. Ровный, белый, невзрачный. Как и любой другой из тех, что он раньше видел на отцовском столе. Он осмотрел стол, открытые ящики, и перебрал стопку конвертов. Он сравнил их с опечатанными конвертами. Они были одинаковы. Это было легко... Мотор косилки внезапно умер: пустота зависла в воздухе. Адам слишком многое нашeл, чтобы так просто остановиться. Но отец мог зайти в дом, чтобы открыть бутылку пива или просто отдохнуть. Он быстро открыл этот опечатанный конверт и достал содержимое. Это было свидетельство о рождении - всe правильно. Подпись и печать всe того же Тобиаса Симпсона, Городского Клерка, Ревлингс, и его Личного Секретаря. Во-первых, Адам думал, что это был дубликат его собственного, потому что его имя было написано на бумаге: Адам Девид Фермер. Но вот дата была другая - 14 июля. Год был правильным, так же как и в первом его свидетельстве. Но были два свидетельства о рождении и два Дня Рождения. Сумошествие, он подумал, что он родился дважды! И его пальцы задрожали. Он просто швырнул свидетельство туда, где лежал конверт. Язык высох, когда он пытался его заклеить. Его руки колотились. Он вложил всe в ящик и повернул ключ в замке. Он слышал шаги отца, приближающегося к двери, когда возвращал ключи на стол. Он спустился вниз и спрятался в подвале после той жуткой паузы. Т: И что ты с этим делал? А: Ничего. А что я мог. Я думал, что это ошибка, и, что когда мы уехали из Ревлингса, отец оформил эти свидетельства о рождении - мы нуждались в них, куда бы мы не перебрались - и это городской клерк, это Тобиас Симпсон сделал ошибку. Написал неправильно дату. И очевидно отец не обнаружил это. А потом клерк прислал ему исправленное свидетельство. Т: Но твоя реакция? Ты дрожал, был в шоке, и у тебя был неприятный осадок. Ты прятался в подвале. (пауза 8 секунд) А: Это моя первая реакция. После я себя контролировал и старался быть гибким во всяких такого рода ситуациях. Всe это легко объяснялось. Но... Т: Но что? А: Но я удивился. Почему он держал свидетельство, если оно с неправильной датой? И почему оно было запечатано? Т: Что ты делал с этим? (пауза 5 секунд) А Я устал. Болит голова. Т: Что ты делал с этим? А: Я не могу вспомнить. Всe так размыто. Т: Что ты делал с этим? (пауза 6 секунд) А: Ничего... -------------------------------- Но он всe-таки что-то делал. Он стал шпионом, секретным агентом в собственном доме, подслушивающим из-за двери телефонные разговоры и беседы родителей. Он стал наблюдательным и подозревающим. - Что-то не так - ты чувствуешь себя нехорошо? - спрашивала мать. Она всегда заботилась о нeм, беспокоилась и волновалась. Она была внимательна к нему и ни в чeм ему не отказывала. - Я в порядке, Мем. - отвечал он. Но он изучал мать. Она была так сладка и невинна, что он чувствовал вину за все свои сомнения. Его удивляло, что всe, что она знала, она так глубоко прятала в тeмных глубинах своего сознания - всe то, что делало еe печальной, что держало еe в еe комноте на протяжении дня, заточало еe дома чуть ли не навсегда. Она редко могла рискнуть появиться где-либо на людях. А его отец - что об отце? О его повседневной одежде, его костюме и плаще, его утренней газете. Что за секреты таились в нeм? "Или я всe драматизирую?" - удивлялся Адам. Он хотел быть писателем, наносить драму на бумагу. Мог ли он реально произвести волшебство, удовлетворив свою литературную жажду, найти его там, где оно, может быть, и не существовало? Хотя Эмми была самой главной персоной в его жизни, он не делился с ней теми сомнениями, будоражащими его. Он сожалел, о том, что она смеялась над ним, также как и над всем тем, что еe окружало. Ему было нелегко унижаться в еe глазах. Но она была шумом, блеском и весельем, вошедшим в его жизнь, и он не хотел потерять всe это. Вот почему он так покорялся ей участвуя в "Номере", сопровождая еe в их забавных, но иногда жутких прогулках в "A&P", и в День Святого Инна. Когда он думал о разговоре с ней, о чeм-то волнующем для него и вызывающем еe бурную реакцию - Эмми, она никогда не говорила что-либо серьозное - он уводил тему разговора в сторону и сохранял спокойствие. И он, просто, пытал спокойствием, продолжая шпионить, следить, наблюдать... Т: И что ты нашeл, наконец? А: Много и, вместе с тем, ничего. Т: Ты действительно веришь этому, или ты просто строишь из себя "умника"? (пауза 5 секунд) Т: Мне жаль, что я такой тупой. Пожалуйста объясни мне, как ты это понимаешь. А: Никакого "умника" я из себя не строю. Я рассказал правду. Например о телефонных звонках матери в вечер каждого четверга. Тогда я обнаружил, о чeм были все эти звонки. Меня действительно всe это так сильно взволновало, и вместе с тем я узнал ещe не всe. Пожалуй, это было худшим из того, что я узнал, касаясь свидетельства о рождении. Т: Расскажи мне об этих звонках. (пауза 10 секунд) А: Я чувствовал, что я уже знаю об этом что-то, а может быть и всe... Всe это похоже на мои пустотные пятна. Т: Вот, почему же я заставляю тебя пройти через всe это? Почему я хлопочу вокруг всех этих загадкок? А: Я не знаю. Т: Ты путаешь меня. Ведь, не можешь же ты думать лишь о том, кто будет тебе полезен. (пауза 5 секунд) А: Мне. Мне. Мне. То, что вы говорили вначале. Но я никогда не спрашивал об этом. Я никогда не думал ни о какой пользе. (пауза 4 секунды) А: У меня болит голова. Т: Не отступать. Не отступать. Рассказывай, о чeм по телефону говорила мать? (пауза 5 секунд) А: По правде, я не многое могу рассказать. Он мог рассказать очень много, но не хотел выкладыть всe, а только минимум - только то, что могло удовлетворить Брайнта и позволить ему закончить этот разговор, уйти в свою комноту, отдохнуть и восстановиться. Он не хотел поднимать всю ношу воспоминаний. Он хотел иногда всплыть, как поплавок, и плыть по течению неважно куда. Какое-то время он ненавидел Брайнта. За его непрерывные, никогда нескончаемые вопросы. Т: Рассказывай всe, что есть - много или мало. А: Не знаю, хочу ли я рассказать что-либо вам об этих звонках. В этих беседах всe-таки была какая-то польза. Он осознал, что если разговор был открыт, слова сами собой приходили на язык, и он не знал, где ложь ждeт его. Факты его жизни могли проявиться в любой момент его рассказа. Космическая пустота заполнялась. Страшный вакуум неясности, что нависал над ним ночью, отступал. Тот, в который он попадал просыпаясь в темноте, в полной неясности, кто он или где он. В разговоре пятна пустоты заполнялись. Т: Что о твоей матери и еe телефонных разговорах? А: Эти звонки были каждый четверг вечером... Адам замечал эти звонки и, в то же время, не замечал их. Он знал, что четверга были лучшими днями для его матери. Она обычно ждала его внизу, когда он возвращался из школы. Запахи запекающегося печенья или кексов наполняли кухню - обязательно что-нибудь шоколадное. Адам любил шоколад, и в четверг мать что-нибудь готовила на кухне, возбуждая его апетит. Она с большим удовольствием наблюдала, как он поглощал всe, что она испекла. Иногда она мурлыкала под нос или напевала, когда стирала или мыла пол. Ранним вечером она могла уйти в ванную, закрыв за собой дверь. Адам не должен был пользоваться телефоном в это время. "Телефонный час твоей матери." - когда-то давно объяснил отец. Адам безоговорочно принял это условие, и телефонный час всегда был частью домашнего быта. Он полагал, что мать специально выделила себе время для разговора по телефону со всеми своими друзьями (но что это были за друзья?), с родственниками (у них не было живых родственников, отец был информирован регентом очень давно), с еe женским комитетом (она была слишком стеснительной, чтобы быть в активе социальных или гражданских организаций). И ещe, этот телефонный час был заведeн так давно, что Адам и не мог вспомнить, с каких времeн. У него и не могли возникнуть какие-либо вопросы или сомнения. Тогда это принадлежало миру взрослых, они никогда не задумывались о том, что иногда это было смешно, а иногда за гранью понимания, но они позволяли себе всe это просто потому, что они были взрослыми. Они не нуждались в каких-либо поводах. Он кое-что подозревал о реальном происхождении двух свидетельств о рождении и о возможных проблемах, которые они представляют. Адам начал по-дружески расспрашивать родителей, о каждом дне его жизни, о прошлом и настоящем. Он видел предательские нити, другие признаки или действия того, что не объяснено. Он слушал внимательно некоторые упоминания о Ревлингсе-Пенсильвания. Ничего. Рутина их жизни продолжалась без инцидентов, и Адам говорил себе, что он волновался о том, чего не существовало, и ещe о том, что оба свидетельства о рождении и их странный переезд из Ревлингса всe-таки могут быть объяснены. В один из тех вечеров мать извинилась, как обычно, и ушла наверх в спальню, закрыв за собой дверь. Отец спустился в подвал; он когда-то оборудовал там что-то среднее между комнотой и рабочим кабинетом - со стенами, покрытыми вагонкой, с офисными атрибутами, также со столом для игры в пинг-понг, и телевизором. Они с отцом постоянно играли там в пинг-понг, но большую часть времени отец использовал эту комноту для деловых целей, писал рапорта и полисы, а также встречался с некоторыми из бизнесменов и людьми из его страховой компании. В тот четверг, когда мать была наверху, а отец внизу, Адам заметил, что телефонные звонки участились. Он набирал воздух, задерживал его и ходил по комноте как лунатик. Он прикладывал руку к телефону, холодно излучавшему реальность, реальность того, что он собрался сделать - подслушать мать. Он с вредностью подумал о доверии Эмми, затем не спеша выпустил воздух через губы, когда медленно и аккуратно поднeс трубку к уху. Он слышал голос, который был ему незнаком. Мягкий и вежливый голос, даже более чем, спокойный, словно говорящий из далека, отделяемый не расстоянием, а чем-то ещe. Женский голос: - ...здесь замечательно, Луиза, это любимое время года. И голос его матери: - Должно быть, так спокойно, Марта, и так безопасно. - Но это не восстановит мир, - отвечал голос; вежлевое внушение в этих словах. - Это не просто укрытие, Луиза. Ты знаешь это. Иначе свет не прольeтся сюда. - Конечно, конечно же, - отвечала его мать. - Только я завидую тебе, Марта, когда я думаю обо всeм, что случилось. - Хватит об этом, достаточно. - вежливый упрeк последовал снова. Хотя женский голос не обнаруживал каких-либо признаков прекрасного возроста, она говорила с матерью Адама, словно она была намного старше, а его мать ребeнком. - А сейчас расскажи мне, Луиза, об Адаме. Как мой племянник? Что он делал на этой неделе? Это слово повисло в воздухе оторвавшись от всего остального. Племянник. И наложилось на голос отца, когда-то сказавшего: "Мы одни на этом свете, дам - ты, твоя мать и я. Вот почему ты должен стать сильным, смелым и добрым. Ты последний в линии нашего рода, и ты должен держаться..." Племянник. Он слушал и не верил голосу матери, перечислявшему всe, что он делал в прошлые выходные и ещe когда-либо. Она рассказывала обо многих тестах, за которые он получил В+; о сочинении по английскому, которое мр.Паркер просил прочитать перед всем классом, что принесло ему смущение и триумф; она сказала ей, что он ел, что пил, и что за новые ботинки она ему купила - всe происходящее в его жизни, не упоминая важного: Эмми или стихи, что он писал поздно ночью, его желания и надежды... - ...он хороший парень. Мне жаль обо всeм, что случилось... - Луиза, ты не в лучшем настроении. Пожалуйста, взбодрись немного... - Я знаю, знаю. Мы так благодарны - у меня есть так много - Давид и Адам и, конечно же, ты, милая Марта... Шум переключил внимание Адама: шаги отца. Он убрал трубку от уха, но понимал, что он не мог положить еe на аппарат - обязательно последовал бы предательский щелчeк, который мог его выдать. Шаги проследовали. Отец спустился по ступенькам. Адам посмотрел на руку, с трубкой в ней, касающейся аппарата. Он положил еe на аппарат - аккуратно, мягко и нежно. Отец вошeл в подвал. Хорошо, что его глаза были в одном из страховых договоров, что был у него в руках, и он прошeл мимо не замечая Адама, виновато стоящего возле телефона. И более того, он не видел того жуткого удивления тому, что Адам услышал своими ушами. Они врали мне, думал я с ужасом. Всю мою жизнь, они врали мне... Т: И так, впервые, ты фактически получил прямое доказательство того, что кое-что было неверно. (пауза 5 секунд) Т: Ты себя чувствуешь хорошо? А: Я не уверен. Я себя чувствую как-то растерянно. Т: Беспокойная реакция, не более. О, растерянность очевидна. Я понимаю тебя. Но причина беспокойства - внезапное обострение памяти. А: Могу ли я отдохнуть? Я устал. Т: Ты отступаешь? А: Нет. Действительно. Но я растерян и устал, и в желудке тошнота. Я чувствую, что я тут был, в этой комноте, снова. Т: Я согласен, у нас была длинная беседа, даже очень. Более чем час - даже два. Надо прерваться. А: Спасибо. END TAPE OZK006 ---------------------------- --------------------------------- Их трое. Они скучились вокруг стола в углу около музыкального автомата - едят попкорн. Они подбрасывают хлопья в воздух и ловят их губами, словно они на сцене и ждут от публики аплодисментов. Старый и дряхлый музыкальный автомат, что в углу, не освещeн изнутри и не внушает никаких фантазий о звучащей музыке. Я готов удивиться, если в нeм есть песенка "Отец навеселе.", но осознаю, что это, конечно же, невозможно. Не должно быть таких песен в этом автомате. Я побаиваюсь этих троих, что едят попкорн. Они посматривают в мою сторону и перешeптываются между собой. Маленький ресторан, скорее закусочная. Внутри только я и эти трое. Бармен - маленький худенький парнишка с зубочистками, торчащими наружу изо рта. Он всегда у телефона. Неторопливо кладeт трубку, но телефон звонит снова, и зубочистки прыгают у него рту, когда он говорит. Горячая тушeная устрица обжигает дeсна во рту, и я запиваю еe водой. Ѓжик содовых пузырьков покалывает мне язык. Еда укладывается в желудке и расстворяется качаясь внутри него. Я смотрю на этих троих, и рад, что оставил велосипед в полицейском участке. Когда я прибыл в Карвер за четверть часа до того. То первое здание, которое я увидел на Майн Стрит, было одновременно полицейским участком, полицейским управлением и пожарной командой. Я вошeл во внутрь и спросил полицейского, сидящего за столом, могу ли я оставить свой байк под их присмотром, чтобы ненадолго удалиться поесть. Он читал газету и не смотрел в мою сторону: "Конечно, малыш, - сказал он. - мы здесь." Странная мысль посетила меня о том, что он не смотрел на меня, и всe. У меня могло быть две головы или винтовка, или ещe что-нибудь такое, и он бы не заметил. Я не оставил отцовский портфель в козине байка и взял его с собой. На улице я увидел, что Карвер - это маленький городок, и что тут нет даже парковочной разметки. Я заглянул в обеденную комноту - бледная табличка гласила: "Еда" и всe. Для меня подходит такой способ мышления, также как и для Эмми - ничего не звучит и не возбуждает воображения. Бармен зачерпнул тушeную устрицу, когда говорил по телефону. Трубка покоилась между его подбородком и плечeм. И мне показалось, что неплохо бы подкрепиться чем-либо тушeным в моeм долгом путешествии, или чем-нибудь молочным, но сытным. Он вложил огромный кусок масла в жаркое и скривил мне рожу. Мне показалось, что гримаса больше подходит ему, чем улыбка. Масло начало таять. Я не любитель растопленного масла в жаркое, но я выглядел задумчиво. Он любезно кивнул мне, я улыбнулся и сказал ему "Спасибо." Я отошeл в сторону, а он всe продолжал говорить по телефону, у него низкий голос, я никогда не слышал такого. Что-то стукается о мою руку. Я ем и смотрю вниз, и вижу, как комочек попкорна падает на пол. Другой комочек чуть ли не попадает мне в тарелку. Похоже на школу, когда старшие подсаны плюются из трубочек. Я не смотрю на хулиганов и сосредотачиваюсь на еде. Я дую в тарелку, чтобы как-то остудить всe, что в ней. Перекладываю портфель со стула, на который я его положил, на стол и ставлю его перед тарелкой, чтобы закрыться. Попкорн-парни хихикают. Можно бы сказать им мечтательно, что они хулиганы. Я осознаю это и, как можно быстрее, меняю место. Они везде - в школах и офисах, в театрах и на заводах, в магазинах и в больницах. Один из них встаeт и идeт ко мне. Ему шестнадцать или семнадцать. Он конопатый и с белыми прямыми зубами. У него взгляд такой же, как и у миллиона других его возроста, с той лишь неразличимой разницей, что он несeт какую-то незримую отметку, напоминающую о том, что он существует. - Никогда не видел тебя здесь, парень. - он говорит остановившись около моего стола. Нависнув надо мной. Я беру вилку с жаркое. Оно уже остыло, и я могу не обжигаясь отправить его в рот. - Я только проездом. - говорю я. - Откуда ты? - Из Монумента, штат Массачутес. - И куда направляешься? Он спрашивает, но ответ видимо не интересует его. Вопросы - это только прелюдия к тому, что может произойти: нечто страшное. - Ротербург, Ротербург-Вермонт. - Ты автостопом? - Нет. Я на байке. Всe время говорю я. Я глотаю жаркое, жую устрицу и крекеры. - Хорошо, а где байк? Он подходит к окну и смотрит на улицу. Оглядывается на друзей, на тех, что остались за столом и подкидывают себе в рот попкорн. Он тянет время: - Не вижу никакого байка. - Он в полиции, - говорю я. - Я оставил его под присмотром. Я тут же понимаю, что делаю ошибку говоря это. Он отходит от окна прямо к моему столу, и прекращает двигаться. Он трясeт головой, словно страшно удивлeн. Он смотрит на друзей: "В полицейском участке?" - спрашивает он, в насмешку изумляясь. "Держать байк под присмотром?". Я знаю, что последует. И это: "Я полагаю, он не доверяет нам." - говорит он, тряся головой, его голос звучит сурово. "Я полагаю, парень из Массачутеса не доверяет людям из Карвера - Нью-Хемпшир." Я проглатываю последний кусочек тушeного картофеля и пихаю в рот крекеры. Руки дрожат. Я откладываю ложку. Было бы неплохо утром принять пилюли. Я смотрю на кассу, на человека с телефоном, и на острые зубочистки у него в зубах. Хулиган крутится вокруг меня: "Резонно оставить байк у полицейских. Это потому, что ты не доверяешь нам?" - Смотри, - говорю я, отодвигая тарелку с жаркое. - Я на пути в Ротербург, и байк - единственный способ моего передвижения. И если он пропадeт, то я погиб. - Ты не можешь ехать автостопом? - спрашивает он. - Черт меня подбери, Дабби и Левис, мы один раз доехали до Монтпильера. Правильно, шкуры? - Правильно, Пастух. - кричит один из них. Я вытираю губы солфеткой и беру отцовский портфель со стола. Руки слегка трясутся. - Что это? - спрашивает Пастух. - Что что, - переспрашиваю я, и мой голос срывается. - Этот потфель в твоих руках - он спрашивает раздражeнно, - Что-то похожее на бомбу или нечто вроде того. Так бережно. Там бомба? Ты хочешь взорвать Карвер, Нью-Хемпшир? - Нет. - отвечаю я. - Это подарок. Сюрприз для отца. Он в Ротербурге, и я везу это ему. Я встаю, отодвигаю стул. Ножки стула скребут по полу. Ребятки за другим столом встают тоже. Моe сердце молотит: Я сильно напуган. Бармен поворачивается к нам. - Я хочу знать, что у него в портфеле. - говорит Пастух, обернувшись к бармену. У него низкий голос, как из преисподни. Мы лицом друг к другу. Он ниже меня на голову, но намного сильнее. Широкие плечи. Мускулистая шея. Шрам на лбу над его правой бровью. Маленькие глазки втоплены в его лицо. Моe сердце бьeтся от страха, и я ощущаю пот, что выступил у меня на лице. - Да, Сир, в этом портфеле действительно что-то есть. - говорит он. Но он смотрит не на портфель, а на меня. Наши глаза встретились. Я хватаю портфель и думаю об отце. Стою и не двигаюсь. Сердце собирается взорваться в груди, и легкие кричат от боли - нужно задержать дыхание, но я смотрю ему в глаза. Этот портфель только для моего отца и больше ни для кого, никто не заберeт его у меня и не попрепятствует доставить его отцу. Я стою как дерево. Я не сгибаем. Я не отдам им портфель. В конце концов он отворачивает глаза от меня и отступает в сторону, с досадой на лице. - Дерьмо в твоeм старом портфеле. - говорит он, тряся головой. - Эй, что за этим следует? - кричит маленький человечек из-за барной стойки. В конце концов, он уже не глодает телефонную трубку, но она всe ещe затиснута между челюстью и плечeм, но последнее, что он всe-таки хочет знать, что же происходит в его ресторане. - Да, ничего, Лук. - говорит Пастух и отворачивается от меня, уходит к своей шайке за стол. Я выдыхаю, потом набираю сладкий воздух в лeгкие. Он обдирает мне их. Сердце бъeтся всe также напряжeнно, но удары смягчаются. Я беру портфель и выхожу наружу. Быстро. Не глядя по сторонам. ----------------------------------- TAPE OZK007 0215 date deleted T-A Т: Что произошло? Чем я могу тебе помочь? (пауза 5 секунд) Т: Что-то неверно? Очевидно, ты расстроен - но в чeм дело? (пауза 10 секунд) Т: Я не хочу выглядеть бесполезным грубияном, но могу помочь, если ты будешь говорить, если ты объяснишь. (пауза 5 секунд) Т: Мой мальчик - два пятьдесят утра. Я сказал, что если ты начнeшь, то я буду в твоeм расположении в любое время дня и ночи. И это правильно. Вот почему я здесь. Но твоe участие также важно. Ты должен помочь мне. (пауза 10 секунд) Т: Скажи мне - что неверно? Очевидно, что-то неверно. Что? Я могу помочь. (пауза 6 секунд) А: Что будет дальше? Т: А что ты полагаешь? А: Вы знаете, что я полагаю. Т: Объясни, пожалуйста. А: Пустота. Всe в пустоте. Если вы знаете, что они есть, наполните меня ими... Он пробудился ото сна, словно он вылетел ядром из пушки. Здесь и нигде. И теперь. Комнота, постель, холодный свет луны заполнял комноту. Он был в постели и ощущал холод простыни, но он был привязан, изолирован, он существовал в неизвестной стране, в неизвестном мире, и он не осознавал, кто он. Отрезан и связан во времени. "Кто я? Я - Адам Фермер. Но кто я?" Но Адам Фермер - это только имя и фамилия, слова, урок, что он учил здесь в холодной комноте, и есть ещe другая комнота - с вопросами и ответами. Кто Адам Фермер? Он не знал. Его имя могло быть и Кухоная Табуретка, или Подвальные Ступеньки. Адам Фермер был ничем - пустым зевком, исходящим из него и позади него, без постоянного руководства в нeм. "Кто я? Адам Фермер." Два слова, и это всe. Из него сочился пот - жидкость из его тела. Пижама промокла. Он лежал. Он всe лежал, лежал, и иногда подкрадывалась паника. Ему что-то говорили, и паника могла пройти. Но только с таблетками и, несколько отчаяных ночей, с уколами. Шприц приносил ему умиротворение. Но в тот момент он был ранен, во власти паники, на скомканной простыне. Он плакал. Он старался направить свою душу в разные направления - в прошлое и будущее, но это не срабатывало. Лица проплывали, словно кружась на карусели, и исчезали раньше, чем он смог бы на них сфокусироваться, проваливаясь вниз, проносясь и исчезая. Странные звуки наполняли комноту. И он слышал, как его рот сопел, лeгкие свистели, кости трещали. Его собственные звуки - стон, выходящий из его тела. Он пытался схватить что-нибудь из темноты, что-то иногда ухватывал, но это было ничем. Он был окружeн ничем - здесь в постели и здесь в жизни. Что такое жизнь - чья она? Кому она принадлежала? Т: Мы уже заполнили много пустот. Или ты не помнишь? А: Не достаточно. Не достаточно. Т: Эти мысли не никуда не годятся. Ты сказал что-то в начале. Ты должен расслабиться. Ты должен выйти из паники. Я весь в ужасе наполняя всю твою пустоту - это пустая трата времени. А: Почему я не могу вспомнить? Почему я могу вспомнить многое, но лишь на короткое время? Т: Ты думаешь, потому что ты действительно не хочешь вспомнить? А: Но я хочу, хочу. Т: Пожалуй, одна твоя часть хочет вспомнить, а другая - нет. А: Но почему? Т: Кто знает? А: Это потому, что есть нечто очень страшное, и какая-то часть меня не желает этого знать? Т: То, что мы должны изучить. Медленно и тщательно. (пауза 10 секунд) Т: Это потом - ты что-нибудь хочешь, чтобы уснуть, успокоиться? Как ты это называшь - паника? А: Я устал от пилюль и уколов. Т: Возможно это неплохой знак. А: Почему у вас так много "возможно" и "может быть", а также "посмотрим"? Вы не можете помочь мне? Т: Самое лучшее, это когда ты сам себе помогаешь. А: Этого недостаточно. Т: Мы можем пересмотреть тогда? Пересмотреть всe, что ты можешь вспомнить? Все пустоты, что уже заполнены? А: Нет. Меня не беспокоят те пустоты, что уже заполнены. Только те, что остаются пустыми. Я хочу говорить о них. Что я делаю здесь? Как долго я здесь? Я ненавижу это место. И люди здесь ненавидят меня. Т: За что они ненавидят тебя? А: Они знают, что я не хочу их. За это. Т: Расскажи, как ты можешь знать то, что они ненавидят тебя? А: Я знаю. Я знаю. Т: Но как? (пауза 5 секунд) А: Я устал. Т: Наступает паника? А: Да, я думаю, что смогу спать. Без таблеток. Т: Ты можешь взять одну, если желаешь. А: Ладно, можно одну. Т: Ну, наконец. Мы встретимся снова, разве что на час. А: Хорошо. Я уже засыпаю. Т: Хорошего сна. А: Спасибо. END TAPE OZK007 ------------------------------------- Я только собираюсь сесть на байк и покинуть Карвер c окрестностями навсегда, как вдруг внизу в конце улицы замечаю телефонную будку. Кладу портфель в корзину и толкаю байк к будке. Пожилая дама смотрит на меня, идущего с велосипедом, и улыбается. Она тоже в шапке. Это напоминает мне клумбу с красными цветами. Я тоже улыбаюсь ей, и внезапно чувствую, что счастлив. Я выживу. Карвер и следующий за ним Флеминг, затем Хоуксет и то, что за ним, Белтон-Фолс - очень длинный путь, но это меня не пугает. Я чувствую отречeнность и решительность. Я ушeл от ужасов того ресторана и уйду ещe от чего-либо. И более того, я поговорю с Эмми, снова услышу еe голос. Я тереблю в кармане монету, достаю еe и опускаю в щель аппарата. Голос оператора появляется в линии. Я говорю ему номер и прохожу всю рутину в ожидании результата. Линия отвечает протяжными гудками: "Пожалуйста... дома у Эмми... у неe дома..." - Алло, алло. - грубый и безразличный голос - голос горячей линии мистера Херца. - Здравствуйте, я могу поговорить с Эмми? - Кто это? - Адам. Адам Фермер. Позовите к телефону Эмми, пожалуйста! - Кто такая Эмми? Нет здесь никакой Эмми. После всего, это не голос мистера Херца - не еe отца. Я вижу троих парней из ресторана на улице. Они бредут в мою сторону. Двое из них идут медленно и развязанно, и что-то тревожит в их шагах. Третий из них - Пастух. Он идeт в стороне - отдельно от них. Я понимаю, что в ловушке, находясь в этой телефонной будке. Байк без присмотра, стоит снаружи. И мне ясно, что номер неправильный. - Слушай, - начинает мужской голос в трубке. - Я придавил клопа, потому что пахал, как кляча, целый день, и в конце концов меня свалило в дремоту, а тут звонит телефон... - Я извиняюсь. - говорю я и кладу трубку. Мне не хочется застрять тут ещe в какой-нибудь передряге, но мерзавец с дружками приближается слишком близко, и я выхожу. Извини, Эмми. Я не могу правильно набрать твой номер. Я не заслуживаю тебя. Парни уже близко, подходят медленно, но верно и грозно, и я быстро открываю дверь будки и хватаю байк. Я бегу с ним в руках и запрыгиваю на седло. Ноги крутят педали, и я жму прочь. Вылетаю на красный свет, огромный грузовик, ревущий своим дизелем, трубит мне в клаксон, и я перерезаю ему дорогу, но вот я уже проскочил. Карвер остаeтся позади, вместе с хулиганами. Я больше не ощущаю храбрости, мои щeки намокли, хотя и нет дождя. --------------------------------------- TAPE OZK008 0930 date deleted T-A A: Серый Человек. Т: Секунду, пожалуйста. Прежде всего, мне нужно сесть. А: Серый Человек. Т: Ты выглядишь очень возбуждeнным. Я ещe никогда не видел тебя таким. А: Серый Человек. Т: И кто же этот Серый Человек? А: Я точно не знаю, но он многое значит. Так случилось, что в последнюю ночь я вспомнил его в свой комноте. Они дали мне пилюлю. И я раскладывал всe, что приходило ко мне, думая обо всех пятнах пустоты, что уже заполнились: Эмми - это ключ, и внезапно я вспомнил его. Т: И ты называл его серым человеком? А: Да. Но только про себя, в своей голове я всегда называл его так: "Серый человек." Т: И почему так? А: Я не знаю. Не уверен, но думаю, что это важно. Он многое значит. Т: В каком смысле? А: Я не могу пока сказать. Я не уверен, но думаю о нeм. Он так выглядит, и я знаю, что он многое значит - действительно ключ. Я чувствую это всеми своими костями. Т: Расскажи. (пауза 3 секунды) А: Хотел бы, но не могу. Т: Не можешь или не хочешь? А: Не могу, не хочу? Не думаете ли вы, что я желаю вспоминать, и что я желаю знать? Всe, что я теперь знаю точно, так это то, что он был в прошлом, и однажды многое изменил в моей жизни - он многое значит. Во всей этой пустоте только он является ключeм, и я это понял. Т: Так, отдохни немного, расслабься - это должно пройти. Прими пилюлю... А: Нет, не надо пилюлю. И уколов больше не надо. Т: Всe, что пожелашь. (пауза 10 секунд) Т: Что-нибудь? А: Ничего. Т: Никто не заставляет. Надо думать - пройдeт. Попытайся думать о сером человеке, на что он похож, что он делал, где ты видел его чаще всего, был ли он другом, родственником, дядей, может быть - А: Удар сверху, стоп. (пауза 10 секунд) А: Он пропадает. Он изредка проявляется - проблесками. Я почти вспомнил, и он вдруг пропадает. (пауза 5 секунд) Т: Он вернeтся. Важно, что ты ощутил его. Вспомнишь позже. Это как ключ собаки привeл к Эмми Херц и телефонному звонку, а телефонный звонок привeл к свидетельству о рождении... А: Я не хочу говорить обо всeм этом. Я хочу вернуться в свою комноту. Т: Не будем спешить. А: Я готов уйти. Т: Стоит поговорить о чeм-нибудь ещe. А: Я хочу в свою комноту. (пауза 10 секунд) Т: На мнгновение, Пол Делмонт - А: Он Серый Человек? Т: Ты думаешь он? А: Не знаю. Вы спросили меня о нeм раньше. Это начало. И я сказал, что не знаю, кто он. Т: Ты знаешь, кто он теперь? А: Нет. Т: Кто он, как ты думаешь? А: Я хочу уйти. Я не могу найти других слов. (пауза 5 секунд) Т: Как хочешь. Надо отложить. END TAPE OZK008 ------------------------------------- Я на милю в стороне от Карвера на узкой просeлочной дороге, ничего вокруг. Проезжает одинокая машина, с трудом помещаясь на этой дороге. Дорога покрыта асвальтом, но, видимо, очень давно. Она вся выщерблена, с корнями деревьев, торчащими из-под асвальта, и выбоинами. Вдоль дороги тянется канава глубиной четыре фута, и при этом отсутствует песчаная обочина. На моeм байке нет зеркал заднего обзора, и я стараюсь ехать прямо, не виляя и вплотную к краю дороги. Я рад тому, что покинул Карвер, рад байку, что везeт меня весь этот день, рад сияющему солнцу и рад тому, что сумел благополучно убраться прочь от негодяя и его дружков. Мне только жаль, что я не дозвонился Эмми, но я ещe смогу ей позвонить из первой же попавшейся на моeм пути телефонной будки - прежде, чем сесть есть или спрятать байк. Эмми для меня важнее, чем еда или всe остальное. Я слышу приближающуюся сзади машину. По такой дороге машины обычно не спешат. Она не годится для быстрой езды, и на ней трудно разъехаться двум встречным машинам. Но машина, что приближается, едет быстро. Еe мотор громко ревeт и воет. Я изо всех сил держу рукоятки руля. Машина вызовет движение ветра, и это будет сносить меня с дороги, когда она пронесeтся мимо. Мне это не понравится. Машина уже близко, звук мотора наростает в громкости, наполняя воздух. Этот звук парит надо мной, с большой скоростью. Капот машины уже почти касается моего локтя. Я ищу балланс и теряю скорость, переднее колесо виляет из стороны в сторону, и байк почти падает. Машина опережает меня, и я хочу показать кулак тому, кто еe ведeт. Я злюсь на него, но, повернув голову, я вижу знакомое лицо в ветровом стекле - один из негодяев того ресторана. Я снова жму изо всех сил, но не потому, что хочу удрать от него, а лишь потому что дорога пустая, и я хочу добраться до хайвея как можно быстрей. Я ощущаю беззащитность сильней чем раньше. Вокруг ни одного дома. Большенство машин едут по магистрали, проходящей через несколько штатов, что ведeт паралельно этой старой дороге. Впереди поворот. Может быть будет дом или дорога получше, или что-нибудь около поворота. Я снова слышу машину. Снова ревeт мотор. Машина прибывает со стороны, огибает поворот, приближаясь ко мне. Решeтка еe радиатора похожа на насмешливый рот ужасного металлического монстра. Машина нездорово-розового цвета, скорее цвета блевоты. И я вдруг вижу лицо Пастуха за рулeм и его усмешку, такую же злую и ужасную, как и решeтка его машины. Двое других высовывают головы из окна и нагло смеются, радуясь своей удаче. Я протягиваю руку и трогаю отцовский портфель в корзине - он на месте. Ничего ещe не произошло, но я жму на педали. Приближаюсь к повороту и, в этот момент, качусь под гору, ожидая спасения. Но вокруг ничего. Только открытое поле. Почему экологи думают, что мы прячемся от космоса на этой планете? Я видел столько незанятого и неиспользованного пространства за этот день, что все эти дома и магазины, прогулочные зоны и дороги кажутся мне одинокими, отрезанными от мира, и от самих себя. Но сейчас мною надолго овладела паника. Я знаю, что эта машина обязательно вернeтся. Снова мотор гремит в воздухе. Я слышу - он приближается. На этот раз звук низкий и, даже, величественный, словно не на дороге, а в тунеле с невидимыми стенами, и гул мотора носится эхом между ними, наростая в децибеллах. Я беру себя в руки и ещe крепче сжимаю рукоятки руля, пригнувшись вперeд. Шум мотора всe ближе и ближе. В это время машина касается меня бампером. Я ощущаю ветер, похожий на дыхание монстра, и слышу скрежет и стук металла о металл. Байк опасно качается, и я с ним. Я пытаюсь удержать равновесие. Плечо разрывается от боли, и я понимаю, что что-то врезается мне в плечо. Один из сидящих в этой машине ударяет меня кулаком, и машина уходит. Уходит снова, но вернeтся. Я в этом уверен. "Хорошо", - говорю я, и мир падает в пустоту, удаляясь на этой машине, ломаясь в тишине сельского воздуха. Конечно же, утром я мог взять с собой пилюли, но свой выбор я сделал. Можно сойти с дороги и скрыться в этих полях. Но поля - это открытое пространство, где есть только разбросанные деревья, и я в них заметен. Я также могу лишиться байка. Мне нельзя больше оставаться здесь. Меня собьeт машина. Я могу ехать только на велосипеде, или, может быть, я сумею остановить какую-нибудь машину, что будет проезжать мимо. Похоже, что эти негодяи пытаются играть со мной в свою странную, но жуткую игру. Они могут и не вернуться после всего, если поймут, что идут против закона. То, что они делают, нападение с применением технических средств - в данном случае, их машины, которую они превращают в оружие. Я слышу, как машина приближается снова. Не на встречу мне, как я и ожидал. Мотор гудит. Позади меня. Я яростно жму на педали в поиске балланса, мнгновенно набираю скорость. Ноги, руки и тело - всe болит, но я жму на педали, удираю от звука мотора, похожего на попутный ветер. Где-то близко позади меня визг резины и рeв мотора, и всe это прибывает, приближается, всe наростает и наростает, сильно и неоспоримо, и я весь сжимаюсь. Машина касается меня и толкает. Я теряю равновесие, байк качается подо мной и сваливается в канаву, с обрыва в овраг, что в стороне от дороги. Я беспомощно лежу на земле, вниз лицом, на краю канавы. Рядом лежит байк, колeса вертятся. И я слышу их наглый и противный смех. Подо мной грязная канава. В голове всe кружится. Я словно проваливаюсь в пустоту, во мрак внезапно наступившей ночи. ------------------------------- TAPE OZK009 0900 date deleted T-A Т: Ты хорошо себя чувствуешь? Говорят, что ты сегодня отказываешься выходить. Ты в порядке? (пауза 10 секунд) Т: Говорят, что ты не ешь и не ходишь, что ты висишь, как звезда в космосе. (пауза 5 секунд) Т: Но мы знаем, что ты не просто висишь как звезда, не так ли? Ты ведь думаешь? Воспоминаешь? (пауза 15 секунд) Т: И больше всего ты воспоминаешь неприятное, страшное? Но я здесь, и могу помочь тебе, я могу сделать так, что всe будет нестрашно. (пауза 10 секунд) Т: Ты должен дать мне помочь тебе пройти через это. Ты не должен пропадать. (пауза 10 секунд) Т: Тебе нужно остаться с нами - не исчезнуть. (пауза 5 секунд) Т: Тебе нужно лицо Серого Человека. Иначе всe остановится. (пауза 10 секунд) Т: Мы попробуем позже. Я здесь всегда и готов помочь. Помни это. END TAPE OZK009 ---------------------------------------- TAPE OZK010 0900 date geleted T-A Т: И как у нас дела сегодня утром? Извини меня за жизнерадостное настроение - сегодня прекрасный день. Птички поют, солнышко светит - чудесный день. (пауза 10 секунд) Т: Ты выглядишь настороженно сегодня. Глаза блестят. Пульс нормальный. Как себя чувствуешь? (пауза 10 секунд) Т: Говорят, ты поел. Завтрак, по крайней мере. Это хорошо. Ты должен держаться крепко. (пауза 10 секунд) Т: Ты не желаешь пообщаться? Мы можем поговорить, о чем хочешь. Я оставляю это тебе. (пауза 5 секунд) Т: Не надо говорить о Сером Человеке. Только о чeм пожелаешь. Мы можем говорить обо всeм. (пауза 5 секунд) Т: Очень хорошо. Мы можем отложить. Только когда ты действительно захочешь говорить, меня может и не быть здесь. (пауза 10 секунд) Т: Надо отложить. (пауза 10 секунд) Т: Отложим. END TAPE OZK010 ------------------------------------ - Ты в порядке, сынок? Я слышу голос, вижу лицо и, в то же время, всплываю из спиралей темноты, где не за что было уцепиться. Я хочу закричать в панике, но не могу. И тут внезапно: "Ты в порядке, сынок?" Паника проходит, и надо мной доброе и заботливое лицо - лицо старика. - Я в порядке. - говорю я, и пытаюсь подняться. Я не могу валяться на этом боку, я привык спать лeжа на желудке, и не хочу быть ограниченным или обездвиженным. Инстинкт заставляет меня встать на ноги, взмахнуть руками и что-нибудь попробовать схватить, но что-то ограничивает меня. - Теперь легче, сынок. - говорит человек, оставаясь деликатным и спокойным. Я киваю головой и всe медлю, пытаясь утвердиться в мире, куда я возвращаюсь. Мои руки болят, а во рту вкус металла или земли с кислотой, смешаных вместе. - Ты, должно быть, упал. - говорит человек. Я стою прямо, мир вращается вокруг меня, и вспоминаю, что же со мной случилось - хулиганы, их машина и падение в канаву. - Байк в порядке? - спрашиваю я. - На глаз - О'Кей. - отвечает человек. Мы стоим на краю дороги. Недалеко в сторонке запаркована его машина - большой панелированный стейшен-вагон. Седая женщина сидит в машине, у неe живое и взволнованное лицо. - Он в порядке, Арнольд? - спрашивает она. - Да, Эдна. - отвечает он, а потом поворачивается ко мне: