, если бы дня через три я не оставила на его столе записки. По-моему, я там написала что-то вроде: "Меня зовут Кристина Фрэнсис" и указала, какое жалованье хотела бы получать. Записка вернулась ко мне без комментариев - она была просто завизирована, и все. - Отличный рассказ на сон грядущий. - Питер встал с софы и распрямился. - Эти ваши часы опять таращатся на меня. Наверное, пора уходить. - Но ведь это нечестно, - запротестовала Кристина. - Мы все время говорили только обо мне. - Настоящий мужчина, подумала она, волевой, энергичный. И в то же время - удивительно мягкий, добрый. Она заметила это еще вечером, когда Питер вдруг подхватил на руки Альберта Уэллса и перенес в другую комнату. Интересно, а что бы она почувствовала, если бы он нес ее на руках. - Я слушал вас с удовольствием. Прекрасная разрядка после такого суматошного дня. Так или иначе, это не последняя наша встреча. - Он помолчал, глядя ей в глаза. - Да? Она кивнула вместо ответа. Тогда он наклонился и нежно поцеловал ее. В такси, вызванном по телефону из квартиры Кристины, Питер Макдермотт отдыхал в приятной истоме, перебирая в памяти события минувшего дня, теперь уже перешедшего в следующий. Днем были обычные проблемы; кульминация наступила к вечеру, когда к ним добавилась история с герцогом и герцогиней Кройдонскими, инцидент с Альбертом Уэллсом, чуть не закончившийся смертью, и попытка изнасилования Марши Прейскотт. Кое-что оставалось еще невыясненным: поведение Огилви и Херби Чэндлера, а теперь еще приезд Кэртиса О'Кифа, который мог повлечь за собой уход Питера из отеля. И наконец, Кристина, которая все время была рядом, но до сегодняшнего вечера он ее просто не замечал. И тут же он погрозил себе пальцем: женщины уже дважды были причиной катастроф в его жизни. Если что и намечается между ним и Кристиной, не надо торопить события, он должен быть осмотрителен. На Елисейских полях, направляясь к центру города, такси прибавило скорости. Когда Питер проезжал мимо того места, где его и Кристину задержали на дороге и направили в объезд, он заметил, что заграждение убрано, а полицейские уехали. Но при воспоминании об этом он снова почувствовал смутную тревогу, и потом до самого дома, находившегося всего в двух кварталах от "Сент-Грегори", это чувство не покидало его. ВТОРНИК Как и во всех отелях, жизнь в "Сент-Грегори" начиналась рано: он просыпался точно солдат-ветеран на поле боя после короткого, неглубокого сна. Задолго до того, как постояльцы, привыкшие вставать спозаранок, еще не вполне очнувшись, наталкиваясь на мебель, проделывали путь от кровати до ванной, отель тихо и незаметно вступал в новый день. Около пяти утра ночные смены уборщиков, восемь часов подряд чистивших залы, нижние вестницы, кухню и главный вестибюль, начали устало разбирать свое снаряжение и складывать его на покой до следующей ночи. Они оставили после себя сверкающие полы, до блеска начищенные деревянные панели и металлическую фурнитуру, а также приятный запах воска. Одна из уборщиц, пожилая женщина по имени Мег Йетмейн, проработавшая в отеле почти тридцать лет, еле-еле передвигала ноги - любой сторонний наблюдатель, увидев ее, сказал бы, что она падает от усталости. На самом же деле причиной тому был трехфунтовый кусок свежей вырезки, который она крепко привязала к ноге выше колена, с внутренней стороны. Полчаса тому назад, улучив удобный момент, Мег стянула этот кусок мяса из холодильника на кухне. Она недаром проработала здесь много лет и знала, где хранится вырезка и как спрятать свою добычу в тряпье, которым она протирала мебель, чтобы потом незаметно донести ее до женской уборной. Очутившись там в безопасности и запоров дверь на замок, она вытащила клейкий пластырь и закрепила мясо на ноге. Правда, ей теперь целый час будет холодно, мокро и неудобно, но зато она утешалась мыслью, что сможет спокойно выйти через служебный вход мимо охраны, тщательно проверявшей свертки, выносимые из отеля служащими, и даже их оттопыренные карманы. Изобретенный ею способ гарантировал от неприятностей, как она уже не раз имела случай убедиться. Двумя этажами выше того места, где находилась Мег, в комнате без номера, рядом с залом для заседаний, за надежно запертой дверью, телефонистка коммутатора отложила вязанье и сделала первый за это утро вызов, чтобы разбудить клиента. Телефонистку звали миссис Юнис Балл; она была вдовой и бабушкой, а сегодня работала старшей из трех, заступивших на дежурство в так называемую "могильную смену". Теперь вплоть до семи утра это трио будет время от времени будить и других обитателей отеля, которые просили об этом накануне вечером, - их номера записаны на специальных карточках, разбитых по четвертям часа и стоявших сейчас в ящике перед телефонистками. Ну, а после семи темп работы уже будет другой. Натренированным движением пальцев миссис Балл перебрала карточки. "Пик", как всегда, приходился на семь сорок пять - на это время записано около ста восьмидесяти вызовов. Даже если работать очень быстро, три телефонистки едва ли сумеют справиться с таким количеством вызовов меньше чем за двадцать минут, а это значит, что начать им придется раньше, в семь тридцать пять - при условии, конечно, что к этому времени они закончат с заявками на семь тридцать, - и продолжать до семи пятидесяти пяти, а там уже начнутся вызовы на восемь часов. Миссис Балл вздохнула. Что поделаешь, вот и сегодня не избежать неминуемых жалоб администрации на неразумных, засыпающих у коммутатора телефонисток, которые кого-то разбудили слишком рано, а кого-то слишком поздно. Впрочем, одно хорошо. В ранние утренние часы лишь немногие клиенты склонны вести долгие разговоры или изъясняться телефонистке в любви, как это случается вечером, - собственно, потому-то дверь здесь никак не обозначена и всегда заперта. Кроме того, к восьми утра приходит новая смена, - а в дневные часы "пик" здесь работает пятнадцать телефонисток, - и к девяти все телефонистки ночной смены, в том числе и миссис Балл, уже будут дома и лягут спать. Настало время будить еще одного. Снова отложив вязанье, миссис Балл нажала на ключ, и где-то далеко от нее резко прозвенел телефонный звонок. Двумя этажами ниже уровня улицы, в помещении машинного отделения Уоллес Сантопадре, инженер третьего класса, постоянно работающий в отеле, закрыл дешевое издание "Греческой цивилизации" Тойнби и наконец доел свой бутерброд с арахисовым маслом. Последний час выдался спокойным, и Уоллес читал, не поднимая головы. Но пора уже было делать последний обход его владений. Гул машин приветствовал Уоллеса, едва он открыл дверь бойлерной. Он проверил систему водоснабжения и убедился в том, что температура воды повысилась, - значит, термостат с автоматическим включением работает нормально. Скоро настанет самое критическое время, когда потребление горячей воды резко возрастет, - ведь в отеле живет свыше восьмисот человек, и все они могут пожелать одновременно принять утреннюю ванну или душ. Мощные воздушные кондиционеры - две с половиной тысячи тонн специального оборудования - работали сейчас с меньшей нагрузкой, поскольку за ночь несколько понизилась температура на улице. Сравнительно прохладная погода позволила вообще отключить один из компрессоров, а в других поочередно снижали давление, чтобы произвести текущий ремонт, который пришлось отложить на несколько недель из-за жары. Главный инженер, подумал Уоллес Сантопадре, будет доволен, когда узнает об этом. Зато старику явно придется не по вкусу, когда он узнает о том, что в городе, часов около двух ночи, на одиннадцать минут прекратилась подача электроэнергии, по всей вероятности, из-за грозы, бушевавшей чуть севернее. Вообще-то говоря, для "Сент-Грегори" это не составило проблемымногие постояльцы крепко спали в это время и не почувствовали никаких неудобств. Сантопадре включил аварийную установку, питавшуюся от генераторов отеля, которые работали вполне исправно. Тем не менее потребовалось три минуты, чтобы запустить генераторы на полную мощность, таким образом, все электрические часы в "Сент-Грегори" теперь отстали на три минуты. И теперь механику большую часть дня придется заниматься утомительным делом - вручную подводить все часы. Недалеко от бойлерной в душном, затхлом отсеке Букер Т.Грэхем заканчивал свои многочасовой ночной труд по уничтожению мусора и отбросов. Вокруг него на закопченных стенах ярко горели отсветы пламени. Лишь немногие, даже среди служащих отеля, когда-либо заглядывали во владения Букера, а те, кто побывал там, утверждали, что это очень похоже на представления евангелистов об аде. Однако Букер, сам напоминавший добродушного сатану с горящими глазами и ослепительно сверкающими зубами на потном черном лице, любил свою нехитрую работу, в том числе и эту испепеляющую жару. Одним из немногих служащих отеля, которых знал Букер Т.Грэхем, был Питер Макдермотт. Вскоре после прихода в "Сент-Грегори" Питер решил познакомиться с расположением и работой всех служб, вплоть до самых незначительных. В одно из своих очередных путешествий по отелю он и обнаружил мусоросжигательную печь. С тех пор, взяв себе за правило проверять все участки, Питер время от времени заходил и сюда, чтобы лично видеть, как идет дело. Должно быть, поэтому, - а возможно, благодаря инстинктивно возникшей обоюдной симпатии, - Букер Т.Грэхем смотрел на молодого мистера Макдермотта почти как на божество. Питер всегда проверял грязную, в жирных пятнах ученическую тетрадь, куда Букер с гордостью записывал результаты своей работы. Выражались они в предметах, которые он находил и возвращал владельцам. Главную долю в этих находках составляло принадлежавшее отелю столовое серебро. Букер Т., человек простой, без премудростей, никогда не задавался вопросом, как столовое серебро попадает в помойку. Однажды Питер Макдермотт сам заговорил с ним и сказал, что администрация каждого большого отеля раздумывает над этим и не может разгадать загадку. Скорей всего, тут повинны вечно спешащие официанты, мойщики посуды и им подобные, которые либо случайно, либо по халатности сбрасывают ножи и вилки вместе с остатками пищи в мусорный бачок. Вплоть до последних лет мусор в "Сент-Грегори" прессовали, замораживали, а затем отправляли на городскую свалку. Но со временем убытки от потерянного серебра стали настолько ощутимы, что в отеле соорудили специальную печь для сжигания мусора и наняли Букера Т.Грахема следить за ней. Работа его была несложной. Мусор и отбросы со всего отеля ссыпали в железные бачки, которые затем ставили на тележку. Букер втягивал тележку в свой закуток и, вывалив содержимое на большой лоток, разгребал эту массу, словно садовник, готовящий почву для посадки. Обнаружив "трофей" - бутылку, которую можно сдать в магазин, целый стакан, блюдце или тарелку, ножи или вилки, а иногда и более ценные вещи, принадлежащие постояльцам, - Букер доставал находку и откладывал в сторону. Все же остальное он сбрасывал в огонь, а затем принимался за новую порцию. Сегодня он как раз просматривал результаты своей работы за месяц - все та же средняя цифра находок: около двух тысяч серебряных изделий, каждое из которых обходилось отелю в доллар; четыре тысячи бутылок по два цента каждая; восемьсот стаканов по двадцать пять центов за штуку и множество самых разнообразных предметов, в том числе - трудно поверить! - серебряная суповая миска. В итоге за год отелю было сбережено около сорока тысяч долларов. Букер Т.Грэхем, получавший после всех вычетов тридцать восемь долларов в неделю, надел свою засаленную куртку и отправился домой. К этому времени у грязной кирпичной пристройки, где в одном из проулков, ответвлявшихся от Коммон-стрит, находился служебный вход, становилось все более оживленно. По одному, по двое служащие ночной смены покидали отель, а со всех концов города уже спешили на работу те, кто заступал в утреннюю смену. В кухонных помещениях зажигались огни - поварята подготавливали рабочие места для поваров, пока те в соседней комнате переодевались во все белое. Через несколько минут повара начнут готовить тысячу шестьсот завтраков для обитателей отеля, а затем - задолго до того, как будет подана последняя яичница с ветчиной, - возьмутся за изготовление двух тысяч обедов. Среди огромного множества кипящих котлов, гигантских кастрюль и других вместилищ для приготовления несметного количества еды пакетик с овсянкой производил впечатление чего-то домашнего. Содержимое его предназначалось для малочисленных, но стойких приверженцев горячей каши на завтрак - они едят ее каждый день, независимо от температуры на улице, будь она около нуля или сто по Фаренгейту в тени. В одном из отделений кухни, отведенном для жарения мяса и рыбы, шестнадцатилетний поваренок Джереми Боэм проверял работу огромной электрической печи с различными приспособлениями для жарки, которую он включил десять минут тому назад. Он поставил регулятор на двести градусов, как предписано инструкцией. Потом температура легко может быть доведена до требуемых трехсот шестидесяти. День сегодня предстоял тяжелый, потому что в меню главного ресторана в качестве фирменного блюда значились жареные цыплята по-южному. Джереми заметил, что масло на сковородах уже разогрелось до нужной температуры, но почему-то чадило, как ему показалось, больше обычного, хотя вытяжной шкаф и вентилятор были включены. Он уже подумал, не сообщить ли кому-нибудь об этом, но тут же вспомнил, что только вчера помощник шеф-повара резко отчитал его, когда он что-то сказал по поводу приготовления одного соуса: нечего-де соваться не в свое дело. Джереми пожал плечами. Ну что ж, если масло чадит - это тоже не его дело. Пусть расстраивается кто-нибудь другой. И кое-кто действительно был расстроен, но только не на кухне, а в прачечной отеля. Эта прачечная, находившаяся в старом, тесном, окутанном паром двухэтажном доме, соединялась с основным зданием "Сент-Грегори" широким подземным тоннелем. Управляющая прачечной миссис Айле Шулдер, вспыльчивая, острая на язык женщина, всего несколько минут назад прошла по тоннелю - она всегда являлась на службу раньше большинства своих подчиненных. И расстроилась при виде кучи грязных скатертей. За рабочий день прачечная обрабатывала около двадцати пяти тысяч разного столового и постельного белья, начиная от полотенец, простыней, белых официантских и поварских курток и кончая засаленной одеждой рабочих машинного отделения. Все это не доставляло работникам прачечной особых хлопот, но в последнее время возникло одно удручающее обстоятельство, которое с каждым днем все больше раздражало их. Дело в том, что бизнесмены стали делать свои подсчеты на скатертях, да еще шариковыми ручками. - Разве эти мерзавцы дома такое делают? - воскликнула миссис Шулдер, обращаясь к рабочему ночной смены, отбиравшему из кучи грязных вещей злополучные скатерти. - Попробуй они только, ей-богу, жены так бы их пропесочили, что они своих бы не узнали! А эти остолопы-метрдотели! Сколько раз я просила их следить и пресекать безобразие, да разве им до того? - И, понизив голос, она презрительно передразнила: - "Да, сэр, слушаюсь, сэр, дайте я поцелую вас в обе щечки, сэр. Не стесняйтесь, пишите на скатерти, сэр, вот вам еще шариковая ручка, сэр. Ну, немножко подкинете чаевых, сэр, и плевал я на эту проклятую прачечную!" Миссис Шулдер неожиданно умолкла, осознав, что перед ней, разинув рот, стоит всего лишь рабочий ночной смены. - Ступай домой, - раздраженно сказала она. - Утро еще только началось, а у меня от всех вас уже голова раскалывается. Хорошо хоть, рассуждала она после его ухода, что они выудили зти скатерти, а не бросили все в воду. Стоит чернилам от шариковой ручки намокнуть - и скатерть можно списывать, так как потом эти чернила уже никаким способом не вывести. А теперь Нелли, которая лучше всех в прачечной выводит пятна, придется целый день работать с четыреххлористым углеродом. При удаче можно будет спасти большую часть из этой кипы, но все же, мрачно подумала миссис Шулдер, она не лишит себя удовольствия перекинуться парочкой слов с этими разгильдяями, раз уж ее к тому вынуждают. Работа шла всюду - в парадных вестибюлях и скрытых от постороннего глаза службах: в помещениях для обслуги, конторах, столярной мастерской, пекарне, типографии, у кастелянши, у водопроводчиков и слесарей, у художников, на складе и в гараже, в отделе рекламы и в камерах хранения, в радио- и телевизионных мастерских... Всюду новый день вступал в свои права. В своих личных шестикомнатных апартаментах на пятнадцатом этаже Уоррен Трент встал с кресла, в котором Алоисиус Ройс брил его. В левом бедре вдруг резко закололо, словно по нему провели острым ланцетами - давал себя знать ишиас, напоминая о том, что и сегодня опять придется обуздывать свой неспокойный нрав. Личная парикмахерская была устроена в отсеке просторной ванной комнаты, где имелась парилка, утопленная в полу на японский образец ванна, и встроенный в стену аквариум, в котором за безосколочным стеклом плавали тропические рыбки с грустными глазами. Еле передвигая ноги, Уоррен Трент направился в ванную, - по дороге он остановился на минуту у огромного, во всю стену, зеркала, чтобы посмотреть, хорошо ли он выбрит. Придраться было не к чему. Из зеркала на него смотрело словно вырубленное из камня лицо с глубоко залегшими морщинами, крупным ртом с опущенными книзу уголками губ, которые порой растягивались в улыбке, с крючковатым носом и глубоко посаженными, недоверчивыми глазами. Волосы его, в молодости черные как смоль, теперь заметно поседели, хотя по-прежнему были густые и вились. Крахмальный воротничок и тщательно повязанный галстук дополняли портрет именитого южанина. В другое время созерцание собственного холеного лица доставило бы ему удовольствие. Но не сегодня - последние две-три недели он находился в крайне подавленном состоянии. Сегодня - вторник решающей недели, напомнил он себе. И снова, как делал уже не одно утро подряд, стал считать на пальцах. Оставалось всего четыре дня, включая сегодняшний, - четыре дня, чтобы удержать в руках дело всей его жизни, которое иначе превратится в ничто. Уоррен Трент нахмурился, угнетенный мрачными мыслями, и, прихрамывая, прошел в столовую, где Алоисиус Ройс уже накрыл стол к завтраку. Возле дубового стола с крахмальными салфетками и до блеска начищенным серебром стоял небольшой столик на колесиках со специальным подогревом - он был срочно доставлен сюда несколько минут назад из кухни отеля. Уоррен Трент неуклюже уселся в отодвинутое Рейсом кресло и жестом указал на другой конец стола. Молодой негр тут же поставил второй прибор и сел. На тележке всегда стоял второй завтрак - на случай, если у старика вдруг появится причуда и он изменит своему обыкновению завтракать в одиночестве. Ройс молча разложил по тарелкам омлет с канадским беконом и овсяную мамалыгу, зная, что хозяин сам заговорит, если захочет. Пока еще не было сказано ни слова о синяках на лице Ройса и о двух наклейках из пластыря, которые он наложил, чтобы скрыть наиболее серьезные следы после драки минувшей ночью Наконец Уоррен Трент отодвинул тарелку и сказал: - Ешь как следует. Возможно, нам обоим уже недолго осталось этим пользоваться. - В кредитном обществе, значит, не передумали насчет возобновления займа? - спросил Ройс. - Не передумлли и не передумают. Во всяком случае, сейчас. Старик вдруг стукнул кулаком по крышке стола. - О господи! Ведь были же времена, когда я сам задавал тон, а не плясал под их дудку. Были врэмена, когда все они - и банки, и кредитные общества, и все прочие - не знали, как всучить мне деньги, уговаривали, только бы я их взял. - Времена меняются для всех нас. - Алоисиус Ройс налил кофе. - Что-то становится лучше, а что-то хуже. - Тебе легко так рассуждать, - раздраженно заметил Уоррен Трент. - Ты молод. Ты еще не дожил до такой минуты, когда у тебя на глазах все, над чем ты трудился, рассыпается в прах. А ведь дело дошло именно до этого, в унынии подумал Трент. Через четыре дня - в пятницу, до закрытия банков - истекает срок двадцатилетней закладной на отель, а синдикат, в руках которого находится закладная, отказался ее продлить. Вначале решение это удивило, но не обеспокоило. Найдется немало других заимодавцев, подумал он, которые охотно субсидируют его - естественно, на более выгодных для себя условиях, то есть под более высокий процент, но главное сейчас - получить необходимые два миллиона долларов. И лишь когда все, к кому он обратился, решительно отказали - и банки, и кредитные общества, и страховые компании, и частные лица, - его самоуверенность улетучилась. Один хорошо знакомый банкир откровенно сказал: "Такие отели, как ваш, Уоррен, не пользуются сейчас доверием. Многие считают, что времена крупных независимых предпринимателей прошли. Сейчас только объединение отелей может служить гарантией значительных прибылей. Посмотрите сами на свой баланс. Вы же неуклонно терпите убытки. Неужели вы думаете, что в подобной ситуации кредитные общества станут вас выручать?" Все его возражения насчет того, что потери являются временными и что все изменится, как только дела пойдут лучше, ровным счетом ни к чему не привели. Ему просто больше не верили. Вот в этот-то момент ему и позвонил Кэртис О'Киф и сказал, что готов приехать на этой неделе в Новый Орлеан для встречи с ним. "Я хочу лишь дружески побеседовать с вами, Уоррен, - сказал магнат, стоявший во главе крупного объединения отелей; несмотря на дальность расстояния, его по-техасски плавная, медлительная речь была хорошо слышна по телефону. - В конце концов, мы ведь с вами оба уже давно занимаемся гостиничным делом. Так что не мешает нам время от времени встречаться". Но Уоррена Трента этот светский тон не мог обмануть: концерн О'Кифа уже не раз обращался к нему с предложением продать отель. Стервятники уже залетали, подумал Трент. И вот Кэртис О'Киф приезжает сегодня, и нет ни малейшего сомнения в том, что он полностью информирован о финансовых затруднениях, которые переживает "Сент-Грегори". Вздохнув, Уоррен Трент переключился на более неотложные дела. - Тут твое имя упомянуто в отчете о происшествиях за сегодняшнюю ночь, - сказал он Алоисиусу Рейсу. - Я знаю, - ответил Ройс, - я читал его. - Он уже просмотрел отчет, поступивший, как обычно, рано утром, и заметил: "Жалоба на чрезмерный шум в номере 1126"; рукой Питера Макдермотта было приписано: "Улажено А.Ройсом и П.Макд. Результаты будут сообщены дополнительно". - Если так дальше пойдет, - буркнул Уоррен Трент, - то скоро ты, видимо, начнешь читать мою личную почту. - Пока еще не читал, - усмехнулся Ройс. - А вы хотите, чтобы я занялся ею? Обмен подобными колкостями, - хотя они никогда бы этого не признали, - представлял собой своеобразную игру, которая их забавляла. Ройс прекрасно понимал, что, не прочитай он этот отчет, старик обвинил бы его в отсутствии интереса к делам отеля. Теперь уже Уоррен Трент не без сарказма спросил: - Поскольку все, видимо, знают, что тут произошло, может быть, и мне разрешат поинтересоваться некоторыми подробностями? - Отчего же. - Ройс подлил хозяину еще кофе. - Мисс Маршу Прейскотт - дочь того самого мистера Прейскотта - чуть не изнасиловали. Хотите, чтобы я рассказал вам, как это произошло? На какое-то мгновение, увидев, как напряглось лицо Трента, Ройс подумал, уж не зашел ли он слишком далеко. Существовавшие между ними весьма неопределенные, нигде не зафиксированные отношения вели свое начало от отца Алоисиуса Ройса. Ройс-старший, вначале служивший у Уоррена Трента слугой, а затем ставший его компаньоном и доверенным лицом, всегда высказывался обо всем смело и открыто, не заботясь о последствиях, - в первые годы это доводило Трента до белого каления, а впоследствии, когда перепалки уже вошли у них в обыкновение, именно это обстоятельство и сблизило их. Лет десять тому назад, когда Алоисиус был еще совсем мальчишкой, его отец умер, но Ройс до сих пор помнил скорбное, заплаканное лицо Уоррена Трента на похоронах старого негра. Они вместе покинули тогда кладбище Маунт Оливет вслед за негритянским джазом, весело наигрывавшим "О, разве он не бродил с нами?". Уоррен Трент, держа подростка за руку, сказал ему тогда хрипло: "Пока поживешь со мной в отеле. А там мы что-нибудь придумаем". Мальчик охотно согласился, так как после смерти отца остался круглым сиротой: мать его умерла в родах. Впоследствии "что-нибудь" обернулось для него колледжем, а затем и факультетом права, до окончания которого Алоисиусу Ройсу оставалось сейчас лишь несколько недель. Превращаясь в юношу, Ройс постепенно брал на себя и кое-какие обязанности, так что забота о комнатах Уоррена Трента, а также обслуживание хозяина, кроме уборки и стирки, всецело лежали теперь на нем. Уоррен Трент принимал его услуги молча или же бурчал - в зависимости от настроения. Случалось, между ними разгорались жаркие споры - обычно в тех случаях, когда Алоисиус, зная, что от него этого ждут, попадался на удочку, заброшенную хозяином. И все же, несмотря на их добрые отношения и сознание, что ему дозволено многое, чего Уоррен Трент не потерпел бы от других, Алоисиус Ройс понимал, что где-то проходит тончайшая граница, которую лучше не преступать. Поэтому он и поспешил пояснить: - Молодая леди позвала на помощь. Я случайно оказался поблизости и услышал крик. - Без лишней драматизации он описал, что произошло, а также, как появился Макдермотт, которого он не стал ни хвалить, ни порицать. Выслушав его, Уоорен Трент сказал: - Макдермотт правильно поступил. Почему ты не любишь его? Уже не в первый раз Алоисиуса Ройса поражала проницательность старика. - Наверное, в нас есть что-то несовместимое, - ответил он. - А может быть, мне просто не по душе эти белые атлеты, которые из кожи вон лезут, чтобы показать, как хорошо они относятся к черным и какие они добренькие. Уоррен Трент, приподняв брови, посмотрел на Ройса. - Да, сложный ты человек, Ройс. А тебе никогда не приходило в голову, что ты, может быть, несправедлив к Макдермотту? - Я ведь уже сказал вам: наверное, в нас есть что-то несовместимое. - У твоего отца было чутье на людей. Но он был куда терпимее тебя. - Собачка тоже любит, когда ее гладят по голове. А все оттого, что у нее нет комплексов, порожденных жизненным опытом и образованием. - Даже если б они у нее были, думаю, она нашла бы для объяснения другие слова. Трент внимательно посмотрел на молодого человека, и Ройс промолчал. Напоминания об отце всегда выводили его из равновесия. Ройс-старший, появившийся на свет, когда родители его жили еще в рабстве, был, по мнению Алоисиуса, типичным "ниггером дядюшки Тома", как теперь презрительно называли таких негры. Он с готовностью, не вопрошая и не жалуясь, принимал все жизненные невзгоды. То, что происходило за пределами его ограниченного мирка, редко волновало Ройса-старшего. Тем не менее он обладал независимостью натуры, что подтверждали его отношения с Уорреном Трентом, и глубиной проникновения в душу человека, так, что сермяжную мудрость его нельзя было не брать в расчет. Алоисиус любил отца глубоко и преданно, и в такие моменты, как этот, его любовь превращалась в острую тоску. - Возможно, я употребил не вполне подходящие слова, - сказал он сейчас, - но смысл сказанного от этого не меняется. Уоррен Трент молча кивнул и вынул старинные часы. - Скажи-ка Макдермотту, что я хочу его видеть. Пусть зайдет ко мне сюда. Что-то я сегодня чувствую себя усталым. - Значит, Марк Прейскотт в Риме, да? - задумчиво проговорил Уоррен Трент. - Видимо, мне следует позвонить ему. - Его дочь настоятельно просила не делать этого, - возразил Питер Макдермотт. Они сидели в роскошно обставленной гостиной Уоррена Трента - старик полулежал в глубоком мягком кресле, положив ноги на пуф. Питер сидел напротив него. - Ну, это уж я сам решу, - высокомерно отрезал Уоррен Трент. - Если она дошла до того, что ее насилуют в моем отеле, пусть мирится с последствиями. - Мы же предотвратили изнасилование. Хотя мне очень бы хотелось выяснить, что произошло до того, как мы там появились. - Вы видели девушку сегодня? - Мисс Прейскотт еще спала, когда я справлялся о ней. Я оставил ей записку с просьбой повидать меня до того, как она покинет отель. Уоррен Трент со вздохом махнул рукой, отпуская Макдермотта. - Хорошо, сами разбирайтесь с этим делом. По его тону видно было, что вся эта история ему надоела. Значит, телефонного разговора с Римом не будет, с облегчением подумал Питер. - Я хотел бы разобраться еще в одном деле - речь идет о распределении комнат в отеле. - Питер рассказал, что произошло с Альбертом Уэллсом, и заметил, как помрачнел, узнав об этом, Уоррен Трент. - Надо нам было давным-давно закрыть эту комнату, - проворчал он. - Сделаем-ка это сейчас. - Не думаю, что ее нужно вообще закрывать; нужно лишь помнить, что пользоваться ею следует в крайнем случае и ставить клиента в известность о том, куда его поселяют. Уоррен Трент кивнул: - Проследите за этим. - Мне бы хотелось, чтоб на этот счет существовала совершенно четкая инструкция, - помедлив, сказал Питер. - У нас бывали и другие неприятные инциденты, поэтому, я думаю, необходимо указать, что постояльцев нельзя перемещать из одного номера в другой, как фигуры на шахматной доске. - Займитесь пока этим последним случаем. Что же касается инструкций вообще, то я отдам их, если сочту нужным. Коротко и ясно, подумал Питер. Вот этим и объясняются многие неполадки в управлении отелем. Отдельные ошибки так или иначе исправляют, но ничего - или почти ничего - не делается для устранения первопричин. Вслух же Питер произнес: - Мне думается, вы должны знать об инциденте с герцогом и герцогиней Кройдонскими. Герцогиня требовала вас лично. - И он рассказал историю с пролитым соусом, а также то, как это изложил официант Сол Натчез. - Знаю я эту чертову бабу, - раздраженно буркнул Уоррен Трент. - Она ни за что не успокоится, пока мы не выгоним официанта. - Не думаю, что следует его выгонять. - Тогда отправьте его на несколько дней порыбачить, жалованье мы ему сохраним, - только чтобы не показывался в отеле. Да предупредите от моего имени, чтобы в следующий раз, когда он решит чтонибудь пролить, пусть удостоверится, что у него в руках кипяток, и льет прямо на голову герцогине. А что, эти проклятые псы все еще при ней? - Да - улыбнулся Питер. Закон штата Луизиана строжайше запрещал держать животных в гостиницах. Для Кройдонов Уоррен Трент решил сделать исключение в надежде, что присутствие бедлингтон-терьеров останется незамеченным официальными лицами, если собак будут выводить на прогулку через черный ход. Однако герцогиня с вызывающим видом каждый день проводила своих любимцев через главный вестибюль. Уже дважды разгневанные хозяева других собак спрашивали, почему не разрешено держать своих любимцев в отеле, а другим - можно. - Вчера вечером у меня опять была неприятность с Огилви. - И Питер рассказал, как он всюду искал начальника охоаны и какая затем произошла между ними стычка. Уоррен Трент отреагировал мгновенно: - Я уже говорил, чтобы вы не вмешивались в дела Огилви. Он отчитывается только передо мной. - Но ведь это создает трудности. Возникают непредвиденные обстоятельства, когда... - Вы слышали, что я сказал. И хватит об Огилви! Лицо Уоррена Трента налилось краской, но Питер подозревал, что не столько от гнева, сколько от замешательства. Это требование не трогать Огилви было по меньшей мере глупым, и Уоррен Трент это прекрасно понимал. Интересно, недоумевал Питер, в чем же секрет власти, которую бывший полицейский имеет над его хозяином? Желая переменить тему разговора, Уоррен Трент вдруг объявил: - Сегодня к нам приезжает Кэртис О'Киф. Ему нужно два смежных "люкса" - я уже отдал соответствующие распоряжения. Проверьте лично, все ли в порядке. И как только он появится, немедленно сообщите мне. - Мистер О'Киф долго у нас пробудет? - Не знаю. Это зависит от многих обстоятельств. На какой-то момент Питер почувствовал прилив жалости к старику. Хотя Уоррена Трента можно было во многом упрекнуть за то, как он вел дела в "Сент-Грегори", для него это был не просто отель, это было дело всей его жизни. На его глазах заурядная гостиница превратилась в знаменитый отель, из скромного здания она переселилась в высоченную башню, занимавшую почти целый квартал. На протяжении многих лет росла и репутация отеля, и теперь он был известен по всей стране наряду с такими, как "Билтмор", "Палмер-Хауз" в Чикаго и "Сент-Фрэнсис" в Сан-Франциско. Естественно, Тренту трудно было смириться с тем, что "Сент-Грегори", некогда окруженный таким ореолом, имевший такой престиж, стал отставать от требований времени. Отставание это не так уж катастрофично и еще может быть приостановлено, думал Питер. Прилив новых капиталов и твердость в управлении могут совершить чудеса и даже вернуть отелю былое положение. Но судя по тому, как обстояли дела на сегодня, и капитал и руководство должны прийти извне - и, вернее всего, от Кэртиса О'Кифа. Питер снова подумал, что и его дни здесь, возможно, уже сочтены. - Как обстоят дела с обслуживанием конгрессов? - спросил владелец отеля. - Около половины инженеров-химиков уже покинули отель, остальные уезжают сегодня. Для приезжающих на совещание "Голден-Краун Кола" все подготовлено. Они забронировали триста двадцать номеров, то есть больше, чем мы предполагали, и потому мы соответственно увеличили число обедов и мест на банкет. - Старик одобрительно кивнул, и Питер продолжал: - Завтра открывается конгресс американских стоматологов, однако кое-кто уже приехал вчера, а остальные приезжают сегодня. Они займут почти двести восемьдесят номеров. Уоррен Трент удовлетворенно крякнул. Ну, вот, подумал он, оказывается, не так уж все и плохо. Обслуживание конгрессов было для отеля основной статьей дохода, а если конгрессов оказывалось два, это уже было существенным подспорьем, - к сожалению, правда, недостаточным, чтобы покрыть недавно понесенные убытки. И все же то, что конгресс стоматологов будет проходить у них, - это большая удача. Молодец этот Макдермотт, быстро отреагировал; как только узнал, что у зубных врачей сорвалась договоренность о проведении конгресса, тотчас сел в самолет и полетел в Нью-Йорк, а там сумел уговорить их избрать местом встречи Новый Орлеан и "Сент-Грегори". - Вчера отель был забит до отказа, - заметил Уоррен Трент. И добавил: - В нашем деле всегда так: либо все, либо ничего. А справимся мы с сегодняшним заездом? - Утром я прежде всего проверил сводки. Народу уезжает вроде бы достаточно, но положение может создаться критическое. Уж очень много у нас забронировано номеров. Как и во всех других отелях, в "Сент-Грегори" принимали заказы на бронирование независимо от количества свободных комнат. При этом, как и всюду, здесь считались с тем, что какая-то часть клиентов, заказавших номера, не сможет приехать, и, следовательно, задача состояла в том, чтобы правильно угадать процент отсева. В большинстве случаев опыт и удача выручали, все шло гладко, и все номера оказывались заняты. Предел мечтаний! Но иногда случались просчеты, и тогда происходили серьезные недоразумения. Как объяснить разгневанному клиенту, что его некуда поселить, если у него на руках - подтверждение, что ему забронирован здесь номер! Это самое неприятное для любого администратора. Ему это неприятно и по-человечески и потому, что он знает: обиженный клиент уже никогда не вернется в этот отель без крайней нужды. Питер помнил, как однажды участники съезда пекарей, происходившего в Нью-Йорке, решили задержаться на сутки, чтобы совершить поездку при луне вокруг Манхэттена. Двести пятьдесят булочников вместе с женами остались в отеле, даже не удосужившись известить об этом администрацию, а та рассчитывала, что комнаты освободятся вовремя для приезжавших в тот день делегатов съезда инженеров. Питер содрогнулся, вспомнив о зрелище, какое являл собою вестибюль отеля, где толпились двести разгневанных инженеров с женами, размахивая бумажками, подтверждавшими, что они еще два года назад забронировали здесь номера. В конце концов, поскольку все другие гостиницы были тоже переполнены, приехавших пришлось разместить в пригородных мотелях до следующего дня, когда булочники, как ни в чем не бывало, мирно разъехались по домам. Отелю же пришлось оплатить инженерам огромные счета за такси, да еще выдать немалую сумму в возмещение морального ущерба - лишь бы избежать процесса в суде. Это съело всю прибыль от обоих съездов. Уоррен Трент зажег сигару, а Макдермотту предложил сигарету из стоявшей рядом коробки. Закурив, Питер сказал: - Я разговаривал с отелем "Рузвельт". Если сегодня вечером нам придется туго, они нас выручат - дадут номеров тридцать. - Это, конечно, облегчает дело, подумал он, затычка все-таки есть, но воспользоваться ею следует лишь в крайнем случае. Даже ожесточенные конкуренты помогают друг другу в подобные кризисные минуты: никогда ведь не знаешь, в какой день или час роли могут перемениться. - Прекрасно, - раздался голос Уоррена Трента из-за окружавшей его завесы сигарного дыма. - А теперь скажите мне, каковы прогнозы на осень? - Весьма обескураживающие. Я уже подавал вам докладную о том, что нам не удалось залучить к себе два больших профсоюзных съезда. - А почему? - По той же причине, о которой я докладывал вам раньше. Мы продолжаем дискриминацию негров. Мы не считаемся с законом о гражданских правах, и профсоюзы возмущены этим. - Питер невольно посмотрел в сторону Алоисиуса Ройса, вошедшего незадолго до того в гостиную и теперь раскладывавшего пачку журналов. - Уж вы не волнуйтесь насчет моих чувств, мистер Макдермотт, - сказал тот, не поднимая глаз, с подчеркнуто южным акцентом, к которому он прибег и накануне ночью. - Мы, цветные, давненько привыкли к этому. Уоррен Трент поморщился. - Прекрати эту комедию, - сурово сказал он. - Слушаюсь, сэр. - Ройс перестал перебирать журналы и, выпрямившись, посмотрел на обоих. - Только вот что я хотел бы еще сказать, - добавил он уже обычным тоном. - Профсоюзы действуют так, как того требует их общественная совесть. И они в этом не одиноки. Скоро не только делегаты съездов, но и обычные люди будут избегать наш отель и ему подобные - пора все же понять, что времена изменились. - Ответьте ему, - сказал Уоррен Трент Питеру, взмахом руки указывая на Ройса. - Мы тут не церемонимся. - Да, но я полностью согласен со всем, что он сказал, - спокойно произнес Питер. - Это почему же, мистер Мандермотт? - язвительно спросил Ройс. - Вы полагаете, там будет лучше для дела? Или это облегчит вашу работу? - Обе причины достаточно основательны, - сказал Питер. - Можете считать, что они единственные, я не возражаю. Уоррен Трент изо всей силы ударил ладонью по ручке кресла. - К черту причины. Куда важнее то, что оба вы - круглые идиоты. К этому вопросу они то и дело возвращались. Несколько месяцев назад корпоративные отели штата Луизиана подчинились закону об интеграции, однако несколько независимых владельцев, во главе которых стоял Уоррен Трент со своим "Сент-Грегори", всем