есть собственная жизнь, собственные мысли и собственные чувства. Билдер. Ох! Это проклятое женское равноправие! Я знал, что из этого получится, когда мы дали вам право голоса. Мы с тобой муж и жена, и наши дочери - это наши дочери. Ну, Джулия... Где же твой здравый смысл? После двадцати трех лет! Ты знаешь, что я не могу обойтись без тебя! Миссис Билдер. Можешь... и без всякого труда. А людям говори все, что тебе будет угодно. Билдер. Боже! В жизни не слыхал ничего более безнравственного от матери двух взрослых дочерей. Не удивительно, что они выросли такими! Чего вы хотите в конце концов? Миссис Билдер. Мы просто хотим быть подальше от тебя, вот и все. Уверяю тебя, что так будет лучше. Если ты проявишь какое-то уважение к нашим чувствам и в какой-то степени признаешь, что мы существуем независимо от тебя... Мы могли бы снова стать друзьями... возможно... я не уверена. Билдер. Друзьями! Господи! С собственной женой и дочерьми! (Очень серьезно.) Послушай, Джулия, ты не могла столько лет прожить со мной и не понять, что я человек с сильными страстями. Я был тебе верным мужем, да, был. А это значит, что я устоял против различных искушений, о которых ты и понятия не имеешь. Если ты оставишь меня, я не отвечаю за последствия. И вообще, я не могу допустить, чтобы ты оставила меня. Я не хочу видеть, как все созданное мною идет прахом и как я теряю доброе мнение о себе окружающих. Договор есть договор. И пока я не нарушил своих обязательств - а я говорю тебе, что я их не нарушил, - ты не имеешь права нарушать свои. Это мое последнее слово. Так что выкинь все это из головы. Миссис Билдер. Не могу. Билдер (веско). Разве я не содержал тебя в роскоши и довольстве? Миссис Билдер. Мне думается, я это заслужила. Билдер. А как ты собираешься жить? Я не дам тебе ни гроша. Ну, Джулия, не глупи! Подумать только, какой-то жалкий поцелуй, от которого не удержался бы ни один мужчина, и это так на тебя подействовало! Миссис Билдер. Камилла - только последняя капля, переполнившая чашу! Билдер (резко). Я этого не потерплю! Так и знай! Но миссис Билдер быстро уходит. Джулия, я говорю тебе... Слышно, как закрывается входная дверь. Черт подери! Я этого не потерплю! Они все с ума посходили! Где... где моя шляпа? (Растерянно оглядывается кругом, рывком распахивает дверь, и мгновение спустя слышно, как с грохотом захлопывается входная дверь.) Занавес ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ КАРТИНА ПЕРВАЯ Утро следующего дня. Девять часов. Кабинет мэра Бреканриджа; комната обшита дубовыми панелями, окна не видно, двери справа на заднем и слева на переднем плане. Вся задняя стена от пола до потолка закрыта книгами; другие стены голы. Справа перед камином два кресла; у стен стулья. С левой стороны, под прямым углом к рампе, письменный стол, позади него стул. У стола стоит Xаррис; он говорит по телефону. Харрис. Что? (Пауза.) Получилось чертовски неудобно, сержант... Мэр просто взбешен... (Слушает.) Новый полицейский? Я так и думал!.. Глупый мальчишка! Послушайте, Мартин, единственное, что остается, - это разобрать дело здесь, немедленно. Я послал за мистером Чантри, он уже выехал... Доставьте мистера Билдера и свидетелей сюда, и поживее! Поняли? И, бога ради, чтоб никто ничего не узнал! Не допускайте, чтобы газеты пронюхали об этом. Почему вы не дали ему уйти домой?.. Фонарь под глазом! У полицейского? Так ему и надо! Осел и тупица! Я хочу сказать, что это неслыханное посягательство на престиж закона... Что ж, вы не должны, но, по крайней мере, я... Черт бы побрал эту историю! Если о ней узнают, это будет сенсация! Ладно! Как можно скорее. (Вешает трубку, ставит к письменному столу еще один стул и несколько стульев перед столом. Говорит сам с собой.) Вот заварилась каша! И кто - Джонни Билдер! Почем нынче мэры? Звонит телефон. Алло! Обвинение в браконьерстве? Ладно, тащите его тоже; только попридержите где-нибудь, пока мы не покончим с первым. Кстати, мистер Чантри собирается на охоту. Он захочет освободиться к одиннадцати. Что?.. Валяйте! (Вешает трубку.) Входит мэр. У него обеспокоенный вид; в одежде все та же едва уловимая безвкусица. Мэр. Ну что, Харрис? Xаррис. Они будут здесь через пять минут, господин мэр. Мэр. А мистер Чантри? Харрис. Уже выехал, сэр. Мэр. Были у меня в жизни щекотливые дела, Харрис, но это, знаете ли (неодобрительно фыркает), уж сверх всякой меры. Харрис. Да, неприятное дело, сэр, весьма неприятное. Мэр. Положите мне на стул книгу, Харрис; я люблю сидеть повыше. Харрис кладет на стул, стоящий за письменным столом, том энциклопедии. (Продолжает проникновенно.) Наш собрат! Один из судей! Семейный человек! Мой преемник в будущем году! Теперь уж он им, вероятно, не будет. Такие вещи не скроешь. Харрис. Я дал Мартину указание держать все это в строжайшей тайне, сэр. Вот и мистер Чантри. В правую дверь входит джентльмен привлекательной наружности; на нем охотничий костюм безукоризненного вкуса. Мэр. А-а, Чантри! Чантри. Здравствуйте, мэр. (Кивает Харрису.) Чрезвычайно неприятная история. Мэр кивает. Что он там натворил? Харрис. Набросился на одну из своих собственных дочерей с палкой и оказал сопротивление полиции. Чантри (тихо присвистнув). На свою дочь! Возлюби ближнего своего, как самого себя! Харрис. И еще фонарь под глазом. Мэр. У кого? Харрис. У полицейского. Чантри. А почему в это ввязалась полиция? Xаррис. Не знаю, сэр. Хуже всего то, что мистер Билдер находится в участке уже со вчерашнего дня, с четырех часов. Начальник полиции в отъезде, а Мартин не хочет брать на себя ответственность. Чантри. Черт побери, наверно, он в ярости! Джон Билдер - типичный холерик. Мэр (кивает). Вот именно. Чрезмерная вспыльчивость и высокое чувство долга. Xаррис. Есть еще одно дело, господин мэр, - браконьерство. Я велел им подождать, пока мы закончим. Чантри. Ну, с этим мы справимся быстро. Я хочу уйти в одиннадцать, Харрис. Я и так уже опаздываю к первому гону. Джон Билдер! Послушайте, мэр, все в руках божьих, но куда мы катимся? Мэр. Харрис, идите приведите их сами; нельзя, чтобы слуги... Харрис уходит направо. Оба садятся; так как на стуле мэра лежит книга, то мэр кажется несколько выше Чантри. Теперь, усевшись на судейские места, они обретают какую-то сдержанность, словно боятся выдать свои мысли кому-то незримому. (Внезапно произносит.) Гм! Чантри. Подмораживает. Фазаны будут лететь прямо на выстрел - ветра нет. Люблю такие октябрьские деньки. Мэр. Кажется, они идут. Гм. Чантри вынимает из глаза монокль и надевает большие старомодные очки. Мэр откашливается и берет перо. Они оба не поднимают глаз, когда открывается дверь и входит небольшая процессия. Впереди идет Харрис, за ним Ральф Билдер, Атена, Херрингем, Мод, миссис Билдер, сержант Мартин, несущий тяжелую трость с серебряным набалдашником, Джон Билдер и полицейский Mун - молодой человек с подбитым глазом. Такие торжественные и мрачные фигуры бывают разве что на похоронах. Все становятся в нестройный ряд. (Все еще не поднимая головы.) Садитесь, сударыни, садитесь. Харрису и Херрингему удается усадить трех женщин на стулья. Ральф Билдер также садится. Херрингем стоит позади. Джон Билдер остается стоять между двумя полицейскими. Он не брит; на лице его угрожающее выражение; но он стоит, выпрямившись я глядя прямо на мэра. Харрис садится за стол сбоку, чтобы записывать показания. В чем он обвиняется? Сержант. Джон Билдер, проживающий на Корнеруэйсе в Бреконридже, подрядчик и мировой судья, обвиняется в нападении на свою дочь Мод Билдер, избиении ее палкой в присутствии полицейского Муна и двух других лиц, а также в сопротивлении полицейскому Муну, находившемуся при исполнении своих обязанностей, и в повреждении глаза последнему. Полицейский Мун! Mун (отчеканивает три шага вперед и отдает честь). Ваша милость, вчера на Ривер-Род, около трех тридцати пополудни, я услышал, что какая-то молодая женщина зовет из-за ограды: "Полицейский!" Подошел, слышу: "Идите за мной, скорее!" Я прошел за ней в мастерскую художника во дворе и там застал троих людей, между которыми происходила ссора. При моем появлении обвиняемый, тащивший в это время какую-то женщину к двери, бросился к пришедшей со мной молодой женщине. "Только посмей, папа!" - сказала она, на что он дважды ударил ее прилагаемой тростью в моем присутствии и еще при двух свидетелях, которые, насколько я понимаю, являются его женой и другой дочерью. Мэр. Суд ваши умозаключения не интересуют. Мун. Слушаю, сэр. Особа, которую ударили, поворачивается ко мне и говорит: "Входите. Я требую, чтобы вы задержали этого человека за оскорбление действием". Я, значит, подхожу и говорю: "Я все видел. Следуйте за мной". Обвиняемый поворачивается ко мне и говорит: "Болван, я судья". "Ладно, будет болтать! - говорю я, - так, как будто, насколько мне помнится, Вы ударили эту женщину в моем присутствии, - говорю, - а ну, давайте, следуйте за мной!" Мы тогда уже стояли совсем рядом. Обвиняемый толкает меня и говорит: "Убирайся, идиот!" "Ничего подобного", - говорю я и беру его за локоть. Тут происходит схватка, и я получаю фонарь под глазом, который и предъявляю теперь в качестве вещественного доказательства. (С величайшей торжественностью дотрагивается до своего синяка.) Мэр откашливается; глаза Чантри подозрительно поблескивают; Харрис низко нагибается над столом и быстро пишет. Во время схватки, ваша милость, появился молодой человек и по просьбе молодой женщины, той, на которую напали, помог мне взять арестованного, каковой выражался всякими словами и буйно сопротивлялся. Мы усадили его в проезжавший кэб, и я препроводил его в участок. Чантри. Как он вел... э... себя... в э... в кэбе? Мун. Он сидел спокойно... Чантри. Так что, по-видимому... Мун. Да, я скрутил ему руку за спину. Мэр (глядя на Билдера). Есть вопросы? Билдер неподвижен и безмолвен; мэр опускает глаза. Сержант? Мун отступает на два шага, а сержант Мартин выходит на два шага вперед. Сержант. Ваша милость, вчера, без десяти четыре, полицейский Мун привез в кэбе обвиняемого в участок. После доклада Муна об обстоятельствах нападения протокол был прочитан обвиняемому с обычным предупреждением. Обвиняемый не сказал ни слова. Ввиду двойного нападения и состояния глаза полицейского, а также ввиду отсутствия начальника я счел своим долгом задержать обвиняемого на ночь. Мэр. Обвиняемый не говорил ничего? Сержант. Насколько мне известно, ваша милость, он не раскрывал рта с того времени и до сих пор. Мэр. Есть вопросы к сержанту? Билдер по-прежнему не сводит глаз с мэра, но не говорит ни слова. Прекрасно. Мэр и Чантри тихо совещаются; мэр кивает. Мисс Мод Билдер, не расскажете ли вы нам все, что вы знаете об этом... э... происшествии? Мод (встает, оглядывается по сторонам). Это обязательно? Мэр. Боюсь, что да. Мод (посмотрев на отца, который все еще не сводит глаз с мэра). Я... я хочу взять назад свое обвинение, если можно. Я... я не собиралась предъявлять его. Я очень рассердилась... я была ослеплена гневом. Мэр. Понимаю. Э... э... семейная неурядица. Хорошо, это обвинение снимается. Поскольку вы, кажется, не пострадали, так будет лучше всего. Ну, а теперь скажите, что вы знаете о нападении на полицейского? Он правильно передал факты? Мод (в замешательстве). Д-да... Только... Мэр. Ну? Скажите нам всю правду. Мод (решительно). Только мне кажется, что не отец ударил полицейского. Его ударила палка. Мэр. Ах, палка? Но ведь... э... палка была у вашего отца в руке, не так ли? Мод. Да, но я хочу сказать, что отец был ослеплен гневом и постовой был ослеплен гневом, и палка взлетела в воздух и ударила полицейского в глаз. Чантри. И на этот раз он был ослеплен ударом? Мэр (строго, потому что не одобряет этой шутки). Но он все же ударил полицейского палкой? Мод. Н-нет. Не думаю. Мэр. Так кто же произвел... э... необходимый толчок? Мод. Мне кажется, что они оба ухватились за трость и она взлетела вверх. Мэр. Подайте мне трость. Сержант подает трость. Мэр и Чантри осматривают ее. Как, по-вашему... какой конец нанес повреждение? Мод. Тот, где набалдашник, сэр. Мэр. Что вы на это скажете, постовой? Mун (автоматически выходя на два шага вперед). Я не отрицаю, что мы с обвиняемым схватились, ваша милость, но у меня такое впечатление, что меня ударили. Чантри. Конечно, вас ударили, это видно. Но чем: тростью или кулаком? Мун (несколько растерянно). Я... я... кулаком, сэр. Мэр. Не спешите. Можете ли вы присягнуть в этом? Мун (с внезапной неуверенностью, которая находит в подобных обстоятельствах на самых честных людей). Нет... не то, чтоб, как говорится, голову дам на отсечение, ваша милость, но так мне тогда показалось. Мэр. Значит, вы не можете присягнуть? Myн. Я могу присягнуть в том, что он назвал меня идиотом и болваном; эти слова я хорошо запомнил. Чантри (про себя). Mort aux vaches! {Смерть коровам! (франц.) - фраза, выражающая презрительное отношение к полицейским, - цитата из "Кренкебиля" Аиатоля Франса.} Мэр. Э... достаточно, полицейский Мун. Теперь, кто еще присутствовал при этой схватке? Миссис Билдер. Вы не обязаны говорить что-либо, если вам не угодно. Это - ваше право, как жены обвиняемого. В то время, как он говорит, открывается дверь; Харрис быстро подходит к двери, обменивается с кем-то несколькими словами и возвращается. Он наклоняется к мэру. Э? Подождите минутку. Миссис Билдер, вы желаете дать показания? Миссис Билдер (встает). Нет, господин мэр. (Снова садится.) Мэр. Прекрасно. (Харрису.) Ну, что там такое? Харрис что-то говорит ему тихо и озабоченно. Лицо мэра вытягивается. Он наклоняется и советуется с Чантри, который неодобрительно слегка пожимает плечами. Минутная пауза. Заседание суда открытое. Представители прессы, если хотят, могут присутствовать. Харрис идет к дверям, впускает молодого человека приятной наружности в очках и указывает ему на стул позади. При этом несвоевременном появлении глаза Билдера забегали было по сторонам, но затем он снова устремляет неподвижный бычий взгляд на своих коллег. Мэр обращается к Мод. Вы можете сесть, мисс Билдер. Мод садится. Мисс Атена Билдер, вы, кажется, тоже там присутствовали? Атена (встает). Да, сэр. Мэр. Что вы можете показать по этому делу? Атена. Я видела все это не очень отчетливо, но мне кажется, что рассказ моей сестры соответствует истине. Мэр. Вы считаете, что повреждение было нанесено тростью? Атена (тихо). Да. Мэр. Преднамеренно или нет? Атена. О, конечно, нет. Билдер смотрит на нее. Мэр. Но ведь вы стояли так, что не могли все отчетливо видеть? Атена. Да, сэр. Мэр. Поскольку ваша сестра взяла назад обвинение, нам незачем его разбирать. Прекрасно. (Знаком предлагает ей сесть.) Атена садится, переводит взгляд на бесстрастное лицо отца. Ну, там был еще какой-то молодой человек. (Указывая на Херрингема.) Этот молодой человек? Myн. Да, ваша милость. Мэр. Ваше имя? Гай. Гай Херрингем. Мэр. Адрес? Гай. Э-э... аэродром, сэр. Mэр. Я имею в виду ваш домашний адрес. Короткая напряженная пауза. Гай (с усилием). В настоящую минуту у меня его нет, сэр. Я только что съехал с квартиры, а другую еще не нашел. Мэр. Гм! Аэродром! А как вы очутились на месте происшествия? Гай. Я... э... Билдер бросает взгляд на Херрингема. Мисс Атена Билдер в настоящее время работает в мастерской моей сестры. Я как раз... случайно зашел туда. Мэр. Вы действительно появились во время схватки, как утверждает полицейский? Гай. Да, сэр. Мэр. Он позвал вас на помощь? Гай. Д-да. Нет, сэр. Не он, а мисс Мод Билдер. Мэр. Что вы скажете по поводу последнего удара? Гай (слегка вздернув голову). О, это я видел ясно. Мэр. Итак, мы вас слушаем. Гай. Полицейский сильно ударил по трости снизу, она взлетела и стукнула его по глазу. Мэр (негромко хмыкнув). Вы в этом уверены? Гай. Совершенно уверен, сэр. Мэр. Были ли при этом произнесены какие-нибудь ругательства? Гай. Самые обычные, сэр. "Черт возьми" и тому подобное. Мэр. Вы считаете это обычным? Гай. Но ведь он... судья, сэр. Мэр на этот раз хмыкает громче. Чантри улыбается. Наступает молчание. Затем мэр наклоняется к Чантри и о чем-то советуется с ним. Чантри. Обратили ли вы внимание на какую-нибудь особую грубость, помимо сопротивления аресту? Гай. Нет, сэр. Мэр (жестом отпуская его). Прекрасно. Таковы, видимо, обстоятельства дела. Обвиняемый Джон Билдер... что вы можете сказать по этому делу? Билдер (совершенно новым для него голосом). Что я скажу? Как он смел прикасаться ко мне, к судье? Я стукнул свою дочь раза два тростью, в частном доме, за то, что она мешала мне увести домой жену... Мэр. Это обвинение снято, и мы не станем входить в подробности. Что вы имеете сказать о вашем сопротивлении полицейскому? Билдер (глухо). Ничего, черт бы вас побрал! Mэр (в замешательстве). Я... я вас не расслышал. Чантри. Ничего... Он сказал: ничего, господин, мэр. Мэр (откашлялся). Следовательно, насколько я понимаю, вы не желаете дать никаких объяснений? Билдер. Я считаю, что со мной обходятся возмутительно, и отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы. Мэр (сухо). Прекрасно. Мисс Мод Билдер. Мод встает. Когда вы говорили, что обвиняемый был ослеплен гневом, что, собственно, имели вы в виду? Mод. Я хотела сказать, что отец был очень сердит и не понимал, что делает. Чантри. Скажем, например, так же сердит, как... э... сейчас? Mод (с легкой улыбкой). О, гораздо сильнее! Ральф Билдер встает. Ральф. Разрешите мне дать показания, господин мэр. Мэр. Вы собираетесь говорить на основании собственных наблюдений, мистер Билдер? Ральф. О душевном состоянии моего брата... Да, господин мэр, вчера он был, несомненно, очень возбужден; некоторые обстоятельства - семейные и другие... Мэр. Вы хотите сказать, что он, если можно так выразиться, был вне себя? Ральф. Вот именно, сэр. Мэр. Вы видели вашего брата перед этим? Ральф. Я видел его незадолго до этого прискорбного случая. Мэр кивает и делает Ральфу и Мод знак сесть; затем наклоняется и тихо совещается с Чантри. Все остальные сидят или стоят с таким выражением, словно каждый из них находится один в комнате, за исключением репортера, который быстро пишет и при этом довольно явно набрасывает портрет Билдера. Мэр. Мисс Атена Билдер. Атена встает. Этот молодой человек, мистер Херрингем, насколько я понимаю, - друг вашей семьи? Снова напряженная пауза. Атена. Н-нет, господин мэр, он не является другом ни моего отца, ни моей матери. Чантри. Ваш знакомый? Атена. Да. Мэр. Прекрасно. (Откашливается). Поскольку обвиняемый, как мы полагаем, совершенно напрасно отказывается дать какие-либо разъяснения, суду придется опираться на свидетельские показания. Существуют некоторые разногласия относительно удара, который был, несомненно, получен полицейским. В связи с этим мы склонны опереться на показание мистера... Харрис подсказывает. ...мистера Херрингема как человека, наименее заинтересованного лично в данном деле и поэтому наиболее беспристрастного свидетеля. Его показание сводится к тому, что удар был нанесен случайно. Нет сомнения, однако, что обвиняемый употреблял некорректные выражения и оказал сопротивление полицейскому, исполнявшему свои обязанности. Свидетели указывали, что обвиняемый был в возбужденном состоянии, и, возможно, - я не говорю, что это служит ему оправданием, - но возможно, он предполагал, что его звание судьи делает его... э... Чантри (подсказывает ему). Женою Цезаря. Мэр. Э? Мы полагаем - принимая во внимание все обстоятельства и тот факт, что он провел ночь в тюремной камере, - полагаем справедливым... э... отпустить его, но сделав ему предупреждение. Билдер (себе под нос). Предупреждение, черт вас дери! (Выходит из комнаты.) Репортер хватает блокнот и бежит за ним. Билдеры встают и толпятся у двери, а затем их, вместе с Херрингемом, выпускает из комнаты Xаррис. Мэр (вынув большой платок и вытирая лоб). Ф-фу! Однако! Чантри. Как вам нравятся эти новые полицейские, мэр? А Билдеру, видимо, придется уйти в отставку. Черт бы побрал этих газетчиков, все они пронюхают! Великие бессеребренники! Опять нам достанется! (Вдруг расхохотался.) "Ладно, будет болтать!" - говорю я, насколько мне помнится! Ха-ха-ха! Сегодня мне не удастся подстрелить ни одного фазана! Бедняга Билдер! Для него это не шутка. Вы хорошо провели дело, мэр, хорошо провели. Британское правосудие в надежных руках. Но, конечно, это он подбил парню глаз, который тот "предъявил в качестве вещественного доказательства"! Ох, не могу! Вот это лучше всего! Его безудержный хохот, так же, как и унылая улыбка мэра, с молниеносной быстротой сменяется неестественной торжественностью, когда открывается дверь и перед ними в сопровождении сержанта Мартина предстает мрачный объект следующего судебного дела. Mэр. В чем он обвиняется? Сержант выступает вперед, чтобы прочесть обвинительное заключение, и в это время занавес падает. КАРТИНА ВТОРАЯ Полдень того же дня. Кабинет Билдера. Топпинг стоит у открытого окна, глядя на улицу. Раздается голос мальчишки-газетчика, выкрикивающего последние новости. Голос приближается слева. Топпинг. Эй! Голос мальчишки. Сейчас, хозяин! Джонни Билдер на скамье подсудимых! В окне появляется рука с газетой. Топпинг (протягивая монету). Что ты там болтаешь? Смотри у меня... Голос. А вот, прочитайте! Джонни Билдер лупит свою жену! Подсудимый оправдан! Топпинг. Замолчи, щенок! Голос. Чего это вы? Ой, да ведь это дом Джонни Билдера! (Резко свистнув.) Эй, купите еще! Он, верно, захочет почитать про себя! (Уговаривая.) Купите еще номер, хозяин! Топпинг. Убирайся! (Отходит от окна и разворачивает газету.) Голос (удаляясь). Газеты! Последний выпуск! Мировой судья на скамье подсудимых! Последний выпуск! Топпинг (читая про себя). Вот так штука! Фью! Понятно, почему их всю ночь не было дома. В это время из передней входит Камилла. Подите-ка сюда! Вы это видели, Камилла, - в экстренном выпуске? Камилла. Нет. Стоя рядом, они жадно читают. Топпинг (заканчивая вслух). "...пыталась помешать отцу силой заставить мать вернуться домой, за что он ударил ее. Она отказалась от обвинения. Арестованный, заявивший, что действовал при провоцирующих обстоятельствах, был оправдан, но получил предупреждение". Черт меня побери! Он-таки сделал это! Камилла. Синяк под глазом. Топпинг (поглядев на нее). А не замешаны ли в этом и вы? Я ведь видел, как вы строили ему глазки. Вы, иностранцы, народ распущенный! Камилла. Вы пьяны! Топпинг. Пока еще нет, милочка. (Возвращаясь к газете, говорит философски). Вот все и пошло прахом! Бывает, что и фавориты не приходят первыми! Джонни Билдер! Кто бы мог подумать! Камилла. Он человек упрямый. Топпинг. Да, уж тут нашла коса на камень! А все оттого, что он не знает, когда надо проявить твердость, а когда нет. Если стараться проломить стену головой, у головы нет никаких шансов выдержать. Так-то, Камилла. А послушать кое-кого, можно подумать, что это не так. Интересно, что он теперь будет делать? А от хозяйки нет известий? Камилла (покачав головой). Я уложила ее чемоданы. Топпинг. Зачем? Камилла. Потому что она взяла вчера свои драгоценности. Топпинг. Да неужто! Их же полагается оставлять. "Возьмите обратно ваши подарки!" - и швыряет безделушки ему в лицо. (Снова уставившись на Камиллу.) А вам пальца в рот не клади! Слышно, как подъезжает и останавливается экипаж. Уж не он ли это? (Идет по направлению к передней.) Камилла, насторожившись, делает несколько шагов к двери в столовую. Входит Мод. Мод. Отец вернулся, Топпинг? Топпинг. Нет еще, мисс. Mод. Я приехала за мамиными вещами. Камилла. Они уложены. Мод (смерив ее взглядом). Топпинг, снесите их, пожалуйста, вниз. Топпинг, поглядев на обеих, выходит в переднюю. Очень предусмотрительно, что вы их приготовили. Камилла. О, я предусмотрительна. Мод (почти сама себе). Да, папа мог бы... а впрочем, может быть, и нет. Камилла. Послушайте! Если вы думаете, что я что-то замышляю, вы ошибаетесь. Я чувствую, когда становится слишком жарко. И не жалею, что ухожу. Мод. Ах, вы уходите? Камилла. Да, я ухожу. Как я могу оставаться, если в доме нет хозяйки? Мод. Даже если вас попросят? Камилла. Кто меня будет просить? Мод. Это мы увидим. Камилла. Так вот, вы увидите, что у меня есть собственное мнение. Mод. О да, голова у вас достаточно хорошо работает. Камилла. Я не собираюсь спорить. До свидания. (Уходит налево.) Мод безучастно наблюдает, как она удаляется, затем берет газету и читает ее. Мод. Какой ужас! Топпинг (входит). Вещи в кэбе, мисс. Я не поставил вчера за вас десять шиллингов, мисс, потому что эта кляча пришла последней. На лошадей нельзя полагаться. Мод (указывая на газету). Какая страшная история, Топпинг! Топпинг. А как же это случилось, мисс Мод? Мод (постукивая по газете). Все это правда. Он пришел за мамой к мисс Атене, и я... я не могла сдержаться. Все, что написано здесь, правильно, но теперь я об этом жалею. Мама ужасно расстроена. Вы хорошо знаете папу, Топпинг. Как, по-вашему, что он теперь будет делать? Топпинг (прищелкнув языком). Видите ли, мисс, дело обстоит так: до сих пор мистера Билдера всегда все уважали... Мод нетерпеливо встряхивает головой. ...Конечно, не у него дома. А теперь уважения нет. Пси... пши... психологически это должно на него подействовать. Мод. Разумеется, но с каким результатом? Сдастся ли он или будет драться до последнего? Топпинг. Нет, уж он не сдастся, мисс. Мод. Его, конечно, попросят выйти в отставку. Снова слышен приближающийся голос газетчика: "Экстренный выпуск! Сенсация! Местный судья в роли обвиняемого! Экстренный выпуск!" О боже! Зачем я это сделала! Но я не могла видеть, как маму... Топпинг. Не расстраивайтесь, мисс, он все выдержит. У него, можно сказать, челюсть перевешивает лоб... Мод. Что? Топпинг (кивает). Френология, мисс. Я в ней кое-что соображаю. Когда челюсть большая, а лоб маленький, это признак сильного характера. Мод. Мисс Атена вышла замуж сегодня утром, Топпинг. Я сейчас прямо из мэрии. Топпинг (бесстрастно). В самом деле, мисс? Я думал, что так она, вероятно, и сделает. Мод. О! Топпинг. Тень надвигающихся событий... Я уже вчера видел, как они надвигаются. Мод. Ну, во всяком случае это так. Она приедет сюда с дядей. Слышно, как подъезжает экипаж. Это, вероятно, они. Мы все очень расстроены из-за папы. Топпинг. А-а! Меня не удивит, если он будет очень расстроен из-за вас, мисс. Мод (у окна). Это они. Топпинг выходит в переднюю; Атена и Ральф входят слева. Где папа, дядя Ральф? Ральф. У своего поверенного. Атена. Мы оставили Гая с мамой в мастерской. Она все еще считает, что должна вернуться. Она все твердит, что это ее дело теперь, когда отец в беде. Мод. Ее вещи уже в кэбе. Ей надо предоставить возможность свободного выбора. Ральф. Ты помешалась на свободе, Мод. Mод. С вами было бы то же самое, если б около вас был папа. Ральф. Я его компаньон, дорогая моя, Мод. Да. Как вы умудряетесь ладить с ним? Ральф. До сих пор я еще не подавал на него в суд. Атена. А что же вы делаете, дядя Ральф? Ральф. Действую тихой сапой. Подкапываюсь под него, когда могу. Мод. А когда не можете? Ральф. Подкапываюсь под нашего общего противника. Теперь тебе нельзя идти в киноактрисы, Мод. Они будут рекламировать тебя как прославленную Мод Билдер, подавшую в суд на своего отца. Переезжай вместо этого к нам, и ты будешь пользоваться полной свободой, пока вся эта история не забудется. Мод. Ах, а что теперь будет с папой? Атена. Так странно, что вы братья, дядя Ральф. Ральф. У каждой монеты есть оборотная сторона, моя дорогая. Джон - одна, а я - другая. У него есть свои ценные качества. А теперь вы, девочки, должны погладить его по шерстке и постараться помириться с ним. Вы достаточно помучили его. Мод (упрямо). Я не выбирала его себе в отцы, дядя. Ральф. Говорят, сейчас с наследственными заболеваниями делают чудеса. Ну как - будете вы обе милы с ним? Атена. Мы попытаемся. Ральф. Правильно! Я и теперь не понимаю, как все это произошло. Мод. Не успели вы с Гаем выйти, как через три минуты появился он. Мама только что рассказала нам о... об одной мерзости. Папа потребовал, чтобы мы с Атеной вышли, и мы согласились выйти на пять минут, пока он поговорит с мамой. Мы ушли, а когда вернулись, он велел мне взять кэб, чтобы отвезти маму домой. Бедная мама стояла бледная, как полотно, а он начал настаивать и тащить ее к двери. Я была ослеплена гневом и вместо кэба вызвала полицейского. Конечно, это папа подбил ему глаз. Гай здорово вызволил его. Атена. Ты первая это придумала. Мод. Я не могла иначе, когда увидела, как папа стоит и молчит, словно у него язык отнялся. Атена. Это было ужасно! Дядя, почему вы не вернулись с Гаем? Мод. О да, почему вы не вернулись? Атена. Когда Мод пошла за кэбом, я предупредила папу, чтобы он не применял силу. Я сказала ему, что это противозаконно, но он ответил только: "К черту закон!" Ральф. Что же, все это довольно неприглядно. Мод. Да, все были ослеплены гневом. Они не замечают, как отворяется дверь и из прихожей появляется Билдер. Он все еще не брит, немного осунулся, на его лице мрачное, свирепое выражение. В руке какая-то бумага. Он делает несколько шагов вперед, и тут они замечают его. Атена и Мод (растерянно). Папа! Билдер. Ральф, сделай мне одолжение! Выпроводи их отсюда! Ральф. Успокойся, Джон! Билдер. Уходите! Мод (гордо). Хорошо! Мы думали, что тебе будет приятно узнать, что Атена вышла замуж, а я отказалась от кино. А теперь мы уйдем. Билдер поворачивается к ним спиной, садится за письменный стол и начинает писать. Пошептавшись с дядей, сестры уходят. Ральф Билдер стоит, с добродушно-насмешливым сочувствием глядя на спину брата. Когда Билдер кончает писать, Ральф подходит к нему и кладет руку ему на плечо. Ральф. Очень неприятная история, дружище! Билдер. Вот что я написал этому типу: "Господин мэр, вы сегодня имели наглость сделать мне предупреждение - мне, вашему собрату, такому же судье, как вы! Я советовался с моим поверенным, могу ли я привлечь вас к ответственности за противозаконное задержание. Он сообщил мне, что этого сделать нельзя. Посему пользуюсь случаем заявить вам, что правосудие в нашем городе - это фарс. Я не желаю более иметь дело ни с вами, ни с вашими коллегами, но вы глубоко заблуждаетесь, воображая, что я сложу с себя звание судьи или уйду из муниципального совета. С совершеннейшим почтением Джон Билдер". Ральф. Слушай, дружище, не надо терять чувство юмора. Билдер (мрачно). Юмора? Я провел ночь в тюремной камере. Погляди-ка на это! (Показывает бумагу, с которой он пришел.) Я лишаю свою семью наследства. Ральф. Джон! Билдер. Эти две молодые особы для меня больше не существуют. Что касается жены... Если она не вернется... Раз я страдаю, так пусть и другие страдают. Ральф. Джулия очень расстроена, мой милый, мы все расстроены. Девочки пришли сюда, чтобы попытаться... Билдер (встает). Пусть они убираются к черту! А если этот паршивец мэр думает, что я конченый человек, то он ошибается! (Звонит.) Не нужны мне никакие утешения! Я умею драться до конца! Ральф (тихо). Твой враг внутри тебя, дружище. Билдер. Это еще что? Ральф. Прежде чем укрощать других людей, следует укротить себя. Выспись, Джон, утро вечера мудренее. Билдер. Выспаться? Я всю ночь глаз не сомкнул. Если бы ты провел такую ночь... Ральф. Я сам не спал. Входит Топпинг. Билдер. Отнесите это письмо мэру с приветом от меня. Ответа не надо. Топпинг. Слушаю, сэр. Там, в передней, джентльмен из "Кометы". Просит, чтоб вы его приняли. Билдер. Передайте ему, чтобы он убирался к... Слышен голос: "Мистер Билдер!" Билдер оборачивается и видит репортера, который уже стоит в дверях передней. Топпинг выходит. Журналист (входит, протягивая визитную карточку). Мистер Билдер, вы очень добры, что приняли меня. Я имел сегодня утром удовольствие... Я хочу сказать... я пытался поговорить с вами, когда вы ушли от мэра. Я думал, что у вас, вероятно, есть своя собственная точка зрения на это злополучное происшествие. Мы будем рады дать вам возможность высказать ее перед нашими читателями. Ральф стоит у окна и слушает. Билдер (сухо, меряя взглядом репортера, говорившего вежливо и приятным голосом). Очень любезно с вашей стороны. Репортер. Что вы, сэр... Мы полагали, что у вас почти наверняка есть свои весьма основательные причины, которые могут представить все дело в совершенно ином свете. Билдер. Основательные причины? Я думаю! Я вам скажу: еще немного этой свободы - распущенности, как я это называю, - и вскоре не останется ни одного человека, который сможет назвать себя главой семьи. Репортер (в тон ему). Совершенно верно. Билдер. Если представители закона думают, что могут поддерживать бунт, они жестоко ошибаются. Я ударил свою дочь... я был взбешен, как и вы были бы... Репортер (так же). Ну, разумеется... Билдер (яростно глядя на него). Впрочем, что касается вас, - не знаю, вы, кажется, размазня, - но любой человек с горячей кровью был бы! Репортер. Позвольте спросить, что она сделала, сэр? Нам не удалось это уточнить. Билдер. Сделала? Только я взял за руку свою жену, пытаясь убедить ее вернуться домой после маленькой семейной размолвки, как эта девчонка налетела на меня. Я вышел из себя и оттолкнул ее тростью. А... этот полицейский, которого привела моя собственная дочь!.. Подумать только - полицейского привела! Если представитель закона вторгается в частный дом с целью подорвать авторитет главы семьи, до чего мы докатимся, скажите мне? Репортер (все так же). Ну, безусловно... безусловно! Билдер. Современная идиотская сентиментальность совершенно разлагает нашу страну. Человек не может быть хозяином в собственном доме, не может призвать свою жену к исполнению ее обязанностей, не может попытаться контролировать поведение своих дочерей без того, чтобы не натолкнуться на сопротивление и не навлечь на себя ненависть. Дело дошло до того, что хозяин уже не может распоряжаться своими служащими; не может где-либо подавлять бунт без того, чтобы на него не стала тявкать свора гуманистов и поклонников распущенности! Репортер. Великолепно, сэр, великолепно! Билдер. Великолепно! Это позорно! Вот вам я - человек, который всегда пытался выполнять свой долг перед семьей и перед обществом, и мне пришлось предстать перед судом - о господи! - потому что я выполнял этот долг; быть может, с несколько излишним рвением, но ведь я не ангел! Репортер. Да, да! Разумеется... Билдер. Настоящий англичанин никогда не бывает ангелом! Но теперь нет настоящих англичан! (В ярости мечется взад и вперед по комнате.) Ральф (внезапно). Когда я смотрю на лица... Билдер (думая о своем). Что? Я сказал этому молодому человеку, что я не ангел. Репортер (провоцируя его). Да, сэр, я вас понимаю. Билдер. Если представители закона думают, что они могут заставить меня стать одним из ваших мягкотелых сентименталистов, которые позволяют всем делать, что им в голову взбредет... Ральф. Есть еще немало людей, Джон, которые тоже не собираются отказываться от своих прав. Билдер (думая о своем). Что? Кто там еще прав? Репортер. Вам, вероятно, пришлось пережить несколько неприятных минут, сэр. Билдер. Сплошные унижения. Я провел ночь в вонючей камере. Не ел со вчерашнего утра. Неужто они думали, что я буду есть эту бурду, которую они мне сунули? И все потому, что в минуту гнева... о котором я сожалею!.. получилось так, что я ударил собственную дочь, вмешавшуюся в мои отношения с женой. Это было бы смешно, если б не было так отвратительно! Раньше дом человека был святыней. А чем он стал теперь, когда все, кому не лень, суют в него свой нос? (Стоит у камина, нагнув голову, словно не замечая ни репортера, ни вообще кого бы то ни было.) Репортер (собираясь уходить). Очень вам благодарен, мистер Билдер. Я уверен, что не искажу ваших мыслей. Может быть, вы захотите просмотреть гранки? Билдер (не совсем отдавая себе отчет в том, кто стоит перед ним). Что? Репортер. Или вы доверяете мне? Билдер. Я не доверяю вам ни на грош. Репортер (в дверях). Прекрасно, сэр, вам пришлют гранки, я обещаю. Всего хорошего, и еще раз благодарю вас. Билдер. Эй! Но репортер уходит. Билдер устремляет взгляд на брата, с лица которого все еще не сошло выражение добродушно-насмешливого сочувствия. Ральф. Возьми себя в руки, дружище! Прими горячую ванну и ложись спать. Билдер. Им захотелось довести меня до крайности, теперь пусть несут ответственность за последствия. Мне наплевать, что обо мне думают! Ральф (с грустью). Ладно, сейчас я не буду больше надоедать тебе. Билдер (с недобрым смешком). Что ж, приходи завтра снова. Ральф. Когда ты выспишься. Ради репутации всей нашей семьи, прошу тебя, Джон, не будь опрометчив. Билдер. Запереть ворота конюшни? Нет, мой милый, поздно, лошадь уже украли. Ральф. Так, так... (Поглядев на брата, угрюмо усевшегося за письменный стол, выходит в переднюю.) Билдер сидит, уставившись прямо перед собой. Дверь из столовой приоткрывается; показывается голова Камиллы. Увидя его, Камилла хочет скрыться, но он уже успел заметить ее. Билдер. Подите-ка сюда! Камилла нерешительно подходит к письменному столу. Морщит лоб, словно что-то усиленно обдумывает. Билдер глядит на нее без улыбки. Значит, вы хотите быть моей любовницей, а? Камилла делает нервный жест. Ну что ж, отлично. Подойдите поближе. Камилла (не двигаясь). Вы меня п-пугаете. Билдер. Вы мне дорого обошлись. Но вы заплатите за это, вы и все остальные. Камилла (пятясь). Нет, сегодня вы мне не нравитесь! Нет! Билдер. Ну, хватит ломаться! Она стоит достаточно близко от него, и он хватает ее за руку. С тех пор как я женился, я всегда держал себя в узде во имя приличий. Я был человеком с твердыми правилами, милочка, как вы вчера убедились. А им этого не нужно! (Притягивает ее к себе.)