ла Меттри всегда вызывал у меня восхищение; демонический эвдемонист, заевший себя поедом - и умерший с ланцетом в руке, ставя над собой очередной медицинский эксперимент. «Послушай. Теории - всего лишь теории. Истинная же тайна мироздания - в том, чтобы наслаждаться им. Наслаждаться тем, что есть. Давай-ка устроим себе небо в алмазах...» Мы постарались от души. Уходя, Жослин вдруг остановилась в дверях и окинула меня лениво-оценивающим взглядом, словно я - какая-нибудь кабацкая танцовщица, пляшущая между столами. Потом вдруг подошла и отвесила мне шлепок. - Что с тобой? - Это на будущее. Похоже, ты собираешься сделать какую-то глупость, вдруг меня в этот момент не будет рядом, чтобы как следует тебя нашлепать? ????????????????????????? Лежа в постели, думаешь: пора бы уже пьянству свести тебя в могилу... Может, все дело в том, что у меня неразрушимая печень, над загадкой которой медицина будет биться веками? Я успею давно истлеть в гробу, а моя печень будет переходить от одного счастливца к другому, как драгоценность, передающаяся по наследству... На этом месте я сообразил, что мне пора поторапливаться, иначе я пропущу рандеву с Юбером. Мы отправились пропустить по стаканчику в забегаловку, явно пользующуюся его симпатиями. Как подобное заведение может пользоваться чьими-то ни было симпатиями - мне невдомек. Подвал, готовый, казалось, обрушиться от грохота рок-музыки, имел некое неуловимое сходство с баром, где мы сидели с Юбером в последний раз и где из меня пытались сделать паштет. К