распахнутую низенькую дверку, выходящую на гумно позади конюшни, они видят, как шествует мимо наседка с цыплятами. Бобо локтем толкает брата. - Пошли погоняемся за ними! Они выбегают во двор. Каждый хватает по четыре цыпленка. Миранда с женой крестьянина, толстой женщиной в платке, стоят на огороде возле курятника. Крестьянка вручает хозяйке корзину с десятком свежих яиц. Миранда идет через гумно, посреди которого малыш все еще топчется подле кирпича, пытаясь его поднять. Она останавливается около сидящего под портиком Лео и показывает ему лукошко с яйцами. - Лео, хочешь выпить свежее яичко? Лео глядит на корзинку. После некоторого раздумья берет яйцо. - Может, потом и выпью. А пока положу в карман. Миранда с некоторым замешательством возражает: - Нет, в карман лучше не класть. Оно может разбиться. - Ну тогда подержу в руке. Из кухни под портик выходят Амедео с Мизинцем. - Ну я пойду прогуляюсь по усадьбе. Кто со мной? - Он кладет руку на плечо брату. Но Лео не отвечает. Он молча показывает Амедео яйцо. - Что ж, если тебе больше нравится здесь - сиди. - Потом берет яйцо и тоже молча его разглядывает. Наконец изрекает: - Вот и я всякий раз, когда вижу яйцо, готов часами на него глядеть... А, Миранда? И все потому, что, сколько ни ломай голову, ни за что не поймешь, как это природа, так ее разэдак, умудряется достигать такого совершенства в своих творениях! - Да нет, дорогой мой, все потому, что природу создал бог, а не такой болван, как ты! - Ладно, ладно! Ты только и думаешь, как бы шпильку подпустить! Малыш на гумне наконец поднял кирпич и медленно, но решительно направляется к корзине, в которой лежит его братик. Он явно что-то задумал. Крестьянка, несущая в подоле только что снятые с грядок баклажаны и салат, вдруг испускает громкий вопль и опрометью бросается к корзине с младенцем. Оказывается, трехлетний малыш уже собрался обрушить кирпич на голову братца. Испугавшись крика матери, он роняет кирпич на землю. Он совсем обессилел, глаза его полны слез. Мать грубо хватает его за руку, подтаскивает к расстеленному возле сеновала одеялу и толкает так, что он со всего размаха плюхается на одеяло. - Ах ты паршивец! - кричит она. - Ревновать вздумал! Насквозь тебя, негодника, вижу! Малыш широко раскрывает рот, зажмуривается и, наконец, разражается ревом. Тем временем Амедео, его жена и крестьянин спускаются по тропинке, ведущей к границам надела. Отец Бобо то и дело останавливается посмотреть на посевы и шпалеры виноградных лоз. Мизинец говорит ему: - Так ведь крестьяне - мы, одним словом - встаем ни свет ни заря и гнем спину дотемна, а в городе рабочий разве так надрывается? - Это верно. Однако одно дело жить здесь, на природе, и делать все, чего захочет твоя левая нога, и совсем другое, когда у тебя целый день кто-то стоит за спиной и погоняет. - Вы, хозяин, конечно, правы, только все равно у нас не жизнь, а сплошное мученье. Они доходят до заросшего высокой травой небольшого оврага. Мизинец, раздвигая палкой траву, показывает родник. Вода бежит из-под земли непрерывной струйкой. Мизинец наклоняется, находит в траве стакан, наверно не случайно тут оставленный, моет его, наполняет водой и протягивает хозяину. - Попробуйте сами и скажите, прав я или нет. Амедео делает глоток. Держит воду во рту, чтобы прочувствовать ее вкус. - Да, ты прав. Легкая, как воздух. Попробуй-ка и ты, Миранда. - Он подает жене стакан. - Сделаем так. Наполни фьяску [оплетенная соломой бутыль, обычно двухлитровая] водой и дай мне, а я отнесу в лабораторию. Вот увидишь, эта вода помогает пищеварению. Кто знает, может, мы даже сможем ее продавать... В этот момент с вершины холма, где стоит дом, доносится отчаянный вопль. Миранда, крестьянин, Амедео оборачиваются и глядят вверх. И видят бегущего к ним вниз по тропинке братишку Бобо. Мать и отец бросаются ему навстречу. Мальчик останавливается возле них, задыхаясь, весь в поту, и произносит: - Дядя Лео влез на дерево! Все поспешно направляются к дому. На верхушке высоченного вяза у края гумна сидит Лео. Ухватившись за ветки, он раскачивается и вопит во все горло: - Хочу женщину! Хочу женщину! Хочу женщину-у-у! Голос его разносится по выжженному солнцем гумну; внизу, под вязом, растерянно мечутся дедушка, извозчик Мадонна, Бобо и жена крестьянина. Дедушку, правда, все происходящее не слишком тревожит. То и дело он отрывает взгляд от Лео и рассудительно говорит Мадонне: - Требование вполне нормальное! Ему же сорок два года! Черт возьми, да я в его возрасте!.. Мадонна, по-видимому, не разделяет этого мнения, но молчит. Старик вновь смотрит на сына и, внося свою лепту в общие уговоры, взывает к нему: - Слезай, Лео! Послушай, что тебе говорит твой папа! В ответ с верхушки дерева раздается все тот же дикий вопль: - Хочу женщину-у-у-у-у! Дедушка кружит по гумну и бормочет, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным: - Ну где я ему возьму женщину?! Между тем уже подоспели Амедео, Миранда и крестьянин. Первую информацию они получают от извозчика. - Он полез вверх быстро, как кошка. Мы в это время запрягали лошадь. - Святая мадонна, только бы он не надумал броситься вниз! - Миранда, иди в дом и сиди там! Нечего устраивать здесь театр! Бобо подходит и начинает карабкаться на дерево. - Папа, можно я за ним полезу! - кричит он отцу. Отец вне себя от ярости. - Немедленно отойди от дерева, пока я уши тебе не оторвал! Бобо быстро спускается и удирает. Амедео обращается к крестьянину: - Мизинец, сбегай-ка за лестницей. Крестьянин направляется к дому, а Амедео заходит в сарайчик, где сложен инструмент. Запершись там, он дает выход своему неистовому, исступленному гневу: бьет себя по щекам, топчет шляпу, колотится головой о стену, изрыгая поток проклятий. - Так-растак-перетак! Сумасшедшие должны сидеть в сумасшедшем доме!.. Потом поднимает с земли шляпу, отряхивает ее, нахлобучивает на голову и выходит из сарая совершенно успокоившись. Мизинец уже принес лестницу и приставляет ее к толстому стволу вяза. Он лезет вверх, и все не отрывают от него глаз. Достигнув последней перекладины, он обращается к Лео негромко, проникновенно: - Послушайте, синьор Лео, слезайте, не то у вас может закружиться голова. Но Лео продолжает вопить. Теперь к нему взывает Амедео: - Лео! Ну поразвлекся, и хватит. Слезай скорее, мы сейчас будем есть арбуз. Бобо бежит и подбирает посреди гумна камень. Показывает его отцу. - Папа, дядюшка бросается камнями! В этот момент воздух со свистом разрезает другой камень. Амедео продолжает уговаривать брата: - Ну, Лео, перестань. Еще немножко, и ты размозжил бы голову отцу. Ну подумай, что ты делаешь... - Потом оборачивается к извозчику: - Мадонна, подгони сюда лошадь. А ты, Миранда, позови детей... Давай, папа, сядем в пролетку и сделаем вид, что уезжаем! Мадонна подает пролетку. Все влезают и занимают места в том же порядке, что и раньше. Амедео вновь взывает к брату: - Лео, давай спускайся. Уже поздно, пора ехать домой. Видишь, мы уже сели в пролетку! Лео перестает кричать. Смотрит вниз на гумно. И вроде бы собирается слезать, но нога его скользит по тоненькой веточке. Тогда он ставит ногу на прежнее место. И вновь начинает вопить: - Хочу женщину-у-у-у-у-у! Все опять задирают головы вверх. Только дедушка закрывает лицо руками, как будто плачет. - Пожалуйста, без сантиментов! - говорит Амедео. Он встает и выталкивает всех из пролетки. - Слезай, Бобо, живее, Миранда... Послушай, Мадонна, будь другом, гони в сумасшедший дом и вызови санитаров... Все выходят из пролетки и стоят, молча уставившись на верхушку вяза. Пролетка резко срывается с места и уезжает. Солнце уже садится. Крики Лео постепенно превращаются в какой-то протяжный вой, которому издалека заливчато вторят собаки. Синьор Амедео, дедушка, Миранда, Бобо, его брат, а также крестьянин с женой разбрелись по всему гумну. Кто сидит, кто стоит. Все словно окаменели от долгого ожидания. Амедео заткнул большими пальцами уши, чтоб не слышать этого душераздирающего жалобного крика. Бобо подходит к нему и говорит: - Папа, папа! Отец отнимает руки от ушей. - Папа, может, мне съездить за Лисичкой? Отец несколько мгновений неподвижно смотрит перед собой, потом неожиданно хватает Бобо за руку, зажимает его между ног и осыпает градом ударов по голове, по ребрам, по спине. Братишка разражается своим дерзким, оглушительным хохотом. Бобо уходит, скуля как побитый пес. Наступила ночь. И наконец темноту долины прорезают два тонких луча, в которых пляшут пылинки, - это фары приближающейся санитарной машины. Стоящий посреди гумна ацетиленовый фонарь освещает Амедео и всех остальных. Услышав шум подъезжающей машины, они приободрились и сгрудились в ожидании у ворот. Машина останавливается рядом с фонарем. Из нее выходят два санитара и маленькая монахиня, почти карлица: росту в ней метра полтора. Крестьянин указывает на вяз. Монахиня-карлица, не произнося ни слова, ловко карабкается по прислоненной к вязу лестнице и исчезает в густой листве. Мертвая тишина. Все не отрывают глаз от темной верхушки вяза. Сверху временами доносится голос монахини: - Ну, пошли! Слезай, Лео. Немного спустя раздается наконец шорох ветвей, и всем становится ясно, что ей удалось уговорить Лео. Как только его ноги касаются земли, санитары мягко подхватывают его под руки и засовывают в машину, которая сразу же трогается и уезжает. Родные Лео провожают ее взглядом. По выражению их лиц можно понять: они рады, что все кончилось благополучно, - но вид у всех измученный. Уже глубокой ночью экипаж Мадонны проезжает по безлюдной Главной улице. Бобо и его брат спят. Амедео, Миранда и дедушка глядят перед собой открытыми, невидящими глазами. 12 Адвокат, держа руль своего велосипеда, стоит на аллее под конским каштаном. Внимательно и встревоженно смотрит он на виднеющийся вдалеке пляж, где сторожа спешно складывают солнечные зонты; купальщики беспорядочной толпой движутся к набережной. Но вот Адвокат указывает нам на небольшое облачко в небе. В голосе Адвоката неподдельное беспокойство. - Вон то золотистое облачко не предвещает ничего хорошего! Неожиданно налетает порыв ветра, и Адвокат еле успевает подхватить свою шляпу. Он прислоняет велосипед к стволу конского каштана, нахлобучивает шляпу поглубже и держит ее обеими руками. - Это характерный признак морских смерчей, обрушивающихся каждое лето на берега Адриатики, как правило, между одиннадцатью утра и полднем. Ветер развевает полы его легкого пиджака и мешает ему говорить. - Каждому морскому смерчу предшествуют глухие раскаты, от которых содрогается земля и которые происходят... Ветер обрушивается на Адвоката так яростно, что не дает ему закончить. Он несколько секунд молчит, наклонив голову, а потом продолжает все более поспешно, ибо на исчерпывающие объяснения времени и впрямь уже нет. - Морской смерч - это сильнейший ураган, порожденный перегревом земли. Этот смерч может иметь форму воронки, цилиндра или спирали. С-тысяча девятисотого года по сегодняшний день на побережье Адриатического моря обрушилось тридцать два морских смерча. Практически раз в год. Смерчей не было только в двадцать втором и двадцать четвертом годах. С отчаянием смотрит он, как его велосипед уносит ураганом. Руками и ногами он обхватывает ствол дерева, но, несмотря на столь неудобное и чреватое опасностью положение, продолжает: - Не знаю, успею ли я рассказать все, что мне известно о морских смерчах... Вижу, что ветер усиливается... Его с головой окутывает облако песка. Километрах в двух от пляжа в воздухе с сумасшедшей быстротой кружится огромная спираль смерча, всасывая в себя с каждым порывом вихря все новые массы воды из моря. И вот эта растущая на глазах спираль стремительно приближается к берегу и обрушивается на пляж. Смерч вздымает горы пыли, вырывает из земли сложенные зонты, разносит в щепки купальные кабины. Затем достигает набережной, обволакивает Гранд-отель, колотит тысячами песчинок и камешков в плотно закрытые ставни. Несется по улицам, переулкам, аллеям, увлекая за собой газеты, бумагу, простыни, накрывает прижавшиеся к стенам домов автомобили с замершими внутри пассажирами, поглощает брошенный на рельсах посреди улицы трамвай. А затем, разбившись на тысячу вихрей, кружит по всему городку. Все летит, мелькает в воздухе: шляпы, цветы, выдранные из цветочных горшков, целый стог сена, куры, которые, словно снаряды, ударяются о металлическую сетку забора и застревают в ней головами. Несчастные, застигнутые смерчем на улице, в отчаянии обхватывают стволы деревьев. Вопит, вцепившись в чугунную ограду виллы, женщина. Вот юноша преследует свой пиджак, который улетает от него прочь. Какой-то человек удирает от фруктовых ящиков, которые гонит за ним по пятам ветер. Посреди Луговой площади бьет фонтан пыли. Качаются и гудят от ветра колокола собора. Бобо хохочет и, распластав руки, как крылья, отдавшись на волю ветра, несется по Главной улице. Он укрылся было в каком-то подъезде, но тотчас вылетает обратно, позволив ветру доставить себя туда, где стоит Угощайтесь. Прислонившись к витрине фотографии "Четыре времени года", она борется с юбкой, которую ветер задирает ей на голову. Бобо хватается за Угощайтесь, как за якорь, и, тесно прижавшись к ней, замирает вне себя от счастья. Заклинатель Змей с одной намыленной щекой и салфеткой на шее вместе с другими клиентами выглядывает из окон парикмахерской на Главную улицу, где кружатся клубы пыли. Но вдруг взгляд его привлекает лодка. Скребя днищем по булыжной мостовой, она продвигается вперед, словно ее несет мощное течение реки. Неужели это явь? Нет, не может быть! И он живо воображает, как рассказывает всем об этом случае: - Даю честное слово! Лодка! Посреди площади! А в ней господин из Анконы. Выхожу я из парикмахерской и... Заклинатель открывает стеклянную дверь и выходит на порог как раз в тот момент, когда лодка, ударившись носом о стену дома напротив, вновь оказывается посреди мостовой. В лодке сорокалетний господин из Анконы (как и сообщил нам Заклинатель). Вцепившись в борт, он испуганно вскрикивает. И вдруг на мгновение встречается взглядом с Заклинателем. Господин протягивает руку в надежде, что его схватят и вытащат. Заклинатель пытается ее поймать, но безуспешно. Тогда он бросается по ветру за лодкой. С шеи у него слетает салфетка. Он поднимает ее. Но вот господин в лодке с удивлением видит, как Заклинатель пролетает у него над головой, едва не задевая окна домов. А затем исчезает внутри палаццо графов Какарабос. Заклинатель пролетает сквозь анфиладу комнат, над столами и диванами, огибает большую люстру, проносится по коридору почти вплотную к портретам предков, словно близорукий генерал, принимающий парад ветеранов, затем попадает в кухню и пулей вылетает в открытое окно. Во дворе его подхватывает вихрь. Городок внизу стремительно уменьшается; теперь Заклинатель ясно видит все, что ветер поднял в воздух вместе с ним. Вот впереди соломенная шляпа, а за нею уже видны горы. Заклинатель облетает вокруг горы Педрос, но внезапно теряет высоту и стремительно пикирует вниз. По счастью, он падает в огромный стог сена и, зарывшись, исчезает в нем... Но вернемся к действительности. Морской смерч уже пронесся, и на земле, и в небе теперь царит ничем не нарушаемая тишина. Ветер неожиданно утих. Песок, медленно оседая, застилает все вокруг. Люди открывают окна, выходят из домов посмотреть на причиненный ущерб. На набережной - груды песка и разбитые купальные кабины, на которые с отчаянием глядят пляжные сторожа. Прямо перед стройплощадкой отец Бобо среди множества шляп, которые ветер принес на берег, ищет свою. Он примеряет одну, потом другую, третью. В церкви дон Балоза и пономарь выметают на улицу горы песка. Посреди Муниципальной площади стоит тумбочка, целая и невредимая. Из какой же спальни она сюда залетела?.. А на Луговой площади люди глазеют на Мудреца, который с корзиной в руке собирает посреди мостовой рыб. 13 Раннее утро. Лето давно уже кончилось. Холодно. В доме у Бобо кто-то зажигает на кухне свет. Это дедушка. Старик стоит и смотрит на стол и громоздящиеся вокруг него стулья. Он не спеша, аккуратно расставляет их, словно хочет убить время. Потом распахивает большое окно в сад и вдруг с изумлением замечает, что снаружи все закрыто плотной стеной тумана. Исчезли деревья, исчезли соседние дома. Дедушка возвращается к двери. Гасит электричество, чтобы посмотреть, пропустит ли завеса тумана утренний свет. Вновь зажигает электричество. Уходит из кухни. Зажигает люстру и в гостиной. Открывает окна, но видит перед собой только густую серую мглу. Проходит по коридору. Распахивает входную дверь. Некоторое время стоит на крыльце, и взгляд его тонет в плотном тумане. Смотрит вниз на ступеньки. Видна лишь самая верхняя. Он ставит на нее ногу. Теперь видна следующая. Он тихо и осторожно спускается, пока не оказывается в саду. Теперь его охватывает нерешительность, словно он не уверен, куда ему надо. Наконец идет направо. Делает несколько робких шагов: в восемьдесят лет жизнь человека может зависеть от всякой случайности. Нагибается и шарит по земле, словно слепой. Нащупывает белый от инея кочан капусты. - Только в двадцать втором году был такой туман, - комментирует он вполголоса. Выпрямившись, решительно движется вперед; чтобы не наткнуться на что-нибудь, он вытянул перед собой руки. Неожиданно для себя оказывается у калитки. Минует ее - и вот он на улице. Но улицы перед ним нет, вообще нет ничего. И все же дедушка выходит. Идет вдоль ограды, цепляясь за прутья решетки. И подбадривая себя, шепчет: - Сначала буду держаться за эту, а там дальше - другая... потом должен быть фонарный столб... Забор кончился, но дедушка продвигается вперед, по-прежнему вытянув руку, надеясь, очевидно, наткнуться на соседнюю ограду. Но ее нет. Исчезла. Сбитый с толку, дедушка резко останавливается. - Да куда же она делась? Проходит несколько шагов вперед. Опять останавливается. Он потерял всякие ориентиры. В полной растерянности зовет служанку, надеясь, что она спасет его из этой поглотившей все вокруг пустоты: - Джина! Джина! Ждет ответа, хоть какого-нибудь отклика. Но тщетно. Однако ухо его улавливает глухой стук: где-то заперли ставни. Но где? В какой стороне? Сзади, за спиной, или очень далеко? Он двигается черепашьим шагом и, охваченный смятением, рассуждает сам с собой: - Я уже нигде. Ни тут ни там... - Останавливается и озирается, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь ориентир. - Куда же я попал? Если смерть похожа на это, тогда она и впрямь не очень приятная штука... Прости-прощай все на свете! Ни тебе людей, ни деревьев, ни птиц в воздухе... Какое свинство! Оборачивается, вдруг услыхав позади какой-то звук, точно металлическое позвякивание. - Кто там? В ответ раздается резкий звонок велосипеда, причем звонит он все настойчивее, все ближе. Старик выставляет вперед руки, боясь, что кто-то вот-вот на него наедет. - Осторожней! Осторожней! И вот он различает перед собой длинную неясную тень, которая словно висит в воздухе. Ноги, будто при замедленной съемке, вертят педали невидимого велосипеда. Дедушка восклицает сердито и слегка удивленно: - Чудо морское! И куда тебя, дьявола, несет на велосипеде?! А когда вокруг опять наступает пугающая тишина, принимается вновь отчаянно звать: - Джина! Джина! Джина-а-а-а-а! Цокот копыт и скрип колес заставляют его быстро обернуться, и он со страхом вглядывается в ту сторону, где туман клубится особенно густо и откуда, по-видимому, и доносятся эти звуки. В самом деле, за пеленой смутно вырисовывается какая-то темная масса. Потом из тумана выплывает по воздуху лошадиная голова, а за ней и туловище лошади, которое настолько слилось с экипажем, что кажется каким-то огромным доисторическим чудовищем. Старик застывает на месте и со страхом глядит на медленно приближающуюся темную глыбу. - Э! Это ты, Мадонна? Дино! Пролетка останавливается, и тут же сверху слышится голос извозчика: - Что случилось? - Где я? Мадонна, подавив смешок, отвечает: - То есть как - где? Разве вы не видите, что стоите перед своим собственным домом! Тень кучера становится все меньше и меньше, пока не сливается в одно темное пятно с лошадью и пролеткой. Извозчик уезжает. Дедушка пытается хоть что-то разглядеть сквозь сплошную завесу тумана. - Так, может, я ослеп?! Он опять начинает потихоньку двигаться, но, сразу же наткнувшись на препятствие, досадливо крякает. Оказывается, он столкнулся с братом Бобо, который направляется в школу. Мальчик смеется. - А ты куда собрался в такую рань? - Как куда? В школу! И уверенным шагом уходит. Дедушка смотрит вслед, пока мальчик не исчезает в тумане. Старик делает еще несколько шагов и наконец оказывается у калитки своего дома, но все еще никак не может прийти в себя от пережитого. - Вот ведь... Ну надо же!.. Братишка Бобо шагает вдоль длинной аллеи конских каштанов. Ни впереди, ни позади ни души. Может, конечно, и есть другие прохожие, но их не видно. Деревья кажутся какими-то темными, висящими в воздухе пятнами. Внезапно отрывистый короткий звук, словно удар костяшками пальцев по чему-то твердому, заставляет мальчика обернуться. Звук повторяется, теперь ближе. Но все равно ничего не видно. Мальчик прибавляет шагу. Теперь резкие удары об землю раздаются впереди него. Он вновь в испуге останавливается. Но вот рядом с ним что-то падает на землю точно с таким же звуком. Это каштан. Мальчик облегченно вздыхает. И, снова обретя уверенность, продолжает свой путь. По широкой аллее проезжает грузовик с зажженными фарами. Он производит какое-то совсем уж нереальное впечатление. Братишка Бобо выходит из аллеи и углубляется в пространство, начисто лишенное каких-либо ориентиров. Вокруг него тусклая серая мгла, наполненная звуками: звонок велосипеда, звон бубенчиков лошади, стук открываемых ставен. Слабо светящийся круглый циферблат вокзальных часов словно повис в пустоте. И вдруг впереди, в этой бездонной серой пропасти, вырастает огромный силуэт быка. Гигантскую тень сотрясает дрожь, должно быть, от горячего дыхания, вырывающегося из ноздрей. Бык стоит неподвижно. Длинная веревка, которой привязывал его пастух, тянется, петляя по земле, как змея. Животное лишь еле заметно, совсем тихонько шевелит головой. А вверху, как раз между рогов, светятся вокзальные часы. У мальчика от страха и неожиданности перехватило дыхание, и он не в силах даже закричать. Он пятится задом, как рак. По счастью, огромное животное, испустив тяжелый вздох, мягко и бесшумно поворачивается и мелкой рысцой удаляется в туман. В переулке, скрытом густой пеленой, слышны голоса. Переговариваются двое: один, скорее всего, из окна, другой - снаружи. Разглядеть, кто это, невозможно. Один из голосов, кажется, принадлежит Мудрецу. - Ты что, уже хлебнул с утра? - А как же, пол-литра тумана! Посреди необъятной серой пустыни без единой приметы и ориентира возникает высокая тень. По очертаниям это, похоже, фигура Адвоката. Да, рядом вырисовывается велосипедный руль. - Наш городок расположен в зоне низкого атмосферного давления, подверженной образованию иногда очень плотных скоплений тумана - таких, как сегодня. Не знаю, видите ли вы меня, но я нахожусь посреди Луговой площади... Его прерывает залп вульгарных звуков. Они несутся со всех сторон. Сегодня у него не один, а много преследователей. Адвокат даже не поворачивает головы. - Как вы сами только что убедились, туман сразу увеличивает число моих недругов, что свидетельствует лишь об их трусости. Гремит новый залп. - Извините, придется мне ответить им на том же языке. И Адвокат, надув щеки, с оглушительным треском выпускает воздух. Повторив это несколько раз, все громче и громче, он исчезает в тумане, продолжая палить налево и направо. У окна парикмахерской стоит Угощайтесь и смотрит на улицу. На ней голубой халатик. Горящим взглядом впилась она в афишу нового фильма, вывешенную на стене дома напротив. Сверху на нее смотрит тускло освещенное четырьмя маленькими лампочками огромное лицо Гэри Купера. Порой актер будто улыбается, порой - нет. Угощайтесь не отрывает от него глаз. За столиком в Коммерческом кафе Дешевка беседует с маленьким толстым китайцем - из тех, что раза два в год откуда ни возьмись появляются в Городке, обвешанные галстуками, которые они продают по "лиле" за штуку. - А у вас в Китае есть туман? - Есть. У нас все есть - туман, снег, дождь... - А у вас туман желтый или серый, как здесь? - Селый. Точно такой... И указывает за окно. Официанты и немногочисленные посетители, сидящие за столиками, с улыбкой прислушиваются к неизменно серьезной и любезной речи китайца. Дешевка не отстает от него: - Как знать, правду ли ты говоришь. Ведь еще неизвестно, что за хреновина творится у вас там в Китае! А ты, наверно, просто рассказывать не хочешь! Китаец вежливо отвечает: - Нет-нет, я лассказывать. Ты сплашивать, я говолить. Дешевка прикрывает рукой лицо, пытаясь подавить разбирающий его смех. Незаметно переглядывается с остальными, которые слушают, откровенно потешаясь. Затем, опять напустив на себя серьезность, продолжает! - К примеру, китайские дети рождаются через девять месяцев или раньше? - Челез девять. - Стоп, стоп! Прежде чем отвечать, хорошенько подумай. В одной книге написано, что вы все маленького роста потому, что рождаетесь раньше. Китаец машет руками и отрицательно качает головой. - Неплавильно! Книга неплавильная. - Нет, правильная. В ней перечислены все различия, которые существуют между нами, итальянцами, и китайцами. У вас волосы гладкие, а у нас вьющиеся, ведь правда? - Плавда. - У вас глаза раскосые, а у нас нет. У вас кожа желтая, как дерьмо, а у нас белая... Китаец согласно кивает. - У вас нет пупа, а у нас есть. Китаец немедленно возражает: - Пуп есть. Мы тоже иметь пуп. - А я не верю! - И, протягивая руку к штанам китайца, добавляет: - Ты лгун... Ты просто насмехаешься надо мной... Сейчас я посмотрю... Китаец пытается оттолкнуть эти руки. - Вот видишь, не хочешь показать?! Это потому, что у тебя ничего нет! Китаец взмок от пота и очень смущен. Он позволяет Дешевке расстегнуть на себе сперва пиджак, потом рубашку и затем брюки. Посетители и официанты корчатся от смеха, который они, однако, всеми силами пытаются скрыть от продавца галстуков. Теперь китаец уже раздет и стоит во весь рост. С торжествующим видом он указывает пальцем на свой пуп. Дешевка поворачивается к нему спиной и, прикрыв рот платком, трясется от беззвучного смеха. Гранд-отель похож на гигантскую тень спящего слона. Мавританские купола тонут в густом тумане. Просторная пустынная терраса кажется необъятной, уходящей в облака. И на этой повисшей в воздухе танцплощадке танцуют сами с собой Бобо, Жердь, Бочка и Ганди. Четверо подростков, охваченные сладким томлением и позабыв обо всем на свете, насвистывают самые мелодичные мотивы из американских фильмов и перебирают в такт ногами, тесно прижав к себе воображаемых партнерш. Бобо танцует танго, щека к щеке со своей Нардини, которая ему грезится наяву. Жердь откалывает румбу, делая то мелкие шажки вбок, то неожиданно быстрые повороты. Бочка плывет в медленном танце, обхватив толстый зад невидимой танцовщицы. Ганди, напевая себе под нос, то и дело прерывается и начинает что-то нашептывать покоящейся у него в объятиях даме. Его шипения не разобрать, но по звуку слова будто немецкие. Вдруг Жердь перестает танцевать, останавливается и, оттопырив указательным пальцем карман пальто, выпускает в Бобо три пули. По неукоснительно выполняющемуся уговору, Бобо должен сделать вид, что смертельно ранен, и он как подкошенный падает на мокрый пол террасы. Однако в последний момент успевает выстрелить в Бочку, который тоже валится наземь. Жердь спасается бегством, нырнув в туман, окутывающий террасу. Вслед за ним разбегаются и все остальные. На пляже, за перилами балюстрады, туман навис так низко, что почти не видно песка. И уже совсем не различить, где кончается песок и начинается вода. Моря словно нет, оно исчезло. Издали с рейда доносится глухой, прерывистый вой сирены. Это сигналит пароход, который вот уже часа два безуспешно пытается войти в канал порта. 14 Бобо лежит в постели. Лоб у него в поту, зубы стучат - его трясет от сильного жара. Он мечется, капризничает, бормочет себе под нос что-то непонятное. К постели подходит мать. Она ставит на тумбочку возле кровати чашку с горячим молоком. - Если я умру, похороните меня с оркестром, - без конца твердит Бобо. Миранда протягивает руку и вынимает из-под мышки у сына градусник. Надев очки, смотрит на шкалу. - Немножко повышена! Бобо с подозрением глядит на мать и берет у нее градусник. - Дай посмотреть. - Потом вопит: - Тридцать восемь и одна, почти тридцать девять! Мать все так же спокойно подает ему чашку с молоком. - Выпей горячего молочка - и все пройдет, вот увидишь. - У меня так сильно бьется сердце! - Это от слабости. Бобо делает глоток молока. Миранда садится подле постели и принимается штопать носок, который натянула на деревянный гриб. Бобо уставился в потолок. Потом переводит взгляд на стену и пытается отогнать муху. Плаксиво говорит: - Муха! - Где? - Раньше сидела вон там. У нас, наверно, единственный дом во всем городе, где мухи есть даже зимой! Миранда озирается вокруг, ища глазами муху. Но потом вновь принимается за работу. Бобо поворачивается на бок, высоко натягивает одеяло, потому что его бьет озноб. Из-под одеяла видны только одна щека и лихорадочно блестящие глаза, пристально устремленные на мать. - А у вас с папой как получилось? - Что получилось? - Ну, как вы познакомились... полюбили друг друга. Мать поднимает на него глаза и смущенно улыбается. - Что за разговоры! Разве я помню? Твой отец не из тех, кто теряет время на ухаживание. Он был простым рабочим в Салюдечо, а у моих родителей водились денежки, потому они его не очень-то жаловали. Короче говоря, мы удрали из дому, никому не сказав ни слова. - А когда вы с ним в первый раз поцеловались? Мать напускает на себя строгость. - Чего тебе только в голову не взбредет! Я и не знаю, целовались ли мы с ним. Когда мы впервые встретились, он снял шляпу - и все тут. Он говорит, это самое большее, что он мог сделать для девушки и до этого никогда так не делал. В наше время было не то, как теперь, когда черт знает что вытворяют. Бобо, весь в поту и ознобе, пытается приподняться и сесть. Глаза его лихорадочно блестят. - Вот я, например, ничего такого не вытворяю. Мать перестает штопать и пытается уложить его обратно. - Ну ты же еще ходишь в коротких штанишках. Тебе рано думать о таких вещах. Бобо стучит зубами, волосы у него мокрые. Он уже почти бредит. - Тогда немедленно сшей мне длинные брюки. У него-то они есть! - У кого - у него?.. - рассеянно спрашивает Миранда; ее мысли заняты совсем другим. Она поворачивается к двери и зовет служанку: - Джина! Джина! - Хочу длинные брюки или хотя бы зуавские! - Если будешь хорошо себя вести, я куплю тебе. В дверях появляется Джина, и Миранда поспешно говорит ей: - Пойди посмотри, не идет ли доктор. Бобо, уже не в силах сдерживаться, продолжает свою исповедь: - Она говорит: "Не посылай мне больше записок!" А я ее спрашиваю: "Почему?" Она мне отвечает: "Это уж мое дело". Мать вновь поворачивается к нему: - Теперь успокойся, ляг, и дай я тебя оботру. - Записки я буду писать кому хочу и когда хочу. Миранда берет тальк и присыпает белым порошком грудь и шею сына, который не умолкает ни на секунду. - В Африку! Вот стану врачом и уеду в Африку! Тогда она узнает... Наконец опускает голову на подушку и, не пытаясь больше унять дрожь, еле слышно бормочет: - Ну и жара, наверно, сейчас в Африке! 15 Над Главной улицей висят длинные полотнища с надписью: "ТЫСЯЧА МИЛЬ" [традиционные в Италии автомобильные гонки]. На улице ни души. Но на балконы кое-кто уже вынес стулья. В окнах мелькают лица. И вот одновременно вдоль всей улицы зажигаются фонари. Вдалеке раздается шум мотора. Он доносится со стороны арки Юпитера. Оглушительный, тревожный грохот нарастает с каждой секундой. Балконы и окна мгновенно заполняются зрителями; все в полной уверенности, что уже приближается первый гонщик. Но увы! Это всего лишь Черная Фигура, как всегда, гонит на сумасшедшей скорости по улицам, сопровождаемый свистом и бранью. Но теперь никто не отходит от окон. Люди переговариваются, окликают друг друга. Крики, возгласы, взрывы смеха. Многие уткнулись в газеты. За аркой, там, где начинаются поля, по обе стороны дороги толпятся люди, другие забаррикадировались за грудами прессованной соломы. Одиноко маячит на дороге фигура невысокого солдатика с трубой в руке. Он должен подать сигнал, когда вдали появятся фары гоночных машин. На каменном балкончике в форме кубка, прилепленном к старому палаццо Главной улицы, устроились Бобо, Ганди, Жердь и Бочка. У них тоже газеты и карандаши, чтобы отмечать прохождение участников пробега. Бобо держит огромные карманные часы деда. Жердь и Бочка горячо обсуждают участников гонки. - Я болею за Пинтакуду. - Да твой Пинтакуда в подметки не годится Нуволари! Бобо не участвует в этой дискуссии. Краешком глаза он следит за окном дома напротив, у которого стоит Нардини и разговаривает с юношей лет восемнадцати. Он курит и дает затянуться Нардини, которая кашляет от дыма, но весело хохочет. Наконец до Главной улицы долетают звуки трубы: это сигналит солдатик, стоящий на посту за аркой Юпитера. Уже стемнело. Все люди, сопя и отталкивая друг друга, высовываются из окон и вглядываются в ночную темень. Сначала со стороны полей появляются какие-то мерцающие отблески, потом фары резко освещают арку и отбрасывают ее тень далеко вперед. Тень, удлиняясь, скользит по Главной улице к площади и надвигается на зрителей, облепивших окна и балконы. Темное пятно накрывает и ребят на трибуне-кубке. Но вот тень так же внезапно укорачивается и возвращается к подножию арки Юпитера; уже отчетливо видны фары первой машины, которая в мгновение ока проносится по Главной улице и с воем исчезает за Муниципальной площадью. Зрители на несколько секунд замирают, внимая грохоту мотора, который постепенно затихает в полях за мостом Акаба. И тогда собравшиеся снова начинают перекликаться, раздаются восхищенные возгласы. У окон, на балконах, на "кубке" - повсюду царит возбуждение. - Кто это? - Номер семьдесят семь! Ганди, сверившись с газетой, кричит: - Кампари! Имя гонщика повторяют во всех окнах. Бобо глядит на часы, потом громко зовет: - Нардини! Нардини! Девочка поворачивается к нему и досадливо хмурится. - Хочешь, скажу точное время, когда он прошел? - Мы знаем, - отвечает она равнодушным голосом. Бобо с огорченным видом говорит Бочке: - Запиши: одиннадцать часов двенадцать минут. Вдали снова звучит труба. И опять тень арки стремительно растет, затем так же стремительно укорачивается. Еще один "болид" с грохотом проносится по Главной улице и исчезает в полях. Раздаются оживленные комментарии зрителей: - Девяносто первый! - Кто это? - Какой-то немец. - На "мерседесе". Бобо, облокотившись на борт кубка, не отрывает глаз от окна, в котором стоят Нардини с юношей. Они уткнулись в раскрытую газету. Чем они там занимаются? Может, целуются? Вот что мучает Бобо. Шум приближающейся гоночной машины его уже не волнует, А Нардини с юношей даже не думают опустить газету, чтобы взглянуть вниз. Красная гоночная машина въезжает на Главную улицу и так резко тормозит, что ее заносит в сторону. Останавливается. Потом дает задний ход и вновь тормозит, оказавшись как раз под окнами Нардини. Гонщик в черном кожаном шлеме снимает большие очки, и мы видим его перепачканное маслом, пыльное лицо. Только теперь мы понимаем, что это не кто иной, как Бобо. Сидя за рулем своей машины, он кричит: - Нардини! Нардини! Девочка опускает газету и с интересом смотрит вниз на гонщика. Во взгляде Бобо нескрываемое презрение; он сплевывает, запускает мотор и стремительно уносится вдаль на своей красной машине. Однако все это лишь игра воображения. Бобо по-прежнему тут, на кубке, пожирает глазами скрытую газетой парочку в окне. Вновь звучит сигнал трубы. Новый гонщик пролетает, как снаряд, в коридоре домов, кишащих зрителями. Но на этот раз устрашающий рев мотора сопровождается пронзительным визгом собаки, попавшей под колеса этого метеорита, который с включенной сиреной продолжает свой дикий бег уже за мостом Акаба. Светает. По обеим сторонам Главной улицы толпятся желающие поглядеть на длинную кровавую полосу, оставшуюся на мостовой после происшествия, а потом обсудить со всеми. Вдруг издали кто-то громко объявляет: - Ухо! И размахивает зажатым в руке собачьим ухом. Очевидно, это все, что осталось от несчастного пса. 16 На экране - джунгли. По тропинке медленно бредет старый слон. Следом за ним крадется белый охотник. Партер полон до отказа. Среди зрителей и Бобо; открыв рот, он следит за слоном, еле передвигающим ноги. Это кадры из фильма "Покоритель вершин". На балконе тоже яблоку негде упасть. Угощайтесь по своему обыкновению курит. Слон доходит до поляны, усеянной скелетами его сородичей. Бессильно валится на землю: видно, пришел его смертный час. Раздаются удивленные возгласы. Кто-то комментирует: - Это кладбище слонов. Из-за тяжелой бархатной шторы запасного выхода вдруг вылезает Мудрец. Обращаясь к зрителям, сидящим в первых рядах, где места подешевле, он кричит: - Снег выпал! Многие оборачиваются и смотрят на Мудреца, а тот добавляет: - Выпал и не тает! Вся земля белая! В зале суматоха. Зрители вскакивают и спешат к выходу. Но есть и такие, что хотят досмотреть фильм. - Садитесь! Садитесь! - кричат они. И все же любопытство одерживает наконец верх. У выхода образовалась давка. Зрители врываются в узкий коридор, идущий от входных дверей "Молнии". Толкаясь, спускаются по лестнице с балкона. Проходят мимо Рональда Колмена, владельца кинотеатра. Во взгляде у него ярость, но он сдерживается и молча стоит у кассы. Все скапливаются у дверей и застывают на пороге, глядя на падающий с высоты снег. В воздухе легкий белый хоровод. Бобо и другие ребята выбегают на улицу и руками ловят падающие хлопья. А Бобо даже высовывает язык. Муниципальная площадь уже покрыта белыми сугробами. Извозчик Мадонна пытается натянуть на голову лошади клеенчатый капюшон. Посетители Коммерческого кафе приникли к стеклам и смотрят на улицу. Снег ложится на крыши, заносит стоящие на путях поезда, укутывает бронзовые чресла Победы на памятнике, падает на недостроенный дом, что возводит отец Бобо, на Гранд-отель - его мавританские купола уже побелели, - на мачты скопившихся в порту суденышек. Непрерывно и бессмысленно падает на гладь моря. Снегопад не прекращается и ночью. Снежные водовороты крутятся вокруг фонарей на Главной улице, над вокзальными часами. Перед освещенным окном спальни, у которого стоят в пижамах Бобо и его брат. Весь следующий день тоже идет снег. Из-за угла дома выглядывает какой-то человек. Видна только половина лица; на голове шерстяная вязаная шапочка. Он внимательно смотрит на покрытую снегом площадку напротив него. Потом ре