меня долетел слух, что Давид взял в жены Авигею, жену некоего Навала, богатого овцевода из Моны. Помню, я рыдала, раздирала свои одежды, а затем сидела в тоске, ничего не ела и не пила, пока Фалтий не заставил меня выпить вина; он умастил меня маслом, ласкал меня, и я уступила ему, оставаясь совершенно бесчувственной. Я не поднимал глаз на принцессу. Она засмеялась, тихо-тихо, и сказала изменившимся голосом: -- Все это было так давно. Тут вновь появился Аменхотеп, который объявил с поклоном: -- Ужин накрыт. Госпожу ждут. Принцесса ушла, поступь ее была тяжеловата, но осанка оставалась царственной -- в ее-то годы. У двери она обернулась ко мне и заговорщицки кивнула: -- Ты сумеешь верно представить его себе, я знаю. Благословенно будь имя Господа Бога нашего, который открывает истину поэтам и прозорливцам чрез их сновидения, прочих же побуждает к тщательным поискам и кропотливым исследованиям. Для скрывающегося предводителя шайки разбойников и головорезов важно замести следы, отнюдь не в его интересах оставлять глиняные таблички с записью своих подвигов или перечнем добычи. Он старается избегать стычек с блюстителями закона, так что и из этого источника сведения поневоле скудны и малодостоверны. Кое-что можно почерпнуть из преданий или песен, сложенных во славу лихого главаря разбойной шайки, но лучше всего отыскать живого свидетеля тех набегов -- скажем, одного из разбойников или пострадавших. Авигея мертва. Вопросы, которые мне хотелось бы задать именно ей, навсегда останутся без ответа. Она умерла в Хевроне, где Давид царствовал над Иудой; умерла, родив ему сына, названного Далуей -- бедного дурачка с изуродованной от рождения головой. По всему, что о ней известно, Авигея была женщиной незаурядной и имела значительное влияние на Давида в ту пору, когда он, будучи изгоем, предводительствовал шайкой разбойников, и потом, когда он стал царьком в Хевроне. Об Авигее мне рассказала некая Дебора. Эта бойкая старуха содержит постоялый двор для мастеров из Сидона и Тира, нанятых для строительства Храма. Дебора была одной из пяти служанок, которых Авигея, став женой Давида, взяла с собой в царский двор. Таким образом, Дебора видела и слышала многое из того, что происходило между ее госпожой и Давидом. Кроме того, люди Ваней привели ко мне некоего Мивсама, сына Мишмы; этот Мивсам побирался у городских ворот. Он уверял меня, будто потерял ногу, когда скрывался в пустыне вместе с Давидом. Он, дескать, возглавлял отряд из десятка молодцов, которых Давид послал к Навалу, первому мужу Авигеи, чтобы предложить ему мир и попросить подаяния от щедрот его. Вел я беседы и с другими, нашлись кое-какие документы; благодаря всему этому удалось камешек за камешком сложить, хоть и не полностью, мозаику событий того времени. Свидетельство Мадманы, сына Иерахмеила, выборного старейшины из рода Халева: НАВАЛ -- ЧЕЛОВЕК ИЗ НАШЕГО РОДА ЖИВЕТ В МОНЕ НО ИМЕНИЕ ЕГО НА КАРМИЛЕ ОВЕЦ У НЕГО --ТРИ ТЫСЯЧИ КОЗ ТЫСЯЧА А вот что рассказал мне Мивсам, сын Мишмы: -- Чтобы Давид стал скотокрадом? Да ни Боже мой! Он ведь ушлый был. Слушайте, ребята, говаривал он, ежели я поймаю кого из вас, кто тронет у пастуха хоть овечий хвост, берегись. Пусть сделает со мною Бог то и то и еще больше сделает, если я не велю выпороть того негодяя, чтоб на всю жизнь запомнил. Ну, украдем мы овец, дальше что? Пастухи начнут от нас носы воротить, попрячут свои стада, а не то -- соберутся вместе и зададут нам жару. Ведь меткий пастух с пращой любого вояку за пояс заткнет. Небось, про мою схватку с Голиафом все слыхали? Или, чего доброго, пошлют пастухи весточку царю Саулу, тот выделит сюда от своего войска тысячу-другую, что тогда? Нет, ребята, в пустыне эдак не проживешь. Однажды Давид говорит, мол, явился ему во сне Господь и сказал: "За то, что ты, Давид, блюдешь закон, который Я дал праотцам твоим, укажу Я тебе верный путь, как достичь благополучия тебе и твоим молодцам. Дело надо делать с умом. Не забижайте пастухов, не нападайте на них, лучше водите с ними дружбу и оберегайте от разбойников, которые охотятся за их скотом. А когда настанет пора и пастухи погонят стада к хозяевам на стрижку, когда начнутся праздники, и пиршества, и веселье, ступайте туда и просите себе долю от даров Божьих за то, что охраняли пастухов и стада их". Вот что присоветовал мне Господь, так мы и поступим, тогда будет нам во все времена звонкая монета и всякое богатство, мясо и сушеное зерно, вино и другое добро, и весь Израиль будет славить нас и доброжелательствовать нам. Если же вдруг какой хозяин заупрямится -- мол, знать вас не знаю и никого не просил защищать мое имущество, -- вы ему на это скажите: "Ах ты, чертов сын! Пусть то и то сделает с нами Бог и еще больше сделает, если Давид оставит в живых из твоей семьи хоть одного мочащегося к стене..." Мивсам, сын Мишмы, почесал зудящую культю, которая покраснела и воспалилась; в глазах его засветился отблеск былой Давидовой славы, и он продолжил: -- У этого Навала были тысячи голов овец, все как на подбор жирные да толстые, и коз тысячи голов, тоже самонаилучших; у нас аж слюнки текли, стоило лишь подумать про то времечко, когда настанет пора стрижки. Наконец, позвал меня Давид и сказал: "Слушай, Мивсам, парень ты неглупый, и язык у тебя хорошо подвешен. Возьми-ка себе девятерых молодцов, здоровяков, вроде тебя, и скачи к Навалу, передай от меня привет, мир, мол, тебе, Навал, мир дому твоему и все такое, а потом напомни, только вежливо, что живет он в достатке, а мы тут с седла не слазим, в пустыне обретаемся, добро его стережем; но теперь, скажи, настал добрый день и ждет Давид благоволения; дай, мол, другу твоему Давиду, сыну Иессееву, что найдет рука твоя". А Навал, доложу тебе, жирен был -- дальше некуда, пузо до колен, зоб -- мешком; разозлился он и заорал: "Кто таков этот Давид? Что еще за сын Иессеев? Много ныне развелось рабов беглых, что прячутся от господ. Неужто я отдам им хлебы мои, и воду мою, и мясо, приготовленные для стригалей? Неужто отдам мои кровные деньги бродягам, про которых не знаю, кто они и откуда?" Я подумал, что его удар хватит, до того он побагровел, а потом сделался сизым, будто слива; но я твердо помнил наказ Давида "будь вежлив, Мивсам", потому спокойно сказал Навалу: "Остынь, хозяин; а о сыне Иессееве ты еще услышишь, попомнит он тебе твою щедрость..." Мивсам, сын Мишмы, почесал под мышкой, нащупал там что-то, прикусил, сплюнул, потом проговорил: -- А та женщина все время прислушивалась к нашему разговору. Собой она была пригожа и наряжена по-господски -- на пальцах кольца, на руках и ногах браслеты. Я сразу приметил, как она на меня зыркает, так ведь я был плечистый да стройный и в седле сидел ловко; хотел уж я назад поскакать от Навала, но она подошла ко мне и спрашивает: "А что предводитель твой, Давид, сын Иессеев, похож на тебя?" Я говорю: "Коли я тебе по вкусу, красавица, то супротив Давида тебе и вовсе не устоять, ибо он стоит дюжины таких, как я ". А ты сама кем будешь, спрашиваю. Меня зовут Авигеей, говорит, я жена Навала; по голосу сразу слыхать, что нужен ей этот муж, как прыщ на заднице. Дух от Господа шепнул мне, что мы с Авигеей еще увидимся, потому шибанул я своего мула промеж ушей, и полетел он птицей. Прискакали мы на место, * которое нам указал Давид, а он нас там уже дожидается. Передал я ему слова Навала, вот тут-то Давид и сказал: "Опояшьтесь каждый мечом своим". И сам Давид опоясался мечом своим и зарекся: "До рассвета утреннего из всего, что принадлежит Навалу, не оставлю мочащегося к стене". Мне же он велел: "Мивсам, останься с двумя сотнями при обозе, охраняйте его, потому что я поскачу быстро, обоз за мной не поспеет". Сам он взял четыре сотни и умчался, а что случилось потом, не знаю, только утром Давид привез много всякого добра и вид у него был довольный, как у лягушонка, который муху заглотал... Среди оставшихся после смерти Авигеи, жены Давида и вдовы Навала, вещей, которые хранились на складе царского гарема, отыскалось несколько глиняных табличек; Аменхотеп, главный царский евнух, переслал их мне со своим рабом. На одной из табличек оказался составленный неловкой женской рукой список. Привожу его, сохраняя все многочисленные ошибки: ДАДЕНО ДАВИДУ, СЫНУ ИЕССЕЕВУ: ХЛЕБОВ -- 2 СОТНИ ВИНАНАИЛУЧЕГО -- 2 МЕХА АВЕЦ ЖАРЕНЫХ -- 5 ГАЛОВ ЗЕРЕН СУШЕНЫХ --5 МЕР УЗЮМУ -- 100 СВЯЗОК СМОКВЫ -- 200 СВЯЗОК АСЛОВВЮЧНЫХ -- 8ГАЛОВ Дебора, служанка Авигеи, рассказывала мне следующее: -- Отведай-ка моего винца, господин хороший. Пусть Бог то и то со мной сделает, ежели оно похоже на пойло, каким я потчую постояльцев; тем хоть уксусу подай, хоть козьей мочи, вылакают и не заметят. Мое-то винцо почище царского с виноградников Ваал-Гамона, оно все эти годы в сем сосуде хранилось. То вино из особых погребов Навала, первого супруга моей госпожи, который от удара помер. Госпожа моя, да упокоит Господь ее душу, сказала, даря мне вино: "Сбереги его, Дебора, на тот день, когда встретишь мужчину, который пленит тебя так, как меня Давид; распечатай тогда сей сосуд и выпей с тем мужчиной этого вина". Был у меня мужчина, господин хороший, и другой был, и третий, а я все не могла понять, пленил ли он меня так, как Давид мою госпожу, или нет. Мужчины приходили и уходили, я старела и порой говаривала себе: "Видно, жизнь твоя, Дебора, подобна сему запечатанному сосуду -- самого сладкого вина так и не попробуешь". Потому, господин хороший, давай-ка выпьем его и помянем мою госпожу Авигею. Не за то, конечно, помянем, что так скоро с Давидом сошлась. Но ведь и не овечкой юной она была, когда встретила сына Иессеева, не девочкой; она была старше его лет на шесть, если не на все восемь, однако телом еще свежа, груди торчком, что тараны стенобитные. Она и домом заправляла, и слугами командовала, и хозяйство вела, а ее супруг Навал лишь пьянствовал да обжорствовал, пока не разбух, вроде кишки с требухой, от такого любая отвернется. Ходили слухи, будто госпожа то погонщика ослов приголубит, то бродячего гончара, то скотника, то сказителя-песенника, но только женщина она была воистину добродетельная, а предпочитала своих прислужниц, я и была одною из тех пяти девиц, мы ее ласкали и нежили, обнимали и целовали, а она сладко вздыхала, и глаза у нее от истомы чуть на лоб не лезли. . . . . Ну, не вино, а прямо-таки солнышко текучее, да благословит его Господь! Словом, когда госпожа Авигея увидела молодца, которого Давид прислал к Навалу, когда она услышала, как Навал обругал его, то сказала мне: "Если Давид, сын Иессеев, так ли пригож, будет дело. Возьми-ка список, который я составила, собери все, что указано там, вели погрузить на ослов и поспешай с погонщиками вперед, а я вас догоню". Только ни слова Навалу, прибавила, не то этот чертов сын все испортит. Когда она нагнала нас на своем осле, я приметила, что глаза у нее подкрашены, щеки нарумянены, а губы пылают, что мякоть граната, и пахнет она, как целый сад цветочный. Лишь въехали мы в тень от горы, тут же поднялся шум и гам -- Давид кинулся к нам со своим отрядом, но Авигея обогнала нас и поскакала ему навстречу. До чего винцо славное! Может, еще немножко выпьешь, господин хороший? Если ты и впрямь собираешься писать о моей госпоже, так слушай теперь в оба уха, потому что дошел черед до ее встречи с Давидом. Вот сидит он в седле своем, кудри рыжие, лицо смуглое, глаза так и блестят; госпожа моя вмиг соскочила с осла и пала ниц перед Давидом. Он спрашивает: "Кто эта женщина? " Тут я выхожу вперед и отвечаю: "Это госпожа моя Авигея, супруга Навала, что живет в Моне, а имения его на Кармиле". Тогда Давид слезает с седла и говорит ей громко, чтобы все слыхали: "Жаль мне тебя, красавица; охранял я в пустыне имущество Навала, и ничего не пропало из принадлежащего ему, а он платит мне злом за добро ". Тут Авигея, госпожа моя, выпрямилась, чтобы Давид разглядел ее, а у самой груди торчком, что тараны стенобитные. "На мне грех, господин мой. Прошу тебя, не гневайся на Навала, он глуп. Обрати лучше очи на рабу твою, у которой сердце трепещет от радости пред лицом твоим, ибо войны Господа ведет господин мой, и зло не найдется в тебе во всю жизнь твою. Прими дары от рабы твоей, хлебов две сотни и вина два меха, пять овец приготовленных и пять мер зерен сушеных, сотню связок изюма и две сотни связок смоквы, раздай их своим молодцам. А когда Господь облагодетельствует господина моего, вспомни рабу твою". А винцо-то в голову бьет! Старое так и встает перед глазами, вижу госпожу мою Авигею как живую и Давида, сына Иессеева. Вот он подымает ее с колен, поддерживает ласково. "Благословен Господь, Бог Израилев, -- говорит он ей, -- и благословенна ты за то, что не допустила меня пролить кровь. Жив Господь, Бог Израилев, если бы ты не поспешила и не пришла навстречу мне, то до рассвета утреннего я не оставил бы Навалу ни одного мочащегося к стене". Давид поклонился ей, и оба пошли в сторонку, а когда вернулись, госпожа моя несла голову высоко и словно помолодела лет на десять. Давид же сказал ей на прощание: "Иди с миром в дом твой, ибо я послушался тебя и все будет по-твоему". Отчего не пьешь, господин хороший? За меня не беспокойся, через эту старую глотку протекло столько вина, что и тысячи козьих мехов не хватит. Так вот вернулась моя госпожа Авигея к своему супругу Навалу, а тот валяется вдрызг пьяный, в блевотине, потому что кутил все это время: так она и не сказала ему ни слова до самого утра. Когда же он на другой день очнулся с охами да ахами, вонючий, точно целая свинарня, не чующий ни рук своих, ни ног, Авигея подошла к нему, свежая, будто росинка, и говорит: "Ах ты, туша мясная, пьяница беспробудный, немочь мужская. Я тебе жизнь спасла тем, что поспешила навстречу Давиду, сыну Иессееву, чтобы откупиться от него малой толикой твоих богатств, хлебами и вином, мясом и сушеным зерном, изюмом и смоквой, не то Давид всех бы здесь к утру поубивал". Тут Навал подскочил, словно блоха, воздел руки к Господу и завопил: "Боже мой, слышал ли Ты, что говорит эта ведьма, сука чертова? Погибель она моя, разорение мое! Отдать овец, и сушеные зерна, и смокву! Да пусть у нее груди отсохнут, пусть чрево ее сгниет! Ты ведь, Господи, справедлив, так покарай же ее страшною карою!" Он принялся звать управителя и рабов, разбушевался, побагровел, у него сделались сизыми губы, потом все лицо; вдруг он упал на спину и стал как камень. Управитель сказал, что надо пустить кровь, рабы бросились было за лекарем, однако госпожа Авигея велела: "Молитесь Богу сколько угодно, но крови господина вашего не троньте, ибо Господь ее сгустил и не дает течь по жилам, так пускай исполнится Его воля". Десять дней молились рабы, а лекарь ждал, и госпожа моя сидела у постели Навала, своего супруга, который лежал как камень; на десятый день поразил Господь Навала, и он умер. Сильное было сердце у госпожи моей, выпьем за нее, где бы душа ее сейчас ни обреталась. Просидеть десять суток с собственным мужем, ожидая, когда он умрет, и беспокоясь, как бы не выжил, тут воистину нужен характер. После похорон Авигея сказала мне: "Вели, Дебора, седлать осла и езжай к Давиду; передай ему, мол, благословен Господь, воздавший за посрамление, нанесенное ему Навалом, и сохранивший его от зла; Господь, дескать, обратил злобу Навала на его же голову". В пустыне меня встретили Давидовы молодцы, они отвели меня к нему, и я передала слова моей госпожи. Давид меня щедро наградил. Подарил мне серебряный браслет и десять локтей тонкого полотна в три локтя шириной и послал со мной своих слуг. Когда те пришли к Авигее на Кармил, то сказали: "Давид послал нас к тебе, чтобы взять тебя ему в жены". На губах у моей госпожи промелькнула победная улыбка, но она тут же сдержала себя, поклонилась лицом до земли и ответила: "Раба его готова быть служанкою, чтобы омывать ноги слуг господина моего". Она поспешно собралась, села на осла, мы, пять служанок, поехали с ней за послами Давида, и сделалась она его женою. ПЛАЧЕВНАЯ ПЕСНЬ, ВОСПЕТАЯ ДАВИДОМ ГОСПОДУ Да прекратится злоба нечестивых, а праведника подкрепи; ибо Ты испытуешь сердца и утробы, праведный Боже! Щит мой в Боге, спасающем праведных сердцем. Бог -- судия праведный, но и Бог всякий день строго взыскует. Если кто не обращается, Он изощряет свой меч, напрягает лук Свой и направляет его. Приготовляет для него оружие смертельное, стрелы Свои делает палящими. Вот нечестивый зачал неправду, был чреват злобою и родил себе ложь, рыл ров, и выкопал его, и упал в яму, которую приготовил. РЕЧЬ ЕФАНА, СЫНА ГОШАЙИ, ПЕРЕД ЧЛЕНАМИ ЦАРСКОЙ КОМИССИИ ПО СОСТАВЛЕНИЮ ЕДИНСТВЕННО ИСТИННОЙ И АВТОРИТЕТНОЙ, ИСТОРИЧЕСКИ ДОСТОВЕРНОЙ И ОФИЦИАЛЬНО ОДОБРЕННОЙ КНИГИ ОБ УДИВИТЕЛЬНОЙ СУДЬБЕ, БОГОБОЯЗНЕННОЙ ЖИЗНИ, А ТАКЖЕ О ГЕРОИЧЕСКИХ ПОДВИГАХ И ЧУДЕСНЫХ ДЕЯНИЯХ ЦАРЯ ДАВИДА, СЫНА ИЕССЕЕВА, КОТОРЫЙ ЦАРСТВОВАЛ НАД ИУДОЮ СЕМЬ ЛЕТ И НАД ВСЕМ ИЗРАИЛЕМ И ИУДОЮ ТРИДЦАТЬ ТРИ ГОДА, ИЗБРАННИКА БОЖЬЕГО И ОТЦА ЦАРЯ СОЛОМОНА, СОКРАЩЕННО -- КНИГИ ЦАРЯ ДАВИДА; РЕЧЬ ПРОИЗНЕСЕНА НА ЗАСЕДАНИИ, ПОСВЯЩЕННОМ ОБСУЖДЕНИЮ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ХОДЕ РАСПРИ МЕЖДУ ЦАРЕМ САУЛОМ И ДАВИДОМ, СЫНОМ ИЕССЕЕВЫМ Высокочтимые господа! Прошу извинить меня за то, что я ограничусь лишь походом, точнее -- походами царя Саула против Давида, ибо, будучи всего-навсего редактором, не берусь судить о столь запутанном вопросе, как боевые действия Давида в ту пору, когда он состоял на службе у филистимлян. Далее, мне хотелось бы выразить глубочайшую признательность господину дееписателю Иосафату, сыну Ахилуда, за предоставленные записи бесед царя Давида, а также господину главнокомандующему Ванее, сыну Иодая, за передачу материалов из архивов Авенира, равно как и господам писцам же голову". В пустыне меня встретили Давидовы молодцы, они отвели меня к нему, и я передала слова моей госпожи. Давид меня щедро наградил. Подарил мне серебряный браслет и десять локтей тонкого полотна в три локтя шириной и послал со мной своих слуг. Когда те пришли к Авигее на Кармил, то сказали: "Давид послал нас к тебе, чтобы взять тебя ему в жены". На губах у моей госпожи промелькнула победная улыбка, но она тут же сдержала себя, поклонилась лицом до земли и ответила: "Раба его готова быть служанкою, чтобы омывать ноги слуг господина моего". Она поспешно собралась, села на осла, мы, пять служанок, поехали с ней за послами Давида, и сделалась она его женою. ПЛАЧЕВНАЯ ПЕСНЬ, ВОСПЕТАЯ ДАВИДОМ ГОСПОДУ Да прекратится злоба нечестивых, а праведника подкрепи; ибо Ты испытуешь сердца и утробы, праведный Боже! Щит мой в Боге, спасающем праведных сердцем. Бог -- судия праведный, но и Бог всякий день строго взыскует. Если кто не обращается, Он изощряет свой меч, напрягает лук Свой и направляет его. Приготовляет для него оружие смертельное, стрелы Свои делает палящими. Вот нечестивый зачал неправду, был чреват злобою и родил себе ложь, рыл ров, и выкопал его, и упал в яму, которую приготовил. РЕЧЬ ЕФАНА, СЫНА ГОШАЙИ, ПЕРЕД ЧЛЕНАМИ ЦАРСКОЙ КОМИССИИ ПО СОСТАВЛЕНИЮ ЕДИНСТВЕННО ИСТИННОЙ И АВТОРИТЕТНОЙ, ИСТОРИЧЕСКИ ДОСТОВЕРНОЙ И ОФИЦИАЛЬНО ОДОБРЕННОЙ КНИГИ ОБ УДИВИТЕЛЬНОЙ СУДЬБЕ, БОГОБОЯЗНЕННОЙ ЖИЗНИ, А ТАКЖЕ О ГЕРОИЧЕСКИХ ПОДВИГАХ И ЧУДЕСНЫХ ДЕЯНИЯХ ЦАРЯ ДАВИДА, СЫНА ИЕССЕЕВА, КОТОРЫЙ ЦАРСТВОВАЛ НАД ИУДОЮ СЕМЬ ЛЕТ И НАД ВСЕМ ИЗРАИЛЕМ И ИУДОЮ ТРИДЦАТЬ ТРИ ГОДА, ИЗБРАННИКА БОЖЬЕГО И ОТЦА ЦАРЯ СОЛОМОНА, СОКРАЩЕННО -- КНИГИ ЦАРЯ ДАВИДА; РЕЧЬ ПРОИЗНЕСЕНА НА ЗАСЕДАНИИ, ПОСВЯЩЕННОМ ОБСУЖДЕНИЮ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ХОДЕ РАСПРИ МЕЖДУ ЦАРЕМ САУЛОМ И ДАВИДОМ, СЫНОМ ИЕССЕЕВЫМ Высокочтимые господа! Прошу извинить меня за то, что я ограничусь лишь походом, точнее -- походами царя Саула против Давида, ибо, будучи всего-навсего редактором, не берусь судить о столь запутанном вопросе, как боевые действия Давида в ту пору, когда он состоял на службе у филистимлян. Далее, мне хотелось бы выразить глубочайшую признательность господину дееписателю Иосафату, сыну Ахилуда, за предоставленные записи бесед царя Давида, а также господину главнокомандующему Ванее, сыну Иодая, за передачу материалов из архивов Авенира, равно как и господам писцам Елихорефу и Ахии, сыновьям Сивы, за их многотрудные розыски в царских архивах, оставшиеся, к сожалению, безуспешными. Имеющиеся в нашем распоряжении документы и свидетельства столь разноречивы, что трудно даже установить, сколько же походов предпринял царь Саул против Давида. С известной определенностью можно говорить только о трех: первый поход в пустыни Зиф и Маон пришлось прервать из-за вторжения филистимлян на земли Израиля; второй поход в пещеры и ущелье Эн-Гадди, а также третий -- вновь в пустыню Зиф -- закончились двумя личными, причем весьма трогательными, встречами Давида с Саулом. В обоих случаях Давиду и нескольким его сподвижникам удавалось незаметно пробраться к Саулу: в Эн-Гадди местом такой встречи послужила пещера, куда Саул зашел по нужде, а в Зифе -- лес, где Саул расположился на ночлег в своем шатре. Оба раза сподвижники Давида подговаривали его убить Саула: дескать, подобной возможности упускать нельзя, ибо Бог сам предает врага твоего в руки твои. Однако Давид всякий раз возражает; разве останется безнаказанным поднявший руку на помазанника Божия? -- вполне понятный ход мысли для человека, который мнит себя будущим царем. Но если в пещере Эд-Гадди Давид лишь потихоньку отрезает край одежды Саула, то в Зифе он забирает сосуд с водою и копье, что были у изголовья царя. Затем Давид в обоих случаях, отойдя на безопасное удаление, окликает Саула, называет свое имя и предъявляет вещественные доказательства своего милосердия, на что царь говорит: "Безумно поступал я и очень много погрешал, и я не буду больше делать тебе зла, потому что душа моя была дорога ныне в глазах твоих; и теперь я знаю, что ты непременно будешь царствовать и царство Израилево будет твердо в руке твоей". Высокочтимые господа! Эти воистину пророческие, исполненные благородства слова, сошедшие с уст царя Саула, имеют особое значение, ибо дают дополнительное обоснование правам Давида на престол Израильский. А главное, речь в данном случае идет не о молве, которая выдумывается народом и всячески им приукрашается; нет, царь Давид самолично поведал об этих событиях дееписателю Иосафату, который и записал все доподлинно с его слов. Правда, есть тут небольшое затруднение: ни в царских архивах, ни в архивах Авенира, начальствовавшего при царе Сауле над войском, не нашлось подтверждений второму походу -- в пещеры Эн-Гадди и третьему походу -- в пустыню Зиф. Авенир сообщает лишь об одном походе, а именно о том, который был прерван известием о вторжении филистимлян. От Авенира же мы узнаем, что Давид, который прежде ограничивался небольшими набегами из своих укрытий в пустыне, решил наконец прочно обосноваться в городе Кеиль. Этот город часто страдал от нашествий филистимлян. Давид изгнал их в надежде, что тем самым расположит к себе жителей Кеиля. Однако теперь, когда Давид покинул дикую пустыню, его передвижения трудно скрыть, поэтому Саул вскоре узнает о местонахождении Давида. Саул ликует: "Бог предал его в руки мои; ибо он запер себя, вошедши в город с воротами и запорами". Та же мысль беспокоит и Давида. Вопросив оракула, он покидает Кеиль и его жителей, которые оказались ненадежными союзниками, чтобы уйти в пустыню Зиф. Но сюда же прибывает Саул с отрядом из трех тысяч отборных воинов. Тогда Давид перебирается из пустыни Зиф в пустыню Маон; Саул гонится за ним, и вот уже Саул идет по одной стороне горы, а Давид со своими людьми -- по другой. Благодаря стремительному броску отряд Саула окружает Давида, которому вряд ли удалось бы спастись, если бы в стан Саула не прибыл вестник со словами: "Поспешай и приходи, ибо филистимляне напали на землю". Досточтимые господа! Обо всем этом я толкую отнюдь не для того, чтобы посеять какие-либо сомнения, да и кто позволит себе усомниться, когда речь идет о царе Давиде в свидетельствах такого очевидца, как Авенир. Я лишь пытаюсь пролить немного света на довольно темный период жизни сына Иессеева, дабы обозначить кое-какие сложности редакционного характера. Ни в малейшей степени не пренебрегаю я и данным мне на прошлом заседании комиссии мудрым советом относительно высокой ценности легенды по сравнению с низкой истиной. Короче говоря, несмотря на видимые противоречия, я приложу все усилия, чтобы возвысить благородный образ избранника Божия, подтвердить законность его притязаний на царский престол и способствовать достижению тех целей, ради коих мудрейший из царей Соломон и поручил нам составить Книгу царя Давида. Что же касается перехода царя Давида на службу к врагам Израиля филистимлянам, то, как уже указывалось выше, этот вопрос слишком сложен, чтобы оставлять его на благоусмотрение раба вашего, а потому низкопокорнейше жду от господ членов комиссии их решения на сей счет. СЛОВОПРЕНИЯ ЧЛЕНОВ ЦАРСКОЙ КОМИССИИ ПО СОСТАВЛЕНИЮ КНИГИ ОБ УДИВИТЕЛЬНОЙ -СУДЬБЕ И Т. Д. ОТНОСИТЕЛЬНО ВКЛЮЧЕНИЯ ИЛИ НЕВКЛЮЧЕНИЯ В ИСТОРИЧЕСКИЙ ТРУД НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫХ ФАКТОВ, А ТАКЖЕ О ВОЗМОЖНЫХ СПОСОБАХ ИХ ОТОБРАЖЕНИЯ; ЗАПИСАНО ЕФАНОМ, СЫНОМ ГОШАЙИ Иосафат: Господа члены комиссии, вы заслушали сообщение Ефана, нашего редактора. Есть ли у кого-либо возражения? Замечания? То есть все согласны с включением разноречивых свидетельств в Книгу царя Давида? Ахия: Согласны. Иосафат: Тогда переходим к следующему вопросу. Слова просит господин Садок? Са до к: Как насчет ужина? Иосафат: Вечером во дворце состоится прием в честь египетского посланника, будут напитки и барашек на вертеле. Разве господин Садок не получил приглашения? Садок: Когда, наконец, жена избавится от проклятой привычки наводить порядок на моем рабочем столе, хотел бы я знать... Иосафат: У нас еще осталось немного времени до начала приема. Полагаю, суть дела членам комиссии известна. С шестью сотнями сподвижников Давид перешел к царю гефскому Анхусу, одному из пяти царей филистимского союза. Некоторое время Давид жил в Гефе, сам и люди его, каждый с семейством своим, затем Анхус поселил его в Секелаге. За получение Секелага Давид обязался исполнять для филистимлян военную службу, о чем сам объявил народу. Садок: Учитывая щекотливость этого шага, хотелось бы знать, как Давид объяснял его. Ванея: Ход мысли Давида вполне понятен. Рано или поздно я попаду в руки Саула. Так не лучше ли перебежать к филистимлянам? Садок: Все верно, однако простолюдин скажет: "Достоин ли такой поступок благонравного человека, вождя Израиля, помазанника Божия? Допустимо ли вступать в сговор с врагом против собственного народа?" Что на это ответишь? Надо заткнуть рот болтунам. Может, написать, что такова была воля Господа? Не намекал ли Давид как-либо на подобное повеление Господне? Иосафат: Царь Давид редко говорил об этом шаге, а если и говорил, то было не похоже, чтобы он им тяготился. Нафан: А чем тут тяготиться? Первый долг помазанника Божия -- сохранить собственную жизнь. Разве иначе смог бы Давид исполнить волю Господа? Разве иначе он смог бы стать царем Израиля и отцом царя Соломона? Садок: Тебе это понятно, и мне понятно, но поймет ли народ? Не лучше ли... вообще не упоминать сего факта? Кстати, сколько времени провел Давид на службе у филистимлян? Иосафат: Год и четыре месяца. Садок: С тех пор как Ной причалил к вершине горы, прошло два тысячелетия. Что значит для Истории один-единственный год? Нафан: В отличие от моего друга Садока я не кормлюсь от пожертвований. И с Богом я общаюсь напрямую. Поэтому считаю, что мы должны быть последовательны. Раз Давид -- избранник Божий, а сомнений в этом ни у кого из нас нет, то все его деяния служат благу и славе Израиля. Но поскольку факты сами по себе могут привести к опасным умозаключениям, нужно преподнести факты так, чтобы направить умозаключения в верное русло. Садок: Кто только не пытался делать это с тех пор, как Господь сообщил кое-что Адаму. И всегда находится змий, способный извратить любое, самое благонамеренное слово. Ванея: Интересно, как это господин Нафан собирается изложить ту историю так, будто она служила благу и славе Израиля? Ведь у Давида и его людей, пока они сидели в Секелаге, не было иного способа добывать себе пропитание, кроме грабежа. Грабить-то поблизости некого, только собственных соплеменников из колена Иуды. Вот и приходилось убивать в каждой деревне всех до единого -- и мужчин, и женщин, и детей, ибо если хоть кто-нибудь останется в живых, то он раз несет дурную молву о Давиде по всей стране. Именно на это гефский царь Анхус и рассчитывал. Недаром он говорил: "Опротивел Давид народу своему Израилеву и будет слугою моим навек". Нафан: Если бы я не слышал голоса господина Ваней, то подумал бы, что это говорит клеветник, желающий опорочить Давида, отца царя Соломона. Ванея: Я лишь последователен, как желает того господин Нафан. Господь наш знал, что делает, когда поставил Давида, сына Иессеева, царствовать над Израилем. А раз так, то и царь Саул, и сын Саула Ионафан устранены по воле Господа. Значит, правильно поступил Давид, предавшись Анхусу и отправившись с отрядом сражаться за филистимлян в битве при Афеке, где войско Израиля было разбито, а Саул и Ионафан погибли. Если же путь, коим Бог повел своего избранника к цели, кажется вам чересчур извилистым, то наш друг Ефан сумеет подправить его для Книги царя Давида. Садок: Возможно, путь Давида не совсем прям, но он никогда не был путем бесчестья. Ванея: "Путь бесчестья"! Я сражался за Давида, когда против него восстал его собственный сын Авессалом, сражался и после; я видел Давида в деле, когда ему приходилось принимать мужественное решение. Он прекрасно понимал, что значит взять власть и что значит удержать ее. Если же слово Господа не вполне отвечало тому, что, по мнению Давида, надлежало предпринять в данном случае, то он обращался к Богу, беседовал с ним и слово Божье сообразовывал с обстоятельствами. Иосафат: Вижу, господа члены комиссии приумолкли. Тогда пускай Ефан доложит о своих выводах из наших словопрений и расскажет, как будет редактировать соответствующий раздел Книги. Едва я раскрыл рот, чтобы обратиться к членам комиссии, как послышался шум, двери распахнулись, вошел слуга и возвестил о приближении царя Соломона. Дееписатель Иосафат глубоко поклонился, остальные пали ниц, а в следующую минуту слуги внесли в зал царя, сидевшего промеж двух херувимов искусной работы. Царь велел нам подняться. Он еще больше обрюзг, но настроение у него было великолепное. -- Замечательный день для Израиля, -- сказал он, -- ибо комиссия в полном сборе и трудится во славу Господа, а кроме того, сегодня прибыло египетское посольство, дабы предложить мне в жены дочь фараона. По сему случаю будет пир с барашком на вертеле и бодрящими напитками. Последовала пауза, приличествующая тому, что великий муж высказал значительную мысль. Затем Иосафат спросил, не желает ли царь осведомиться о работе комиссии; Соломон ответил, что желает; тогда Иосафат вкратце изложил суть словопрений, а в заключение сказал: -- Теперь же, о мудрейший из царей, мы хотели бы заслушать нашего редактора Ефана, сына Гошайи. Царь захлопал в ладоши и воскликнул: -- Чудесно, недаром говорят, будто никого нет мудрее Ефана во всем Израиле от Дана до Вирсавии. Я склонил голову. -- По сравнению с великой мудростью моего господина скудный разум мой ничтожнее мыши по сравнению с громадным слоном, что водится в царстве Савском. Царь погладил драгоценные каменья на крыльях херувима. -- Ладно, послушаем, что ты скажешь, Ефан, о том, как подаются в исторических трудах неприятные факты и стоит ли их вообще упоминать. Вначале я выразил свою глубочайшую признательность членам комиссии за высказанные ими суждения, которые позволили четко обозначить проблему. По итогам словопрений, пояснил я далее, мне удалось составить перечень возможных способов подачи неприятных фактов, а именно: 1) полное изложение, 2) частичное изложение, 3) полное замалчивание. Полное изложение (способ 1) представляется неразумным, ибо народ склонен к поспешным и ложным выводам, что грозит ущербом для репутации персон, заслуживающих особого почтения. Полное замалчивание (способ 3) также неразумно, ибо молва живуча и люди все равно рано или поздно узнают то, чего им не полагалось бы знать. Что касается частичного, точнее говоря -- тактичного изложения, то его ни в коем случае нельзя отождествлять с обманом. Да и разве стал бы мудрейший из царей Соломон потворствовать обману в Книге о своем отце, паре Давиде? Такт же -- это правда в поводьях мудрости. -- С высочайшего дозволения и согласия господ членов комиссии, -- сказал я, -- попытаюсь обрисовать, каким образом можно было бы с необходимым тактом поведать о непростом пути избранника Божьего. Возьмем, к примеру, вышеупомянутые набеги, совершавшиеся из Секелага. Утверждают, будто Давид на вопрос царя Анхуса, где, мол, ты разбойничал сегодня, отвечал: "На юге Иуды". Но что значит подобный ответ в устах человека, оказавшегося в таком положении, как Давид? Не уловка ли это? Ведь неизвестно, правду он сказал Анхусу или обманул, свидетелей все равно нет, ибо все до единого жители разграбленной деревни убиты. Так почему бы не намекнуть в нашей Книге, что Давид совершал свои набеги не против собственного народа Иуды, а против вражеских племен гессурян, гирзеян и амаликетян? Теперь об участии Давида в сражении при Афеке против Саула и народа Израиля. Да, по долгу перед своим сюзереном, гефским царем Анхусом, Давид был в Афеке. Но участвовал ли он в сражении? Разве не естественно предположить, что между филистимскими князьями началась смута, из-за чего они обратились к своему царю Анхусу примерно с такими словами: "Не тот ли это Давид, которому пели в хороводах: Саул поразил тысячи, а Давид -- десятки тысяч? Отпусти ты этого человека, пусть он сидит в своем месте, которое ты ему назначил, чтобы он не шел с нами на войну и не сделался противником нашим на войне. Единокровника тянет к единокровникам, и если он хочет помириться со своим царем Саулом, то чем он может умилостивить своего господина, как не головами наших воинов?.." Ясно одно: в последние часы битвы, когда войско Израиля было рассеяно по Гелвуе, а тела Саула и Ионафана оказались прибитыми гвоздями к городской стене Беф-Сана, отряд Давида поспешил в Секелаг, на который напали полчища амаликитян. Давид и его люди настигли разбойников, истребили их, спасли своих жен, в том числе Авигею, и взяли столь богатую добычу, что Давид смог разослать подарки старейшинам Иуды; при этом он велел говорить: "Вот вам подарок из добычи, взятой у врагов Господних". Царь Соломон смерил меня пристальным взглядом, сдержанно усмехнулся и сказал: -- Вижу, ты достаточно владеешь словом, Ефан, чтобы направить людские мысли в нужное русло; пожалуй, я не ошибся в выборе, назначив именно тебя редактором Книги о моем отце, царе Давиде. Про себя я подумал: если Давид был великим убийцей, то сын его -- всего лишь дешевый головорез. Вслух же я сказал: -- Таковы предложения раба вашего, являющегося не более чем пометом мушиным, прахом, ничтожеством пред лицом мудрейшего из царей. Соломон поднял свой короткий толстый палец: -- Да воздается каждому по заслугам его. Буду рад видеть тебя на сегодняшнем приеме. Он милостиво подал знак носильщикам, и те подхватили его. Я вернулся в дом No 54 по переулку Царицы Савской, где Лилит омыла мне ноги, Олдана подровняла бороду, а Есфирь выслушала мой рассказ о том, при каких обстоятельствах я удостоился от царя чести быть приглашенным на прием. -- Хорошенько обдумывай каждый свой шаг, -- сказала она, а когда я надел свой новый зеленый наряд и собрался уходить, Есфирь подняла на прощание руку, как бы благословляя. Многочисленные музыканты играли перед зваными гостями на гуслях и флейтах, барабанах и арфах, плясуны прыгали, вертелись волчком, кланялись во все стороны, певцы -- каждый в меру своей одаренности -- славили Господа, воздавали хвалы мудрейшему из царей Соломону и египетскому фараону, произведшему на свет прекраснейшую принцессу Ельанкамен, чьи глаза светились подобно черным жемчужинам, а бедра были стройны, как колонны храма бога солнца Ра. Аменхотеп сиял от самодовольства; отведав вина из царского виноградника в Ваал-Гамоне, он сказал мне: -- Превосходно, не правда ли? Теперь принцесса станет женой Соломона, а Египет получит за это право на беспрепятственный провоз товаров через Израиль. Я поднял чашу за здоровье Аменхотепа. -- Даже не знаю, -- пошутил я, -- что вам удается лучше: споспешествовать бракам или содействовать развитию торговли. -- Ах, Ефан, -- отозвался он. -- Пожалуй, я мог бы считать себя знатоком и в той и в другой области, но важнее, что я считаю тебя своим другом. Ведь мы здесь оба чужаки и оба -- неглупые люди. -- Тут он подтолкнул меня локтем в бок. -- Видишь обжору, который ест курдючное сало? Указанный человек был багроволиц, в коротко остриженных волосах его поблескивала седина; он был бы недурен собой, если бы не скошенный обезьяний подбородок. -- Это принц Адония, едва не ставший нашим царем, -- шепнул Аменхотеп. -- Поговаривают, что верхней половиной лица он вылитый отец, царь Давид, зато губами и подбородком подозрительно смахивает на того начальника лучников, к которому некогда воспылала страстью его мать Агифа. Заметив Аменхотепа, Адония -- с куском мяса в одной руке и чашей вина в другой -- бросился к нему. -- Как поживает прекраснейшая из красавиц, госпожа Ависага Сунамитянка? -- воскликнул он. -- Нету ли от нее весточки для меня? Аменхотеп отвесил поклон: -- Госпожа Ависага поживает хорошо, как и все остальные дамы царского гарема. -- Передай ей мои приветы и восторги. Скажи, что Адония, раб ее, ждет от нее если не ласкового словечка, то любого другого знака или залога ее нежных чувств, как то локон или же ладанка, которую она носит меж своих прелестных персей. Мне вспомнилось, что ладанку меж грудей стала носить и Лилит, с тех пор как мы поселились в Иерусалиме. Вдруг я заметил, что лицо Адонии напряглось, Аменхотеп вновь низко склонился, по залу пронесся шепот и шорох -- в зал вошел царь Соломон, сопровождаемый свитой, среди которой вышагивали дееписатель Иосафат, пророк Нафан, священник Садок и главный военачальник Ванея. Весь в золоте и серебре, царь был поистине великолепен, его перстни ослепительно сверкали драгоценными камнями. Обратившись к своему брату Адонии, он сказал: -- Вижу, мой господин беседует с Ефаном, сыном Гошайи, который уступает мудростью лишь мне и которого я назначил редактором Книги об удивительной судьбе и т. д. моего отца, царя Давида? Адония, до сих пор почти не замечавший меня, остановил на мне пристальный взгляд; его большие серые глаза блестели, как некогда у его отца Давида. Отерев краем одежды сальные губы, он проговорил: -- Любопытно, как он истолкует вопрос престолонаследия? Вздрогнув, Соломон помрачнел, а я потупился и сказал: -- Раб ваш готов заверить, что мудрейший из царей Соломон не найдет в этой Книге ничего иного, кроме истины. -- Тогда она станет величайшей книгой всех времен и народов. -- Так оно и будет! -- воскликнул Соломон и, повернувшись ко мне, добавил: -- От твоего друга Аменхотепа, Ефан, я прослышал, будто твоя наложница Лилит пригожа лицом, хороша собой и искусна в любви. Надеюсь, он прав? Страх пронизал все мое