жавшись к противоположной стенке автомобиля и пристально глядя в окно. Затем она повернулась ко мне, и наши глаза встретились. Она осторожно коснулась моей руки и крепко пожала ее. -- Знаешь, Башка, ты очень видный парень. -- Ее глаза были полны сострадания. -- И ты мне действительно нравишься. -- Да, я тебе нравлюсь, но ты не желаешь иметь со мной ничего общего, -- проворчал я. -- Да, но на свете так много других привлекательных, девушек... Девушек? Я что, сам не знаю, что их много? Что за бредятину она мне несет? Мне, Башке? У меня были любые, от тех, кого называют одноночками и которые сшиваются в барах на Парк-авеню, до шикарных девок с Бродвея. Если бы я мог выложить их одной цепью, то она протянулась бы от Бронкса до Бэттери. Какого черта она держит меня за руку? Да она всего лишь дразнит меня. Для меня больше никого не существует. Она должна стать моей. Она у меня в крови. Она слишком глубоко у меня в мыслях. Если она в конце концов не станет моей, то я свихнусь, я совершенно сойду с ума. Может быть, если она станет моей, то очарование кончится? Кончится эта власть, которую она имеет Надо мной? Да, я сделаю это сейчас, я заставлю ее выйти за меня замуж. Да, я возьму ее, а затем, да поможет мне Бог, я смогу забыть ее. Это мой образ жизни: возьми, затем забудь. Мысли вызвали во мне острое, неконтролируемое возбуждение. Я бросился на нее, обхватили сдавил с такой силой, как будто надеялся выдавить из ее тела красоту и любовь и заполнить ими жадную, обжигающую меня изнутри пустоту. "Прекрати это. Башка, прекрати, пожалуйста! -- кричала она, побелев от страха. -- Мне больно!" Я осыпал ее влажными горячими поцелуями. Я до крови искусал ее губы. Она билась в моих руках беспомощной птицей. Я просунул колено между ее ног. От вида ее черных кружевных панталон, обтягивающих прекрасные, чуть розоватые бедра, я впал в абсолютное неистовство. Я стащил платье с ее белых плечей и, разорвав лямки лифчика, зарылся лицом между твердыми круглыми грудями. Лимузин резко затормозил, и нас обоих бросило на пол. Дверь распахнулась, и в кабину заглянул взволнованный Джимми. -- Прекрати это ради Бога! -- потребовал он. -- Ты хочешь убить девчонку? Ты хочешь, чтобы, нас арестовали? Долорес лежала в углу машины без сознания. Сквозь дымку, застилавшую мои глаза, я смотрел, как Джимми пытается привести ее в чувство. Немного погодя до меня дошло, что Долорес ранена. В отчаянии я склонился над ней. Я растирал ей руки, я кричал, называл по имени, затем начал легонько шлепать ее по щекам. Ее ресницы затрепетали, она широко открыла глаза и остановила на мне наполненный страхом взгляд. -- --Как ты?! -- закричал я. -- Как ты себя чувствуешь, маленькая? Я промокнул кровь с ее губ. Я нежно поцеловал ей руку. Она отдернула ее и крикнула: -- Ты -- животное! Ты -- зверь! -- Это правда, -- ласково пробормотал я. -- Мне ужасно жаль, прости меня, пожалуйста. Автомобиль стоял на пустынной улице верхней части города. Долорес простонала: -- Выведите меня, мне плохо, я хочу подышать свежим воздухом. Мы помогли ей выйти из машины и провели ее вверх и вниз по улице. Она походила на маленькую больную девочку. Задыхаясь, она произнесла: -- Мне плохо, ох, как мне плохо. Затем ее вырвало. Джимми отпрыгнул в сторону. Я остался держать ее, и она уделала мне весь костюм. М'не было плевать, я притянул ее к себе поближе и вытер ее лицо. Она плакала, и тушь стекала по ее нежным щекам, оставляя черные подтеки. Она тихо проговорила: -- Пожалуйста, отвезите меня домой. Я помог ей забраться в машину. Около бензоколонки я приказал Джимми остановить машину и отправил Долорес в женский туалет, чтобы она умылась. Долорес покорно ушла. Я отправился в мужской туалет и постарался отчистить свой костюм. На обратной дороге я пытался вывести ее из состояния молчаливой подавленности. Я каялся и говорил только извиняющимся тоном, но все было бесполезно. Она сидела в своем углу, глядя в окно с горьким отрешенным видом. Я не знал, что надо сделать, чтобы улучшить положение. Никогда еще я не чувствовал себя таким несчастным и беспомощным. -- Во сколько ты уезжаешь? -- спросил я. -- Вас это не касается, -- холодно ответила она. -- Во сколько Джимми подъехать на лимузине, чтобы завтра отвезти вас с Мои на кладбище? -- Мы воспользуемся метро. Я не нуждаюсь в ваших услугах. Остаток дороги она молчала, и даже выходя из машины у театра, не произнесла ни слова на прощание. Я отдал Джимми вторую половину стодолларовой купюры. -- Благодарю, -- сказал он.--А к девчонкам ты подходишь, как трущобная шваль, приятель. Глава 20 Пожалуй, худшее, что я мог придумать, -- это вернуться в свою квартиру. Я предавался жалости к самому себе. Я пил и крутил на патефоне блюзы и сентиментальные песни о разбитой любви. Я пил до тех пор, пока не уснул. Я проснулся ранним утром следующего дня. Начиналось воскресенье, и первым делом я вспомнил о том, что Долорес должна сегодня уехать. В голове у меня пульсировало так, что казалось, будто кто-то загоняет в мозг сверло. Я был совершенно болен. Да, я был болен душой, болен от любви. И чувствовал себя ужасно одиноким. Я метался по комнате взад и вперед, стуча кулаком по ладони. Что со мной происходит? Во что я превращаю себя? Мне была необходима какая-нибудь разрядка. Но какая? Отправиться в вонючий Ист-Сайд и весь день проболтаться в комнате у Толстого Мои, в компании Макса, Простака и Косого? Да я просто сдохну от тоски. Ого, я, похоже, действительно серьезно заболел, если после стольких лет начинаю считать себя лучше их. Кто я, к черту, такой, чтобы заскучать в их компании? Просто. мне необходимо какое-нибудь действие. Что-нибудь вроде тех наскоков с пальбой, которые мы устраивали в старые времена. Все стало гораздо скучнее с тех пор, как было создано Общество. 7 Однажды в Америке 193 Я вышел на улицу и прогулялся по центру города, переходя от бара к бару. Затем попробовал отвлечься с помощью кино. Я сидел наверху, в ложе, курил сигару и думал о Долорес и ее поездке. Да, она уезжает именно туда, туда, где сняли эту картину. Она уезжает сегодня. Выведенный из себя мыслью об ее отъезде, я яростно швырнул горящую сигару на пол, засыпав искрами и пеплом сидящего по соседству парня. Он агрессивно полез на меня: -- Ты что, совсем свихнулся или как? Я просто осатанел. Прежде чем он успел что-нибудь сообразить, я уже прижимал лезвие ножа к его животу и рычал ему в лицо: -- Ты что, ублюдок, хочешь заработать это в свое брюхо? Сядь на место, пока я не выпустил тебе кишки. Он упал на сиденье. Я поспешил прочь, мысленно твердя самому себе: "Ты вонючая шпана, ты вонючая шпана, ты запугиваешь беззащитных людей, ты вонючая ист-сайдская шпана". Я завернул за угол и зашел в бар Марио. Марио почтительно поздоровался со мной. Я рявкнул на него, и он торопливо отошел в сторону. Бармен не захотел брать с меня плату. Он улыбнулся и сказал: -- Профессиональная вежливость, Башка. Ты ведь знаешь, что здесь не нужны твои деньги. Я швырнул пятидолларовую купюру ему в лицо и заорал, брызгая слюной: -- А ну-ка, ты, ублюдок, давай быстро оприходуй! Испуганно глядя на меня, он схватил пятерку и засунул ее в кассу. Вдохновленный моим мерзким поведением, ко мне, пошатываясь, подошел прилично одетый, крепко под-датый мужик. -- Эй, ты что, очень крутой парень, да? -- спросил он. Он застал меня врасплох. Уж больно быстро он перешел к делу, сделав ложное движение левой и вломив мне хороший удар по челюсти правой. Я отшатнулся и едва не потерял равновесие. На стойке бара стояла открытая бутылка виски, которой я и заехал пьяному по физиономии. Подвывая от боли, он отступил в мужской туалет, а я, швырнув ему вслед разбитую бутылку, выскочил из бара. Я был залит виски, и люди брезгливо уступали мне дорогу. Какой-то пацан крикнул мне вслед: -- Эй, мистер, от тебя воняет, как от пивного бара и пивоварни вместе взятых! Ноги или сердце вели меня? Прежде чем мне это стало ясно, я уже стучал кулаком по мраморной стоике справочного бюро вокзала Грэнд-Сентрал. -- Когда ближайший поезд на Голливуд? -- завопил я. У меня появилась безумная идея сесть в поезд и отправиться туда. -- Через тридцать пять минут, -- ответила испуганная девушка. -- Какой путь? -- пролаял я. Она сказала. Я вышел взглянуть. Прямо впереди меня в сопровождении двух нагруженных багажом носильщиков в красных кепи шли, держась за руки, Долорес и какой-то мужчина. Это чуть не стало причиной моего конца. Весь мир вдруг обрушился на меня. Не помню, как я добрался до отеля. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу на своей кровати в верхней одежде и в ботинках. Рядом на стуле стояла литровая бутылка виски. Я был жалким, несчастным человеком. Мой мир рухнул, а с ним рухнуло все, чем я мог еще дорожить. Я был полон терзаний. Теперь я все понимал как надо. Я был швалью, ист-сайдской швалью. На меня снова накатил приступ жалости к самому себе, и я жадно припал к бутылке с виски. Через некоторое время я выпил уже столько, что впал в прострацию и пришел в себя только много часов спустя. Можно было заранее предположить, что виски только усилит мою страсть к Долорес и мою опустошенность. Я вновь попытался оказать сопротивление своей страсти. К чему эти страдания? Неужто я не смогу отшвырнуть ее прочь? Я, крутой -- круче некуда, Башка, ист-сайдский громила, буду вести себя как больной от любви школьник? Лучшее противоядие -- другая женщина. Да, надо подцепить какую-нибудь симпатичную куколку и забыть об этой суке Долорес. Я принял ванну, тщательно оделся и вышел на улицу Бродвей был залит светом ночных огней; на нем находился целый миллион прекрасных женщин, и многие призывно мне улыбались, но ни одна из них не была Долорес. Глава 21 На Пятьдесят второй улице я зашел в ночной бар, который мы время от времени посещали. Усевшись за отдельный столик в дальнем конце зала, я заказал бутылку виски. Как всегда, за пианино сидела Элен. Она исполняла печальные песни о разбитой любви, и от этих песен тоска в моей груди становилась сильней и сильней. Я пил виски прямо из бутылки и в пьяном оцепенении слушал обжигающий, с хрипотцой, жалующийся голос Элен, протяжно выстанывающий слова песни о неразделенной любви. К моему столику подошла симпа-тичная девушка, подсела ко мне и с улыбкой сказала: -- Привет, красавец-мужчина. Ты выглядишь совсем одиноким. У меня на глазах выступили слезы. -- Разве ты Долорес? -- рыдающим голосом спросил я. -- Мне нужна только моя Долорес. О, ты тяжело их воспринимаешь, -- сказала она. Ты о чем? сдерживая рыдания, спросил я. Об этих блюзовых мотивах. Ты страдаешь от любви, правда? Расскажи мамочке все об этой Долорес, малыш. Тебе сразу станет гораздо легче. Она была славная и симпатичная. Она потрепала меня по руке и жестом велела официанту принести ей стакан. Подойдя к нам со стаканом, он что-то прошептал ей на ухо, и она посмотрела на меня с особым интересом. Налив виски себе и мне, она с дружелюбной улыбкой произнесла: очень известен, -- Значит, ты и есть Башка. Ты верно? Я равнодушно пожал плечами. -- А знаешь, -- сказала она, -- я работала официанткой во многих барах и поняла, что так оно и есть. -- Что так и есть? -- Что вы, крутые парни, всегда в чем-то очень уязвимы. Вы ужасно сильно привязываетесь к женщине, к лошади, к собаке, к ребенку, к матери или к кому-нибудь еще. Просто поразительно, как вы умеете привязываться. -- Поразительно? Разве мы не люди? -- прохныкал я. Она потеребила мою руку и виновато улыбнулась. -- Я имела в виду совсем не это. Я хотела сказать, что это странная, но очень славная особенность. -- Да, но я совсем не славный. Я -- скотина. Я пытался изнасиловать девушку- Свою девушку. -- Я начал стучать кулаком по столу и громко причитать: -- Я дрянь! Я вонючка! Я ублюдок! Слезы жалости к самому себе хлынули у меня из глаз и полились в мой стакан с виски. Я больше не мог сдерживать себя и зашелся в рыданиях. -- Ш-ш-ш, успокойся, пожалуйста. Люди смотрят,-- прошептала она. -- Оставь меня в покое. Мне нужна только моя Долорес, -- простонал я. -- Да ты и впрямь ужасно расстроен. Прости меня, -- сказала она и обиженно удалилась. -- Эй, Башка, возьми себя в руки, -- произнес знакомый голос. Это была Элен. Я не знаю, как долго она сидела рядом и наблюдала за тем, как я плачу. Она вытерла мне лицо салфеткой. -- От алкоголя и меланхолических песен тебе будет только хуже. Они, словно ветер, лишь раздувают сжигающий тебя огонь. Ты неплохо поплакал, а теперь тебе надо погасить то, что жжет тебя изнутри. -- Она потрепала меня по щеке. -- Ты сам знаешь, что здесь может помочь симпатичная девочка. Я удивлена, что ты в таком состоянии. Хочешь, я подыщу тебе прелестную крошку? -- Нет, -- пробормотал я. -- Я справлюсь сам. -- Тогда лучше иди, подыши свежим воздухом. Оттого что ты болтаешься здесь, тебе может стать только хуже. -- Да, -- пробормотал я. Не глядя, я достал из кармана купюру, швырнул ее на стол и вышел из бара: Когда я двинулся вдоль по улице, ко мне пристроилась какая-то девушка. Улыбнувшись, она сказала: --Добрый вечер, мистер. Ищете, где бы хорошо провести время? -- Ты Долорес? -- спросил я. Ояа улыбнулась и понимающе кивнула: -- За десять долларов я буду для вас вашей Долорес. Она подхватила меня под руку и отвела к себе, в небольшой отель на Сорок седьмой улице. В ее объятиях я вновь разрыдался: -- Долорес, Долорес, я люблю тебя, я люблю :гебя, я люблю тебя! Воображая, что нахожусь с Долорес, я занимался любовью с десятидолларовой заменой. Но после, когда я заплатил ей больше, чем она просила, я почувствовал себя совершенно разбитым. Я ушел от нее, испытывая отвращение к самому себе за то, что осквернил воспоминания о Долорес. Я выглядел растрепанным и помятым, когда следующим утром появился в нашей комнате у Толстого Мои. Мой приход прервал общий разговор присутствующих, и я подумал, что речь шла обо мне. -- А мы только что вспоминали тебя, Башка, -- насмешливо улыбнулся Макс. Значит, я был прав -- они обсуждали меня. Обсуждали за моей спиной. -- Что же вы вспоминали? -- проворчал я. -- Ты выглядишь как жертва кота, поигравшего в кошки-мышки, -- сказал Косой и с глупой ухмылкой описал вокруг меня круг, демонстративно разглядывая со всех сторон. -- Да и пахнешь ты, как вполне дозревший, -- добавил он и начал громко принюхиваться. Меня это начало раздражать, и я зло посмотрел на него. -- Кончай паясничать, Косой! -- рявкнул Простак. -- Отвяжись от Башки, -- с упреком добавил Макс и взглянул на меня с сочувственной улыбкой. -- Ты был вчера вечером в забегаловке на Пятьдесят второй улице? -- И что? -- спросил я. -- Вот. Это вернула Элен. -- Он протянул мне тысяче-долларовую купюру. -- Она сказала, что ты оставил ее на столе. Ты был не в себе и рыдал о какой-то девке. Я ничего не ответил. Голос Макса стал мягче. -- Она сказала, что у тебя неразделенная любовь, -- сочувственно произнес он. -- Я был пьян, -- ответил я. -- Она забыла имя этой девки, -- добавил Косой. -- Кто-нибудь, кого мы знаем? -- Слушай, Косой... -- зарычал я -- Заткни пасть, Косой, -- посоветовал Макс. -- У Башки неразделенная любовь. Ну так что? Значит, такая у него судьба. Он налил мне двойное виски. Я выпил, и мне стало немного лучше. Я сел к столу, и Макс налил мне еще После второй порции мой взгляд на мир изменился, и я улыбнулся Косому. Он хлопнул меня по спине. -- Башка, ты ведь знаешь, что я всего лишь шутил,. -- извиняющимся тоном сказал он. -- Да, так мне и надо. Я действительно прошлой ночью вел себя как идиот. -- Она, наверное, красотка? -- осторожно улыбнулся Косой. -- Да, она красотка, -- охотно согласился я. -- Вот ведь странно, -- промурлыкал Макс, -- что такой парень, как ты, знающий цену женщинам и изучивший их вдоль и поперек, вдруг втрескался подобным образом. -- Он недоуменно встряхнул головой. -- Сколько у тебя было женщин. Башка? Если начинать счет. с Пегги? -- Макс рассмеялся над своим вопросом. -- Не умею считать такие большие числа, -- смущенно ответил я, пожимая плечами. -- Как и все мы, --ласково пробормотал Макс. -- Ну ладно, к черту все это. Ты давно уже должен был понять, что женщина -- это всего лишь женщина, тогда как... -- он прервался и затянулся сигарой, -- хорошая сигара -- это настоящее наслаждение. -- Кто-то уже говорил это до тебя, -- спокойно заметил я. -- На самом деле? -- недоверчиво протянул Макс. -- Парень, который это сказал, должно быть, был таким же умным, как я. -- Он добродушно хохотнул и, растянувшись в кресле, начал пускать в потолок колечки дыма. Немного погодя он заговорил, обращаясь к самому себе: -- Умные парни вроде нас должны понимать это лучше всех остальных. У нас было такое количество всевозможных девок, что мы-то знаем -- как их ни верти, всегда будет одно и то же... -- Макс запнулся и напряженно уставился на поднимающийся к потолку сигарный дым. Он не мог найти нужного слова. Затем он взглянул на меня: -- Верно ведь, Башка? Женщина -- всего лишь женщина. Как ее ни верти, всегда будет одно и то же. -- Не всегда, -- небрежно ответил я. -- Если ты начнешь вертеть гермафродита, то, пожалуй, можешь очень сильно удивиться, а, Макс? Макс задумался и, видимо, представив себе картину, заливисто рассмеялся. -- А что такого есть у гермафродита? -- спросил Косой. -- Все! -- со смехом ответил я. Этот смех и несвязные рассуждения Макса о женщинах вообще повлияли на меня благотворно. Я сидел, курил и занимался самостоятельным восстановлением формы. Что за дурацкое чувство эта моя так называемая любовь к Долорес? Я не мог дать четкого определения и попробовал разобраться с этим чувством так же, как поступал со всеми остальными. Бывали дни, недели и месяцы, когда я ни разу не вспоминал о ней. А когда вспоминал, то почти всегда мог придать своим мыслям нужное направление или просто выбросить их из головы. Лишь изредка, как в этот раз, когда она позвонила Мои, ее голос или вид производили на меня сверхъестественное воздействие. Высвобождали во мне какую-то неконтролируемую силу. Самым лучшим будет никогда не слышать ее, или о ней, или о чем-нибудь, связанном с ней. Пошла она к черту для нашего общего блага. Макс взглянул на часы. -- Отлично, пора двигать. -- Что за дело, Макс? -- спросил я, когда мы уже вышли на улицу. -- А, я забыл, что ты не знаешь. Вчера 'вечером звонили из главного офиса. Сегодня мы должны быть у Франка дома. -- Ты, случайно, не знаешь, чего хочет от нас пахан? -- спросил Простак по дороге в верхнюю часть города. Макс пожал плечами: -- Из главного офиса мне передали только то, что он хочет нас видеть. . -- А я думал, что он все еще в Новом Орлеане, -- подал голос Косой из-за баранки. -- Эй, Макс, -- недоверчивым тоном произнес Простак,-- неужели ты хочешь сказать, что босс с самого утра садится за дела? -- Этот парень пашет больше всех в Обществе, -- ответил Макс. -- Его рабочий день начинается раньше семи утра и продолжается до часу, двух, трех ночи. Я слышал, что иногда он проводит на ногах сутки напролет. -- Но он хоть приплачивает себе полставки за сверхурочные? -- спросил Косой. -- Он платит себе совсем неплохо, -- заверил его Макс. -- Он получает десять тысяч в неделю лишь на одних игровых автоматах. Я присвистнул: -- Это ж полмиллиона в год на одних автоматах! -- А если прибавить самогон, пиво, казино, собачьи бега, ночные клубы, операции с недвижимостью и плюс легальные предприятия, которыми он владеет? -- Черт возьми, -- произнес Простак. -- Как ты думаешь, сколько он имеет всего, а, Макс? Макс пожал плечами: -- Кто его знает. Думаю, он сам точно не знает, но могу предположить, что где-то между десятью и пятнадцатью миллионами в год. -- И как только можно прожить на такие деньги? -- ехидно заметил Косой. -- Ты помнишь. Башка, -- задумчиво произнес Макс, -- как он начинал с пятнадцати долларов в неделю, работая охранником в плавучем казино? -- Да, -- ответил я. Макс продолжил: -- Затем он сам стал устраивать азартные игры. Я вам кое-что скажу, ребята. Кто бы ни участвовал в его играх, все до одного были уверены в честной раздаче. В тех местах, где он заправлял, не допускали никаких трюков. Все было на высшем уровне. Он заслуженно оказался на месте, которое занимает. У него есть мужество и железйая воля. Если он даст слово, то выполнит его, даже если обещал десять миллионов или свою жизнь! Косой повернул машину на Сентрал-Парк-Вест. Мы проехали пару кварталов. -- Вот этот дом, с тентом над окнами, -- сказал Макс. Косой нажал ногой на сцепление, поставил рычаг скоростей на ноль и плавно вкатил "кадиллак" под навес. Швейцар, вышедший из дверей высокого, роскошного особняка, с приветливой улыбкой распахнул дверцы машины, и мы вслед за Большим Максом вошли в знание. В холле к нам приблизились двое здоровенных ребят, одетых в серую униформу. Они вежливо кивнули нам, и один из них произнес: -- Минуточку, ребята. Порядок есть порядок. Я должен вначале получить разрешение сверху. Он подошел к внутреннему телефону, воткнул штепсель в розетку и прошептал в трубку несколько слов, затем с улыбкой повернулся к нам и, сообщив, что все в порядке, проводил нас по коридору до лифта. Мы поднялись на верхний этаж. Макс позвонил в дверной звонок у входа в квартиру. Улыбающийся негр в белом костюме открыл дверь и встретил нас приветливым: -- Доброе утро, джентльмены. -- Он принял наши шляпы и, махнув рукой в сторону бара, спросил: -- Что-нибудь оттуда или кофе? Босс будет через несколько минут. -- Нам что-нибудь от трезвости, -- сказал Макс. -- Понятно, мистер Макс. Проходите сюда, джентльмены. Он провел нас в обставленное под бар помещение. Оно было оформлено с роскошью, подобной той, что встречалась лишь в немногих заведениях для привилегированной публики. Стены были отделаны голубым итальянским кафелем. В дальнем конце помещения находился объект, который совершенно не вписывался в окружающую шикарную обстановку. Это был игровой автомат. Негр наполнил наши стаканы. -- Лед, соду или воду, джентльмены? -- Ничего такого, спасибо, -- ответил Макс. -- Как здоровье у вас и у вашей жены? -- Мы в наилучшем здравии, мистер Макс, благодарю за заботу. Этот негр и его жена служили у Франка уже много лет, с тех пор, когда он только начинал свое восхождение. "Непритязательный штат для человека с его положением и богатством", -- подумал я. Хотя, с другой стороны, какого черта? Он, может быть, и не живет здесь почти. Я точно знал, что у него не меньше десятка домов в разных частях страны. Есть некоторое отличие от старой, темной конуры, в которой он вырос. Да, он проделал большой путь, выйдя из самого сердца трущоб восточного Гарлема. Мы сидели спиной ко входу. Когда мы принялись за вторую порцию выпивки, я услышал, что кто-то вошел в комнату. Затем низко вибрирующий, приятный голос произнес: -- Всем привет. Как дела, ребята? Мы обернулись. Он стоял в дверях, разведя в приветствии руки, с улыбкой на загорелом, гладко выбритом, по-мужски красивом лице. На нем был пурпурный халат, схваченный поясом на стройной талии, что подчеркивало ширину его плеч. Белый, с вышитой монограммой платок аккуратно выглядывал из левого нагрудного кармана. Его черные волосы были гладко зачесаны назад, открывая' высокий лоб. В какой-то из картинных галерей я видел портрет средневекового короля. В чертах ;его лица было такое же, приводящее в замешательство, смешение грубости и изящества. Такой же резко очерченный нос, такие же проницательные и умные глаза. Он был королем, да. Он был королем бандитов, по первому слову которого были готовы прийти в движение и выполнить любой приказ несколько тысяч головорезов, разбросанных по всей стране. В каждом его жесте, в каждом слове сквозила абсолютная уверенность в своих силах. -- Франческо! -- воскликнул, увидев его. Большой Макс. Они тепло обнялись. Было видно, что они испытывают друг к другу неподдельную симпатию. Франк назвал каждого из нас по имени и обменялся с нами крепкими, энергичными рукопожатиями. Затем мы все вместе выпили за его здоровье. Его поведение было одновременно и учтивым, и повелительным. Ненавязчиво, как бы мимоходом, но очень точно, он задавал вопросы о наших делах до тех пор, пока не получил детального представления обо всем, чем мы занимаемся. Одобрительно кивнув, он заметил: -- Я знал, что всегда могу положиться на ваше благоразумие и вашу преданность. -- Эти слова были произнесены без всякого театрального эффекта и казались совершенно уместными. -- Со мной вы в Обществе, словно короли при тузе. Вам что-нибудь нужно? Дополнительная территория? Что-нибудь другое, что я могу для вас сделать? Его тон был таким уверенным, что сразу становилось ясно: перед тобой сила, которая может гарантировать выполнение практически любых материальных запросов. Я вспомнил о том, как Макс необычайно щедрым жестом преподнес салун Веселому Гонифу, Пипи и Гла-застику, что дало им около тысячи двухсот долларов чистого дохода в неделю. Это было мелочью по сравнению с тем, что мог сделать для нас Франк. Щедрым жестом этот человек мог пожаловать нам территорию размером с Нью-Джерси со всеми ее доходами от различных видов рэкета, что выражалось бы суммой в миллионы долларов. Одного его слова было достаточно, чтобы одобрить кандидатуру на пост комиссара полиции, или члена Верховного суда, или губернатора. -- Ну что, парни, нужна вам дополнительная территория? -- повторил Франк. Макс улыбнулся: -- Мы довольны. Франк. У нас все в порядке, так что мы лучше останемся в своих стенах. Франк любовно потрепал Макса по спине: -- Прекрасно, прекрасно. Пока вам хорошо, мне тоже хорошо. Одна из причин, по которой я пригласил вас к себе, заключается в том, что мне хотелось лично с вами встретиться перед моим отъездом на отдых в Хот-Спрингс. -- Широко улыбнувшись, он продолжил: -- В офисе я оставил небольшую премию. Так, пустячок лично от меня, ребята. Дела идут хорошо. Мы начали благодарить его, и он замахал на нас руками: -- Это ерунда, прошу вас, не надо никаких благодарностей. -- Затем он сказал: -- У меня есть для вас работа, парни. Я хочу, чтобы вы сгоняли в ... -- Он назвал фешенебельный морской курорт на юге Нью-Джерси. -- Там есть один местный политик. Он заправляет казино. Ладно, я позволил ему этим заниматься и не напоминал о себе. В этом-то все и дело. Эта шмако-дявка начала злоупотреблять моей добротой: он уверяет публику, что казино принадлежит мне. Но и это ерунда. Дело в том, что у него шулерский инвентарь, а это уже плохо и для меня, и для Общества. Любители поиграть, игроки с большими деньгами испытывают доверие к моим заведениям. Я зарабатывал это доверие по крупицам, в течение многих лет тяжелой работы, при помощи честной игры. В любом из моих казино публика знает, что имеет шанс на любой выигрыш. Теперь, делая вид, что казино мое, парень пользуется моим именем как рекламой, а затем обчищает посетителей. Вы, ребята, сами понимаете, насколько это плохо. Люди, которых надули, разъезжают по всей стране, и у них есть друзья, поэтому начинают расходиться слухи. Таким образом, и моя репутация, и все наши казино могут слишком много потерять. -- Он прервался и отхлебнул виски, а затем произнес низким, чуть хрипловатым голосом: -- Либо закройте его, либо изымите у него казино. Я по-хорошему предложил ему продать мне заведение за справедливую цену. Он ничего не понял, так что я выбрал вас для выполнения этого трудного дела. Вы умные ребята, вы ни разу не оступились. Если вам понадобятся люди или деньги, или что-нибудь еще, сразу звоните в офис. Решения принимайте сами. И не подставляйтесь. -- Франк одарил каждого из нас улыбкой и еще одним крепким и длительным рукопожатием. Потом он проводил нас до двери, вежливо болтая по дороге. Лифт стоял наготове, и служащий в униформе держался за его открытую дверь. Франк прощально махнул рукой с порога. -- Удачи. До скорой встречи. Мы помахали в ответ: -- Пока, Франк. По дороге в центральную часть города, где находился главный офис. Простак заметил: -- Чертовски интересно. Каждый раз после встречи с боссом я словно парю. В нем есть что-то такое... -- Да, -- ответил я. -- У него есть то, что называют магнетизмом личности. В разговор влез Косой: -- Мне мой старик однажды рассказывал, как он встретился в своей стране с королем, ехавшим в карете. Мой старик снял шляпу и поклонился, а король улыбнулся и махнул в ответ рукой. Так старик говорил, что несколько дней после этого он словно на крыльях летал. -- Все эти разговоры об ауре в основном просто шелуха, -- сказал я. -- Дело не столько в личностях, сколько в том, что они имеют. Просто власть, которой обладают такие личности, заставляет остальных людей благоговеть перед ними. Так что дело не в них самих. Но во Франке что-то есть. Он личность. Иначе никогда не смог бы подняться так высоко. Но что касается королей и других благородных особ, то они до ушей полны самого настоящего дерьма. -- Ты говоришь банальности, Башка, -- заметил Макс. Косой не смог найти на Бродвее места для парковки. Пришлось оставить машину на боковой улице и пешком возвращаться назад. Мы поднялись на лифте на этаж, который целиком занимал главный офис. Макс подошел к хорошенькой секретарше в приемной и, назвав наши имена, сказал: -- Мы к Филиппу. Одарив каждого из нас игривой улыбкой и как бы говоря: "Это все, что я могу вам дать, ребята, так. что воспользуйтесь этим наилучшим образом", девушка сняла трубку и пошептала в нее. Затем она взглянула на нас и сказала: -- Вас ждут. Мне кажется, что вы сами найдете дорогу. -- И вновь улыбнулась своей восхитительной улыбкой. -- Нельзя же так, -- произнес я. -- Вы нас просто убиваете. Она подняла брови и улыбнулась еще восхитительнее. -- Я бы каждый день давал ей по сотенной, -- со вздохом произнес Косой. -- Твои мысли всегда в сточной канаве, -- сказал я. -- Нет, в постели, -- ответил он. Мы вошли в большое помещение, приветственно махая руками и обмениваясь рукопожатиями. Остальные работники офиса были мужчинами. Кипела бурная деятельность, показывающая, что большой бизнес движется здесь на всех парах. Макс постучался в массивную дверь. Добродушный голос ответил: -- Заходите, ребята. Мы вошли. Из-за стола нам навстречу поднялся мужчина средней комплекции. Он показался мне ничем не примечательным. Но, подойдя к нему поближе, я увидел его одежду. Было трудно определить, чем она привлекала мое внимание, но было в ней что-то такое, что наверняка заставило бы умереть от зависти. Адольфа Менжу*, которого считали самым элегантным мужчиной в мире. У человека было умное, приятное лицо. * Популярный в 20-40-е гг. голливудский актер. Он был мозгом, работающим на босса и на Общество. Сама идея создания вашей организации принадлежала ему. Мало кто знал, что он является равноправным партнером Франка во многих делах и предприятиях. Он не любил высовываться и держался на заднем плане. Он был силой, скрывающейся в тени трона. А когда-то давно, много лет назад он являлся компаньоном крупной брокерской конторы на Уолл-стрит. -- Как дела, Макс? -- добродушно поинтересовался Денди Фил. -- А у тебя, Башка? -- Он деловито пожал нам руки. -- Рад видеть тебя. Простак. А что скажет мой друг Косой? -- Он держался дружелюбно и по-деловому оживленно. -- Вы получили от Франка задание разобраться с этим казино в Нью-Джерси? -- Да. Мы получили всю информацию, Фил, -- ответил я. -- Прекрасно, -- улыбнулся он. -- Свяжитесь со мной, если случится что-нибудь непредвиденное или что-нибудь потребуется. Макс кивнул: -- Конечно, Фил. -- Конечно же, мы могли бы пойти на крайние меры, -- сказал Филипп, -- но вы знаете мой взгляд на такие вещи: избегать насилия где только возможно и использовать его лишь в качестве последнего средства, когда оно уже неизбежно. -- Мы отлично знаем ваше с Франком отношение к подобным вещам, -- ответил я. Денди Фил вернулся за стол, выдвинул ящик и, достав оттуда пухлый белый конверт, небрежно швырнул его на стол -- Думаю, что вы уже знаете об этом. Так, небольшой презент в знак нашей признательности вам. Он пожал нам руки на манер занятого чиновника, вежливо выставляющего посетителей, и проводил нас до двери. _ Не теряйтесь, мальчики, -- сказал он. -- Пока, ребята, удачи вам. -- Пока, Фил, -- ответили мы. Когда мы проходили мимо секретарши, она подняла голову над журналом мод, который читала, и сказала: -- Пока, мальчики. Мы послали ей воздушные поцелуи. Взамен она самыми кончиками пальцев отправила нам свой. -- Фил совсем не похож на Франка, верно, Башка? -- сказал Макс. -- Да, он -- теоретик, а Франк -- практик, -- ответил я. Глава 22  Мы расселись по своим привычным местам: Косой -- за руль, Простак рядом с ним, я и Макс поместились на заднем сиденье. Косой включил зажигание. -- Куда едем? -- спросил он. -- В гараж, -- ответил Макс. Он вынул из кармана конверт и вскрыл его. -- Ну, Макс, говори быстрей. Сколько? -- заканючил Косой. Макс заглянул в конверт и скорбным голосом осведомился: -- Ну, ты, наверное, уже знаешь? Косой резко мотнул головой в нашу сторону и с тревогой спросил: -- Что? -- Тут лежит какая-то розовая бумажка, где сказано, что в твоих услугах больше не нуждаются. Лицо Косого выразило такую растерянность, что мы дружно расхохотались. -- Ты большой ублюдок, Макс, -- пробормотал он, -- и прикол этот давно протух. -- Но ты же клюнул, -- хмыкнул Макс и вынул из конверта деньги. Прямо у себя на коленях он принялся быстро, как заправский банковский служащий, их пересчитывать. -- Нам кинули примерно тридцатинедельный заработок. -- Макс закончил счет. -- Всего шестьдесят тысяч, по пятнадцать на брата. Недурно. Косой крякнул от удовольствия. -- В этом году Санта-Клаус явился раньше обычного. , Макс разделил пачку денег на четыре равные части и одной легонько постучал Косого по макушке. -- Твоя доля, дружище Косой, купи себе заварных пирожных. Косой не глядя взял деньги и засунул их в карман, приговаривая: -- Счастливого Рождества! Следующую пачку улыбающийся Макс передал Простаку. Простак сначала поцеловал ее, а потом отправил в свой карман со словами: -- С Новым Годом! Настала моя очередь. -- На вот, возьми. Башка, купишь себе шоколадку с орехами. -- С золотыми? -- усмехнулся я. Косой завел машину в подземный гараж. Мы вышли. -- Косой, -- сказал Макс, -- надень комбинезон, а то испачкаешь одежду, когда будешь ползать под машиной. -- Затем он обратился к нам: -- Эй, парни, придется снять упряжь. Он стащил с себя пиджак и принялся отстегивать кобуру. Мы последовали его примеру. Упрятав все оружие в холщовую сумку, Макс протянул ее Косому: -- На, Косой, сунь это в ящик. Хотя нет, постой. -- Он повернулся ко мне: -- Эй, Башка, в Нью-Джерси слишком много копов. Если нас остановят, как в прошлый раз, и станут обыскивать, и найдут твой преми-ленький столовый прибор, -- тон его был чуть-чуть насмешливым, -- что ты им скажешь? Что ты хирург, а это твой скальпель? -- Макс ухмыльнулся. --Я и не вспомнил о нем, -- сказал я, кидая нож Косому, -- а ты наверняка забыл о своей штучке в рукаве. Верно? -- Ты прав, Башка, совсем забыл. Странная вещь, я вроде бы чувствую, что она на мне, и в то же время не чувствую. А без нее мне как-то неуютно. Он закатал правый рукав, отцепил пружину и передал револьверчик Косому. -- У тебя с ножом так же? -- Да, привычка, -- кивнул я. К брюху "кадиллака" был приварен длинный стальной ящик. Косой залез под машину и сунул в него сумку со всем нашим добром. Выбравшись наружу, он тщательно вымыл руки. -- Макс, а автомат ты взял? -- спросил Простак. -- Нет, думаю, он нам не понадобится. Сначала надо осмотреться. Если что, пошлем кого-нибудь. Часть пути мы проделали на пароме, чтобы не утонуть в непрерывном потоке машин и быть подальше от полицейских. "Кадиллак" мчался по Найленд-бульвар к мосту Перт-Эмбой. Косой провел машину по мосту и выехал на шоссе, ведущее прямо к морскому курорту. Недалеко от Нью-Брунсвика мы остановились, чтобы подкрепиться гамбургерами с кофе в придорожной забегаловке. После обеда за руль сел Простак. Косой вынул гармошку, мы с Максом поуютней устроились на заднем сиденье. Косой играл, а "кадиллак", тихо урча, плавно катил по совершенно прямому шоссе. Мы ехали всю ночь и только на рассвете прибыли в курортный городок и зарегистрировались в самом крупном на побережье отеле. Дежурный отогнал нашу машину в гараж. Мы заняли два смежных номера, сообщающиеся через ванную комнату. Косой сказал, что такая планировка бывает только в лучших отелях. -- Может, перед тем как залечь, поплаваем? -- спросил Макс. -- Как это? -- спросил Простак. -- У нас же нет купальных костюмов. -- Ну и что? Можно и без них. Все равно придется мочить задницу, -- сказал Макс и улыбнулся. -- Гляди-ка, наш Простак становится скромником. Раз так, ладно, искупаемся в нижнем белье. Поплавав, мы улеглись на песок и уставились в усыпанное звездами небо. Пляж был совершенно пуст. Чтобы обсохнуть, Макс и Простак стащили с себя мокрое белье. Стояла тишина, и единственным звуком был шум накатывающих на берег волн. Вот это и есть жизнь! Я задумался. Ко мне вернулся звук прошлого -- рокот заполненных ист-сайдских улиц, и я вновь на миг окунулся в их жаркую духоту и нестерпимую вонь. С океана дул свежий легкий ветерок и наполнял меня совершенно новыми чувствами. Как здорово лежать вот так, чувствуя себя свободным от всего на свете и зная, что весь мир открыт для тебя. Косой поднялся и, зевая, произнес: -- Эй, может, пойдем в отель? Этот воздух какой-то вонючий, клянусь Богом. -- Не будь идиотом, -- сонным голосом сказал Простак. -- Ложись, этот воздух тебе на пользу. -- Ты, Косой, опять зациклился, -- лениво пробормотал Макс. -- Твоя беда в том, что ты дышал только ист-сайдской вонью и просто не знаешь, что такое чистый воздух. Давай поспим прямо здесь. Представь, что ты на Кони-Айленд, дремлешь на песке. -- Он повернулся на другой бок и через минуту захрапел. Косой послушно улегся рядом, ворча себе под нос: -- На кой черт мы сняли комнаты в таком дорогом отеле, если спим на улице? Это были его последние слова, вскоре он тоже заснул. Некоторое время я лежал, глядя в небо, и думал о том, что мы начинаем сдавать. Нас совсем умотала небольшая увеселительная поездка до побережья. Нас, парней, которым ничего не стоило сгонять в Чикаго или Флориду, провернуть дельце в Луизиане или Канаде. Наша репутация железных парней сложилась очень давно, в горячие дни становления нашего Общества. Ох, чертовски хочется спать. Это все морской воздух. Я, видимо, задремал. И должно быть, проспал несколько часов. Было очень тепло. Мне снилось, что я греюсь под лампой в нашей бане. С каждой минутой мне становилось все жарче и жарче. Я услышал женский голос и восклицания: "Это безобразие!" Мне послышалось, что кто-то засмеялся. Затем кто-то еще. Потом к голосам присоединились другие: "Какой стыд! Надо позвать полицейского". При слове "полицейский" я открыл глаза и огляделся. Вокруг, на безопасном расстоянии, маленькими группками стояли люди. Некоторые из них просто на нас глазели, кто-то смеялся. Я судорожно схватился за брюки. -- Эй, Макс! Эй, Макс! -- зашептал я. Макс вскочил как ужаленный и начал озираться вокруг. Потом сгреб свою одежду и принялся расталкивать Косого и Простака. Мы торопливо натянули брюки. Стоя с ботинками и носками в руках под взглядами этих людей, мы чувствовали себя полными идиотами. -- Ну и дела, -- пробормотал Макс. Увязая в глубоком песке, мы побрели к отелю. Проходя мимо группки женщин, Макс поклонился и скорбно произнес: -- Простите, леди, но вы должны нас извинить. Мы любители природы, нудисты, и для нас это совершенно естественно: Одна из них крикнула нам в спину: -- Ступайте в лес и ходите в таком виде там! Таким любителям природы место в полицейском участке. Они принялись отпускать нам в спину колкости. -- Чертовски глупое положение, -- сказал Макс. -- Да, -- согласился я. Мы поднялись в номер и растянулись на удобных кроватях. Жалюзи на окнах не пропускали солнце. Комнаты, расположенные на верхнем этаже, выходили окнами на океан, и соленый морской ветерок освежал и нес прохладу. Было очень тихо. Мы уснули и проспали весь день. Когда я проснулся, часы показывали семь. На соседней кровати спал Макс, Я лежал и смотрел на него. Он тихонько посапывал во сне. Его лицо разгладилось и стало похожим на лицо не