аботна!» Вот и про тебя то же самое скажут. - Неделю назад меня уже приходили убивать. - Ты же легко сходишься с людьми, верно? Поэтому то, что произойдет с тобой сегодня, покажется еще более убедительным, неужели непонятно? Будут говорить: «Ирония судьбы! Еще неделю назад чудом избежала смерти от руки наемного убийцы, а сегодня - сама себя порешила». Люди любят о судьбе порассуждать. Несмотря ни на что. - Должна тебя предупредить, - говорит Никки, немного повышая голос. - У меня есть ангел-хранитель, который не любит, когда меня убивают. - Что ж он в таком случае молчит, твой ангел-хранитель? - Терминатор прикладывает ладонь к уху, давая понять, что внимательно слушает. Интересно, действует ли еще «жучок», который Туша вставила в розетку за кипой лежащих на полу журналов? Да и сама Туша? - Ну что ж, получается, что в матче между ангелом-хранителем и Терминатором победу со счетом один-ноль одержал Терминатор. И куда только смотрит полиция?! Ладно, приступаем к пятиминутке смеха. Снимай штаны, становись на голову, представим себе, что ты ваза, а я вставляю тебе в промежность цветок. За свою жизнь Никки приходилось принимать и более прихотливые позы, а потому она подчиняется, искусно балансируя на голове и плечах. Терминатор вынимает из дешевой современной вазочки нарцисс и всаживает его Никки между ног. - Страх как люблю наблюдать за человеком, который готов на все, абсолютно на все, лишь бы прожить на несколько минут дольше. Но я задаюсь вопросом: стоят ли эти минуты того? Ты вот сейчас стоишь вниз головой и пялишься на этот дерьмовый ковер. Это я к тому, что, если б какой-нибудь подонок пришел ко мне и велел встать раком, я бы его послал. - Рассказывай! Дай-ка мне пистолет - сейчас проверим. - Ну, как тебе ковер? - Ковер как ковер. Все лучше, чем жить в Маркет-Харборо. - Поделилась бы лучше своим уникальным сексуальным опытом, - подзадоривает Никки Терминатор. Боюсь, как бы Никки не пришлось простоять так весь день, что едва ли обогатит ее и без того уникальный сексуальный опыт. - Однажды я поимела целую семью. В Тунисе. Сестру. Брата. Мать. Отца. Тетю. Дядю. Двоюродных братьев и сестер. Для полноты картины собиралась вдуть и дедушке - он был еще хоть куда. Но у них в соседнем городе родственники жили. Где-то же надо поставить точку, правильно? - Недурно. Может, расскажешь в подробностях, чтобы было потом что вспомнить? - Все они говорили одно и то же: «Только, пожалуйста, никому не рассказывай. Обычно я такими вещами не занимаюсь». - Любопытно - но не очень неприлично. А как насчет жизни в целом? Ты не приобрела какой-нибудь сверхценный жизненный опыт, которым стоило бы поделиться? - Сторонитесь оранжевоволосых мужчин с пистолетом. - Что-то ты очень легкомысленно настроена. С чего бы это? Я ведь пытаюсь завести с тобой серьезный разговор. Скажи, ты в чем-нибудь раскаиваешься? - Нет. Ни в чем. Ошибки были, это верно, но раскаиваться мне не в чем. - Плохо, когда ни о чем не жалеешь. Когда жалеешь, есть о чем подумать. - А о чем жалеешь ты? - Что не пристрелил двух щенков. Иду как-то домой после мокрого дела. Должен был пристрелить одного типа, вхожу и говорю: «Лечь на пол!» А он мне: «У тебя пистолет не настоящий». - «Настоящий», - говорю. Он запускает в меня ананасом - больно. Тогда я его пристреливаю, и вот иду по улице, подходят ко мне эти два щенка и требуют денег. Одному лет пятнадцать. А еще светло, да и полицейская видеокамера, смотрю, на крыше установлена. В кармане у меня пистолет, я спокойно мог их обоих пристрелить, пустить каждому по пуле промеж глаз и дальше идти. «А может, не стоит?» - говорю себе и отдаю им деньги. И что ж ты думаешь? Они отвалили? Черта с два. Щенок номер один достает складной нож, открывает его - сразу видно, впервые - и говорит: «Лижи мне ботинки». И тут, представляешь, полицейская машина в двух шагах проезжает. «Давно надо было их замочить», - думаю, но, с другой стороны, раз уж линия поведения избрана, надо ее придерживаться. Тут мне приходит в голову, что кто-то, может, в окно сейчас выглянет и увидит нож, а может, полицейская машина снова покажется, я и говорю: «Там, - говорю, - видеокамера на крыше установлена». - «И что дальше?» - «Это ж улики». - «Улики? - недоумевает. - И что твои улики докажут?» Не знаю, чему их только в школе учат. «Лижи ботинки». Меня даже пот прошиб. Расстегиваю пиджак и демонстрирую ему пистолет. «Если не уберешься, - говорю, - мозги тебе вышибу». - «Это у тебя не пистолет, - говорит. - За кого ты меня принимаешь? Лижи мне ботинки, падла, работа у тебя, видать, не фонтан, раз в кармане всего тридцатка». Когда имеешь дело с желторотыми, действовать надо, а не в споры пускаться. Главное же, здравым смыслом не руководствоваться. Будь он профессионалом, он прибрал бы мои денежки и исчез - и на здоровье! Отдал бы и не пикнул. А здесь все наоборот: у него молоко на губах не обсохло, а я десятки людей на тот свет отправил - и под его дудку пляшу. Вести себя тем не менее стараюсь разумно, законопослушно, но тут его дружок, года на два старше, здоровенный амбал, подходит и бьет мне по яйцам. Отбирает пистолет. Лежу, корчусь от боли, вижу - мимо с кошелкой какая-то старушенция ковыляет. «Хоть бы она что сделала!» - думаю. Берет пятнадцатилетний мою пушку и дважды стреляет. «Это ж стартовый пистолет!» - говорит. Ничего себе стартовый - попадает в лобовое стекло полицейской машины, которая в полумиле от нас проезжает. Машина резко тормозит и ныряет в переулок. Потом пятнадцатилетний приставляет дуло к своему виску. Спускает курок. «Есть на свете справедливость», - думаю. Нет, разряжен, пропади он пропадом! Вот и пришлось мне ему ботинки лизать, пока он со своим дружком обсуждал, в какой паб им идти. - А ты не раскаиваешься в том, что делаешь? - Не особенно. Я ведь лишь сокращаю путь к смерти. Бессмертия я людей не лишаю. Разве что на несколько лет жизнь им укорачиваю. - В данном случае больше, чем на несколько. - Брось ты. Тебе сколько? Тридцать? Тридцать два? Лучшее время, стало быть, позади. Сейчас дорога под горку пойдет. Сиськи отправятся в долгое путешествие на юг. В этом возрасте затащить в постель можно разве что оплывшего жиром бухгалтера - больше с тобой никто не ляжет. Видишь, я спасаю тебя от самой безотрадной части жизни. Если разобраться, я еще тебе одолжение делаю. Ты футболом, случайно, не интересуешься? - Нет. А ты? - Как тебе сказать, болею за «Манчестер юнайтед», а не за футбол. - В смысле? - Объясняю. Настоящий футбольный болельщик хочет смотреть футбольный матч - восхищаться мастерством игроков, темпом, интригой. Я же хочу одного - чтобы «Манчестер» выигрывал все матчи до одного со счетом десять-ноль. Даже если команда противника вообще на поле не выйдет, я тоже возражать не буду. Хоть бы ее вообще не было. Мне главное, чтобы «Манчестер» побеждал все команды на свете, побеждал снова и снова. Со счетом десять-ноль. Чтобы приземлилась летающая тарелка, чтобы из нее вышли одиннадцать гребаных инопланетян и чтобы моя команда их обула - десять-ноль. Чтобы «Манчестер» был величайшей футбольной командой в истории космоса. Чтобы успех моей команды затмил всю мировую историю. Чтобы «Манчестер юнайтед» ассоциировался у всех со счетом десять-ноль. - И ты ходишь на все их матчи? - Нет. Ни на одной игре не был. Меня даже результат не особенно интересует. - Почему? - Потому что, когда они проигрывают, я расстраиваюсь. - Вы не поверите, но его пульс учащается с шестидесяти девяти до ста ударов в минуту. - Да, расстраиваюсь по-настоящему. - Пульс уже сто двадцать. Несколько раз ударяет кулаком в стену с такой силой, что больно должно быть не только руке, но и стене. Разбивает об стену стул. Пульс сто двадцать два. - Ничьи меня тоже не устраивают! - Пульс сто два. Совершенство. Идеальный идеал. Совершенство, к которому стремишься. Или даже не стремишься. - Однажды мне пришла даже в голову мысль убрать какого-нибудь игрока из команды противника, но разве бывает, чтобы молодой, богатый, здоровый и знаменитый олух взял и покончил с собой?! - Исключения всегда бывают. - Не скажи, в самоубийство все равно бы никто не поверил. И потом, многие совали бы в эту историю нос. Замочишь бухгалтера - и всем до лампочки. Да, кое-какие деньжата у него водились, но кого ж это волнует? Деловые партнеры не принимают случившегося близко к сердцу по той простой причине, что сами же киллера нанимали. Женам тоже по большому счету плевать: деньги теперь выпрашивать не надо, появились виды на будущее, заманчивые планы на отпуск, в доме стало просторнее, да и о том, какой фильм смотреть по телевизору, тоже можно больше не спорить. А попробуй пришей футбольную звезду - шмон пойдет такой, что ног не унесешь. Менеджеры, тренеры, болельщики. Да и дел у меня хватает, но иногда, прости Господи, прямо руки чешутся. Особенно когда разрыв в очках минимальный. Тут бы заодно и парочку судей на тот свет отправить. Терминатор заставляет Никки лечь на спину, поднять ноги, развести их и опускает в нее, как в чашку чая, несколько кусочков сахара. - Я всегда спрашиваю человека, за кого он болеет, и, если оказывается, что за «Фулэм», спуску ему не даю. - То есть? - Ехал я как-то в поезде с болельщиком «Фулэма». Поперек себя шире. Я бы, конечно, все равно с ним разобрался, но фараонов, как назло, было в тот день больше, чем пассажиров. Вот и пришлось мне два часа слушать, как он пьяные песни горланит да похабные анекдоты травит. Слушай, подари мне что-нибудь на память - пару серег, например. Входит Роза. - Ты должна была уехать в Бирмингем, - говорит Терминатор, помахивая пистолетом. - Я заболела. - Розе понадобилось всего несколько секунд, чтобы оценить ситуацию и понять, что посетитель - не очередной партнер Никки, которая всегда отличалась извращенными сексуальными вкусами, а очередной наемный убийца. Если Роза разочарована предсказуемостью увиденного, то Никки еще больше разочарована непредсказуемостью: она ждала Тушу, а никак не Розу. - Я тебя понимаю, ты действуешь по пословице: «Лучше в Эдем, чем в Бирмингем», но мне ты этим только хлопот прибавляешь. Ладно, раздевайся, - вздыхает он. Только две команды в истории отношений между мужчиной и женщиной употреблялись чаще этой. Прямо скажем, наемные убийцы дурно воспитаны и в вашем доме им делать нечего. Смотрит на Никки: - Ну-с, время идет... у тебя осталось пять минут. Ты знаешь, что делать. - Его пульс учащается - восемьдесят четыре. Наконец-то его усилия будут вознаграждены. Никки впервые получает доступ к интимным прелестям Розы, но, похоже, в данный момент они ее интересуют не слишком. Роза раздевается - тоже без особого азарта: «Только этого еще не хватало». По-моему, Никки надоело тянуть время и она собирается перейти в наступление. Дверь выпрыгивает на середину комнаты. На пороге - Туша. Она совершенно невозмутима. Терминатор, напротив, нервничает. - Где ты была? - с упреком говорит ей Никки. - Уж и чаю выпить нельзя, - отзывается Туша. - Лучше поздно, чем никогда. Вышиби мозги из этого говноеда. Терминатор все понял. Направляет дуло пистолета на Тушу, которая по-прежнему совершенно неподвижна. - Я ведь тебе говорила. А ты мне не верил, - ворчливо говорит Туша. - Ничего ты мне такого не говорила, толстуха. - Если в меня выстрелишь, победа будет за мной. Целься в голову - увидишь, что там внутри. Он стреляет ей в грудь, видит, что Туша никак на выстрел не реагирует, и выпускает еще одну пулю - в голову. За мгновение до того, как Туша валится на пол, в небольшом отверстии, которое проделала во лбу пуля, я замечаю зеленые обои. Терминатор подходит и наклоняется над ней - ему любопытно, что Туша имела в виду. Теперь, когда цель достигнута, вид у нее еще более отрешенный, чем при жизни. Она добилась успеха? Это зависит от того, в чем заключалась ее цель. Пистолет, насколько я понимаю, разряжен, и сейчас Никки наверняка поведет себя более агрессивно - чтобы не сказать отчаянно. Терминатор стоит ко мне лицом; Роза и Никки - спиной. Пришел мой черед. Вообще-то я не люблю вмешиваться. В двадцатые доли секунды я разрастаюсь до восьми футов в высоту и шести в ширину, переливаюсь всеми цветами радуги и демонстрирую Терминатору то, на что не в состоянии взглянуть ни одно живое существо, - его смерть. В результате он полностью теряет контроль над своими телесными функциями; те отправления, которые не должны отправляться, отправляются, и наоборот. Его пульс подскакивает до ста сорока трех, после чего падает безвозвратно, я же уменьшаюсь в размерах и принимаю прежний - сугубо керамический - облик. Роза опускается на пол и начинает плакать. Никки бросается к трупам. - Она была права. - Никки пристально смотрит на голову Туши, силясь вникнуть в происшедшее. - Мне нужен отдых. - Она звонит в полицию - не самой же покойников выносить! В Горгонскую вазу, которая стояла у Туши за спиной, угодили две пули, после чего на нее рухнула сама Туша, поэтому восстановлению ваза, сколько бы клея и терпения на нее ни ушло, не подлежит. Место ей теперь в лучшем случае в каком-нибудь третьесортном провинциальном краеведческом музее. Хруст-хруст. Хруст черепков, на которые наступает Никки, ласкает мой слух. Целых черепков остается все меньше и меньше. А теми, что остались, займусь я. Со временем. Откровенно говоря, судьба Горгонской вазы меня не сильно заботит, однако я должна уговаривать себя, что это не так. Ведь без тайного недоброжелательства жизнь становится пресной. Если никому не завидовать, не злобствовать, так и простоишь всю жизнь на полке - ваза вазой. Сюрприз Роза замечает, что вещей Никки нет. На этот раз, правда, отсутствуют только вещи Никки - все остальные на месте. Мы провели неделю в коттедже - приходили в себя. Роза знает - меня пора отдавать. Она даже подумывала меня купить, но Мариусу я так нужна, что с ним наверняка не сторгуешься. Придется теперь ждать, пока он отдаст концы. Десять лет? Двадцать? Ждать, думаю, придется долго: от одной мысли, что его родные и близкие, пока он жив, не получат ни гроша, Мариус будет чувствовать себя молодым и крепким: «Я дурно пахну, еле хожу, все на свете забываю - а вы вокруг меня пляшете». Но Роза готова ждать - столько, сколько понадобится. Отъезд Никки, как видно, не удивил и не огорчил Розу. Хуже по крайней мере не будет. Пройдет какое-то время, прежде чем она хватится своего красного белья. О причинах пропажи можно лишь догадываться. Не потому ли оно украдено, что всех нас больше всего привлекает не дающееся в руки? Не потому ли, что наше воображение может предложить нам такие лакомства, которых у жизни сроду не было? Никки достаточно умна, чтобы понимать и то и другое. Приезжает аукционистка, и меня увозят. - Как дела на любовном фронте? - спрашивает она у Розы уже в дверях. - Безоговорочная капитуляция. На улице мы останавливаемся - аукционискта роется в сумочке в поисках ключей от машины, и я - в отличие от нее - слышу, как в Розиной квартире звонит телефон. Вероятно, это Табата, потому что слышно, как Роза говорит: «Я сдаюсь» и «Что ты делаешь в полицейском участке в Баттерси? Берешь его на поруки?». Рядом паркуется машина. Забита вещами. Кто-то, видимо, переезжает с квартиры на квартиру. За задним стеклом книги по зоологии - толстые, дорогие фолианты, предназначенные для узких специалистов. Монографии о джинтамунгах, вопилкарах и прочих представителях животного мира Австралии. Туристский реквизит. Видеокассеты. Из машины с энергией человека, начинающего новую жизнь, выпрыгивает мужчина. Высокий, смуглый - подводное плавание, блуждания по джунглям. Волосы черные, густые - загляденье! Попрыгунчик. В этот раз Никки ничего с собой не забрала только по одной причине: она не испытывала недостатка в средствах, ибо продала Розину квартиру. Никки исчезла. Вместе со своей мечтой. Мечту трудно убить. Проблеск нового старта прекрасен, уверенность, что будущее не повторит прошлого, для большинства несгибаема. Роза владела квартирой единолично, о чем неопровержимо свидетельствовал лежащий в ящике стола документ. Странно, что Никки первой пришло в голову продать чужую квартиру. Почему-то считается, что если продаешь квартиру, то обязательно свою. Часто и подолгу отсутствуя, Роза предоставила Никки отличную возможность стать Розой. Сейчас чек наверняка уже обналичен, и Никки может смело платить по счетам, превращаясь из обманывающей в обманываемую. Прогноз: она вернется - совершенно неожиданно для себя самой - в Маркет-Харборо и замкнет круг - закончит жизнь там, где ее начала. От въезда в Маркет-Харборо до выезда из Маркет-Харборо - дистанция длиной в жизнь. Волосы и глаза у Попрыгунчика - такие же, как у Швабры, а губы - как у дочки художника. Стало быть, в конце концов они все же соединились. Мне кажется, я видела его лицо в Розиной памяти. Смутно, но видела. Он взлетает вверх по ступенькам и открывает дверь ключом, который раньше принадлежал Никки. Судя по очертаниям его спортивной сумки, в ней - замороженная игуана. Скромных размеров. В эту минуту мы садимся в машину, и мне слышно только, как он говорит «привет», не слишком задумываясь над тем, что застает у себя в квартире хорошенькую полураздетую молодую женщину, которую он вроде бы где-то видел. Еще бы он задумывался - ведь у него в руках столько вещей. От произнесенного им слова все ее чувства оживают вновь. Это слово выстреливает ей прямо в сердце, и в первый момент она даже не понимает, что теперь всЈ позади. Роза молчит: переступающие через порог ее квартиры давно уже перестали вызывать у нее эмоции - как положительные, так и отрицательные. Прогноз: с этим человеком Роза будет препираться всю оставшуюся жизнь. Со временем они будут говорить о Никки с теплым чувством - ведь только благодаря ей, этой непревзойденной сводне, им есть теперь где вместе жить. И получать умопомрачительное удовольствие друг от друга. С годами он будет раздражать ее тем, что вечно опаздывает, а потом еще обвиняет в опоздании ее, Розу. Когда они пойдут на свадьбу к Морковке, Роза останется недовольна свадебным подарком, который поручено было купить ему. Он же, в свою очередь, придет в бешенство оттого, какие она выбрала подсвечники, а также оттого, как непочтительно она обходится с пауками. Его не переспоришь.