е слова -- да-да, это уж вам придется написать! -- обо мне и полковнике Кэткарте. О летчиках не беспокоитесь. Пока вы здесь, от них можно ждать всяких неприятностей, но после вашего отъезда мы их призовем к порядку и приструним. Знаете, как говорится, одна хорошая овца может испортить паршивое стадо, -- сострил подполковник Корн. -- Слушайте, а ведь может получиться очень здорово: не исключено даже, что вы вдохновите своих друзей на выполнение новых боевых заданий. -- Ну а что, если, предположим, я разоблачу вас, когда вернусь в Штаты? -- И это после того-то, как вы получите медаль, повышение и шумную славу? Во-первых, вам никто не поверит. Во-вторых, начальство не позволит. Да и чего ради, скажите на милость? Вы же собирались стать своим малым, помните? Вы будете наслаждаться богатством и почетом. Вы были бы последним дураком, если б отказались от всего этого ради каких-то моральных принципов. А ведь вы не дурак. Ну, по рукам? -- Не знаю. -- Или по рукам, или под суд. -- Но это будет довольно подлый трюк по отношению к ребятам из эскадрильи. -- Трюк гнусный, -- любезно согласился подполковник и замолк, выжидательно глядя на Йоссариана и наслаждаясь всей этой сценой. -- А собственно, какого черта! -- воскликнул Йоссариан. -- Если они не хотят больше летать на задания, пусть бросят и выкручиваются сами, как это сделал я. Правильно? -- Конечно, -- сказал подполковник Корн. -- Почему, собственно, я должен из-за них рисковать своей жизнью? -- Конечно не должен. -- Ну что же, по рукам! -- объявил он радостно, приняв решение. -- Великолепно, -- сказал подполковник Корн с гораздо меньшей сердечностью, чем ожидал Йоссариан. Соскочив на пол, подполковник Корн подергал, оправляя, брюки, и протянул Йоссариану мягкую ладонь: -- Ну, счастливого пути на родину. -- Благодарю, подполковник. Я... -- Зови меня просто Блэки. Теперь мы приятели. -- Конечно, Блэки. Друзья зовут меня Йо-Ио. Вот так-то, Блэки, старина... -- Друзья зовут его Йо-Ио, -- пропел подполковник Корн полковнику Кэткарту. -- Почему бы вам не поздравить Йо-Йо? Он ведь сделал весьма благоразумный шаг. -- Ты и вправду поступил благоразумно, Йо-Йо, -- сказал полковник Кэткарт, тряся руку Йоссариана с неуклюжим усилием. -- Спасибо, полковник, я... -- Зови его просто Чак, -- сказал подполковник Корн. -- Конечно, зови меня просто Чак, -- сказал полковник Кэткарт, смеясь искренне и в то же время несколько застенчиво. -- Теперь мы приятели. -- Конечно, дружище Чак. -- Ну, улыбнемся под занавес, -- сказал подполковник Корн. Он обнял их за плечи, и все трое направились к выходу. -- Давайте как-нибудь вечерком вместе поужинаем, -- предложил полковник Кэткарт, -- Может быть, сегодня в штабной столовой? -- С удовольствием, сэр. -- Чак, -- с упреком поправил подполковник Корн. -- Виноват, Блэки, -- Чак. Я еще не привык. -- Ничего, приятель. -- Конечно, дружище. -- Спасибо, дружище. -- Не стоит, приятель. -- Ну пока, приятель. На прощание Йоссариан ласково помахал рукой своим новым закадычным друзьям и вышел на галерею. Как только он остался один, он чуть не запел. Теперь он волен отправиться домой! Его бунт окончился успешно. Он в безопасности, и ему не нужно никого стыдиться. Веселый и беспечный, он спускался по лестнице. Какой-то солдат в рабочей одежде отдал ему честь. Лицо его показалось Йоссариану до жути знакомым. Когда Йоссариан, отвечая на приветствие, поднес руку к фуражке, его вдруг осенило, что рядовой в зеленой куртке -- это нейтлева девка. Взмахнув кухонным ножом с костяной ручкой, она бросилась на Йоссариана и пырнула его в бок под поднятую для приветствия руку. Йоссариан с воплем опустился на пол и зажмурился от неописуемого ужаса, когда заметил, что девка еще раз замахнулась на него ножом. Он был почти без сознания, когда подполковник Корн и полковник Кэткарт выскочили из кабинета и,спугнув девицу, тем самым спасли его от верной гибели. 41. Сноуден. -- Режь, -- сказал врач. -- Режь ты, -- сказал другой. -- Не надо резать, -- сказал Йоссариан, с трудом ворочая распухшим, непослушным языком. -- Послушай-ка, кто там сует нос не в свои дела?- недовольно проворчал один из врачей. -- Что это еще за голос из провинции? Так будем мы оперировать или нет? -- Не нужна ему операция, -- проворчал другой. -- Ранение несерьезное. Все, что от нас требуется, -- остановить кровотечение, промыть рану и наложить несколько швов. -- Но мне ужасно хочется резать, я никогда не пробовал. Которая из этих железок скальпель? Вот этот, что ли? -- Да нет, вон тот. Ну ладно, давай режь, раз уж ты собрался. Делай надрез. -- Вот так, что ли? -- Да не здесь, болван! -- Не надо меня надрезать. -- Хотя рассудок Йоссариана обволакивало туманом, он все-таки смекнул, что двое неизвестных собираются его потрошить. -- Опять голос из провинции, -- саркастически проворчал первый врач. -- Он так и будет болтать до конца операции? -- Вы не имеете права его оперировать, пока я его не оприходую, -- сказал писарь. -- Вы не имеете права его оприходовать, пока я не проверю его анкетные данные, -- сказал толстый полковник-усач. Он придвинул вплотную к лицу Йоссариана свою просторную розоватую физиономию, от которой веяло нестерпимым жаром, словно от огромной раскаленной сковороды. -- Ну-с, где вы впервые увидели свет, дружище? Толстый полковник-усач напоминал Йоссариану того полковника, который допрашивал капеллана и признал его виновным. Йоссариан смотрел на него, будто сквозь тусклую пленку. Густой сладковатый запах спирта и формалина повис в воздухе. -- В окне, -- ответил Йоссариан. -- Да нет, я не о том. Где вы родились? -- В постели. -- Нет, нет, опять вы меня не поняли. -- Дайте-ка я займусь им, -- потребовал остролицый человек с запавшими ехидными глазами и тоненькими злыми губами. -- Ты долго будешь дурачком прикидываться? -- спросил он Йоссариана. -- Он бредит, -- сказал один из докторов. -- Может быть, вы разрешите отправить его в палату? Ему нужен уход. -- Раз бредит, пусть лежит здесь. Глядишь -- и проболтается в бреду. -- Но из него хлещет кровь. Разве вы не видите? Он, чего доброго, еще умрет. -- Туда ему и дорога. -- Так и надо вонючему мерзавцу, -- сказал упитанный полковник-усач. -- Ладно, Джон, давай-ка шевели языком. Выкладывай все, как есть. -- Меня зовут Йо-Ио. -- Нам хочется, чтобы ты с нами сотрудничал. Йо-Йо. Мы твои друзья, и ты должен нам верить. Мы пришли помочь тебе. Мы тебя не тронем. -- Давай ткнем ему в рану пальцем, -- предложил остролицый. Йоссариан опустил веки, притворившись, будто потерял сознание. -- Ему дурно, -- услышал он голос доктора. - Нельзя ли, пока не поздно, оказать ему помощь? Он действительно может скончаться. -- Ладно, забирайте его. Будем надеяться, что мерзавец и вправду загнется. -- Вы не имеете права приступать к лечению, покуда я его не оприходую, -- сказал писарь. Йоссариан лежал как мертвый, и писарь, пошуршав бумагами, оприходовал его тело. Затем Йоссариана плавно вкатили в душную темную палату, где запах спирта и формалина чувствовался еще сильнее, а из мощной лампы над головой отвесно падал слепящий столб света. Густой навязчивый запах опьянял. Звякнуло стекло, и повеяло эфиром. Тайно злорадствуя, Йоссариан прислушивался к хриплому дыханию врачей. Его веселило, что они думают, будто он без сознания и ничего не слышит. Все, что они делали, казалось ему сплошной глупостью, пока наконец один из них не сказал: -- Послушай, а стоит ли спасать ему жизнь? Те типы, пожалуй, не погладят нас за это по головке. -- Давайте оперировать, -- сказал другой доктор. -- Вспорем ему живот и раз и навсегда установим, что у него там за болячка. Он без конца жаловался на печень. На этом рентгеновском снимке печень у него довольно маленькая. -- Да это поджелудочная железа, болван! Печень вот где. -- Ничего подобного -- это сердце. Готов поспорить, что печень -- вот она. Сейчас вскрою и выясню. Кажется, сначала надо помыть руки? -- Не нужна мне ваша операция, -- сказал Йоссариан, открывая глаза и делая попытку сесть. -- Смотри-ка, снова голос из провинции, -- презрительно усмехнулся один из врачей. -- Как бы заставить его заткнуться? -- Можно дать ему общий наркоз. Эфир под рукой? -- Не надо мне ваших наркозов, -- сказал Йоссариан. -- Опять голос из провинции, -- сказал доктор. -- Давай дадим ему общий, и он утихомирится. Тогда мы что захотим, то и сделаем. Они дали Йоссариану общий наркоз, и он утихомирился. Очнулся он в отдельной комнате, умирая от жажды, преследуемый запахом эфира. У кровати сидел подполковник Корн в шерстяной мешковатой грязно-оливковой форме и терпеливо дожидался,когда Йоссариан придет в себя. Любезная,флегматичная улыбка блуждала на его коричневом, давно не бритом лице. Кончиками пальцев он мягко постукивал себя по лысине. Как только Йоссариан раскрыл глаза, подполковник Корн, посмеиваясь, наклонился над ним и заверил, что их сделка остается в силе, если, конечно,Йоссариан не умрет. Йоссариана начало рвать. При первых же спазмах подполковник Корн вскочил на ноги и, морщась от отвращения пулей выскочил вон, а Йоссариан,подумав, что нет худа без добра, снова впал в удушливую дремоту. Чьи-то жесткие пальцы грубо вернули его к действительности. Повернувшись, он открыл глаза и увидел незнакомого человека с гнусным лицом. Презрительно-насмешливо скривив губы,незнакомец похвастался: -- Попался нам твой приятель, дружок. Попался он нам в лапы. Йоссариан похолодел, его прошиб пот. В голове все поплыло. -- Какой приятель? -- спросил он, когда увидел капеллана на том месте, где только что сидел подполковник Корн. -- Может быть, это я -- ваш приятель? -- ответил капеллан,. Но Йоссариан не слышал его и снова смежил веки. Кто-то дал ему глотнуть воды и на цыпочках вышел. Йоссариан проснулся в отличном настроении и повернулся, чтобы улыбнуться капеллану, но вместо него увидел Аарфи. Йоссариан невольно застонал и сморщился от нестерпимого отвращения. Ааофи, хохотнув, спросил, как он себя чувс- твует. В ответ Йоссариан спросил Аарфи, почему он не в тюрьме, чем сильно его озадачил. Йоссариан закрыл глаза, надеясь, что Аарфи уберется вон. Когда он открыл глаза, Аарфи не было, зато рядом сидел капеллан. Заметив, что капеллан весело ухмыляется, Йоссариан спросил, чему он, черт возьми, так радуется. -- Я счастлив за вас, -- признался взволнованный капеллан. -- Я узнал в штабе, что вы серьезно ранены и, если вы поправитесь, вас отправят домой. Подполковник Корн сказал, что вы на краю смерти. Но только что от одного врача мне удалось узнать, что на самом деле рана пустяковая и через день-другой вас выпишут. Вы вне опасности. Так что дела ваши совсем неплохи. Йоссариан выслушал сообщение капеллана, и на душе у него полегчало. -- Это хорошо. -- Да, -- сказал капеллан, и щеки его покраснели от застенчивой радости, -- Да, это хорошо. Йоссариан засмеялся, вспомнив свой первый разговор с капелланом. -- Интересно получается: впервые я увидел вас в госпитале. Теперь мы опять встретились в госпитале. В последнее время мы видимся главным образом в госпитале. Где вы пропадали все это время? Капеллан пожал плечами. -- Я много молился, -- признался он. -- Я старался подольше оставаться в палатке, и как только сержант Уитком отлучался, я молился: мне не хотелось, чтобы он застал меня за этим занятием. -- Ну и как, помогли молитвы? -- Это отвлекало меня от мрачных мыслей, -- ответил капеллан, еще раз пожав плечами. - И потом -- хоть какое-то дело. -- Значит, все-таки от молитвы польза есть? -- Да, -- с энтузиазмом согласился капеллан, будто подобная мысль никогда прежде не приходила ему в голову. -- Да, по-моему, молитвы помогают. -- Капеллан подался вперед и с неловкой заботливостью спросил: -- Йоссариан, не могу ли я что-нибудь для вас сделать, ну там... что-нибудь вам принести? -- Ну, скажем, игрушки, шоколад, жевательную резинку, да? -- поддел его добродушно Йоссариан. Капеллан снова вспыхнул, застенчиво улыбнулся и почтительно проговорил: -- Может быть, книги или еще что-нибудь такое? Мне хотелось бы сделать вам приятное. Вы знаете, Йоссариан, мы ведь все очень гордимся вами. -- Гордитесь? -- Конечно, ведь вы, рискуя жизнью, грудью преградили путь нацистскому убийце. -- Какому нацистскому убийце? -- Который хотел прикончить полковника Кэткарта и подполковника Корна. А вы их спасли. Он вполне мог вас зарезать во время этой потасовки на галерее. Как чудесно, что вы уцелели! Йоссариан насмешливо фыркнул: -- Это был не нацистский убийца. -- Как не убийца? Нам сказал подполковник Корн. -- Это была приятельница Нейтли. Она пришла по мою душу, а вовсе не за Кэткартом и Корном. С тех пор как я огорошил ее известием о гибели Нейтли, она норовит меня прикончить. -- Но позвольте, как же так? -- живо запротестовал капеллан. Он растерялся и немного обиделся. -- Полковник Кэткарт и подполковник Корн оба видели, как убегал убийца. Официальное сообщение гласит, что вы грудью защитили командира полка от ножа нацистского убийцы. -- Не верьте официальным сообщениям, -- сухо посоветовал Йоссариан. -- Это просто часть сделки. -- Какой сделки? -- Которую со мной заключили полковник Кэткарт и подполковник Корн. Они отправляют меня на родину как великого героя, а я обязуюсь расхваливать их на всех перекрестках и никогда не осуждать за то, что они сверх всякой нормы гоняют летчиков на боевые задания. Капеллан испуганно привстал со стула: -- Но ведь это ужасно! Это постыдная, скандальная сделка, ведь верно? -- Гнусная, -- ответил Йоссариан. Он лежал на спине, одеревенело уставившись в потолок. - Гнусная -- это как раз то слово, на котором мы сошлись с подполковником Корном. -- Почему же вы на это пошли? -- Или так, или военно-полевой суд, капеллан. -- О!.. -- с неподдельным раскаянием воскликнул капеллан и прикрыл рот тыльной стороной ладони. Он неловко опустился на стул. -- В таком случае я немедленно беру свои слова обратно. -- Они бы засадили меня в камеру к уголовникам. -- Да, да, это безусловно. Да, конечно, вы должны поступать так, как считаете нужным. -- Капеллан утвердительно кивнул головой, будто подводя итог их спора, и растерянно смолк. Йоссариан невесело рассмеялся: -- Не беспокойтесь, я на эту сделку не пойду. -- Но вам придется на это пойти, -- настаивал капеллан, озабоченно склонившись над Йоссарианом. -- Серьезно, вам надо согласиться на их условия. Я не имел права оказывать на вас давление. Мне не нужно было ничего говорить. -- Вы на меня не давили. -- Йоссариан перевернулся на бок и с наигранной серьезностью покачал головой: -- Боже мой, подумать только, какой это был бы грех -- спасти жизнь полковнику Кэткарту! Нет, таким преступлением я не хотел бы запятнать свое доброе имя. Капеллан осторожно вернулся к первоначальной теме разговора: -- Но что вы намерены делать? Не хотите же вы, чтобы вас упрятали в тюрьму? -- Буду продолжать летать. А может, дезертирую, и пусть ловят. И ведь, скорее всего, поймают... -- И посадят за решетку, к чему вы, я полагаю, совсем не стремитесь. -- М-да... Ну тогда, значит, придется летать до конца войны. Кто-то ведь должен остаться в живых. -- А если вас собьют? -- Да, тогда лучше, пожалуй, не летать. -- Что же вы будете делать? -- Не знаю. -- А вы поедете домой, если они вас отправят? -- Не знаю. На улице жарко? Здесь ужасно душно. -- На улице холодина, -- сказал капеллан. -- Послушайте, -- вспомнил Йоссариан, -- со мной произошла смешная штука, а может, мне это только приснилось. Будто бы в палату приходил какой-то странный человек и сказал, что ему в лапы попался мой дружок. Интересно, померещилось это мне или нет? -- Думаю, что не померещилось, -- сказал капеллан. -- В прошлый мой визит вы тоже принимались рассказывать об этом. -- Значит, он и в самом деле приходил. Он вошел и сказал: "А твой-то, приятель у нас в лапах, дружище, попался твой приятель". Никогда в жизни я не видывал человека с более зловещими повадками. Интересно, о каком моем приятеле он толковал? -- Мне было бы приятно сознавать, Йоссариан, что этот приятель -- я, - сказал капеллан, стесняясь своей искренности. -- Я действительно у них в руках. Они взяли меня на карандаш и держат под наблюдением. В любом месте и в любой момент, когда им понадобится, они могут меня задержать. -- Нет, по-моему, он имел в виду не вас. По-моему, речь, скорее, шла о Нейтли или Данбэре, ну, в общем, о ком-то из погибших на войне, может быть о Клевинджере, Орре, Доббсе. Малыше Сэмпсоне или Макуотте. - И вдруг Йоссариан ахнул и затряс головой. -- Я понял! -- воскликнул он. -- Все мои друзья попали им в лапы. Остались только я да Заморыш Джо. -- Увидев, что лицо капеллана заливает меловая белизна, Йоссариан оцепенел от страха: - Капеллан! Что такое? -- Заморыш Джо... -- Боже! Погиб на задании? -- Он умер во сне, когда его мучили кошмары. На лице у него нашли спящего кота. -- Ах, Джо, подонок ты мой несчастный! -- сказал Йоссариан и заплакал, уткнувшись в рукав. Капеллан ушел, не попрощавшись. Йоссариан поел и уснул. Среди ночи чья-то рука растормошила его. Он открыл глаза и увидел худого, невзрачного человека в больничном халате. Гнусно ощериваясь, пришелец буравил его взглядом: -- Попался нам твой приятель, дружище. Попался. У Йоссариана душа ушла в пятки. -- О чем ты болтаешь, черт тебя побери! -- в ужасе взмолился Йоссариан. -- Узнаешь, дружок, узнаешь! Йоссариан рванулся, пытаясь схватить своего мучителя за глотку, но тот без малейших усилий ускользнул от него и со зловещим смешком улетучился в коридор. Йоссариан дрожал всем телом, кровь пульсировала тяжелыми толчками. Он купался в ледяном поту. О каком приятеле тол- ковал незнакомец? В госпитале стояла темень и абсолютная тишина. Часов у Йоссариана не было: он не знал, который час. Он лежал с широко открытыми глазами, чувствуя себя узником, прикованным к постели и обреченным дожидаться целую вечность, покуда рассвет не прогонит темноту. Озноб струйками поднимался по ногам. Йоссариану стало холодно. Он вспомнил Сноудена: они не дружили, он едва знаком был с этим парнишкой. Тяжело раненный, Сноуден коченел и все время жаловался, что ему холодно. На бедре Сноудена Йоссариан увидел глубокую рану величиной с мяч для рэгби. В аптечке не нашлось морфия, чтобы унять боль, но морфия и не потребовалось, ибо разверстая рана повергла Сноудена в шоковое состояние. Двенадцать ампул с морфием были украдены из санитарной сумки, вместо них красовалась аккуратная записочка, гласившая: "Что хорошо для фирмы "М, и М.", то хорошо для родины. Милоу Миндербиндер". Йоссариан про себя обложил Милоу последними словами и поднес две таблетки аспирина к пепельным губам Сноудена, но у того не хватило сил раскрыть рот. Йоссариан принялся торопливо стягивать жгутом бедро Сноудена. Сноуден смотрел на него неподвижным взглядом. Кровь уже не била из артерии. -- Мне холодно, -- едва слышно сказал Сноуден, -- мне холодно. -- Все будет хорошо, малыш, -- заверял его Йоссариан. -- Все будет в порядке. Поправишься, ничего. -- Мне холодно, -- снова сказал Сноуден слабым детским голосом. -- Мне холодно. -- Ну, ну, не надо, ничего. Найдя в санитарной сумке ножницы, Йоссариан осторожно вспорол комбинезон Сноудена под самым пахом. Сноуден уронив голову на другое плечо, чтобы взглянуть прямо в лицо Йоссариану. Туманный свет мерцал на дне его вялых, безжизненных глаз. Озадаченный его взглядом, Йоссариан старался не смотреть ему в лицо. Он начал резать штанину вниз по шву. Йоссариан распорол брючину донизу и освободил изувеченную ногу от лохмотьев. Его поразил ужасный вид обнаженной, восковой ноги Сноудена. Теперь Йоссариан увидел, что рана много меньше мяча для рэгби, размером она была с ладонь и слишком глубока и разворочена, чтобы рассмотреть ее, как следует. Кровь уже свернулась в ране, оставалось лишь наложить повязку и не теребить Сноудена, покуда самолет не сядет. -- Я сделал тебе больно? -- Мне холодно, -- захныкал Сноуден, -- мне холодно. -- Ну успокойся, ничего, ничего. -- Ой, мне больно! -- неожиданно закричал Сноуден и сморщился в страдальческой гримасе. Лицо его было бледным и одутловатым. Края губ начинали синеть. Неожиданно подняв глаза, Сноуден улыбнулся слабой, понимающей улыбкой и слегка сдвинул бедро, чтобы Йоссариану было удобней посыпать рану сульфидином. Воспрянув духом, Йоссариан уверенно и бодро при- нялся за работу. Он сыпал пакетик за пакетиком белого кристаллического порошка в кровавую овальную рану, покуда все красное не скрылось под белым. Затем, быстро накрыв рану большим куском ваты, начал бинтовать. Накладывая второй виток бинта, он обнаружил на внутренней стороне бедра маленькую рваную дырочку размером с мелкую монету, куда вошел осколок снаряда. Отверстие было окружено синей каймой, внутри чернела корочка запекшейся крови. Йоссариан посыпал и эту рану сульфидином и продолжал накручивать бинт, покуда надежно не закрепил ватный пласт. Затем он обрезал бинт ножницами, просунул конец под повязку и аккуратно затянул узел. Повязка получилась что надо. Йоссариан сел на корточки, довольный собой. Он вытер пот со лба и непроизвольно, дружески улыбнулся Сноудену. -- Мне холодно, -- подвывал Сноуден, -- холодно мне. -- Ну ничего, ничего, -- сказал Йоссариан, хотя его уже грызло сомнение. -- Скоро сядем, и тобой займется доктор Дейника. Но Сноуден продолжал качать головой и, наконец, едва различимым движением подбородка указал вниз под мышку. Йоссариан наклонился и увидел странной окраски пятно, просочившееся сквозь комбинезон, над самой проймой бронекостюма. Йоссариан почувствовал, как сердце его сначала остановилось, а потом забилось так неистово, что он с трудом дышал. Под бронекостюмом таилась еще одна рана. Йоссариан рванул застежки костюма и услышал свой собственный дикий вопль. Увесистый осколок снаряда величиной больше трех дюймов вошел в другой бок Сноудена, как раз под мышкой, и прошел навылет, разворотив при вы- ходе гигантскую дыру в ребрах и вытянув за собой внутренности Сноудена. Йоссариан обеими руками закрыл лицо. Его вырвало. После рвоты все тело Йоссариана обмякло от усталости, боли и отчаяния. Он вяло повернул голову к Сноудену: тот дышал еще тише я учащенней, лицо побледнело еще больше. Неужто на свете есть сила, которая поможет ему спасти Сноудена? -- Мне холодно, -- прохныкал Сноуден. - Холодно мне. -- Ну, ну, не надо, -- машинально твердил Йоссариан еле слышным голосом. -- Ну, ну, не надо. Йоссариану тоже стало холодно. Он был не в силах унять дрожь во всем теле. Он смятенно разглядывал мрачную тайну Сноудена, которую тот расплескал по затоптанному полу. Нетрудно было понять, о чем вопиют внутренности Сноудена. Человек есть вещь. Вот в чем был секрет Сноудена. Выбрось человека из окна, и он упадет. Разведи под ним огонь, и он будет гореть. Закопай его, и он будет гнить. Да, если душа покинула тело, то тело человеческое -- не более чем вещь. Вот в чем заключалась тайна Сноудена. Вот и все. -- Мне холодно, - сказал Сноуден. -- Холодно. 42.Йоссариан. -- Подполковник Корн говорит, что сделка остается в силе, -- сказал Йоссариану майор Дэнби, улыбаясь приторно-милостивой улыбкой. -- Все идет прекрасно. -- Ничего не выйдет. -- Но почему же? Обязательно выйдет, -- благодушно настаивал майор Дэнби. -- Обстоятельства складываются как нельзя лучше. Своим покушением девчонка сыграла вам на руку. Теперь все пойдет как по маслу. -- Я не вступал ни в какие сделки с подполковником Корном. -- Но ведь вы заключили с ним сделку? -- с раздражением спросил майор Дэнби. -- Вы же договорились? -- Я нарушаю этот договор. -- Но вы ударили по рукам, не так ли? Вы дали ему слово джентльмена? -- Я отказываюсь от своего слова. -- Ну, знаете! -- ахнул майор и принялся промокать сложенным носовым платком свое изнуренное заботами и покрытое потом чело. -- Но почему, Йоссариан? Они предлагают вам прекрасную сделку. -- Сделка паршивая, Дэнби. Гнусная. -- Но, дорогой мой, как же так? -- заволновался майор, приглаживая свободной рукой свои жесткие, как проволока, густые, коротко стриженные волосы. -- Как же так, дорогой мой? -- Ну а вам, Дэнби, не кажется, что все это гнусно? Майор Дэнби на мгновение задумался. -- Да, пожалуй, -- неохотно признался он. Его выпуклые глаза выражали полнейшее замешательство. -- Зачем же вы пошли на эту сделку, коль она вам не по душе? -- Это была минутная слабость, -- мрачно сострил Йоссариан. -- Я пытался спасти свою шкуру. -- А теперь вы больше не хотите спасать свою шкуру? -- Отчего же? Именно потому я не сделаю больше ни одного вылета. -- Тогда позвольте им отправить вас домов, и вы будете вне опасности. -- Пусть они отправят меня домой как человека, выполнившего более пятидесяти боевых заданий, -- сказал Йоссариан, -- а не потому, что меня пырнула ножом эта девчонка, и не потому, что я оказался упрямым мерзавцем. Майор Дэнби с неподдельным гневом замотал головой и засверкал глазами и стеклами очков. -- Если они так поступят, им придется отправить домой почти всех. Ведь большинство пилотов уже сделало свыше пятидесяти вылетов. Полковник Кэткарт не может истребовать для пополнения одновременно такое количество молодых, неопытных экипажей -- тут же нагрянет следственная комиссия. Он угодит в собственный капкан. -- Ну это уж его забота. -- О нет, Йоссариан, -- с горячностью возразил майор Дэнби. -- Это ваша забота. Потому что, если вы не выполните условий договора, они намерены сразу же, едва вы выпишетесь из госпиталя, предать вас военно-полевому суду. Йоссариан сделал "нос" майору Дэнби и самодовольно засмеялся: -- Черта с два отдадут! Не морочьте мне голову, Дэнби. Они не осмелятся меня пальцем тронуть. -- Это почему же? -- спросил майор Дэнби, удивленно хлопая ресницами. -- Теперь они у меня на крючке. Официальное сообщение гласит, что меня пырнул ножом нацистский убийца, который покушался на жизнь полковника Кэткарта я подполковника Корна. После этого всякая попытка предать меня военно-полевому суду будет выглядеть довольно глупо. -- Но послушайте, Йоссариан! -- воскликнул майор Дэнби. -- Есть еще одно официальное сообщение, которое гласит, что вас пырнула ножом невинная девочка в то время, как вы занимались спекуляцией на черном рынке, а также саботажем и продажей военных секретов противнику. От неожиданности и досады Йоссариан отпрянул: -- Еще одно официальное сообщение? -- Они могут насочинять сколько угодно официальных сообщений и опубликуют то, которое их больше устраивает в данный момент. Для вас это новость? -- Боже мой! -- пробормотал совершенно убитый Йоссариан. Кровь отхлынула от его лица. -- Боже мой! Майор Дэнби упорно продолжал гнуть свое, причем с самым благожелательным видом. -- Йоссариан, пусть будет так, как они хотят. Пусть вас отправят домой. Так будет лучше для всех. -- Не для всех, а только для Кэткарта, Корна и меня. -- Для всех, -- упорствовал майор Дэнби. -- От этого сразу всем станет лучше. -- А ребятам нашего полка, которым по-прежнему придется летать на боевые задания, от этого тоже станет лучше? Майор Дэнби уклонился от ответа и смущенно отвернулся. -- Йоссариан, -- сказал он через минуту, -- если вы вынудите полковника Кэткарта предать вас военно-полевому суду, он докажет, что вы виновны во всех преступлениях, которые вам инкриминируют. Кому это нужно? Вы надолго угодите в тюрьму и искалечите себе жизнь. Йоссариан слушал майора Дэнби с возрастающим чувством тревоги. -- В каких же преступлениях они меня собираются обвинять? -- Неправильные действия во время налета на Феррару, неподчинение командованию, отказ от выполнения боевых заданий и дезертирство. Йоссариан задумчиво втянул щеки и причмокнул: -- Неужто они обвинят меня во всех этих грехах? Они же сами мне дали орден за Феррару. Как же после этого они обвинят меня в неправильных действиях? -- Аарфи покажет под присягой, что вы с Макуоттом солгали в своем официальном донесении. -- Да, уж этот мерзавец присягнет в чем угодно. -- Кроме того, они объявят вас виновным, -- продекламировал нараспев майор Дэнби, -- в изнасиловании, активных спекуляциях на черном рынке, саботаже и продаже врагу военных секретов. -- Но как они все это докажут? Я сроду не делал ничего подобного. -- Они найдут сколько угодно свидетелей, которые подтвердят это под присягой. Кэткарт и Корн внушат свидетелям, что, оговорив вас, они тем самым принесут пользу родине. И в известном смысле это действительно пошло бы на пользу родине. -- В каком это смысле? -- резко спросил Йоссариан, медленно приподнимаясь на локте и едва сдерживая злость. Майор Дэнби слегка отшатнулся и снова принялся вытирать лоб. - Видишь ли, Йоссариан, -- начал он, виновато запинаясь, -- если полковник Кэткарт и подполковник Корн будут скомпрометированы, вряд ли это усилит нашу военную мощь. Давайте, Йоссариан, смело взглянем в лицо фактам. Несмотря ни на что, на боевом счету полка немало заслуг. Если вас отдадут под суд и оправдают, другие летчики тоже откажутся выполнять задания. Полковник Кэткарт опозорится, и боеспособность части будет подорвана. Вот почему я говорю, что, если вас признают виновным и посадят в тюрьму, это пойдет на пользу родине. Даже если вы на самом деле ни в чем не повинны. -- Ничего не скажешь, складно вы излагаете, -- язвительно заметил Йоссариан. Майор Дэнби, нервно заерзав на стуле, отвел взгляд в сторону. -- Прошу вас, не обижайтесь на меня, -- взмолился он. Чувствовалось, что он говорит совершенно чистосердечно. -- Вы же знаете, что я здесь ни при чем. Я лишь пытаюсь смотреть на вещи объективно и найти какой-то выход из этой трудной ситуации. -- Эта ситуация возникла не по моей вине. -- Но вы обязаны найти из нее выход. И потом -- что еще остается делать? Вы ведь не желаете летать на задания. -- Я могу сбежать. -- Сбежать? -- Да, дезертировать. Смыться. Наплюю на всю эту проклятую заваруху и дам деру. Майор Дэнби был потрясен: -- Но куда? Куда вы можете сбежать? -- Я могу запросто улизнуть в Рим. А там спрячусь. -- И всю жизнь дрожать, ждать, что вас вот-вот схватят? Нет, нет, нет и еще раз нет, Йоссариан. Это был бы гибельный и постыдный шаг. Убежать от трудности -- еще не значит преодолеть ее. Вы уж мне поверьте. Ведь я вам все-таки пытаюсь помочь. -- То же самое говорил один добряк шпик, собираясь ткнуть мне пальцем в рану, -- саркастически возразил Йоссариан. -- Но я не шпик, -- негодующе сказал майор Дэнби. -- Я преподаватель университета, я прекрасно чувствую, что такое добро и что такое зло! Зачем я стал бы вас обманывать? Я никому не лгу. -- А что вы скажете нашим летчикам, если они спросят об этом разговоре? - Придется солгать. Йоссариан расхохотался, а майор Дэнби, красный от смущения, с облегчением откинулся на спинку стула, радуясь перемене в настроении Йоссариана. Йоссариан разглядывал его со смешанным чувством жалости и презрения. Он сел, прислонившись к спинке кровати, закурил сигарету, и губы его скривила легкая насмешливая улыбка. С непонятным самому себе сочувствием он изучал лицо майора Дэнби. Со дня налета на Авиньон, когда генерал Дридл приказал вывести майора Дэнби на улицу и расстрелять, в выпученных глазах этого человека навсегда запечатлелись изумление и ужас. Йоссариану было жаль этого мягкого,совестливого пожилого идеалиста: он всегда жалел людей, чьи недостатки были не очень велики. С подчеркнутым дружелюбием Йоссариан сказал: -- Дэнби, как вы можете работать с такими людьми, как Кэткарт и Корн? Неужели вас не тошнит от них? -- Я стараюсь об этом не думать, -- откровенно признался майор Дэнби. -- Я пытаюсь думать только о великой цели и не думать, что они с моей помощью греют руки. Я стараюсь делать вид, что сами по себе эти люди большой роли не играют. -- А вот моя беда, знаете, в том, -- задумчиво и доверительно проговорил Йоссариан, скрестив руки на груди, -- что между мною и моими идеалами почему-то всегда встают шейскопфы, пеккемы, корны и кэткарты. -- Не надо о них думать, -- убежденно посоветовал майор Дэнби. -- Нельзя допускать, чтобы эти люди обесценивали ваши духовные ценности. Нужно стать выше мелочей, смотреть не под ноги, а вперед, высоко подняв.. Йоссариан отверг этот совет, скептически покачав головой: -- Когда я поднимаю голову, я вижу людей, набивающих мошну. Я не вижу ни небес, ни святых, ни ангелов. Я вижу только людей, набивающих мошну при каждом удобном случае, греющих руки на чужих несчастьях. -- Старайтесь не думать об атом, -- твердил свое майор Дэнби. -- И тогда вас это не будет беспокоить. -- О, да это, собственно, меня и не беспокоит. Беспокоит меня другое -- то, что они считают меня молокососом. Они думают, что только они умники, а все прочие -- дураки. И знаете, Дэнби, сейчас мне впервые пришло в голову, что, может быть, они и правы. -- Но об этом вы тоже не должны думать, -- возразил майор Дэнби. -- Нужно думать только о благе страны и человеческом достоинстве. -- Угу, -- сказал Йоссариан. -- Поверьте мне: я знаю, что говорю. Не забывайте, что мы воюем с врагом, который в случае победы нас не пощадит. -- Знаю, -- буркнул Йоссариан с неожиданным раздражением. -- Видит бог, Дэнби, я честно заработал свой орден, и вовсе не важно, какими мотивами они при этом руководствовались. Я сделал семьдесят этих проклятущих боевых вылетов. Так что можете не рассказывать мне, что я должен воевать за родину. Я только и делал, что сражался за родину. -- Но война еще не кончилась. Немцы приближаются к Антверпену. -- Все равно через несколько месяцев немцам каюк. А через несколько месяцев после этого и японцам крышка. И если я теперь загублю свою жизнь, то уже не ради родины, а ради Кэткарта и Корна. Нет уж, увольте, я зачехляю свой бомбовый прицел. Отныне я думаю только о собственной шкуре. Майор Дэнби снисходительно улыбнулся: -- Послушайте, Йоссариан, а что, если все начнут рассуждать подобным образом? -- Если бы я рассуждал иначе, я был бы последним кретином. -- Усевшись попрямее, Йоссариан продолжал: -- Знаете, у меня такое странное чувство, будто, однажды я уже вел с кем-то точно такой же разговор. Это -- как у капеллана, которому всегда чудится, что когда-то он бывал уже в той или иной ситуации. -- Капеллану хочется, чтобы вы не возражали против отправки домой, -- заметил майор Дэнби. -- А-а, ну его к чертям! Майор Дэнби сокрушенно покачал головой: -- Вы знаете, он боится, что повлиял на ваше решение. -- Он тут ни при чем. Знаете, что я мог бы сделать? Я мог бы остаться здесь, на госпитальной койке, и вести растительный образ жизни. Я мог бы блаженствовать здесь, и пускай другие принимают за меня решения. -- Нет, решение должны принимать вы, -- возразил майор Дэнби. -- Человек не может жить, как растение. -- Почему же? Глаза майора Дэнби потеплели. -- А ведь, должно быть, очень приятно жить растительной жизнью, -- задумчиво проговорил он. -- Да нет, паршивое это дело, -- ответил Йоссариан. -- Ну почему же? Наверное, хорошо жить без забот и сомнений, -- не соглашался майор Дэнби. -- Я бы, пожалуй, с удовольствием согласился жить растительной жизнью и никогда не принимать никаких важных решений. -- А каким бы растением вы хотели быть? -- Ну, скажем, огурчиком или морковкой. -- Каким огурчиком -- свежим, зеленым или с гнильцой? -- Свежим, конечно. -- Едва вы поспеете, вас сорвут, порежут на кусочки и сделают из вас салат. Майор Дэнби сник. -- Ну тогда -- самым никудышным огурчиком. -- Тогда вас оставят гнить на грядке, вы удобрите собой почву, и на этом месте потом вырастут полноценные огурцы. -- Нет, пожалуй, я не хочу вести растительный образ жизни, -- печально сказал майор Дэнби. -- Скажите, Дэнби, может, мне и в самом деле не возражать против отправки домой? -- уже серьезно спросил Йоссариан. Майор Дэнби пожал плечами: -- В этом -- ваш путь к спасению. -- Я себя не спасу, Я себя потеряю, Дэнби, Вам бы следовало это знать. -- У вас будет все, что душе угодно. --- А мне нужно совсем немного, -- ответил Йоссариан и вдруг в припадке неожиданной ярости и отчаяния стукнул кулаком по матрацу: -- Черт побери, Дэнби! В этой войне погибли мои друзья. Я не могу вступать в сделку. Жаль, что эта девка меня не зарезала: это был бы самый разумный выход из положения. -- Значит, по-вашему, лучше отправиться в тюрьму? -- А вы бы согласились, если бы вас отправили домой? -- Конечно, согласился бы, -- убежденно заявил майор Дэнби. -- Ну конечно, согласился бы, -- объявил он через мгновение, но уже не столь твердым тоном и после нескольких секунд мучительных размышлений выдавил из себя: -- Да, пожалуй, будь я на вашем месте, я бы согласился на отправку домой. -- Он досадливо помотал головой и, страдальчески сморщившись, выпалил: -- О да, я наверняка бы согласился, чтобы меня отправили домой. Но я такой ужасный трус, что вряд ли мог очутиться на вашем месте. -- Ну, а допустим, вы не были бы трусом, -- спросил Йоссариан, не сводя с него пристального взгляда. -- Допустим, у вас хватило бы мужества не подчиниться начальству... -- Тогда я бы не позволил, чтобы они отослали меня домой! -- торжественно, с нескрываемой радостью провозгласил майор Дэнби. -- И уж наверняка не позволил бы им предать меня военно-полевому суду. -- Значит, вы продолжали бы летать на задания? -- Нет, разумеется, нет. Это была бы полная капитуляция. Ведь меня могли бы убить. -- Следовательно, вам оставалось бы только сбежать? Майор Дэнби приготовился было гордо возразить и вдруг неожиданно запнулся -- его полуотвисшая челюсть захлопнулась. Он устало поджал губы: -- Что же это получается? Выходит, и у меня тоже не было бы никакого выхода? Он снова забеспокоился, лоб у него покрылся испариной, а глаза навыкате заблестели. Теперь, потерпев поражение, он скрестил свои мягкие руки на коленях и, почти не дыша, понуро уставился в пол. Густые косые тени падали в окно. Йоссариан наблюдал за майором с видом победителя. Оба не пошевелились, когда с улицы донесся шум подъезжающей машины и послышались торопливые шаги, приближавшиеся к зданию. -- Отчего же, у вас был бы выход. Вам мог бы помочь Милоу, -- заметил Йоссариан. -- Он влиятельней полковника Кэткарта. Он мне кое-чем обязан. Майор Дэнби покачал головой и безучастно сказал: -- Милоу и полковник Кэткарт теперь друзья-приятели. Милоу произвел полковника Кэткарта в вице-президенты синдиката и обещал ему после войны большой пост. -- Ну тогда нам поможет Уинтергрин! -- воскликнул Йоссариан. -- Он ненавидит их обоих и придет в ярость, когда узнает, что они спелись. Майор Дэнби опять уныло покачал головой: -- Милоу и экс-рядовой первого класса Уинтергрин на прошлой неделе объединились. Теперь они партнеры по фирме "М. и М.". -- Стало быть, у нас не осталось никакой надежды, а? -- Никакой. -- Совсем никакой? -- Да, совсем никакой, -- подтвердил майор Дэнби. Помолчав, он снова поднял глаза, осененный какой-то смутной идеей: -- Может быть, было бы гораздо лучше,если бы они нас... исчезл