Уильям Фолкнер. Солдатская награда Роман. 1926. -------------------------------------------------------------------------- William Faulkner. Soldiers' Pay. Novel. 1926. Источник: Уильям Фолкнер. Солдатская награда. Роман. Перевод Р.Райт-Ковалевой. М:Терра, 2001, Собрание сочинений в девяти томах, том 1, стр. 25-308. OCR: В.Есаулов, yes22vg@yandex.ru, 25 апреля 2003 г. -------------------------------------------------------------------------- СОЛДАТСКАЯ НАГРАДА  Роман Перевод Р.Райт-Ковалевой ГЛАВА ПЕРВАЯ  1  Ахиллес: Вы брились утром, курсант? Меркурий: Да, сэр. Ахиллес: Откуда бритва, курсант? Меркурий: Из вещевого довольствия, сэр. Ахиллес: Идите, курсант. Старинная пьеса (ок. 19...? г.) Лоу, Джулиан, номер..., бывший курсант летного училища, энской эскадрильи Воздушных сил, прозванный "Однокрылым" другими будущими асами своего звена, смотрел на мир желчным и разочарованным взглядом. Он страдал таким же разлитием желчи, как и многие вышестоящие военные чины, начиная от командира звена до генералов и небожителей с одной нашивкой (не говоря уж о неприметной серой скотинке с летного поля, которую французы так красиво называют "надеждой авиации"): войну закончили без него. Он сидел, снедаемый тоской и возмущением, даже не радуясь привилегированному месту в международном вагоне, и вертел на пальце свою фуражку с проклятой белой ленточкой. - Понюхал воздуху, братишка? - осведомился Пехтура, тоже возвращавшийся домой: от него на весь вагон несло скверным виски. - Иди ты к черту, - буркнул тот, и Пехтура сдернул свою мятую фуражку. - Ох, виноват, генерал! Или вас надо величать лейтенантом? Нет, извиняюсь, мадам, мне глаза выжгло на камбузе, зрение не то. Ну, давай на Берлин! А как же, вот именно на Берлин! Я тебе задам, Берлин, я тебе покажу номер! Номер никакая тыща, никакая сотня, ни фига, ни нуля - рядовой (вполне рядовой) Джо Гиллиген: на парад опоздал, на дежурство опоздал, на завтрак опоздал, конечно, если завтрак опоздал. Статуя свободы никогда меня не видала, а если увидит - сейчас же: налево крутом - марш! Курсант Лоу прищурил глаз с видом знатока. - Слушай, братец, а что ты пьешь? - Друг, не знаю! Этого самого, кто ее гонит, еще в прошлый четверг наградили медалью: он придумал, как кончить войну. Надо только призвать всех голландцев в нашу армию и поить их этим зельем сорок дней и сорок ночей, понял? Любой войне конец! - Еще бы. Никто не разберет, война это или танцулька. - Нет, это-то они разберут. Женщины-то начнут танцевать, понял? Слушай, была у меня чудная девочка, говорит: "Фу, черт, да ты не умеешь танцевать". А я говорю: "Я-то? Еще как умею!" Стали танцевать, а она спрашивает: "Ты в каком звании?" А я говорю: "Тебе зачем? Танцую я не хуже генерала, не хуже майора, даже, может, не хуже сержанта, потому как я только что выиграл четыреста монет в покер". А она говорит: "Ну?" И я говорю: "Я тебе говорю - держись меня, детка". А она говорит: "А где деньги?" Да разве я стану ей показывать? А тут подходит один такой, говорит: "Разрешите вас пригласить на этот танец?" И она говорит: "Пожалуйста, все равно этот тип не умеет танцевать!" А он, сержант, - громадина, я в жизни таких не видал. Знаешь, похож на того малого из Арканзаса, что сцепился с негром. А приятель его спрашивает: "Говорят, ты вчера негра убил?" - "Да, говорит, на двести пудов весом". Как про медведя. Поезд дернуло, Пехтура покорно качнулся, и курсант Лоу сказал: - Здорово тебя заносит. - Ничего! - успокоил его тот. - Зато вреда от нее никакого. Я ее давно пью. Конечное дело, пес мой пить это не станет, но ведь он, подлюга, взял привычку огинаться у штаба бригады. Единственный мой трофей. Вот ему-то уж никогда не влепят за то, что он вовремя не приветствует этих макак бесхвостых. Послушьте, генерал, окажите любезность пригубить стаканчик, чтоб эта чертова дорога не нагоняла сонную одурь. Я угощаю! Ничего, после двух глотков сразу привыкаешь. Меня от нее тоска по дому берет: здорово пахнет гаражом. Ты в гараже когда-нибудь работал? На полу меж двух скамеек сидел попутчик Пехтуры и пытался раскурить размокшую, распухшую сигару. "Похоже на разрушенную Францию", - подумал курсант Лоу, вспомнив тягучие рассказы капитана Блейта, английского летчика, временно приданного их части, чтобы укрепить силы демократии. - Бедный солдат! - плачущим голосом сказал его сосед. - Один в ничейной зоне, и ни одной спички. Сущий ад эта война, верно? Я тебя спрашиваю! - Он попробовал ногой опрокинуть своего спутника, потом стал медленно толкать его: - Подвинься, старая салака! Подвинься, болван стоеросовый. Увы, мой бедный Йорка, или как его там (это я в театре слышал, понятно? Красивые слова!), давай, давай! Видишь, к нам приехал генерал Першинг, хочет выпить с бедными солдатами. - Он обернулся к курсанту Лоу: - Погляди на него, до чего напился, до чего погряз во грехе. - Битва при Коньяке, - бормотал сидевший на полу. - Десять убитых. А может, пятнадцать. А может, сто. Бедные детки, плачут дома: где ты, Алиса? - Вот именно - Алиса. Куда ты к черту запропастилась? Где вторая бутылка? Ты что с ней сделал? Бережешь до дому, там в ней плавать будешь? Человек на полу уже плакал: - Обидел ты меня. Винишь, что я спрятал закладную на дом? Ну, бери, все забирай - душу, тело. Насильничай, ты сильнее! - Погоди, я тебя снасильничаю - отберу бутылку, винный уксус, винный уксус, - бормотал тот, шаря под сиденьем. Он выпрямился, с торжеством поднял бутылку. - "Чу! битвы гром и хохот лошадиный! Но им не снять мятежную главу!" Нет, нет! Вот бы мне посмотреть - как это лошади хохочут. Наверно, там одни кобылы. Ваше пресветлое высочество, - и он церемонно поднял бутылку, - соблаговолите благосклонно снизойти и почтить добрых, но недостойных странников в чужом краю! Курсант принял бутылку, глотнул, поперхнулся и сразу выплюнул все. Солдат обхватил его, похлопал по спине. -- Будет, будет, не такая уж это гадость. -- И, ласково обняв Лоу за плечи, он силой воткнул ему в губы горлышко бутылки. Лоу отталкивал бутылку, отбивался. -- Да ты попробуй. Я тебя держу. Ну, пей! - О ч-черт! - сказал Лоу, отворачивая голову. Заинтересовались и другие пассажиры. Пехтура успокаивал его: - Ну, ну, давай. Тебя никто не обидит. Тут одни друзья. Нам, солдатам, надо крепко держаться друг за дружку, мы же тут в чужой стране. Давай, пей сразу. Куда ж это годится, выплевывать добро себе под ноги? - О ч-черт, не могу я, понимаешь? - Можешь, ей-Богу! Слушай меня: ты думай про цветочки. Думай про свою бедную седую маму, как она рыдает у калитки, надрывает свое бедное седое сердце. Слушай, ты думай о том, что приедешь домой и сразу придется искать работу. Война - это ад, верно? Но если б еще годик повоевать - я стал бы капралом! - К черту, не могу! - Нет, ты обязан! - ласково сказал новый приятель, и вдруг сунул бутылку ему в рот и наклонил ее. Положение безвыходное - либо выпить, либо облить всего себя; пришлось выпить, удержать глоток. Желудок подскочил, застрял в глотке, потом стал медленно опускаться вниз. - Ну, вот, разве так уж страшно? Пойми, мне еще жальче, чем тебе, когда добро пропадает. А газолинчиком оно попахивает, верно? Желудок у курсанта Лоу болтался, как неприкаянный, словно воздушный шар на привязи. Курсант ловил воздух ртом, его внутренности скручивал холодный восторг. Приятель снова сунул бутылку ему в рот. - Пей сразу! Вклад надо беречь, понял? Жидкость заливала его брюки, от второго глотка по животу прошла судорога, дивный огонь пронзил тело. Подошел кондуктор пульмановского вагона и с беспомощным отвращением посмотрел на них. - Смиррно! - заорал Пехтура, вскакивая на ноги. - Берегись, офицер идет! Встать, рядовые, приветствуйте адмирала! - Он схватил кондуктора за руку, крепко стиснул. - Мальчики, этот человек командовал флотом. При попытке врага взять Кони-Айленд он был на посту. Нет, ошибка - в Чикагском архипелаге. Верно, полковник? - Ну, прекратите, не надо! Но Пехтура уже чмокнул его в руку. - А теперь ступайте отсюда, сержант! Вы свободны до обеда! - Послушайте, перестаньте хулиганить! Вы мне весь вагон загадите! - Бог с вами, капитан, да у вас вагон в такой целости и сохранности, что можно бы вашей дочке пожелать! - Солдат, сидевший на полу, попытался встать, и Пехтура выругал его: - Сиди смирно, слышишь? Слушайте, кажется, он думает, что сейчас ночь. Может, ваш камердинер уложит его спать? Он только мешает. Кондуктор, решив, что Лоу - самый трезвый, обратился к нему; - Слушай, солдат, может быть, хоть ты что-нибудь < ними сделаешь? - С удовольствием! - сказал курсант Лоу. - Будьте спокойны. Я за ними присмотрю. Они смирные. - Очень прошу, уговорите их. Не могу же я привезти в Чикаго целый полк пьяных солдат. Ей-богу, Шерман был прав! - Солдаты, - сказал он сурово. - Мы тут лишние. 11от благодарность за то, что мы проливали кровь за родину. Да, брат, для него мы тут лишние. Ему для нас поезда жалко. А если бы мы не пошли на зов родины, какой поезд вы бы тогда водили? Битком набитый немцами, вот какой. Битком набитый пассажирами, которые жрали бы колбасу и пили пиво до самого Мильвоки, вот в каком поезде вы бы ехали! - Не хуже, чем ехать с вами. Вы и сами не знаете, куда едете, - сказал кондуктор. - Ах, вот как? - сказал Пехтура. - Хорошо, мы уйдем с вашего поезда, будь он проклят. Думаете, другого поезда на свете нет? - Не надо, не надо! - торопливо сказал кондуктор. - Ничего, ничего! Я вас вовсе не гоню. Только надо нести себя приличнее, не беспокоить других пассажиров. Солдат, сидевший на полу, покачнулся. Со всех сторон смотрели любопытные глаза. -- Нет! -- сказал Пехтура. -- Вы отказали в гостеприимстве на вверенном вам поезде спасителям вашей страны. Даже в Германии с нами обращались бы лучше. -- Он обернулся к Лоу. -- Солдаты, мы сходим на следующей станции. Правильно, генерал? - Господи Боже! -- воскликнул кондуктор. -- Если когда-нибудь еще раз объявят мир, я не знаю, что будет с железными дорогами. Я думал, война -- бедствие, но это -- фу, господи ты Боже! - Вали, вали! -- сказал Пехтура. -- Вали отсюда! Поезд ты из-за нас останавливать не станешь, придется на ходу прыгать. Говорите - благодарность? Д где она, ваша благодарность? Даже поезд остановить не могут, выпустить несчастных солдатиков. Знаю я, что вы затеяли. Набьют полные поезда несчастными солдатами и прямо всех их - в Тихий океан. По крайней мере кормить не надо. Бедные, несчастные солдаты! Нет, Вудро, ты бы не стал так со мной обращаться! - Эй, что ты делаешь? По тот и не взглянул на кондуктора - он уже поднял раму окна и тянул дешевый фибровый чемодан через колени своего спутника. И прежде чем Лоу или кондуктор успели поднять руку, он выкинул чемодан в окошко. - Рота, выходи! Его пьяный спутник приподнялся с полу. - Эй! Зачем мои вещи выкинул? - А разве ты с нами не выходишь? Все вещи выкинем, а как ход замедлит, мы и сами выскочим. - Мои раньше всех выкинул, - сказал пьяный. - Правильно. Я же тебе помогаю, понял? Да ты не обижайся: хочешь - выкинь мои, а потом этот Першинг и наш адмирал пусть друг другу помогут ихние вещи выкидывать. Есть у тебя чемодан? - спросил он у кондуктора. - Неси сюда быстро, чтоб нам не ходить за ним к черту на рога. - Послушайте, ребята, - сказал кондуктор, и курсант Лоу, думая про Эльбу, про свои внутренности, скрученные от виски и медленно тлеющие в алкогольном огне, увидел золотые служебные нашивки на шапке кондуктора. Штат Нью-Йорк плоско поплыл мимо; дальше неизбежно подступал Буффало. - Слушайте, ребята, - повторил кондуктор. - У меня у самого сын во Франции. Шестой отряд морской пехоты. С октября матери не пишет. Я все для вас сделаю, ребята, только Бога ради ведите себя прилично. - Нет, - сказал Пехтура. - Вы нам отказали в гостеприимстве, и мы уходим. Когда остановка? Прыгать нам, что ли? - Нет, нет, ребята, сидите тут. Сидите смирно, ведите себя - как следует, и все будет в порядке. Не надо выходить. Он ушел, покачиваясь от движения поезда, а пьяный вынул изо рта свою истерзанную сигару. - Ты мои вещи выкинул, - повторил он. Пехтура взял курсанта Лоу под руку. - Слушай, ну как тут не расстраиваться? Пытаешься помочь человеку начать новую жизнь, а что получаешь? Одни жалобы, жалобы без конца! - Он повернулся к своему приятелю. - Да, я выкинул твой чемодан. А чего ты хотел? Дождаться, пока приедем в Буффало и заплатить носильщику четвертак, чтоб он его понес? - Но ты же выбросил мой чемодан, - повторил тот. - Верно. Выбросил. Что же ты собираешься делать? Цепляясь за стенку, тот с трудом поднялся на ноги, вцепился в оконную раму и тяжело повалялся на ноги курсанту. - О, черт! - сказал курсант и силой посадил его на место. - Осторожнее, слышишь? - Хочу выйти, - слезливо пробормотал тот. - Куда? - В окошко, - объяснил он, пытаясь встать. Стукаясь об оконную раму, качаясь и падая, он вдруг высунул голову в окно. Курсант Лоу схватил его за короткую полу гимнастерки. - Назад, дурья голова, назад, слышишь! Нельзя так. - А почему нельзя? - возразил Пехтура. - Пусть прыгает, если хочет. Все равно он до Буффало не доедет. - Да он же убьется к чертовой матери. - О, господи! - простонал кондуктор. Тяжело топая, он уже бежал к ним по проходу. Перегнувшись через Лоу, он схватил солдата за ногу. Тот, высунув голову и туловище в окно, качался, обмякший, как мешок отсыревшей муки. Пехтура оттолкнул Лоу и пытался оторвать руки кондуктора, вцепившиеся в ногу солдата. - Пустите его. Не прыгнет он ни за что. - Господи Боже мой, да как же я могу рисковать? Стой, стой, солдат! Держи его! Тяни его назад! - А, черт, да бросьте его! - сдался наконец Лоу. - Верно, - добавил Пехтура. - Пусть прыгает. Посмотрим, как это у него выйдет, раз ему так хочется. И потом он совсем не компания для таких приличных молодых людей, как мы. Скатертью дорожка. Давай-ка поможем ему! - добавил он и подтолкнул обмякшее тело приятеля. Но будущий самоубийца немного отрезвел, на ветру с него сорвало шапку и стряхнуло одурь, и теперь он изо всех сил сопротивлялся, стараясь втянуть голову обратно. Он явно передумал. Но его спутник добросовестно удерживал его: - Давай, давай! Не теряйся! Смелее! Давай прыгай! - Помогите! - заорал тот навстречу ветру. - Помогите! - закричал кондуктор, вцепившись в его ногу. Два испуганных пассажира с негром-проводником подбежали на помощь. Они побороли Пехтуру и втащили в вагон насмерть перепуганного солдата. Кондуктор наглухо закрыл окошко. - Джентльмены, - он обращался к двум пассажирам, - пожалуйста, посидите тут, не давайте им выкинуть его в окно. Я их всех ссажу, только бы доехать до Буффало. Я бы остановил поезд сейчас же, но если оставить их одних - они его прикончат. Генри, вызови главного кондуктора, - приказал он проводнику, - и попроси его телеграфировать в Буффало, что мы везем двух сумасшедших. - Да, да, Генри, - подхватил Пехтура. - Вели им приготовить оркестр и три бутылки виски. Если нет своего оркестра - пусть наймут, я оплачу! - Он вытащил из кармана распухший комок долларов и один отдал проводнику. - А тебе тоже оркестр? - спросил он Лоу. - Нет, нет, тебе он ни к чему. Поделимся. Беги! - сказал он проводнику. - Слушаюсь, сэр капитан! - Белые зубы блеснули, как внезапно открытый рояль. - Присмотрите за ними, господа! - попросил кондуктор своих добровольных стражей. - Эй, Генри! - крикнул он вдогонку белой куртке проводника. Приятель Пехтуры, бледный, весь в поту, боролся с подступившей тошнотой. Пехтура и Лоу сидели спокойно: один - приветливый, другой - воинственный. Новые пассажиры сели, плечом к плечу, словно ища друг у друга поддержки, и вид у них был растерянный, но решительный. Другие пассажиры снова равнодушно втянули головы в плечи, наклонились над газетами и книгами; поезд мчался мимо заката. - Ну-с, джентльмены, - начал Пехтура. Оба штатских вскочили, как наэлектризованные, и один сказал: - Ну-ну-ну! - и успокоительно обхватил солдата руками. - Не шуми, солдат, мы тебе поможем. Мы - американцы, мы ценим, что вы для нас сделали. - Хэнк Уайт, - пробормотал пьяный. - Что? - переспросил его приятель. - Хэнк Уайт, - повторил тот. Пехтура обрадовано повернулся к штатскому. - Вот так штука, будь я неладен. Оказывается, это наш старый добрый Хэнк Уайт собственной персоной. Я же с ним рос вместе! Слушай, Хэнк! А мы слышали, что ты не то умер, не то чем-то торгуешь, кажется, роялями. Тебя, случайно, не выгнали, нет? Что-то я не вижу при тебе рояля. - Нет, нет, - испуганно залопотал штатский. - Вы ошиблись. Шлюсс моя фамилия, у меня свое дело - дамское белье. - Он вытащил карточку. - Да что вы говорите! Вот это славно! Послушайте, - Пехтура доверительно наклонился к штатскому, - а у вас образчиков с собой нет, образчиков дамочек? Нет? Жаль, жаль! Ну, ничего. Я вам достану в Буффало. Нет, не куплю, а просто достану, так сказать, во временное пользование. Горацио! Где бутылка? - спросил он Лоу. - Вот, майор! - И Лоу вытащил бутылку из-под куртки. Пехтура открыл ее, протянул штатским. - Спасибо, - сказал тот, кого звали Шлюсс, церемонно передавая бутылку своему соседу. Оба осторожно наклонились и выпили. Пехтура и курсант Лоу выпили, не наклоняясь. - Легче, легче, солдатики! - предупредил Шлюсс. - Не бойтесь! - сказал Лоу. Все снова выпили. - А почему он не пьет? - спросил второй штатский, молчавший до сих пор, и показал на спутника Пехтуры. Тот сидел в углу, странно согнувшись. Пехтура тряхнул его, и он вяло сполз на пол. - Вот как влияет этот дьявольский ром, друзья! - торжественно произнес Пехтура и отхлебнул из бутылки. Выпил и курсант Лоу. Он протянул бутылку штатским. - Нет, нет! - настойчиво повторил Шлюсс. - Сейчас больше нельзя! - Он не то говорит, - сказал Пехтура. - Необдуманно. - И он и Лоу пристально уставились на штатских. - Дай время, пусть придет в себя. Шлюсс подумал и взял бутылку. - Все в порядке, - доверительно сообщил Пехтура курсанту. - А я было решил, что он хочет оскорбить честь нашего мундира. Но это не так, а? - Нет, нет, что вы! Никто так не уважает военных, как я. Верьте, я бы и сам пошел сражаться вместе с вами! Но кому-то надо было вести дела, пока ребята были на фронте. Разве неправда? - обратился он к курсанту Лоу. - Не знаю! - со сдержанной неприязнью ответил тот. - Я сам и поработать не успел! - Что ты, что ты! - упрекнул его Пехтура. - Не всем же повезло, не все такие молодые. - В чем это мне повезло? - зло спросил курсант Лоу. - А если не повезло - молчи, нам и своих забот хватает. - Конечно! - торопливо подхватил Шлюсс. - У всех свои заботы. - Он слегка прихлебнул из бутылки, но Пехтура сказал: - Да пейте же как следует. - Нет, нет, спасибо, с меня хватит. Глаза у Пехтуры стали, как у змеи. - Ну-ка, выпей! Хочешь, чтоб мы вызвали кондуктора и пожаловались, что ты у нас отнимаешь виски? Тот сразу отдал ему бутылку, а он обернулся к другому штатскому: - Чего это он чудит, а? - Не надо, не надо! - сказал Шлюсс. - Слушайте, ребята, вы пейте, а мы за вами присмотрим. Молчаливый штатский добавил: - Как родные братья. И Пехтура сказал: - Они думают, что мы хотим их отравить. Они, кажется, решили, что мы - немецкие шпионы. - Да что вы, что вы! Я военных уважаю, как родную мать! - Раз так - давай выпьем! Шлюсс хлебнул из бутылки, передал ее второму. Тот тоже выпил, оба страшно вспотели. - А он ничего не будет пить? - спросил молчаливый штатский, и Пехтура сочувственно посмотрел на второго солдата. - Увы, мой бедный Хэнк! - вздохнул он. - Мой бедный друг, боюсь, что он окончательно погиб. Конец нашей долгой дружбе, господа. Курсант Лоу пробормотал: - Да, конечно! - Он ясно видел перед собой двух Хэнков. А Пехтура продолжал: - Взгляните на это доброе мужественное лицо. Мы вместе росли, вместе собирали цветики на цветущих лугах, мы с ним прославили батальон погонщиков мулов, мы с ним разорили Францию. И вот - взгляните, чем он стал! Хэнк! Неужто ты не узнаешь, чей это голос рыдает, неужели не чувствуешь нежную дружескую руку на своем лбу? Прошу вас, генерал, - он обернулся к курсанту Лоу, - будьте добры, позаботьтесь о его прахе. Я отряжу этих добрых незнакомцев в первую же кожевенную мастерскую, пусть закажут шлею для мулов, всю из цветов шиповника, а инициалы из незабудок. Шлюсс, со слезами на глазах, попытался обнять Пехтуру. - Будет, будет, смерть еще не разлука. Бодрись, друг. Выпей глоток, сразу станет легче. - Что верно, то верно, - сказал тот. - Все-таки у тебя доброе сердце, братец. А ну, подымайся по сигналу, ребята! Шлюсс вытер ему лицо грязным, но надушенным платком, и они снова выпили. В розовом свете алкоголя и заката плыл мимо Нью-Йорк; поезд подошел к Буффало, и снова, горя огнем, они увидали вокзал. Бедный Хэнк уже мирно спал, склонясь на плевательницу. Курсант Лоу и его сосед, похолодев от предчувствия, встали и подняли своих спутников. Шлюсс выразил некоторое нежелание выходить. Он сказал, не может быть, это не Буффало, в Буффало он бывал сто раз. Приятели держали его на весу и уверяли, что это оно самое и есть, а кондуктор, сердито взглянув на них, исчез. Лоу и Пехтура надели фуражки и вывели штатских в коридор. - Слава Богу, что мой сын был слишком молод, чтоб попасть в солдаты, - сказала какая-то женщина, с трудом протискиваясь мимо них, а Лоу спросил Пехтуру: - Слушай, а что с ним будет? - С кем? - опросил тот, поддерживая Шлюсса. - С тем, что остался. - И Лоу показал на спящего. - А, с ним! Да бери его себе, если хочешь. - Как, разве он не с тобой ехал? На станции было шумно и дымно. За окнами спешили и суетились пассажиры и носильщики, и, двигаясь по коридору, Пехтура ответил: - Кой черт, я его никогда в жизни не видел. Пусть проводник его выметет с мусором или оставит, пусть делает с ним что хочет. Они наполовину тащили, наполовину несли обоих штатских, и хитрый, как черт, Пехтура провел их вдоль всего поезда и вывел через общий вагон. На перроне Шлюсс обнял его за шею. - Слуш-шьте, братцы, - сказал он проникновенно, - фам-м-милю м-мою вы знаете, адрес знаете. Слуш-шьте, я в-вам докажу - Америка ценит ваш-ш подвиг. Наш флаг, развевайся на море и на су-у-ше! Слушьте, все, что мое - ваше, ничего не жаль для солдата! Солдат ты или не солдат-это б-без-з-раз-з-лично, я с тобой на все сто п-п-процентов. Я т-т-тебя люблю, ч-ч-честью клянусь! - Верю! - сказал Пехтура, поддерживая его. Потом, увидев полисмена, повел своего спутника к нему. За ним побрел Лоу, ведя второго, молчаливого, пассажира. - Стой крепче, слышишь? - прошипел он ему, но у того глаза вдруг наполнились неизъяснимой грустью, как у больного пса. - Ладно, иди как можешь, - смягчившись, сказал Лоу, а Пехтура уже стоял перед полицейским и говорил ему: - Ищете двух пьяных, сержант? Вот эти двое житья не давали всему поезду. Неужто нельзя дать солдатам спокойно ехать? То им сержанты житья не дают, то пьяные. - Посмотрел бы я на того, кто рискнет тронуть солдата, - заметил полисмен. - Ну-ка, проходи! - Да ведь это же опасные люди. Зачем вам жалованье платят, если вы не можете навести порядок? - Сказано вам - проходите. В участок захотел, что ли? - Вы делаете ошибку, сержант. Это же те, кого вы ищете. Полисмен переспросил: - Ищете? - и внимательно посмотрел на Пехтуру. - Конечно. Разве вы не получили нашу телеграмму? Мы телеграфировали, чтоб вы встречали поезд. - А-а, так это те, психи? А где тот, которого они пытались убить? - Ну да, именно психи. Разве нормальный человек дойдет до такого состояния? Полисмен посмотрел на всех четверых скучающим взглядом. - Ладно, проходи. Все вы пьяны, как стелька. Проходите, иначе всех заберу. - Прекрасно. Забирайте. Придется идти в участок, если нельзя иначе избавиться от этих психов. - А где старший кондуктор поезда? - Он с доктором перевязывает раненого. - Слушай, что-то ты много себе позволяешь. Ты что - разыграть меня хочешь? Пехтура поднял своего спутника. - Стой как следует! - скомандовал он и встряхнул его. "Л-люблю, как брата", - забормотал тот. - Да вы на него посмотрите, - сказал он, - посмотрите на них, на обоих. А там, в вагоне, - потерпевший. Что ж, вы так и будете стоять, так ничего и не сделаете? - Да я было подумал, что ты меня разыгрываешь. Значит, это они? - Полисмен поднял свисток. На свист прибежал второй полисмен. - Вот они, Эд. Постереги их, а я пойду выясню: там, в вагоне, убитый. Стойте тут, солдаты, поняли? - Вполне, сержант, - согласился Пехтура. Тяжело топая, полисмен убежал, а он обратился к штатским: - Все в порядке, друзья. За вами пришли вестовые, они вас проводят на парад, сейчас он начнется. Вы идите с ними, а мы с этим вот офицером отправимся в вагон за проводником и кондуктором. Им тоже охота попасть на парад. Шлюсс снова заключил его в объятия. - Люблю, к-к-как бра-брата. Все мое - твое. Проси чего хочешь. - Отлично, - сказал тот. - Присмотрите за ними, капитан, они совсем спятили. Ну, вот, идите с этим добрым дяденькой. - Стой! - сказал полисмен. - Подождите-ка тут, вы, оба! С поезда раздался крик, лицо кондуктора походило на раздутый орущий шар. - Поглядеть бы, как он лопнет! - пробормотал Пехтура. - За мной, слышишь?! - крикнул он Пехтуре и Лоу. Он отходил все дальше, и Пехтура торопливо сказал Лоу: - Пошли, генерал! Давай быстрее! Прощайте, друзья! Пошли, мальчик! - Стой! - заорал полисмен, но, не обращая на него внимания, они побежали вдоль длинной платформы, пока там кричали и шумели. В сумерках, за вокзалом, город вычертил резкие контуры на вечернем зимнем небе, и огни казались сверкающими птицами на недвижных золотых крыльях, колокольным звоном, застывшим на лету; под неправдоподобным, тающим волшебством красок проступала некрасивая серость. В брюхе пусто, внутри зима, хотя где-то на свете есть весна, и с юга от нее веет забытой музыкой. И, охваченные волшебством внезапной перемены, они стояли, чуя весну в холодном воздухе, словно только что пришли в новый мир, чувствуя свою мизерность и веря, что впереди их ждет что-то новое и удивительное. Они стыдились этого чувства, и молчание стало невыносимым. - Да, братец, - и Пехтура изо всей силы хлопнул курсанта Лоу по плечу, - все-таки с этого парада мы с тобой дали деру, верно, а? 2  Кто полетел спасать миры, И безутешен С той поры? Курсант! Кто на свиданье не попал, Пока командует капрал? Курсант! С набитыми животами и бутылкой виски, уютно приютившейся под мышкой у курсанта Лоу, сели они в другой поезд. - А куда мы едем? - спросил Лоу. - Этот поезд не идет в Сан-Франциско. - Слушай меня, - сказал Пехтура. - Меня зовут Джо Гиллиген. Гиллиген, Г-и-л-л-и-г-е-н, Гиллиген. Д-ж-о - Джо. Джо Гиллиген. Мои предки завоевали Миннеаполис, отняли его у ирландцев и приняли голландскую фамилию, понятно? А ты когда-нибудь слышал, чтоб человек по имени Гиллиген завел тебя не туда, куда надо? Хочешь ехать в Сан-Франциско - пожалуйста! Хочешь ехать в Сен-Пол или в Омаху - пожалуйста, я не мешаю. Более того: я тебе помогу туда попасть. Помогу попасть хоть во все три города, если хочешь. Но зачем тебе ехать к черту на рога, в Сан-Франциско? - Незачем! - согласился Лоу. - Мне вообще незачем ехать. Мне и тут, в поезде, хорошо, по правде говоря. Послушай, давай мы тут кончим войну. Но беда в том, что моя семья живет в Сан-Франциско. Вот и приходится ехать. - Правильно, - с готовностью согласился рядовой Гиллиген. - Надо же человеку когда-нибудь повидать свою родню. Особенно, если он с ними не живет. Разве я тебя осуждаю? Я тебя за это уважаю, братец. Но ведь домой можно съездить и в другое время. А я предлагаю: давай осмотрим эту прекрасную страну, ведь мы за нее кровь проливали. - Вот черт, нельзя мне. Моя мать с самого перемирия мне каждый день телеграфировала: летай пониже, будь осторожен, скорее приезжай домой, как только демобилизуют. Ей-богу, она, наверно, и президенту телеграфировала, просила: отпустите его поскорее. - Ясно. Обязательно просила. Что может сравниться с материнской любовью? Разве что добрый глоток виски. А где бутылка? Надеюсь, ты не обманул бедную девушку? - Вот она! - Лоу вынул бутылку, и Гиллиген нажал звонок. - Клод, - сказал он высокомерному проводнику негру. - Принеси нам два стакана и бутылочку саосапариллы или еще чего-нибудь. Сегодня мы едем в джентльменском вагоне и будем вести себя, как джентльмены. - А зачем тебе стаканы? - спросил Лоу. - Вчера мы и бутылкой обходились. - Помни, что мы въезжаем в чужие края. Нельзя нарушать обычаи дикарей. Подожди, скоро ты будешь опытным путешественником и все будешь помнить. Два стакана, Отелло. - В этом вагоне пить не полагается. Пройдите в вагон-ресторан. - Брось, Клод, будь человеком. - Нельзя пить в этом вагоне. Если желаете, пройдите в вагон-ресторан. - Рядовой Гиллиген обернулся к своему спутнику. - Видал? Как тебе это нравится? Вот как гнусно отнесся к солдатам! Говорю вам, генерал, хуже этого поезда я еще не встречал. - А, черт с ним, давай пить из бутылки. - Нет, нет! Теперь это вопрос чести. Помни, нам надо защищать честь мундира от всяких оскорблений. Подожди, я поищу кондуктора. Нет, брат, купили мы билеты или не купили? Нет офицеров, а жены их есть, Кому ж они окажут честь? Небо в тучах и земля медленно и мерно расплываются в сером тумане. Серая земля... По ней проходят случайные деревья, дома, а города, как пузыри призрачных звуков, нанизаны на телеграфную проволоку... Кто в караулке треплет языком, К черту войну посылает тайком? Курсант! И тут вернулся Гиллиген и сказал: - Чарльз, вольно! "Так я и знал, что он кого-то приведет, - подумал курсант Лоу и, поднимая глаза, заметил пояс и крылья, вскочил, увидал молодое лицо искаженное чудовищным шрамом через весь лоб. - О господи", - взмолился он, сдерживая дурноту. Лоу отдал честь. Офицер смотрел на него рассеянным напряженным взглядом. Гиллиген, поддерживая офицера под руку, усадил его на скамью. Тот растерянно взглянул на Гиллигена и пробормотал: - Спасибо. - Лейтенант, - сказал Гиллиген, - вы видите перед собой гордость нации. Генерал, велите подать воду со льдом. Лейтенант нездоров. Курсант Лоу нажал кнопку звонка и со вспыхнувшей вновь старой враждой, какую американские солдаты питают к офицерам всех национальностей, поглядел на знаки различия, бронзовые крылья и пуговицы, даже не удивляясь, почему этот больной британский лейтенант в таком состоянии путешествует по Америке. "Был бы я старше или счастливее, я бы мог оказаться на его месте", - ревниво подумал он. Снова пришел проводник. - Нельзя пить в этом вагоне, я ведь вас предупреждал, - сказал он. - Нельзя, сэр. В таких вагонах не пьют. - И тут проводник увидал третьего военного. Он торопливо наклонился к нему и подозрительно глянул на Гиллигена и Лоу: - Что вам от него нужно? - Просто подобрал его там, он, видно, иностранец, заблудился. Послушай, Эрнест... - Заблудился? Ничего он не заблудился. Он из Джорджии. Я за ним, присматриваю. Кэп, - обратился он к офицеру, - вам эти люди не мешают? Гиллиген и Лоу переглянулись. - Черт, а я решил, что он иностранец, - шепнул Гиллиген. Офицер поднял глаза на испуганного проводника. - Нет, - сказал он медленно, - не мешают. - Как вы хотите - остаться тут с ними или, может, проводить вас на ваше место? - Оставь его с нами, - сказал Гиллигеа - Ему выпить хочется. - Да нельзя ему пить. Он больной. - Лейтенант, - оказал Гиллиген, - хотите выпить? - Да, хочу выпить. Да. - Но ему нельзя виски, сэр. - Немножко можно. Я сам за ним присмотрю. А теперь дай-ка нам стаканы. Неужели тебе трудно? Проводник снова начал: - Но ему же нельзя... - Слушайте, лейтенант, - прервал его Гиллиген, - заставьте вашего приятеля выдать нам стаканы - пить не из чего! - Стаканы? - Ну да! Не желает принести стаканы. - Прикажете принести стаканы, нэп? - Да, принесите нам стаканы, пожалуйста! - Слушаю, кэп. - Проводник пошел и вернулся. - Присмотрите за ним, ладно? - сказал он Гиллигену. - Конечно, конечно! Проводник ушел. Гиллиген с завистью взглянул на своего гостя. - Да, видно, надо родиться в Джорджии, чтоб тебя обслуживали на этом проклятом поезде. Я ему деньги давал - и то не помогло. Знаешь, генерал, - обратился он к Лоу, - пусть лейтенант едет в нашем купе, ладно? Еще пригодится. - Ладно, - согласился Лоу. - Скажите, сэр, на каких самолетах вы летали? - Брось ты глупости, - прервал его Гиллиген. - Оставь его в покое. Он разорил Францию," теперь ему нужен отдых. Верно, лейтенант? Из-под изрубцованного, изуродованного лба офицер смотрел на него недоуменными, добрыми глазами, но тут появился проводник со стаканами и бутылкой джинджер-эля. Он принес подушку, осторожно подсунул ее под голову офицеру, вытащил еще две подушки для остальных и с беспощадной добротой заставил их сесть поудобнее. Он действовал ловко и настойчиво, как непреклонная судьба, охватывая всех своей заботой. Гиллигену с непривычки стало неловко. - Эй, легче на поворотах, Джордж, не лапай меня, я сам! Мне бы эту бутылочку полапать, понял? Не обращая внимания, проводник спросил: - Вам удобно, кэп? - Да. Удобно. Спасибо, - ответил офицер. Потом добавил: - Принеси и себе стакан. Выпей. Гиллиген открыл бутылку, наполнил стаканы. Приторно и остро запахло имбирем. - Вперед, солдаты! Офицер взял стакан левой рукой, и тут Лоу увидел, что правая у него скрюченная, сухая. - Ваше здоровье, - сказал офицер. - Опрокинем! - сказал курсант Лоу. Офицер смотрел на него, не притрагиваясь к стакану. Он смотрел на фуражку, лежащую на коленях у Лоу, и напряженное, ищущее выражение глаз сменилось четкой и ясной мыслью, так что Лоу показалось, будто его губы сложились для вопроса. - Так точно, сэр. Курсант! - ответил он признательно и тепло, снова ощутив молодую, чистую гордость за свое звание. Но напряжение оказалось непосильным для офицера, и его взгляд снова стал недоуменным и рассеянным. Гиллиген поднял стакан, прищурился. - Выпьем за мир, - сказал он. - Трудно будет только первые сто лет. Подошел проводник со своим стаканом. - Лишний нос в корыте, - пожаловался Гиллиген, наливая ему. Негр взбил и поправил подушку под головой у офицера. - Извините меня, кэп, может, вам принести что-нибудь от головной боли? - Нет, нет. Спасибо. Не надо. - Но вы больны, сэр. Не пейте лишнего. - Лишнего? Не буду. - Он не будет, - подтвердил Гиллиген. - Мы за ним последим. -- Разрешите опустить штору? Вам свет в глаза не мешает? -- Мне свет не мешает. Идите. Позову, если понадобится. Инстинктом, присущим его расе, негр понимал, что его заботливость уже становится навязчивой, но снова попытался помочь: -- Наверно, вы забыли телеграфировать домой, чтобы вас встретили? Вы бы позволили мне послать им телеграмму? Пока вы здесь -- я за вами присмотрю, а потом кто о вас позаботится? -- Ничего. Все в порядке. Пока я здесь -- вы за мной присмотрите. Потом сам оправлюсь. -- Хорошо. Но все-таки придется доложить вашему батюшке, как вы себя ведете. Надо бы поосторожнее, кэп. - Он обернулся к Гиллигену и Лоу: - Позовите меня, джентльмены, если ему станет дурно. - Уходите! Сам позову. Если станет плохо. Гиллиген с восхищением посмотрел вслед уходящему проводнику. - Как вам это удалось, лейтенант? Но офицер только перевел на них растерянный взгляд. Он допил виски, и пока Гиллиген наливал стаканы, курсант Лоу, привязавшийся, словно щенок, повторил: - Скажите, сэр, на каких машинах вы летали? Офицер посмотрел на Лоу приветливо, но ничего не ответил, и Гиллиген сказал: - Молчи. Оставь его в покое. Не видишь, что ли, - он сам не помнит? А ты бы помнил, с этаким шрамом? Хватит про войну. Верно, лейтенант? - Не знаю. Лучше выпить еще. - Ясно, лучше. Не горюй, генерал. Он тебя не хочет обидеть. Просто ему надо выкинуть все это из головы. У всех у нас свои страшные воспоминания о войне. Я, например, проиграл восемьдесят девять долларов в карты, ну, и, конечно, то, что, по словам этого писателя итальяшки, самое твое сокровенное, тоже потеряно три Четтер-Терри. Так что выпьем виски, друзья. - Ваше здоровье, - снова проговорил офицер. - Как это, Шато-Тьерри? - спросил Лоу, по-детски огорченный тем, что им пренебрег человек, к которому судьба была благосклоннее, чем к нему. - Ты про Четтер-Терри? - Я - про то место, где ты, во всяком случае, не был. - Я там мысленно был, душенька моя. А это куда важнее. - А ты там и не мог быть. Такого места вообще нет на свете. - Черта лысого - нет! Спроси-ка лейтенанта, он скажет. Как, по-вашему, лейтенант? Но тот уже уснул. Они посмотрели на его лицо, молодое и вместе с тем бесконечно старое под чудовищным шрамом. Даже Гиллиген перестал паясничать. - Господи, нутро переворачивается, верно? По-твоему, он знает, какой у него вид? Что скажут родные, когда его увидят, как ты думаешь? Или его девушка - если она у него есть. Уверен, что есть. Штат Нью-Йорк пролетал мимо: по часам наступил полдень, но серое безнадежное небо не изменилось. Гиллиген сказал: - Если у него есть девушка, знаешь, что она скажет? И курсант Лоу, знавший, что такое безнадежность и неудавшаяся попытка, сказал: - Ну, что? Нью-Йорк прошел, лейтенант Мэгон спал под своей военной броней. "А я бы спал, - думал курсант Лоу, - если б у меня были крылья; летные сапоги, разве я бы спал?". Плавный изгиб серебряных крыльев шел книзу, к ленточке над карманом, над сердцем (наверно, там сердце). Лоу разобрал зубцы короны, три буквы, и его взгляд поднялся на изуродованное лицо. - Ну, что? - повторил он. - Изменит она ему, вот что. - Брось! Никогда в жизни не изменит. - Нет, изменит. Ты женщин не знаешь. Пройдет первое время, и появится какой-нибудь тип, что сидел дома и делал деньги; или парень, из тех, кто носил начищенные башмаки, а сам и не показывался там, где его могло бы пришибить, не то, что мы с тобой. Проводник подошел, наклонился над спящим. - Ему дурно не было? - шепотом спросил он. Они успокоили его, негр поправил спящему подушку. - Вы, джентльмены, покараульте его и обязательно кликните меня, ежели ему что понадобится. Он человек больной. Гиллиген и Лоу посмотрели на офицера, согласились с негром, и тот опустил штору. - Принести еще джинджер-эля? - Да, - сказал Гиллиген тоже шепотом, и негр вышел. Оба сидели, связанные молчаливой дружбой, дружбой тех, чья жизнь оказалась бесцельной по неожиданному