битых в дно, чтобы коровы не переходили реку вброд. Да, вот что было особенно больно: вопрос, должна ли женщина поведать любимому историю своей жизни, был для нее тяжким крестом, а у других вызывал смех. Казалось, люди смеются над мученичеством. - Тэсси! - раздалось за ее спиной, и Клэр, перепрыгнув через канаву, остановился подле нее. - Ты моя невеста, правда? - Нет, нет, я не могу! Ради вас, мистер Клэр, ради вас я говорю "нет"!. - Тэсс! - И все-таки - нет! - повторила она. Не ожидая ответа, он обнял было ее за талию, просунув руку под косу. (По воскресеньям девушки помоложе, в том числе и Тэсс, завтракали, не заколов кос, а потом, отправляясь в церковь, сооружали высокую прическу, которая в будние дни помешала бы доить коров.) Скажи она "да", он поцеловал бы ее - несомненно, таково было его намерение, - но ее решительный отказ заставил заговорить его чуткую совесть. Жизнь под одной кровлей и неизбежные встречи ставили ее как женщину в столь невыгодное положение, что он считал нечестным воздействовать на нее ласками, к которым не постеснялся бы прибегнуть, имей она возможность не встречаться с ним. Он не поцеловал ее и снял руку с ее талии. Это все и решило. У Тэсс хватило сил отказать ему только благодаря рассказу мистера Крика о вдове; еще секунда - и ее сопротивление было бы сломлено. Но Энджел не сказал больше ни слова. Он ушел, и на лице его застыло выражение растерянности. Встречались они ежедневно, но, быть может, реже, чем прежде. Так пролетели еще две-три недели. Был конец сентября. Тэсс по глазам Клэра угадывала, что он решился повторить свою просьбу. Теперь он изменил свою тактику, словно убедившись в том, что отказ ее объясняется в конце концов лишь смущением и молодостью, - она испугана его предложением. Ее порывистые, уклончивые ответы, когда заходила об этом речь, подтверждали его догадку, и он повел другую игру: был очень неясен, но не прикасался к ней, ограничиваясь словами. Клэр настойчиво добивался ее согласия и голос его звучал, как журчание молока; он ухаживал за ней, когда она доила коров, снимала сливки, сбивала масло, делала сыры, ходила на птичник или к поросившимся свиньям, - ни за одной доильщицей никогда так не ухаживали. Тэсс знала, что силы ей изменят. Религиозное представление о какой-то моральной законности первого союза и добросовестное желание быть искренней не могли ее поддержать. Слишком горячо она его любила и видела в нем божество; хотя она была простой, необразованной девушкой, все лучшее в ней страстно жаждало его духовного руководства. Тэсс упорно твердила: "Я не могу быть его женой", но эти слова были пустым звуком. Они лишь доказывали ее неуверенность, ибо сознание своей силы в словах не нуждается. Звук его голоса, повторявшего ей все те же клятвы, переполнял ее радостью и страхом, и, добиваясь его отречения от нее, она больше всего на свете страшилась, что он подчинится. Как и всякий мужчина, держал он себя так, словно готов был любить ее, беречь и охранять, невзирая ни на какие условия, перемены, трудности, разоблачения, - и уныние ее рассеивалось, когда она думала о его любви. Приближалось равноденствие, и хотя погода была ясная, дни стали гораздо короче. По утрам на мызе давно уже работали при свечах, и однажды в четвертом часу утра Клэр возобновил свои мольбы. Еще в ночной рубашке, Тэсс, как всегда, подбежала к его двери, чтобы разбудить его, потом оделась и разбудила остальных, а через десять минут вышла со свечой в руке на площадку лестницы. В то же время Клэр без куртки спустился к ней и загородил дорогу. - Ну-с, мисс кокетка, - повелительно сказал он, - подождите минутку! Две недели прошло с тех пор, как мы с вами говорили, и так продолжаться не может. Вы должны сказать, что у вас на уме, или мне придется оставить этот дом. Сейчас моя дверь была приоткрыта, и я вас увидел. Ради вас я должен уехать. Вы не понимаете... Ну? Скажете ли вы наконец "да"? - Я только что встала, мистер Клэр, и, право же, сейчас еще слишком рано, чтобы меня бранить, - притворилась она обиженной. - Не называйте меня кокеткой, это жестоко и несправедливо. Подождите немного. Пожалуйста, под о дадите! Теперь я подумаю об этом серьезно. Дайте мне пройти! Ее и в самом деле можно было заподозрить в кокетстве, когда, держа в вытянутой руке свечу, она пыталась улыбнуться, хотя говорила серьезно. - Ну так зовите меня Энджелом, а не мистером Клэром. - Энджел... - Скажите: дорогой Энджел. - Но ведь если я так скажу, значит я согласна? - Нет, это значит только, что вы меня любите, даже если и не можете выйти за меня, а вы были столь добры, что давно уже в этом признались. - Ну хорошо... раз вы меня заставляете, я скажу: дорогой Энджел, - прошептала она, не спуская глаз со своей свечи; хотя она была очень взволнована, но на губах ее мелькнула лукавая улыбка. Клэр решил не целовать ее, пока не добьется ее согласия; но Тэсс в рабочем платье, изящно подколотом, с волосами, небрежно закрученными на голове, - причесаться можно было позднее, на досуге, после доения коров, - эта Тэсс заставила его забыть о принятом решении, и он прикоснулся губами к ее щеке. Она быстро сбежала по лестнице, не оглянувшись и не сказав ни слова. Три другие девушки были уже внизу, и разговор не возобновился. При тусклом, желтом свете свечей, сливавшемся с первыми холодными лучами зари, они, за исключением Мэриэн, посмотрели на парочку грустно и подозрительно. Когда сняты были сливки - теперь на эту работу уходило мало времени, так как с приближением осени коровы давали все меньше молока, - Рэтти и остальные работницы вышли из дому. Влюбленные последовали за ними. - Наши переживания так не похожи на ту жизнь, которую ведут они, не правда ли? - задумчиво сказал он ей, посматривая на трех девушек, идущих впереди в холодном бледном свете загорающегося дня. - Разница не так уж велика, - отозвалась она. - Почему вы так думаете? - Почти у всех женщин есть эти... переживания, - запинаясь, выговорила Тэсс новое слово, которое, по-видимому, произвело на нее впечатление. - Вы ведь не все о них знаете. - Что ж мне знать о них? - Каждая... почти каждая... - начала она, - была бы, пожалуй, лучшей женой, чем я. И, быть может, они любят вас так же, как я... почти так же. - О Тэсси! Казалось, это нетерпеливое восклицание обрадовало ее и успокоило, хотя она мужественно решила быть великодушной во зло себе. Так она и поступила, но на вторичную попытку унизить себя у нее не хватило сил. К ним подошел один из приходящих работников, и больше они не возвращались к разговору, который глубоко интересовал обоих. Однако Тэсс знала, что этот день будет решающим. К вечеру домочадцы и работники Крика ушли по обыкновению на луг доить коров, которые паслись далеко от мызы. Коровы давали мало молока, так как приближалось время, когда им предстояло телиться, и многие доильщики, работавшие летом, были отпущены. Работали не спета. Из подойников выливали молоко в высокие металлические бидоны, стоявшие на большой рессорной повозке; выдоенные коровы лениво отходили прочь. Фермер Крик работал вместе с остальными, и его белый халат резко выделялся на фоне свинцового вечернего неба. Вдруг он посмотрел на свои массивные часы. - Э, да сейчас позднее, чем я думал! - воскликнул он. - Нужно поторопиться, чтобы не опоздать на станцию. Сегодня мы не успеем вернуться домой и соединить эти бидоны с остальными. Придется ехать прямо отсюда. Кто повезет молоко? Мистер Клэр предложил свои услуги, хотя это и не входило в его обязанности, и попросил Тэсс его сопровождать. Хотя небо было затянуто облаками, для конца сентября вечер был душный и теплый, и Тэсс вышла на луг без верхней кофточки, в чепце и в платье с короткими рукавами. Разумеется, этот костюм не подходил для поездки. Она бросила взгляд на свое легкое платье, но Клэр мягко настаивал. Попросив фермера отнести домой скамеечку и подойник, она согласилась и уселась рядом с Клэром в повозку. 30 В надвигающихся сумерках они ехали по ровной дороге, пересекавшей растянувшиеся на много миль луга, за которыми вставали темные крутые склоны Эгдон-Хита. На вершине виднелись купы елей, и зазубренные их верхушки напоминали зубчатые башни, увенчивающие черный заколдованный замок. Близость друг к другу поглотила все мысли и чувства Клэра и Тэсс; долго не нарушали они молчания, и в тишине слышался лишь плеск молока в высоких бидонах. Проселок, которым они ехали, был таким уединенным, что никто никогда не срывал здесь орехов с ветвей, и, созревая, они падали на землю, а ягоды ежевики висели тяжелыми гроздьями. Энджел кнутом притягивал к себе ветки, срывал ягоды и подавал их Тэсс. Вскоре хмурое небо послало первых предвестников ненастья - упали тяжелые капли дождя и духота сменилась порывами ветра, игравшего волосами путников. Речки и пруды уже не отливали ртутным блеском; широкая зеркальная гладь превратилась в тусклую свинцовую пелену, казавшуюся шероховатой. Но Тэсс оставалась задумчивой; дождь бил ее по лицу, и румянец на загорелых щеках стал ярче. Как всегда, волосы ее растрепались, так как она доила коров, прижимаясь головой к их животу; из-под оборок коленкорового чепчика выбились прядки, и, смоченные дождем, они напоминали липкие водоросли. - Пожалуй, лучше было мне не ехать, - прошептала она, посматривая на небо. - Мне очень неприятно, что вы оказались под дождем, - сказал он, - но как я рад, что вы со мною. Далекий Эгдон скрылся за дождевой сеткой. Стемнело, и можно было ехать только шагом, так как дорога то и дело пересекалась шлагбаумами. Стало прохладно. - Боюсь, как бы вы не простудились - ведь руки и шея у вас открыты, - сказал он. - Придвиньтесь ближе ко мне, и дождик до вас не доберется. Я бы еще больше беспокоился, если бы не надеялся, что дождь будет мне союзником. Она незаметно придвинулась ближе, и он набросил на нее и на себя большой кусок парусины, которым иногда прикрывали от солнца бидоны с молоком. Так как у Клэра руки были заняты, то Тэсс придерживала парусину, чтобы она не соскользнула. - Ну, все в порядке... Нет, не совсем: дождь стекает мне на шею, а вам, должно быть, приходится еще хуже. Вот теперь хорошо. Тэсс, руки у вас - как влажный мрамор. Вытрите их парусиной. Теперь дождь вам не страшен, если будете сидеть смирно. Ну, дорогая, что же вы мне ответите на мой вопрос? Я долго ждал. В ответ он услышал только хлюпанье копыт по грязи да плеск молока в бидонах, стоявших за его спиной. - Вы помните, что вы мне сказали? - Помню, - отозвалась она. - Вы мне ответите раньше, чем мы вернемся домой? - Постараюсь. Больше он не настаивал. Вдали показались развалины господского дома времен Карла I, четко вырисовывались на фоне неба, а потом остались позади. - Вот это интересное место, - начал он, желая развлечь ее. - Одно из многих поместий, принадлежавших древнему нормандскому роду, который некогда пользовался огромным влиянием в этой части страны, - роду д'Эрбервиллей. Я всегда о них вспоминаю, проезжая мимо их бывших владений. Есть что-то грустное в вымирании древнего знаменитого рода, даже если представители этого рода прославились как жестокие и властные феодалы. - Да, - сказала Тэсс. В темноте они медленно подвигались вперед, и вдали замаячил слабый свет - там, где днем на темно-зеленом фоне появлялась белая полоска дыма, - знак, свидетельствующий о том, что между уединенным их мирком и современной жизнью устанавливается время от времени связь. Раза три-четыре в день современная жизнь вытягивала белое свое щупальце, прикасалась к здешнему мирку, а затем щупальце быстро втягивалось, словно прикоснулось к чему-то чуждому. Слабый свет исходил от закоптелой лампы на маленькой железнодорожной станции - от жалкой земной звезды, которая, впрочем, имела в некотором смысле больше значения для обитателей мызы Тэлботейс и всего человечества, чем небесные светила, хотя далеко ей было до них. Повозку начали разгружать, а Тэсс спряталась от дождя под ближайшим деревом. Послышалось шипение паровоза, по мокрым рельсам поезд почти бесшумно подошел к станции, и бидоны с молоком были быстро погружены на товарную платформу. Фонари локомотива на секунду осветили Тэсс Дарбейфилд, неподвижно стоявшую под огромным остролистом. Ни одно существо не могло быть более чуждо этим сверкающим рычагам и колесам, чем Тэсс - наивная девушка с полными обнаженными руками, с мокрыми от дождя волосами и лицом; на ней было ситцевое, отнюдь не модное платье, коленкоровый чепчик сдвинулся на лоб; она напоминала ласкового, отдыхающего леопарда. Снова она уселась возле своего возлюбленного, с той молчаливой покорностью, какая иногда свойственна страстным натурам. Завернувшись с головой в парусину, они снова окунулись в глубокий мрак ночи. Тэсс была очень впечатлительна, и промелькнувшая перед ней вихрем картина технического прогресса заставила ее глубоко задуматься. - Завтра утром лондонцы будут пить за завтраком это молоко, правда? - спросила она. - Незнакомые люди, которых мы никогда не видели. - Да, должно быть, будут пить. Но не в том виде, в каком мы его посылаем. Нужно его разбавить, чтобы оно не ударило им в голову. - Знатные мужчины и женщины, послы и центурионы, дамы, торговки и дети, никогда не видевшие ни одной коровы. - Да, пожалуй, особенно центурионы. - Люди, которые понятия о нас не имеют и не знают, откуда явилось это молоко; им и в голову не придет, что сегодня, под дождем, мы проехали много миль по лугам, чтобы доставить его вовремя. - Это путешествие мы совершили не только ради почтенных лондонцев, мы и себя не забыли - нам нужно поговорить о животрепещущем деле; и я уверен, что сегодня мы покончим с ним, дорогая Тэсс. Выслушайте меня: ведь вы мне уже принадлежите - я говорю о вашем сердце. Не правда ли? - Вы это знаете не хуже, чем я. Да, да! - Но если ваше сердце принадлежит мне, то почему же вы мне отказываете в своей руке? - Я думала только о вас... Я хотела спросить... Я должна вам кое-что сказать... - Ну представьте себе, что вы это делаете только ради моего счастья и благополучия. - О, если бы это было так... Но моя прежняя жизнь - до того, как я поселилась тут... я хочу... - Да, для моего счастья и благополучия. Если я арендую большую ферму в Англии или в колониях, вы будете незаменимой женой для меня, лучшей, чем любая девица из самого знатного рода. Тэсси, милая, пожалуйста, перестаньте думать о том, что вы станете мне поперек дороги. - Но моя жизнь... Я хочу, чтобы вы ее знали. Вы должны выслушать, тогда вы меня будете меньше любить. - Расскажите, если хотите, дорогая. Расскажите вашу чудесную жизнь. Ну-с, родилась я там-то, в таком-то году... - Я родилась в Марлоте, - начала она, цепляясь за его слова, сказанные шутливым тоном. - Там я и выросла, училась в школе, но шестого класса не закончила. Говорят, я была очень способной и могла сделаться хорошей учительницей. И решено было, что я буду учительницей. Но моей семье жилось тяжело; мой отец не очень-то любил трудиться и к тому же выпивал. - Да, да! Бедное дитя! Старая история! - Он крепче прижал ее к себе. - А потом... я должна вам рассказать... Это очень необычно... это касается меня... я... я... была... Голос Тэсс прервался. - Да, милая, не волнуйтесь. - Я... я не Дарбейфилд, а д'Эрбервилль... из того самого рода д'Эрбервиллей, владевших старым замком, мимо которого мы проехали. И мы все обеднели. - Д'Эрбервилль! Вот как! Это и смущало вас, дорогая моя? - Да, - чуть слышно проговорила она. - Но почему же я буду меньше любить вас теперь? - Хозяин говорил, что вы ненавидите старинные роды. Он расхохотался. - Ну что ж, в этом есть доля правды. Мне противно, что аристократы превыше всего ставят чистоту крови. Я считаю, что уважать мы должны лишь духовные качества - ум и добродетель, а отнюдь не благородное происхождение. Но эта новость меня заинтересовала; вы не можете себе представить, как я заинтересован. А разве вас не занимает, что вы происходите из такого знатного рода? - Нет. Мне это казалось печальным... в особенности с тех пор, как я сюда приехала и узнала, что эти холмы и поля когда-то принадлежали предкам моего отца. Но другие холмы и поля принадлежали предкам Рэтти и, быть может, Мэриэн, так что я ничего особенного в этом не вижу. - Да, удивительно, как много людей, обрабатывающих теперь землю, некогда владело ею! Не понимаю, почему не воспользуются этим представители некоторых политических школ! Но они, по-видимому, не знают... Странно, что я не заметил сходства вашей фамилии с фамилией д'Эрбервилль, не уловил искажения, бросающегося в глаза. Так вот она, страшная тайна! Тэсс промолчала. В последнюю секунду мужество ей изменило: она боялась, как бы не упрекнул он ее за то, что она не сказала ему обо всем раньше. И инстинкт самосохранения оказался сильнее ее чистосердечия. - Конечно, - продолжал ничего не подозревающий Клэр, - я был бы рад, если бы вы происходили из среды многострадального, немого и безвестного простого народа, а не от этих корыстолюбцев, которые составляют меньшинство и могущества достигли в ущерб остальным. Но меня испортила любовь к вам, Тэсс, - добавил он со смехом, - и сделала своекорыстным. Узнав о вашем происхождении, я радуюсь за вас. Общество состоит из неисправимых снобов, и теперь - благодаря вашим предкам - с большой охотой примет вас как мою жену, тем более что я намерен заняться вашим образованием и сделать вас начитанной женщиной. Да и моя мать, бедняжка, будет лучшего мнения о вас, Тэсс. С этого дня вы должны правильно произносить свою фамилию - д'Эрбервилль. - Прежняя мне больше нравится. - Но вы должны, дорогая! Ведь десятки выскочек-миллионеров ухватились бы за такую фамилию. Кстати, один из них завладел этим именем... Где я о нем слыхал? Кажется, в окрестностях Заповедника. Ну конечно, это тот самый человек, который повздорил с моим отцом, - я вам о нем рассказывал. Какое странное совпадение! - Энджел, я не хочу носить эту фамилию! Быть может, она приносит несчастье! Тэсс была взволнована. - Вот вы и попались, госпожа Тереза д'Эрбервилль! Возьмите мою фамилию, и вы избавитесь от своей! Тайна открыта, и теперь у вас нет оснований мне отказывать. - Если в самом деле вы будете счастливы, женившись на мне, и если чувствуете, что вы очень-очень хотите сделать меня своей женой... - Конечно, дорогая! - Если только вы меня любите так сильно, что не можете без меня жить (какой бы я ни была дурной), то, пожалуй, я должна согласиться. - Ты согласишься - да нет, ты уже согласилась! Ты будешь моей до конца жизни! Он крепко обнял ее и поцеловал. - Да. Не успела она выговорить это слово, как разрыдалась без слез, - казалось, сердце ее не выдержит. Тэсс отнюдь не была истеричкой, и Клэр был изумлен. - О чем ты плачешь, любимая? - Не могу сказать... не знаю... я так рада, что я ваша и могу дать вам счастье. - Но это не очень-то похоже на радость, моя Тэсси! - Я... плачу потому, что не сдержала клятвы! Я говорила, что никогда не выйду замуж. - Но если ты меня любишь, значит, ты хочешь, чтобы я был твоим мужем. - Да, да, да! Но... ах, зачем только я родилась на свет! - Милая моя Тэсс, если бы я не знал, что ты очень взволнована и очень неопытна, это восклицание показалось бы мне не особенно лестным. Как можешь ты так говорить, если действительно меня любишь? Любишь ли ты меня? Хотел бы я, чтобы ты это как-нибудь доказала. - Какие вам еще нужны доказательства? - воскликнула она в порыве бесконечной неясности. - Быть может, вот это? Она обвила рукой его шею, и Клэр впервые узнал, как целует страстная женщина человека, которого любит всей душой. - Ну вот... теперь ты веришь? - спросила она, краснея и вытирая глаза. - Да. И, в сущности, я никогда не сомневался... никогда! Они ехали во мраке, сжавшись в один комок под парусиной, и лошадь брела как ей вздумается, а дождь хлестал по ним. Тэсс согласилась. Она могла бы согласиться с самого начала. "Жажда радости", которой проникнуто все живое, эта великая сила, влекущая человечество по своему произволу, как влечет поток беспомощные водоросли, не могла быть подавлена туманными размышлениями об общественных предрассудках. - Я должна написать матери, - сказала Тэсс. - Ты ничего против этого не имеешь? - Конечно, ничего, дорогое дитя! Тэсс, ты еще ребенок, если не понимаешь, что как раз теперь-то и нужно написать твоей матери, и я поступил бы дурно, если бы стал возражать. Где она живет? - Там же, в Марлоте. В конце Блекмурской долины. - Так, значит, я тебя действительно видел раньше... - Да, когда мы плясали на лугу, но ты не хотел со мной танцевать. О, я надеюсь, что это не было дурным предзнаменованием! 31 На следующий же день Тэсс послала очень трогательное письмо своей матери, а в конце недели получен был ответ, написанный нетвердым старомодным почерком Джоан Дарбейфилд. "Дорогая Тэсс, пишу тебе эти несколько строк в надежде, что они застанут тебя в добром здоровье; и я тоже, слава богу, здорова. Дорогая Тэсс, мы все рады были узнать, что ты скоро выйдешь замуж. Но на твой вопрос, Тэсс, я тебе отвечу между нами, по секрету, но очень твердо: не говори ему ни в коем случае о своей прошлой беде. Я не все рассказывала твоему отцу - очень уж он гордился, что был из почтенной семьи, а может быть, и нареченный твой такой же. Многие женщины - и даже самые благородные - попадали в свое время в беду, и если они об этом не трубят, то незачем и тебе трубить. Ни одна девушка не была бы такой дурой, тем более что это случилось давным-давно и ты тут ни при чем. Я тебе то же самое отвечу, хотя бы ты меня пятьдесят раз спрашивала. И вот что ты еще должна помнить: я всегда знала, что ты ребенок и по простоте своей готова выболтать все, что есть у тебя на душе, - и вот, заботясь о том, чтобы тебе было лучше, я взяла с тебя слово молчать об этом; и ты, уходя из дому, торжественно дала мне обещание. О твоем вопросе и твоей свадьбе я отцу не говорила, потому что он человек простой и сейчас же обо всем разболтает. Дорогая Тэсс, бодрись, а мы пришлем тебе на свадьбу бочку сидру, потому что в тех краях сидра мало и он слабый и кислый. Писать больше не о чем, передай наш привет своему жениху. Любящая тебя мать - Дж.Дарбейфилд". - Ах, мама, мама! - вздохнула Тэсс. Она понимала, как мало затрагивают самые печальные события эластичный ум миссис Дарбейфилд. Мать смотрела на жизнь иначе, чем Тэсс. Трагическое событие, воспоминание о котором преследовало Тэсс, было для ее матери лишь случайным эпизодом. Но, быть может, мать, какими бы доводами она ни руководствовалась, указывает правильный путь? Казалось, молчание обеспечивало счастье ее возлюбленного, - значит, нужно молчать. Получив приказ от единственного в мире человека, который имел хоть какое-то право контролировать ее поступки, Тэсс начала успокаиваться. С нее сняли ответственность, и впервые за много недель у нее стало легче на душе. Согласие свое она дала в начале осени, а в октябре осень вступила в свои права, и все это время Тэсс жила в приподнятом душевном состоянии, которое граничило с экстазом и было ей еще неведомо. В любви ее к Клэру вряд ли был даже намек на что-нибудь земное. Она всецело ему доверяла, и для нее он был совершенством, знал все, что должен знать воспитатель, философ и друг. Каждая линия его фигуры казалась ей воплощением мужской красоты, его душа была для нее душой святого, а ум - умом пророка. Умудренная любовью к нему, она держала себя с достоинством и словно носила корону. Сознание, что он ее любит, заставляло ее благоговеть перед ним. Иногда он ловил преданный взгляд ее больших глаз, казавшихся-бездонными, - она смотрела на него так, словно он был существом бессмертным. Мысль о прошлом она отогнала, растоптала прошлое, как топчут уголек, тлеющий и опасный, и отбросила. Она не знала, что мужчина в своей любви к женщине может быть столь бескорыстен и рыцарски предан. В этом отношении Энджел Клэр был не таков, каким она его себе представляла, далеко не таков, - но действительно духовная сторона одерживала в нем верх над животной; он умел владеть собой и никогда не бывал груб. Отнюдь не холодный по природе, он был скорее чувствительным, чем пылким, более походил на Шелли, чем на Байрона; мог любить до безумия, но его любовь была духовной, платонической, она помогала ему ревниво оберегать возлюбленную от самого себя. Это изумляло и чаровало Тэсс, ибо ее столь малый опыт в этой области был печален. Ожесточение против всего мужского пола перешло в безмерное восхищение Клэром. Они открыто искали общества друг друга; чистосердечная и доверчивая, она не скрывала своего желания быть с ним. Чутье подсказывало ей, что уловки, свойственные женщинам и привлекающие мужчин, могут оттолкнуть столь безупречного человека, после того как она призналась ему в любви, - ибо уловки по природе своей искусственны. По деревенскому обычаю обрученные могут, не стесняясь, проводить время вместе, и Тэсс это казалось совершенно естественным, ибо других обычаев она не знала, однако Клэр находил такую свободу несколько преждевременной, пока не убедился, как просто относится к этому Тэсс и все остальные обитатели мызы. В эти ясные октябрьские дни они бродили вдвоем среди лугов по тропинкам, тянувшимся вдоль журчавших ручьев, и по деревянным мостикам переходили с одного берега на другой. До слуха их всегда доносилось журчание воды у какой-нибудь плотины - аккомпанемент их тихим разговорам, а лучи солнца, почти горизонтальные, как сами луга, словно одевали все кругом сверкающей пыльцой. Они видели голубоватую дымку в тени деревьев и изгородей, когда вокруг все было залито солнечным светом. Солнце стояло над землей так низко, а местность была такая ровная, что тени Клэра и Тэсс тянулись вперед на четверть мили, словно два Длинных пальца, указывающих вдаль - туда, где холмы замыкали зеленую долину. В лугах повсюду работали люди; в эту пору года прочищались канавы для зимнего орошения, укреплялись их берега, осыпавшиеся под копытами скота. Жирный чернозем на лопатах, черный как смола, был принесен сюда рекой в ту пору, когда вся долина была ее руслом, и он даровал исключительное плодородие лугам. Недаром тучнели пасущиеся здесь стада. Не стесняясь рабочих, Клэр смело обнимал ее за талию, словно привык ухаживать на виду у всех, хотя в действительности смущался не меньше, чем Тэсс, которая с полуоткрытым ртом, украдкой, как насторожившийся зверек, посматривала на рабочих. - Тебе не стыдно гулять со мной на виду у всех, как со своей невестой? - радостно говорила она. - Конечно, нет. - Но если твои родные в Эмминстере узнают, что ты прогуливаешься вот так со мной, простой доильщицей? - Самой очаровательной из всех доильщиц! - Как бы они не сочли это оскорблением их достоинства. - Дорогая моя, д'Эрбервилль не может нанести оскорбление достоинству какого-то Клэра. Твоя фамилия - наша козырная карта, и для большего эффекта я ее открою, когда мы повенчаемся и получим от священника Трингхэма доказательства твоего происхождения. А кроме того, мое будущее нисколько не касается моей семьи и ни малейшего отношения к ней не имеет. Мы уедем из этого графства, а быть может, и из Англии - не все ли равно, как будут относиться к нам здесь? Тебе хочется уехать? Она могла, ответить только коротеньким "да" - так глубоко взволновала ее мысль о том, что она уедет с ним в широкий мир - уедет, как самый близкий и родной ему человек. Казалось, она слышала свои чувства, как слышат журчание волн, и слезы подступили к горлу. Тэсс взяла Клэра за руку, и они пошли к реке - туда, где под мостом отражалось в воде солнце и металлический блеск слепил глаза, хотя само светило было заслонено мостом. Здесь они залюбовались видом, и попрятавшиеся зверьки и птички высунули свои головки, но тотчас же скрылись, убедившись, что страшные люди не прошли, а просто остановились. Но они медлили на берегу, пока не сомкнулся вокруг них туман, который рано поднимается над рекой в осеннюю пору, и хрустальные капли не осели на ресницах Тэсс, на волосах и бровях Клэра. По воскресеньям они гуляли позднее, в сумерках. Кое-кто из обитателей мызы, возвращаясь домой в первый воскресный вечер после их помолвки, слышал восторженные речи Тэсс, и хотя слов нельзя было разобрать, замечал, как ее голос прерывался от волнения, когда она шла, опираясь на его руку, и чувствовал, каким счастьем исполнено ее молчание и ее смех, в котором словно изливалась ее душа, - смех женщины, идущей рядом с любимым человеком, который избрал ее среди всех других женщин; ничто в мире не сравнится с этим смехом. И обитатели мызы дивились легкости ее походки: она скользила словно птица, взлетающая ввысь. Любовь к нему была теперь дыханием Тэсс, ее жизнью; эта любовь окутывала ее как фотосфера; в ее сиянии Тэсс забывала былые горести, и мрачные призраки, настойчиво пытавшиеся завладеть ею - сомнение, страх, уныние, беспокойство, стыд, - отступали от нее. Она знала, что за пределами светлого круга они подстерегают ее, словно волки, но теперь у нее была власть удерживать их, голодных, в повиновении. Душа забывала, но рассудок помнил. Тэсс шла озаренная светом, но знала, что за ее спиной всегда стоят эти темные призраки. И каждый день они либо немного отступали, либо приближались. Однажды вечером все обитатели мызы ушли, а Тэсс и Клэр должны были остаться сторожить дом. Разговаривая с Клэром, она задумчиво взглянула на него - он смотрел на нее с восхищением. - Я недостойна тебя! Нет, недостойна! - воскликнула она, вскакивая с низкой скамеечки. Казалось, ее пугали и его преклонение и собственная ее радость. Клэр, считая причиной ее волнения то, что на самом деле составляло лишь малую часть этой причины, сказал: - Тэсс, дорогая, мне неприятно, когда ты так говоришь. Достоинство человека заключается не в умении щегольнуть внешним лоском, которого требуют жалкие условности, принятые в обществе, а в правдивости, честности, справедливости, чистоте и добром имени - как у тебя, моя Тэсс! Она старалась подавить рыдания. Как часто сердце ее ныло, когда в церкви перечислялись эти добродетели, и как странно, что именно теперь вздумал он о них вспомнить! - Почему ты не остался и не полюбил меня, когда я... когда я жила с братьями и сестрами... и мне было шестнадцать лет, а ты танцевал на лугу? Почему ты меня не полюбил, почему? - бормотала она, заламывая руки. Энджел стал ее утешать и успокаивать, думая - и не без основания - о том, какая она нервная и как бережно должен он к ней относиться, когда счастье ее будет всецело зависеть от него. - Да, почему я не остался? - повторил он. - Я тоже об этом думаю. О, если бы я знал! Но почему ты так горько сожалеешь... стоит ли так огорчаться? По-женски скрытная, она схитрила: - Твое сердце принадлежало бы мне уже четыре года, и я бы не потеряла этих лет. Была бы счастлива гораздо дольше! Так могла бы терзать себя зрелая женщина с темным прошлым, сотканным из интриг, а не простодушная двадцатилетняя девушка, которая в годы ранней юности попала, словно птица, в силки. Чтобы успокоиться, она встала со своего маленького табурета и вышла из комнаты, опрокинув его подолом юбки. Клэр остался сидеть у очага, в котором весело трещали сырые ясеневые сучья, и на концах их пузырился сок. Тэсс вернулась успокоенная. - Не кажется ли тебе, Тэсс, что ты чуточку своенравна и порывиста? - добродушно сказал он, положив для нее подушку на табурет и усаживаясь подле, на скамью. - Я хотел кое о чем тебя спросить, а ты вдруг убежала. - Да, пожалуй, я своенравна, - прошептала, она. Потом подошла и положила руки ему на плечи. - Нет, Энджел, право же, я нисколько не своенравна - то есть это у меня не в характере. И, словно желая убедить его, она села рядом с ним на скамью и положила голову ему на плечо. - О чем ты хотел меня спросить? Я на все отвечу, - продолжала она покорно. - Тэсс, ты меня любишь и согласилась быть моей женой, а отсюда вытекает вопрос: когда день нашей свадьбы? - Мне нравится жить так, как теперь. - Но в начале нового года или немного позднее я должен подумать о том, чтобы начать свое собственное дело. И раньше, чем меня поглотят новые заботы, я хотел бы получить твое согласие. - Но если рассуждать практически, не лучше ли будет нам повенчаться после этого? - робко возразила она. - Хотя я даже подумать не могу, что ты уедешь и оставишь меня здесь! - Ну конечно! И это было бы гораздо хуже. Мне нужна твоя помощь, когда я буду устраиваться на новом месте. Ну, так когда же свадьба? Через две недели? - Нет, - сказала она серьезно. - Мне о многом надо подумать. - Но... Он ласково привлек ее к себе. Теперь, когда недалек был день свадьбы, ей стало страшно. Но не успели они обсудить этот вопрос, как из-за спинки скамьи вышли фермер Крик, миссис Крик и две работницы. Тэсс отскочила от Клэра, словно резиновый мяч; лицо ее раскраснелось, глаза заблестели. - Я знала, что так оно и будет, если я сяду рядом с ним! - воскликнула она с досадой. - Так я и знала, что они войдут и поймают нас! Но, право же, я не сидела у него на коленях, хотя и могло показаться, будто сидела. - Ну, если бы нам ничего не сказали, мы бы и не заметили при таком свете, как вы тут сидите, - отозвался фермер и повернулся к жене с видом человека, ничего не смыслящего в любовных делах. - Никогда не следует гадать о том, что думают другие люди, когда они ничего не думают. Да я бы и не приметил, где она там сидит, если бы она сама не сказала. - Мы скоро поженимся, - проговорил Клэр с напускным спокойствием. - А, вот оно что! От души рад это слышать, сэр. Я давно уже подумывал, что так оно и случится. Она слишком хороша для доильщицы, я это сказал, как только ее увидел. Находка для всякого мужчины и чудесная жена для джентльмена-фермера; с такой помощницей вам никакого управляющего не нужно. Между тем Тэсс скрылась. Смутили ее не столько грубые похвалы Крика, сколько взгляды вошедших с ним девушек. После ужина, когда она поднялась в спальню, все ее товарки были уже там. Горел свет, девушки в белых рубашках сидели на своих кроватях и, словно мстительные привидения, поджидали Тэсс. Но вскоре она убедилась, что злого чувства к ней они не питают. Ведь они лишились того, чего никогда не имели. Настроение их было скорее задумчивым и созерцательным. - Он на ней женится! - прошептала Рэтти, не спуская глаз с Тэсс. - Как это видно по ее лицу! - Ты и вправду выйдешь за него замуж? - спросила Мэриэн. - Да, - сказала Тэсс. - Когда? - Когда-нибудь. Они подумали, что она хочет уклониться от ответа. - Да... она выходит за него... за джентльмена! - повторила Изз Хюэт. И три девушки, словно зачарованные, одна за другой встали с постели и босиком подошли к Тэсс. Рэтти положила руки ей на плечи, как будто хотела убедиться, что совершившееся чудо не сделало ее подругу бесплотной, Изз и Мэриэн обняли ее за талию, и все три смотрели ей в лицо. - Странно это! Я даже представить себе не могу! - сказала Изз Хюэт. Мэриэн поцеловала Тэсс и после поцелуя прошептала: - Да. - Почему ты ее поцеловала? Из любви к ней или потому, что ее целовали другие губы? - сухо спросила Изз. - Я об этом не подумала, - простодушно ответила Мэриэн. - Я только почувствовала, как это странно... странно, что его женой будет она, а не кто-нибудь другой. Я не о нас говорю - мы-то никогда об этом не думали и только любили его. А все-таки его женой будет она, а не какая-нибудь знатная леди в драгоценных камнях и золоте, в шелку и атласе; она - такая же, как и мы. - Вы не разлюбите меня за это? - тихо спросила Тэсс. Фигуры в белых ночных рубашках молча наклонились к ней, словно в ее глазах искали ответа. - Я не знаю... не знаю, - пробормотала Рэтти Придл. - Я хочу тебя ненавидеть - и не могу. - И я тоже, - как эхо отозвались Изз и Мэриэн. - Я не могу ее ненавидеть. Что-то мне мешает. - Ему следовало бы жениться на ком-нибудь из вас, - прошептала Тэсс. - Почему? - Вы все лучше меня. - Мы лучше тебя? - шепотом переспросили девушки. - Нет, нет, милая Тэсс! - Лучше! - возразила она настойчиво. И вдруг вырвалась из их объятий и расплакалась истерически, прижавшись головой к комоду и повторяя: - Да, да, да! Разрыдавшись, она не могла успокоиться. - Он должен был жениться на ком-нибудь из вас! - кричала она. - И теперь еще я должна была бы его убедить! Вы ему больше подходите... О, я не знаю, что говорю! Они бросились к ней, обняли ее, но она все еще сотрясалась от рыданий. - Дайте воды, - сказала Мэриэн. - Бедняжка, она из-за нас так плачет! Они осторожно усадили ее на кровать и ласково поцеловали. - Ты лучше нас, - говорила Мэриэн. - Манеры у тебя лучше, и ты ученее нас... он ведь сам тебя обучал. И ты должна гордиться этим. Да ты и гордишься, правда? - Да, - сказала Тэсс, - и мне стыдно, что я так расплакалась. Когда они улеглись и потушили свет, Мэриэн сказала шепотом: - Тэсс, думай о нас, когда будешь его женой; не забывай, как мы говорили тебе, что любим его, и старались не чувствовать к тебе ненависти... И не чувствовали; мы не могли тебя ненавидеть, потому что он выбрал тебя, а мы на это не надеялись. Они не подозревали, что при этих словах жгучие соленые слезы снова смочили подушку Тэсс. И в отчаянии она решила, несмотря на запрещение матери, рассказать Энджелу Клэру все. Пусть презирает ее тот, кем она жила и дышала, пусть мать считает ее дурой - это лучше, чем хранить молчание, которое было бы предательством по отношению к нему и почему-то казалось грехом по отношению к подругам. 32 Покаянное настроение Тэсс мешало ей назначить день свадьбы. В начале ноября этот вопрос еще оставался без ответа, хотя Клэр задавал его в такие минуты, когда ей трудно было устоять. Однако Тэсс как будто хотела вечно быть невестой и не вносить никаких перемен в свою жизнь. Луга были теперь не те, что летом, но днем, перед тем как доили коров, бывало еще тепло, а так как в эту пору года меньше стало работы на мызе, то иногда оставалось время для прогулок. Солнечные лучи, падая на влажную траву, освещали сверкающую рябь осенних паутинок, которая напоминала лунную дорожку на море. Комары, не ведая, сколь кратковременно их ликование, кружились в полосе солнечного света, ярко освещенные, словно в каждом из них горел огонек, который угасал, как только покидали они эту полосу. И здесь Клэр снова напоминал ей о том, что день свадьбы еще не назначен. Иногда он заговаривал об этом по вечерам, отправляясь вместе с ней исполнять какое-нибудь поручение, которое миссис Крик придумывала специально для того, чтобы предоставить ему случай побыть с Тэсс наедине. Большей частью ходили они на ферму, находившуюся в предгорье, проведать стельных коров, которых на время переводили туда и кормили соломенной резкой, ибо в эту пору года в жизни скота происходили серьезные перемены. Коров небольшими партиями отправляли ежедневно в этот "родильный дом", где они оставались на соломенной диете, пока не производили на свет телят, а как только теленок мог ходить, мать и ее отпрыска пригоняли назад на мызу. Пока теленка не отнимали от матери, разумеется, ее не нужно было доить, но когда телят продавали, доильщицы вновь принимались за работу. Однажды вечером, возвращаясь в темноте на мызу, они поднялись на скалу, возвышавшуюся над долиной, и здесь остановились, прислушиваясь. Вода в речках поднялась, бурлила у запруд, журчала в дренажных трубах, заполняла все канавы; нельзя было идти напрямик, чтобы с