чно. -- Ты бы сама постаралась вести себя прилично. -- Я долго старалась. Очень долго. Ненавижу эту краснорожую свинью,-- сказал Макомбер.-- От одного его вида тошно делается. А знаешь, он очень милый. -- Замолчи! -- крикнул Макомбер. В эту минуту к обеденной палатке подъехал автомобиль, шофер и оба ружьеносца соскочили на землю. Подошел Уилсон и посмотрел на мужа и жену, сидевших за столом. Едем охотиться?-- спросил он. Да, -- сказал Макомбер, вставая. -- Да. Захватите свитер. Ехать будет холодно, сказал Уилсон. -- Я пойду возьму кожаную куртку, -- сказала Марго. -- Она у боя,-- сказал Уилсон. Он сел рядом с шофером, а Фрэнсис Макомбер с женой молча уселись на заднем сиденье. У этого болвана еще станется выстрелить мне в затылок думал Уилсон. И зачем только берут на охоту женщин? Спустившись к ручью, автомобиль переехал его вброд там, где камни были мелкие, а потом, в сером свете утра, зигзагами поднялся на высокий берег, по дороге, которую Уилсон накануне велел прорыть, чтобы можно было добраться в машине до редкого леса и больших полян. Хорошее утро, думал Уилсон. Было очень росисто, колеса шли по траве к низкому кустарнику, и он чувствовал запах раздавленных листьев. От них пахло вербеной, а он любил этот утренний запах росы, раздавленные папоротники и черные стволы деревьев, выступавшие из утреннего тумана, когда машина катилась без дорог, в редком, как парк, лесу. Те двое, на заднем сиденье, больше не интересовали его, он думал о буйволах. Буйволы, до которых он хотел добраться, днем отдыхали на заросшем кустами болоте, где охота на них была невозможна; но по ночам они выходили пастись на большую поляну, и если бы удалось так подвести автомобиль, чтобы отрезать их от болота, Макомбер, вероятно, смог бы пострелять их на открытом месте. Ему не хотелось охотиться с Макомбером на буйволов в чаще. Ему не хотелось охотиться с Макомбером ни на буйволов, ни на какого другого зверя, но он был охотник-профессионал, и ему еще не с такими типами приходилось иметь дело. Если они сегодня найдут буйволов, останутся только носороги, на этом бедняга закончит сваю опасную забаву, и, может быть, все обойдется. С этой женщиной он больше не будет связываться, а вчерашнее Макомбер тоже переварит. Ему, надо полагать, не впервой. Бедняга. Он, наверно, уже научился переваривать такие вещи. Сам виноват, растяпа несчастный. Он, Роберт Уилсон, всегда возил с собой на охоту койку пошире -- мало ли какой подвернется случай. Он знал свою клиентуру -- веселящаяся верхушка общества, спортсмены-любители из всех стран, женщины, которым кажется, что им недодали чего-то за их деньги, если они не переспят на этой койке с белым охотником. Он презирал их, когда они были далеко, но пока он был с ними, многие из них ему очень нравились. Так или иначе, они давали ему кусок хлеба, и пока они его нанимали, их мерки были его мерками. Они были его мерками во всем, кроме самой охоты. Тут у него были свои мерки, и этим людям оставалось либо подчиняться ему, либо нанимать себе другого охотника. Он знал, что все они уважают его за это. А вот Макомбер этот -- какой-то чудак. Право, чудак. Да еще жена. Ну, что ж, жена. Да, жена. Гм, жена. Ладно, с этим покончено. Он оглянулся на них. Макомбер сидел угрюмый и злой. Марго улыбнулась. Сегодня она казалась моложе, более невинной и свежей, и не такой профессиональней красавицей. Что у нее на уме -- одному богу известно, подумал Уилсон. Ночью она не много разговаривала. А смотреть на нее все-таки приятно. Автомобиль взял небольшой подъем и покатил дальше между деревьями, а потом по краю большой, поросшей травой поляны, держась все время у опушки в тени деревьев; ехали медленно, и Уилсон внимательно следил глазами за дальним концом поляны. Он велел шоферу остановиться и оглядел ее в бинокль. Потом махнул шоферу, и тот медленно поехал дальше, стараясь не попадать в кабаньи ямы и объезжая высокие муравейники. Потом Уилсон, не сводивший глаз с того края поляны, вдруг обернулся и сказал: -- Смотрите, вот они. Машина рванулась вперед. Уилсон быстро заговорил с шофером на суахили, и, взглянув, куда он указывал, Макомбер увидел трех огромных черных животных, почти цилиндрических, длинных и грузных, как большие черные танки, вскачь пересекавших поляну. Их шеи и туловища напряженно вытянулись на скаку, и он видел их загнутые кверху, широко раскинутые черные рога, когда они так скакали, вытянув головы, совершенно неподвижные головы. -- Три старых самца,-- сказал Уилсон.-- Мы успеем отрезать им путь к болоту. Автомобиль летел по кочкам со скоростью сорока пяти миль в час, и на глазах у Макомбера буйволы все росли и росли; так что он мог уже разглядеть серое, безволосое, покрытое струпьями туловище одного из огромных животных, и как шея у него сливается с плечами, и черный блеск его рогов, когда он скакал, немного отстав от двух других, уходивших вперед ровным, тяжелым галопом. А потом автомобиль качнуло, словно он наскочил на что-то, они подъехали совсем близко, и он ясно увидел скачущую глыбу и пыль, насевшую на шкуре между редкими волосами, широкое основание рогов и вытянутую, с широкими ноздрями морду, и он уже вскинул ружье, но Уилсон крикнул "Не из машины, идиот вы этакий!" И в нем не было страха, только ненависть к Уилсону, а тут шофер дал тормоз, и машину так занесло, что она взрыла землю и почти остановилась, и Уилсон соскочил на одну сторону, а он на другую и споткнулся, коснувшись ногами все еще убегавшей назад земли, а потом он стрелял в удалявшегося буйвола, слышал, как пули попадают в него, выпустил в него все заряды, он все уходил; вспомнил наконец, что надо целить ближе к голове, в плечо, и, уже перезаряжая ружье, увидел, что буйвол упал. Упал на колени, мотнув тяжелой головой и Макомбер, заметив, что те два все скачут, выстрелил в вожака и попал. Он выстрелил еще раз, промахнулся, услышал оглушительное "ка-ра-уонг!" винтовки Уилсона и увидел, как передний бык ткнулся мордой в землю. -- Теперь третьего,-- сказал Уилсон.-- Вот это стрельба! Но последний буйвол упорно уходил все тем же ровным галопом, и Макомбер промазал, грязь взметнулась фонтаном, а потом и Уилсон промазал, только поднял облако пыли, и Уилсон крикнул: "Едем! Так не достать!"-- и схватил его за руку, и они снова вскочили на подножку, Макомбер с одной стороны, а Уилсон с другой, и понеслись по бугристой земле, нагоняя буйвола, скакавшего ровно и грузно, прямо вперед. Они быстро нагоняли его, и Макомбер заряжал ружье, роняя патроны: затвор зашалил, он выправил его; и когда они почти поравнялись с буйволом, Уилсон заорал: "Стой!" И машину так занесло, что она чуть не опрокинулась, а Макомбера столкнуло вперед на землю, но он не упал, рванул вперед затвор и выстрелил в скачущую круглую черную спину, прицелился и выстрелил еще раз, потом еще и еще, и пули хоть и попали все до одной, казалось, не причиняли буйволу никакого вреда. Потом выстрелил Уилсон, треск оглушил Макомбера, и он увидел, что буйвол зашатался. Он выстрелил еще раз, старательно прицелившись, и бык рухнул, подогнув колени. -- Здорово,-- сказал Уилсон.-- Чисто сработано. Теперь все три. Макомбера охватил пьяный восторг. -- Сколько раз вы стреляли?-- спросил он. -- Только три,--сказал Уилсон.-- Первого убили вы. Самого большого. Двух других я вам помог прикончить. Боялся, как бы они не ушли в чащу. Они, собственно, тоже ваши. Я только чуть подправил. Отлично стреляли. - Пойдемте к машине,-- сказал Макомбер.-- Я хочу выпить. - Сначала нужно прикончить вот этого, -- сказал Уилсон. Буйвол стоял на коленях, и когда они двинулись к нему, яростно вздернул голову и заревел от бешенства, мотая головой, тараща свиные глазки. -- Смотрите, как бы не встал, -- сказал Уилсон. -- И еще отойдите немного вбок и бейте в шею, за ухом. Макомбер старательно прицелился в середину огромной, дергающейся, разъяренной шеи и выстрелил. Голова упала вперед. -- Правильно,-- сказал Уилсон.-- В позвонок. Ну и страшилища, черт их дери, а? -- Пойдем выпьем, сказал Макомбер. Никогда в жизни ему еще не было так хорошо. В автомобиле сидела жена Макомбера, очень бледная. -- Ты был изумителен, милый, - сказала она Макомберу.-- Ну и гонка! -- Очень трясло? -- спросил Уилсон. -- Очень страшно было. Я в жизни еще не испытывала такого страха. -- Давайте все выпьем,--сказал Макомбер. Обязательно, -- сказал Уилсон.-- Мемсаиб первая -- Она отпила из фляжки чистого виски и слегка передернулась. Потом передала фляжку Макомберу, а тот Уилсону. -- Это так волнует,-- сказала она. У меня голова разболелась отчаянно. А я не знала, что разрешается стрелять буйволов из автомобилей. -- Никто и не стрелял из автомобилей, -- сказал Уилсон холодно. -- Ну, гнаться за ними в автомобиле. -- Вообще-то это не принято, -- сказал Уилсон.--Но сегодня мне понравилось. Такая езда без дорог по кочкам и ямам рискованнее, чем охотиться пешком. Буйвол, если б захотел, мог броситься на нас после любого выстрела. Сколько угодно. А все-таки никому не рассказывайте. Штука незаконная, если вы это имели в виду. -- По-моему, -- сказала Марго, -- нечестно гнаться за этими толстыми, беззащитными зверями в автомобиле. -- В самом деле? -- Что, если бы об этом узнали в Найроби? Первым делом у меня отобрали бы свидетельство. Ну и так далее, всякие неприятности, -- сказал Уилсон, отпивая из фляжки. -- Остался бы без работы. -- Правда? -- Да, правда. -- Ну вот, -- сказал Макомбер и улыбнулся в первый раз за весь день. -- Теперь она и к вам прицепилась. -- Как ты изящно выражаешься, Фрэнсис, -- сказала Марго Макомбер. Уилсон посмотрел на них. Если муж дурак, думал он, а жена дрянь, какие у них могут быть дети? Но сказал он другое: -- Мы потеряли одного ружьеносца, вы заметили? -- О господи, нет, -- сказал Макомбер. -- Вот он идет,-- сказал Уилсон.-- Живехонек. Наверное, свалился с машины, когда мы отъезжали от первого буйвола. Старик Конгони, прихрамывая, шел к ним в своем вязаном колпаке, защитной куртке, коротких штанах и резиновых сандалиях; лицо его было мрачно и презрительно. Подойдя ближе, он крикнул что-то Уилсону на суахили, и все увидели, как белый охотник изменился в лице. -- Что он говорит?-- спросила Марго. -- Говорит, что первый буйвол встал и ушел в чащу, -- сказал Уилсон без всякого выражения. -- Вот как, -- сказал Макомбер рассеянно. -- Значит, теперь будет точь-в-точь как со львом, -- сказала Марго, оживляясь. -- Будет, черт побери, совсем не так, как со львом, -- сказал Уилсон. -- Пить еще будете, Макомбер? -- Да, спасибо, -- сказал Макомбер. Он ждал, что вернется ощущение, которое он испытал накануне, но оно не вернулось. В первый раз в жизни он действительно не испытывал ни малейшего страха. Вместо страха было четкое ощущение восторга. -- Пойдем взглянем на второго буйвола, -- сказал Уилсон. -- Я велю шоферу отвести машину в тень. -- Куда вы?--спросила Марго Макомбер. -- Взглянуть на буйвола,-- сказал Уилсон. -- И я с вами. -- Пойдемте. Все трое пошли туда, где второй буйвол черной глыбой лежал на траве, вытянув голову, широко раскинув тяжелые рога. -- Очень хорошая голова,-- сказал Уилсон.-- Между рогами дюймов пятьдесят. Макомбер восхищенно смотрел на буйвола. -- Отвратительное зрелище,-- сказала Марго. -- Может быть, пойдем в тень? -- Конечно,-- сказал Уилсон.--Смотрите, -- сказал он Макомберу и протянул руку. -- Видите вон те заросли? -- Да. -- Вот туда и ушел первый буйвол. Конгони говорят, что, когда он свалился с машины, бык лежал на земле. Он следил, как мы гоним и как скачут два других буйвола. А когда он поднял голову, буйвол был на йогах и смотрел на него. Конгони пустился наутек, а бык потихоньку ушел в заросли. -- Пойдем за ним сейчас? -- нетерпеливо спросил Макомбер. Уилсон смерил его глазами. Ну и чудак, подумал он. Вчера трясся от страха, а сегодня так и рвется в бой. -- Нет, переждем немного. -- Пожалуйста, пойдемте в тень, -- сказала Марго. Лицо у нее побелело, вид был совсем больной. Они прошли к развесистому дереву, под которым стоял автомобиль, и сели. -- Очень возможно, что он уже издох, -- заметил Уилсон. Подождем немножко и посмотрим. Макомбер ощущал огромное, безотчетное счастье, никогда еще не испытанное. --Да, вот это была скачка! -- сказал он.-- Я в жизни не испытывал ничего подобного. Правда, чудесно было. Марго? - Отвратительно, -- сказала она -- Чем? -- Отвратительно, -- сказала она горько. -- Мерзость. -- Знаете, теперь я, наверно, никогда больше ничего не испугаюсь, -- сказал Макомбер Уилсону. -- Что-то во мне произошло, когда мы увидели буйволов и погнались за ними. Точно плотина прорвалась. Огромное наслаждение. -- Полезно для печени, -- сказал Уилсон.-- Чего только с людьми не бывает. Лицо Макомбера сияло. -- Право же, во мне что-то изменилось, -- сказал он. -- Я чувствую себя совершенно другим человеком. Его жена ничего не сказала и посмотрела на него как-то странно. Она сидела, прижавшись к спинке, а Макомбер наклонился вперед и говорил с Уилсоном, который отвечал, повернувшись боком на переднем сиденье. -- Знаете, я бы с удовольствием еще раз поохотился на льва, -- сказал Макомбер. -- Я их теперь совсем не боюсь. В конце концов, что они могут сделать? -- Правильно, -- сказал Уилсон. -- В худшем случае убьют вас. Как это у Шекспира? Очень хорошее место. Сейчас вспомню. Ах, очень хорошее место. Одно время я постоянно его повторял. Ну-ка, попробую: "Мне, честное слово, все равно; смерти не миновать, нужно же заплатить дань смерти. И, во всяком случае, тот, кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем" Хорошо, а? Он очень смутился, когда произнес эти слова, так много значившие в его жизни, но не в первый раз люди на его глазах достигали совершеннолетия, и это всегда волновало его. Не в том дело, что им исполняется двадцать один год. Случайное стечение обстоятельств на охоте, когда вдруг стало необходимо действовать и не было времени поволноваться заранее, -- вот что понадобилось для этого Макомберу; но все равно, как бы это ни случилось, случилось это несомненно. Ведь вот какой стал, думал Уилсон. Дело в том, что многие из них долго остаются мальчишками. Некоторые так на всю жизнь. Пятьдесят лет человеку, а фигура мальчишеская. Пресловутые американские мужчины-мальчики. Чудной народ, ей-богу. Но сейчас этот Макомбер ему нравится. Чудак, право, чудак. И наставлять себе рога он, наверно, тоже больше не даст. Что ж, хорошее дело. Хорошее дело, черт возьми! Бедняга, наверно, боялся всю жизнь. Неизвестно, с чего это началось. Но теперь кончено. Буйвола он не успел испугаться. К тому же был зол. И к тому же автомобиль. С автомобилем все кажется проще. Теперь его не удержишь. Точно так же бывало на войне. Посерьезней событие, чем невинность потерять. Страха больше нет, точно его вырезали. Вместо него есть что-то новое. Самое важное в мужчине. То, что делает его мужчиной. И женщины это чувствуют. Нет больше страха. Забившись в угол автомобиля, Маргарет Макомбер поглядывала на них обоих. Уилсон не изменился. Уилсона она видела таким же, каким увидала накануне, когда впервые поняла, в чем его сила. Но Фрэнсис Макомбер изменился, и она это видела. -- Вам знакомо это ощущение счастья, когда ждешь чего-нибудь? -- спросил Макомбер, продолжая обследовать свои новые владения. -- Об этом, как правило, молчат, -- сказал Уилсон, глядя на лицо Макомбера. -- Скорее принято говорить, что вам страшно. А вам, имейте в виду, еще не раз будет страшно. --Но, вам знакомо это ощущение счастья, когда предстоит действовать? -- Да, -- сказал Уилсон. -- И точка. Нечего об этом распространяться. А то все можно испортить. Когда слишком много говоришь о чем-нибудь, всякое удовольствие пропадает. -- Оба вы болтаете вздор, -- сказала Марго.-- Погонялись в машине за тремя беззащитными животными и вообразили себя героями. -- Прошу прощенья, -- сказал Уилсон. -- Я и правда наболтал лишнего. -- Уже встревожилась, подумал он. -- Если ты не понимаешь, о чем мы говорим, так зачем вмешиваешься? -- сказал Макомбер жене. -- Ты что-то вдруг стал ужасно храбрый, -- презрительно сказала она, но в ее презрении не было уверенности. Ей было очень страшно. Макомбер рассмеялся непринужденным, веселым смехом. -- Представь себе, -- сказал он. -- Действительно стал. -- Не поздно ли? -- горько сказала Марго. Потому что она очень старалась, чтобы все было хорошо, много лет старалась, а в том, как они жили сейчас, винить было некого. -- Для меня -- нет,-- сказал Макомбер. Марго ничего не сказала, только еще дальше отодвинулась в угол машины. -- Как вы думаете, теперь пора? -- бодро спросил Макомбер. -- Можно попробовать, -- сказал Уилсон. -- У вас патроны остались? -- Есть немного у ружьеносца. Уилсон крикнул что-то на суахили, и старый туземец, свежевавший одну из голов, выпрямился, вытащил из кармана коробку с патронами и принес ее Макомберу; тот наполнил магазин своей винтовки, а остальные патроны положил в карман. -- Вы стреляйте из спрингфилда, -- сказал Уилсон. -- Вы к нему привыкли. Маннлихер оставим в машине у мемсаиб. Штуцер может взять Конгони. Я беру свою пушку. Теперь послушайте, что и вам скажу. -- Он оставил это напоследок, чтобы не встревожить Макомбера. -- Когда буйвол нападает, голова у него не опущена, а вытянута вперед. Основания рогов прикрывают весь лоб, так что стрелять в череп бесполезно. Единственно возможный выстрел -- прямо в морду. И еще возможен выстрел в грудь или, если вы стоите сбоку, в шею или плечо. Когда они решены, добить их очень трудно. Не пробуйте никаких фокусов. Выбирайте самый легкий выстрел. Ну так, с головой они покончили. Едем? Он позвал туземцев, они подошли, вытирая руки, и старший залез сзади в машину. -- Я беру только Конгони, -- сказал Уилсон. -- Второй останется здесь, будет отгонять птиц. Когда автомобиль медленно поехал по траве, к лесистому островку, который тянулся зеленым языком вдоль сухого русла, пересекавшего поляну, Макомбер чувствовал, как у него колотится сердце и во рту опять пересохло, но это было возбуждение, а не страх. -- Вот здесь он вошел в заросли, -- сказал Уилсон. И приказал ружьеносцу на суахили: --Найди след. Автомобиль поравнялся с островком зелени. Макомбер, Уилсон и ружьеносец слезли. Оглянувшись, Макомбер увидел, что жена смотрит на него и ружье лежит с ней рядом. Он помахал ей рукой, она не ответила. Заросли впереди были очень густые, под ногами было сухо. Старый туземец весь вспотел, а Уилсон надвинул шляпу на глаза, и Макомбер видел прямо перед собой его красную шею. Вдруг Конгони сказал что-то Уилсону и побежал вперед. Он там издох, -- сказал Уилсон. -- Чистая работа. Он повернулся и схватил Макомбера за руку, и, в ту минуту, как они, блаженно улыбаясь, жали друг другу руки, Конгони пронзительно вскрикнул, и они увидели, что он бежит из зарослей боком, быстро, как краб, а за ним буйвол -- ноздри раздулись, губы сжаты, кровь каплет, огромная голова вытянута вперед, -- нападает, устремив прямо на них свои маленькие, налитые кровью свиные глазки. Уилсон, стоявший ближе, стрелял с колена, и Макомбер, не услышав своего собственного выстрела, заглушенного грохотом штуцера, увидел, что от огромных оснований рогов посыпались похожие на шифер осколки, голова буйвола дернулась. Он снова выстрелил, прямо в широкие ноздри, и снова увидел, как вскинулись кверху рога и полетели осколки. Теперь он не видел Уилсона и, старательно прицелившись, снова выстрелил, а буйвол громоздился уже над ним, и его ружье было почти на одном уровне с бодающей, вытянутой вперед головой; он увидел маленькие злые глазки, и голова начала опускаться, и он почувствовал, как внезапная, жаркая, ослепительная вспышка взорвалась у него в мозгу, и больше он никогда ничего не чувствовал. Уилсон только что отступил в сторону, чтобы выстрелить буйволу в плечо. Макомбер стоял на месте и стрелял в морду, каждый раз попадая чуть-чуть выше, чем нужно, -- в тяжелые рога, которые крошились и раскалывались, как шиферная крыша, а миссис Макомбер с автомобиля выстрелила из маннлихера калибра 6,5 в буйвола, когда казалось, что он вот-вот подденет Макомбера на рога, и попала своему мужу в череп, дюйма на два выше основания, немного сбоку. Фрэнсис Макомбер лежал ничком всего в двух ярдах от того места, где лежал на боку буйвол, его жена стояла над ним на коленях, а рядом с ней был Уилсон. -- Не нужно его переворачивать, -- сказал Уилсон. Женщина истерически плакала. -- Подите, сядьте в автомобиль, -- сказал Уилсон. -- Где ружье? Она покачала головой, на лице ее застыла гримаса. Туземец поднял с земли ружье. -- Положи на место,--сказал Уилсон. И прибавил: -- Сходи за Абдуллой, пусть будет свидетелем, как произошло несчастье. Он опустился на колени, достал из кармана платок и накрыл им коротко остриженную голову Фрэнсиса Макомбера. Кровь впитывалась в сухую, рыхлую землю. Уилсон встал и увидел лежащего на боку буйвола: ноги его были вытянуты, по брюху между редкими волосами ползали клещи. "А хорош, черт его дери, -- автоматически отметил его мозг. -- Никак не меньше пятидесяти дюймов". Он крикнул шофера и велел ему накрыть мертвого пледом и остаться возле него. Потом пошел к автомобилю, где женщина плакала, забившись в угол. -- Ну и натворили вы дел, -- сказал он совершенно безучастно. -- А он бы вас непременно бросил. -- Перестаньте, - сказала она. -- Конечно, это несчастный случай, -- сказал он. -- Я-то знаю. -- Перестаньте, -- сказала она. -- Не тревожьтесь, -- сказал он. -- Предстоят кое-какие неприятности, но я распоряжусь, чтобы сделали несколько снимков, которые очень пригодятся на дознании. Ружьеносцы и шофер тоже выступят как свидетели. Вам решительно нечего бояться. -- Перестаньте, -- сказала ока. -- Будет много возни, -- сказал он. -- Придется отправить грузовик на озеро, чтобы оттуда по радио вызвали самолет, который заберет нас всех троих в Найроби. Почему вы его не отравили? В Англии это делается именно так. -- Перестаньте! Перестаньте! Перестаньте! -- крикнула женщина. Уилсон посмотрел на нее своими равнодушными голубыми глазами. -- Больше не буду, -- сказал он. -- Я немножко рассердился. Ваш муж только-только начинал мне нравиться. -- О, пожалуйста, перестаньте, -- сказала она. -- Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте. Так-то лучше, -- сказал Уилсон. -- Пожалуйста -- это много лучше. Теперь я перестану.