к быстро, что могли привлечь к себе внимание. Пларр спросил: - А вы не боитесь полицейских патрулей? - Леон все их засек. Он изучал их маршруты целый месяц. - Но сегодня ведь не совсем обычный день. - Машину посла найдут в верховьях Параны. Они будут обыскивать каждый дом на берегу и предупредят тех, в Энкарнасьоне, по ту сторону реки. Поставят заслоны на дороге в Росарио. Поэтому патрулей здесь осталось меньше. Им нужны люди в других местах. А тут они, скорее всего, не будут его искать, ведь губернатор ждет его дома, чтобы везти в аэропорт. - Надеюсь, все это так. Когда машина, накренясь, сворачивала за угол, доктор Пларр невольно поднял глаза и увидел на тротуаре шезлонг, в котором восседала тучная пожилая женщина; он ее узнал, равно как и маленькую открытую дверь у нее за спиной, - женщину звали сеньорой Санчес, и она никогда не ложилась спать, пока не уходил последний клиент. Это была самая богатая женщина в городе - так по крайней мере здесь считали. Доктор Пларр спросил: - Как прошел обед у губернатора? Сколько пришлось ждать? Он представил себе, какая там царит растерянность. Ведь нельзя же обзвонить по телефону все развалины? - Не знаю. - Но кого-то вы же оставили для наблюдения? - У нас и так было дел невпроворот. Опять любительщина; доктор Пларр подумал, что Сааведра придумал бы сюжет получше. Изобретательности, не в пример machismo, явно недоставало. - Я слышал шум мотора. Это был самолет посла? - Если посла, то назад он полетел пустой. - Кажется, вы не очень-то осведомлены, - сказал доктор Пларр. - А кто же ранен? Автомобиль резко затормозил на краю проселка. - Здесь мы выходим, - сказал Акуино. Когда Пларр вышел, он услышал, как машина, дав задний ход, проехала несколько метров. Он постоял, вглядываясь в темноту, пока не увидел при свете звезд, куда его привезли. Это была часть бидонвиля [поселок, построенный бедняками из случайных материалов], тянувшегося между излучиной реки и городом. Проселок был ненамного уже городской улицы, и он едва разглядел хижину из старых бензиновых баков, обмазанных глиной, спрятавшуюся за деревьями авокадо. Когда глаза его привыкли к темноте, Пларр сумел различить и другие хижины, притаившиеся между деревьями, словно бойцы в засаде. Акуино повел его вперед. Ноги доктора тонули в грязи выше щиколотки. Даже "джипу" быстро здесь не пройти. Если полиция устроит облаву, об этом станет известно заранее. Может быть, любители все же что-то соображают. - Он тут? - спросил Пларр у Акуино. - Кто? - О господи, ведь тут на деревьях нет микрофонов. Да конечно, посол! - Он-то здесь! Но после укола так и не очнулся. Они старались продвигаться по немощеному проселку как можно быстрее и миновали несколько темных хижин. Стояла неправдоподобная тишина - даже детского плача не было слышно. Доктор Пларр остановился перевести дух. - Здешние люди должны были слышать вашу машину, - прошептал он. - Они ничего не скажут. Думают, что мы контрабандисты. И как вы знаете, они не очень-то благоволят к полиции. Диего свернул в сторону на тропинку, где грязь была еще более топкой. Дождь не шел уже два дня, но в этом квартале бедноты грязь не просыхала, пока не наступит настоящая засуха. У воды не было стока, однако доктор Пларр знал, что жителям приходится тащиться чуть не милю до крана с питьевой водой. У детей - а он лечил тут многих детей - животы были вздуты от недостатка белков в пище. Вероятно, он много раз ходил по этой тропинке, но как ее отличить от других? - когда он посещал здешних больных, ему всегда нужен был провожатый. Пларру почему-то вспомнилось "Сердце-молчальник". Драться с ножом в руке за свою честь из-за женщины было из другой, до смешного допотопной жизни, которая если и существовала теперь, то лишь в романтическом воображении таких, как Сааведра. Понятия чести нет у голодных. Их удел нечто более серьезное - битва за существование. - Это ты, Эдуардо? - спросил чей-то голос. - Да, а это ты, Леон? Кто-то поднял свечу, чтобы он не споткнулся о порог. Дверь за ним поспешно закрыли. При свете свечи он увидел человека, которого все еще звали отцом Ривасом. В тенниске и джинсах Леон выглядел таким же худым подростком, какого он знал в стране по ту сторону границы. Карие глаза были чересчур велики для его лица, большие оттопыренные уши придавали ему сходство с маленькой дворняжкой, которые стаями бродят по barrio popular [квартал, околоток бедноты (исп.)]. В глазах светилась все та же мягкая преданность, а торчащие уши подчеркивали беззащитность. Несмотря на годы, его можно было принять за робкого семинариста. - Как ты долго, Эдуардо, - мягко упрекнул он. - Пеняй на своего шофера Диего. - Посол все еще без сознания. Нам пришлось сделать ему второй укол. Так сильно он вырывался. - Я же тебе говорил, что второй укол - это опасно. - Все опасно, - ласково сказал отец Ривас, словно предостерегал в исповедальне от соблазнов плоти. Пока доктор Пларр раскрывал свой чемоданчик, отец Ривас продолжал: - Он очень тяжело дышит. - А что вы будете делать, если он совсем перестанет дышать? - Придется изменить тактику. - Как? - Придется объявить, что он был казнен. Революционное правосудие, - добавил он с горькой усмешкой. - Прошу тебя, пожалуйста, сделай все, что можешь. - Конечно. - Мы не хотим, чтобы он умер, - сказал отец Ривас. - Наше дело - спасать человеческие жизни. Они вошли в другую комнату - их было всего две, - где длинный ящик - он не понял, что это за ящик, - застелив его несколькими одеялами, превратили в импровизированную кровать. Доктор Пларр услышал тяжелое, неровное дыхание человека под наркозом - тот словно силился очнуться от кошмара. Он сказал: - Посвети поближе. Нагнувшись, он поглядел на воспаленное лицо. И долгое время не мог поверить своим глазам. Потом громко захохотал, потрясенный тем, что увидел. - Ох, Леон, - сказал он, - плохо же ты выбрал профессию! - Ты это к чему? - Лучше вернись под церковную сень. Похищать людей не твоя стихия. - Не понимаю. Он умирает? - Не беспокойся, - сказал доктор Пларр, - он не умрет, но это не американский посол. - Не... - Это Чарли Фортнум. - Кто такой Чарли Фортнум? - Наш почетный консул. - Доктор Пларр произнес это так же издевательски, как доктор Хэмфрис. - Не может быть! - воскликнул отец Ривас. - В жилах Чарли Фортнума течет алкоголь, а не кровь. Морфий, который я вам дал, не подействовал бы на посла так сильно. Посол остерегается алкоголя. Для сегодняшнего обеда пришлось добывать кока-колу. Мне это рассказывал Чарли. Немного погодя он придет в себя. Пусть проспится. - Однако не успел он выйти из комнаты, как человек, лежавший на ящике, открыл глаза и уставился на доктора Пларра, а тот уставился на него. Надо было все же удостовериться в том, что тебя узнали. - Отвезите меня домой, - сказал Фортнум, - домой. - И перевернулся на бок в еще более глубоком забытьи. - Он тебя узнал? - спросил отец Ривас. - Почем я знаю? - Если он тебя узнал, это сильно осложняет дело. В соседней комнате зажгли вторую свечу, но никто не произносил ни слова, будто все ждали друг от друга подсказки, что делать дальше. Наконец Акуино произнес: - Эль Тигре будет недоволен. - Чистая комедия, если подумаешь, - сказал доктор Пларр. - Наверное, тот самолет, что я слышал, был самолетом посла, и посол на нем улетел. Назад в Буэнос-Айрес. Не пойму, как же на обеде у губернатора обошлись без переводчика? Он перевел взгляд с одного лица на другое, но никто не улыбнулся в ответ. В комнате было два незнакомых ему человека, но Пларр заметил еще и женщину, лежавшую в темном углу, - сначала он принял ее за брошенное на пол пончо. Один из незнакомцев был рябой негр, другой индеец - сейчас он наконец заговорил. Слов понять Пларр не мог, говорил он не по-испански. - Что он сказал, Леон? - Мигель считает, что его надо утопить в реке. - А ты что сказал? - Я сказал, что, если мертвеца найдут в трехстах километрах от машины, полицию это очень заинтересует. - Дурацкая идея, - сказал доктор Пларр. - Вы не можете убить Чарли Фортнума. - Я стараюсь даже мысленно не употреблять таких выражений, Эдуардо. - Разве убийство для тебя теперь только вопрос семантики? Правда, семантика всегда была твоим коньком. В те дни ты объяснял мне, что такое троица, но твои объяснения были куда сложнее катехизиса. - Мы не хотим его убивать, - сказал отец Ривас, - но что нам делать? Он тебя видел. - Он ничего не будет помнить, когда проснется. Чарли все забывает, когда напивается. Как же вас угораздило совершить такую ошибку? - добавил доктор Пларр. - Это я должен выяснить, - ответил отец Ривас и заговорил на гуарани. Доктор Пларр взял одну из свечей и подошел к двери второй комнаты. Чарли Фортнум мирно спал на ящике, словно у себя дома на большой медной кровати, где обычно лежал на боку возле окна. Когда доктор спал там с Кларой, брезгливость заставляла его ложиться с левого края, ближе к двери. Лицо Чарли Фортнума, сколько он его знал, всегда выглядело воспаленным. У него было высокое давление, и он злоупотреблял виски. Ему шел седьмой десяток, но жидкие волосы сохранили пепельную окраску, как у мальчика, а румянец неопытному глазу мог показаться признаком здоровья. У него был вид фермера, человека, который живет на открытом воздухе. Он и правда владел поместьем в пятидесяти километрах от города, где выращивал немного зерна, а больше матэ. Он любил трястись от поля к полю на старом "лендровере", который звал "Гордость Фортнума". "Ну-ка, галопом, - говорил он, со скрежетом переводя скорость, - гопля!" А сейчас он вдруг поднял руку и помахал ею. Глаза у него были закрыты. Ему что-то снилось. Может, он думал, что машет своей жене и доктору, предоставляя им решать на веранде свои скучные медицинские дела. "Женские внутренности - никак в них не разберешься, - однажды сказал ему Чарли Фортнум. - Как-нибудь нарисуйте мне их схему". Доктор Пларр быстро вышел в переднюю комнату. - Он в порядке, Леон. Можете спокойно выкинуть его где-нибудь на обочине дороги, полиция его найдет. - Этого мы сделать не можем. А что, если он тебя узнал? - Он крепко спит. Да и ничего не скажет мне во вред. Мы старые друзья. - Я, кажется, понял, как это произошло, - сказал отец Ривас. - Сведения, которые ты нам дал, были довольно точными. Посол приехал из Буэнос-Айреса на машине; трое суток провел в дороге, потому что хотел посмотреть страну, посольство послало из Буэнос-Айреса за ним самолет, чтобы отвезти его назад после обеда у губернатора. Все это подтвердилось, но ты не сказал, что смотреть руины поедет с ним ваш консул. - Я этого не знал. Чарли рассказал мне только про обед. - Он и ехал-то не в машине посла. Тогда бы мы по крайней мере захватили обоих. Как видно, сел в свою машину, а потом решил вернуться, посол же оставался там. Наши люди ожидали, что пройдет только одна машина. Дозорный дал световой сигнал, когда она проехала. Он видел флаг. - Британский, а не звездно-полосатый. Но Чарли не имеет права ни на тот, ни на этот. - В темноте не разглядишь, но было сказано, что на машине будет дипломатический номер. - Буквы были тоже не совсем те. - И буквы, когда темно и машина на ходу, не очень-то различишь. Наш человек не виноват. Один, в темноте, вероятно, еще и напуган. Могло случиться и со мной, и с тобой. Не повезло. - Полиция, может, еще и не знает, что произошло с Фортнумом. Если вы его быстро отпустите... В ответ на их настороженное молчание доктор Пларр заговорил, как адвокат в суде. - Чарли Фортнум не годится в заложники, - сказал он. - Он член дипломатического корпуса, - заметил Акуино. - Нет. Почетный консул - это не настоящий консул. - Английский посол вынужден будет принять меры. - Естественно. Сообщит об этом деле своему начальству. Как и насчет любого британского подданного. Если бы вы захватили меня или старого Хэмфриса, было бы то же самое. - Англичане попросят американцев оказать давление на Генерала в Асунсьоне. - Будьте уверены, что американцы и не подумают за него заступаться. С какой стати? Они не пожелают сердить своего друга Генерала ради Чарли Фортнума. - Но он же британский консул. Доктор Пларр уже отчаивался убедить их, до чего незначительная персона этот Чарли Фортнум. - У него даже нет права на дипломатический номер для своей машины, - ответил он. - Имел из-за этого неприятности. - Ты его, видно, хорошо знал? - спросил отец Ривас. - Да. - И тебе он нравился? - Да. В какой-то мере. То, что Леон говорит о Фортнуме в прошедшем времени, было дурным признаком. - Жаль. Я тебя понимаю. Гораздо удобнее иметь дело с чужими. Как в исповедальне. Мне всегда бывало неприятно, когда я узнавал голос. Куда легче быть суровым с незнакомыми. - Что тебе даст, если ты его не отпустишь, Леон? - Мы перешли границу, чтобы совершить определенную акцию. Многие наши сторонники будут разочарованы, если мы ничего не добьемся. В нашем положении непременно надо чего-то добиться. Даже похищение консула - это уже кое-что. - Почетного консула, - поправил его доктор Пларр. - Оно послужит предостережением более важным лицам. Может, они отнесутся серьезнее к нашим угрозам. Маленькая тактическая победа в долгой войне. - Значит, как я понимаю, ты готов выслушать исповедь незнакомца и дать ему отпущение грехов перед тем, как его убьешь? Ведь Чарли Фортнум - католик. Ему будет приятно увидеть священника у своего смертного одра. Отец Ривас сказал негру: - Дай мне сигарету, Пабло. - Он будет рад даже женатому священнику вроде тебя, Леон. - Ты охотно согласился нам помогать, Эдуардо. - Когда речь шла о после. Его жизни не угрожала никакая опасность. И они пошли бы на уступки. Притом - с американцем... это как на войне. Американцы сами поубивали прорву людей в Южной Америке. - Твой отец один из тех, кому мы стараемся помочь, если он еще жив. - Не знаю, одобрил ли бы он ваш метод. - Мы этого метода не выбирали. Они нас довели. - Ну что вы можете попросить в обмен на Чарли Фортнума? Ящик хорошего виски? - За американского посла мы потребовали бы освобождения двадцати узников. За британского консула, вероятно, придется снизить цену наполовину. Пусть решит Эль Тигре. - А где же он, черт бы его побрал, этот ваш Эль Тигре? - Пока операция не кончена, с ним имеют связь только наши в Росарио. - Наверное, его план не был рассчитан на ошибку. И не учитывает человеческую природу. Генерал может убить тех, кого вы просите освободить, и сказать, что они умерли много лет назад. - Мы неоднократно обсуждали эту возможность. Если он их убьет, то в следующий раз мы предъявим ему еще большие требования. - Леон, послушай. Если вы будете уверены, что Чарли Фортнум ничего не вспомнит, право же... - А как мы можем быть в этом уверены? У тебя нет такого лекарства, чтобы заглушить память. Он так тебе дорог, Эдуардо? - Он - голос в исповедальне, который мне знаком. - Тед, - окликнул его знакомый голос из задней комнаты. - Тед! - Видишь, - сказал отец Ривас. - Он тебя узнал. Доктор Пларр повернулся спиной к судьям и вышел в соседнюю комнату. - Да, Чарли, я тут. Как вы себя чувствуете? - Ужасно, Тед. Что это? Где я? - У вас была авария. Ничего страшного. - Вы отвезете меня домой? - Пока не могу. Вам надо спокойно полежать. В темноте. У вас легкое сотрясение мозга. - Клара будет беспокоиться. - Не волнуйтесь. Я ей объясню. - Не надо ее тревожить, Тед. Ребенок... - Я же ее врач, Чарли. - Конечно, дорогой, я просто старый дурак. Она сможет меня навестить? - Через несколько дней вы поедете домой. - Через несколько дней? А выпить что-нибудь тут найдется? - Нет. Я дам вам кое-что получше, чтобы вы заснули. - Вы настоящий друг, Тед. А кто эти люди там рядом? Почему вы светите себе фонариком? - Не работает электричество. Когда вы проснетесь, будет светло. - Вы заедете меня проведать? - Конечно. Чарли Фортнум минутку полежал спокойно, а потом спросил так громко, что его должны были слышать в соседней комнате: - Ведь это же была не авария, Тед? - Конечно, это была авария! - Солнечные очки... где мои солнечные очки? - Какие очки? - Очки были Кларины, - сказал Чарли Фортнум. - Она их так любит. Не надо было мне их брать. Не нашел своих. - Он подтянул повыше колени и со вздохом повернулся на бок. - Важно знать норму, - произнес он и замер - точь-в-точь как состарившийся зародыш, который так и не сумел появиться на свет. Отец Ривас сидел в соседней комнате, положив голову на скрещенные руки и прикрыв глаза. Доктор Пларр, войдя туда, подумал, что он молится, а может быть, только прислушивается к словам Чарли Фортнума, как когда-то прислушивался в исповедальне к незнакомому голосу, решая, какую назначить епитимью... - Ну и шляпы же вы, - попрекнул его доктор Пларр. - Ну и любители! - На нашей стороне только любители. Полиция и солдаты - вот те профессионалы. - Почетный консул, да еще алкоголик, - вместо посла! - Да. Че Гевара тоже снимал фотографии как турист, а потом их терял. Тут хотя бы ни у кого нет аппарата. И никто не ведет дневник. На ошибках мы учимся. - Твоему шоферу придется отвезти меня домой, - сказал доктор Пларр. - Хорошо. - Я завтра заеду... - Ты здесь больше не понадобишься, Эдуардо. - Тебе, может, и нет, но... - Лучше, чтобы он тебя больше не видел, пока мы не решили... - Леон, - сказал доктор Пларр, - неужели ты серьезно? Старый Чарли Фортнум... - Он не в наших руках, Эдуардо. Он в руках правительства. И в божьих, конечно. Как видишь, я не забыл той моей трескотни, но мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы бог хоть как-то вмешивался в наши войны или в нашу политику. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 Доктор Пларр хорошо помнил, как он познакомился с Чарли Фортнумом. Встреча произошла через несколько недель после его приезда из Буэнос-Айреса. Почетный консул был в стельку пьян и не держался на ногах. Доктор Пларр шел в "Боливар", когда из окна Итальянского клуба высунулся пожилой джентльмен и попросил помочь. - Проклятый официант ушел домой, - объяснил он по-английски. Когда доктор Пларр вошел в клуб, он увидел пьяного, но вполне жизнерадостного человека, он, правда, не мог встать на ноги, но это его ничуть не смущало. Он заявил, что ему вполне удобно и на полу. - Я сиживал и на кое-чем похуже, - пробормотал он, - в том числе на лошадях. - Если вы возьмете его за одну руку, - сказал старик, - я возьму за другую. - А кто он такой? - Джентльмен, который, как видите, сидит на полу и не желает вставать, наш почетный консул, мистер Чарлз Фортнум. А вы ведь доктор Пларр? Рад познакомиться. Я - доктор Хэмфрис. Доктор филологии, а не медицины. Мы трое, так сказать, столпы местной английской колонии, но один из столпов рухнул. Фортнум объяснил: - Не рассчитал норму... - И добавил что-то насчет того, что стакан был не тот. - Надо пить из стакана одного размера, не то запутаешься. - Он что-нибудь празднует? - спросил доктор Пларр. - На прошлой неделе ему доставили новый "кадиллак", а сегодня нашелся покупатель. - Вы здесь ужинали? - Он хотел повести меня в "Националь", но такого пьяного не только в "Националь", но и в мой отель не пустят. Теперь нам надо как-нибудь довести его домой. Но он настаивает на том, чтобы пойти к сеньоре Санчес. - Кто это, его приятельница? - Приятельница половины мужчин этого города. Держит единственный здесь приличный бордель, так по крайней мере говорят. Лично я не судья в этих делах. - Но бордели запрещены законом, - заметил доктор Пларр. - Не у нас в городе. Мы ведь все же военный гарнизон. А военные не желают, чтобы ими командовали из Буэнос-Айреса. - Почему бы не пустить его туда? - Вы же сами видите почему: он не держится на ногах. - Но ведь все назначение публичного дома в том, чтобы там лежать. - Кое-что должно стоять, - неожиданно грубо сказал доктор Хэмфрис и сморщился от отвращения. В конце концов они вдвоем кое-как перетащили Чарли Фортнума через улицу, в маленькую комнатку, которую доктор Хэмфрис занимал в отеле "Боливар". В те дни на ее стенах висело не так много картинок, потому что было поменьше сырых пятен и душ еще не тек. Неодушевленные предметы меняются быстрее, чем люди. Доктор Хэмфрис и Чарли Фортнум в ту ночь были почти такими же, как теперь; трещины в штукатурке запущенного дома углубляются быстрее, чем морщины на лице, краски выцветают быстрее, чем волосы, а разруха в доме происходит безостановочно; она никогда не стоит на одном и том же уровне, на котором человек может довольно долго прожить, не меняясь. Доктор Хэмфрис находился на этом уровне уже много лет, а Чарли Фортнум, хоть и был лишь на подходе к нему, нашел верное оружие в борьбе со старческим маразмом: он заспиртовал жизнерадостность и простодушие своих молодых лет. Годы шли, но доктор Пларр почти не замечал перемен в своих старых знакомцах - быть может, Хэмфрис медленнее преодолевал расстояние между "Боливаром" и Итальянским клубом, а на хорошо укупоренном благодушии Чарли Фортнума, как пятна плесени, все чаще проступала меланхолия. В тот раз доктор Пларр оставил консула у Хэмфриса в отеле "Боливар" и пошел за своей машиной. Он жил тогда в той же квартире того же дома, что и теперь. В порту еще горели огни, там работали всю ночь. На плоскодонную баржу поставили металлическую вышку, и железный стержень бил с нее по дну Параны. Стук-стук-стук - удары отдавались, как бой ритуальных барабанов. А с другой баржи были спущены трубы, соединенные под водой с мотором; они высасывали гравий с речного дна и с лязгом и грохотом перебрасывали его по набережной на островок в полумиле отсюда. Губернатор, назначенный последним президентом после coup d'etat [государственный переворот (франц.)] этого года, задумал углубить дно бухты, чтобы порт мог принимать с берега Чако грузовые паромы более глубокой осадки и пассажирские суда покрупнее из столицы. Когда после следующего военного переворота, на этот раз в Кордове, он был смещен с поста, затею эту забросили, и сну доктора Пларра уже ничто не мешало. Говорили, будто губернатор Чако не собирается тратить деньги на то, чтобы углубить дно со своей стороны реки, а для пассажирских судов из столицы верховья реки все равно чересчур мелки - в сухое время года пассажирам приходилось пересаживаться на суда поменьше, чтобы добраться до Республики Парагвай на севере. Трудно сказать, кто первый совершил ошибку, если это было ошибкой. Вопрос "Cui bono?" [Кому на пользу? (лат.)] не мог быть задан кому-нибудь персонально, потому что все подрядчики нажились и, несомненно, поделились наживой с другими. Работы в порту, прежде чем их забросили, дали людям хоть как-то поправить свои дела: в доме одного появился рояль, в кухне другого - холодильник, а в погребе мелкого, второстепенного субподрядчика, где до сих пор не видали спиртного, теперь хранились одна или две дюжины ящиков местного виски. Когда доктор Пларр вернулся в отель "Боливар", Чарли Фортнум пил крепкий черный кофе, сваренный на спиртовке, которая стояла на мраморном умывальнике рядом с мыльницей и зубной щеткой доктора Хэмфриса. Консул выражался куда более вразумительно, и его стало еще труднее отговорить от посещения сеньоры Санчес. - Там есть одна девушка, - говорил он. - Настоящая девушка. Совсем не то, что вы думаете. Мне надо ее еще повидать. В прошлый раз я никуда не годился... - Да вы и сейчас никуда не годитесь, - сказал Хэмфрис. - Вы ничего не понимаете! Я просто хочу с ней поговорить. Не все же мы такие похабники, Хэмфрис. В Марии есть благородство. Ей вовсе не место... - Такая же проститутка, наверное, как и все, - сказал доктор Хэмфрис, откашливаясь. Доктор Пларр скоро заметил, что, когда Хэмфрис чего-нибудь не одобряет, его сразу начинает душить мокрота. - Вот тут вы оба очень ошибаетесь, - заявил Чарли Фортнум, хотя доктор Пларр и не думал высказывать какого-либо мнения. - Она совсем не такая, как другие. В ней есть даже порода. Семья ее из Кордовы. В ней течет хорошая кровь, не будь я Чарли Фортнум. Знаю, вы считаете меня идиотом, но в этой девушке есть... ну да, можно сказать, целомудрие. - Но вы здешний консул, все равно - почетный или какой другой. Вам не подобает ходить в такие притоны. - Я уважаю эту девушку, - заявил Чарли Фортнум. - Я ее уважаю даже тогда, когда с ней сплю. - А ни на что другое вы сегодня и не способны. После настойчивых уговоров Фортнум согласился, чтобы его усадили в автомобиль доктора Пларра. Там он какое-то время мрачно молчал: подбородок его трясся от толчков машины. - Да, конечно, стареешь, - вдруг произнес он. - Вы человек молодой, вас не мучают воспоминания, сожаления о прошлом... Вы женаты? - внезапно спросил он, когда они ехали по Сан-Мартину. - Нет. - Я когда-то был женат, - сказал Фортнум, - двадцать пять лет назад, теперь уже кажется, что с тех пор прошли все сто. Ничего у меня не вышло. Она была из тех, из умниц, если вам понятно, что я хочу этим сказать. Вникнуть в человеческую натуру не умела. - По странной ассоциации, которой доктор Пларр не смог уловить, он перескочил на свое теперешнее состояние. - Я всегда становлюсь куда человечнее, когда выпью больше полбутылки. Чуть меньше - ничего не дает, а вот чуть больше... Правда, надолго этого не хватает, но за полчаса блаженства стоит потом погрустить. - Это вы говорите о вине? - с недоумением спросил доктор Пларр. Ему не верилось, что Фортнум может так себя ограничивать. - О вине, виски, джине - все равно. Весь вопрос в норме. Норма имеет психологическое значение. Меньше полбутылки - и Чарли Фортнум одинокий бедняга, и одна только "Гордость Фортнума" у него для компании. - Какая гордость Фортнума? - Это мой гордый, ухоженный конь. Но хотя бы одна рюмка сверх полбутылки - любого размера, даже ликерная, важна ведь определенная норма, - и Чарли Фортнум снова человек. Хоть ко двору веди. Знаете, я ведь раз был на пикнике с королевскими особами, там, среди руин. Втроем выпили две бутылки и здорово, надо сказать, повеселились. Но это уже из другой оперы. Вроде той, про капитана Изкуиердо. Напомните мне, чтобы я вам как-нибудь рассказал про капитана Изкуиердо. Постороннему было трудно уследить за ходом его ассоциаций. - А где находится консульство? Следующий поворот налево? - Да, но можно с тем же успехом свернуть через две или три улицы и сделать маленький круг. Мне, доктор, с вами очень приятно. Как, вы сказали, ваша фамилия? - Пларр. - А вы знаете, как меня зовут? - Да. - Мейсон. - А я думал... - Так меня звали в школе. Мейсон. Фортнум и Мейсон ["Фортнум и Мейсон" - известный гастрономический магазин в Лондоне], близнецы-неразлучники. Это была лучшая английская школа в Буэнос-Айресе. Однако карьера моя там была далеко не выдающейся. Вернее сказать, я ничем не выдавался... Удачное слово, правда? Все было в норме. Не слишком хорош и не слишком плох. Никогда не был старостой и прилично играл только в ножички. Официально я там признан не был. Школа у нас была снобистская. Однако директор, не тот, которого я знал, тот был Арден, мы звали его Вонючкой, нет, новый директор, когда я был назначен почетным консулом, прислал мне поздравление. Я, конечно, написал ему первый и сообщил приятную новость, так что ему неудобно было игнорировать меня совсем. - Вы скажете, когда мы подъедем к консульству? - Да мы его, дорогой, проехали, но какая разница? У меня голова уже ясная. Вы вон там сверните. Сперва направо, а потом опять налево. У меня такое настроение, что я могу кататься хоть всю ночь. В приятной компании. Не обращайте внимания на знаки одностороннего движения. У нас дипломатические привилегии. На машине номер К. Мне ведь не с кем поговорить в этом городе, как с вами. Испанцы. Гордый народ, но бесчувственный. В этом смысле совсем не такой, как мы - англичане. Нет любви к домашнему очагу. Шлепанцы, ноги на стол, стаканчик под рукой, дверь нараспашку... Хэмфрис парень неплохой, он ведь такой же англичанин, как мы с вами... а может, шотландец? Но душа у него менторская. Тоже удачное словечко, а? Вечно пытается меня перевоспитать в смысле морали, а ведь я не так уж много делаю дурного, дурного по-настоящему. Если я сегодня слегка нагрузился, значит, не тот был стакан. А как ваше имя, доктор? - Эдуардо. - А я-то думал, что вы англичанин! - Мать у меня парагвайка. - Зовите меня Чарли. Не возражаете, если я буду звать вас Тед? - Зовите, как хотите, но ради Христа скажите наконец, где ваше консульство? - На углу. Но не думайте, будто это что-то особенное. Ни мраморных вестибюлей, ни люстр, ни пальм в горшках. Всего-навсего холостяцкое жилье - кабинет, спальня... Обычное присутственное место. Это все, чем наши чинуши меня удостоили. Никакого чувства национальной гордости. Трясутся над каждым грошом, а сколько на этом теряют? Вы должны приехать ко мне в поместье, там мой настоящий дом. Почти тысяча гектаров. Точнее говоря, восемьсот. Лучшее матэ в стране. Да мы можем хоть сейчас туда съездить, отсюда всего три четверти часа езды. Хорошенько выспимся, а потом дернем для опохмелки. Могу угостить настоящим виски. - Только не сегодня. У меня утром больные. Они остановились возле старинного дома в колониальном стиле с коринфскими колоннами; в лунном свете ярко белела штукатурка. С первого этажа свисал флагшток, и на щите красовался королевский герб. Чарли Фортнум, нетвердо стоя на ногах, посмотрел вверх. - Верно, по-вашему? - спросил он. - Что верно? - Флагшток. Кажется, он торчит чересчур наклонно. - По-моему, в порядке. - Жаль, что у нас такой сложный государственный флаг. Как-то раз, в день тезоименитства королевы, я вывесил его вверх ногами. Мне казалось, что чертова штука висит как следует, а Хэмфрис обозлился, сказал, что пожалуется послу. Зайдем, выпьем по стаканчику. - Если вы доберетесь сами, я, пожалуй, поеду. - Имейте в виду, виски у меня настоящее. Получаю "Лонг Джон" из посольства. Там предпочитают "Хэйг". Но "Лонг Джон" бесплатно выдает к каждой бутылке стакан. И очень хорошие стаканы, с делениями. Женская мера, мужская, шкиперская. Я-то, конечно, считаю себя шкипером. У меня в имении дюжины этих стаканов. Мне нравится название "шкипер". Лучше, чем капитан - тот может быть просто военным. Он долго возился с замком, но с третьей попытки все же дверь открыл. Покачиваясь на пороге за коринфскими колоннами, он произнес речь, доктор Пларр с нетерпением ждал, когда наконец он кончит. - Очень приятно провели вечерок, Тед, хотя гуляш был на редкость противный. Так хорошо иногда поболтать на родном языке, с непривычки уже заикаешься, а ведь на нем говорил Шекспир. Не думайте, что я всегда такой веселый, все дело в норме. Иногда я и радуюсь обществу друга, но на меня все равно нападает меланхолия. И помните, когда бы вам ни понадобился консул, Чарли Фортнум будет счастлив оказать вам услугу. Как и любому англичанину. Да и шотландцу или валлийцу, если на то пошло. У всех у нас есть нечто родственное. Все мы подданные этого чертова Соединенного Королевства. Национальность гуще, чем водица, хотя выражение это довольно противное: почему гуще? Напоминает о том, что давно пора забыть и простить. Вам, когда вы были маленький, давали инжирный сироп? Идите прямо наверх. В среднюю дверь на первом этаже, там большая медная дощечка, ее сразу заметишь. Сколько сил уходит на ее полировку, не поверите, часами приходится тереть. Уход за "Гордостью Фортнума" по сравнению с этим - детская игра. Он шагнул назад, в темный вестибюль, и пропал из виду. Доктор Пларр поехал к себе, в новый желтый многоквартирный дом, где рядом в трубах шуршал гравий и визжали ржавые краны. Лежа в постели, он подумал, что в будущем вряд ли захочет встречаться с этим почетным консулом. И хотя доктор Пларр не спешил возобновить знакомство с Чарли Фортнумом, месяца через два после их первой встречи он получил документы, которые полагалось заверить у британского консула. Первая попытка его повидать окончилась неудачей. Он приехал в консульство часов в одиннадцать утра. Сухой, горячий ветер с Чако развевал национальный флаг на криво висевшем флагштоке. Пларр удивился, зачем его вывесили, но потом вспомнил, что сегодня годовщина заключения мира в предыдущей мировой войне. Он позвонил и вскоре мог бы поклясться, что кто-то за ним наблюдает сквозь глазок в двери. Он встал подальше на солнце, чтобы его можно было разглядеть, и сразу же дверь распахнула маленькая чернявая носатая женщина. Она уставилась на него взглядом хищной птицы, привыкшей издали находить падаль; может быть, ее удивило, что падаль стоит так близко и еще живая. Нет, сказала она, консула нет. Нет, сегодня он не ожидается. А завтра? Может быть. Наверняка сказать она не может. Доктору Пларру казалось, что это не лучший способ отправлять консульскую службу. Он часок отдохнул после ленча, а потом по дороге к больным в barrio popular, которые не могли встать с постели, если можно назвать постелью то, на чем они там лежали, снова заехал в консульство. И был приятно удивлен, когда дверь ему открыл сам Чарлз Фортнум. Консул при первом знакомстве говорил о своих приступах меланхолии. Как видно, сейчас у него и был такой приступ. Он хмуро, недоумевающе и с опаской смотрел на доктора, словно где-то в подсознании у него копошилось неприятное воспоминание. - Ну? - Я доктор Пларр. - Пларр? - Мы познакомились с вами у Хэмфриса. - Правда? Да-да. Конечно. Входите. В темный коридор выходили три двери. Из-под первой тянулся запах немытой посуды. Вторая, как видно, вела в спальню. Третья была открыта, и Фортнум повел доктора туда. В комнате стояли письменный стол, два стула, картотека, сейф, висела цветная репродукция с портрета королевы под треснутым стеклом - вот, пожалуй, и все. А стол был пуст, не считая стоячего календаря с рекламой аргентинского чая. - Простите, что побеспокоил, - сказал доктор Пларр. - Я утром заезжал... - Не могу же я здесь быть неотлучно. Помощника у меня нет. Куча всяких обязанностей. А утром... да, я был у губернатора. Чем могу быть полезен? - Я привез кое-какие документы, их надо заверить. - Покажите. Фортнум грузно сел и стал выдвигать ящик за ящиком. Из одного он вынул пресс-папье, из другого бумагу и конверты, из третьего печать и шариковую ручку. Он стал расставлять все это на столе, как шахматные фигуры. Переложил с места на место печать и ручку - быть может, ненароком поместил ферзя не по ту сторону короля. Прочитал документы якобы со вниманием, но глаза его тут же выдали: слова явно ничего ему не говорили; потом он дал доктору Пларру поставить свою подпись. После чего прихлопнул документы печатью и добавил собственную подпись: Чарлз К.Фортнум. - Тысяча песо, - сказал он. - И не спрашивайте, что означает "К". Я это скрываю. Расписки он не дал, но доктор Пларр заплатил без звука. Консул сказал: - Голова просто раскалывается. Сами видите: жара, сырость. Чудовищный климат. Один бог знает, почему отец решился тут жить и тут умереть. Что бы ему не поселиться на юге? Да где угодно, только не здесь. - Если вам так плохо, почему не продать имущество и не уехать? - Поздно. В будущем году мне стукнет шестьдесят один. Какой смысл начинать сначала в такие годы? Нет ли у вас в чемоданчике аспирина? - Есть. А вода у вас найдется? - Давайте так. Я их жую. Тогда они быстрее действуют. Он разжевал таблетку и попросил вторую. - А вам не противно их жевать? - Привыкаешь. Если на то пошло, вкус здешней воды мне тоже не нравится. Господи, ну до чего же мне сегодня паршиво. - Может, измерить вам давление? - Зачем? Думаете, оно не в порядке? - Нет. Но лишняя проверка в вашем возрасте не мешает. - Беда не в давлении. А в жизни. - Переутомились? - Нет, этого бы я не сказал. Но вот новый посол, он меня донимает. - Чем? - Хочет получить отчет об урожаях матэ в нашем округе. Зачем? Там, на родине, никто парагвайского чая не пьет. Да сам небось и слыхом о нем не слыхал, а мне придется неделю работать, разъезжать по плохим дорогам, а потом эти типы в посольстве еще удивляются, почему я каждые два года выписываю новую машину! Я имею на нее право. Как дипломат. Сам за нее плачу, и, если решаю потом продать, это мое личное дело, а не посла. "Гордость Фортнума" на здешних дорогах много надежнее. Я за нее ничего не требую, а между тем, обслуживая их, она совсем выматывается. Ну и мелочные же людишки эти посольские! Они даже намекают, что я, мол, меньше плачу за это помещение! Доктор Пларр раскрыл чемоданчик. - А что это у вас за штука? - Мы же решили измерить вам кровяное давление. - Тогда лучше пойдем в спальню, - сказал консул. - Нехорошо, если нас увидит горничная. По всему городу пойдут слухи, что я при смерти. А тогда сбегутся все кредиторы. Спальня была почти такая же пустая, как и кабинет. Постель смялась во время полуденного отдыха, и подушка валялась на полу рядом с пустым стаканом. Над кроватью вместо портрета королевы висела фотография человека с густыми усами, в костюме для верховой езды. Консул сел на мятое покрывало и закатал рукав. Доктор Пларр стал накачивать воздух грушей. - Вы правда думаете, что мои головные боли - это что-то опасное? Доктор Пларр следил за стрелкой на циферблате. - Думаю, в ваши годы опасно столько пить. Он выпустил воздух. - Головные боли - это у меня наследственное. Отец страдал ужасными головными болями. Он и умер в одночасье. Удар. Вот он там, на стене. Прекрасно сидел на лошади. Хотел и меня научить, но я этих глупых скотов не выносил. - А по-моему, вы говорили, что у вас есть лошадь. "Гордость Фортнума". - Да какая же это лошадь, это мой "джип". Нет, на лошадь я ни за какие коврижки не сяду! Но скажите правду, Пларр, хоть и самую страшную. - Эта штука не показывает ни самого страшного, ни самого невинного. Давление у вас, однако, слегка повышено. Я дам вам таблетки, но не могли бы вы пить хоть немного поменьше? - Вот и отцу врачи всегда советовали то же самое. Он мне как-то сказал, что за те же деньги лучше купить стаю попугаев, они бы ничуть не хуже твердили одно и то же. Видно, я пошел в этого старого негодяя - во всем, кроме лошадей. Боюсь их смертельно. Он на меня за это злился, говорил: "Преодолей страх, Чарли, не то он тебя одолеет". А как вас по имени, Пларр? - Эдуардо. - Друзья зовут меня Чарли. Не возражаете, если я буду звать вас Тед? - Если вам так хочется. Трезвый Чарли Фортнум впал в такую же фамильярность, как и прошлый раз пьяный, правда не сразу. Интересно, подумал доктор Пларр, часто ли они будут ходить по этому кругу, если их знакомство не оборвется, и на каком круге они окончательно станут друг для друга Чарли и Те дом? - Знаете, тут, в городе, кроме нас еще только один англичанин. Некто Хэмфрис, учитель английского. Знакомы с ним? - Да мы ведь вместе провели вечер. Не помните? Я вас еще проводил домой. Почетный консул посмотрел на него чуть не со страхом. - Нет. Не помню. Ровно ничего. Это плохой признак? - Ну, с кем этого не бывает, если здорово напьешься. - Когда я вас увидел за дверью, ваше лицо мне показалось знакомым. Поэтому я и спросил, как вас зовут. Подумал, что мог что-нибудь у вас купить и забыл отдать деньги. Да, надо будет поостеречься. На время, конечно. - Вреда вам от этого не будет. - Кое-что я помню очень хорошо, но я как мой старик - он ведь тоже многое забывал. Знаете, как-то раз я свалился с лошади; она вдруг стала на дыбы, чтобы меня испытать, эта скотина. Мне было всег