ошло бы за ангела, не совершай сей ангел омовений, положенных женщине ежемесячно, а увидел он эту женщину, встав ото сна, с крыши своего дома при свете заходящего солнца. Писец Сераия тотчас сообразил, что это была Вирсавия, дочь Елиама, вышедшая замуж за хеттеянина Урию, тысячника, который сейчас воюет под началом Иоава, осаждающего аммонитский город Равву; как раз накануне похода Урия с женой и въехали в один из домов по западную сторону от дворца. Если будет на то царская воля, добавил Сераия, он сходит к Вирсавии и передаст ей, что она понравилась царю, а уж дальше все просто. Просто, да не очень, сказал Давид. Разве не принадлежат царю все дочери Израиля, удивился Сераия, в том числе те, кто замужем за чужеземцем вроде хеттеянина Урии? Разумеется, ответствовал Давид, но за исключением жен, у которых мужья находятся в действующей армии. Этих никто не смеет тронуть, ни старейшина племени, ни сам царь. Иначе кто пойдет сражаться за Господа, не будучи уверен, что дом его и жена остались под надежной защитой? Священник Авиафар подтвердил, мол, воистину такова заповедь Господа, необрезанные называют ее табу, а царь Давид, как всегда, мудр и справедлив. Тогда Давид стукнул кулаком по столу и воскликнул: "Значит, по-твоему, пусть царь сгорает от страсти и нельзя ему затушить это пламя?" Авиафар аж поперхнулся от страха, пришлось хлопать его по спине. Придя в себя, он сказал: "Если царь сгорает от страсти, то пламя надо, конечно, тушить, ибо благополучие избранника Божьего -- заповедь наипервейшая. Сам Господь явил Свою волю тем, что соопределил на один и тот же час омовение оной женщины, закат солнца и пребывание царя на кровле дома своего". Писец Сераия заявил, что так называемое "табу" к данному случаю неприложимо, ибо хеттеянину Урии от сожительства его жены с царем не только не сделается никакого ущерба, но, напротив, ему выпадет великая честь, то есть внакладе он не останется. (Пора выразить свое восхищение, подумал я, и сказал, что никогда не слышал рассказа более занимательного и наблюдений более метких. Но неужели господин Нафан, самолично участвуя в том разговоре, не высказал своего мнения о так называемом "табу"? Усмехнувшись, Нафан проговорил со скромной миной: "Я положил себе за правило не высказываться, пока Господь не вразумит меня Своим словом". После чего он продолжил чтение.) Давид послал слуг взять Вирсавию; и она пришла к нему, и он спал с нею, ибо она была чиста от нечистоты своей; потом она возвратилась в дом свой. (Тут я опять перебил Нафана: -- От союза этой пары родился мудрейший из царей Соломон, поэтому негоже, чтобы читателю показалось, будто все ограничилось лишь грубым совокуплением. Неужели царь Давид ни разу не обмолвился, хотя бы намеком, о любезностях, нежностях или ласковых словечках, которыми он обменивался с госпожой Вирсавией в ту первую ночь любви? -- Царь Давид поведал мне однажды, что ни среди женщин, ни среди мужчин не знавал кого-либо более искусного в любви, нежели Вирсавия, дочь Елиама. А вот насчет слов, сказанных той ночью, придется тебе, видно, обратиться к самой царице-матери. -- Мой господин близко знаком с нею? -- поинтересовался я наилюбезнейшим голосом. -- Если б не мой добрый совет, -- Нафан многозначительно помолчал, -- и не Ванея с его хелефеями и фелефеями, то сидеть бы сейчас ее сыну не меж херувимов, а в самом темном и страшном узилище. -- Стало быть, мой господин без особого труда уговорит мать-царицу принять меня для ответов на кое-какие вопросы? Нафан поднял белесые брови: -- Боюсь, она будет не слишком разговорчивой. И он вновь продолжил чтение.) Женщина эта сделалась беременною, и послала известить Давида, говоря: я беременна. Случилось так, вспоминал Нафан, что в тот день царь призвал меня для малых пророчеств. И сказал мне царь: "Слушай, Нафан, пусть Бог то и то со мною сделает, если она не подстроила это нарочно". Я спросил, на чем основаны его подозрения. Он ответил: "О том ведомо Господу, ибо Он смотрит не так, как смотрит человек. Господь смотрит на сердце; да и чутье мне подсказывает". Я сказал Давиду, мол, каждый новый сын -- благо, если, конечно, он от его семени. На сей счет не приходится сомневаться, сказал Давид, к тому же он сам видел, как Вирсавия совершала положенное ежемесячное омовение, а привели ее спустя всего несколько часов "чистою от нечистот ее"; что же до ее мужа Урии, то ему сюда от аммонитского города Раввы самого спешного хода не менее четырех дней. Тогда я говорю: "Значит, Господь благодетельствует раба Своего не только словом, но и делом в данном случае -- дитем". Тут Давид поморщился: "А как же быть с заповедью Господней, которую язычники называют "табу"? Можно утаить любодеяние, но ребенка-то не скроешь; возможно, когда-либо в нашем роду и будет непорочное зачатие, однако до сих пор такого не слыхали". Я спрашиваю: "Верно ли я понял, что от Раввы. которую осаждает Иоав, а вместе с ним и хеттеянин Урия, до Иерусалима всего четыре дня спешной езды?" Царь отвечает: "Верно". Я говорю: "Значит, от Иерусалима до Раввы тоже всего четыре?" Царь: "Разумеется". Тогда говорю: "Таким образом, понадобится лишь восемь дней, чтобы Урия прискакал в Иерусалим, переспал с женой и стал отцом ребенка, ибо с точ- ностью до одного-двух дней все равно никому не дано знать, какой срок определен младенцу в материнской утробе, не так ли?" Тут царь Давид толкает меня локтем в бок и молвит: "Нафан, друг мой, не будь ты пророком, я бы сказал, что ты отменный плут". Господин Ванея любезно ознакомил меня позднее с несколькими письмами, сохранившимися в архиве Иоава, который командовал осадой аммонитского города Раввы. ПИСЬМО ПЕРВОЕ Хеттеянину Урии, тысячнику, пребывающему ныне под Раввой -- от его любящей супруги Вирсавии, дочери Елиама. Да дарует Господь моему супругу долгую жизнь и богатую добычу. Любящую жену твою снедает тоска по твоим объятиям. Приезжай. Ласки твои -- рай для меня, я таю от них будто снег на солнце. Приезжай скорее! Царь Давид прослышал про тебя и благоволит тебе; ты сядешь за столом его и тебе воздадут почести, а ночью ты придешь к голубке своей. Спеши же! Да донесет до тебя Господь мои воздыхания! Судя по всему, письмо это прилагалось к прошению Урии на имя военачальника Иоава, прошение гласило: Дважды герою Израиля, военачальнику Иоаву, сыну Саруину -- от раба его хеттеянина Урии, тысячника. Да пошлет Господь моему господину победу во всех сражениях. Из прилагаемого к сему письма следует, что неожиданные семейные обстоятельства требуют моего приезда домой. Поскольку осада идет планомерно, полагаю кратковременную отлучку возможной. В этой связи покорнейше прошу десятидневного отпуска. Обязуюсь по прибытию в Иерусалим незамедлительно отметиться в ставке. Прошение Урии совпадает по времени с запиской, полученной Иоавом от царя, то есть верховного главнокомандующего. От избранника Божьего, любимца Израиля, льва Иудейского, царя Давида -- военачальнику Иоаву. Да укрепит Господь твою силу. Прослышал я о хеттеянине по имени Урия, воине доблестном и храбром, отменном тысячнике. Не премини послать его на несколько дней в Иерусалим, хочу познакомиться лично. . ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ ПРОРОКА НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА,СЫНА ГОШАЙИ, И ОТВЕТЫ НАФАНА Для Господа, однако, хитроумнейшие человеческие планы -- лишь пыль, которую сметает любое дуновение ветра. Кто бы мог предположить, что сей хеттеянин Урия окажется столь добродетелен, воздержан и благороден? Прибыв в Иерусалим, Урия явился ко двору; Давид позвал его к себе, расспросил об Иоаве, о духе войска, о ходе войны. Потом он сказал Урии: "Иди домой и омой ноги свои". Тот ушел из дворца, а вслед за ним понесли дареные царские кушания. - Но спать Урия лег при вратах царского дворца, у начальника стражи, и домой не ходил. Я еще оставался с царем Давидом, когда от Вирсавии прибежал раб сказать: "Видели Урию, как он въезжал в Иерусалиму и госпожа коя согрела воды омыть ноги его и приготовила мясо, что подарено царем, и застелила супружеское ложе, но муж даже в дом не заглянул". Тогда царь послал человека и узнал, что Урия действительно спит у ворот дворца. Давид велел привести Урию, которому сказал: "Вот, ты проделал дальний путь от Раввы до Иерусалима, четыре дня добирался сюда. Отчего же ты не пошел в дом свой?" Урия, поклонившись, ответил: "Раб ваш, хотя и хеттеянии, однако принял истинную веру, а потому ставит долг выше удовольствий, Ковчег, Израиль и Иуда -- в шатрах военных, господин мой Иоав и воины его -- в поле, а я пойду в дом свой есть, пить и спать с женою? Клянусь твоею жизнию и жизнию души твоей, этого я не сделаю". Давид мрачно посмотрел на меня, а хеттеянину сказал: "Похвалю тебя Иоаву, начальнику твоему. Но останься еще на день-два, я приглашу тебя к моему столу, посажу по правую руку, рядом с пророком Нафаном, человеком большого ума". (Нафан остановился и метнул на меня быстрый взгляд. Я поспешил заметить, что описание встречи Давида с Урией исполнено мастерски и будет очень ценным для Книги царя Давида, а побочное замечание насчет большого ума -- весьма живая подробность. Нафан кивнул: -- Тут еще много интересного! И продолжил чтение.) Урия остался в Иерусалиме на этот день и на следующий. Давид сказал мне: "Нафан, нужно его подпоить, больше надеяться не на что, ибо Господь нарочно создал вино, чтобы люди забывали о долге". Давид пригласил Урию, он ел и пил с нами, а мы сидели от него по правую и по левую руку; царь превозносил Вирсавию и твердил Урии, чтобы тот не упускал случая, ибо когда мы состаримся, и войдем в преклонные лета, и нам будет холодно, а мы не сможем согреться, то станет поздно. Я тоже уговаривал Урию навестить жену, раз за разом приглашал выпить со мной, пока не испугался, что теперь ему и на ногах не устоять. Не тут-то было. Урия поднялся с места, выпрямился во весь свой немалый рост и, слегка запинаясь, пробормотал, что ему пора спать, завтра спозаранок надо в седло, ибо до Раввы скакать не меньше четырех дней. Царь Давид послал следом своего прислужника, чтобы тот отвел Урию домой к Вирсавии. Однако прислужник вскоре вернулся и, пав ниц, пролепетал, что хеттеянин домой не пошел, а лег спать у офицеров привратной стражи. Швырнув в прислужника свою чашу, царь кликнул писца Сераию. Я же и остальные пошли по домам. Здесь уместно, продолжил Нафан, привести еще несколько документов из архива Иоава, с которыми мне удалось познакомиться благодаря господину Ванее. Во-первых, интересно письмецо, посланное через Урию Иоаву. Отлюбезного Господу кормильца Израиля и защитника Иуды, царя Давида -- военачальнику Иоаву. Передано с нарочным хеттеянином Урией. Да будет тебе от Господа за верность твою новые победы. Пошли Урию в бой, в самое пекло, и отступи от него, чтобы его поразили и он умер. Второй документ -- выдержка из ежедневной военной сводки Иоава. Я приказал Урии выдвинуться с малым отрядом к воротам No5, выманить противника на вылазку и взять языка, дабы узнать о положении в Равве. Третьим документом является приписка Иоава к ежедневной военной сводке, по существу -- это самая важная часть наказа для гонца, которого Иоав послал к царю Давиду. Если при докладе царю о ходе сражения он разгневается и спросит: "Зачем вы так близко подходили к городу сражаться? Разве вы не знали, что со стены будут бросать на вас? Кто убил Авимелеха, сына Иероваалова? Не женщина ли бросила на него со стены обломок жернова и он умер в Тевеце? Зачем же вы близко подходили к стене?", то скажи: "И раб твой Урия-хеттеянин также умер". Последняя записка сделана рукой Сераии; видимо, это ответ царя Иоаву через того же самого гонца. Так скажи Иоаву: "Пусть не смущает тебя это дело; ибо меч поедает иногда того, иногда сего; усиль войну твою против города и разрушь его". ЗАВЕРШЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА, СЫНА ГОШАИЙ, И ОТВЕТЫ НАФАНА Когда услышала жена Урии, что умер муж ее, то плакала она по муже своем. И Елинам, отец ее, пришел к ней, и мать, и вся семья, и племянники с племянницами, все скорбели, разрывали на себе одежды, кричали и плакали, так что донеслось и это до ушей царя Давида. Царь сказал мне: "Разумеется, покойников надлежит достойно оплакивать, но, по-моему, Вирсавия потеряла всякую меру. Боюсь, злые языки станут болтать: не потому ли так убивается жена Урии, что не чтила мужа при жизни его? Не было ли у нее любовника? Ступай-ка, Нафан, к вдове, утешь ее и скажи, чтобы отослала свою многочисленную родню, из-за которой у дома ее неспокойно". Отправившись к Вирсавии, я застал ее в разодранных одеждах, волосы собраны простым пучком, однако и в таком виде она была прелестна. Вирсавия возмутилась: "Почему нельзя мне плакать и скорбеть по мужу моему? Почему нельзя плакать родне моей? Разве не ношу я дитя, которое родится сиротою; ведь не будет у него ни отца, ни наследства, хотя дитя это царской крови? Одно дело -- послать царю за солдатской женой, бедной и беззащитной, чтобы она спала с ним и ласкала его так и этак и по-всякому, другое дело -- помочь ей в беде и сдержать царское обещание". Тут Вирсавия закрыла лицо руками и громко запричитала, как будет ужасно, если ее отец Елинам, мать и вся родня узнают про ее несчастье. Передав царю слова госпожи Вирсавии, я спросил, правда ли, что он давал обещание и в чем оно состоит. Давид ответил: "Разве упомнишь? Мало ли чего обещает мужчина, лежа с женщиной". У меня возникло скверное предчувствие, ибо Господь заповедовал: "С женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею". Однако Давид велел: "Ступай к Вирсавии и передай -- когда кончится срок траура, она сможет жить во дворце и станет моей женой, только без излишней огласки, ибо об этом деле в народе и так слишком много пересудов". По окончании траура Вирсавия переехала в царский дворец со всеми своими узлами и корзинами, сосудами, коврами, серебром, рабами и прислугой; Иерусалим только об этом и говорил, а также о свадебном торжестве, на котором она настояла, ибо дитя в ее чреве стало уже большим; Вирсавия шла под балдахином об руку с Давидом, переваливаясь с боку на бок, точно утка. (-- Но откуда вдруг такая слабость, почему царь во всем уступал госпоже Вирсавии? -- удивился я. Пожав пленами, Нафан ответил, что, познакомившись с царицей-матерью, я сам увижу, насколько у нее твердый характер. -- Значит, мой господин устроит эту беседу? Нафан недовольно отмахнулся. -- Лучше перейдем к моей знаменитой притче, упрекам царю и моему пророчеству, да не такому, какое можно по дешевке получить у городских ворот от любого гадателя, а великому, истинному пророчеству. И он вновь приступил к чтению.) Сделавшись женою Давида, Вирсавия вскоре родила сына. Но было это злом в очах Господа. И послал Господь меня к Давиду сказать: "В одном городе было два человека, один богатый, а другой бедный. У богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него как дочь. И пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец и волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришел к нему, а взял овечку у бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему". Сильно разгневался Давид на того богатого человека и говорит мне: "Достоин смерти человек, сделавший это. И за овечку он должен заплатить вчетверо и за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания". Я говорю Давиду: "Ты -- тот человек!" Давид: "Так я и знал, что неспроста твоя притча. Признавайся, правда ли тебя послал Господь или ты сам все выдумал?" У меня затряслись поджилки, но Дух Господень сошел на меня, и я смело молвил: "Вот что говорит Господь, Бог Израилев: "Я помазал тебя на царство над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула. Я дал тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин; и, если этого-тебе мало, прибавил бы тебе еще больше. Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав зло пред очами Его? Урию, хеттеяни-на, ты поразил мечом аммонитян, а жену его взял себе в жены"". Давид говорит: "Либо твоими устами и впрямь молвит Господь, либо ты наинаглейший человек по нашу сторону Иордана. Не ты ли участвовал в этом деле с самого начала? Что ж тогда молчал твой голос честный?" Сердце мое замерло от страха, но Господь продолжал вещать через меня Давиду: "Да не отступит меч от дома твоего вовеки за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии, хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Вот, я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем и пред солнцем". : Сейчас Давид прибьет меня, подумал я, и потеряю я место за царским столом, звание и доход. Но царь, преклонив голову, сказал: "Согрешил я, Нафан, пред Господом. Только Вирсавия больше виновата: сам не знаю почему, но я в ее руках словно глина послушная". Тогда я помолился Господу, отчего Дух Господень опять сошел на меня и молвил Давиду: "Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь. Но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын". С этим Дух Господень отошел от меня. Царь же ничего больше не сказал; он сидел, глубоко задумавшись, поэтому я потихоньку удалился от него и пошел в дом свой. (Глубоко вздохнув, Нафан отложил последнюю табличку. Я тут же вскочил, схватил его за руку и воскликнул: -- Великолепно! Поистине великолепно! Потрясающе!) Благословенно будь имя Господа, Бога нашего, сотворившего человека по образу Своему, образу весьма многоцветному. Прочитав документы из архива Иоава, я отнес их Ванее, который завел со мною беседу, чтобы узнать, удовлетворился ли я прочитанным. Я сказал, что документы очень важны для Книги царя Давида, ибо существенно восполняют трогательную и прекрасную историю любви царя Давида и госпожи Вирсавии, изложенную в Книге воспоминаний пророка Нафана. -- Любопытно, что он там понаписал? -- сказал Ванея. Я вкратце пересказал услышанное. -- А ты и поверил? -- Ванея ухмыльнулся, показав свои зубы. -- Не правда ли, смерть хеттеянина пришлась как нельзя кстати? -- Если отвлечься от некоторого преувеличения своей значимости, -- сказал я, -- то, похоже, господин Нафан весьма достоверно и подробно повествует о том, что видел собственными глазами и слышал собственными ушами. -- Это говорит лишь о том, -- заметил Ванея, -- что, кроме глаз и ушей, человеку хорошо бы употреблять на дело и мозг, которым наградил его Господь. Разве поведение Урии тебе не кажется странным? Сам посуди, он возвращается с войны. Долгое время он жил по-походному, позади четыре дня скачки, он устал, весь в пыли, зато полон жизненных соков -- и тем не менее к жене не спешит, хотя она и вызвала письмом, которое ты видел сам. Диковинно, а? -- Да простит мой господин, но, думаю, имеется достаточно свидетелей тому, что Урия действительно ночевал у офицеров дворцовой стражи и не ходил домой. -- Какова же названная причина столь незаурядного воздержания? -- Она прозвучала довольно выспренно. -- А если Урия все-таки навестил Вирсавию? -- Когда же? -- До того, как предстал пред Давидом, являя свое благородство. -- Мой господин, видно, запамятовал, что Вирсавия посылала Давиду раба сказать, мол, согрела воды омыть ноги мужу и так далее, но тот далее не заглянул домой. -- Это еще ничего не доказывает, Тут Ванея, конечно, прав. -- Итак, допустим, Урия все-таки был дома, узнал от Вирсавии, что она беременна и кто виновник. Что бы он, по-твоему, сделал, Ефан? -- Убил бы ее! -- Ой ли? -- Во всяком случае, отверг бы. -- Поставь себя на его место. Я сразу же вспомнил о моем страхе потерять Лилит, которую царь хочет сделать наперсницей своей жены-египтянки. -- Мой господин намекает, что Урия решил смолчать и стерпеть обиду? -- Предположим, Вирсавия сказала мужу примерно так: "Урия, дорогой, сам понимаешь, мне не оставалось ничего другого, как покориться царю. Но теперь этот старый развратник отказывается от своего слова, он задумал представить дело так, будто дитя, которое я ношу, появится на свет от тебя, тогда мы ничего не сможем потребовать от царя. Однако если ты, любимый, будешь благоразумен и не придешь вечером домой, не ляжешь на супружеское ложе, то никто не усомнится, что дитя родится от Давида; тогда тебя возвысят на царской службе, станешь вельможей, будешь есть за царским столом, а маленький принц, который зреет во чреве моем, сделается со временем царем Израиля". Пусть неохотно, но я не мог не отдать должное проницательности Ваней, тем более, что у него были свои уши в каждом уголке страны и сам он плел хитроумную сеть из бесчисленных нитей, а потому я сказал: -- Подобное предположение вполне объяснило бы высокопарные речи Урии и его столь подчеркнутую перед царем самоотверженность. Но неужели Вирсавия не предвидела, что, если Давида загнать в угол, он просто уберет Урию? -- А если она это предвидела? У меня пересохло горло. Ванея усмехнулся. -- Остается вопрос, почему Урия четверо суток вез при себе то письмецо, но так и не заглянул в него. Ты бы удержался, Ефан? -- Полагаю, -- ответил я, -- что ничем не давал повода усомниться в моей преданности царю или его приближенным. -- Допустим, Урия все-таки прочитал ПИСЬМО. -- Тогда он уничтожил бы его. -- Но Иоав получил бы точно такое же со следующим гонцом. -- Значит, Урии надо скакать во весь опор за сирийскую границу или в страну своих отцов. Да куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. -- Бежать от такого будущего, которое обещано Вирсавией и вполне достижимо, если сберечь голову до той поры, когда родится ребенок? -- У покойника нет будущего. -- Сразу видать, не бывал ты на войне, Ефан, иначе знал бы то, что для Урии разумелось само собой: ни Иоав, ни царь Давид не могут послать его в "самое пекло" помимо его воли. Это рядовому солдату, вроде Авимелеха, сына Иероваалова, приходилось идти туда, где ему мог свалиться на голову обломок жернова, а уж тысячник всегда выберет место побезопаснее. -- Тем не менее Урия погиб, как и Авимелех. Ванея хлопнул в ладоши, прибежал слуга и принес кувшин с ароматной водой, а также несколько глиняных табличек. -- Насчитай, -- сказал Ванея. -- Это показания Иоава. Его каждодневные чистосердечные признания. Он облегчает душу. ПРИЗНАНИЯ ИОАВА, СЫНА САРУИНА, КАСАТЕЛЬНО СМЕРТИ ХЕТТЕЯНИНА УРИИ; ЗАПИСАНО НА ДОПРОСЕ, ПРОВЕДЕННОМ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ Вопрос: Урия передал тебе письмо от царя Давида? О т в е т: Да. В о п р о с: И что ж ты предпринял? О т в е т: Исполнил приказ. Вопрос: Тебе не показалось странным, что царь жертвует одним из лучших тысячников? Ответ: Царь Давид был избранником Божьим. Вопрос: Итак, ты послал Урию в самое пекло? Ответ: Я послал его с отрядом к воротам No 5 выманить неприятеля на вылазку. Вопрос: И только? Ты уж во стольком признался, что договаривай до конца. Ответ: Я отправил в засаду лучников. Вопрос: И Урия умер со стрелою в спине? Ответ: Так точно. Царица-мать Вирсавия сидела, вяло откинувшись на подушки, зато ее глаза зорко глядели из щели меж двумя покрывалами; она настороженно посматривала то на Нафана, то на меня. Я собирался исподволь подвести ее к самому важному для меня вопросу: была ли она беззащитной женой солдата, которую принудили утолить страсть царя, или же первопричиной и главной движущей силой всех преступлений, последовавших за пер вым грехом, и она сама телом своим и плодом лона своего побудила царя к тому, чтобы он возвел на престол ее сына, а не Амнона, не Авессалома, не Адонию или кого-либо из других более старших сыновей от более ранних браков; нет, царем стал именно Соломон, последыш, сын женщины совсем незнатной. Я пробовал подступиться к ней и так и эдак. Посочувствовал постигшему ее горю -- преждевременной кончине первого супруга; на это она ответила почти теми же словами, которые некогда сказал Давид, мол, меч поедает иногда одного, иногда другого. Тогда я заговорил о доброте Господа, сподобившего Урию перед смертью побывать дома и повидать жену; она лишь вздохнула: "Пути Господни неисследимы!" Только когда я завел речь о ребенке, умершем в наказание Давиду за то, что он дал своим грехом повод врагам Господа для злословия, ее веки дрогнули. -- Он был совсем крошечным, -- прошептала она, -- и таким беспомощным. -- Любил ли царь Давид это дитя? -- Давид молился Богу о младенце, и постился, и провел целую ночь, лежа на голой земле. -- Царь Давид любил всех своих детей, -- вставил Нафан, -- Младенец умер из-за него и вместо него, почему бы Давиду его не любить? -- вздохнула Вирсавия. -- Давид молил Бога оставить младенца в живых, -- сказал Нафан. -- Семь дней и семь ночей провел он в молитве. К нему приходили старейшины дома его, чтобы поднять с земли; но он не хотел и не ел с ними хлеба. -- Дитя было при смерти, -- проговорила Вирсавии. -- Давид не знал, как ему быть: то ли благодарить Бога за то, что он взял жизнь младенца взамен его жизни, то ли проклинать себя за подобную сделку; совесть мучила его безмерно. -- Это не сделка, -- возразил Нафан. -- Такова воля Господа, а Давид -- Его избранник. -- А страдать должно невинное дитя? -- спросила Вирсавия. -- Зато Бог даровал вам другого сына, моя госпожа, -- сказал Нафан. -- Этому сыну выпала великая честь, он воцарился над Израилем. -- В ту ночь Давид пришел ко мне, -- Лицо Вирсавии посуровело. -- Он уже вымылся, умастился и переменил одежды; видно, душа его обрела покой. Я спросила; "Как ты мог сидеть за столом, утирать жирные губы, будто ничего не произошло?" Он ответил; "Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне". Вирсавия устало качнула головой. -- Давид был по-своему прав. Я перестала плакать и сказала ему: "Видать, Господь снял с тебя вину, взяв за Урию жизнь младенца. Но как быть с обещанием, дайным мне тобою пред Богом? Ведь ты обещал, что наш сын воссядет на твой трон. Или и это обещание снято с тебя смертью младенца?" Она уставилась на свои дорогие перстни. -- Давид сказал мне: "Утешься и готовь нам постель". Он вошел ко мне, и спал со мною, и я родила ему второго сына, которого мы нарекли Соломоном в память примирения Господа с Давидом, а также в память о раскаянии Давида; и Господь возлюбил Соломона. Она умолкла. Я поблагодарил Вирсавию, но она нахмурилась и ушла в свои покои. Нафан долго качал головой. -- Чудеса! -- воскликнул он. -- Никогда еще царица-мать не говорила при мне об этом, да еще с такими подробностями! Однако к сказанному нужно отнестись весьма осмотрительно. Через несколько дней ко мне пришел царский гонец с приглашением -- меня звали явиться завтра на прием к мудрейшему из царей со всеми документами, касающимися прекрасной и трогательной истории о том, как царь Давид полюбил госпожу Вирсавию, а также касающимися рождения их второго сына, нареченного Соломоном в память примирения между Господом и Давидом. Гонец вручил мне медную пластинку с выгравированной царской печатью; пластинку надлежало предъявить страже на входе во внутренние покои дворца. Мои сыновья Сим и Селеф, восхищенно разглядывая пластинку, рассказали мне, что хелефеи и фелефеи расквартированы во многих домах города, люди Ваней недавно побывали в школе для опроса учителей, чтобы выяснить, как те, например, относятся к мудрости мудрейшего из царей, к ценам на зерно, к Храму, который строится царем Господу. В свою очередь, Сим и Селеф допытывались от меня, правда ли, будто царь Соломон хвор от страха, дрожит и трясется, так что двум слугам приходится поддерживать его с обеих сторон, и правда ли, будто сунамитянка Ависага, ходившая некогда за царем Давидом, спит теперь с принцем Адонией, и верно ли, будто священник Садок отдает для продажи на рынке лучшие куски жертвенного мяса с алтаря, а дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, наживается на трудовых повинностях, на строительстве Храма; правда ли, наконец, будто царская комиссия по составлению Книги об удивительной судьбе и т. д., где работаю и я, на самом деле является шайкой надувал и шарлатанов, короче говоря, правда ли, будто всему царству Израильскому скоро придет конец. Возмутившись, я выбранил скверных моих сыновей за то, что они подхватывают крамольные слухи и заражаются дурномыслием вместо того, чтобы изучать заповеди Господа, переданные нам праотцом Моисеем. Меня охватила тревога, ведь если о таких вещах болтает улица, если о них толкуют даже недоросли, значит, дело вполне может обернуться тем, что правдоискатели поплатятся головой, когда сильные мира сего чувствуют опасность, они обрушивают свой гнев в первую очередь на праведников. Назавтра я отправился к назначенному часу во дворец, меня проводили к царю, с ним уже был дееписатель Иосафат, а также все остальные члены комиссии, за исключением Ваней. Поднимаясь с колен, я не удержался и взглянул на царя, чтобы проверить, действительно ли он дрожит и трясется, как утверждали Сим и Селеф. Царь, постукивавший пяткой по подножию трона и поглаживавший правого херувима, тут же спросил: -- Чего так смотришь на меня? Неужели я похож на безумного Саула, который пригласил к себе лекарем Давида? Низко поклонившись, я сказал, что ослеплен блеском от лика царя, на котором почиет благодать Божия. -- Вот как? -- мрачно проговорил Соломон. -- А мне казалось, что я плохо выгляжу сегодня, так как всю ночь не сомкнул глаз, обдумывал убранство Храма. По-моему, внутри нужно обложить его золотом, на стенах пустить резьбу по дереву -- херувимов, пальмовые листья, пышные цветы, а в давире сделаем двух херувимов из масличного дерева, вышиною в десять локтей; крылья херувимов будут распростерты, и будет касаться крыло одного одной стены, а крыло второго херувима будет касаться второй стены; другие же крылья их сойдутся среди храма -- крыло с крылом. Соломон пристально посмотрел на меня, будто чего-то ожидал, и я поспешил заве- рить, что его замысел грандиозен, Храм, несомненно, станет новым чудом света. -- Ефан, -- сказал он, -- ты для меня прозрачнее озерков Есевонских, что у ворот Батраббима; я тебя насквозь вижу, как сквозь их воды видны черви, что копошатся глубоко на дне. На самом деле ты думаешь: не печется ли царь Соломон больше о своей славе, нежели о славе Господа, строя Храм? Не хочет ли он, чтобы отовсюду сходились люди и говорили -- поглядите на великолепие храма Соломонова! Уверяю тебя, для простолюдина роскошь царских одежд важнее собственных штанов, которыми он прикрывает срам свой, а золотой храм ему важней медяка в собственном кармане; так уж устроил Господь человека. Он перестал теребить херувима, его ногти впились в ладонь. Человеческая натура обрисована им с изумительной проницательностью, сказал я, поэтому наивно надеяться, что можно скрыть от царя свои мысли. -- Далее, ты недоумеваешь, -- продолжил Соломон, -- зачем это царь всем занимается сам, не настолько же он глуп, чтобы совать нос в каждый горшок? Однако говорю тебе: если вождь желает сохранить голову на плечах, ему надо заниматься не только войной и миром, не только блюсти заповеди Господни, но и вникать в то, каким цветком украсить какую стену или какими словами должно запечатлеть то или иное событие. Власть неделима: достаточно выпасть одному камню, может рухнуть все здание.. Он поднялся с трона, шагнул в сторону, будто кого-то искал, затем снова уставился на меня. Я тут же заверил, что если здание поддерживается Господом, то оно устоит и при самом сильном землетрясении. -- А как поживает твоя наложница Лилит? -- вдруг спросил Соломон. -- Похоже, я возьму-таки в жены дочь фараона; придется построить ей дворец, дать прислугу, ведь негоже ей жить с другими моими женщинами. Я сказал, что весь Израиль будет осчастливлен брачным союзом с Египтом, однако множество дев от Дана до Вирсавии куда милее, а главное, пригоднее для услужения дочери фараона, чем моя наложница. Царь ткнул меня пальцем в грудь. -- Но я желаю почтить именно тебя, Ефан. Иосафат, Нафан и Ванея в один голос хвалят твое усердие, поэтому... У дверей раздался шум, послышался голос Ваней, забряцало оружие. Царь быстро обернулся и поспешил навстречу Ванее. -- Все исполнил? -- спросил Соломон. -- Исполнил. -- Ты поразил его? -- И он мертв? -- Мертв. -- Слава Богу! -- Аминь, -- сказал Ванея. Меня охватил страх, ибо я догадался, чье имя вычеркнуто из списка, переданного царем Давидом на смертном ложе своему сыну; зато царь Соломон воспринял эту весть с яв- ным облегчением, он тут же вернулся к трону и уселся на него.. -- Итак, -- проговорил он, -- раз уж вся комиссия по составлению Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т.д. в сборе, включая и нашего редактора Ефана, то давайте начнем заседание. Иосафат предложил мне вкратце пересказать трогательную и прекрасную историю любви царя Давида и госпожи Вирсавии в том виде, в котором мне удалось ее восстановить. Я сделал это, опустив ряд подробностей, касающихся известных человеческих слабостей; свой рассказ я закончил словами: "И утешил Давид свою жену Вирсавию, и вошел к ней, и спал с ней, и родила она сына, которого нарекли Соломоном". Затем добавил: "И Господь возлюбил Соломона". Царь улыбнулся. Интересно, мелькнуло у меня в голове, как бы повел себя я, если бы мне прилюдно рассказали, что мой отец велел убить мужа моей матери, и сам я плод преступления даже более страшного, чем просто супружеская измена. Царь продолжал улыбаться. Наконец Иосафат выступил вперед и сказал, обращаясь к нему: -- Моему господину известно отношение членов комиссии к вопросу о включении нежелательных фактов в историческое повествование: мы считаем, что их следует сохранить, изложить, однако с должной сдержанностью и таким образом, чтобы это было угодно Господу Богу нашему, даровавшему людям мудрость. В данном же случае все, за исключением Ваней, сына Иодаи, считают, что как эту историю ни излагай, она бросает тень и на избранника Божьего, и на царицу-мать госпожу Вирсавию. Слишком уж мал выбор возможностей подачи столь важного события, как рождение мудрейшего из царей Соломона, тем более, что речь здесь идет о законности престолонаследия: либо мы вовсе не будем касаться этого вопроса (тогда зачем вообще нужна сама Книга царя Давида?), либо давайте придумаем новую, слегка исправленную версию трогательной и прекрасной истории любви, где укажем, что Урия скончался, допустим, от несварения желудка или от заражения крови, а Давид увидел Вирсавию с крыши своего дома уже после того, как она овдовела. Но, к сожалению, эти события довольно свежи, еще живы тысячи свидетелей, то есть и умолчание, и вымысел могут вызвать недовольство. Поэтому мы просим мудрейшего из царей Соломона принять столь же замечательное решение, каким было решение по знаменитому делу двух блудниц, судившихся из-за ребенка. Царь повернулся к Ванее: -- Стало быть, ты придерживаешься иного мнения? -- Господа члены комиссии преувеличивают значимость словес. -- Ванея ехидно крякнул. -- Если царю угодно оказаться сыном, допустим, непорочной девы и слетевшего с небес голубка, то я разошлю по городу шесть сотен моих хелефеев и фелефеев, а завтра весь Иерусалим начнет божиться, что так оно и есть. Выразив свое одобрение, царь подпер голову рукой и спросил меня, каковы мои соображения на этот счет. По моему разумению, сказал я, такой человек, как мудрейший из царей Соломон, столь щедро наделен множеством талантов и столь высоко чтим народом Израиля за свое миротворчество, что он сам по себе служит наилучшим свидетельством того, как любил Господь его родителей и как благоволил им. -- Поразительно! -- воскликнул царь. -- В сущности, то же самое всегда говорила мне мать. Соломон, сын мой, говорила она, отец твой согрешил пред Господом, позвав к себе бедную, беззащитную жену солдата, переспав с ней и убив ее мужа. Но никому не дано судить о путях Господних, который недаром ввел твоего отца в искушение, ибо я была тогда не такой старой и уродливой, а стройной и прелестной, кожа моя была нежнее лепестков розы шаронской; он увидел меня в лучах заходящего солнца, когда я мылась. И Господь покарал твоего отца, забрав несчастного младенца, твоего старшего брата, хотя был он еще ни в чем не повинен, ему исполнилось всего шесть недель. Но ты, Соломон, сын мой, родился уже после того, как отец твой искупил свою вину и был прощен, ибо сказано: око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь; поэтому ты не дитя смерти, а дитя жизни; и имя твое означает мир; ты благословен Господом и возлюблен им.2 Царь запнулся: видно, его разволновали слова матери и мысль о том, как ему повезло, что он родился вторым. Потом он приказал: -- Почему бы вам не написать все сообразно с мудростью моей мамы? Или вы считаете себя умнее старой израильтянки, которая сделала сына царем? Так все и осталось в Книге царя Давида, история любви Давида и Вирсавии в ней сохранена. После заседания царь выказал нам свое расположение, пригласив всю комиссию, включая меня, разделить его трапезу. Тщеславные члены комиссии обрадовались, лишь Ванея попросил разрешения удалиться по неотложному делу, требовавшему его присутствия в отряде хелефеев и фелефеев. Остальные обменялись многозначительными взглядами и направились в царскую обеденную залу, стены которой украшали изображения виноградных гроздьев, гранатов и всяческих изысканных яств. Царь усадил меня рядом, оторвал кусок курдючного сала и собственноручно сунул его мне в рот. Прожевав, я поблагодарил царя за милость и сказал: -- Гнев царя -- как рев льва, а благоволение его -- как роса на траву. -- Ого, недурно! -- воскликнул Соломон; обернувшись к писцам Елихорефу и Ахии, он приказал: -- Запишите-ка это изречение, да поточнее, ибо я задумал собрание наиболее примечательных свидетельств моей выдающейся мудрости. Я сказал, что весьма польщен и, если мне еще придут в голову подобные изречения, обязательно сообщу их царю. Соломона явно обрадовала возможность получить нечто задаром, поэтому он любезно поинтересовался ходом работы над Книгой царя Давида и спросил, какой темой мы займемся в ближайшее время. -- Восстанием Авессалома, -- ответил я. -- Авессалома?.. -- Похоже, это имя было ему неприятно, как, впрочем, все, что так или иначе связано с ниспровержением правителей. -- С чего же ты хочешь начать? Корни дерева сокрыты от глаз, подумалось мне, но они достигают вод. Однако мудрейшему из царей требовалось дать ответ, понятный царям. -- Пожалуй, лучше всего начать с Фамари, сестры Авессалома. Царь взял овечьи глаза, макнул в перец, заставил меня открыть рот и сунул туда угощение. Я вновь поблагодарил его за милость, потом сказал: -- Но Фамарь похоронена в гробнице молчания; раб ваш даже не знает, кого расспросить о ней -- главного евнуха или старшего похоронного церемонийм