на оскорблять тебя, называя самым никудышным капитаном во всем христианском мире, если он хочет подняться на борт? - Напротив, дракон в обличье демона станет специально оскорблять меня именно таким образом, чтобы никто не подумал, что он хочет подняться на борт. - А тебе не кажется, что великая рыба-кит может взять и съесть этого дракона в обличье демона? - поинтересовался Лукас, подходя к борту с этюдником под мышкой. - Мне, например, всегда хотелось написать Иону во чреве китовом. - А тебе не кажется, что дракон в обличье демона может назвать тебя волосатой обезьяной с бородой, растущей из ушей? - Возможно. - Послушайте, мне начинает это надоедать. Либо подымайте меня на борт, либо научите, как утонуть. А то я запамятовал. - Тебе не терпится поскорей попасть на корабль, вот в чем все дело. - Ничего подобного. Ладно, увидимся завтра утром, когда вы совершите еще один полный круг. - Утопите этого дракона в обличье демона, - приказал капитан. Матросы принялись забрасывать кока святыми мощами, однако мощи были слишком легкими и потопить кока не удалось. Они плыли еще три недели, но земли видно не было. Вскоре, однако, команде стало ясно, что о бунте нечего и думать, ведь вернуться назад они все равно не смогут, и кроме того, если они будут командовать сами, то им некого будет ненавидеть. Оставалось плыть вперед. И тут вдруг Лукасу открылось будущее. - Мне открылось будущее, - сказал он капитану. - И что ж ты там увидел? - Море, - сказал Лукас. - А что еще? - Больше ничего. - В таком случае, - заметил капитан, - мне оно тоже открылось. Оно волнистое, мокрое, серое, верно? - Ты что, мне не веришь? Я знаю, каким будет море завтра в это самое время. - Отлично, - сказал капитан, - но ведь ровно через двадцать четыре склянки мы все тоже будем это знать, поэтому я не вполне понимаю, как нам использовать твой дар в своих интересах. - Прекрасно, в таком случае я напишу море, каким оно будет завтра. И, схватив кисть и краски, Лукас бросился писать волны такими, какими они будут на следующий день, а также тучи, похожие на навозные кучи. Каково же было удивление матросов, когда на следующий день они увидели, что море и небо именно такие, какими их написал Лукас, сам же Лукас заявил, что тучи удались ему лучше, чем самому Господу Богу. Он сел и написал море, каким оно будет на следующий день, - серое море и тучи, похожие на обледеневших рептилий. И на следующий день море и небо в точности соответствовали его картине. Матросы были потрясены. - Мы достигнем земли? - спросили они Лукаса. - Да, - ответил он. - Будущее открывается мне все ясней и ясней. Мы увидим сушу через шесть дней. - За это время он много играл в кости и выиграл все деньги, которые матросы предполагали потратить по возвращении. - Однажды в Португалии я посетил одну мудрую старуху. Она была слепа и беззуба, но, пососав у вас, она могла предсказать вам будущее. О точности ее предсказаний ходили легенды, - припомнил капитан. - Что она сказала? «Мммммггг, ммггххх, ммммбббггг»? - спросил Лукас. - Нет, она предсказала мне мое будущее. - И что же она сказала? - Не знаю. Я не говорю по-португальски. Я понял только, что мне предстоит долгое путешествие. А впрочем, кому хочется знать свое будущее? Тогда бы мы все сидели на суше. - У него разболелся зуб. Ровно через шесть дней, как и было предсказано, они увидели на горизонте землю и собрались уже высадиться на берег, но тут сообразили, что обнажены: Пьетро развесил за бортом всю их одежду, надеясь, что она выстирается в волнах, однако плохо закрепил веревку, и одежда свалилась за борт. Будь это не Пьетро, а кто-то другой, ему бы не поздоровилось. - Мы спасены, - заунывно твердили матросы, прыгая в шлюпку. На корабле остался только Пьетро. - Вон за тем прибрежным холмом течет река, - предупредил их Лукас. - Там вы увидите аппетитнейшие фруктовые деревья. А сейчас я вынужден с вами расстаться - дела. С этими словами он углубился в рощу и написал автопортрет: художник висит на суку, а у него под ногами по упавшей ветке стремглав бежит белочка. Уникальное произведение искусства. - Так вот, значит, как обстоит дело, - сказал Лукас и повесился. Спустя минуту белочка замертво упала на землю. Таким образом, Лукас не видел, как появились местные жители, которые при виде поглощаемых фруктов не смогли скрыть своего разочарования. Матросы были безоружны - носить оружие капитан им не разрешал. Эти странные дикари, которые настолько примитивны, что ходят нагишом, не разрисовывают себе щеки и не способны даже изобрести оружие, показались местным жителям забавными; обидно было только, что о пощаде они взывали на своем наречии, поэтому о чем именно шла речь, туземцы, к сожалению, понять не могли, хотя истошные крики незваных гостей их даже тронули. За ужином у туземцев возник спор, кто эти голозадые пришельцы - люди или же совершенно новая, доселе неведомая порода обезьян? Из всей команды спасся только один капитан; со мной и с мешком фруктов он сел в лодку и поплыл на корабль, где Пьетро в это время точил свои топоры. Мы подняли паруса и вновь вышли в море. В безбрежное море. И поплыли куда глаза глядят. Нетерпеливой меня никак не назовешь, но даже я с трудом переносила тяготы нашего бесконечного путешествия. Вскоре капитан и Пьетро перекидывались словом не чаще одного-двух раз в день и не переступали черты, разделявшей корабль на две части. За руль они становились по очереди. Компас вышел из строя. Определить же путь по солнцу, тем более по звездам, они были не в состоянии. На палубе стояли огромные бочки с дождевой водой. Время от времени капитан и Пьетро закидывали в море сеть и ловили рыбу. А также морских птиц, если Господь посылал им птиц. Кусты базилика росли частично во мне, а частично в том, что осталось от Горгонской вазы. Сушеные фрукты, орехи и мед поглощались регулярно и с неизменным аппетитом. Все свободное время капитан и Пьетро ругали друг друга последними словами, заранее договорившись, что больше одного раза в день произносить одно и то же ругательство нельзя, в результате чего последними словами дело обычно не ограничивалось. Кроме того, они подолгу без устали спорили о том, кто из их знакомых был самым большим прохвостом, и в конце концов сочли, что наилучшие шансы занять в этом конкурсе первое место имеет один генуэзский брадобрей. Так прошло полтора года. За это время мы ни разу не видели землю. Точнее говоря, не мы, а они. Я-то видела землю в сорока, пятидесяти, шестидесяти милях, однако держала язык за зубами. Несколько раз мы проплывали от земли совсем близко, однако из-за темноты или тумана ее не замечали. Дважды мы не заметили землю потому, что в это время капитан и Пьетро осыпали друг друга ругательствами. Они видели вдалеке корабли, но не могли сообразить, что это. Развитию смекалки длительное путешествие по морю способствует далеко не всегда. Они не перенесли бы лишений, если бы им дважды не пришла продовольственная помощь. В первый раз - в виде белого медведя, стоявшего на маленькой льдине, которая некогда была, надо думать, гигантским айсбергом; медведь был голоден и раздражен, однако против Пьетро, решившего, что под медвежьей шкурой скрываются коварные китайцы, оказался бессилен и он. Во второй - в виде выдолбленной из дерева пироги, доверху наполненной ананасами. В результате дележа ананасов отношения между путешественниками лучше не стали. И вот однажды ночью корабль внезапно сел на мель и развалился. Путешественники, с трудом передвигая ноги, вышли на берег. В поле они увидели пахаря. - Не убивай его, пока я не задам ему несколько вопросов, - сказал капитан. - Мы плывем из Венеции, ищем христиан и хотим торговать, - сказал он, стараясь говорить как мо-о-ожно ме-е-едленнее. К моему удивлению, пахарь не бросился бежать, ибо за вежливостью, как это нередко бывает с людьми, не расслышал угрозы. - Моряк, я - пахарь, а не придурок, и по слогам говорить со мной не обязательно. - Как тебе удается так хорошо говорить на нашем языке? - А тебе?.. Больше пахарь ничего не успел сказать, поскольку Пьетро ударил его ногой в живот. - Одним китаЈзой меньше. Надо же, научились говорить на нашем языке - врасплох нас застать хотят, - заметил Пьетро и умер от истощения. А капитан двинулся дальше и вскоре увидел перед собой город, который показался ему очень похожим на Венецию, ибо Венецией и был. В Венеции они подняли паруса, два года бороздили моря и океаны и вот теперь высадились в двенадцати милях от венецианского порта. Умер капитан не сразу: он еще несколько дней неустанно ходил по городу, спрашивая у прохожих, как добраться до Большого Бельта, или же прося милостыню, чтобы было на что вернуться в Венецию и рассказать соотечественникам о Китае, а также о том, что люди, в сущности, везде одинаковы. Розе такой финал не нравится, и я вновь погружаюсь в ее прошлое, дабы скрасить себе настоящее.  Рооооооза. 23 Роза идет в паб. Она ненавидит пабы, но после карри у нее нестерпимая жажда. - Я не люблю индийскую кухню, Мариус. - Настоящей индийской кухни ты не знаешь, - говорит Мариус. - Нет, все, что угодно, только не индийскую. - Ничего ты не понимаешь. Еда отвратительная, ресторан дорогой. - Не плачу за тебя только потому, что боюсь обидеть, - говорит Мариус. Она заказывает апельсиновый сок - пить хочется ужасно. Середина дня, тихо. Бармен на мгновение исчезает, и в эту самую секунду к ней подходит незнакомый мужчина и спрашивает, нет ли у нее мелочи - ему надо позвонить. Вернувшись, он подсаживается за ее столик и вежливо интересуется, не хочет ли она с ним выпить. Вообще-то ей пора домой, но от карри по-прежнему ужасно хочется пить. Они беседуют так, словно знают друг друга всю жизнь. Через полчаса ей начинает казаться, что ни с кем еще ей не было так хорошо. Она старается не паниковать - это ведь все равно что встретить старого знакомого. Незнакомого знакомого. Нового старого. Он шутит, но держится естественно, одеяло на себя не тянет. Вежлив, но настойчив. Она прикидывает, какие у него могут быть минусы. Имеется в наличии подруга? Супруга? Или он убежденный холостяк? Динамист? Смертельно болен? За ним охотятся бандиты? А может, у него член по трагической случайности еще в детстве попал в газонокосилку? Поэтому когда он говорит: «Я бы с удовольствием пригласил вас в ресторан, но завтра рано утром я уезжаю в Австралию - навсегда», она даже испытывает некоторое облегчение - на этот раз по крайней мере все сразу же встает на свои места. Розе (как это ни печально) не понять того, что понятно мне: человек он увлекающийся, попрыгунчик, и сейчас ему надо бы не с девушками знакомиться, а чемодан складывать. Роза готова к такому повороту событий и виду, что пала духом, не подает. Стараясь не замечать, как ее покусывает за пятки злодейка-тоска, Роза широко улыбается и спрашивает, знает ли он уже свой адрес в Австралии, - она подумывает провести там отпуск. Он удивлен, но вынимает ручку и на бумажной салфетке записывает свой адрес. Он - кинооператор. Снимает «живую природу». Увлеченно рассказывает ей про джинтамунгов и вопилкаров. Роза пытается ему втолковать, что ей давно хочется в Австралию и как было бы славно, если б они там встретились. Она втайне надеется, что он предложит ей уединиться в первом попавшемся укромном местечке. Впрочем, ей давно известно: вся загвоздка в том, что с теми, кто предлагает уединиться в укромном местечке, уединяться, тем более в укромном местечке, почему-то не хочется; те же, с кем уединиться очень бы даже хотелось, никогда вам этого не предложат. «Мне пора - надо собираться», - говорит он. Она чуть было не предложила помочь ему сложить рубашки, но вовремя сообразила, что это несколько преждевременно. Он идет к двери, она смотрит ему вслед и испытывает непреодолимое желание осыпать поцелуями его мужественное, загорелое лицо, впиться зубами в поджарые ягодицы. Она попробовала убедить себя, что не так уж он неотразим, однако вскоре поняла, что думать о нем без трепета не в состоянии. Он - именно то, что ей нужно. По дороге домой она дважды достает из сумочки салфетку с адресом, чтобы удостовериться, что ей все это не приснилось, что есть документ, подтверждающий основательность ее видов на будущее. Ей даже приходит в голову переписать этот адрес куда-нибудь еще, но нет с собой ручки. Всю дорогу она размышляет, можно ли купить в Австралии приличное свадебное платье. Наверняка это не просто, но она постарается. Перед тем как сесть в ванну, она решила изучить адрес еще раз, чтобы спуститься с небес на землю, но сумка куда-то делась. Исчезла. Пропала. Улетучилась. Она одевается и идет в паб той же дорогой, какой возвращалась. Потом идет домой. Проделывает тот же маршрут трижды. Заявляет о пропаже в полицию. В Мельбурн она тем не менее вылетает. В отеле только ночует - целыми днями просиживает в самых посещаемых общественных местах, помещает объявление в газете. Второе объявление дает через три дня после первого, а третье - от полной безысходности - накануне отъезда. Она побывала во всех местах, имевших отношение к «живой природе», а также в нескольких музеях, где любовалась, чтобы отвлечься, старинными вазами. Спустя год, в течение которого она сначала сидела без работы, а потом зарабатывала тем, что сдавала кровь, ей позвонили из полиции. Сумочка нашлась, ее выкрал у нее какой-то парагваец и не отдавал потому, что ему, по его словам, «страх как» понравилась Розина фотография. «Пальчики оближешь», - заявил он. Что ж, если это было испытанием ее чувств, то она это испытание выдержала. В кармашке сумки лежала аккуратно сложенная салфетка с адресом. В Австралию она вылетела через два дня, взяла в аэропорту такси, однако в доме по этому адресу - небольшом, уютном особнячке - располагалось чешское консульство. Она решила, что произошла ошибка и что номер дома не 48, а 148 или 84, однако не нашла его и по этим адресам. Набравшись смелости, Роза дрожащей от огорчения и невезения рукой нажала все-таки на кнопку звонка в консульстве - она ведь понимала, что если не сделает этого сейчас, то все равно придется вызывать такси и ехать сюда специально. Женщине, открывшей ей дверь, она объяснила, кого ищет, и та вызвала полицию. Тогда она поместила в газету еще одно объявление, поймав себя на том, что, если бы проводилось первенство мира на самые сложные поиски знакомых, она бы как минимум вошла в число призеров. Она сидит в кафе «Аргентина» и изучает меню; с интересом читает в газете заметку о женщине, которая ломала себе левую ногу тринадцать раз, причем дважды, когда нога была еще в гипсе. В двенадцатый раз она сломала ногу, когда переходила улицу и ее сбила неизвестно откуда взявшаяся машина. У нее было время повернуться к машине правым боком, однако она этого не сделала. Перелетев через капот, она упала на асфальт и левой ногой угодила под колеса другой машины - бронированного «мерседеса», за рулем которого сидел продавец мороженого. После этого женщина слегла и, клея конверты, чтобы заработать себе на пропитание, больше из дома не выходила - она хорошо запомнила слова цыганки о том, что, судя по тому, как легли карты, ее левая нога опять находится под угрозой и что ей следует избегать футбола любой ценой, а ведь она никогда не играла в футбол, никогда не ходила и не собиралась идти на стадион. Предсказания цыганки не вызвали у нее поэтому ничего, кроме смеха, однако через несколько дней в спальне рухнул потолок и ей на ногу, опять на левую, переломив пополам берцовую кость, упал ящик, доверху набитый футбольными программками, которые всю жизнь собирал сосед сверху. «Хорошо, - думает Роза, - когда заранее знаешь, что переломов будет не больше тринадцати, - тогда по крайней мере можно их считать, утешая себя тем, что четырнадцатый тебе не грозит. Может, и мне посчитать свои неудачи? А вдруг их число окажется значимым, двадцать три, например, - столько же, сколько мне лет. И тогда в один прекрасный день и в мою постель угодит, может статься, Тот, Кого Я Жду». К ней подходит официант и рекомендует местное фирменное блюдо - игуану. - Что, свежую?! - Нет, замороженную. Но вам понравится. Ночью, ложась спать, она натягивает на голову одеяло, чтобы спрятаться от жизни. Ее гостиничный номер беден обстановкой и богат тоской: нелюбимая мебель, бесчувственные занавески, постель, которой любовь строго противопоказана. Имя ее невзгодам - легион. Ей до того тоскливо, что она способна только дышать. Лежать и дышать. Она думала провести здесь несколько недель, но ей звонит аукционистка и просит произвести оценку каких-то там серег. Ру-у-уки па-а-адают. Я вызнала у Розы все, что могла. - Только ты одна меня понимаешь, - вздыхает она, крепко прижимая меня к себе. Роза засыпает. Конец Роза встает, подходит к зеркалу и обнаруживает там себя. Возвращается Никки. - По-моему, у нас новый сосед, - сообщает она. - Супер. - Сверху доносятся тяжелые, глухие звуки. - Либо он не любит свою мебель, либо обожает трахаться. Если будет продолжать в том же духе, то рухнет потолок и он вместе с ним. Роза задумывается - это ей что-то напоминает. - Может, выставишь квартиру на продажу? Глядишь, и молодые люди объявятся. - Никки зевает. - Устала как собака. Есть козлы, которые думают, что если баба им дала, то надо всю ночь ей на жизнь жаловаться. Роза заваривает чай. - Скажи, Никки, ты счастлива? На такие темы Никки предпочитает не говорить. Вопрос представляется ей бестактным. - Ты ведь все время переезжаешь с места на место. Ты что, хочешь что-то найти или, наоборот, потерять? - Я об этом не думала. И то и другое. - Ты счастлива? - Да. Думаю, да. Если только все из рук не валится. Теперь-то я себе уяснила: всего иметь все равно нельзя. А раньше думала, что можно. Когда знаешь, чем можно пожертвовать, становится легче жить. Свободнее. Если, конечно, есть чего ждать от жизни. Появляется Морковка. Пришла позаимствовать у Розы брючный костюм. Набрасывается на новую банку с маринованной свеклой. - И кто только такие банки делает?! - Тебе приготовить что-нибудь поесть? - спрашивает Роза. - Нет-нет, я сыта. - А тебе, Никки? - Я тоже не хочу, - отвечает Никки, с интересом изучая Морковкину грудь. - Чего-то зуб опять разболелся. Даю зуб: героин вылечит любой зуб. Звонит Мариус. Волнуется за свою коллекцию. - Это Мариус. Горшки не дают ему покоя. - Хорошо его понимаю, - отзывается Морковка. - Я тоже по своим мишкам скучаю. - По каким еще мишкам? - Никки облизывает языком зубы. - Плюшевым. Я их всю жизнь собирала, с самого детства. Их у меня больше двухсот штук было. - Двухсот?! - Некоторые были совсем маленькие - мини-мишки. - Открывает банку с пюре и запускает туда столовую ложку. - Для меня они были лучшими друзьями. Я покупала плюшевых мишек после экзаменов. Я покупала мишек за границей. Я получала мишек на день рождения. Одного мишку мне подарили после аборта. Каких только плюшевых мишек у меня не было: и мишки в автомобиле, и мишки в подводной лодке, и мишки в самолете, и мишки на лыжах, и мишки с сердечками, и мишки на свадьбе, и мишки в парламенте, и мишки в коротких кожаных штанишках, и мишки на летающих тарелках, и мишки с карандашом вместо члена. - Чего только не придумают, - говорит Никки. - И что же с ними случилось? - Съехалась я как-то с одним - плюшевых медведей на дух не переносил. - Морковка взялась за фруктовый соус. На этот раз крышка от банки сопротивлялась недолго. - «Чтобы я их больше не видел», - говорит. Я спорить не стала: спрячу их, решила, куда-нибудь, а там посмотрим - но он настоял, чтобы я их в мусорный бак выкинула. В его присутствии. - И чем же они ему так не угодили? - Сама не знаю. Не нравились ему плюшевые медведи, и все тут. «Пакость», - говорит. Бросила я мешок с мишками в бак, возвращаемся мы домой, через час выбегаю - думала, заберу, а их уже нет - должно быть, он без меня их из бака достал и куда-то выкинул. - И сколько же ты с ним прожила? - Два дня, - говорит Роза. - Не два, а три! - Морковка обижается - впрочем, ненадолго. Она так разволновалась, что расплескала фруктовый соус по всей кухне. - Я потом целую неделю по городской свалке бродила, а вдруг, думаю, найду их. Мне моих мишек до сих пор не хватает - они ведь меня так поддерживали! - Поддерживали - в смысле, были тебе верны, да? - Да. - Надеюсь, он их тебе заменил? - Я бы не сказала. Он считал, что привычный способ устарел... - Морковка с удивлением смотрит на помидор в парике из фруктового соуса. - Я, наверное, неясно выразилась. - Куда уж ясней. И каким же способом пользовался он? - Никки не скрывает своего интереса. - Этого я так и не узнала. - Вместо женщин он спал с плюшевыми медведями, - подала голос Роза, пряча шоколадные конфеты. - Это точно, - подхватила Никки. - Весь плюш им спермой залил. - Не будем излишне доверчивы, - пускается в рассуждения Роза. - Вот вам пример. Когда я училась в последнем классе, кто-то из моих одноклассников предложил съездить на денек в Брайтон. Сами ведь знаете, когда тебе восемнадцать, на другой конец света поедешь, не то что в Брайтон. Да еще с компанией! Ехать решили в пятницу - я это до сих пор помню, потому что по пятницам у нас три химии подряд было. Встаю утром и жду, когда за мной приедут. Жду, жду - не едут. Через пару часов звоню узнать, где они. Думала даже на оставшиеся уроки пойти, но потом решила, что у них скорее всего что-то в пути случилось - колесо спустило или еще чего - и что они скоро приедут и будут недовольны, если меня не застанут. Так они и не приехали. И знаете почему? Потому что в школу пошли. А меня разыграли. Мне эта шутка тогда не понравилась. Да и теперь нравится не слишком. - Ты, я вижу, поддерживаешь связь со школьными друзьями, - говорит Никки. - Со временем я пришла к выводу, что так устроен мир. Люди тебе врут, а потом от души удивляются, что ты воспринимаешь их слова всерьез. - Да, и матушка у меня точно такая же, - подхватывает Морковка. - Зачем я, спрашивается, пришла к ней после второго аборта? Расстроенная, в слезах. Чтобы она меня обняла, приласкала, ободрила: «Ладно, доченька, не принимай близко к сердцу, все устроится, вот увидишь», чтобы утешила по-матерински, даже если бы ей и пришлось покривить душой. А она знаете что мне сказала? «Еще б ты не расстраивалась! Есть отчего. Погоди, это еще цветочки... Они вас в школе не тому учат. Битва при Гастингсе никому не нужна. Вот если б они вам разъяснили, что жизнь улыбается богатым, а бедным пинки раздает, - от этого прок был бы». - Что верно, то верно, - задумчиво говорит Никки. - Самому важному они как раз и не учат. Мне это, помню, первый раз в голову пришло, когда я свою классную руководительницу в постель затащила. В школе нет такого урока, где б тебе доходчиво объяснили, что счастье - это когда твоя голова в чужой промежности находится. - Ты спала со своей классной руководительницей?! - Морковка не верит своим ушам. Не исключено, что Никки специально переводит разговор на неприличную тему, ибо руководствуется старой как мир истиной: если хочешь, чтобы гусиная печенка сама влетела тебе в рот, не забудь пошире раскрыть окно. - А что тут такого? Я тогда уже школу бросила. Встречались мы в клубе. Бывает. Это ведь тоже образование. Морковка настолько потрясена услышанным, что даже не в состоянии есть Розины горячие булочки. - Скажите честно, - говорит Роза, - вы знаете хоть одну счастливую пару? Или пару, которая прожила счастливо хотя бы несколько месяцев? Я знаю немало людей, которые живут вместе годами только потому, что им не хочется разъезжаться и они научились мириться с отвратительным характером своего сожителя. - Почему же, знаю... - говорит Никки, которую лично я никогда бы не заподозрила в защите семейных ценностей. - Более странной работы у меня в жизни не было. Этот тип - в сорок-то лет - умирал от рака и решил подыскать жене нового мужа. Дал объявление в газете, но не «требуется новый муж» или что-то в этом роде, а «ищу менеджера» - у него свое дело было. Пересмотрел он несколько десятков мужчин, отсеял безнадежно семейных, зануд, кретинов, оставил всего несколько человек, а потом нанял таких, как я, чтобы испытать кандидатов в деле, проверить, помогают ли они женщине снять пальто или выйти из машины, будут ли из вежливости слушать нашу болтовню и всегда говорить нам правду. Словом, операция получилась крупномасштабная. Мне достался парень из Бирмингема. Вы ведь знаете анекдоты про бирмингемцев, про то, какие они там все ослы? Так оно и оказалось. Осел на осле. Кончилось тем, что из десятка кандидатов он выбрал троих и познакомил их с женой за неделю до смерти. - И она за кого-то из них вышла замуж? - полюбопытствовала Морковка. - Чего не знаю, того не знаю. - Вообще-то я фисташки не люблю, - говорит Морковка, запуская руку в вазочку с орехами. - Когда я работала в турагентстве - кончилось это нервным срывом, - все мужчины только и делали, что на женщин пялились. Все, кроме одного. Этот же целыми днями твердил о том, как ему хочется поскорей вернуться домой к жене. Вечерами они с женой обычно сидели дома, и женаты были уже несколько лет. Трогательно, правда? - Принял, выходит, удар на себя? - уточнила Никки. - М-м-м? - промычала Морковка, энергично жуя бобовый салат. - Принял на себя удар, говорю. В этом все дело, - говорит Никки. - Принес себя в жертву. И как только тебе удается оставаться такой худой? - интересуется она у Морковки. - От чужой пищи не толстеют, - отвечает за подругу Роза. - И все-таки из того, что вы рассказали, вовсе не следует, что эти отношения были прочными. Десятилетний счастливый брак может оборваться так же неожиданно, как трехлетний несчастливый. Тот самый тип, который искал себе замену, искал, быть может, нечто несуществующее - специально чтобы жена его не забыла. - А мне-то казалось, что ты не такая циничная, как я, - говорит Никки. - Как вы думаете, почему мужчины в наше время норовят поскорей смыться? - вопрошает Морковка, открывая банку с анчоусами. - Кто-нибудь хочет анчоус? - осведомляется она, как будто открыла банку не для одной себя. - Раньше как было? Перевернется на другой бок, захрапит, а утром ему еще завтрак подавай. Теперь и того нет. Встанет - думаешь, в туалет, а он выйдет в коридор, вызовет по телефону такси - и только его и видели! - Мы живем не в самое лучшее время, - говорит Роза. - Мужчины уходят - секс остается, - замечает Никки. - Не знаю, с кем ни поговоришь - все жалуются, - говорит Морковка. - А журнал откроешь - вообще сплошные стенания! - А все потому, что счастливые помалкивают - им твои жалобы слушать некогда. - Не скажи, - говорит Морковка. - Бывает, драишь ванну, поглядишь в окно - и ощущаешь почему-то прилив счастья. Как будто от чужой любви и тебе перепало. - И, подцепив вилкой очередной анчоус, продолжает; - Я собираюсь на курорт - загар сошел, но одной ехать что-то не хочется. - Не понимаю, какой смысл ехать в отпуск с мужиком? - недоумевает Никки. - Это все равно что умывальник с собой везти. Разве только заранее знаешь, что в том месте, куда едешь, умывальников нет. Кстати, могу рассказать, как я на одну парочку работала. Работа тоже - нарочно не придумаешь. Они были женаты лет десять, не меньше, и каждый год ездили на две недели отдыхать. Но - порознь. Договаривались, например, ехать в Венецию, но она вылетала утренним рейсом, а он - вечерним, поэтому в какой гостинице она остановилась, он не знал. Жила она под другим именем, одевалась по-другому, прическу тоже меняла, и он должен был за две недели ее отыскать. При этом следовало соблюдать множество всяких правил - в отеле, например, отсиживаться днем не разрешалось. Игра отчасти состояла в том, чтобы каким-то образом друг друга приманивать, а в конце надо было выяснить, кто на что клюнул. - К чему это все? - Как ты не понимаешь - чтобы отношения оживить. Если он ее не находил, то по возвращении должен был каждый день гулять с собакой; если же находил - с собакой гуляла она. - Неясно все же, зачем в прятки-то играть? - Не знаю, ребята они, по-моему, были с приветом, хотя и славные. В прятки же они играли, мне кажется, исключительно чтобы пар выпустить. В общем, сложно. - Как вы думаете, когда есть проблемы, воспоминания помогают? - спрашивает Роза. - Это смотря какие проблемы и какие воспоминания, - отзывается Никки. - Дело не только в сексе, - говорит Морковка. - Я, скажем, очень любила что-нибудь ему покупать. Его любимую еду, например. Это все равно что собаку кормить - он так радовался! - Главное - это знать, что на них можно положиться, - говорит Роза. - Это ведь важней верности. Знать, что в безвыходной ситуации они тебя не бросят, что, когда в городе пожар, они забудут про служанку-француженку и кинутся искать тебя. - Неужели ты думаешь, что если трое видных, умных мужиков собрались за столом, то хотя бы один про нас вспомнит? - размышляет вслух Морковка. - Вряд ли, - говорит Никки. - Скорее всего они будут говорить о футболе. - А футбол-то тут при чем? - недоумевает Морковка. - Абсолютно ни при чем. Тема разговора ничего не имеет общего с круглым кожаным предметом, который пинают ногами, - замечает Роза. Никки уходит мыть голову (и не только голову), Роза же выпроваживает Морковку. - Жаль, что я не могу тебе помочь, - говорит она. - Если б можно было нажать кнопку, я бы тут же нажала. И не только кнопку. Но, по правде говоря, я не уверена, что мы чем-то можем помочь друг другу. Да и самим себе тоже. Сегодня я видела белку: она беззаботно прыгала с дерева на дерево, но вот ветка сломалась, и белочка стала как безумная карабкаться по ней, думая, что этим поможет делу. Ее руки ло-о-ожатся на меня, и я рассказываю ей про Город Улиток, которые катались на лыжах. Терминатор На следующее утро Роза отправляется в Бирмингем установить подлинность античной сковороды. Перед отъездом думает, взять ли меня с собой, и в конце концов оставляет в сейфе вместе с разным хламом. Через пятнадцать минут после ее ухода замок в сейфе поворачивается и появляется улыбающееся лицо Никки. Судя по всему, когда Роза набирала шифр кодового замка, Никки не дремала. - Возьму тебя с собой на память, - говорит. Похоже, готовится Генеральная уборка. Горгонскую вазу водружают на камин, меня же Никки ставит на стол, а сама отправляется принять прощальный душ. Пользуясь случаем, дотягиваюсь до Горгонской вазы и пребольно ее пинаю. Он входит. Новая дверь и новый замок не слишком серьезно относятся к своим обязанностям. Его оранжевые волосы стоят торчком - кажется, будто он воткнул в голову несколько больших перепуганных оранжевых морских звезд. Темные очки - модная маскировка. Ядовито-зеленый костюм. Перчатки. Надо либо быть совершенно незаметным, либо настолько заметным, чтобы никто тебя не заметил. В руках небольшая сумка, из которой он достает пистолет. Встречает выходящую из ванной Никки ласковой улыбкой. - Я по делу. Прости, что свалился тебе на голову. Никки тут же прикидывает, что будет, если она, как водится, побежит-закричит, однако приходит к выводу, что в данном случае этот испытанный способ не сулит ничего хорошего. - Садись. Расслабься. - Он пытается растянуть удовольствие. У Никки мокрые волосы и красное белье. - Вашу ручку, мадам. - Достает чернила и бумагу, снимает ее отпечатки пальцев, а затем, вооружившись лупой, сравнивает их с отпечатками на фотографии, которую прихватил с собой. Вынимает список. - Итак, Магнета Скотт? Бланш Рикенбауэр? Кандида Джонс? Оливия Фрэмптон? Вайолет Наджент? У вас богатое воображение, юная леди. Каким же именем прикажете вас называть? - Каким хочешь. - В данное время ты - Никки, верно? Люблю идти в ногу со временем. - Прости, не разобрала твоего имени. - Меня зовут Терминатор. - Оригинально. - С таким именем можно двойную цену брать. Клиенты уверены, что их обслужат по первому разряду. Если тебя зовут Фред Блогс, ты на одном имени теряешь несколько тысяч. Не спорю, почти все мои клиенты так глупы, что не знают, что это имя значит, но звучит оно как надо. Некоторые не способны даже его произнести и называют меня «Тер». А ты, я смотрю, девица не промах. - Чем могу служить, мистер Терминатор? - Можешь, если захочешь, совершить самоубийство. И учти, если ты веришь во всякий вздор вроде того, что убийцу, мол, следует разговорить и тогда он увидит в своей жертве человека и ему будет труднее совершить убийство, - то я не из таких. Почему ты не спрашиваешь меня, с чего я начинал? - С чего ты начинал? - С того, что придушил этого жирного ублюдка. Болельщика «Манчестер юнайтед». Считается, что убивать людей тяжело. Ничего подобного. Я ведь почти ничего с ним не делал. Так... придавил слегка. Ты когда-нибудь замечала, как отвратительны толстяки? Жиру много, а шейка тоненькая. А вообще-то, если тебе не приходится зарабатывать убийствами на жизнь, считай, что тебе повезло. - Буду иметь в виду. - Так вот, когда этот ублюдок с тоненькой шейкой перебежал мне дорогу, мне всего-то было шестнадцать лет. Я ничего не хочу сказать, в тюряге было не так уж плохо, лучше секса, чем там, у меня сроду не было, да и судебную медицину я изучил хоть куда. Когда вышел, первым делом пристроил в газету историю своей жизни, возвращаюсь домой, думаю, чем бы заняться, а тут кто-то из соседей интересуется, не могу ли я его делового партнера убрать. Бухгалтера. Убрать так убрать. Я заставил его трахнуть беременную женщину, а потом - оставить предсмертную записку, что, дескать, жить стало невмоготу. Уходя, даже головы не повернул. Достает целый пук волос. - Я их собираю, - говорит, раскидывая волосы по всей комнате. - Люблю заставить судмедэкспертов как следует попотеть. Волосы, можно сказать, со всего света. Кровавый след. От игуаны. Им понравится: «Что же здесь, интересно знать, игуана делала?» Придется и твои волосы тоже позаимствовать. Ставит на стол пустую бутылку. - Нашел ее на помойке за углом. Все равно они ничего не пронюхают, но пускай стоит: если идти у них на поводу, многого не добьешься. На, оставь на стекле отпечатки. Улик оставлять нельзя - каждый знает, но ведь есть еще и улики наоборот, верно? А вот самая моя любимая улика, - говорит он, доставая пивную кружку. - Из нее пьет в моем пабе начальник отдела судмедэкспертизы. Обсудишь с ним последнее убийство, а потом кружку-то и приберешь - у меня их целая коллекция. В один прекрасный день они наверняка в каком-нибудь дельце всплывут... Ну вот, а теперь послушай. - И он вставляет кассету в новый видеомагнитофон. - Самогонщик? - догадывается Никки. На экране появляется человек. Минут пять, с каждой минутой багровея все больше, сквернословит; срывается на истошный крик, от которого, хотя Терминатор и приглушает звук, закладывает уши. - Ты должна ответить, - говорит Терминатор и включает карманный магнитофон. Никки откашливается. - Самогонщик, я прикидывалась: с тобой я не кончала ни разу. И потом, меньше пиписьки, чем у тебя, я не видела никогда, а пиписек в своей жизни я повидала немало. - Она замолкает. Такое оскорбление старо как мир, но не устареет никогда. Он вопросительно смотрит на нее, словно хочет убедиться: она говорит именно то, что думает. Затем выключает магнитофон. - Будет чушь-то нести, - говорит он, убирая магнитофон в сумку. - А рожа у него и впрямь кирпича просит. - Для него это не секрет. Хочешь, я тебе денег дам? - А у тебя есть? - Могу достать. - Нет, не будем терять время. Я тебе как на духу скажу: даже если б у тебя и была при себе серьезная сумма, я б ее взял, сказал «спасибо» - и продолжал свое дело делать. Поэтому жизнь ты бы продлила себе всего на несколько секунд. Все бухгалтеры ведут себя точно так же. Лезут в кубышку и думают, что я сейчас же уйду. В этом, кстати, минус нашей работы: надеешься познакомиться с интересными людьми, а в результате - одни мужья и жены. Или же деловые партнеры - один из двух хочет все сливки снять. Им про меня все известно - но сдать меня в полицию они не торопятся: в один прекрасный день я ведь и им могу понадобиться. Если в газете написано, что бухгалтер покончил с собой, надев себе на голову полиэтиленовый мешок или засунув в рот какой-нибудь фрукт, так и знай - это я. Не все, конечно, бухгалтеры мои, но много. Полицию иной раз такой смех разберет, что они и расследовать ничего не в состоянии. Однажды я даже убрал старшего констебля по просьбе заместителя старшего констебля. Вдовы не хотят, чтобы шли разговоры: муж сам смертельную дозу принял или ему помогли? За таких, как я, можешь не беспокоиться; беспокойся лучше за таких, как ты. - Если денег не хочешь, может, хочешь чего другого? - Нет, пожалуй, воздержусь. Это осложнит дело, и потом, не хочу тебя обидеть, но ты уже не та, что была раньше, - не в соку. Не сомневаюсь, подмахивать и стонать ты не разучилась, но я обойдусь. Кроме того, женщины, оказавшись в твоем положении, вытворяют невесть что. Один мой знакомый, находясь при исполнении, согласился, чтобы его жертва оказала ему сексуальную услугу, - и что ж ты думаешь? Она член ему откусила. - Что, весь? - Какая разница? Тем, что осталось, смело можно было пренебречь. И вдобавок ему еще дали шесть лет за покушение на убийство. Представляешь, просидеть за решеткой шесть лет и еще слушать, как все тебя евнухом называют?! Так почему все-таки Самогонщик подослал меня к тебе? Ты что, его кинула? - Вроде того. И не с кем-нибудь, а с его собственной супружницей. Этого он пережить не мог. Да и встречались-то мы недолго - а разговаривать и вовсе не разговаривали! - Не мог пережить, говоришь? Странно, очень многих мужчин такой расклад устраивает. Что ж вы его третьим не позвали? - Да он не особенно и рвался. Его, как видно, это не заводило, и потом, жена не уставала ему повторять, что со мной у нее получается куда лучше. Но меня, насколько я понимаю, ты навестил не поэтому. Она ведь ему еще на одну вещь глаза раскрыла... - На что же? - На то, что я не Никола, а Николас. Терминатор падает со стула. Смеется до слез. Очень может быть, Никки врет. А возможно, и нет. Сама не знаю. - Надо же! Если б мои бухгалтеры такое услышали, с ними бы родимчик случился. Да, дела... Давно я так не смеялся. Люблю такие истории слушать. Что ни говори, а общение - дело хорошее, не все это в наше время понимают. Ну ладно, к делу. Через несколько минут ты примешь много-много таблеток снотворного, идет? - А если я не хочу? - Тогда я тебя пристрелю. И тебе будет больно. Поверь, таблетки куда лучше. - И ты полагаешь, что подозрений это не вызовет? - Ты что, ни разу не бывала на следствии? Встречаются, конечно, очевидные случаи: банкротство, несчастная любовь и все такое прочее, но ведь есть и другие, много других. Про такие случаи родные и близкие обычно говорят: «Мы ж видели ее накануне. Щебетала, как птичка. Весела была, безз