лать. Их было трое, и даже углубленное рассмотрение данной конфигурации свидетельствовало: при таком раскладе обмен выстрелами вряд ли обернется в мою пользу. Мне отчаянно был нужен совет какого-нибудь дипломированного профессионала по части насилия вроде Юппа. Не будь он так занят сейчас, он бы мне здорово помог. Я задался вопросом: а что, если перестрелить цепь? Каковы мои шансы в нее попасть? И если я попаду - она порвется? Одно я знал наверняка: если я стану целиться в цепь, я уж точно в нее не попаду. С другой стороны, если я пойду на хитрость и не стану стрелять в цепь, а выберу другую мишень... По выбранной цели я заведомо не попаду, тут у меня не было сомнений, но вот попаду ли я при этом в цепь? Коса на камень - Не хотелось бы тебя обламывать, - прошипел Юпп, - но у меня одна рука, одна нога, один глаз, врожденная гемофилия, и я загибаюсь от одной очень модной болезни. Так что ссать я на тебя хотел - и то если сперва сгоняешь мне за пивом. Это было не совсем правдой: я знал, у Юппа есть слабое место - запланированное на сегодня ограбление ему дороже всего на свете. И мысль о том, что оно обречено на провал, была для Юппа хуже всякой пытки, но он не собирался сдаваться. Мне оставалось лишь (x) восхититься его самообладанием, (y) что-нибудь предпринять, дабы не допустить провала, и (z) сделать это быстро. Как выбраться из щекотливого положения Секрет, как выпутаться из опасности или какой-то жутко затруднительной ситуации, крайне прост: не фиг в такие ситуации попадать. Я бы согласился в течение нескольких веков читать лекции в девять утра, лишь бы не участвовать в этом чертовом представлении пьесы «Нет мира под оливами». - Нужно что-то делать! - пробормотал я достаточно громко, чтобы вбить эту мысль в свою черепушку. Вновь и вновь перекатывая фразу во рту, я прислушивался, как та отдается в черепной коробке: рецитацией я вводил себя в состояние воинственной ажитации. Дальнейшее наблюдение за наблюдателем - В газетах вроде пишут, ты сегодня банк грабишь, а, Юбер? А ты? Висишь на цепи и ждешь, покуда тебе яйца бараньими ножницами откромсают... - Ну давай, Эрик, попробуй. Не церемонься! - Знаешь, бараньи ножницы... Здорово помогают преодолеть зажатость. Был тут один парень: когда мы его снизу слегка постригли - вот он развеселился! Носился по комнате - просто круги нарезал, как пробка от шампанского! Но ты, Юбер, особо не напрягайся: ты ж здесь среди своих, мы как-нибудь обойдемся без этого. Нам спектакли ни к чему. Режи, правда, сердит на тебя - из-за Тьерри. А я - я зла на тебя не держу. Я Режи денег должен, и все. Поможешь мне расплатиться, тоже мне, делов. Я тебе вот что скажу: мне сейчас ехать надо, там по мне одна девица слегка заскучала, а вернусь - поговорим. Ты ведь тоже: только-только с дороги, вот и отдохни пока. Не скучай, носа не вешай... - Может, его приложить чуток? - подал голос Эриков спутник. - Не может! - отрезал Эрик, вцепившись Юппу в вихор на затылке (Юпп, увы, так и не сделал себе приличную стрижку), резким движением приподняв ему голову и глядя прямо в глаза. - Мы еще хотим от него кое-что услышать. А ты так приложишь, что потом только в гроб человека класть. Зачем обижать человека... Вопросами всякими доставать... Пусть себе повисит несколько часов спокойно. Потом сам все расскажет. - Боюсь, мы к тому времени будем вынуждены вас покинуть... - спокойно заметил Юпп. - Не понял?! - Твои дружки, когда меня брали, слегка засветились. Профессор скорее всего уже сюда едет. - Никто ничего не видел, не дрочи, - вмешался один из этих, что стояли ко мне спиной, в зародыше давя каблуком Юпповы надежды. - И ведь не врет, - усмехнулся Юпп, скосив на бугая глаза. - Только ведь где ж тебе заметить, тоже мне - святая простота! - Ну, если и профессор соизволит прийти, я буду только рад перекинуться с ним парой слов. - Эрик был сама любезность. - Я бы на твоем месте не очень радовался. Он будет в ярости. - Уже боюсь. К нам пожалует разъяренный философ! Подумать только! - Он не философ. Это всего лишь шутка. Он служил в Иностранном легионе, но не прижился там. А все из-за склонности убивать людей раньше, чем об этом попросят. Слышал про трех косоглазых, которых в прошлом месяце порешили в Арле? - Наркота, что ль? - Ну да, все уши развесили - наркота, наркота. А мы просто заехали на денек в Арль. Оставили машину на стоянке, подходим потом... Я-то ничего не заметил, а профессор - «тут, мол, царапина на крыле». Старик на скамейке говорит, это вьетнамцы парковали машину - и задели. А теперь сидят в баре на углу. Мы - в бар: там и впрямь - три вьетнамца за столиком. Проф не стал тратить время на выяснения: чья машина, кто за рулем сидел? Всадил каждому по две пули в голову. «Чтобы наверняка», - говорит. Эрик слегка придвинулся к Юппу: этак доверительно-заинтересованно, как прущий навстречу вам трактор. - В Арле, говоришь? - Угу. - Месяц назад порешили? - Ну. - Троих узкоглазых? - Троих. - Странно. А я думал, это я их кокнул. Или, может, вам другая какая троица попалась? Н-да... Видно, совсем неудачный денек для франко-вьетнамских отношений выдался. Крыть Юппу было нечем. Эрик какое-то время сверлил его взглядом, а потом расхохотался: - Загибать, Юпп, я и сам могу. Не хуже тебя. Все критяне лжецы Какое любопытное развитие парадокса о критском лжеце, мысленно отметил я, вслушиваясь в этот диалог. Заодно я задался другим вопросом: чего ради Юпп пустился меня рекламировать? Они, конечно, и так не очень-то ему поверили, но что с ними будет, когда они увидят меня?! Где я допустил в жизни ошибку?.. Моя жизнь: просто-напросто просрана. Мне следовало лет в восемнадцать записаться в стрелковый клуб и не вылезать оттуда часа по три-четыре, изо дня в день. Тогда сейчас я бы мог вальяжно явиться перед этой публикой - этакий наделенный всеми полномочиями представитель провидения, - перестрелять кого надо и отправиться завтракать. Трепещите, мы идем! Эрик уехал - по случаю чего один из его клевретов принялся пересчитывать Юппу ребра бейсбольной битой. Забавно: при всем своем высокомерии по отношению к американцам французы рабски подражают им в культуре. Замечу - терпение тоже порой вознаграждается. Видно, госпожа Фортуна устроила в тот день незапланированный бенефис. Расклад: я и мое недоумение против двух бугаев, оставленных стеречь одного незадачливого налетчика, болтающегося под потолком, как люстра. В глубине души я чувствовал досаду на Эрика - ему, видите ли, приспичило уехать, а я отдувайся: теперь у меня не осталось никаких оправданий бездействию. Не мог же я и дальше тешить себя шальной мыслью, будто двое верзил тоже отлучатся на полчасика, предоставив мне спокойно снимать Юппа с цепи. Я еще малость подрожал в своем укрытии. Секунды текли, как капли меда: медленно, полновесно. Я медлил уже минут десять. А нужно-то было: встать на ноги и открыть огонь. От бугаев меня отделяло метров пять-шесть. Надо быть полным олухом, чтобы не попасть с такого расстояния. Но только лопухнулся я на другом: проглядел, что поблизости - сортир. Где-то слабо заверещал телефон. Верещал он до тех пор, покуда один из бугаев не пошел и не снял трубку. Стало быть, не мобильник. Я все еще прохлаждался, смакуя течение времени, когда один из этих вертухаев - тот, который с подбитым глазом (Юпп его, что ли, головой тюкнул?), извлек из кармана какой-то комикс и объявил: «Пойду-ка я малость покорячусь». И тут я понял; пора выходить из-за кулис на сцену. Я дал этому типу несколько секунд на то, чтобы расстегнуть штаны. Сполз по лестнице вниз - соскользнул, как перышко: ни одна ступенька не скрипнула. Длинный коридор - любитель комиксов ждет меня где-то там, в конце. Я устремился вперед. За поворотом оказалась искомая дверь, на которой красовалась табличка. Буквы как пьяные, и написано: «Муж., Жен., Пришельцы из космоса» (работа в офисе способствует любви к плоским и претенциозным шуткам). Как заметил когда-то Солон, человеку суждено увидеть многое, на что лучше бы ему не смотреть. Эту дверь, например. Я готов был совершить поступок неджентльменский и подлый: пристрелить человека через дверь туалетной кабинки. Правда, я едва не поддался угрызениям совести, но вовремя вспомнил: мама растила меня вовсе не для того, чтобы я нашел свой конец от пули какого-то недоумка в «доме под оливами». (С другой стороны, для чего именно вырастила меня мама, и по сей день остается для меня тайной.) Издержки жизни в академической среде - видишь жизнь в черно-белом свете. Хотя в этом есть свое очарование. Может быть, оно и не очень хорошо - в одностороннем порядке объявлять о намерении прикончить ближнего своего, но признаюсь: куда больше, чем перспектива убить этого взгромоздившегося на трон читателя комиксов, меня волновала перспектива его не убить. Мою руку удерживала лишь одна мысль: едва начнется стрельба, я уже не смогу, если что-то пошло не так, взять и объявить перерыв на кофе. Я еще раз взвесил в руке пистолет, наставил его на дверь, так чтобы ствол смотрел на то место, где должен сейчас восседать мой любитель комиксов. «Ну, давай», - пробормотал я, всей шкурой чувствуя, что в любое мгновение могу вырубиться, схлопотав промеж глаз штуковину, которая резко выключает вас из всякого восприятия реальности. Выстрела не последовало. Предохранитель. Я забыл перевести предохранитель. Я дернул чертову скобку и еще раз нажал на курок. Оглушительный грохот. Просто оглушительный. Настолько громче, чем я ожидал... И к тому же несколько раз... Дверь - в щепки... Я выпустил три пули, а потом - знаете, как бывает: стряпаешь что-нибудь, начинаешь сыпать приправу и не можешь удержаться... Я расстрелял всю обойму и, выхватив полицейский револьвер, болтавшийся у меня на поясе, ничком упал на пол (я что-то не слышал, чтобы хоть одному паломнику повредила та быстрота, с которой иные простираются ниц, исполненные благоговения при виде священного колодца Замзам в Мекке). На полу я пристроился, полагая, что так принято делать, если хочешь уменьшить площадь поражения тела во время перестрелки, и принялся ждать, пока в коридоре появится второй вертухай. Я ждал. Потом услышал, как меня окликает Юбер. Слабым, охрипшим голосом: «Этот готов!» Все еще опасаясь словить пулю промеж глаз, я осторожно выглянул из-за угла. Юпп все так же висел на цепи, однако второй бугай недвижно лежал на полу - словно он прилег позагорать в одежде. «Целый день ждал, когда ж удастся до него добраться», - пояснил Юпп. Судя по всему, пальба отвлекла внимание второго бугая и он забыл, что главная его задача - не спускать с Юппа глаз. Юпп же, воспользовавшись единственным из своих членов, который исправно выполнял свои обязанности, со всего маху засветил парню в рожу, так что его сенсорные восприятия после этого стали равны нулю. Расковать Юппа оказалось делом нелегким: умение управляться со всякими железками сроду не было сильной стороной моей натуры. Покуда Юпп собирал себя по частям, я подошел ко все еще валявшемуся на полу вертухаю номер два, который принялся не очень членораздельно бормотать что-то вроде литовской молитвы матери-Земле, и от души отмутузил его ногами. После чего отошел в угол и выпростал на пол все содержимое своего желудка. Страх - штука, плохо усваиваемая. - Ты как-то не очень удивлен, увидев меня здесь, - заметил я Юппу. - Ну да. Хотя ты несколько подзадержался. Не забыл: нам ведь еще нужно ограбить банк? Вертухая номер два мы подвесили на цепь, несколько ошалело радуясь перспективе встретить конец века заживо. - Как ты меня отыскал? - поинтересовался Юбер, демонстративно возясь с барабаном своего револьвера. - Все были брошены на поиски. По счастью, засекли машину, на которой тебя увезли. - Ладушки, - кивнул Юбер, вставляя дуло пистолета в ухо висящему на цепи вертухаю. - Ну что, готов отправиться в «Великое может быть»? Раздался щелчок затвора - револьвер был не заряжен, но, подозреваю, охваченному страхом бугаю нужно было немалое время, чтобы это осознать. Юпп опустил патрон в карман куртки бедняги: - Сохранишь на память о том, что ты уже покойник. Считай, что я тебя с того света вытащил. Постарайся жить по-человечески. Юпп сходил, проверил, что с любителем комиксов, и обнаружил, что тот сбежал, не получив, судя по всему, ни единой царапины - крови на полу не было. Скинхед все так же сидел в машине. - У нас есть минут пятьдесят, чтобы успеть в Тулон, - пробормотал Юпп, взглянув на часы. - Думаю, лучше тебя с этой проблемой никто все равно не справится, не важно, философ он или нет. И я погнал под двести км/ч, отвлекаясь разве что на настойчивые требования Юппа прочесть и откомментировать ему ряд пассажей из Эпиктета и Зенона - он все норовил положить мне на баранку открытую книгу - и на причитания этого бритоголового парня. Попутно Юбер высказал, что он думает по поводу отсутствия с нами крысака и присутствия несчастного скинхеда. ????????????????????????? С крыши нам был хорошо виден фургон, в котором засел Корсиканец, превратив тот в подобие центральной нервной системы, призванной управлять массой полицейских, заполонивших центр Тулона: к «заказанному» нами банку в ожидании ограбления были стянуты внушительные силы охраны правопорядка. Мы знали наверняка, что Корсиканец сидит в фургоне: он начал вновь обхаживать Жослин, а потому в мельчайших подробностях расписал ей все мероприятия по охране банка. Мне казалось, солнце светит лично для меня: его лучи проникали куда-то под кожу, туда, где у нас кнопочка счастья. Здание, на крыше которого мы сидели, находилось чуть поодаль от главной площади: строения, чьи фасады выходили на саму площадь, по случаю сегодняшнего дня были увенчаны дополнительным архитектурным убранством - полицейскими на крышах (столь представительное собрание полицейских достойно искреннего восхищения); но мы не жаловались - с нашего места открывался прекрасный вид на происходящее внизу. На площади не то чтобы собралась толпа, но прохожие были - причем все они двигались как-то нарочито медленно. Я бы не сказал, что их внимание целиком было поглощено архитектурными достоинствами местной застройки. Когда мы уже готовы были откланяться, внизу на площади двое подростков принялись развертывать транспарант, гласящий: «Вперед, мыслители, вперед!» - спровоцировав полицию на применение не совсем адекватных средств подавления. - Нас ждут: поклонники, строчка в истории, пора, - напомнил Юбер, расстегивая ширинку. - Прошу прощения за вульгарность. - Он попытался направить струйку мочи на тех полицейских, что без фуражек. Желтая ленточка - чем ближе к земле, тем тоньше - протянулась от четвертого этажа вниз, с дробным стуком дробясь о крышу полицейского фургона. В окне напротив какая-то дама поливала циннии. Мы отправились на первый этаж, а потом - на другой конец города, в маленький банк, где месяц назад Юпп открыл счет. Минуты за четыре до закрытия мы подошли к окошку. Широко улыбаясь, Юпп смотрел, как кассир отсчитывает деньги. Сумма была достаточно солидной, чтобы заметить ее утрату, но все же не очень велика. Мы лишь давали понять, что захоти - мы могли бы нанести серьезный ущерб. «Пусть не думают, что мы пошли на это из-за денег», - сформулировал нашу позицию Юпп. Выходя на улицу, я ощутил легкую грусть: полицейские, взявшие главную площадь в кольцо оцепления (и не одно), могли даже не подозревать о том, однако ограбление состоялось, деньги ушли у них из-под носа - просто утекли по проводам. Банда Философов уходила в отставку. ????????????????????????? Мы устроили прощальный ужин. - Что еще можем мы сделать? Ни-че-го... - вздохнул Юпп. - С ограблением банков покончено. Осталось не омрачить наш триумф позорным арестом в супермаркете - с мороженым цыпленком между ног, - и все. Главное - вовремя остановиться. Что ж, тут я целиком и полностью был с ним согласен, особенно - глядя на обильно приправленную зизифорой [Зизифора бунгс - растение, применяемое в качестве специи в некоторых восточных кухнях] рыбу в моей тарелке: еще пара щепоток специи, и гастрономический букет превратился бы в нечто одноцветное - порой граница между «хорошо» и «плохо» почти неуловима. Итак, оставив Тулон, мы отправились в Драгиньян, поскольку (a) тот славился своим рестораном, и (b) пусть я не встречал ни одного серьезного исследования на эту тему, но наш отъезд хорошо укладывался в русло надежно зарекомендовавшей себя традиции делать ноги, заметать следы и таять в пространстве: подобно Маклесфилду, Драгиньян был одним из тех городишек, которые в список мест, посещаемых знаменитостями, хоть даже и принадлежащими к преступному миру, могут попасть лишь под номером, выражающимся семизначной цифрой. Искать нас там не взбрело бы в голову даже полиции. Хоть ты ее знаешь, но знаешь ли ты... Если бы не Жослин, нам ни за что бы не выйти на Сесиль. Идея наведаться к ней в гости целиком и полностью принадлежала Жослин: нам надо было похитить кого-нибудь из родственников Сесиль. Жослин знала, что Сесиль, которая в итоге и нагрела «заказанный» нами банк, воспользовавшись межбанковской кредитной линией для чрезвычайных ситуаций, исчерпала все имевшиеся возможности отпрашиваться со службы, ссылаясь на состояние здоровья, а потому настойчиво искала иного предлога, который позволил бы ей воздерживаться от появления на работе, но тем не менее по-прежнему регулярно получать чек, обеспечивающий существование всего семейства: Сесиль, ее матушки и детей. Естественно, переведя деньги со счета городской полиции (открытого для оплаты различных мероприятий клуба отставных полицейских «На лучшем счету») на наш счет и сообщив об этом лишь после того, как она вернулась домой и узнала о местопребывании своей похищенной матушки, Сесиль попадала под серьезнейшее подозрение. Но доказать что-либо полиция была бессильна. Мы вовсе не собирались ставить власти в известность о том, что в деле наличествует предварительный сговор, тем паче не собиралась делать этого Сесиль. Более того, Сесиль даже не претендовала на часть добытых с ее помощью денег: все, что ей было нужно, - это благовидный предлог для оплаченного сидения дома, каковым вполне мог служить нервный срыв, спровоцированный похищением любимой мамы «этими ужасными налетчиками» (хотя мы и согласились на том, что в отдаленном будущем Жослин одолжит Сесиль некую скромную сумму, которая ни у кого не вызовет подозрений, но будет очень и очень кстати). - Неужто все так просто? - спросил я Сесиль, уточняя детали операции. - В принципе для перечисления денег необходимо наличие на документах двух подписей, но если исходить из принципов, то и браки заключаются на веки вечные... Ужин в Драгиньяне 1.2 Мы почувствовали усталость, достигнув состояния, о котором говорят: назюзюкались. С тихим ужасом я обнаружил, что вновь оказался перед выбором, и с удивлением поймал себя на мысли, что во мне заговорила склонность к уединенной, скромной жизни, неспешным размышлениям - к тому, что явно не входит в меню ресторана «У Одиль»; давно похороненный Эдди вдруг сделал попытку восстать из гроба. Юпп молчал, словно лишившись дара речи; он выпил больше обычного, колючий, цепкий взгляд его затуманился. Впервые с момента нашего знакомства я видел, что настороженное выражение, застывшее в его зрачках, вдруг исчезло, вывесив табличку «Не беспокоить». Он потягивал вино - клянусь, лучшее из всех, которые ему доводилось пробовать, - совершенно не вникая во вкус. Я же все никак не мог выбросить из головы историю одного египетского вора, Аменкау, который, позаимствовав в чьей-то усыпальнице кое-какие изделия из драгметаллов, отдал толику серебра писцу Ошефитемвусу за кувшин вина и еще толику - Пенементенахту за бочонок меда. И они устроили празднество, радуясь тому, сколь удачно удалось им спрятать концы в воду. «Мы пришли с вином в дом надсмотрщика над рабами и влили в вино две меры меда и пили его». Все эти трогательные подробности известны нам из судебного приговора, вынесенного свыше трех тысяч лет назад. Бедняги допустили лишь одну - но роковую - ошибку: стали сорить деньгами на людях. Совсем как мы; надумай полиция прошвырнуться по дорогим ресторанам, где люди швыряют деньгами... Где я допустил в жизни ошибку 1000.1 - Меня еще никто так не целовал, - прошептала Зоя. Я и поныне признателен Хеопсу за постройку великой пирамиды: пусть заниматься любовью на камнях жестковато - это было незабываемо. И дело вовсе не в том, что любовным ложем нам стало самое величественное сооружение в подлунном мире... Иные вещи мы никогда не знаем наверняка, но, готов клясться всеми святыми, то был лучший момент в моей жизни. А когда я сполз с пирамиды вниз, все полетело под откос. Ночь была холодна, звезды завистливо щурились, глядя на нас, но - вся вселенная служила нам одеялом. Зоя, чьей специализацией была египтология, больше всего радовалась именно месту нашего свидания. Что до меня - у меня были кое-какие оговорки на этот счет, но, в конце концов, пирамида - не флагшток, с нее не так просто упасть. Когда мы разомкнули объятия, я точно знал (будто меня надо было в этом убеждать!): ответы на все загадки мироздания заключены в книге формата 170 х 85 х 80 х 85, что-то египетское, читать, как брайлевский шрифт, руками. Над нами сиял пламенный столп, уходящий во тьму - если столп может ходить, - творение более величественное и более причастное вечности, чем наш каменный матрас. Это пламя, огненным венцом брызнувшее вверх над площадкой, венчающей пирамиду, научило меня: протяженность пространства заполнена мраком и холодом, которых в нем слишком много, тепло же, что согревает нас, исходит не от солнц, но от сгустка пламени, обтянутого кожей. Предавая бумаге то, о чем я не напишу От того, что ответ столь прост и лежит на поверхности, впору прийти в полнейшее, позорнейшее замешательство. Что-то подобное утверждали и отцы пустынники, однако их речи всегда наводили на нас скуку - кому интересно знать правду. Вот выверните ее наизнанку, скажите задом наперед, переведите на какой-нибудь сраный иностранный язык: юлбюл, юлбюл, юлбюл. Сокровище, которое не украдешь. О нет, обрести его нелегко. Иже и сохранить. Единый сущ Господь. Единый и многоликий. Там, на вершине пирамиды, я сжимал в руках совершенство - как оно есть. Я был достаточно молод, чтобы в груди у меня работал силовой генератор, но достаточно стар, чтобы не обманываться на сей счет. Мы спустились к Нилу - сидели и смотрели, как зигзагами бежит рябь по воде. Я был без ума от того, как Зоя стопит машину (я никогда не видел, чтобы кто-нибудь столь элегантно отставлял большой палец). Без ума от того, как она стоит в очереди за билетами в кино. Без ума от Зои, положившей на лицо косметику. Без ума от Зои без грима. Я могу продолжать до бесконечности. Единственное в ней, что не вызвало моего восторженного одобрения, - это признание, что она больше не хочет меня видеть, сделанное недели через две после нашего возвращения в Кембридж. - Из философов выходят хорошие любовники, но паршивые мужья, - сказала тогда она. Это было шуткой. - Ты слишком молод. И ты - из породы добряков, а не из породы тех, за кого выходят замуж. На этот раз она не шутила. Она была на два месяца меня старше. Моя специализация - наука о знании, о доведении мысли до остроты разящей стали, но спросите меня, как же вышло, что я сижу в каком-то кабаке в Драгиньяне, с пьяным в дым инвалидом, а она - в Корнуолле с двумя детьми, и с трудом вспоминает мой голос всякий раз, как я звоню ей, через год на третий, - и я отвечу: без понятия. Не то чтобы у нас вышла какая-то роковая ссора, или я совершил ошибку, или случилась размолвка. Зоя была седьмой дочерью седьмой дочери. Бедная семья из Салфорда. Полная противоположность мне, непрактичному, единственному ребенку. Она - упрямая. Собранная. Мои мольбы и призывы - глаза в глаза, письменно и по телефону - просто отправлялись в архив. Для нее все это было уже архаикой. Куда большей, чем история древности. Та поездка в Ист-Энд была моей последней попыткой штурма. Я - поистине невероятным образом - раздобыл ее новый адрес. Но когда я добрался до нужной улицы, во всем районе отключили электричество. Передо мной на многие мили вперед простиралась зона абсолютного затемнения. Я не мог прочесть названия улиц, не мог рассмотреть номера домов. С полчаса я блуждал во мраке, после чего направился в паб в освещенной части города. На следующее утро полиция, высадив дверь, тщетно пыталась достучаться до моего оцепеневшего сознания. Вот так-то. Да здравству... Короче: здравствуй, жизнь, раз так тебя и разэтак! Что же - я любил ее больше, чем можно любить? Или я просто чувствительный слизняк, пустое место, ноль без палочки? Когда патологоанатом вскроет мое сердце, что найдет он там - портрет Зои. Драгиньян 1.3 - Да, но где же Жослин? - в который раз задал вопрос Юпп. Она опаздывала уже на два часа, и это смущало тем больше, что, как правило, она появлялась, овеянная шелестом той минуты, на которую была назначена встреча. Я уже начал беспокоиться, не произошло ли с Жослин чего недоброго, а также беспокоиться (правда, в значительно меньшей степени), не пришла ли она к выводу, что ей и так хватает в жизни борьбы с хаосом, чтобы усугублять это еще и присутствием ходячего источника бардака по имени Эдди. Общаясь с женщинами, я обычно не могу отделаться от ощущения, что они принимают меня за кого-то другого - намного более интересного, стильного и веселого человека, - и вот сейчас у них раскроются глаза, они увидят, кто я есть на самом-то деле. Юпп, весь ужин пребывавший в состоянии какой-то покорной апатии, вдруг оживился, услышав, как за соседним столиком кто-то обронил, что после сегодняшнего полицейским впору пожертвовать свою зарплату в пользу какого-нибудь детского приюта. Юпп выставил всей компании выпивку за свой счет. Мы выкатились из ресторана в ночь: двое, вероятно, самых ужратых, самых эрудированных и самых везучих грабителей в этом секторе Галактики. Исход из ресторана: еврейское счастье Охотно соглашаюсь: пищеварению отнюдь не идет на пользу, когда вы мирно шествуете к стоянке, где оставили машину, а навстречу вам из темноты вдруг выскакивает комиссар полиции - особенно если именно вам этот комиссар обязан тем, что возглавил список тех полицейских всех времен и народов, на которых, заходясь от хохота, показывают пальцем на улице, если именно его карьеру вы втоптали в грязь, ославив беднягу на всю страну, и именно в его квартире не так давно вы учинили погром... Воистину - зрелище, которое мне менее всего хотелось бы видеть. Хуже может быть только (a) созерцание Фелерстоуна, на котором гроздьями висят жрицы любви всех мастей и оттенков кожи, пышущие к тому же юностью и здоровьем, и (b) вид неожиданно перекрывающей обзор слоновьей задницы, владелец которой твердо вознамерился присесть именно там, где я имел несчастье встать. И все же нечто во мне радостно воспрянуло: оказывается, усилия наших стражей правопорядка не совсем безнадежны... В сознании мелькнула мысль: а может, начисто отрицать, будто мы имеем отношение к Банде Философов, - но мысль эта быстренько испарилась. Он знал. И мы знали, что он знал. Мы знали, что он знал (возведите это знание в куб). Судя по всему, речь на случай нашей поимки он еще не подготовил. Мы не услышали даже общепринятого: «Вы арестованы». Он просто воззрился на нас - его аж перекосило от гнева. Язык был бессилен предложить что-нибудь достаточно выразительное для обуревавших его чувств. Учитывая, сколь часто в нашем мире кого-нибудь убивают, удивительно, как до сих пор никому не пришло в голову обессмертить этот взгляд, запечатлев его на коробках с патронами. Однако не припомню, чтобы я видел этот взгляд на полотнах великих мастеров. На этот раз я не ошибался: человек, вплотную подошедший к черте, за которой убийство, и впрямь с нетерпением ждет, когда же он сможет убить ближнего. - Как, разве вы не должны сейчас писать объяснительный рапорт, - вместо того чтобы ошиваться около ресторана, удостоившегося у Мишле трех звездочек? - спросил Юпп, разыгрывая искреннее удивление. Глядя на наливающееся яростью лицо комиссара Версини (ярость просто переполняла этот скудельный сосуд), я осознал, что наши биографии (если их таки включат в издательские планы) пришли к точке, где будущие биографы могут перевести дух, расслабиться и спуститься в забегаловку внизу пропустить по стаканчику. Здесь можно было ставить финальную точку. - Мне кажется, на суде этот факт прозвучит не в вашу пользу, - ерничал Юбер. Я напрягся: если бы Корсиканец пристрелил нас сейчас на месте, он был бы прав, тысячу раз прав, и его бы оправдали, но, честно говоря, мне хотелось надеяться, что он не сделает этого. Бесконечно преклоняясь перед бесстрашием Юппа - бесстрашием в чистом виде, - я не мог отрешиться от подозрения, что на данный момент оное качество вряд ли способствует долголетию. Я ведь знал: Юпп не обманывал меня, когда говорил: что угодно, только не тюрьма! Полагаю, он решил: шутить - так до конца. Версини произнес: - Надо бы было остаться. Дел - куча. Все полицейские - в моем звании и выше - позвонили мне сегодня, чтобы сообщить, какой я кретин. Можно было бы остаться и подождать приказа об увольнении. - Речь его была медленной и какой-то рваной, казалось, он только сегодня научился говорить по-французски. - Но я ушел. Решил, что было бы неплохо пойти перекусить в каком-нибудь тихом местечке. И кого я там вижу - моих спасителей. Что ж, достойно аплодисментов: доверяйте нутру, этому учил еще Лао Цзы. Однако по большому счету меня занимало иное. В сознании сцепились не на жизнь, а на смерть две мысли: что было бы забавней - получить лет по сто тюремного заключения или же пулю в лоб. - Можно мне сказать две вещи? - поинтересовался Юпп. Его слова вызвали эффект, подобный сходу лавины в горах, - ненависть вдруг схлынула с лица Версини: комиссар решил не стрелять. - Во-первых, если вы еще не доперли своим умом: ваш фургон был сегодня обоссан. Ближе к вечеру. Так вот - обоссал его я. - А во-вторых? Корсиканца ситуация начинала все больше забавлять. На губах появилась улыбка - такая бывает у людей, когда они снимаются на память с теми, кого в любой момент могут снять пулей. Время будто расслоилось. Я видел, как на дальний конец стоянки въезжает автомобиль, точь-в-точь похожий на машину Жослин. А так как мне вовсе не улыбалось все же получить перфорацию по всему телу, то в голову закралась мысль - хорошо бы это была Жослин. Если бы это была Жослин, тихонько выходящая из машины. Жослин, тихонько выходящая из машины и на цыпочках подходящая к Корсиканцу. Жослин, тихонько выходящая из машины и на цыпочках подходящая к Корсиканцу, сжимая в руке наспех сделанную «укладочку» - из тех, которые учил ее делать Юпп («Наличные в чулке - всегда к вашим услугам», - объяснял он, показывая убойный эффект, который может произвести стопка монет, обернутая чулком), Жослин, тихонько выходящая из машины и на цыпочках подходящая к Корсиканцу, сжимая в руке наспех сделанную «укладочку» из тех, которые ее учил делать Юпп, и увесистым ударом в висок укладывающая Корсиканца на землю. Я тужился, что было сил, напрягая все мускулы воли - лишь бы помочь этой идее родиться в мир. Еще я зациклился на мысли, что главное - не дать Корсиканцу отвлечься, но, как всегда бывает, когда нужно говорить без умолку, я мог выдавить из себя только какие-то нечленораздельные звуки. Единственная фраза, крутившаяся у меня на языке, была: «Ну что, теперь ты главный говнюк в этой стране?» - Ну что, - произнес Юбер, - ты теперь главный говнюк в стране? Я видел: Жослин вышла из машины и шла к нам, но слишком большое расстояние отделяло ее от Корсиканца, чтобы «укладочка» мелькнула в «Указателе слов» к нашей с Юппом биографии. Удача Не сказал бы, что удача обходит нас стороной. Вовсе нет - просто мы не умеем поймать ее за хвост. Вмешательство Жослин не понадобилось. Мы-то было подумали, что ярость Корсиканца отбушевала и, сделав в воздухе ручкой, отлетела прочь, оставив комиссара Версини в том игривом настроении, которое бывает у палача перед казнью. Не тут-то было. Новый приступ гнева смешал Корсиканцу все карты. Не удержись он и нажми на спусковой крючок - все было бы иначе. Но комиссар не мог отказать себе в удовольствии произнести что-то вроде надгробного слова. Только вот душившее комиссара бешенство мешало ему говорить. С тем же успехом можно пытаться упросить протиснуться через угольное ушко взбесившуюся зебру, страдающую от ожирения. Корсиканцу не суждено было поставить многозначительное свинцовое многоточие в конце нашей с Юппом биографии, потому как... Он лишь булькнул что-то невнятное - и, разом утратив всю свою элегантность, грохнулся ниц, облапив оставшуюся к тому равнодушной землю. - Ну, я же говорил: мы неуязвимы, - пожал плечами Юпп, тыкая носком ботинка безвольное Корсиканцево тело, распластавшееся у наших ног. В голосе напарника не было и намека на удивление. - Судьба даже пеленки нам стирать готова. Комиссар полиции, грохнувшийся в обморок, - была в этом какая-то нелепость. Сердечный приступ? Эпилепсия? Присмотревшись, мы обнаружили, что Версини все же дышит. Как младенец. Юпп был даже разочарован - он-то уже готов был выступить в роли спасителя Корсиканца, прильнув к устам бедняги с «поцелуем жизни». Вывалившаяся из ресторана супружеская пара предложила помощь. «Не надо, сейчас все будет в порядке», - пообещал доброхотам Юпп. Жослин, ворчливо оправдываясь - у нее спустили два колеса, - направилась к дверям ресторана, чтобы ее образ не потревожил, паче чаяния, и без того подвергшееся стрессу сознание комиссара Версини, которого мы, подхватив под мышки, волоком тащили к нашей машине. Наконец, погрузившись, мы тронулись в путь. Искры, плясавшие в глазах Юппа, погасли. На всякий случай мы сковали Версини его же наручниками, причем Юпп вздохнул: жаль, мы вышли из игры, а то бы пойти на дело с револьвером месье комиссара - этот жест оценили бы по достоинству. «А было бы здорово: раздеть копа, написать у него на спине какую-нибудь убойную цитатку по-гречески и выбросить из машины у дверей полицейского участка». Однако даже по голосу Юппа было слышно, что он вовсе не собирается приводить эту идею в исполнение. Вместо этого он обнял Версини: потрясенный нарисованной картиной, тот совсем забился в угол. «Прости, - покаялся Юпп. - Не хотел тебя обижать. Чем бы мы без тебя были? Ты у нас - третий в команде. Хочешь, подарочек тебе купим?» Юпп настоял, чтобы я ехал к морю. Версини, судя по его виду, напрягся, но особо не дергался: поди, рассудил про себя, что, желай мы его прикончить, комиссарский прах уже давно валялся бы в пыли где-нибудь подле злосчастного ресторана, а так - какую бы подлянку мы ни замыслили, это уже не скажется на его будущей карьере зоотехника, продавца газет или что там еще может ему светить в будущем. Я не стал спрашивать Юппа, что у него на уме, в данный момент мое дело было просто крутить баранку, а шестеренки судьбы - они крутились сами по себе. Мы остановились и пешком отправились куда-то во тьму. Оказалось, что мы находимся на скалистом обрыве, и похоже, судьба готова была и дальше нам попустительствовать: мы так и не сорвались в пропасть, хотя наш игривый флирт ножкой с мокрыми булыжниками во тьме вполне мог к тому привести. - Мы до вас доберемся, - процедил Версини, впрочем, чисто механически. Похоже, он просто был сейчас не в состоянии найти более оригинальную тему для беседы. По-своему, в его словах была доля истины: рано или поздно ты оказываешься в ловушке - если только не приготовил себе посадочную площадку где-нибудь в джунглях или если твоей порочности не хватило на то, чтобы встать у кормила власти и самому править страной. - Да? - заинтересовался Юпп. - Интересно, чем же тогда объяснить, что мы - на свободе? - Вам везет. Только и всего. Юпп расстегнул на Версини наручники. Убей бог, я не мог взять в толк, чего он хочет добиться; в любом случае на данный момент я не склонен был разделять его задвиг на проблемах законности и порядка: мне хотелось в кровать - и чтобы меня не тревожила полиция с ее дурацкой манерой устраивать по утрам облавы. - Мне кажется или ты и впрямь хочешь меня ударить? - поинтересовался Юпп, окидывая Версини оценивающим взглядом. Версини лишь пожал плечами в ответ - очевидно, выражая согласие. - Ну, если это так много для тебя значит... - вздохнул Юбер. - Можешь ударить первым, я разрешаю. Драка один на один, а? Профессор вмешиваться не будет, обещаю. - И Юпп, картинным жестом отбросив в сторону оружие, характерным движением - его очень любят крутые парни в барах - поманил Версини поближе. Я задумался, действительно ли Юпп хотел, чтобы я не вмешивался: напарник мой был все же не в лучшей форме. Правда, то же самое можно было сказать и о Версини. Комиссар провел свинг, целя в то место, где, как он полагал, должен был находиться Юпп и его кадык, однако Юпп успел позаботиться о том, чтобы оказаться вне пределов досягаемости. Попросту увернулся. А затем - слишком быстро для того, чтобы я увидел, но не настолько быстро, чтобы я не слышал - Юпп резко внедрил свое колено в ту область Комиссарова тела, где была сосредоточена вся его способность любить ближнего, тогда как локоть моего друга с маху вошел в ретроринальную фасцию Версини. - Н-да, драка - не твое призвание, - подытожил Юпп, глядя, как Версини корчится у его ног. - При всем том, мы еще не обсудили эту твою идею, будто у тебя есть право нас арестовать. Вопрос, который я задам: а почему я должен позволить себя арестовать? Если тебе удастся доказать, что этот тезис истинен, клянусь, я с радостью отправлюсь в кутузку! С радостью. Версини все еще напоминал символ квадратного корня. Он не привык (x) видеть, как рушится вся его жизнь, (y) получать ногой по яйцам, (z) сталкиваться с тем, что ему предлагают рассмотреть эту ситуацию с точки зрения диалектики. Что бы он ни собирался нам сейчас поведать, я искренне желал ему излагать свои тезисы сжато и убедительно. Но треволнения прожитого дня спровоцировали у бедняги алалию (или на курсах комиссаров полиции преподают кретины начетчики, не способные толком научить методам ведения философских диспутов с раздухарившимися налетчиками?). - Может, я должен идти под арест из-за того, будто ты и впрямь лучше меня? Ну что ж, посмотрим на твое мужество! - витийствовал Юпп. - У меня всего одна рука, чтобы управляться с этим миром... Юпп стремительно извлек из кармана нож-выкидушку: лезвие, лязгнув, со щелчком встало на место. Чуть согнувшись назад, он пристроил рукоять ножа в подколенной ямке правой ноги... а затем, словно собираясь хлопну