сспрашивать окружающих, узнает о смущении сотников и тысячников, о награде, обещанной царем Саулом победителю: богатство, царская дочь, освобождение от налогов. 6) Самый старший брат Елиав сердится на Давида, бранит его за спесь и "дурное сердце". (NB: похоже, Елиав забыл, что должен выказывать почтительность младшему брату, который, если верить глиняным табличкам из Рамы, является помазанником Божьим.) 7) Саул слышит об отроке из своего стана, готовом сразиться с Голиафом, и зовет Давида к себе. Саул сомневается, хватит ли отроку силы одолеть великана; Давид уверяет царя, будто собственноручно убивал льва и медведя, а на худой конец ему, дескать, поможет Господь Бог. (NB: ни во время этого разговора, ни после Саул не пытается узнать имя отрока или имя его отца; Давид также не называет своего имени.) 8) Саул полагает нужным отдать Давиду свой меч и свою броню; но Давиду неудобно двигаться в тяжелых доспехах, он с благодарностью возвращает их. 9) Оружие Давида -- посох, праща и пять гладких камней из ручья. 10) На ничейной земле. Голиаф замечает приближающегося Давида, смотрит на него с презрением, грозит отдать его нежное тело на растерзание птицам небесным и зверям полевым. 11) Давид отвечает под стать Голиафу -- задиристо, воинственно; он сулит снять голову с Голиафа, ибо это война Господа и Он предаст филистимлян в руки Израиля. (NB: сие вполне в духе Давида, который любит похвалиться своими личными связями с Господом.) 12) Голиаф надвигается на Давида, тот ловко увертывается и бросает из пращи камень, который попадает великану в лоб и проламывает череп. 13) Великан падает лицом на землю; Давид, наступив на филистимлянина, берет его меч и отсекает ему голову. Филистимляне, увидев, что силач их умер, бегут, израильтяне преследуют их. 14) Давид возвращается в лагерь с головой Голиафа под мышкой. Его случайно встречает Авенир и приводит к Саулу. Только тут, наконец, Саул пожелал узнать: "Чей ты сын, юноша?" Давид отвечает: "Сын раба твоего Иессея из Вифлеема". 15) Саул решает оставить юного героя при дворе. Поклонившись, Иорайя сунул арфу в суму; с гуслями, выглядевшими ничуть не лучше арфы Иорайи, шагнул вперед Иаакан, чтобы поведать о великой победе Давида над Голиафом; следом за Иааканом настал черед Мешулама, который сопровождал сказание стуком пальцев по двум маленьким барабанам, то посильнее, то потише, а под конец, в том месте, где Голиаф рухнул наземь, Мешулам рассыпал прямо-таки громовую дробь. Когда все трое закончили выступать и три версии были сравнены, выяснилось, что они совпали до последнего слова, хотя Иорайя отличался большей страстностью, он жутко размахивал руками и корчил свирепые рожи, а Иаакан гнусавил, подобно заклинателю духов, а Мешулам завывал и закатывал глаза вроде жрецов Ваала, идола ханаанского. Итак, все три рассказа совпали дословно, и пророк Нафан никак не мог надивиться такому чуду. Ему и невдомек, что слушатели у городских ворот или на рыночных площадях похожи на малых детей, которым непременно подавай любимую сказку каждый раз слово в слово. Воистину, воскликнул Нафан, сам Господь Бог вещал устами сказителей сих, а это повесомее любых глиняных табличек. В глазах членов комиссии читалось явное облегчение: с чудом не поспоришь. -- А когда же все-таки это произошло? -- скромно поинтересовался я. -- До того, как Давида призвали к Саулу, чтобы он успокаивал царя, когда того угнетал злой дух, или после? Лица членов комиссии вытянулись; восхищенные чудом троекратного дословного совпадения рассказа о победе Давида над Голиафом, они совсем забыли про историю о том, как юный Давид был призван к царскому двору изгонять злой дух. Но ведь в обоих случаях Давид встретился с Саулом впервые, стало быть, Давид, победивший великана, и Давид, целивший своею музыкой, взаимоисключают друг друга. Вот в чем закавыка. -- До того! После того! -- вскипел священник Садок. -- Какая разница? Господь пожелал свести Давида с царем Саулом, а для надежности устроил их встречу дважды. -- Погодите, -- остановил его Иосафат, -- Господь, конечно, всемогущ, но даже Он соблюдает известный порядок: сначала Бог сотворил небо и землю, потом отделил свет от тьмы, затем отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью, и так далее целую неделю, пока не сотворил, наконец, мужчину и женщину по образу и подобию Своему. -- Вот пускай наш друг Ефан и установит правильную последовательность событий, -- предложил Ванея, -- на то он и редактор. -- Да простит господин Ванея раба своего, -- вежливо сказал я, -- в качестве редактора я действительно могу немного подправить Историю или слегка приукрасить ее, однако не в моей власти ее изменить. Тут писец Елихореф, сын Сивы, почесал в затылке и промямлил: -- Допустим, Давид убил Голиафа до того, как появился при дворе, чтобы петь Саулу. Что тогда? -- Ничего хорошего, -- ответил я. -- Зачем искать подходящего музыканта по всему Израилю, зачем посылать вестника к старому Иессею в Вифлеем, чтобы тот забрал своего сына Давида от овечьего стада и отправил во дворец, если славный победитель Голиафа уже сидит за царским столом? Или наоборот -- поставим себя на место Давида; разве, услышав советы врачевателей найти музыканта, чтобы изгнать злого духа, он бы не сказал: "Никого никуда посылать не надо, я к вашим услугам; как только царь отобедает, начнем музицировать". Так или нет? Среди членов комиссии воцарилось молчание. Наконец второй писец Ахия, сын Сивы, нерешительно спросил: -- Ну а если предположить, что Давид сперва появился при дворе и пел Саулу, а уж потом победил Голиафа? Может, это выход? -- Вряд ли, -- возразил я. -- Если Давид уже находится при дворе и поет царю Саулу, изгоняя злого духа, то как вернуть его обратно в Вифлеем, куда Давиду непременно нужно попасть, чтобы взять хлеба и сушеные зерна для братьев, которые служат в войске, а также десять сыров для их тысяченачальника? И разве царь Саул, призвав к себе храброго победителя Голиафа, не узнал бы в Давиде того самого юношу, который так славно поет ему и играет на гуслях? Ведь мы слышали от Иорайи, Иаакана и Мешулама, что Саул собственноручно надевает на Давида свою броню и отдает ему свой меч, стало быть, у царя достаточно возможностей узнать Давида. После сражения Давид с головой Голиафа еще раз приходит к царю и называет ему имя своего отца. Может, царь хотя бы сейчас вспомнит, с кем имеет дело? Отнюдь! Напротив, царь великодушно приглашает Давида ко двору, хотя свежеиспеченный герой давным-давно проживает там и столуется в качестве музыканта-кудесника. Правда, Саула угнетал порою злой дух, это верно, но нигде не сказано, что царь страдал слабоумием. -- Значит, одну из историй надо похерить. -- Но какую? Тут в комиссии началось прямо-таки вавилонское столпотворение. Все заговорили наперебой, один так, другой эдак, никто не слушал и ничего не хотел уразуметь, будто Господь и впрямь смешал языки. Наконец дееписатель Иосафат хлопнул в ладоши и сказал: -- Ни ту, ни другую историю похерить нельзя. На вопрос почему, он объяснил: -- Потому что одна из них правдива и еще живы люди, которые знавали Давида в те времена, когда он жил при дворе Саула. Другая же история -- легенда, а легенда, в которую верит народ, правдива не меньше, и, может, даже больше, ибо люди склонны верить легендам сильнее, нежели фактам. -- Да простят господа меня, раба ничтожного... -- начал было я. Однако Ванея, насупив брови, встал и рявкнул: -- Пусть Бог то и то со мною сделает, если я позволю умнику вроде Ефана запутать совершенно ясное дело. Надо включить в Книгу обе истории? Значит, так оно и будет! Надо вернуть Давида из царского дворца в Вифлеем? Значит, вернем! Возьмем и напишем -- постойте, дайте сообразить -- хотя бы так: "Давид возвратился от Саула, чтобы пасти овец отца своего в Вифлееме". А если кому-нибудь покажется этого недостаточно, если кто-нибудь начнет умничать и сомневаться в правдивости Книги, составленной комиссией, которую назначил мудрейший из царей Соломон, с тем мы разберемся по-своему. Так и написано ныне в Книге царя Давида, куда вошли обе истории. Дома Есфирь подала мне на стол хлеб, сыр и холодную баранину. Я поинтересовался, хорошо ли она себя сегодня чувствовала или же ее опять мучили боли в груди и одышка. Улыбнувшись, Есфирь ответила, что это не стоит внимания, зато у меня, как ей показалось, на душе неспокойно; не хочу ли я поделиться с ней моею тревогой? А ведь я ни словом, ни жестом не выдал своего настроения -- Есфирь умела читать мои мысли, словно перед нею была глиняная табличка. Поэтому я велел: -- Пускай вынесут в сад подушки, теплую подстилку, одеяло и светильник, мне хочется посидеть с Есфирью под масличным деревом. Мы вышли в сад, я уложил Есфирь, укрыл одеялом и взял ее за руку. Помолчав немного, я сказал: -- Боюсь, Иерусалим принесет нам беду. Говорят, будто он построен на скале, а по-моему, тут все зыбко и скользко. И главное: человек человеку волк. -- Что с тобою будет, Ефан, когда меня не станет? Страшно мне за тебя, -- сказала Есфирь. -- Да ты нас всех еще переживешь, -- попробовал я отшутиться. Она легонько шлепнула меня по руке, словно ребенка. Я обратил внимание на белые ободки вокруг ее зрачков, раньше я их не замечал и потому встревожился. Как тихо она лежала! Наконец Есфирь проговорила: -- Не хочется уходить, Ефан. Всякий человек боится шеола. Я заставлю мое сердце биться, некуда хватит сил... Шелестела листва, мерцал светильник. Я наклонился к Есфири и поцеловал ее. -- Нет, не город терзает тебя, Ефан, супруг мой, -- сказала она. -- Ведь город сложен из камня, сам по себе он ни зол, ни добр. Тогда я поведал ей о разных способах изложения правды, о мнениях членов комиссии и ее решениях. -- Тут есть разные партии, и внутри каждой -- свои партии, поэтому комиссия расколота, а я похож в ней на птицу во дни потопа, которой негде приземлиться. Есфирь глядела на меня. Господь, сказала она, даровал нам немало лет спокойной жизни и кое-какой достаток, благодаря моим литературным трудам и разумному вкладу денег в покупку земли; к тому же мы всегда следовали заповедям Господним, а Он справедлив и не отвергает того, кто ходит Его путями. -- Господь, -- отозвался я, -- надоумил Ванею задержать меня после заседания комиссии. Он обнял меня как закадычного друга и сказал, что располагает письмами Авенира, сына Нира, который был главным военачальником во времена Саула; письма, дескать, обнаружились, когда Ванея распорядился поискать в войсковом архиве какие-либо свидетельства великой победы Давида над Голиафом; он, мол, пошлет эти письма мне, чтобы узнать о них мое мнение. -- Может, Ванея действительно ценит твою ученость и поэтому интересуется твоим мнением? Ванея ценит чужую ученость и чужое мнение лишь тогда, когда ждет от них своей выгоды; не успел я сказать это, как у входа послышался сильный шум. Я встал, чтобы поглядеть, в чем дело, однако Сим и Селеф опередили меня; они возвратились с офицером-хелефеем и солдатами, которые притащили целый мешок глиняных табличек. СОДЕРЖАНИЕ ГЛИНЯНЫХ ТАБЛИЧЕК, ПОЛУЧЕННЫХ ОТ ВАНЕЙ, СЫНА ИОДАЯ Помазаннику Божьему царю Саулу, первейшему в битвах, -- от Авенира, сына Нира. Да ниспошлет Бог моему господину отменное здравие. . Касательно Давида, сына Иессеева, из Вифлеема -- все исполнено по твоему повелению. Расследование начато, Доик-идумеянин назначен руководить им, а еще к этому делу приставлены двое моих лучших людей -- Шупим и Хупим, левиты. У них хорошие связи как со священниками из Самуилова храма в Раме, так и со священниками из храма в Номве. Доик ездил в Вифлеем для опроса населения; он докладывает, что Давид, сын Иессеев, до одиннадцати лет пас овец, потом его в деревне долго не видели, пока в шестнадцать лет он не вернулся, наконец, к отцу и не принялся опять пасти его стадо. В Вифлееме ходят слухи, будто Давида утащили в Египет проезжие купцы, как это когда-то случилось с Иосифом, которому отец подарил разноцветные одежды; другие говорят, что Давид жил у священников в Номве. От самого Давида никто про это ничего не слышал; он лишь играл на гуслях да пел песни, а когда терялась отбившаяся от стада овца, Давид шел искать ее: так служил он отцу своему и вифлеемлянам, ожидая своего часа. Избраннику Божьему, славе Израиля, царю Саулу, поставленному над двенадцатью коленами, -- от Авенира, сына Нира. Да избавит Господь моего господина от злого духа на веки вечные. Получено донесение от левита Шупима, побывавшего в Раме среди паломников, которые ходили туда возносить жертвы и слушать Самуила, ибо, как сообщает Шупим, сам Самуил по стране больше не ездит, а судит за скромную плату лишь тех, кто приходит к нему. Шупим поговорил с младшими священниками, послушниками и паломниками; по их словам, Самуил ненавидит моего господина царя за то, что мой господин отказался выполнять его повеления. Шупим дал Самуилу для всесожжения жирную овцу, но сказал, что это последняя жертва -- другую, он, дескать, принести не сможет, ибо царь Саул все забирает себе. Тогда Самуил встал, воздел руки к небу и при всем народе сказал Шупиму: "Как исчахнет вон то облачко, так исчахнет и Саул; я сотворил его, я и сотру его с лица земли, говорит Господь. Саул отверг слово Господа, за это Господь отторгнет от него царство Израильское; Господь уже избрал мужа Себе по сердцу". Такими речами Самуил подкапывается под моего господина царя. Великому освободителю, щиту народа Израильского, царю Саулу -- от Авенира, сына Нира. Да дарует Господь моего господина миром, богатством и здравием. Сегодня поступило донесение от левита Хулима, посланного в Номву, Хупим подружился с Ахимелехом, первосвященником тамошнего храма. Хупим прикинулся, будто хочет взять из храма послушника, чтобы тот учил его детей грамоте и закону Божьему. Ахимелех позволил Хупиму познакомиться со списками послушников. В тех списках значился и Давид, сын Иессея, из Вифлеема, причем о нем говорилось, что на вид он приятен, в учебе прилежен, умом остр, весьма способен и располагает к себе. Хулим спросил Ахимелеха, нельзя ли взять домашним учителем именно отрока по имени Давид. Ахимелех, рассмеявшись, ответил: "Неужели затем положено на этого отрока столько времени и сил, чтобы он учил детишек какого-то Хупима? Нет, сей отрок избран и приуготован для цели особой, а ныне он состоит при царе Сауле, которому поет и играет. Пусть я не такой великий прозорливец, как Самуил, но уверяю тебя, что о сем отроке мы еще УСЛЫШИМ". Мечу колена Вениаминова, всемогущественнейшему царю Саулу -- от Авенира, сына Нира. Да порадует Бог моего господина успехами нашего следствия. Хупим и Шупим сообщают, что песенку Саул победил тысячи, а Давид -- десятки тысяч! сочинили в Номве, священники разнесли ее от Дана до Вирсавии, чтобы женщины распевали ее всюду, где ни появится господин мой царь Саул. Победителю в войнах, грозе язычников, царю Саулу-- от Авенира, сына Нира. Да ниспошлет Бог покой душе моего господина! Идумеянин Доик побывал в Номве у первосвященника Ахимелеха. Доик сказал Ахимелеху, что нам все известно о его преступных связях с Самуилом и планах насчет Давида, сына Иессеева. Мы, дескать, отрубим Ахимелеху голову, а тело прибьем к стене его же храма, если он чистосердечно во всем не повинится; если же повинится, будет пощажен, а праведный гнев обрушится на истинных злоумышленников. Ахимелех, сильно испугавшись, сознался, что у Самуила есть свой план. Когда, дескать, Саул разрубил Агагу, то Господь Бог сказал ему: "Разруби и душу Самуила"; тогда Саул вызвал злого духа, который угнетает моего господина, а чтобы управлять злым духом, подослан отрок Давид, что играет царю и поет. Господь якобы сему плану потворствует, поэтому Давид даже сделался зятем царя. Надобно послать домой к Давиду сыщиков, чтобы они до рассвета схватили его. От царя Саула, собственноручно -- Авениру, сыну Нира. Поступай по своему усмотрению. Верховному главнокомандующему, ревнителю справедливости, царю Саулу -- от Авенира, сына Нира. Да порадует Бог моего господина добрыми вестями. По твоей воле, сыщики посланы домой к Давиду. Там их встретила твоя дочь Мелхола, она попросила сыщиков вести себя потише, ибо супруг ее Давид якобы хвор и спит. Однако начальник сыщиков сказал, что дело не терпит отлагательств. Тогда Мелхола отдернула занавеску, сыщики увидели, что Давид лежит в постели под покрывалом и не шевелится. Начальник оставил там четверых людей, двоих перед домом и двоих во дворе, а сам вернулся ко мне за дополнительным распоряжением. Я велел тотчас доставить сюда Давида, хоть бы и лежащим на кровати. Вскоре начальник сыщиков прибежал опять, без Давида, и рассказал следующее: "Мы ворвались в дом сразу через переднюю дверь и заднюю, оттолкнули царскую дочь Мелхолу, отдернули занавеску и обнаружили на постели укрытую козьей шкурой деревянную статую. Весь дом, двор и окрестности были обысканы, но Давид, сын Иессеев, скрылся, его нигде не нашли". Начальнику приказано дать пятьдесят плетей, а сыщикам по двадцать пять. -- Ефан! Голос Есфири вывел меня из оцепенения. -- У тебя такой вид, дорогой, будто тебе самому явился злой дух. Я кивнул головой. -- Да, шеол разверзся, и из бездны поднялись духи прошлого. -- Что ж, общаться с ними -- твое ремесло. Тут я понял, что меня пугали не духи Давида, Самуила и Саула, а вполне живой человек по имени Ванея, сын Иодая, который, по его собственным словам, был грамотен, то есть знал содержание донесений Авенира царю Саулу. Но почему же тогда Ванея ни словом не обмолвился о них, выслушивая на сегодняшнем заседании различные исторические версии и споры вокруг них? И зачем он прислал эти глиняные таблички мне? -- Ванея прекрасно понимает, что я не смогу ими воспользоваться, -- заключил я" вкратце пересказав Есфири донесения и мои соображения, -- во всяком случае, до тех пор пока в комиссии заседают священник Садок и пророк Нафан. -- Ванея знает твою приверженность истине, -- сказала Есфирь. -- К тому же он заметил, что я не слишком хорошо держу язык за зубами, -- признался я. -- Может, именно на это он и рассчитывает? -- Надеюсь, на этот раз ты сумеешь сдержаться? -- Я не самоубийца. Да и царя Соломона вряд ли обрадуют письменные свидетельства, что его отец соблазнял мужчин по заданию священников. -- Вряд ли, -- согласилась Есфирь. -- Впрочем, -- размышлял я вслух, -- возможно, царь посмотрит на это иначе. Ведь что в донесениях Авенира главное? Есфирь улыбнулась. -- Ты наверняка уж и сам сообразил. -- Главное, -- сказал я, -- что заговор против царя составили священник и пророк. Вот какой тут намек Соломону. А ведь недаром же говорят, что Соломон мудрее самого Ефана из Езраха. -- Пожалуй, -- сказала Есфирь. Я прикинул, чем, собственно, располагаю. Есть неопровержимые факты, они общеизвестны и согласуются с табличками Авенира. После бегства из собственного дома Давид отправился к Самуилу в Раму, а затем к священникам в Номву. Если воспользоваться этой ниточкой, то, подобно ткачу, вплетающему новую нить в ковровый узор, я сумел бы включить кое-что из записей Авенира в Книгу царя Давида. -- Возможно, я сумею... -- Нет! -- Есфирь опередила меня. -- Если бы имелась уверенность, что царь захо- чет включить эти сведения в Книгу, то Ванея передал бы таблички прямо ему. Для Ваней ты вроде кравчего, который пробует вино из господской чаши. Только ведь это-то вино наверняка отравлено. А теперь -- я устала, Ефан, и сердце у меня разболелось. Положи мне подушку под голову и задуй светильник. Я исполнил ее просьбу и остался рядом, пока она не заснула. Потом ушел на цыпочках в свою комнату, где написал Ванее следующее: Да одарит Бог господина Ванею всяческими милостями. Раб ваш ознакомился с донесениями Авенира, сына Нира, царю Саулу насчет пророка Самуила, первосвященника из Номвы Ахимелеха и Давида, отца царя Соломона. Раб ваш низкопокорнейше предлагает моему господину известить царя Соломона о содержании табличек, чтобы он решил, какие из сведений и в каком объеме могут войти в Книгу царя Давида. Возвращая таблички, раб ваш обязуется хранить тайну, покуда царь или мой господин не дадут собственноличного указания на их обнародование. С тех пор вокруг этого дела царит молчание. Ни Ванея, ни кто-либо иной не проронил о нем ни единого слова. Я же теперь знал, чьим ставленником оказался юный Давид, взятый некогда от отцовского стада, а Ванея точно знал, что я это знаю. В тот день, вернувшись с рынка, где я купил баранью лопатку и цветы для моих женщин, я увидел возле дома паланкин с золотыми планками и красной бахромой на крыше; в тени у входа скучали носильщики. В доме же стоял сладкий аромат, из комнаты доносились оживленные голоса. Сим и Селеф, мои сыновья, выскочили мне навстречу, дурачась и смеясь. Сим при этом покачивал бедрами, а Селеф заламывал руки; онм сказали, что меня поджидает Аменхотеп, главный царский евнух. Я слегка оттрепал их за уши, чтобы не смели передразнивать царских вельмож, после чего отдал сыновьям баранью лопатку и велел отнести ее на кухню. Аменхотеп восседал на моих подушках; брови у него были подведены тушью, ногти подкрашены хной, он пил вино и ел сыр. При этом Аменхотеп рассказывал моим женщинам, как велик Египет, как могущественны его боги, как красивы там мужчины, в какой роскоши живут знатные египетские дамы. Есфирь посочувствовала Аменхотепу, что судьба забросила его к такому грубому народу, как дети Израиля; он же ответил, что щедро вознагражден возможностью служить столь прекрасным госпожам, коими являются жены и наложницы мудрейшего из царей Соломона. Я заметил, что Аменхотеп глазами раздевает Лилит, и мое сердце содрогнулось от недобрых предчувствий. Евнух протянул для поцелуя руку Есфири, Олдане и Лилит, а когда они уходили, пристально посмотрел им вслед. -- Сам я уже не пахарь, но в пашне толк знаю, -- сказал он. -- Редкая женщина сочетает в себе три главных достоинства своего пола. Потому ты поступил мудро, Ефан, когда взял одну женщину для души, другую -- матерью твоим детям, третью -- для наслаждения. Да не обделит тебя Господь Своею милостью до конца твоих дней. Звуки его гортанного голоса сопровождались жеманными жестами, которые так ловко передразнивал мой сын Селеф. Но меня это нисколько не забавляло; наоборот, египетская изысканность речей и манер вселяла в меня тревогу. Поэтому я сказал: -- Смею думать, не для того господин мой дал себе труд отыскать в этом зловонном переулке на задворках Иерусалима дом раба своего, чтобы похвалить его за выбор женщин. Аменхотеп достал из складок своей одежды маленький флакон. -- Хочешь понюхать? -- предложил он. -- Получено от наилучшего поставщика прямо из Египта, из города бога солнца Ра. Я капнул из флакона на ладонь. В комнате сразу же повеяло лавандой и розовым маслом. Я вспомнил о десяти казнях, которыми Господь покарал египтян, и пожелал моему гостю хотя бы парочку из них. Он лее беззаботно продолжал болтовню, толкуя теперь, причем весьма занимательно, об искусстве приготовления соусов к салатам, о лодочных гонках по Нилу, о девяноста девяти способах соития и о том, кто древнее -- Яхве или бог солнца Ра. Неожиданно, как-то уж совсем по особенному заломив руки, Аменхотеп спросил: -- Почему это, Ефан, принцесса Мелхола вновь желает видеть тебя? -- О! А она и впрямь желает? -- Я пришел, чтобы позвать тебя. -- Остается только гадать, -- сказал я, размышляя, на кого еще, кроме царя Соломона, работает главный евнух. -- Впрочем, я историк. Мне гадать не пристало, мое дело -- факты. -- Ты пробеседовал с принцессой почти целую ночь, Ефан. Значит, располагаешь не только догадками. -- То была сказочная ночь, мой господин. Раз в году бывает у нас в Израиле такая ночь, когда сам воздух пьянит, как вино. Скажем так: принцесса грезила, а мне выпала честь услышать эти грезы. Аменхотеп отвернулся, теперь я видел профиль египтянина: косой лоб, острый нос. -- Мы, Ефан, оба чужаки в этом городе. Стало быть, мы уязвимы и оба нуждаемся в дружеской поддержке. Но ты способен любить и быть любимым, поэтому ты уязвимее меня. Вот она, угроза, -- Лилит. -- Хочу пояснить мою мысль, Ефан. Говорят, будто твой Бог создал человека по Своему образу и подобию. Однако из предусмотрительной осторожности Он не сделал человека вполне равным Себе. Люди смертны. Но человек хочет стать богоравным, стремится к вечной жизни, поэтому египетские фараоны повелевали бальзамировать себя после смерти и замуровывать в пирамидах вместе со слугами и всем необходимым для жизни. Ты же, Ефан, и другие представители твоего ремесла, вы своим словом даруете человеку бессмертие, даже через тысячелетия народы будут знать имена тех, о ком вы написали. В этом ваше могущество. Поэтому люди открывают вам свои сердца. Бот и эта старая женщина хочет напичкать тебя своими небылицами. Я же... До конца Аменхотеп не договорил. Он поднялся и встал передо мной, стройный, изящный, утонченный -- от макушки до подошв своих сандалий. -- С тех пор как мне раздавили мошонку, я не верю ни в какого бога, ни в Яхве, ни в Ра. Сказав это, он ушел. Царский гарем охватывал кольцами круглый зал, в центре которого тихонько журчал фонтан. Видимо, предусматривалось возможное расширение; по мере того как увеличивалось количество жен и наложниц Соломона, росли одно за другим и кольца пристроек. Со временем здесь просто не хватит воздуха, уже сейчас кисловатая смесь запаха пота и различных благовоний теснила грудь. Аменхотеп ушел доложить принцессе Мелхоле о моем приходе и, судя по всему, не спешил назад. У меня возникло такое чувство, будто десятки испытующих взглядов следят за мною сквозь резные стены. Я принялся разглядывать цветную мозаику. В основном это были стилизованные изображения цветов, особой чувственности не возбуждавшие. Вдруг послышались легкие шаги, шелест тканей, и предо мною возникла дева с грудью такой же высокой, как у Лилит, и ягодицами тугими, словно дыни из долины Изреельской. Кончиком восхитительного язычка она облизнула алые губы, а большие глаза ее говорили красноречивее любого платного крючкотвора, который выступает пред царем Соломоном в Судный день; она поманила меня своим розовым пальчиком. Я шепнул: -- Не навлекай на себя беду, красавица. К тому же я отец семейства, да еще книжник. Как раз в эту минуту возвратился Аменхотеп. -- Прочь отсюда! -- рявкнул он. Девица задрожала от испуга и исчезла так же внезапно, как появилась. -- Что она говорила? -- быстро спросил Аменхотеп. -- Ничего, -- ответил я, -- только поманила своим розовым пальчиком. Евнух облегченно вздохнул. Знаю ли я ее? Я не знал, поэтому он объяснил: -- Это, Ефан, самая глупая женщина в Израиле. Ее зовут Ависага. В свое время ее выбрали, чтобы она лежала с царем Давидом и согревала его, потому что он был уже стар и слаб. Не секрет, что от ее пыла ничего царю не передалось, весь ее телесный жар остался при ней и жжет ее чрево. Однако никому не позволено потушить этот огонь, ибо она возлежала с царем Давидом, а значит, вошедший к ней заявит тем самым притязания на царство Давидово и его престол, на котором ныне восседает Соломон. Только Ависага никак не желает понять своего положения и обратила взоры на старшего брата Соломона принца Адонию, у которого без того полно неприятностей. Адония соблазнился ее прелестями и без конца шлет ей записки -- то через обувщика, то через пирожника, то через прачку, то через золотаря, то через цирюльника, ей все равно через кого, мне же приходится перехватывать ее послания, и она знает, что я их перехватываю и что все это плохо кончится, однако продолжает свое дело, ну, не глупо ли? Никому не дано постичь женское сердце, сказал я; Аменхотеп мрачно согласился и проводил меня в скромные покои с низенькими столиками, мягкими коврами и подушками, после чего вновь ушел. ВТОРАЯ БЕСЕДА С ПРИНЦЕССОЙ МЕЛХОЛОЙ, СОСТОЯВШАЯСЯ В ПОКОЯХ ЦАРСКОГО ГАРЕМА И ЗАПИСАННАЯ ЕФАНОМ, СЫНОМ ГОШАЙИ Вопрос: ...Это вы придумали положить в постель деревянную статую вместо вашего мужа? О т в е т: Да, Давид не ожидал, что мой отец, царь Са- ул, решится действовать. Давид уповал на Господа, который всегда покровительствовал ему, но Ионафан известил его о намерении Авенира... Вопрос: И что тогда? Ответ: ...И тут воин, сразивший в уплату за меня сотни филистимлян, совершенно растерялся. Я обняла его, словно малого ребенка, принялась уговаривать: "Тебе надо бежать, муж мой, возлюбленный мой, ибо если не спасешь ты души твоей в эту ночь, то завтра будешь убит". Вопрос: Неужели сам он не сделал заранее никаких приготовлений к бегству? О т в е т: Его мул стоял на царской конюшне, меч остался у оружейника, дома не нашлось в дорогу даже хлеба. Царские сыщики охраняли вход, поэтому я выпустила его через окно, а на кровать положила деревянную статую и укрыла ее. В о п р о с: А вы не боялись, что вместо Давида убьют вас? Ответ: Утром, когда ищейки Авенира притащили меня к отцу, царю Саулу, я подумала, что так оно и будет. Ионафан стоял рядом с отцом, а тот кричал: "Зачем ты известил Давида, зачем предупредил его?" Ионафан ответил: "За что умерщвлять его? Что он сделал?" Тогда Саул разгневался еще больше и сказал Ионафану: "Ты сын негодный и непокорный! Разве я не знаю, что ты любишься с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?" Тут мой отец бросил свое копье, но промахнулся, и Ионафан в великом гневе ушел от него. Тогда отец обратился ко мне и спросил: "Для чего ты обманула меня и отпустила врага моего, чтобы он убежал?" Я ответила, что Давид грозил убить меня, если я ему не помогу. Отец вскричал: "Вот позор царю! Все вы сговорились против меня, и никто не открыл ушам моим, что мой сын связался с изменником, и нет среди вас ни одного, кого я пожалею". Горечь была в словах отца и мука в его глазах. Он раскачивал головой, будто медведь, раненный стрелою в шею; его взгляд упал на пажа, который испуганно жался к двери; отец поманил его и спросил: "Ты чей?" Тот ответил: "Я -- Фалтий, сын Лаиша из Таллина, и раб ваш". Фалтий косил одним глазом, зубы у него были кривые, и сам он весь как-то кособочился. Тут мой отец сказал: "Отдаю эту женщину Мелхолу, мою дочь, тебе в жены, чтобы она служила тебе". И Фалтий пал предо мною на колени и целовал мои ноги. До сих пор помню прикосновение его губ, горячих и дрожащих. Здесь следует упомянуть некоторые не вполне ясные сведения о пророке Самуиле, собранные мной. Во всяком случае, известно, -- и принцесса Мелхола подтвердила это, -- что Давид, спасаясь бегством от Саула, останавливался у Самуила в Раме. Однако никто не знает, что же именно произошло там и правда ли, будто парь Саул тоже побывал в этом храме, где на него якобы сошел Дух Божий, отчего "Саул снял одежды свои и пророчествовал перед Самуилом, и весь день тот и всю ту ночь лежал на земле неодетый". Я наведался к Садоку, надеясь, что он располагает какими-либо документами на сей счет. Однако Садоку мой интерес показался безрассудным -- ведь мы, дескать, занимаемся историей Давида, а не Саула. Распря с Саулом -- часть истории Давида, возразил я. Саул трижды посылал своих сыщиков в Раму схватить Давида; трижды сталкивались те на дороге с толпой юродствующих пророков во главе с Самуилом, и каждый раз на сыщиков сходил Дух Божий, отчего они тоже начинали юродствовать. Тогда, говорят, об этом донесли Саулу; он сам отправился в Раму, где и на него сошел Дух Божий; отсюда повелась поговорка: "Неулсели и Саул во пророках?" Садок улыбнулся и сказал: -- Ты же все знаешь и без меня, Ефан. Зачем спрашиваешь? Я ответил: -- Надеюсь, вы не станете всерьез утверждать, что орда чумазых юродивых, которые закатывают глаза, кривляются, пускают пену изо рта, могут произвести на царя столь сильное впечатление. Это же сумасшествие какое-то. -- А если царь к тому времени и впрямь начал сходить с ума? -- Садок вновь улыбнулся. -- Разве не безумие кидать копье в собственного сына? Разве не безумие гнать Давида, единственного, кто мог усмирить злого духа? Мне вспомнились донесения Авенира царю Саулу. Известно ли Садоку, в какие игры играл Давид со злым духом, угнетавшим царя? Я взглянул на Садока, но его лицо оставалось непроницаемым. -- Неужели такой человек, как пророк Самуил, -- продолжал я, -- влиятельный, известный священнослужитель, в прошлом высший судья Израиля и советчик народа, способен пасть до того, чтобы связаться с кучкой одержимых? Садок сложил на животе свои жирные руки. -- А разве Самуил не был одержим Духом Господа, когда изрубил в куски Агага? Тут я понял, что в безумие и впрямь впадали оба, как Саул, так и Самуил, и содрогнулся от мысли о том, сколь темные силы движут человеком. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВТОРОЙ БЕСЕДЫ С ПРИНЦЕССОЙ МЕЛХОЛОЙ... Вопрос: ...Вы упомянули, моя госпожа, что вас отдали в жены Фалтию, сыну Лаиша. Ответ: Ах, Фалтий. Он так трогательно заботился обо мне, купал в жару и согревал в холода, а в по- стели ложился у моих ног. Фалтий был ужасно не- ловок, однако помогал мне поддерживать связь с Давидом -- ведь за мной следили, а на Фалтия ни- кто не обращал никакого внимания. Вопрос: Стало быть, вы что-то знали о Давиде? Ответ: Лишь то, что он был жив и скрывался. Вопрос: Где? Ответ: Сначала у священников Рамы, потом у священников Номвы. Оттуда он бежал в пустыню юж- ной Иуды и жил в пещерах. Вопрос: Ваш отец, преследуя Давида, посещал Раму? Ответ: Нет. Вопрос: Это точно? Ответ: Рама была слишком уж связана с именем Самуила; отец ни за что не поехал бы туда. Зато он воспользовался своей царской властью и вызвал к себе во дворец священников из Номвы. Вопрос: Вы были на том суде? Ответ: Отец судил их пред всем народом. Помню ряды священников в льняных ефодах, впереди стоял первосвященник Ахимелех в белых одеждах. Отец мой, царь Саул, сказал слугам своим, окружавшим его: "Послушайте, неужели Давид, сын Иессея, даст вам поля и виноградники и поставит тысяченачальниками и сотниками? Неужели никто из вас не выйдет вперед, чтобы свидетельствовать против изменника?" Вопрос: И кто-нибудь вышел? Ответ: Да, коренастый толстяк добродушного вида, похожий на кормилицу. Он назвался идумеянином Доиком и сказал, что видел, как Давид, сын Иессея, приходил в Номву к Ахимелеху, сыну Ахитува. Тот, дескать, вопросил о Давиде через оракула Господа, дал ему продовольствия и меч. Вопрос: Больше свидетелей не было? Ответ: Отцу хватило Дойка. Саул спросил Ахиме-леха: "Послушай, для чего вы сговорились против меня, ты и сын Иессея, для чего ты дал ему хлебы и меч и вопросил о нем Господа? Ты хотел, чтобы Давид восстал против меня и строил мне ковы?" Ахимелех поднял руку и поклялся, что невиновен. Давид сказал, мол, царь поручил ему тайное дело и такое спешное, что он не успел взять с собою ни меча, ни другого оружия. Я подумал, продолжал Ахимелех: "Кто из рабов царя верен ему, как Давид? Он и зять царя, и исполнитель повелений его, и почтен в доме его; поэтому я дал Давиду все, чего он хотел. Но Бога я о нем не вопрошал, напрасно это ставится мне в вину". Тут все священники подняли руки и поклялись, что они невиновны, и шум их голосов разнесся до стен городских. Слава Богу, не схвачен супруг мой Давид, подумала я, и в то же время сердце мое болело из-за отца, царя Саула. Вопрос: Затем последовала казнь? Ответ: Отец встал, опершись на копье, и сказал: "Ты должен умереть, Ахимелех, ты и весь дом отца твоего". Он велел телохранителям, бывшим при нем: "Ступайте, умертвите все священническое отродье, ибо и их рука с Давидом и они знали, что он убежал, и не открыли мне". Но никто не хотел поднимать руки своей на священников. Тогда отец сказал: "Чего же вы боитесь? Не святые они и нет от них никому пользы. Они, словно черви на падали, жиреют от того, что народ жертвует Богу". Тут поднялся ропот, все ждали, что злой дух сойдет на царя и начнет его душить и корчить, однако отец стоял спокойно. Он подал знак идумеянину Дойку, приказал: "Ступай ты и умертви священников!" И пошел Доик-идумеянин, и напал на священников, и умертвил в тот день восемьдесят пять мужей, носивших льняной ефод. Все мои восковые дощечки были уже исписаны. В круглой комнате сгустилась духота, но принцесса меня не отпускала. Она сидела на подушках, выпрямив спину и положив иссохшие руки на колени; ее глаза были устремлены куда-то вдаль. Словно очнувшись, она вдруг спросила: -- Каким ты представляешь себе Давида? Странный вопрос редактору Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т. д. Я взглянул на резные стены, через отверстия в которых нас наверняка подслушивал Аменхотеп. -- Давид -- отец царя Соломона, -- ответил я. Принцесса презрительно улыбнулась. -- Стало быть, это царь Соломон должен решать, каким ты представишь себе человека, который для меня дважды был супругом, для моего брата Ионафана -- возлюбленным, а для моего отца Саула -- блудодеем? Я опустил голову. Мелхола же лишь махнула рукой и проговорила: -- У него было множество лиц. Признаюсь, и впрямь нелегко разобраться, каков он на самом деле. Мы часто говорили об этом с Ионафаном. Те дни очень сблизили меня с братом. Обычно мы выезжали вместе из царского дворца в Гиве, добирались до Красной скалы и всматривались в даль -- не появится ли от Давида какого-либо знака, не закурится ли дымок в горах. Но не было нам никакого знака, лишь стервятники кружили по небу. Ионафан рассказал мне однажды о клятвенном союзе, который он заключил с Давидом, ибо любил его, как собственную душу. А еще Ионафан сказал, что Давид -- избранник Божий и что Давид обещал не отнимать милости от дома Ионафанова вовеки ради их великой дружбы и союза. Но как же с престолом, спросила я, разве не ты будешь царем, брат мой? Принцесса встала, прошлась по комнате. Ее ноги в открытых сандалиях оказались удивительно красивы. -- Ионафан объяснил мне тогда: "Чтобы властвовать, нужно иметь пред собою единственную цель -- власть. Никого нельзя любить владыке, кроме самого себя. Даже Бог должен стать твоим собственным Богом, готовым освятить Своим Именем любое твое преступление ". Принцесса остановилась, посмотрела на меня. -- Учти, Ефан: Ионафан понимал это, однако продолжал любить Давида. А стервятники все кружили по небу... Вдруг один из них прянул камнем вниз. Я спросила Ионафана: "Ты знаешь, где скрывается Давид?" Он ответил: "В Адолламской пещере; туда пришла вся его семья, и все притесненные собрались к нему, и все должники, и все огорченные душою; их там около четырехсот человек". Я представила себе, как Давид, супруг мой, собирает свою шайку в Адолламской пещере, увидела его смуглое лицо, гибкую фигуру и сказала Ионафану: "Будь Давид хоть скотокрад, хоть разбойник с большой дороги, но я люблю его и хочу быть с ним". Он ответил: "Потерпи, люди Авенира, царские ищейки, следят за тобой. Они схватят тебя и убьют". И я набралась терпения; прошла пора дождей, началась весна, бедный Фалтий, сын Лаиша, заботился обо мне, а от Давида -- ни единого словечка через Фалтия или Ионафана. Потом опять зарядили дожди, и тут до