ы поклоняться, и страдает, когда этого не происходит. Поэтому весь вечер Клер чувствовала себя более интересной и счастливой. Потом наступила ночь, такая лунная, что полный месяц, заглядывая в комнату Клер, долго не давал ей уснуть. Она вскочила, раздвинула занавески и, кутаясь в шубу, встала у окна. На улице, очевидно, подморозило, потому что низко над полями, как руно, стелился туман. Причудливые контуры вязов медленно плыли над его белой пеленой. Земля, раскинувшаяся за окном, казалась Клер незнакомой, словно упавшей с луны. Она вздрогнула. Картина, может быть, и красивая, но в этом морозном великолепии слишком уж холодно и неуютно. Она вспомнила о ночах в Красном море, когда приходилось спать без простыней и сама луна казалась раскаленной. Судя по некоторым признакам, пассажиры парохода сплетничали о ней и Тони, но она не обращала на это внимания. Да и с какой стати? Он ни разу не поцеловал ее за весь переезд - даже в тот вечер, когда зашел к ней в каюту, и она показывала ему фотографии, и они долго болтали. Милый скромный мальчик, настоящий джентльмен! Она не виновата, что он влюбился, - его никто не завлекал. А о будущем не стоит думать: что ни делай, жизнь все равно подставит тебе ножку. Пусть все идет само собой. Задаваться целью, строить планы, заранее обдумывать так называемую "линию поведения" - пустая трата времени. Она уже перепробовала все это с Джерри. Клер вздрогнула, рассмеялась и опять застыла, охваченная какой-то яростью. Нет! Тони жестоко ошибается, если думает, что она бросится в его объятия. Физическая любовь! Она знает, что у той за изнанка. Нет, довольно. Теперь она холодна, как лунный свет! Но говорить об этом она не может. Ни с кем - даже с матерью, и пусть они с отцом думают что хотят. Динни, видимо, на что-то им намекнула, - они были страшно деликатны. Но всего не знает даже Динни. И никто никогда не узнает! Главное - чтобы у нее были деньги, остальное - неважно. Разумеется, "разбитая жизнь" и прочее - просто старомодная чушь. Каждый сам делает свою жизнь интересной. Она не намерена сидеть сложа руки и хныкать. Отнюдь! Но зарабатывать как-то надо. Клер дрожала, хотя на ней была меховая шубка. Лунный свет, казалось, леденил ее до самых костей. Ах, эти старые дома! В них нет даже центрального отопления, - владельцы не могут себе его позволить. Сразу же после выборов она отправляется в Лондон на разведку. Может быть. Флер что-нибудь подскажет. Если шляпное дело бесперспективно, она поищет место секретаря у какого-нибудь политического деятеля. Она хорошо печатает, свободно владеет французским, у нее разборчивый почерк. Умеет водить машину, объезжать лошадей. Досконально знает загородную жизнь, ее обычаи и порядки. Немало членов парламента были бы, наверно, не прочь заполучить к себе человека, который научит их, как надо одеваться, как, не обидев никого, отклонять приглашения, и вообще поможет им решать разные житейские головоломки. У нее изрядный опыт по части собак, кое-какой - по части цветов: она на редкость красиво расставляет их по кувшинам и вазам. Если потребуется войти в курс политических вопросов, - что ж, она и здесь быстро набьет себе руку. Так, в призрачном и холодном свете луны, Клер убеждала себя, что людям без нее не обойтись. Жалованья и ее двухсот фунтов в год ей хватит за глаза. Луна, стоявшая теперь позади одного из вязов, уже не представлялась Клер грозной и безличной, а с добродушным лукавством соучастницы подмигивала ей из-за все еще густых ветвей дерева. Клер обхватила руками плечи, сделала несколько антраша, чтобы согреть ноги, и снова юркнула в постель... Молодой Крум возвращался в Лондон и незаметно для себя выжимал миль шестьдесят в час из взятой им напрокат машины. Впервые поцеловав холодную и вместе с тем жгучую щеку Клер, он пребывал в некотором умоисступлении. Поцелуй означал для него гигантский шаг вперед: Тони был неиспорченный молодой человек. Он не усматривал преимущества в том, что Клер замужняя женщина, но и не задавал себе вопрос, остались ли бы его чувства столь же пламенными, если бы она не состояла в браке. Новое и неуловимое очарование, которое приобретает женщина, познав физическую любовь, и острота, которую оно придает влечению знающего об этом мужчины, - такие вещи интересны для психолога, а не для непосредственного юноши, впервые в жизни влюбленного по-настоящему. Он хотел обладать ею если можно, как женою; если нельзя - все равно как, лишь бы обладать. Он провел три года на Цейлоне, где работал, не разгибая спины, встречал очень многих белых женщин и не встретил ни одной, к которой не остался бы равнодушен. До знакомства с Клер страстью его было поло, а познакомился он с ней тогда, когда лишился и поло и работы. В денежном смысле положение у него было такое же, как у Клер, только еще хуже. Он сумел отложить двести фунтов, но это было все, на что он мог рассчитывать, пока не найдет место. Он отвел машину в гараж к приятелю, прикинул, где дешевле пообедать, и остановил выбор на своем клубе. Он фактически и жил там, а у себя в комнате на Райдер-стрит только ночевал и завтракал по утрам чашкой чая и яйцами всмятку. Это была скромная комнатка в первом этаже, с кроватью, платяным шкафом и окнами, выходившими на высокую заднюю стену соседнего дома, - словом, такая же, как та, где его отец, наезжая в город, ночевал и завтракал в девяностых годах за половину теперешней цены. Под воскресенье в "Кофейне" оставались лишь немногие "ветераны", привыкшие проводить конец недели на Сент-Джеймс-стрит. Молодой Крум заказал обед из трех блюд и съел его без остатка. Потом выпил пива и пошел в курительную выкурить трубку. Он уже готов был опуститься в кресло, как вдруг заметил, что перед камином стоит высокий худой мужчина с темными подергивающимися бровями и седыми усиками и рассматривает его в перепаховый монокль. Повинуясь инстинкту влюбленного, который всеми путями старается приблизиться к предмету своих желаний. Тони осведомился: - Простите, вы не сэр Лоренс Монт? - Всю жизнь пребывал в этом убеждении. Молодой человек улыбнулся: - В таком случае, сэр, я знаю вашу племянницу - леди Корвен. Мы познакомились, возвращаясь вместе с Цейлона, и она говорила, что вы член этого клуба. Моя фамилия Крум. - А! - ответил сэр Лоренс, роняя монокль. - По-моему, я знал вашего отца. Он часто бывал здесь до войны. - Да. Он записал меня сюда, как только я родился. Я, по-видимому, самый молодой член клуба. Сэр Лоренс кивнул. - Значит, вы познакомились с Клер. Как ее здоровье? - Насколько я мог судить, в порядке, сэр. - Давайте сядем и поболтаем о Цейлоне. Угодно сигару? - Благодарю, сэр, я курю трубку. - Выпьете кофе? Официант, две чашки кофе. Моя жена гостит сейчас в Кондафорде у родных Клер. Клер - интересная женщина. Крум заметил, как пристально следят за ним темные глаза собеседника, раскаялся в своем порыве и покраснел, но храбро ответил: - Да, сэр, очаровательная. - Вы знакомы с Корвеном? - Нет, - отрезал Крум. - Неглупый человек. Понравился вам Цейлон? - О да. Но пришлось уехать. - Собираетесь вернуться? - Боюсь, что нет. - Я был там, но давным-давно. Индия задушила его. В Индии были? - Нет, сэр. - Трудно понять, в какой степени народ Индии жаждет независимости. Индусы на семьдесят процентов крестьяне. А крестьяне хотят устойчивости и спокойной жизни. Помню, в Египте перед войной усилилось националистическое движение. Но феллахи были за Китченера и твердое британское руководство. Когда же во время войны мы отозвали Китченера, положение в Египте стало неустойчивым, и они переметнулись на другую сторону. Чем вы занимались на Цейлоне? - Заведовал чайной плантацией, но владельцы из соображений экономии слили три плантации, и я остался без места. Как вы думаете, сэр, можно ли надеяться на оздоровление? Я сам не разбираюсь в экономике. - А кто разбирается? Сегодняшнее положение создалось в результате многих причин, а люди всегда стремятся все объяснить одной. В Англии, например, оно вызвано тем, что русская торговля нокаутирована, европейские страны стали относительно самостоятельнее, товарооборот с Индией и Китаем резко сократился, уровень жизни британцев после войны повысился и национальный бюджет возрос с двухсот до восьмисот миллионов, а это значит, что из сферы производительных затрат изъято целых шестьсот. Кое-кто пытается свести проблему к перепроизводству, но это к нам, конечно, неприменимо: мы давно уже не производили так мало. Тут дело и в демпинге, и в бездарной организации, и в неумении довести до потребителя даже то малое количество пищи, которое мы производим сами. Ко всему этому добавляются наши замашки балованного ребенка и милая привычка надеяться, что все как-нибудь образуется. Все эти причины специфичны для Англии, но две из них - замашки балованного ребенка и повышение жизненного уровня действуют и в Америке. - А еще какие причины действуют в Америке, сэр? - Американцы, разумеется, и перепроизвели и переспекулировали. Они привыкли жить с таким размахом, что прозакладывали свое будущее, - система продажи в рассрочку и так далее. Они сидят на золоте, но из золота ничего не высидишь. И - это, пожалуй, хуже всего - они не отдают себе отчета, что деньги, которые они одолжили Европе во время войны, были фактически деньгами, которые они нажили на войне. Их согласие на всеобщий отказ от долгов означало бы оздоровление для всех, в том числе - и для их страны. - Разве они пойдут на это? - Никогда нельзя предсказать, как поступят американцы - они гораздо импульсивнее нас, жителей Старого Света. Они способны на многое, даже действуя в собственных интересах. Вам нужна работа? - Еще как! - Ваше образование? - Пробыл два года в Веллингтоне и Кембридже. Потом подвернулось место на чайной плантации, и я, не долго думая, упорхнул туда. - Сколько вам лет? - Двадцать шесть. - Решили, чем хотели бы заняться? Молодой человек выпрямился: - Вообще-то я согласен на все, сэр. Но особенно хорошо знаю лошадей. Я уже думал, нельзя ли устроиться в скаковую конюшню, или на конский завод, или где-нибудь при манеже. - Это мысль! Странная судьба у лошади: чем больше вымирает, тем больше входит в моду. Я поговорю с моим кузеном Джеком Масхемом. Он коннозаводчик и вбил себе в голову, что в английскую лошадь нужно вторично влить арабскую кровь. Он уже выписал арабских маток из-за границы. Не исключено, что ему потребуется помощник. Молодой человек вспыхнул и улыбнулся: - Страшно любезно с вашей стороны, сэр. О лучшем я и не мечтаю. Я ведь имел дело с арабскими лошадьми для игры в поло. - Видите ли, - задумчиво произнес сэр Лоренс, - я никому так не сочувствую, как людям, которые действительно нуждаются в работе и не могут ее найти. Конечно, надо подождать конца выборов. Если социалистов не свалят, коннозаводчикам придется пустить свои табуны на мясо. Вы только представьте себе, как за чаем вы кладете на кусок хлеба с маслом ломтик победителя дерби! Вот уж истинная "отрада джентльмена"! Баронет встал: - А пока - спокойной ночи. Этой сигары мне как раз хватит до дому. Крум тоже поднялся и стоял, пока худая, подвижная фигура собеседника не исчезла в дверях. "Страшно славный старик!" - подумал он, опустился в глубокое кресло и, решив не терять надежд, замечтался о Клер, лицо которой рисовал перед ним дым его трубки. V В холодный туманный вечер, который газеты единодушно провозгласили "историческим", Черрелы собрались в своей кондафордской гостиной вокруг портативного приемника - подарка Флер. Что возвестит голос диктора блаженство рая или приговор судьбы? Все пять членов семьи были непоколебимо убеждены, что на карту поставлено будущее Великобритании и что это убеждение не продиктовано им ни классовой, ни партийной принадлежностью. Они полагали, что руководствуются патриотизмом и чужды личной заинтересованности. И если, думая так, они совершали ошибку, то вместе с ними в нее впадало множество других британцев. Правда, у Динни порой мелькала мысль: "Да разве кто-нибудь знает, что спасет страну и что погубит?" Но даже она не представляла себе, каковы те не поддающиеся учету силы и причины, которые преобразуют и направляют жизнь народов. Газеты и политики сделали свое дело: день выборов приобрел и в ее глазах значение поворотного пункта. Динни сидела в платье цвета морской воды около подарка Флер и ждала десяти часов, чтобы включить приемник и настроить его на нужную волну. Тетя Эм трудилась над новым куском французской вышивки, и очки в черепаховой оправе еще больше подчеркивали орлиный изгиб ее носа. Генерал нервно перелистывал "Тайме", то и дело вытаскивая из кармана часы. Леди Черрел сидела не шевелясь и слегка подавшись вперед, как ребенок в воскресной школе, когда он еще не знает, будет ли ему скучно. Клер прилегла на диван; Фош свернулся у нее в ногах. - Пора, Динни, - объявил генерал. - Включай эту штуку. - Динни повернула рукоятку, и "штука" разразилась музыкой. - "Кольца у нас на пальцах, бубенчик привязан к ногам. Музыка всюду с нами, звучит она в такт шагам", - вполголоса продекламировала девушка. Музыка смолкла, и раздался голос: - Передаем предварительные результаты выборов: Хорнси... Консерваторы - без перемен. Генерал вставил: "Гм!" - и музыка загремела снова. Тетя Эм поглядела на приемник и попросила: - Уйми его, Динни! Он меня о'лушает. - Он всегда такой громкий, тетя. - Блор что-то делает с нашим при помощи пенни. А где это Хорнси? На острове Уайт? - В Мидлсексе, дорогая. - Да, конечно. А я как раз думала о Саутси. Он опять за'оворил! - Прослушайте дополнительные данные о ходе выборов... Победа консерваторов, поражение лейбористов... Консерваторы - без перемен... Победа консерваторов, поражение лейбористов... Генерал вставил: "Ага!" - и музыка загремела снова. - Какое приятное большинство! - заметила леди Монт. - Очень отрадно. Клер поднялась с дивана и устроилась на скамеечке у ног матери. "Тайме" выпал из рук генерала. Голос продолжал: - Победа национал-либералов, поражение лейбористов... Консерваторы без перемен... Победа консерваторов, поражение лейбористов... Музыка то гремела, то замирала, и тогда раздавался голос. Лицо Клер становилось все жизнерадостней, оттеняя снизу бледное и чуткое лицо леди Черрел, с которого не сходила улыбка. Сэр Конуэй то и дело восклицал: "Ото!" или "Недурно!" Динни думала: "Бедные лейбористы!" А голос по-прежнему сулил блаженство рая. - Потрясающе, - восхитилась леди Монт. - Меня что-то клонит ко сну. - Идите ложитесь, тетя. Я суну вам под дверь записку, когда пойду наверх. Леди Черрел тоже встала. Когда они ушли, Клер снова прилегла на диван и, казалось, задремала. Генерал сидел неподвижно, словно загипнотизированный песней победы. Динни заложила ногу на ногу, закрыла глаза и думала: "Переменится ли что-нибудь на самом деле, и если да, какое мне до этого дело? Где он? Сидит у приемника, как и мы? Где? Где?" Тоска по Уилфриду охватывала ее теперь реже, чем раньше, но все еще достаточно часто. С того дня, шестнадцать месяцев назад, когда он бежал от нее, она ничего о нем не слышала. Возможно, он умер. Только раз, только один раз она изменила своему решению никогда не возвращаться к постигшей ее катастрофе и спросила о нем Майкла. Тот ответил, что Компсон Грайс, издатель Уилфрида, кажется, получил от него письмо из Бангкока. Дезерт сообщал, что здоров и снова начал писать. С тех пор минуло уже девять месяцев. Покров чуть приподнялся и опять упал. Сердце болит, но она к этому привыкла. - Папа, два часа. Дальше будет одно и то же. Клер уже заснула. - Я не сплю, - возразила Клер. - И напрасно. Я выпущу. Фоша погулять, и пойдем наверх. Генерал поднялся: - Сегодня настоящий праздник! Думаю, что теперь нам станет полегче. Динни распахнула балконную дверь и подождала, пока обрадованный Фош выскочит в сад. Было холодно, над землею плыл туман, и девушка закрыла дверь. Не сделай она этого, Фош пренебрежет обычным ритуалом и с еще большей радостью вернется в дом. Динни поцеловала отца и Клер, потушила свет и вышла в холл. Камин почти догорел. Девушка поставила ногу на край решетки и задумалась. Клер говорит, что не прочь поступить секретарем к одному из новых членов парламента. Судя по последним известиям, таких будет немало. Почему бы ее сестре не устроиться к их собственному депутату? Он однажды обедал у них и сидел рядом с Динни. Симпатичный человек, начитанный, не ханжа. Он даже сочувствует лейбористам. Но считает, что они еще не вышли на собственную дорогу. Словом, он - то, что подвыпившие молодые люди в какой-то пьесе называют "тори-социалистом". Он держался с нею вполне откровенно, непринужденно и весело. Как мужчина тоже привлекателен: вьющиеся каштановые волосы, загорелый, темные усики, голос высокий, но довольно мягкий; в общем, достойная личность - характер энергичный и прямой. Но у него, видимо, уже есть секретарь. Впрочем, если Клер всерьез подумывает об этом, можно узнать. Девушка пересекла холл и открыла дверь, ведущую в сад. Снаружи стоит скамейка; Фош, наверно, забился под нее и ждет, когда его впустят. Так и есть; он вылез, вильнул хвостом и побрел к плошке, где держат воду для собак. Как холодно и тихо! На дороге - ни души; не слышно даже сов; застывшие, залитые лунным светом сад и поля безлюдны вплоть до виднеющейся вдалеке линии рощ. Это Англия, убеленная инеем, равнодушная к будущему, не верящая в голос, который сулит ей блаженство рая, старая, неизменная и все-таки прекрасная, несмотря на падение фунта и отказ от золотого стандарта! Динни смотрела в умиротворенную ночь. Люди, политика - как мало они значат, как быстро исчезают, испаряясь, словно роса, в прозрачную беспредельность сотворенной богом, игрушки! Какой удивительный контраст - страстная напряженность человеческого сердца и непостижимо холодное безразличие времени и пространства! Как примирить их, как сочетать? Динни вздрогнула и закрыла дверь. Утром, за завтраком, она спросила Клер: - Будем ковать железо, пока оно горячо. Поедешь со мной к мистеру Дорнфорду? - Зачем? - Узнать, не нужен ли ему секретарь, - он ведь теперь член парламента. - Ну? Разве он избран? - А как же! Динни прочла вслух сообщение о результатах выборов. Прежде столь мощная либеральная оппозиция свелась теперь к жалким пяти тысячам голосов, поданных за лейбористов. - Победу на выборах нам принесло слово "национальный", - пояснила Клер. - Когда я агитировала в городе, там все стояли за либералов. Но стоило мне заговорить о "национальном правительстве", как картина менялась. Динни и Клер выехали около одиннадцати, - им стало известно, что новый член парламента пробудет всю первую половину дня в своей штаб-квартире. Но в дверях ее сновало взад и вперед столько народа, что сестрам расхотелось входить. - Не люблю выступать в роли просительницы, - объявила Клер. Динни, которой эта роль была так же не по душе, как и сестре, ответила: - Подожди здесь. Я войду и поздравлю его. Может быть, речь зайдет и о тебе. Он же, наверно, тебя видел? - Ну еще бы! Королевский адвокат Юстейс Дорнфорд, только что избранный членом парламента, сидел в комнате, состоящей, казалось, из одних лишь распахнутых дверей, и пробегал глазами списки, которые его избирательный агент клал перед ним на стол. С порога одной из этих дверей Динни заметила под столом ноги в сапогах для верховой езды, а на столе - котелок, перчатки и хлыст. Теперь, когда девушка вошла, она сочла себя не вправе вторгаться к нему в такую минуту и уже решила ускользнуть, как вдруг он поднял глаза: - Извините, Мине, одну секунду. Мисс Черрел! Динни задержалась и обернулась. Он улыбался, видимо довольный ее приходом. - Чем могу служить? Она протянула ему руку: - Ужасно рада, что вы прошли. Мы с сестрой хотели вас поздравить. Дорнфорд ответил крепким пожатием. "О господи, вот уж неподходящий момент для просьб!" - подумала Динни, но вслух сказала: - Блестящий успех! В наших краях еще никто не получал такого большинства. - И не получит. Мне просто повезло. Где ваша сестра? - В машине. - Хочу поблагодарить ее за агитацию. - О, она с удовольствием занималась ею! - воскликнула Динни и, неожиданно почувствовав, что если не решится сейчас, то потом будет поздно, прибавила: - Она, знаете, сейчас не устроена и мечтает о какой-нибудь работе. Не подумайте, мистер Дорнфорд... это, конечно, некрасиво... Короче говоря, не подойдет ли она вам в качестве секретаря? ("Наконец-то решилась! ") Сестра хорошо знает графство, умеет печатать, владеет французским и немножко немецким, если, конечно, нужны языки... Динни выпалила свою тираду и в полной растерянности умолкла. Однако лицо Дорнфорда не утратило выражения любезной готовности. - Выйдем и поговорим с ней, - предложил он. "Боже правый, уж не влюбился ли он в нее?" - удивилась Динни и украдкой взглянула на депутата. Он по-прежнему улыбался, но взгляд его стал строже. Клер стояла у машины. "Вот бы мне такое хладнокровие!" - позавидовала Динни. Она молча наблюдала за происходящим. Люди входили и выходили с торжествующим и деловитым видом, сестра и Дорнфорд оживленно и доброжелательно беседовали друг с другом, а вокруг сверкало ясное утро. Наконец Дорнфорд вернулся: - Страшно признателен вам, мисс Черрел. Это же великолепно: мне как раз нужен человек, а требования вашей сестры более чем скромны. - Я-то думала, вы никогда не простите мне, что я докучаю вам просьбой в такую минуту. - Всегда счастлив служить вам чем могу и когда угодно. Сейчас мне пора, но, надеюсь, мы скоро увидимся. Он направился к дому. Динни поглядела ему вслед, подумала: "Какой превосходный покрой бриджей!" - и пошла к машине. - Динни, - рассмеялась Клер, - да он в тебя влюблен! - Что? - Я запросила двести, а он сразу назначил двести пятьдесят. Как тебе удалось покорить его за один вечер? - Не выдумывай. Если уж он влюблен, то не в меня, а в тебя. - Нет, дорогая. У меня есть глаза, и я знаю - в тебя. Ты ведь тоже сразу догадалась, что Тони Крум влюблен в меня. - Это было видно. - И сейчас видно. - Вздор! - невозмутимо отрезала Динни. - Когда приступаешь? - Сегодня Дорнфорд возвращается в Лондон. Живет он в Темпле, в Харкурт Билдингс. Я уезжаю в город вечером, а послезавтра выхожу на службу. - А жить где будешь? - Сниму комнату без мебели или маленькую студию, а потом сама отделаю и обставлю. Это даже интересно. - Тетя Эм тоже возвращается сегодня. Пока не найдешь комнату, поживи у нее. - Что ж, придется, - задумчиво согласилась Клер. Когда сестры подъезжали к дому, Динни спросила: - Как же с Цейлоном, Клер? Ты все обдумала? - А какой смысл думать? Джерри, наверно, что-нибудь предпримет, но что именно - не знаю и знать не хочу. - Он тебе писал? - Нет. - Дорогая, будь осторожна... Клер пожала плечами: - Постараюсь. - Дадут ему отпуск, если потребуется? - Несомненно. - Ты будешь держать меня в курсе, да? Клер наклонилась, не выпуская из рук руля, и чмокнула Динни в щеку. VI Через три дня после разговора в "Кофейне" Крум получил письмо от сэра Лоренса Монта, который сообщил, что его кузен Джек Масхем ожидает прибытия арабских маток не раньше весны, но будет иметь мистера Крума в виду и не прочь увидеться с ним в ближайшее время. Знает ли мистер Крум какое-нибудь из арабских наречий? "Не знаю, - подумал молодой человек, - зато знаю Стейплтона". Стейплтон из Королевского уланского полка был в Веллингтоне курсом старше Крума и недавно прибыл в отпуск из Индии. Он известный игрок в поло и наверняка знаком с жаргоном восточных барышников. К тому ж он сломал себе бедро, готовя лошадь к скачкам с препятствиями, и, видимо, задержится в Англии. Однако необходимость немедленно найти работу не становилась от этого менее настоятельной, и Крум продолжал поиски, всюду получая один и тот же ответ: "Подождите до выборов!" Поэтому на другое же утро после голосования он покинул Райдер-стрит, лаская себя самыми радужными надеждами, но к вечеру явился в клуб, изрядно их порастеряв. С таким же успехом он мог бы провести день в Ньюмаркете на скачках. Однако, когда швейцар подал ему конверт, сердце Крума учащенно забилось. Он уселся в уголке и прочел: "Милый Тони, Я получила место секретаря у нашего нового депутата Юстейса Дорнфорда, королевского адвоката в Темпле. Поэтому мне пришлось перебраться в Лондон. Пока не обзаведусь собственным жильем, остановилась на Маунтстрит у моей тетки леди Монт. Надеюсь, вам повезло не меньше, чем мне? Я обещала вас известить, как только буду в городе, и держу слово, но одновременно взываю к вашему чувству - реальности, конечно, и прошу вас воздать должную дань гордости и предрассудкам. Ваша попутчица и благожелательница Клер Кореей". "Милая! - подумал Тони. - Какое счастье!" Он перечитал письмо, спрятал его в левый карман жилета, где хранил портсигар, и отправился в курительную. Там, на листке бумаги со старинным девизом клуба, он излил свое бесхитростное сердце. "Клер, родная, Ваше письмо бесконечно обрадовало меня. Ваш приезд в Лондон - замечательная новость. Ваш дядя был так добр ко мне, что я просто обязан зайти и поблагодарить его. Словом, завтра часов около шести буду у вас. Трачу все время на поиски места и начинаю понимать, каково беднягам, изо дня в день получающим отказ. Когда же мой кошелек опустеет, - а этого недолго ждать, - мне станет еще хуже. К несчастью, безденежье - болезнь, от которой нет лекарства. Ваш патрон, надеюсь, порядочный человек. Члены парламента всегда рисовались мне несколько чудаковатыми, и я с трудом представляю себе вас среди биллей, петиций, прошений о патенте на открытие пивной и так далее. Как бы то ни было, ваше стремление к независимости делает вам честь. Какое сокрушительное большинство на выборах! Если консерваторы ничего не добьются даже при такой поддержке, значит, они вообще ни на что не годны. Что до меня, то я не в силах не любить вас и не мечтать о вас днем и ночью. Впрочем, постараюсь, насколько могу, быть послушным, так как меньше всего на свете хочу огорчать вас. Думаю о вас постоянно - даже тогда, когда на меня рыбьими глазами смотрит какой-нибудь субъект, чью каменную неподвижность я пытаюсь растрогать своей грустной повестью. В общем, я страшно люблю вас. Итак, завтра, в четверг, около шести. Спокойной ночи, моя дорогая, чудная. Ваш Тонм". В справочнике он отыскал номер дома сэра Лоренса на Маунт-стрит, надписал адрес, старательно облизал края конверта и вышел, чтобы собственноручно опустить письмо в ящик. И вдруг ему расхотелось возвращаться в клуб. Он был в настроении, которое плохо вязалось с клубной атмосферой. Клубы всегда пропитаны мужским духом, отношение к женщине в них, так сказать, послеобеденное - полупренебрежительное, полуразнузданное. Это крепости, комфортабельные и недоступные для женщин, где мужчина чувствует себя свободным от всяких обязательств перед ними, и стоит ему туда войти, как он сразу же напускает на себя независимый и высокомерный вид. К тому же "Кофейня", одно из самых старых учреждений такого типа, вечно полна завсегдатаями, людьми, которых невозможно представить себе вне клуба. "Нет! - решил Крум. - Пойду пообедаю где-нибудь на скорую руку и посмотрю новое обозрение в Друри Лейн". Место ему досталось неважное, в одной из лож верхнего яруса, но он отличался острым зрением и все прекрасно видел. Спектакль скоро захватил его. Он достаточно долго жил за пределами Англии, чтобы не испытывать некоторого волнения при мысли о ней. Красочная панорама ее истории за три последние десятилетия взволновала его так сильно, что он ни за что не признался бы в этом своим соседям по залу. Бурская война, смерть королевы Виктории, гибель "Титаника", мировая война, перемирие, встреча нового 1931 года... Спроси его кто-нибудь потом о пьесе, он, наверно ответил бы: "Замечательно! Впрочем, под конец мне взгрустнулось". Но, сидя в театре, он испытывал не грусть, а нечто гораздо большее - сердечную боль влюбленного, который жаждет счастья с любимой и не в силах его добиться; чувства человека, который пытается не сдаться, выстоять и тем не менее шатается из стороны в сторону под ударами жизни. Когда он выходил, у него в ушах звучали заключительные слова: "Величие, достоинство, мир". Трогательно и чертовски иронично! Он вытащил портсигар и закурил сигарету. Ночь была сухая, Крум шел пешком, осторожно пробираясь через потоки машин, и в ушах его звучали меланхолические жалобы уличных певцов из пьесы. Рекламы в небе - и кучи отбросов! Люди, разъезжающиеся по домам в собственных машинах, - и бездомные бродяги! "Величие, достоинство, мир!" "Я должен выпить", - решил молодой человек. Теперь он мог возвратиться в клуб: тот уже не отталкивал, а привлекал его, и Крум повернул к Сент-Джеймс-стрит. "Прощай, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!" Замечательная сцена, когда томми, насвистывая, маршируют по спирали сквозь туман, а на освещенной авансцене три накрашенные девчонки трещат: "Жаль вас отпускать, но вам пора идти". Публика в литерных ложах перегибалась через барьер и хлопала. До чего правдиво! Особенно эта веселость на лицах накрашенных девчонок, когда она становится все более наигранной и душераздирающей! Надо пойти еще раз вместе с Клер. Взволнует ли это ее? И вдруг Крум понял, что не знает. Да разве человек знает что-нибудь о другом, даже о женщине, которую любит? Сигарета обожгла ему губы, он выплюнул окурок... А сцена с молодоженами, решившими провести медовый месяц на "Титанике"! Они облокотились о борт, им кажется, что перед ними раскрывается вся жизнь, а на самом деле впереди только холодная бездна океана. Что знали эти двое? Только одно - они желают друг друга. Поразмыслить - так жизнь дьявольски странная штука! Крум поднялся по лестнице "Кофейни" с таким чувством, словно прожил целую жизнь, с тех пор как спустился по ней... На другой день, точно в шесть вечера, он позвонил у подъезда Монтов на Маунт-стрит. Дворецкий, который открыл ему, вопросительно приподнял брови. - Сэр Лоренс Монт дома? - Нет, сэр. Дома леди Монт, сэр. - К сожалению, я не знаком с леди Монт. Нельзя ли вызвать на минутку леди Корвен? Одна из бровей дворецкого поднялась еще выше. "Ага!" - казалось, подумал он. - Как доложить, сэр? Молодой человек протянул ему карточку. - "Мистер Джеймс Бернард Крум", - нараспев прочитал дворецкий. - Доложите, пожалуйста, иначе: "Мистер Тони Крум". - Хорошо. Соблаговолите минутку подождать. Да вот и сама леди Корвен. С лестницы донесся возглас: - Тони! Какая пунктуальность! Поднимайтесь сюда и познакомьтесь с тетей. Клер перегнулась через перила; дворецкий исчез. - Снимайте шляпу. Как это вы решаетесь выходить без пальто? Я вот все время зябну. Молодой человек подошел вплотную к перилам. - Милая! - прошептал он. Она приложила палец к губам, затем протянула его Круму, который с трудом дотянулся до него своими. - Идемте! Когда он добрался до верхней площадки. Клер уже распахнула дверь и объясняла: - Это мой попутчик, тетя Эм. Мы вместе ехали на пароходе. Он пришел к дяде Лоренсу. Мистер Крум - моя тетя, леди Монт. Молодой человек увидел плывущую ему навстречу фигуру, и чей-то голос произнес: - А, на пароходе! Ясно. Здравствуйте. Крум понял, что положение его, так сказать, определилось, и перехватил чуть насмешливую улыбку, мелькнувшую на лице Клер. Останься он с ней вдвоем хоть на пять минут, он стер бы эту улыбку поцелуями. Он бы... - Расскажите мне о Цейлоне, мистер Крейвен. - Крум, тетя. Тони Крум. Зовите его просто Тони. Имя у него другое, но все зовут его так. - Все Тони - герои. Почему - не знаю. - Этот Тони - совсем обыкновенный. - Да, Цейлон. Вы там познакомились с Клер, мистер... Тони? - Нет. Мы встретились уже на пароходе. - Вот как! Мы с Лоренсом все'да спали на палубе. Это было в те ужасные девяностые годы. Река то'да, помнится, была прямо запружена плоскодонками. - И теперь тоже, тетя Эм. Молодому человеку внезапно представилось, как он и Клер скользят вдвоем в плоскодонке по тихой заводи. Он отогнал видение и заговорил: - Вчера я был на "Кавалькаде". Грандиозно! - Вот как? - удивилась леди Монт. - Это мне напомнило... И она выплыла из гостиной. Крум вскочил. - Тони! Не забывайтесь! - Но она ведь для того и вышла! - Тетя Эм - воплощенная доброта, но я не намерена злоупотреблять ее любезностью. - Клер, вы не знаете, как... - Знаю, знаю. Садитесь-ка лучше. Молодой человек повиновался. - Теперь слушайте. Тони. В моей жизни было столько физиологии, что мне этого хватит надолго. Если хотите, будем друзьями, но только платоническими. - О господи! - простонал молодой человек. - Да, только. Иначе - давайте совсем не встречаться. Крум сидел не шевелясь, не сводя с нее глаз, и у Клер мелькнула мысль: "Для него это пытка. Он ее не заслуживает - слишком хорош. По-моему, нам лучше не встречаться". - Послушайте, - мягко начала она. - Вы ведь хотите мне помочь, правда? Время у нас есть. Может быть, потом... Молодой человек стиснул ручки кресла. В глазах его засветилось страдание. - Хорошо, - с расстановкой ответил он, - чтобы видеть вас, я пойду на все. Подождем, пока это перестанет быть для вас только физиологией. Клер, которая тихонько покачивала ногой, рассматривая лакированный носок своей туфли, неожиданно взглянула прямо в тоскливые глаза Тони и отчеканила: - Будь я не замужем, вы бы спокойно ждали и не мучились. Считайте, что оно так и есть. - К несчастью, не могу. Да и кто смог бы? - Понятно. Я уже не цветок, а плод, - на мне клеймо физиологии. - Не надо, Клер! Я стану для вас всем, чем вы захотите. Но не сердитесь, если я не всегда буду при этом весел, как птичка. Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц и сказала: - Хорошо. Затем наступило молчание, и Клер почувствовала, что Тони пожирает ее глазами с ног до головы - от темных стриженых волос до кончика лакированной туфельки. Пожив с Джерри Корвеном, она не могла не понимать, насколько привлекательно ее тело. Разве она виновата, что оно чарует и возбуждает мужчин? Она не хочет мучить этого мальчика, но ей приятно, что он мучиться. Странно, как это можно разом испытывать и жалость, и удовольствие, и легкую скептическую горечь? А стоит уступить - и через месяц он потребует большего! И она неожиданно объявила: - Кстати, я нашла квартиру - настоящую маленькую берлогу. Раньше там был антикварный магазинчик, а до этого - конюшня. - Недурно. Когда переезжаете? - нетерпеливо осведомился Тони. - На той неделе. - Моя помощь нужна? - Если сумеете покрасить стены клеевой краской - да. - Сумею. Я несколько раз сам красил свои бунгало на Цейлоне. - Только работать придется по вечерам, - я на службе. - Как ваш патрон? Приличный человек? - Очень, и к тому же влюблен в мою сестру. Так мне, по крайней мере, кажется. - Неужели? - усомнился Крум. Клер улыбнулась. Ей была совершенно ясна его мысль: "Может ли мужчина видеть вас целыми днями и влюбиться в другую?" - Когда приступим? - Если хотите, завтра вечером. Мой адрес: Мелтон-Мьюз, два, за Малмсбери-сквер. С утра я куплю краску, и начнем с верхней комнаты. Скажем, в шесть тридцать. - Отлично! - Но помните, Тони, - никакой назойливости. "Жизнь реальна, жизнь серьезна..." Он грустно усмехнулся и прижал руку к сердцу. - А теперь уходите. Я провожу вас вниз и посмотрю, не вернулся ли дядя. Молодой человек встал. - Что слышно с Цейлона? - отрывисто спросил он. - Вас не тревожат? Клер пожала плечами: - Пока все тихо. - Вряд ли так будет долго. Что-нибудь надумали? - Какой смысл думать? Похоже, что он вообще ничего не предпримет. - Я не могу вынести, что вы... - начал и оборвал фразу Крум. - Пойдемте, - позвала Клер и отвела его вниз. - Я, пожалуй, уже не зайду к вашему дяде, - объявил Крум. - Значит, завтра в половине седьмого. Он поднес ее руку к губам и направился к двери. На пороге снова обернулся. Клер стояла, слегка наклонив голову, и улыбалась. Он вышел в полной растерянности. Молодой человек, внезапно пробужденный воркованием голубок Цитеры, ощутивший на себе таинственное магнетическое притяжение женщины, которая в просторечии именуется соломенной вдовой, и вынужденный держаться на расстоянии из-за условностей или щепетильности, заслуживает всяческого сожаления. Не он избрал свою судьбу - она настигла его исподтишка, безжалостно лишив его всех остальных жизненных интересов. Он одержим своего рода манией, которая подменяет все его обычные стремления одной всепоглощающей тоской. Такие заповеди, как "не прелюбодействуй", "не желай жены ближнего твоего", "блаженны чистые сердцем", звучат теперь для него особенно академично. Школа приучила Крума к тому, что, когда раздается звонок с урока, это означает: "Играй!" Сейчас он понял всю ограниченность такого правила. Какая уж тут игра? С одной стороны - обворожительная женщина, которая на семнадцать лет моложе своего мужа и бежала от него, потому что тот - сущее животное, Клер этого не говорит, но он. Тони, в этом уверен. С другой стороны - он сам, влюбленный в нее без памяти и нравящийся ей не так, как она ему, но все же нравящийся, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах. А впереди - одни совместные чаепития. Нелепо до кощунства! Погруженный в размышления. Тони Крум не заметил человека среднего роста, с глазами, как у кота, тонкими губами и множеством мелких, словно царапины, морщин на загорелом лице, который поглядел ему вслед, искривив рот в отдаленном подобии улыбки. VII Когда Крум ушел, Клер с минуту постояла в холле, вспоминая тот день, полтора года назад, когда она сама, в светло-коричневом дорожном костюме и коричневой шляпке, уходила через ту же дверь мимо гостей, стоявших шпалерами и провожавших ее возгласами: "Желаем счастья! ", "До свиданья, дорогая! ", "Привет Парижу!" Всего восемнадцать месяцев, а сколько воды утекло! Губы ее дрогнули, и она отправилась в кабинет к дяде. - Вы дома, дядя Лоренс? К вам только что заходил Тони Крум. - А, этот приятный молодой человек, у которого нет работы? - Да. Он хотел поблагодарить вас. - Боюсь, пока не за что. Глаза сэра Лоренса, быстрые и черные, как у кулика или вальдшнепа, скользнули по хорошенькому личику племянницы. Клер, конечно, не то, что его любимица Динни, но бесспорно привлекательна. Как быстро выяснилось, что ее брак неудачен! Эм все рассказала ему и предупредила, что этого вопроса касаться нельзя. Да, Джерри Корвен - штучка! При его имени люди всегда пожимали плечами и многозначительно усмехались. Дурной знак! Но в общем его, сэра Лоренса, все это касается мало. С порога донесся приглушенный голос: - К вам сэр Джералд Корвен, сэр Лоренс. Сэр Лоренс инстинктивно поднес палец к губам. Дворецкий понизил голос еще больше. - Я провел его в маленькую гостиную и сказал, что пойду узнаю, дома ли леди Корвен. Сэр Лоренс заметил, что Клер стиснула руками спинку кресла, возле которого стояла. - Ты дома. Клер? Она не ответила, но ее побледневшее лицо словно окаменело. - Минутку, Блор. Вернетесь,