ставление о возможностях или, быть может, смутные надежды, свойственные молодым. - Я на это не претендую. Но я знаю, что вы вывозите вашу краску за границу. Тут я мог бы быть полезен вам, и себе тоже. - Как? - коротко спросил полковник. - Видите ли, я неплохо знаю два-три языка. Французский, немецкий и немного испанский. - То есть можете говорить на них? - спросил полковник со смешанными чувствами робости и пренебрежения, какие подобный человек испытывает к подобным познаниям. - Да, и написать грамотное письмо на любом из них. Лэфем потер нос. - Ну, письма мы можем давать перевести. - Кроме того, - продолжал Кори, если и обескураженный, то не показывая этого, - я знаю страны, куда вы намерены сбывать свою краску. Я там бывал. И в Германии, и во Франции, и в Южной Америке, и в Мексике; ну и конечно в Италии. Думаю, что в любой из этих стран я мог бы выгодно продавать ее. На лице Лэфема мелькнуло одобрение, но он покачал головой. - Она находит сбыт, где только есть спрос. Нам невыгодно посылать кого-то присматривать за этим. Вся прибыль уйдет на ваше жалованье и оплату ваших расходов. - Да, - храбро ответил молодой человек, - если надо платить мне жалованье и оплачивать расходы. - Не предлагаете же вы работать задаром? - Я предлагаю работать на комиссионных началах. - Полковник снова хотел покачать головой, но Кори поспешно добавил: - Я навел справки о краске прежде, чем идти к вам. Я знаю, как ее ценят все, кто в этом смыслит. Я верю в нее. Лэфем, глубоко тронутый, поднял голову и взглянул на молодого человека. - Это лучшая краска во всем божьем мире, - произнес он торжественно, точно молитву. - Это лучшая, какая есть в продаже, - сказал Кори и повторил: - Я в нее верю. - Вы в нее верите, - начал полковник и умолк. Если бы деньги обладали подобной силой, он отдал бы годовой доход, лишь бы миссис Лэфем была сейчас тут. Сердце его смягчилось по отношению к молодому человеку не только как ко всякому, кто верил в его краску; но и потому, что он чувствовал себя виноватым перед ним: выслушивал клевету на его разум и деловое чутье, терпел, когда его обвиняли совершенно напрасно. Кори встал. - Не стану отнимать у вас более условленных двадцати минут, - сказал он, вынимая часы. - Я не жду немедленного ответа. Прошу лишь обдумать мое предложение. - Не спешите, - сказал Лэфем. - Сядьте! Я хочу рассказать вам о краске, - добавил он голосом, осипшим от волнения, о котором не догадывался слушатель. - Я хочу все о ней рассказать. - Я мог бы проводить вас до катера, - предложил молодой человек. - Ничего! Могу ехать и на следующем. Вот поглядите. - Кори снова сел, а полковник открыл один из ящиков и вынул фотографию местности, где находились залежи. - Вот где мы ее добываем; на фотографии все гораздо хуже, - сказал он, словно неумелый фотограф исказил черты любимого лица. - Местность - из самых красивых во всей стране. А вот тут, - он указал толстым пальцем, - самое то место, где отец нашел краску - больше сорока лет назад. Да, сэр! Он рассказал всю историю, не опуская подробностей и позабыв о катере; клерки в общей комнате сняли холщовые рабочие пиджаки и облачились в пиджаки из фланели или дешевой ткани в полоску. Ушла и молодая особа; остался один лишь швейцар, который время от времени шумно и с явными намеками то закрывал где-то ставень, то водружал что-то на место. Полковнику пришлось прервать наслаждение, какое доставляла ему самому автобиографическая история краски. - Вот оно как было, сэр. - Очень интересно, - сказал Кори, переводя дух; оба они поднялись, и Лэфем надел пиджак. - Вот именно, - сказал полковник. - А почему бы, - добавил он, - нам не продолжить разговор? Для меня все это неожиданно, и я еще не вижу, как вы возьметесь за дело, чтобы оно окупилось. - Я готов рискнуть, - ответил Кори. - Повторяю, что я в это верю. И сперва попытался бы в Южной Америке, скажем, в Чили. - Слушайте-ка, - сказал Лэфем, держа в руке часы. - Я люблю все доводить до конца. Мы как раз поспеем на шестичасовой. Вот бы и вам со мной в Нантакет. И ночевать оставлю. Тут мы все и обговорили бы. Молодое нетерпение Кори откликнулось на страстное нетерпение старшего. - Пожалуй, я мог бы, - позволил он себе сказать. - Мне бы тоже хотелось окончательно все выяснить, особенно выяснить к общему удовольствию. - Посмотрим. Деннис! - позвал Лэфем швейцара, и тот появился. - Хотите, пошлем сказать к вам домой? - Нет. Мы с отцом приходим и уходим как хотим, не спрашиваясь. Если я сегодня не вернусь, он так и будет знать. Вот и все. - Удобно. Когда женитесь, так у вас не получится. Вы свободны, Деннис, - сказал полковник. На пристани он успел купить пару газет, прежде чем сел на катер вместе с Кори. - Как раз успели, - сказал он. - Вот это я и люблю. Не терплю торчать на борту больше чем минуту до отправки. - Одну из газет он дал Кори и вместе с ним занял сиденья в той части катера, где, как он знал по опыту, было всего удобней. Свою газету он сразу развернул и стал бегло просматривать новости; а молодой человек смотрел, как живописно удаляется от них город, но видел одновременно и окружавших его людей, и веселую игру воды вокруг катера. Стало свежо; судов попадалось меньше; встречались большие парусники, медленно шедшие к берегу в закатном свете; островки в заливе проплывали мимо, потом таяли в отдалении, и катер оставлял их позади. - Плохо, что они опять будоражат южан, - сказал полковник сквозь газету. - Пора бы, кажется, забыть старое. - Да, - сказал молодой человек. - А о чем они сейчас? - Будоражат конфедератов в Конгрессе. Не нравится мне это. Если у нашей партии нет другого товару, лучше уж совсем закрыть лавочку. - Просматривая газету, Лэфем продолжал отрывочно высказываться о политике, а Кори терпеливо слушал и ждал, когда тот вернется к делу. Наконец полковник сложил газету и сунул ее в карман пиджака. - Одно я взял себе за правило, - сказал он, - пока я на катере, давать себе полный отдых. Чтобы и душа, и тело дышали свежим воздухом. Надо давать мозгам отдохнуть, все равно как ногам или спине. Но тут нужна сила воли. Если б я не взял себе это за правило, при такой работе вот уж десять лет, меня бы давно в живых не было. Поэтому люблю править лошадью. Тут требуется все ваше внимание, если не хотите сломать себе шею; не то - на катере; вот тут и нужна сила воли, чтоб отвлечь мысли туда, куда хотите. И у меня правило - на катере читать газету. Погодите! - прервал он свою речь, видя, что Кори собирается платить за проезд подошедшему кондуктору. - Билеты у меня. А когда прочту газету, завожу с кем-нибудь разговор или наблюдаю людей. Хотел бы я знать, откуда все они берутся. Я уже лет шесть-семь езжу этим катером, но почти никого не узнаю. Словно всякий раз набираются новые. Ну да, конечно. Летом в городе полно приезжих, едут и из сельских мест. Всем хочется побывать на пляжах, все слышали, что они освещаются электричеством, всем охота поглядеть. А возьмите их лица! Самое интересное - не то, что на них написано, а то, что скрыто. Ведь каждый мужчина, каждая женщина чего только не пережили, пока дожили до тридцати. Все должно бы на них отпечататься. Так нет! Люблю тоже наблюдать за парочками и угадывать. Какие обручены или собираются, какие женаты, каким бы уже следовало. Но большей частью не угадаешь. Конечно, когда зеленая молодежь - еще что-то видно. А тех, что постарше, никак не разобрать. Так ведь? - Вы, вероятно, правы, - сказал Кори, которому хотелось не философии, а деловой беседы; но приходилось терпеть. - Что ж, - сказал полковник, - видно, оно и лучше, чтобы мы не знали, что у каждого из нас на уме. А иначе человек сам себе не хозяин. Пока он себе хозяин, из него еще может быть толк. А если его видят насквозь - пусть даже и не видят ничего очень уж плохого, - тогда это человек конченый. Нет, сэр. Не хотел бы я видеть людей насквозь. Большую часть пассажиров катера - а он был, разумеется, полон - можно было, по-видимому, видеть насквозь не только легко, но и спокойно. Здесь не было изысканной публики - просто люди, которые ехали на пляж развлечься или отдохнуть и могли себе это позволить. Лица были будничные и если чем-то освещались, то только целеустремленностью, составляющей поэтическое начало американца. Зато все почти выражали смышленость, доброжелательность и присущую всем нам готовность к шутливому общению. Женщины были нарядны в меру своих средств и вкуса, а мужчины различались лишь разной степенью безразличия к одежде. Толпа в соломенных шляпах, увенчивающих летом каждую голову, не может выглядеть с достоинством. В отличие от англичан, поражающих причудливостью одежды, когда они отказываются от обычной, мы неспособны привлечь внимание наблюдателя. В наших соломенных шляпах и саржевых или фланелевых пальто мы не более импозантны, чем толпа мальчишек. - В один прекрасный день, - сказал Лэфем, когда катер подходил к конечной остановке, - тут случится несчастье. Смотрите, сколько их столпилось. Он говорил о людях, теснившихся на пристани; сдерживаемые запертой решеткой, они готовились ринуться на борт катера и заполнить его, прежде чем высадятся прибывшие в Нантакет. - Катера всегда перегружены, - продолжал он, говоря о возможной катастрофе так, словно его она не коснется. - Они берут вдвое больше пассажиров, чем следует, и в десять раз больше, чем сумеют спасти, если что случится. Да, сэр, случится непременно. Ага! Вон моя дочь. - Он вынул сложенную газету и помахал ею фаэтонам и ландо, стоявшим у пристани поодаль от толпы; с одного из них барышня в ответ взмахнула зонтиком. Когда он вместе со своим гостем пробрался сквозь толпу, она заговорила с отцом прежде, чем заметила Кори. - Ну, полковник, это был ваш последний шанс. Мы уже с четырех часов встречаем каждый катер - то есть сперва встречал Джерри, а я сказала маме, что поеду сама, может, _мне_ удастся; а если нет - дойдете пешком. Вы у нас совсем отбились от рук. Полковник с удовольствием выслушал этот выговор и только потом сказал, гордясь немного своим гостем и уверенный, что она не растеряется: - А я привез мистера Кори, он у нас и переночует; надо было все ему показывать по дороге, вот мы и задержались. Молодой человек, стоя возле открытого экипажа, быстро поклонился, а Пенелопа Лэфем протянула: - Здравствуйте, мистер Кори, - прежде чем полковник кончил свое объяснение. - Садитесь сюда, рядом с мисс Лэфем, - сказал он, взбираясь на сиденье подле кучера. - Нет, нет, - поспешно добавил он, когда молодой человек стал из вежливости отказываться. - Я лучшего места никому не уступаю. Джерри, дайте-ка на минуту вожжи. Он отобрал вожжи и быстрее, чем говорил это, умело развернул экипаж среди толпившихся пассажиров и помчал по дороге мимо отелей с верандами и ресторанов, выходивших прямо на песок пляжа. - Здесь очень оживленно, - сказал он, проезжая мимо и указывая на них кнутом. - Вот только отелями я сыт по горло. В этом году я решил снять коттедж. Ну, Пэн, как вы все живете? - Он полуобернулся к ней в ожидании ответа и сумел подмигнуть, выражая полное удовольствие. Не имея иных замыслов и довольный лишь своим триумфом над миссис Лэфем, полковник чувствовал себя, как бы он сказал, в полном порядке. Дочь улыбнулась мальчишескому поведению отца. - С утра особых перемен не наблюдалось. Когда ты уезжал, у Айрин уже болела голова? - Нет, - сказал полковник. - Ну тогда есть о чем доложить. - На тебе! - сказал с досадой полковник. - Сожалею, что мисс Айрин нездорова, - вежливо сказал Кори. - Верно, слишком долго гуляла по берегу. Воздух здесь такой свежий, что не чувствуешь, как палит солнце. - Вот именно, - подтвердил Кори. - Выспится, и все пройдет, - сказал полковник, не оборачиваясь. - Но вы, девочки, осторожнее с этим. - Если вы любите прогулки, - сказал Кори, - то пляж - большой соблазн. - Нет, не такой уж, - ответила девушка. - Идешь и идешь, потому что дорога прямая и гладкая. Мы здесь столько раз бывали, что все знаем наизусть - каков берег во время прилива, каков при отливе и как выглядит после шторма. Нам знакомы все крабы, все медузы, все дети, копающиеся в песке, и все люди под пляжными зонтами. Они, по-моему, всегда одни и те же. Полковник предоставил разговор молодым. Он заговорил только, чтобы сказать: - Приехали! - свернул с дороги и остановился перед коричневым коттеджем с красной крышей и клумбой герани возле скалы, стоявшей на излучине дороги. Вокруг было безлесно и голо, и слишком большой океан плескался менее чем в ста шагах. В воздухе носился гостеприимный запах ужина; на веранде появилась миссис Лэфем; вопрос по поводу опоздания мужа отражался в ее глазах, но замер на ее устах, как только она увидела Кори. 7 Торжествующий полковник легко спрыгнул с сиденья. - Я привез мистера Кори, - пояснил он небрежно. Миссис Лэфем приветствовала гостя, а полковник повел его в его комнату и убедился, что там есть все необходимое. Затем пошел мыть руки, словно не обращая внимания на нетерпение, с каким жена догнала его. - Отчего это у Айрин болит голова? - спросил он, намыливая волосатые руки. - Да ладно об Айрин, - прервала поспешно жена. - Как вышло, что он приехал? Ты, что ли, уговорил? Если да, я тебе этого не прощу, Сайлас! Полковник засмеялся, а жена схватила его за плечо, чтобы смеялся тише. - Шш! - шептала она. - Хочешь, чтоб он все слышал? Отвечай, ты уговорил? Полковник все еще смеялся. Он решил извлечь из ситуации все возможное удовольствие. - Нет, я не уговаривал. Он сам захотел. - Не верю. Где ты с ним встретился? - В конторе. - В какой? - В моей. - Чепуха! Что ему там было делать? - Да ничего особенного. - Зачем же он приходил? - Зачем? Он сказал, что хотел бы заняться минеральной краской. Миссис Лэфем опустилась на стул и смотрела, как муж ее трясется от сдерживаемого смеха. - Сайлас Лэфем, - произнесла она. - Если ты и дальше будешь меня морочить... Полковник вытирал руки полотенцем. - Он считает, что мог бы сбывать ее в Южной Америке. Я пока не знаю, что он задумал. - Ладно! - воскликнула жена. - Я еще с тобой расквитаюсь. - Я и предложил ему поехать сюда и обо всем договориться, - продолжал полковник с притворным простодушием. - Я ведь знал, что он и притронуться не захочет к минеральной краске. - Поговори мне еще! - грозно сказала жена. - Ведь я правильно сделал? В дверь постучали, и миссис Лэфем подошла к ней. Служанка объявила, что ужин готов. - Ладно, - сказала она, - идем к столу. Но ты у меня заплатишь за это, Сайлас. Пенелопа едва вошла в дом, как тотчас прошла к сестре. - Как голова, Рин? Лучше? - спросила она. - Немножко, - откликнулся голос с постели. - Но я к столу не выйду. Мне не хочется есть. Если полежу, к завтрему все пройдет. - А жаль, - сказала сестра. - Ведь он приехал вместе с отцом. - Не может быть! Кто? - вскричала Айрин, одновременно отрицая и вопрошая. - Если не может быть, так не все ли равно кто? - Ну что ты меня мучаешь! - простонала больная. - Ты о ком, Пэн? - Лучше не скажу, - ответила Пенелопа, наблюдая за ней, словно кошка, играющая с мышью. - Раз ты не выйдешь к столу, зачем мне тебя понапрасну волновать? Мышка стонала и металась на постели. - О, я бы тебя так не мучила! Кошка уселась поодаль и сказала спокойно: - Ну, а что ты сделаешь, если я скажу, что это и вправду мистер Кори? Ты говоришь, что не можешь выйти к чаю. Но он тебя извинит. Я же сказала, что у тебя болит голова. Теперь уж выйти нельзя! Слишком было бы откровенно. Но не печалься, Айрин, я постараюсь, чтобы он не скучал. - Тут кошка тихонько хихикнула, а мышка на миг вооружилась мужеством и достоинством. - Как не стыдно тебе - пришла и дразнишь меня. - Почему же ты мне не веришь? - спросила Пенелопа. - Почему бы ему не приехать сюда с отцом, если отец его пригласил? А он, наверное, так и сделал бы, если бы сообразил. Не вижу я, чем эта лягушка лучше всякой другой, ничего в ней нет особенного. Беспомощность сестры была слишком сильным искушением для любительницы дразнить; она смеялась приглушенным смехом, убеждавшим ее жертву, что это всего лишь неуместная шутка. - Я бы с тобой так не поступала, Пэн, - сказала Айрин жалобно. Пэн бросилась на кровать рядом с нею. - Бедняжка! Да _здесь_ он, _здесь_. Это непреложный факт. - Она ласкала и успокаивала сестру, продолжая давиться смехом. - Надо встать и выйти. Не знаю, что привело его сюда, но он здесь. - Поздно! - сказала горестно Айрин. И добавила в совершенном отчаянии: - Какая же я дура, что выходила гулять! - Ничего, - уговаривала сестра. - Идем, выпьешь чаю, это поможет. - Нет, нет, нельзя. А чаю вели принести сюда. - Хорошо; ты можешь увидеться с ним попозже. - Нет, я совсем не выйду. Через час Пенелопа снова вошла к сестре и застала ее перед зеркалом. - Лучше бы полежала, Рин, и к утру все прошло бы, - сказала она. - Как только мы встали из-за стола, отец сказал: "Извините нас, дамы, нам с мистером Кори надо поговорить об одном деле". И посмотрел на маму так, что ей, верно, было трудно выдержать. Слышала бы ты, как полковник распространялся за ужином. Все, что он говорил в тот раз, тебе показалось бы пустяком. Внезапно вошла миссис Лэфем. - Слушай, Пэн, - сказала она, закрыв за собой дверь. - Достаточно я сегодня вытерпела от твоего отца, и если ты сию минуту не скажешь мне, что все это значит... Что тогда будет, она предоставила им догадываться. Пенелопа ответила с обычной притворной степенностью: - Полковник, мэм, очень важничает. Но не спрашивай, что у него за дела с мистером Кори, потому что я не знаю. Знаю только, что встретила их на пристани, и они всю дорогу сюда беседовали - на литературные темы. - Чепуха! Как думаешь, что тут такое? - Если хочешь знать мое мнение, то разговоры о делах - просто ширма. Жаль, что Айрин не встала встретить его, - добавила она. Айрин бросила на мать умоляющий взгляд, но та была слишком озабочена, чтобы оказать помощь, о которой просил этот взгляд. - Отец говорит, будто он хочет к нему в контору. Теперь взгляд Айрин выразил изумление и недоумение, а Пенелопа сохраняла невозмутимость. - Что ж, он свою выгоду видит. - Не верю я этому! - вскричала миссис Лэфем. - Я так и сказала отцу. - А он как? Согласился с этим? - спросила Пенелопа. Мать не ответила. - Я одно знаю, - заявила она. - Если он не расскажет мне все, слово в слово, не спать ему сегодня. - Что ж, мэм, - сказала Пенелопа со своим особенным смешком. - Я этому не удивлюсь. - Оденься, Айрин, - приказала мать, - и приходи вместе с Пэн в гостиную. Дадим им на дела два часа, а потом мы должны принимать его все вместе. Не так уж болит у тебя голова. - Уже прошло, - сказала девушка. К концу срока, который она отвела полковнику, миссис Лэфем заглянула в столовую, где воздух был сизым от дыма. - Думаю, джентльмены, что вам теперь будет лучше в гостиной, но и мы оттуда не уйдем. - И не надо, - сказал ее муж. - Мы в общем закончили разговор. - Кори уже стоял. Поднялся и Лэфем. - Можем теперь идти к дамам. А последний пункт отложим до завтра. Обе барышни были уже в гостиной, когда туда вошел Кори вместе с их отцом; и обе явно не проявляли интереса к двум-трем книгам и множеству газет, разложенных на столе, где горела большая лампа. Но Кори, поздоровавшись с Айрин, взглянул на книгу, которая была у него перед глазами, и, не зная, что еще сказать, как бывает в такие минуты, спросил: - Вы, кажется, читаете "Мидлмарч"? Вам нравится Джордж Элиот? - Кто? - переспросила девушка. Пенелопа сказала: - Айрин, вероятно, еще не прочла ее. Я только что принесла ее из библиотеки. Об этой книге столько говорят. Лучше бы автор давал нам самим судить о его персонажах, - добавила она. Но тут вмешался отец. - У меня на книги нет времени. Тут и газеты еле успеваешь прочесть, а к вечеру я так устаю, что лучше уж пойти в театр или на лекцию, если со стереоскопом. Но мы, кажется, больше всего любим театр. Я хочу, чтобы меня рассмешили, а трагедии ни к чему. Их хватает в жизни, зачем еще представлять это на сцене? Видели "Джошуа Уиткома"? В разговор вступила вся семья, и у каждого оказалось свое мнение о пьесах и актерах. Миссис Лэфем вернула беседу к литературе. - Пенелопа у нас читает за всех. - Мама, зачем все сваливать на меня! - сказала девушка с комическим негодованием. Мать засмеялась и добавила со вздохом: - Я в девушках любила хорошую книгу, но в ту пору нам не очень-то разрешали читать романы. Моя мать считала их все враньем. И пожалуй, насчет некоторых она не так уж ошибалась. - Конечно, это вымыслы, - сказал Кори, улыбаясь. - Мы, в общем, покупаем немало книг, - сказал полковник, очевидно, имея в виду дорогие подарочные издания, которые они покупали друг другу к дням рождения и праздникам. - Мне хватает и газет. А когда девочки хотят почитать роман, пусть берут в библиотеке. Для чего же тогда библиотеки? Фу! - отмахнулся он от бесполезного разговора. - Как у вас, женщин, душно в комнатах! Едете на море или в горы ради свежего воздуха, а сами законопачиваетесь в комнате. Тут уж тебе никакого воздуха. Надевайте-ка шляпы, девочки, и покажите мистеру Кори вид со скал на отели. Кори заявил, что будет в восторге. Девушки переглянулись друг с другом и с матерью. Айрин вздернула хорошенький подбородок по адресу неисправимого отца, Пенелопа состроила смешную гримасу, но полковник оставался убежден, что ведет дело весьма тонко. - Я отправил их погулять, - сказал он, едва они ушли и прежде чем жена успела на него напуститься, - потому что с ним уже переговорил, теперь надо с тобой. Все так и есть, Персис, как я говорил. Он желает служить у меня в конторе. - Твое счастье, - сказала жена; она имела в виду, что теперь ему не достанется за попытку ее морочить. Но ей было слишком интересно, чтобы она продолжала эту тему. - Как думаешь, зачем ему это надо? - Я понял, что он после колледжа пробовал себя в разных делах и не нашел такого, где бы ему нравилось. Или где бы он нравился. Не так это легко. А сейчас ему думается, что он мог бы взяться за краску и протолкнуть ее в Южную Америку. Он знаток испанского языка, - так Лэфем пересказал скромное заявление Кори, что он немного знает этот язык, - он там побывал, знает обычаи. И он верит в мою краску, - добавил полковник. - Полагаю, он верит еще кое во что, - сказала миссис Лэфем. - Ты о чем? - Ну, Сайлас Лэфем, если ты и _сейчас_ не видишь, что он нацелился на Айрин, не знаю, _когда_ у тебя откроются глаза. Вот и все. Полковник сделал вид, что обдумывает эту мысль, словно она не приходила ему раньше в голову. - Если так, то уж больно кружной путь он выбрал. Я не говорю, что ты неправа, но если дело в Айрин, зачем бы ехать за ней в Южную Америку? А он именно это и предлагает. Думаю, Персис, что краска тут тоже замешана. Он говорит, что верит в нее, - полковник благоговейно понизил голос, - и готов сам открыть там агентство и работать за комиссионные с того, что сумеет продать. - Конечно! Он берется за дело так, чтобы не быть тебе обязанным. Слишком он для этого гордый. - Ни за что не дам ему взяться за это, если на первом месте не будет краска. А уж потом Айрин. Я не против ни того, ни другого, только незачем смешивать две разные вещи; и не хочу я, чтобы он мне втирал очки - или еще кому. Пока что краска у него на первом и на втором месте. С этим я его и возьму. У него очень стоящие задумки; раззадорили его нынешние разговоры насчет завоевания внешних рынков. Мы ведь совсем затоварились; надо все сбыть или закрыть производство, пока опять не появится спрос внутри страны. У нас уже подымалась два-три раза суматоха, но так ничем и кончилась. Говорят, мы не можем расширить нашу торговлю при нынешних высоких тарифах, потому как не идем никому навстречу - хотим, чтобы навстречу нам шли только другие, - вот англичане во всем нас и обгоняют. Не знаю, так ли это. Моей краски это не должно касаться. В общем, он хочет попытаться, и я решил - пусть себе. Не допущу, конечно, чтобы он брал весь риск на себя. Я _тоже_ верю в краску, и я его расходы оплачу. - Значит, опять берешь компаньона? - не удержалась миссис Лэфем. - Да, если это, по-твоему, называется компаньон. По-моему, нет, - сухо ответил муж. - Ну, раз ты все решил, Сай, самое время дать тебе совет, - сказала миссис Лэфем. Это полковнику понравилось. - Да, самое время. Так что же ты можешь возразить? - Должно быть, ничего. Раз ты доволен, то и я тоже. - Ну так что? - Когда он едет в Южную Америку? - Пока возьму его в контору. А поедет зимой. Должен сперва освоиться с делом. - Вот как? А столоваться будет у нас? - Ты к чему клонишь, Персис? - А ни к чему. Если и не будет столоваться, то навещать нас у него будет предлог. - Думаю, что так. - А если он и этим не сумеет воспользоваться, куда уж ему справиться с твоими делами в Южной Америке. Полковник покраснел. - Не для того я его беру. - Нет, для того. Можешь перед собой прикидываться, но меня не проведешь. Я тебя знаю. Полковник засмеялся: - Фу ты! Миссис Лэфем продолжала: - Что ж такого, если мы и надеемся, что он в нее влюбится. Но если ты вправду не хочешь смешивать два дела, советую тебе не брать мистера Кори. Хорошо, если _влюбится_; а если нет, сам знаешь, как тебе будет обидно. И я тебя знаю, Сайлас, ты станешь держать на него зло. Так что лучше не бери его, пока мы не знаем точно. Вижу ведь, как тебе хотелось бы. - Ничего мне не хотелось бы, - протестовал Лэфем. - А если не получится, это тебе будет нож в сердце, - настаивала жена. - Ну ладно, - сказал он. - Раз ты лучше меня знаешь, чего мне хочется, тебя не переспоришь. Он встал, чтобы уйти от смущавшего его разговора, и вышел на веранду. Он увидел издали молодежь на берегу, и сердце его наполнилось гордостью. Он любил повторять, что ему безразлично, из какой человек семьи, но видеть молодого Кори своим служащим, своим гостем и возможным претендентом на руку дочери было для него одним из сладчайших плодов его успеха. Он отлично знал, кто такие Кори, и всей своей простой душой ненавидел это имя как символ той высокой пробы, которая была для него недостижима, разве что ему дано будет увидеть не менее трех поколений своих потомков, позолоченных минеральной краской. Через своих деловых знакомых он знал о старом Филипсе Кори и много чего слышал о том Кори, который провел молодость за границей, тратил отцовские деньги и всю жизнь только и делал, что говорил остроумные вещи. Некоторые из них ему пересказали, но их остроумие Лэфем не сумел оценить. Однажды он даже видел его, и все в этом высоком, стройном человеке с седыми усами воплощало для Лэфема ненавистный аристократизм. Он сразу ощетинился, когда жена прошедшим летом рассказала ему, как познакомилась с этой семьей; мысль, что Кори-младший влюблен в Айрин, он сперва отбросил как нелепость. О молодом Кори он заранее составил себе мнение, но, увидев его, сразу почувствовал к нему расположение и честно это признал. Он стал разделять надежды жены, а, по ее уверению, они именно у него и зародились. События этого дня всколыхнули его неповоротливое воображение как ничто другое с тех пор, как девушка, учившая его орфографии и грамматике в ламбервильской школе, сказала, что согласна стать его женой. Силуэты на скалистом берегу задвигались и направились к дому. Он вошел в комнату, чтобы не подумали, будто он следил за ними. 8 Через неделю после того, как сын уехал от нее из Бар-Харбор, миссис Кори неожиданно приехала к мужу в Бостон. Он завтракал и встретил ее, как встречает муж, все лето живущий в городе, жену, неожиданно являющуюся с горного или морского курорта. Она на миг чувствует себя гостьей, пока зависть к его городскому комфорту не вернет ей ощущения своей власти. Миссис Кори была настоящей леди, и зависть не выразилась у нее в прямых упреках. - Наслаждаюсь, Анна, всей роскошью, среди которой ты меня оставила. А как девочки? - Девочки здоровы, - сказала миссис Кори, рассеянно оглядывая коричневый бархатный пиджак мужа, который удивительно шел к нему. Никто не старел так красиво, как он. Его темные волосы, еще не составляя живописного контраста с седыми усами, были все же немного темнее их, а если чуть поредели, то тем красивее лежали волнами. Кожа имела жемчужный оттенок, какой она принимает порою у пожилых мужчин, а черточки, оставленные на ней временем, были слишком тонкими, чтобы называть их морщинами. Своей внешностью он не тщеславился ни прежде, ни теперь. - Рад это слышать. Ну, а сын при мне, - сказал он, - то есть когда _бывает_ дома. - Так где же он сейчас? - спросила мать. - Вероятно, пирует где-нибудь в обществе Лэфема. Вчера он ходил предлагать себя в вассалы Короля Минеральной Краски, и с тех пор я его не видел. - Бромфилд! - воскликнула миссис Кори. - Почему ты не удержал его? - Видишь ли, дорогая, я вовсе не уверен, что это плохо. - Как может это быть хорошо? Это ужасно! - Я этого не думаю. Все вполне прилично. Том обнаружил - конечно, не из рекламы, всюду украшающей пейзажи... - Она отвратительна! - ...что краска в самом деле хороша; и у него явились _идеи_, как распространить ее в дальних странах. - Но почему бы не заняться чем-нибудь другим? - сокрушалась мать. - Он перепробовал, кажется, почти все другое и все бросал. Возможно, бросит и это. Но, не имея предложить ему ничего лучшего, я предпочел не вмешиваться. К чему было говорить ему, что минеральная краска - гадость. Думаю, ты уже ему это говорила. - Да! - И как видишь, не помогло, хотя твоим мнением он дорожит втрое больше, чем моим. Может быть, ты и приехала затем, чтобы повторить ему, что это гадость. - Меня это просто убивает. Неужели это достойное для него занятие? Я хотела бы помешать этому, если возможно. Отец покачал головой. - Если уж не помешал сам Лэфем, думаю, что теперь поздно. Остается только надеяться на отказ Лэфема. Но я не считаю, что занятие недостойно Тома. Он, несомненно, один из лучших юношей в мире. У него масса энергии и того, что называется житейским здравым смыслом. Но блестящим его не назовешь, нет. Не думаю, чтобы он преуспел в какой-либо из свободных профессий, и он инстинктивно за них не брался. Но надо же ему что-то делать. А что? Он говорит: минеральная краска. Почему бы нет? Если деньги зарабатываются честным трудом, к чему притворяться, будто нам не все равно каким? Ведь на самом деле нам все равно. Этот предрассудок себя изжил. - Ах, дело не только в краске, - сказала миссис Кори, но осеклась и переменила тему. - Хорошо бы ему жениться. - На богатой? - подсказал ее муж. - Я иногда пытался соблазнить этим Тома, но он против, и мне это как раз нравится. Я сам женился по любви, - сказал Кори, взглянув на жену. Она ответила милостивым взглядом, но сочла нужным сказать: - Чепуха! - К тому же, - продолжал ее муж, - если речь о деньгах, то есть принцесса минеральной краски. У нее их будет много. - Ах, это хуже всего, - вздохнула мать. - С краской я бы еще примирилась... - Но не с принцессой? Ты, кажется, говорила, что это очень хорошенькая и скромная девушка? - Да, очень хорошенькая и скромная; но она - ничто. Пресная и скучная. - Но Тому она как будто не показалась пресной? - Не знаю. Мы оказались им обязаны очень многим, и я, разумеется, хотела быть с ними учтивой. Я и его об этом попросила. - И он был чересчур учтив? - Не сказала бы. Но девочка действительно необычайно хороша собой. - Том говорил, что их две. Может быть, они нейтрализуют одна другую? - Да, есть еще одна дочь, - подтвердила миссис Кори. - Но как ты можешь шутить над этим, Бромфилд? - добавила она. - Я и сам не пойму, дорогая. Сам удивлен, как я на это решаюсь. Мой сын вынужден зарабатывать на жизнь из-за обесценения ценностей. Странно, - продолжал Кори, - что некоторые ценности имеют это свойство: рента, акции, недвижимость - все возмутительно обесценивается. Может быть, надо вкладывать все свои ценности в картины? Моих картин у меня немало. - Тому нет нужды зарабатывать на жизнь, - сказала миссис Кори, игнорируя шутки мужа. - У нас еще хватает на всех. - Именно это я иногда внушал Тому. Я доказал ему, что, живя экономно и разумно, он может ничего не делать до конца своей жизни. Конечно, он будет немного стеснен, и все мы тоже; но жизнь слагается из жертв и компромиссов. Он со мной не согласился, и его ничуть не убедил пример европейских аристократов, который я привел в защиту праздной жизни. Он явно хочет что-то делать сам. Боюсь, что он эгоист. Миссис Кори улыбнулась бледной улыбкой. Тридцать лет назад она вышла в Риме за богатого молодого художника, который гораздо лучше говорил, чем писал картины; говорил прелестные вещи, именно то, что могло понравиться девушке, склонной смотреть на жизнь немного слишком серьезно и практично. Она увидела его в ином свете, когда привезла домой, в Бостон; но он продолжал говорить прелестные вещи и мало что делал кроме этого. Он осуществил решение своей молодости. К счастью, он лишь проживал деньги, но не проматывал их; вкусы его были просты, как у итальянца, дорогостоящих привычек у него не было. Жизнь он стал вести все более уединенную. Его трудно было куда-либо выманить, хотя бы пообедать в гостях. Он был трогательно терпелив, когда средств у них убавилось, и она чувствовала это тем сильнее, чем большее бремя жизни ложилось на нее. Ужасно, что дети, их образование и их удовольствия стоили так дорого. Она знала к тому же, что, если бы не они, она вернулась бы с мужем в Рим и жила там роскошно, расходуя меньше, чем приходилось тратить в Бостоне на жизнь хотя бы приличную. - Том не советовался со мной, - продолжал отец, - но с другими посоветовался. И пришел к выводу, что минеральной краской стоит заняться. Он все выяснил и о краске, и об основателе дела. Он очень внушительно об этом говорит. И если уж непременно хочет чего-то для себя добиться, почему бы его эгоизму не принять именно эту форму? В сочетании с принцессой краски оно, конечно, менее приятно. Но это лишь отдаленная вероятность и скорее всего рождена твоей материнской тревогой. Но если б это даже стало неизбежным, что ты можешь поделать? Главное утешение, какое остается в этих делах американским родителям, это - что ничего не поделаешь. Будь мы в Европе, даже в Англии, мы были бы в курсе любовных дел наших детей и в известной мере могли указывать юной страсти, куда пускать ростки. А у нас принято игнорировать их, а когда ростки укореняются, они игнорируют нас. Мы слишком деликатны, чтобы устраивать браки наших детей; а когда они устраивают их сами, мы боимся сказать слово, чтобы не было еще хуже. Самое правильное - это научиться безразличию. Это именно то, что приходится делать молодым в других странах, и это логический результат нашей позиции здесь. Смешно принимать к сердцу то, во что мы не вмешиваемся. - Люди очень часто вмешиваются в браки своих детей, - сказала миссис Кори. - Да, но вяло и нерешительно и так, чтобы не иметь неприятностей, если браки все же состоятся, как оно обычно и бывает. Мне, вероятно, следовало бы не давать Тому ни гроша. Это было бы просто и экономно. Но ты ни за что не согласишься, а Тому будет безразлично. - Я считаю неправильным наше поведение в таких делах, - сказала миссис Кори. - Очень возможно. Но на нем основана вся наша цивилизация. Кто решится первым изменить его? Кому из знакомых отцов семейств стану я предлагать Тома в качестве жениха для его дочери? Я бы чувствовал себя ослом. А ты разве станешь просить какую-либо мать, чтобы она женила сыновей на наших дочерях? Ты бы чувствовала себя гусыней. Нет, единственный наш лозунг - это Руки Прочь. - Я непременно поговорю с Томом, когда придет время, - сказала миссис Кори. - А я, дорогая, попрошу разрешения не присутствовать при твоем фиаско, - ответил ей муж. Сын пришел домой в тот же день и удивился, застав мать в Бостоне. Он так откровенно ей обрадовался, что она не решилась признаться, почему приехала, и придумала какой-то предлог. - Знаешь, мама, - сказал он, - я договорился с мистером Лэфемом. - Вот как? - спросила она упавшим голосом. - Да. Сейчас мне будет поручена его иностранная корреспонденция, и если я увижу в ней возможности, на какие надеюсь, то поведу его дело в Южной Америке и в Мексике. Условия он предложил очень хорошие. Говорит, что если это окажется в общих наших интересах, то он будет, сверх комиссионных, платить мне также и жалованье. Я говорил с дядей Джимом; он считает, что у меня хорошие возможности. - Так сказал дядя Джим? - в изумлении спросила миссис Кори. - Да, я все время с ним советовался и следовал его советам. Это показалось ей необъяснимым предательством со стороны брата. - Я думал, что и ты хотела бы для меня того же советчика. Да и кто подходит для этого лучше? Мать промолчала. Как ни огорчала ее минеральная краска, ее сейчас вытеснила еще большая тревога. Она стала осторожно подбираться к этому предмету. - И ты весь вечер обсуждал свое дело с мистером Лэфемом? - Да, почти, - ответил сын вполне невинно. - Я пошел к нему вчера после обстоятельного разговора с дядей Джимом, потом мистер Лэфем пригласил меня к себе, чтобы договориться окончательно. - К себе? - переспросила миссис Кори. - Да, в Нантакет. Он снимает там коттедж. - В Нантакете? - миссис Кори наморщила лоб. - Что же представляет собой коттедж в Нантакете? - Почти то же, что коттедж в любом другом месте. Обычная красная крыша и веранда. И как положено - скалы на берегу моря; а примерно в миле дальше по пляжу - большие отели; их по вечерам освещают электричеством и фейерверком. У нас в Наханте этого нет. - Да, - согласилась мать. - А как поживает миссис Лэфем? И ее дочь? - Хорошо, - сказал молодой человек. - Барышни после обеда, разумеется, водили меня на скалы, а потом я до полуночи говорил с мистером Лэфемом о краске. И докончил разговор только нынче утром на катере. - Какова же эта семья у себя дома? - Какова? Я, признаться, не разглядел. - Миссис Кори готова была облегченно вздохнуть; а сын чему-то засмеялся. - Они как раз читали "Мидлмарч". Говорят, что много слышали об этой книге. Мне кажется, это очень хорошие люди. И очень дружная семья. - "Мидлмарч", наверное, читает некрасивая сестра? - Некрасивая? Разве она некрасива? - спросил молодой человек, добросовестно стараясь вспомнить. - Да, читает больше старшая. Но и та не переутомляется. Они больше любят говорить. Этим они напомнили мне южан. - Молодой человек улыбнулся каким-то своим воспоминаниям о Лэфемах. - Угощение - как говорят в деревне - было отличное. Полковник - ведь он имеет чин полковника - говорил о кофе своей жены, точно она его собственноручно сварила, хотя, по-моему, только руководила его приготовлением. В доме есть все, что только можно достать за деньги. Но и у денег есть пределы. Этот последний факт с недавнего времени все больше огорчал миссис Кори; однако в применении к Лэфемам он ее даже несколько утешил. - Да, иногда требуется также и хороший вкус, - сказала она. - Они словно извинялись передо мной, что у них мало книг, - сказал Кори. - Не знаю, зачем. Полковник сказал, что они, в общем, покупают много книг. Но, очевидно, не возят с собой на курорт. - Полагаю, они никогда не покупают _новых_ книг. Я теперь встречаю кое-кого из этих богачей; они тратят деньги на предметы роскоши, а книги берут в библиотеке или покупают дешевые, в бумажных обложках. - Так, вероятно, делают и Лэфемы, - сказал, улыбаясь, молодой человек. - Но люди они очень хорошие. У старшей дочери хорошее чувство юм