он с удовольствием принялся строгать его; он сидел в будущей зале, возле будущего эркера, выходившего на улицу. К нему пришли дочери, которые выяснили уже, где будут их спальни - с окном на набережную, над музыкальным салоном, - и столь же мало интересовались подробностями, как и отец. - Прошу присесть у эркера, барышни, - позвал он, когда они заглянули к нему через проем стены. Он шутливо освободил им место на козлах, возле себя. Они подошли, ступая осторожно и словно нехотя, как всегда делают барышни, желая показать, что вовсе не намерены делать то, что как раз хотят сделать. Уместившись на козлах, они презрительно рассмеялись, не боясь обидеть отца; Айрин вздернула, по своей привычке, подбородок и сказала сестре: - До чего нелепо! - А я вам скажу, - промолвил полковник, любуясь, какими они выросли барышнями, - что ваша мать не стыдилась сидеть со мной на козлах, когда я позвал ее поглядеть, как в первый раз покрасил своей краской стену. - Да, мы слышали эту историю, - сказала Пенелопа, уверенная, что отцу нравится, что бы она ни сказала; - Нас на ней воспитали. - Потому что история хорошая, - сказал отец. В эту минуту на улице показался молодой человек, который шел, разглядывая стройку. Подойдя к эркеру, где сидел Лэфем с дочерьми, он сперва опустил глаза, потом лицо его просияло, он снял шляпу и поклонился Айрин. Она машинально встала с козел, и лицо ее так же осветилось. Это была очень хорошенькая девушка, какими мы их любим, стройная и гибкая, с очень правильными чертами. Но главная ее прелесть - а она была прелестна - заключалась в красках. Ее можно описать словами, какими описывают фрукты или цветы. Волосы у нее были рыжие, как у ее отца в молодости, а краски щек и висков напоминали майские цветы, цвет яблони и персика. Вместо серых глаз, какие часто гасят яркость таких щек, у Айрин глаза были синие, синевы глубокой и вместе нежной, и, казалось, изливали вокруг ясный свет. Ее сестра и мать знали, что эти глаза всегда выражали гораздо больше, чем Айрин думала или чувствовала; это не значит, что она не была девушкой разумной и очень честной. Молодой человек был явно в замешательстве; Айрин выступила немного вперед, и они обменялись улыбками и приветствиями, сводившимися к тому, что он полагал, что ее нет в городе, а она тоже не знала, что он туда вернулся. Наступила пауза, и она, краснея и сомневаясь, следует ли это делать, сказала: - Мой отец - мистер Кори - моя сестра. Молодой человек снова снял шляпу, обнажив красивую голову и здоровый загар, кончавшийся там, где начинались коротко остриженные волосы. На нем был отличный летний костюм в клетку, синий с белым шейный платок и белая шляпа, которая очень шла к нему, когда он снова ее надел. Вся его одежда выглядела особенно свежей и новой; дело в том, что он только накануне сменил свое техасское облачение. - Как поживаете, сэр? - сказал полковник, подходя к окну и протягивая руку, которую молодой человек взял, подойдя ближе. - Не угодно ли войти? Мы здесь у себя. Это строится мой дом. - Вот как? - сказал молодой человек; он быстро поднялся по лестнице и прошел через проемы стен. - Прошу садиться на козлы, - сказал полковник, а девушки обменялись взглядами, где смешивались смех и ужас. - Благодарю вас, - просто сказал молодой человек и сел. - Миссис Лэфем наверху со столяром, но сейчас спустится. - Надеюсь, она здорова, - сказал Кори. - Я думал, она за городом. - Да, мы на той неделе едем в Нантакет. Это дом нас задержал в городе. - Строить дом должно быть интересно, - сказал Кори старшей сестре. - Да, - согласилась она, отказываясь в пользу Айрин от дальнейшего разговора. Кори обратился к той. - Вы все, наверное, участвуете в создании дома? - О нет, все делают архитектор и мама. - Но остальным разрешается соглашаться, если они хорошо себя ведут, - сказала Пенелопа. Кори посмотрел на нее: она была смуглая и ростом ниже сестры. - Да, очень интересно, - сказала Айрин. - Пройдем и осмотрим дом, - сказал полковник, вставая, - если есть охота. - С большим удовольствием, - сказал молодой человек. Он помогал барышням перешагивать через щели и идти по узким доскам, которые они прежде преодолевали самостоятельно. Старшая старалась, как могла, чтобы помощь чаще оказывалась младшей. Она шла между ними и отцом, который шагал впереди, объясняя каждую комнату и все больше приписывая себе заслуги во всем строительстве. - Вот здесь, - сказал он, - у нас будет эркер, чтобы было больше вида на воду. А это комнаты девочек, - добавил он, с гордостью оглядывая их обеих. Это прозвучало слишком интимно. Айрин густо покраснела и отвернулась. Но молодой человек, по-видимому, относился ко всему этому так же просто, как их отец. - Какой чудесный вид! - сказал он. Бэк-Бэй простер перед ними свою стеклянную гладь, где виднелось лишь несколько лодочек и большая шхуна со свернутыми снежно-белыми парусами, которую буксир быстро тащил к Кеймбриджу. Дома этого города, утопавшие в зелени, спорили в живописности с дальним Чарлстоном. - Да, - сказал Лэфем. - Лучшие комнаты, я считаю, надо отводить хозяевам. Если будут гости, с них довольно и второго класса. Впрочем, в этом доме не будет ничего второсортного. Во всем доме, сверху донизу, ни одной неудобной комнаты. - Хоть бы папа так не хвастал, - шепнула Айрин сестре, стоявшей вместе с нею немного в стороне. - Да, сэр, - продолжал полковник напыжась. - Я решил все сделать высшим сортом. У меня лучший в Бостоне архитектор, и я строю как мне нравится. И если деньги что-то значат, думаю, что останусь доволен. - Дом будет очень красив, - сказал Кори. - И очень оригинален. - Да, сэр. Этот малый не поговорил со мной и пяти минут, а я уже видел, что он свое дело знает. - Хоть бы мама шла поскорей! - опять зашептала Айрин. - Если папа еще что-нибудь скажет, я провалюсь сквозь пол. - Сейчас строят очень много красивых домов, - сказал молодой человек. - Совсем не то, что прежние. - А все потому, - сказал снисходительно полковник, выпячивая свою широкую грудь, - что мы теперь больше тратим на дома. Я наметил сперва дом на сорок тысяч долларов. А этот малый уже вытянул из меня более шестидесяти тысяч, а все обойдется, пожалуй, почти во сто. Задешево хорошего дома не получишь. Все равно как заказывать картину художнику. Заплатите достаточно, и он вам сможет сделать первоклассную вещь; а не заплатите - не сможет. Вот и все. Говорят, что А.-Т.Стюарт заплатил какому-то французу шестьдесят тысяч долларов за маленькую картинку семь на девять дюймов. Да, сэр, заплатите архитектору побольше - и обязательно будет у вас красивый дом. - Я слышал, что они умеют вытянуть деньги на осуществление своих замыслов, - сказал, улыбаясь, молодой человек. - Еще как! - воскликнул полковник. - Предложат вам такие улучшения, что отказаться невозможно. И красивее, и практичнее, и все такое; отказаться - значит много потерять. И всегда ведь предлагают, когда жена тут; вот вы и попались. Полковник сам засмеялся своей шутке, подавая пример, и молодой человек поддержал его, хотя и менее шумно. Девушки обернулись, и он сказал им: - Клянусь, я не видел еще, чтобы из окон открывалась лучшая панорама. Удивительно, как хорошо видны отсюда Мемориал и шпили Кеймбриджа. И закаты должны быть великолепные. Лэфем не дал им ответить. - Да, сэр, ничего красивей я, пожалуй, не видал. Мне всегда нравилась набережная Бикона. Когда я еще не имел здесь участка и не думал, что буду иметь, мы с женой приезжали сюда в коляске и любовались видом на реку. Когда мне хвалят Холм, я понять могу. Там уютно, по-старинному, как-то привычно. Но когда хвалят Авеню Содружества, это мне непонятно. Ее и сравнить невозможно с набережной Бикона. На ней так же ветрено и так же пыльно, а вида всего только на другую сторону улицы. Нет, сэр, если уж селиться на Бэк-Бэй, так подайте мне набережную Бикона. - Думаю, что вы совершенно правы, - сказал молодой человек. - Виды здесь исключительно красивы. Айрин взглянула на сестру, как бы говоря: "Что папа еще скажет?" - но сверху послышался голос ее матери, приближавшейся к отверстию в потолке - месту будущей лестницы; показалась и она сама, то есть сперва только ее нога. За ней следовал столяр с линейкой, торчавшей из кармана комбинезона, и она, уже спустившись, продолжала говорить ему о каких-то мерках, которые они сняли; Айрин, чтобы она заметила гостя, пришлось сказать: - Мама, вот мистер Кори. Он приблизился со всей поспешностью и изяществом, какие позволял шаткий помост, и миссис Лэфем крепко пожала ему руку своей большой и теплой рукой. - Вот и вы, мистер Кори! Когда же вы вернулись? - Вчера. Мне как-то еще не верится. И я не предполагал застать вас в новом доме. - Да, вы наш первый гость. Надеюсь, мне не надо извиняться за беспорядок. А хорошо ли полковник занимал гостя? - О да. Я увидел в этом доме столько, сколько мне вряд ли когда доведется увидеть. - Надеюсь, что это не так, - сказал Лэфем. - Нас еще не раз можно будет застать на старом месте, прежде чем переедем. Он, видимо, посчитал это за непринужденное приглашение и взглянул на своих дам, ожидая их одобрения. - Да, конечно! - сказала его жена. - Всегда рады вас видеть, мистер Кори. - Благодарю вас, я приду с удовольствием. Он шел с полковником впереди, помогая дамам при трудностях спуска. Айрин шла особенно неуверенно; она держалась за руку молодого человека чуть дольше, чем требовалось, а может быть, это он удерживал ее. Он нашел случай сказать: - Как приятно снова повидать вас, - и добавил: - Всех вас. - Спасибо, - сказала девушка. - А вам, должно быть, обрадовались дома. Кори засмеялся. - Вероятно, обрадовались бы, если б сами были дома. Но дело в том, что мы сейчас одни с отцом, и я тоже собираюсь уехать в Бар-Харбор. - Ах вот как? Они там? - Да, моя мать только там находит желанное сочетание морского и горного воздуха. - Мы ездим в Нантакет - это удобно папе. А в это лето скорее всего никуда не поедем, до того мама занята постройкой. Мы только о доме и говорим; Пэн сказала, что мы им закусываем и с ним ложимся спать. Она говорит, что хорошо бы для разнообразия пожить в палатках. - У нее, видимо, много чувства юмора, - решился сказать молодой человек, хотя имел для этого не так уж много данных. Остальные отошли в глубь дома посмотреть на какое-то предложенное изменение. Айрин и Кори остались в дверях. Свет счастья играл на ее лице, одухотворяя его прелестные черты. Она старалась сдержать улыбку, отчего углубились ямочки на щеках; она немного дрожала, и серьги качались в ее хорошеньких ушках. Все возвратились и вместе сошли по передней лестнице. Полковник собрался было повторить приглашение, но поймал взгляд жены и воздержался, хоть и не вполне понял ее предостережение; он подобрал грузило, а молодой человек подсадил дам в фаэтон. Он приподнял шляпу, дамы поклонились, Лэфемы тронулись в путь, и голубые ленты вились за шляпой Айрин словно ее мысли, рвавшиеся назад. - Так вот он, молодой Кори, - сказал полковник, пуская крупную величавую лошадь, которая увозила их домой. - Недурен собой, и глаза этакие честные. Не пойму только, как это малый с таким образованием может жить дома на отцов счет. Будь у меня его здоровье и образование, я бы захотел себя показать. На заднем сиденье девушки держались за руки и нервно сжимали их друг другу при каждом высказывании отца. - Я думаю, - сказала миссис Лэфем, - он как раз и ездил в Техас, чтобы что-то себе подыскать. - Видать, не подыскал. - Ну, если у отца хватает на него денег и он не жалуется на обузу, нам-то что до этого? - Конечно, дело не мое, но мне это не нравится из принципа. Я люблю, чтобы мужчина поступал как мужчина. Нечего его нежить как барышню. Этот малый наверняка состоит в двух-трех клубах и весь день там торчит, глядя из окна, - видал я таких, - нет чтобы честно добывать свой хлеб. - Будь я молодым человеком, - вмешалась Пенелопа, - я бы состояла в двадцати клубах, если столько найдется, и торчала бы во всех, и из окна смотрела бы до упаду. - Ах, вот как? - спросил отец, восхищенный этим вызовом и оборачивая к ней свою крупную голову. На мои деньги это тебе не удалось бы, будь ты моим сыном. - Посмотрим, - отпарировала девушка. Это всех рассмешило. Но вечером, заводя часы, прежде чем положить их под подушку, полковник всерьез вернулся к этой теме. - Я бы сделал из него человека, если бы он вошел ко мне в дело. Закваска в нем есть. Но я для того так говорил, чтобы Айрин не думала, будто я потерплю этакого бездельника, любого, пусть образованного, пусть воспитанного. Судя по тому, что сказала Пэн, Айрин поняла, к чему я клонил. Девушка явно была меньше озабочена отцовскими принципами, чем впечатлением, какое он произвел на молодого человека. Она обсудила это подробно с сестрой, прежде чем они легли спать, и спрашивала в отчаянии, пока Пенелопа расчесывала перед зеркалом волосы: - А он не подумает, что папа всегда так хвастает? - И будет прав, если подумает, - ответила ее сестра. - Отец ведь вечно так. Просто ты прежде меньше это замечала. И если он не сможет понять этого хвастовства, то будет уж чересчур хорош. Мне, например, нравилось, как распространялся полковник. - Знаю, - сказала огорченная Айрин. Потом вздохнула. - А правда он выглядел чудо как хорошо? - Кто? Полковник? - Пенелопа переняла у матери привычку так называть отца, и это звание было в ходу для всех ее шуток. - Ты отлично знаешь, что я говорю не о нем, - надулась Айрин. - Ах, о мистере Кори? Так и надо было сказать - о мистере Кори. Если бы я хотела сказать: мистер Кори, так бы и сказала; мистер Кори. А что, нельзя? Разве это какое-нибудь ругательство? Вот и буду: Кори, Кори, Ко... Сестра зажала ей рот рукою. - Замолчишь ли ты, несчастная? - сказала она жалобно. - Тебя слышно во всем доме. - И даже на всей площади. Что ж, по-моему, он выглядел довольно хорошо для некрасивого юноши, который давно не навивал волосы на папильотки. - Да, он острижен очень коротко, - признала Айрин, и обе рассмеялись, вспомнив, как выглядела стриженная голова мистера Кори. - А его нос тебе нравится? - робко спросила Айрин. - Вот теперь обсуждается нечто серьезное, - сказала Пенелопа. - Пожалуй, будь у меня столько носа, я хотела бы, чтоб уж он был целиком римский. - Ну как же нос может быть наполовину такой, а наполовину другой? - заспорила Айрин. - Очень даже может. Посмотри на мой! - Она повернулась к зеркалу так, чтобы видеть свой нос в три четверти, сложила руки, не выпуская из них щетки, и беспристрастно его рассматривала: - Мой нос начал как греческий, а не дойдя до переносицы, передумал и дальше уже курносый. - У тебя очень хорошенький нос, Пэн, - сказала Айрин, тоже созерцая отражение. - Не надейся, что за комплимент выудишь похвалу его носу, миссис, - добавила она, - К. Айрин также держала в руке щетку и, кинувшись на сестру, стала слегка шлепать ее обратной стороной. - Бессовестная! - кричала она, краснея. - Ну ладно, миссис Д., - сказала Пенелопа. - Против Д. ты ничего не имеешь? Хотя мне кажется, что К. - тоже хорошо для инициалов. - О! - вскричала младшая, выражая этим все, что выразить невозможно. - Глаза у него и вправду очень хороши, - признала Пенелопа. - О да! А ты заметила, как сидит на нем сюртук? И прилегает, и свободно, - и у отворотов свободно. - Да, это, несомненно, разумный молодой человек. Умеет выбрать портного. Айрин присела на край стула. - Как хорошо, что ты сказала про клубы. - О, я просто хотела поспорить, - сказала Пенелопа. - Не могла слышать, как отец пыжится, и не вмешаться. - Ах, как он пыжился! И как хорошо, что мама, наконец, спустилась, хоть и показалась начиная с чулок. Девушки безудержно расхохотались, пряча лица на груди друг у друга. - Я думала - умру, - сказала Айрин. - Это все равно что заказать картину, - Пенелопа повторяла слова отца, но как бы мечтательно и рассеянно. - Заплатите художнику достаточно, и он сможет сделать вам первоклассную вещь. Заплатите архитектору побольше, и обязательно будет у вас красивый дом. - Это было ужасно! - простонала ее сестра. - Никто бы не подумал, что он сперва неделями и слышать не хотел об архитекторе и только потом согласился. Пенелопа продолжала: - Мне всегда нравилась набережная Бикона - когда я еще не имел здесь участка. Если уж селиться на Бэк-Бэй, так подайте мне набережную Бикона. - Ой, ой! - взвизгивала Айрин, - перестань! Внизу открылась дверь родительской комнаты, и голос настоящего полковника крикнул: - Вы что там делаете, девочки? Почему не ложитесь? В ответ раздались нервные взвизгивания. Полковник услышал топот быстрых ног, шелест платьев и хлопанье дверей. Потом одна из дверей открылась снова, и Пенелопа сказала: - Я просто повторяла твои слова из разговора с мистером Кори. - Ладно, - ответил полковник. - Остальное доскажешь утром за завтраком, да гляди встань вовремя, чтобы и я послушал. 5 В это время Кори-младший отпер своим ключом дверь дома и прошел в библиотеку, где его отец дочитывал статью в "Revue des Deux Mondes". Это был пожилой джентльмен с седыми усами, который не отказывался от пенсне ради более удобных очков даже у себя в библиотеке. Он сбросил его, когда вошел сын, и лениво и ласково взглянул на него, потирая красные отметины, всегда остающиеся от пенсне по сторонам носа. - Том, - сказал он, - где ты добыл этот отличный костюм? - Я задержался на день в Нью-Йорке, - ответил сын, подвигая себе стул. - Я рад, что вам нравится. - Мне всегда нравятся твои костюмы. Том, - задумчиво произнес отец, вертя пенсне в руке. - Не понимаю только, откуда ты берешь деньги. - Видите ли, сэр, - сказал сын, который иногда вставлял это старомодное обращение к отцу, и звучало оно очень приятно, - у меня снисходительный родитель. - Закури? - предложил отец, подвигая к нему коробку сигар и вытащив одну. - Нет, благодарю, - сказал сын. - Я бросил. - Вот как? - отец ощупью стал искать на столе спички, как это делают пожилые люди. Сын встал, зажег спичку и поднес ему. - Я слыхал - спасибо, Том, - что статистики доказывают: если вы бросили курить, то можете отлично одеваться на сэкономленные деньги, даже не имея снисходительного родителя. Но я уже стар, чтобы пробовать. Хотя, должен сказать, предпочел бы одеваться. Кого ты встретил в клубе? - Там было людно, - сказал Кори-младший, рассеянно следя за красивыми клубами дыма. - Удивительна закаленность молодых клубменов, - заметил отец. - Все лето, когда самые выносливые женщины бегут к морю, клубы полны молодых людей; жара им, как видно, нипочем. - В Бостоне летом вовсе не плохо, - сказал сын, не поддерживая иронического тона. - Конечно, в сравнении с Техасом, - ответил отец, продолжая безмятежно курить. - Но вряд ли ты вне клуба встречаешь в городе много своих друзей. - Нет. По всей Бикон-стрит и по Авеню Содружества вам предлагается звонить с черного хода. Мало кто встречает возвратившегося блудного сына. - Блудный сын должен знать, чего ожидать, когда возвращается в мертвый сезон. Но я и сейчас рад тебе, Том, и надеюсь, что ты не сразу уедешь. Дай отдых своей неуемной энергии. - Вам как будто не приходится укорять меня в излишней активности, - сказал сын, кротко принимая отцовскую шутку. - Нет, не приходится, - согласился отец. - Ты во всем соблюдаешь умеренность. За что сейчас думаешь взяться? После того как повидаешься с матерью и сестрами в Маунт-Дезерт? За недвижимость? Пожалуй, тебе пора стать маклером по недвижимости. Или подумываешь о брачном союзе? - Нет, сэр, - сказал молодой человек. - Его я не хотел бы рассматривать как карьеру. - Да, да, понимаю. И совершенно с тобой согласен. Однако я всегда считал, что в любви можно сочетать приятное с полезным. Я против того, чтобы женились на деньгах - некрасиво, но если влюбляться, отчего бы человеку не влюбиться именно в богатую? Среди богатых есть очень милые девушки, и я сказал бы, что с ними больше шансов на спокойную жизнь. Они всегда все имели и не будут честолюбивы и беспокойны. - Смотря по тому, - сказал сын, - долго ли родители девушки были богаты и успели ли обеспечить ее всем до замужества. Если нет, то она будет в этом отношении не лучше бедной. - Верно. Но сейчас скоробогачи быстро сравниваются с нами. Деньги сразу дают им положение. Я не говорю, что это плохо. Общество обычно знает, что делает и как заключить с ними сделку. Скоробогачам просто приходится очень много платить. Да, деньги сейчас - главное. В них - романтика и поэзия нашего века. Именно они прежде всего волнуют воображение. Приезжающие к нам англичане более всего интересуются новоиспеченными миллионерами и больше всего их уважают. Ну и отлично. Я не жалуюсь. - И вы бы хотели богатую невестку, а остальное не существенно? - Ну, не совсем уж так, Том, - сказал отец. - Немного юности, немного красоты, немного разума и умения держаться - против этого я не возражаю. И, пожалуй, хорошо, если родители ее в ладах с грамматикой. - У вас большие требования, сэр, - сказал сын. - Можно ли требовать грамматику от тех, кто занят исключительно коммерцией? Это чересчур строго. - Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Но твоя мать как раз говорила, что у этих ее благодетелей, вот что вам встретились прошлым летом, с грамматикой обстоит неплохо. - Об отце семейства этого не скажешь. Кори-старший, который курил, полуобернувшись к сыну, сразу обернулся к нему. - Я не знал, что ты с ним встречался. - Только сегодня, - сказал Кори-младший, слегка покраснев. - Я шел по улице и посмотрел на строящийся дом, и тут увидел в окне всю семью. Оказывается, дом строит как раз мистер Лэфем. Кори-старший стряхнул пепел сигары в пепельницу, стоявшую тут же. - Чем больше я тебя знаю, Том, тем более убеждаюсь, что мы - потомки Джайлса Кори. Способность держать язык за зубами миновала меня, но полностью унаследована тобой. Не знаю, как бы ты вел себя под peine forte et dure [пыткой (фр.)], но под обычным давлением ты не проговоришься. Почему ты не рассказал об этой встрече за обедом? Тебя ведь не обвиняли в колдовстве. - Нет, - сказал молодой человек. - Но как-то не пришлось к слову. Было много других тем. - Верно. И ты сейчас тоже не упомянул бы о ней, если бы я не заговорил об этом сам. - Не знаю, сэр. Я собирался рассказать. Может быть, именно я и навел на это разговор. Отец засмеялся. - Возможно, Том, возможно. Твоя мать догадалась бы, что ты к этому вел, но я, признаюсь, нет. Ну и каково твое впечатление? - Ничего определенного. Но знаете, при всех грамматических ошибках он мне понравился. Отец внимательно посмотрел на сына, но пока юноша не высказался, он не расспрашивал; это было не в его обычае. - Вот как, - только и сказал он. - Когда находишься в новом крае, начинаешь смотреть на людей иначе, чем с точки зрения наших традиций; если бы я не провел зиму в Техасе, мне, вероятно, было бы труднее выдерживать полковника. - Ты хочешь сказать, что в Техасе бывает и похуже? - Не совсем так. Просто я увидел, что мерить его нашими мерками было бы несправедливо. - Тут ошибка, которую я часто осуждал, - сказал Кори-старший. - Я утверждаю, что бостонцу не следует отлучаться из Бостона. Здесь - и только здесь - он знает, что иные мерки, кроме наших, невозможны. Но мы ездим всюду, и это расшатывает наши убеждения. Один едет в Англию и привозит более широкие понятия о светской жизни; другой привозит из Германии жажду более активных интеллектуальных исканий; приехавший из Парижа заражен самыми нелепыми взглядами на искусство и литературу; а ты вернулся от техасских ковбоев и говоришь нам прямо в лицо, что папашу Лэфема надо судить судом равных. Право, этому следовало бы положить конец. Бостонца, уехавшего из Бостона, надо осуждать на пожизненную ссылку. Сын выслушал речь отца с терпеливой улыбкой. Когда тот спросил: - Каковы же качества папаши Лэфема, освобождающие его из-под нашей юрисдикции? - Кори-младший скрестил свои длинные ноги и охватил руками колено. - Он, понимаете, склонен к хвастовству. - Ну, хвастовство еще не освобождает от нашего суда. Я слышал, как хвастают и в Бостоне. - Но не так прямо - не деньгами. - Да, это дело другое. - Но этим, - сказал молодой человек с добросовестностью, которую в нем замечали и любили, - он скорее выражал удовольствие от возможности много тратить. - И я бы охотно выражал подобное удовольствие, будь у меня возможность. Сын снова терпеливо улыбнулся. - Если деньги доставляют ему удовольствие, отчего бы не выражать его? Это, быть может, вульгарно, но не низменно. А пожалуй, даже и не вульгарно. Может быть, успех в делах составляет романтику его жизни... Отец прервал его со смехом: - Видно, что дочь необыкновенно хороша. А как она принимала отцовское хвастовство? - Их там две, - уклончиво ответил сын. - Ах, две? А вторая тоже хороша? - Она не хорошенькая, но у нее интересное лицо. Она похожа на мать. - Хорошенькая, значит, не любимица отца? - Трудно сказать, сэр. Не думаю, - добавил молодой человек, - чтобы вы могли увидеть полковника Лэфема моими глазами. Он показался мне очень простодушным и порядочным. Устать от него, конечно, можно, как и от всех нас; и кругозор его, наверное, ограничен. Но он - сила, и сила добрая. Если он еще не опомнился от радости, что нашел лампу Аладдина... - Да, доводы в его пользу найти можно. И ты обычно знаешь, о чем говоришь. Но помни - ты из графства Эссекс и на вкус несколько тоньше, чем соль земли. Скажу прямо, что мне не нравится человек, который состязается своей минеральной краской с лучшими цветами природы в ее живописнейших уголках. Я не говорю, что нет людей и похуже. Но такой мне не по нраву, хотя совесть моя его не осуждает. - Мне думается, - сказал сын, - что в минеральной краске нет ничего постыдного. Люди занимаются самыми разными делами. Отец вынул сигару изо рта и снова взглянул сыну в лицо. - Вот оно как? - Мне кажется, - сказал сын, - что мне пора найти себе дело. Довольно я потратил времени и денег. На западе и юго-западе я видел людей много моложе меня и уже вполне самостоятельных. Для себя я не нашел там ничего подходящего, но мне было стыдно возвращаться и опять жить на ваш счет, сэр. Отец покачал головой и вздохнул иронически. - Не будет у нас подлинной аристократии, пока живет в нашей молодежи это плебейское нежелание жить за счет отца или жены. Оно подрывает корни всей феодальной системы. Право, Том, ты должен извиниться передо мной. Я полагал, ты замышляешь женитьбу на деньгах этой девицы, а у тебя, оказывается, низменное желание войти в дело к ее отцу. Кори-младший снова засмеялся, как и подобало сыну, который находит отца несколько старомодным, но питает сыновнее почтение к его остроумию. - Пока еще нет, но мне такое действительно приходило в голову. Я не знаю, как за это взяться, да и возможно ли вообще. Но признаюсь, что полковник Лэфем сразу пришелся мне по душе. Видно, что он - человек деловой, ну и я хочу стать таким. Отец в задумчивости курил. - Люди действительно берутся за всевозможные занятия, а чем одно хуже другого, если пристойно и достаточно крупно. В мое время ты вошел бы в компанию по торговле с Китаем или с Индией, хотя я этого не сделал. Несколько позже твоей судьбой - но опять-таки не моей - стал бы хлопок; а сейчас можно заниматься чем угодно. По части продажи недвижимости вакансий уже нет. Что ж, почему бы не минеральная краска, если у тебя к ней призвание? А взяться за это, я думаю, легко. Пригласим папашу Лэфема на обед и все обсудим. - О, так, пожалуй, не получится, сэр, - сказал сын, улыбаясь аристократической неопытности отца. - Не получится? Почему? - Боюсь, что так начинать не следует. Ему это покажется не по-деловому. - Не вижу, почему бы ему быть столь щепетильным, раз мы на это идем. - Так можно было бы сказать, если бы авансы делал он. - Пожалуй, ты и прав, Том. А как нужно, по-твоему? - Я еще хорошенько не знаю. Думаю, надо, чтобы какой-нибудь знакомый нам деловой человек, чье мнение он уважает, замолвил за меня слово. - Дал бы тебе рекомендацию? - Да. И конечно, я сам должен пойти к полковнику Лэфему. Мне следует и о нем навести справки и, если состояние его дел мне понравится, пойти прямо на улицу Республики и спросить, на что я могу ему пригодиться и могу ли вообще. - Это кажется мне чрезвычайно практическим, Том, хотя может быть совершенно неправильно. А когда ты едешь в Маунт-Дезерт? - Хочу завтра, сэр, - сказал молодой человек. - И там на досуге все обдумаю. Отец встал; он был несколько выше сына, но с легкой сутулостью, которой у того не было. - Что ж, - сказал он шутливо, - я восхищаюсь твоей решимостью и не отрицаю, что в ней есть необходимость. Утешительно думать, что я, проживая деньги и наслаждаясь, уготовил тебе благородное будущее труда и свершений. Рисовать ты не умеешь, но тяга к минеральной краске показывает, что ты унаследовал мое чувство цвета. Сын снова засмеялся и, дождавшись, пока отец подымется по лестнице, выключил газ и поспешил за ним; опередив его, он убедился, что в комнате отца все для него приготовлено. Затем он сказал: - Доброй ночи, сэр; отец ответил: - Доброй ночи, сын мой, - и сын ушел к себе. У старшего Кори висел над камином портрет, который он написал со своего отца; сейчас он остановился перед ним, точно пораженный чем-то новым. Должно быть, сходством своего сына со старым негоциантом, который вел торговлю с Индией сперва в Сейлеме, потом в Бостоне, когда большой город отбил ее у малого. У деда и внука был тот же римский нос, часто встречавшийся в ранние годы республики, но более редкий у потомков сенаторов; впрочем, его еще можно видеть в профиле иной бостонской дамы. Бромфилд Кори не унаследовал его и ссылался на свой прямой нос, когда старый негоциант корил его за недостаток энергии. Он говорил: "Что делать человеку, если его бессердечный отец не передал ему даже своего носа?" Это забавляло негоцианта, но не удовлетворяло. "Ты должен чем-то заняться, - говорил он. - Выбирай сам. Не нравится торговля с Индией, выбери другую фирму. Есть еще юриспруденция, медицина. Ни один Кори еще не выбирал безделье". - "Значит, пора кому-то из них начать", - говорил тогдашний юнец; теперь он был стар и глядел в суровые глаза отцовского портрета. Он не унаследовал ни носа, ни суровости; не было суровости и у его сына, хотя ему полностью достался фамильный орлиный нос. Бромфилд Кори любил своего сына Тома за деликатность, смягчавшую в нем энергию. "Что ж, пойдем на компромисс, - казалось, говорил он портрету отца. - Я буду путешествовать". - "Путешествовать? Сколько времени?" - "Неопределенное время. Не будем ставить жестких условий". Глаза отца смягчались, на лице появлялась снисходительная улыбка: негоциант не мог быть строгим к сыну, так похожему на свою покойную мать. Между ними было как будто условлено, что Бромфилд Кори, вернувшись из путешествий, войдет в какое-либо дело, но это так и не состоялось. Путешествовал он по всей Европе, не скупясь; везде вращался в хорошем обществе, бывал принят при дворах монархов - тогда это считалось честью. Он любил рисовать и с разрешения отца поселился в Риме, где изучал искусство и шлифовал наследие предков-янки, пока в нем не осталось почти ничего от их угловатости. Спустя десять лет он вернулся и написал портрет отца. Портрет получился отличный, хоть и несколько дилетантский, и он мог бы составить себе имя как портретист, если бы у него не было так много денег. А они имелись в достатке, хотя он к тому времени женился и уже обзавелся детьми. Нелепо было писать портреты за деньги и смешно писать их даром; вот он и перестал их писать. Он остался дилетантом, не совсем забросил искусство, но работал урывками и больше рассуждал об искусстве. У него была своя теория насчет манеры Тициана; время от времени какой-нибудь бостонец уговаривал его продать ему картину. Потом он перевешивал ее с видного места на все более укромное и говорил, как бы извиняясь: "Да, это Бромфилд Кори. Недурно, но, конечно, дилетантство". Денег со временем поубавилось. Многое из имущества обесценилось, а жизнь становилась дороже, потребности росли. Он много лет поговаривал о возвращении в Рим, но так и не уехал, и дети его росли как у всех. Не успел он опомниться, как сын пригласил его на выпускной вечер в Гарварде, и вот надо было содержать и сына. Тот предпринял несколько неудачных попыток найти себе дело и продолжал жить за счет отца, к общему их неудовольствию, хотя роптал больше сын. У него был и римский нос, и энергия, но не подвертывался случай; при одной из его неудачных попыток отец сказал: - Тебе бы другой нос, Том. Стал бы, как я, путешествовать. Угомонив дочерей, Лэфем продолжал разговор с женой, и речь у них шла не только о новом доме. - Говорю тебе, - сказал он, - этого бы малого ко мне в контору. Уж я бы сделал из него человека. - Сайлас Лэфем, - отвечала жена. - Ты, кажется, помешался на своей минеральной краске. Такой человек, как младший Кори, с его-то воспитанием, - да он и притронуться не захочет к минеральной краске. - Почему же нет? - надменно спросил полковник. - Ну, если не понимаешь, то и объяснить тебе невозможно. 6 У семьи Кори был дом в Наханте; раз или два они сдали его на летний сезон, убедились, что могут без него обходиться, и продали, по настоянию сына, который предвидел, что, если все пойдет так и дальше, им придется вообще изменить образ жизни. Они стали одними из тех, о ком говорят, что они летом надолго задерживаются в городе; а когда дамы наконец уезжали, то ненадолго, на какой-нибудь летний курорт. Отец вообще оставался дома; а сын наезжал к ним в перерывы между попытками что-то предпринять - перерывы, увы, слишком частые. В Бар-Харборе, куда он теперь поехал к ним после зимы, проведенной в Техасе, он признался матери, что там он ничего для себя не нашел. Можно пойти по стопам Лоринга Стэнтона, но ведь и Стэнтон не слишком преуспел. Потом он упомянул о новом проекте, который уже обдумывал. Она не отрицала, что в этом что-то есть, однако не знала ни одного молодого человека, который занялся подобным делом; отчего тогда не патентованные лекарства или печная политура? - По пути сюда, - сказала она, - мы видели эту его ужасную рекламу, намалеванную на рифе. Кори улыбнулся. - Что ж, если ее там не смыло, это доказывает, что краска годится для корабельного корпуса. - Мне это очень не нравится, Том, - сказала его мать, и если что-то еще имела в виду, то не высказалась прямо и только добавила: - Дело не только в том, чем ты станешь заниматься, но с какими людьми тебе придется общаться. - По-моему, они не показались тебе такими уж плохими, - сказал Кори. - Я тогда еще не повидала их дома, на Нанкин-Сквер. - Когда вернешься в город, их можно будет увидеть на набережной Бикона. И он рассказал о своей встрече с семьей Лэфем в их новом доме. Но мать сказала только: - Там теперь селится очень смешанная публика, - и больше не отговаривала его от нового замысла. Вскоре, вернувшись в Бостон, молодой человек отправился к Сайласу Лэфему. Он пришел к нему в контору, и если бы специально хлопотал о простоте своего летнего костюма, не мог бы больше понравиться практическому человеку. С его рук и шеи еще не сошел техасский загар, и вид у него был не менее деловой, чем у самого Лэфема. В общей комнате красивая девушка за пишущей машинкой подняла на него глаза. - Мистер Лэфем у себя? - спросил он; и после паузы для размышления, которой клерки любят отвечать постороннему, один из них, подняв голову над конторской книгой, кивком указал на внутреннее помещение. Лэфем узнал его по голосу и встал, весьма озадаченный, навстречу Кори, когда тот открыл дверь матового стекла. День был жаркий, и Лэфем был без пиджака. В его обращении не было и следа хвастливого радушия, с каким он несколько дней назад встретил Кори в своем доме. Он смотрел на молодого человека, ожидая, что тот объяснит, какое невообразимое дело могло привести его сюда. - Не присядете ли? Как поживаете? А меня прошу извинить, - добавил он, разумея отсутствие пиджака. - Я прямо изжарился. Кори засмеялся. - Я готов _сам_ просить разрешения снять пиджак. - _Снимайте_! - воскликнул с удовольствием полковник. Есть нечто в человеческой природе, отчего человеку, снявшему пиджак, хочется видеть всех других в том же неглиже. - Так я и сделаю, но прежде отниму у вас две минуты, - сказал непринужденно молодой человек, подвигая предложенный ему стул к бюро, за которым уселся Лэфем. - Но, может быть, у вас нет для меня этих двух минут? - Есть, - сказал полковник. - Я как раз собрался кончать работу. В вашем распоряжении двадцать минут, а потом я за пятнадцать успею на катер. - Отлично, - сказал Кори. - Я хочу, чтобы вы взяли меня в свою фирму. Полковник онемел. Он повернул к двери толстую шею, чтобы убедиться, что она закрыта. Ему не хотелось, чтобы кто-либо в конторе услышал это, но, кажется, дал бы любую сумму, чтобы слова Кори слышала сейчас его жена. - Полагаю, - продолжал молодой человек, - что мог бы просить нескольких известных вам лиц подтвердить мое трудолюбие и трезвость и рекомендовать меня за деловые качества. Но я решил не утруждать никого рекомендациями, пока не узнаю, что есть надежда или хоть тень надежды, что я вам нужен. Лэфем справился, как мог, со своим изумлением. Он еще не простил Кори заявление миссис Лэфем, что тот не снизойдет до занятия минеральной краской; и хотя был сперва ошеломлен, не собирался допустить даже предположения, будто кто-то может его краской гнушаться. - А как вы думаете, на какую должность я вас возьму? - На его фабрику требовались рабочие, и Лэфем притворился, будто Кори именно туда и нанимается. Было ли это приятно Лэфему или нет, но, спросив, он все же слегка покраснел. Кори ответил, не чувствуя обиды: - Боюсь, что мне самому это не вполне ясно; но я кое о чем справился. - Надеюсь, - прервал его Лэфем, - вы не придали значения, ну, тому, что он понаписал в "Событиях"? - Появление в печати интервью, написанного Бартли, Лэфем встретил со смешанными чувствами. Сперва он ощутил тайное удовольствие, но вместе и опасение, понравится ли жене то, что Бартли написал там о ней. Она как будто не обратила на это особого внимания, и Лэфем был благодарен ей уже за это. Потом дочери стали над ним потешаться; и он, отмахиваясь от шуток Пенелопы, с досадой заметил, что Айрин уязвлена вульгарностью статьи. Деловые знакомые встречали его понимающими улыбками, намекавшими на небескорыстный характер похвал, - улыбками людей, которые сами через это прошли и знают, что к чему. Лэфем имел сомнения насчет того, как приняли это его клерки и подчиненные; он некоторое время вел себя с ними с суровым достоинством, а в общем остался недоволен. Он предполагал, что все эту газету прочли. - Не знаю, о чем вы, - ответил Кори. - Я редко читаю "События". - Да так, пустяки. Прислали одного малого взять у меня интервью, и он там все напутал. - Кажется, это всегда так, - сказал Кори. - Нет, я не читал. Вероятно, номер вышел, когда меня еще здесь не было. - Да, вероятно. - Мысль, что я могу быть вам полезен, подсказал мне один из ваших рекламных буклетов. Этими буклетами Лэфем гордился; он считал, что они отлично составлены. - Что же там было? - Я мог бы вложить в дело небольшой капитал, - отважился Кори. - У меня найдутся кое-какие суммы, но я не думаю, что вам это нужно. - Нет, сэр, не нужно, - напрямик ответил полковник. - У меня был одно время компаньон, и с меня хватит. - Да, - согласился молодой человек, имевший свое пред