зеленый челн стал совсем новым и над ним вздымается алый парус! Он выпил и был навеселе. Иисус улегся, посреди, комнаты, а вокруг него, вдоль и поперек по всему дому расположились ученики. Места больше не было, и потому почтенный Зеведей с женой, а с ними и Магдалина ушли в пристройку. Старик брюзжал из-за того, что его лишили удобства. Он яростно набросился на свою старуху и громко, чтобы слышала Магдалина, сказал: -- Будь довольна! Пришли свирепые, дабы изгнать смиренных! До чего дожили! Но старуха повернулась лицом к стене и не стала отвечать ему. И в ту ночь Матфей не сомкнул, глаз: скорчившись у светильника, он вытащил из-за пазухи начатый свиток и принялся описывать, как Иисус, а вместе с ним и Магдалина прибыли Капернаум и как .Учитель рассказал притчу: "Был однажды некий человек, весьма богатый..." Кончив писать, он погасил светильник и тоже улегся спать, но чуть поодаль -- ученики все еще испытывали к нему чувство отвращения. Петр и глаз не успел сомкнуть, как сон овладел им. И тут же спустился ангел с неба, тихо отверз главу его и вошел внутрь сновидением. Было якобы на берегу озера множество народа, а Учитель стоял там и восхищенно смотрел, как покачивается на воде новехонький зеленый челн с алым парусом. На корме его сияло изображение огромной рыбы, точь-в-точь такой, какую Петр начертал у себя на груди. "Чей этот прекрасный челн?" -- спросил Иисус. "Мой!" -- с гордостью ответил Петр. "Ну-ка, Петр, возьми с собой наших товарищей и отправляйтесь в открытое море. Хочу глянуть на вашу удаль молодецкую!" "С удовольствием, Учитель!" -- ответил Петр, отвязал канат, прыгнул в челн, а следом за ним прыгнули и прочие ученики. Подул попутный ветерок, туго раздув алый парус, и, распевая песни, вышли они в открытое море. И вдруг на море поднялась буря. Челн завертелся среди волн, борта его трещали, готовые развалиться, внутрь "тала набираться вода, увлекая челн в пучину. Ученики принялись рыдать, лежа ниц на палубе, а Петр взобрался на мачту и закричал: "Учитель! Учитель! Помоги!" И вот в кромешном мраке увидел он облаченного в белоснежные одежды. Учителя, который ступал по волнам, приближаясь к ним. Ученики подняли головы, увидали его и закричали в ужасе: "Привидение! Привидений" "Не бойтесь! -- крикнул им Иисус. -- Это я!" Но Петр возразил ему: "Господи, если это и вправду ты, вели мне пойти по волнам и приблизиться к тебе!" "Иди сюда!" -- велел ему Иисус. Петр выпрыгнул из челна, ступил на волны и попытался было пойти по ним, но при виде разъяренного моря страх овладел им, и он стал погружаться в пучину. "Господи, спаси меня! -- завопил он. -- Тону?" Иисус протянул руку, поднял его и сказал: "Чего ты испугался, маловер? Или ты не веруешь в меня? Смотри!" Он простер руку над волнами и сказал: "Утихомирьтесь!" И тут же ветер утих, волны успокоились, и Петр зарыдал. Это было испытание, и душа его снова оказалась посрамленной. Петр громко закричал и проснулся: борода его была мокрой от слез. Он уселся на циновке, прислонившись спиной к стене, и застонал. Матфей, который еще не уснул, услышал его стон и спросил: -- Почему ты стонешь, Петр? Поначалу Петр сделал было вид, что не слышит вопроса, -- вступать в разговор с мытарем ему не хотелось. Но сновидение не давало покоя, нужно было изгнать его, избавиться от него. Петр придвинулся к Матфею и принялся рассказывать, все более приукрашивая рассказ. А Матфей жадно слушал его, запечатлевая услышанное в памяти. Утром, едва рассветет, он попробует изложить все это на письме. Петр окончил рассказ, но сердце его все еще продолжало неистово метаться в груди, словно челн во сне. Вдруг он вскочил, охваченный ужасом: -- А что если Учитель и вправду приходил ночью и взял меня с собой в открытое море, чтобы подвергнуть испытанию? Никогда еще не приходилось мне видеть такого подвижного моря, такого подлинного челна и ощущать так осязаемо страх. Может быть, это был вовсе не сон? Как ты думаешь, Матфей? -- Конечно же, это был не сон. Конечно же, чудо это произошло на самом деле, -- ответил Матфей и погрузился в размышления о том, как изложить все это завтра Это очень сложно -- ведь у него нет полной уверенности, что это сон. Нет и полной уверенности, что это произошло на самом деле. Это чудо свершилось, но не здесь -- на земле или на море-- а где-то в ином пространстве, но где? Он закрыл глаза, чтобы среди размышлений найти ответ, но сон явился к нему и овладел им. Весь день напролет дул сильный ветер и шел дождь. Рыбаки не решались выйти на ловлю и, сидя в своих хижинах, чинили сети и вели разговоры о необычайном путнике, остановившемся у почтенного Зеведея. Это будто бы Иоанн Креститель, который, едва палач отсек ему голову, тут же воскрес, нагнулся, поднял ее, приставил обратно к шее и пустился наутек. А чтобы Ирод снова не схватил и не обезглавил его, он вошел, в тело Сына Плотника из Назарета, и они стали единым целым: глядишь на него и не знаешь -- один он или же их двое, голова идет кругом. Если смотреть ему прямо в лицо, это добрый, улыбчивый человек, но стоит шевельнуться, как один глаз его становится свирепым и готов сожрать тебя, а другой зовет подойти ближе. Стоит только подойти, как чувствуешь умопомрачение и не знаешь, что с тобой происходит, и тогда бросаешь дом и детей и идешь за ним следом! Старый рыбак слушал и качал головой. -- Это случается с теми, кто не обзавелся женой. Они только и думают спасти мир во что бы то ни стало. Семя поднимается им в голову и вызывает умопомрачение. Женись-ка, израсходуй силы на жену, произведи на свет детей -- и сразу успокоишься! Минувшим вечером новости дошли и до почтенного Ионы, и он теперь сидел, ожидая, в своей хижине. "Быть того не может, чтобы мои сыновья не пришли глянуть, жив я или помер", -- думал он. Иона прождал всю ночь напролет, а когда наутро увидел, что надежды его тщетны, надел свои высокие молодецкие сапоги, которые сшил на свадьбу и надевал только ради торжественных событий, плотно завернулся в непромокаемый плащ и отправился под дождем к своему другу Зеведею. Дверь, была открыта, и Иона вошел в дом. Десяток мужчин и две женщины сидели, скрестив ноги, у горящего очага. Одну из женщин Иона знал: это была почтенная Саломея. Другая женщина была молода. Иона где-то видел ее, но где именно, не помнил. В доме стоял полумрак, В то мгновение, когда сидевшие повернулись и. отблески огня осветили лица, он узнал обоих своих, сыновей, Петра и Андрея, но никто не слышал, как он вошел, никто не обернулся к нему. Вытянув шеи и, разинув рты, все с напряженным вниманием слушали человека, который стоял, обратившись к ним лицом, и что-то говорил. Что он Говорил? Почтенный Иона оттопырил свое огромное ухо и приоткрыл рот, чтобы лучше слышать. Кое-что ему удалось разобрать: "справедливость", "Бог", "Царство Небесное"... Одно и то же, успевшее порядком надоесть за многие годы! Вместо того, чтобы поговорить о том, как ловить рыбу, чинить паруса, конопатить лодку, как сделать так, чтобы не мерзнуть, не голодать, эти вот знай себе сидят и болтают о небе. Что ж вы не заговорите о земле и о море?! Зло взяло почтенного Иону, Он кашлянул, чтобы обратить на себя внимание, но никто не обернулся. Он притопнул тонкими, как камышинки, ногами, загремел молодецкими сапогами, но тщетно, -- внимание всех было приковано к устам произносившего речь бледного человека. Только почтенная Саломея повернулась, посмотрела на Иону, но взгляд ее так и остался невидящим. Тогда почтенный Иона прошел вперед, пробрался к очагу, уселся, позади своих сыновей, вытянул ручищу, положил ее на плечо Петру и тряхнул его. Тот обернулся, увидел отца, приложил палец к губам, кивнул, призывая хранить молчание, и снова повернул лицо к бледному юноше. Так, словно это и не был Иона -- его отец, которого он не видел вот уже несколько месяцев. Иона почувствовал обиду, а затем и злость. Он снял сапоги, которые уже начинали жать ему ноги, намереваясь швырнуть их в лицо Учителю; чтобы тот замолчал и дал ему договорить с детьми. Он уж было замахнулся, примерился, но тут кто-то сжал сзади его руку. Иона обернулся и углядел Зеведея. -- Вставай, почтенный Иона, - прошептал ему на ухо Зеведей. -- Пошли в комнату. Пошли в комнату, горемычный, разговор есть. Старый, рыбак взял сапоги подмышку и пошел следом за Зеведеем. Войдя в комнату, они уселись на сундуке друг против друга. -- Почтенный Иона, -- начал Зеведей заплетающимся языком: он слишком много выпил, желая утопить злость в вине. - Почтенный Иона, страдалец ты мой! У тебя было двое сыновей -- простись с ними! У меня тоже было двое сыновей -- я с ними уже попрощался. Бог им, видишь ли, отец, так что ж нам тут путаться? На нас они смотрят, словно желая сказать: Ты кто такой, старче?" Настал конец света, Иона горемычный! Поначалу меня тоже брала злость. Хотелось взять острогу и прогнать их прочь. Но потом я понял, что горю уже не поможешь, ушел в свою скорлупу и сдался на их милость. Жена моя с ними заодно, совсем спятила; горемычная. Так что прикуси язык, почтенный Зеведей! Прикуси язык, почтенный Иона! Вот что я должен сказать тебе. К чему себя обманывать? Дважды два -- четыре! Дьявол нас одолел! Почтенный Иона снова надел сапоги, завернулся в плащ и посмотрел на Зеведея -- не желает ли тот сказать еще чего-нибудь. Но Зеведей уже высказал все, что мог. Тогда Иона открыл дверь, глянул на небо, глянул на землю. Мгла кромешная, дождь, холод. Губы Ионы зашевелились. "Дьявол нас одолел, -- пробормотал он. -- Дьявол нас одолел..." И побрел, шлепая по грязи, к своей развалюхе. Почтенный Иона брел, тяжело вздыхая, а Сын Марии между тем простирал ладони к огню, словно совершая молитву Духу Божьему, который пребывает во пламени и согревает людей. Он простер ладони к огню, и сердце его распахнулось. Он сказал: -- Не думайте, что я пришел, дабы ниспровергнуть законы и пророков. Я пришел не для того, чтобы ниспровергнуть старые заповеди, но чтобы расширить их. Вы видели, что на скрижалях Моисеевых начертано: "Не убий!" И я говорю вам: кто еще прогневается на брата своего и поднимет руку на него или же только бросит ему тяжкое слово, да пребудет в адском пламени! Вы видели, что на скрижалях Моисеевых начертано: "Не прелюбодействуй!" И я говорю вам: кто только взглянул на женщину и возжелал ее, уже совершил прелюбодеяние в сердце своем, -- взгляд замутившийся низводит прелюбодея в ад... "Почитай отца своего и мать свою!" -- велит древний Закон, Я же говорю: не запирайте сердце свое в доме отца и матери своих, дайте ему выйти вне и войти во все дома, объять всю землю Израильскую, от горы Хермон до пустыни Идумейской, и еще далее -- объять Восток и Запад, всю Вселенную. Бог -- отец наш, Земля -- мать наша, мы есть наполовину земля, наполовину небо: "Почитай отца своего и мать свою" значит: "Почитай Небо и Землю!" Почтенная Саломея вздохнула: -- Тяжело слово твое, Учитель. Тяжело для матери. -- Всегда тяжело слово Божье, матушка, -- ответил Иисус. -- Возьми же тогда обоих сыновей моих, -- прошептала престарелая мать, скрестив руки на груди. -- Возьми их, они твои. Иисус услыхал слова матери, отдававшей ему своих сыновей, и почувствовал, что все сыновья и все дочери во всем мире вверены отныне его заботам. Он снова вспомнил увиденного в пустыне черного козла, на шею которому вместе с голубыми амулетами навешали грехи всего народа, и молча склонил голову перед почтенной Саломеей, отдававшей ему обоих сыновей, словно говоря ей: "Вот шея моя, посади на нее сыновей своих..." Он подбросил в очаг пригоршню виноградных лоз, и пламя взвилось над ними. Долго смотрел Иисус, как огонь с шипением пожирает лозы, а затем снова обратился к товарищам: -- Кто любит отца своего и мать свою более меня, недостоин идти со мной. Кто любит сына своего и дочь свою более меня, недостоин идти со мной. Мало нам старых заповедей и старой любви. Он помолчал немного и сказал: -- Человек есть грань, отделяющая небо от земли. Но грань эта непрестанно перемещается, продвигаясь вглубь неба, а вместе с ней перемещаются, продвигаясь вперед, и заповеди Божьи. Я беру заповеди Божьи со скрижалей Моисеевых и несу их дальше. -- Стало быть, меняется воля Божья, Учитель? -- спросил удивленно Иоанн. -- Нет, любезный мой Иоанн, но сердце человеческое становится все шире и может вместить в себя воли Божьей более, чем прежде. -- Тогда в путь! Пойдем возглашать людям новые заповеди! -- воскликнул Петр, вскакивая с места. -- Что это мы тут расселись? -- Погоди, окаянньй, пусть хотя бы дождь пройдет, а то промокнем! -- насмешливо осадил его Фома. Иуда яростно тряхнул головой. -- Сначала изгоним римлян. Сначала освободим тело, а затем душу -- всему свой черед. Дом строят не с потолка, а с основания. -- Основание есть душа, Иуда. -- А я говорю, что основание есть тело! -- Если не изменится душа, пребывающая внутри нас, Иуда, никогда не изменится и мир, пребывающий вокруг нас Внутри нас враг, внутри нас римляне, изнутри нас исходит спасение! Иуда вскочил, закипая от гнева. Долго сдерживал он свое сердце, не позволяя ему кричать. Он долго слушал. Слушал, и гнев бурлил в груди его -- сдерживаться больше не было сил. -- Перво-наперво изгоним римлян! -- снова крикнул он, тяжело дыша. -- Перво-наперво римлян! -- Как же мы их изгоним? -- спросил Нафанаил, который начал уж было проявлять беспокойство и искоса поглядывать на дверь. -- Как? -- Восстание! -- воскликнул тот. -- Вспомните Маккавеев, изгнавших эллинов. Пришел черед, чтобы мы, новые Маккавеи, изгнали римлян. А затем, когда мы останемся сами по себе, подумаем о богатых и бедных, об угнетателях и угнетенных. Все молчали. Два пути открывались перед ними: какой путь избрать, никто не знал. Все выжидающе смотрели на Учителя, а тот задумчиво смотрел на огонь. Когда люди наконец поймут, что только одно и существует в мире зримом и незримом -- душа? Петр встал и сказал: -- Простите меня, но заумные беседы выше моего понимания. Что есть основание, мы увидим по ходу дела -- сделаем и увидим. Учитель, определи каждому из нас, куда нести людям Благую Весть, а по возвращении встретимся и поговорим. Иисус поднял голову, обвел взглядом сидевших крутом учеников, кивнул Петру, Иоанну и Иакову, те подошли к нему, и он положил свои тяжелые длани им на головы. -- Примите мое благословение и отправляйтесь возглашать людям Благую Весть, -- сказал Иисус. -- Не бойтесь: Бог держит нас во длани своей и не позволит вам пропасть. Без воли Божьей даже воробушек не упадет с неба, вы же премного достойнее воробьев. Да будет с вами Бог! Возвращайтесь поскорее и помните, что вы в ответе за тысячи душ. Вы -- апостолы мои. Три апостола приняли благословение, открыли дверь, вышли на ветер и дождь, и каждый из них пошел путем своим. Прошло несколько дней. С утра до вечера во дворе почтенного Зеведея толпился народ. Отовсюду приходили больные, бесноватые и калеки, которые плакали, яростно кричали и требовали, чтобы Сын Человеческий сотворил чудо и исцелил их. Разве не для того послал его Бог? Пусть же он выйдет во двор! И тот скорбел, слушай их, выходил во двор, подходил к ним и благословлял каждого. -- Двух видов бывают чудеса, братья, -- говорил он. -- Чудеса телесные и чудеса душевные. Верьте только в чудеса душевные, покайтесь, очистите души ваши, и плеть ваша очистится. Душа есть древо, а болезнь и здоровье, Рай и ад суть плоды его. Многие исполнялись веры и, едва начинали верить, сразу же чувствовали, как кровь их устремляется вверх и питает онемевшее тело: они отбрасывали прочь костыли и пускались в пляс. Другие, когда Иисус опускал длань свою на угасшие глаза их, чувствовали, как свет изливается с перст его, приоткрывали веки и издавали радостный крик: они видели мир! Матфей держал тростинку в руке. Зрение и слух его пребывали в напряжении, он старался не упустить ни единого слова, но бережно собирал каждое и закреплял письменами. Так постепенно, изо дня в день внутри него создавалось Евангелие -- Благая Весть, которая пускала корни, разрасталась ветвями, становилась древом ,чтобы принести плоды и накормить уже рожденных и еще не рожденных. На груди Матфей носил Писания и видел: нынешние слова и деяния Учителя были точь-в-точь тем, что за многие столетия до него провозгласили пророки. А если иной раз пророчества не находили соответствия, то было это потому, что разуму человеческому трудно постичь тайный смысл, содержащийся в священной книге. Семью смысловыми уровнями обладает слово Божье, и Матфей пытался найти и определить, на каком уровне согласуется несогласуемое, а если иной раз делал это с натяжкой, то Бог прощает. И не просто "прощает", но сам же Бос желает того, ибо разве не приходит ко всякому, кто берет в руки тростинку, ангел, чтобы, склонившись к у его, помогать в писании"? В тот день Матфей впервые ясно и четко осознал, с чего следует начать и как следует приступить к житию и деяниям Иисуса. Перво-наперво -- помянуть, где он родился, кто были родители его и предки его до четырнадцатого колена. Родился он в Назарете от бедных родителей -- плотника Иосифа и Марии, дочери Иоакима и Аниы. Итак, взял он тростинку в руку и мысленно воззвал к Богу, дабы Тот просветил его разум и дал ему силы. Но едва начал Матфей выписывать первые слова, рука его онемела, ибо ангел схватил ее, а в воздуха гневно затрепетали крылья и раздался трубный глас в ушах: "Не сын он Иосифа! Что гласит пророк Исайя? "Узришь ты, как дева зачнет и родит сына". Пиши: "Мария была девой, архангел Гавриил спустился в дом ее: еще до того, как муж прикоснулся к ней, и сказал: "Радуйся, Мария: благодатная, Господь с Тобою! " и сразу же заплодоносило чрево ее". Слышишь? Так вот и пиши! И не в Назарете, не в Назарете родился он. Вспомни, что сказано у пророка Михея: "И ты, Вифлеем, мал ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет мне Тот, который должен быть владыкою в Израиле и которого происхождение из начала, от дней вечных". Стало быть, в Вифлееме родился Иисус, и притом в хлеву. Что гласит псалом непогрешимый? "Я вывел Его из хлева, где сосал Он млеко овечье, дабы сделать Его пастырем стад Иакова". Что же ты остановился? Я отпустил твою руку, пиши!" Но Матфей разозлился, повернулся к невидимому крылу и тихо, чтобы не услышали спящие ученики, прорычал: "Это неправда! Не буду писать, не желаю!" Презрительный смех раздался в воздухе, и голос сказал: "Разве способен понять ты, прах, что есть правда? Семью уровнями обладает правда, и на высшем уровне восседает на престоле правда Божья, которая совершенно не схожа с правдой человеческой. Эту правду и нашептываю я тебе на ухо, Матфей Евангелист. Пиши: "И пришли три Волхва, следуя за великой звездой, поклониться младенцу." Холодный пот струился по лицу Матфея. "Не буду писать! Не буду писать!" -- кричал он, но рука его бегло вела запись. Иисус услышал сквозь сон, как мучается Матфей, открыл глаза и увидел, что тот, тяжело дыша, сидит, склонившись у светильника, а тростинка неистово несется по странице и трещит, готовая сломаться" -- Матфей, брат мой, -- тихо сказал он. - Почему ты стонешь? Кто пребывает над тобою? -- Не спрашивай. Учитель, -- ответил тот, а тростинка продолжала стремительно писать. -- Некогда мне. Спи. "Должно быть, Бог пребывает над ним", -- где-то в глубине души подумал Иисус и закрыл глаза, дабы не потревожить святой одержимости. 24. Проходили дни и ночи. Новая луна пришла, затем ушла, а за ней пришла другая луна. Дожди, холод, горящий очаг, святые бдения но ночам в доме почтенной Саломеи. Каждый вечер после работы приходили бедные и обездоленные из Капернаума, слушали нового Утешителя -- прихоили бедными и нуждающимияся в утешении, а возвращались в свои убогие лачуги богатыми и утешенными. Он переносил их виноградники, корабли и радости с земли на небо, и сердца несчастных наполнялись терпением я надеждой. И даже свирепое сердце почтенного Зеведея мало-помалу становилось ручным: слова Иисуса постепенно проникали внутрь него, слегка опьяняя разум, окружающий мир рассеивался, и над головой его вставал миражом некий новый мир, сотворенный из нетленных сокровищ и вечности. В этом дивном новом мире он, Зеведей, его сыновья, почтенная Саломея, его пять лодок и набитые сундуки будут пребывать вечно. Так что не следует ворчать при виде незваных гостей, которые и днем и ночью навещают его дом и сидят за его столом: за все, за все получит он сполна. Среди зимы пришли солнечные дни оттепели, засияло солнце, плоть земли прогрелась, а миндальное дерево посреди Зеведеева двора впало в соблазн и, решив, что уже весна, начало набухать почками. Этих теплых, милостивых дней ожидали и зимородки, чтобы доверить скалам яйца. Все пташки Божьи несутся весной, только зимородки -- посредине зимы: Бог смилостивился над ними: ради них позволил солнцу появляться с горячими лучами в течение нескольких дней и зимою. И вот теперь эти морские жеманницы радостно порхали, щебеча над водами и скалами Геннисарета, благодаря Бога за то, что и в этот год Он сдержал свое слово. В эти прекрасные дни и остальные ученики разбрелись по окрестным селениям и рыбачьим суденышкам испытать свои крылышки. Филипп и Нафанаил отправились в глубинные области возглашать слово Божье своим друзьям -- земледельцам и пастухам, Андрей и Фома -- к рыбакам на озеро, а нелюдимый Иуда -- в горы, чтобы гнев отстоялся в сердце его. Многое из того, что делал Учитель, нравилось ему, но было и такое, чего он ни за что не мог принять: его устами, бывало, низвергал громы и молний гневный Креститель, а бывало, лепетал, как и прежде, Сын Плотника: "Любовь! Любовь!" Да кому нужна твоя любовь, полоумный?! Кого любить? Мир поражен гангреной и нуждается в ноже -- вот что ему нужно! В доме с Иисусом остался только Матфей, который не желал уходить от Учителя: если он заговорит, слова его не должны оказаться брошенными на ветер; если он сотворит какое-нибудь чудо, нужио увидеть это чудо собственными глазами и поведать обо всем. Да и куда было идти Матфею, пред кем речь держать? Никто и близко не подходил к нему из-за того, что некогда он был отверженным мытарем. Потому он и оставался в доме, тайком наблюдая из угла за Иисусом, который беседовал во дворе, под распустившимся миндальным деревом, с сидевшей у его ног Магдалиной. Иисус говорил тихо, и, чтобы разобрать слова, Матфею приходилось напрягать слух, однако попытки его оказывались тщетными. Он видел только, как время от времени Учитель прикасался к волосам Магдалины, а его лицо было строгим и печальным. Рано утром в субботу паломники из отдаленных велений - хозяева из Тивериады, рыбаки из Геннисарета, пастухи с гор -- отправили послушать нового пророка: что он скажет им о Рае и аде, об обездоленных людях и о милосердии Божьем. В тот день ярко сияло солнце, и паломникам захотелось взять Иисуса с собой, в покрытые зеленью горы, и слушать его там, усевшись на пригретой солнцем сочной травке, пока не смежит им очи на весенней лужайке сладкая дрема. И вот они собрались на улице у запертых ворот и стали звать Учителя. -- Слышишь, сестра моя Магдалина? Люди пришли за мной, -- сказал Иисус. Но Магдалина впала в забытье, продолжая смотреть в глаза Учителю. Ничего из того, что говорил он ей все это время, не доходило до ее сознания, и только голос его радовал ее, голос его говорил ей все: она ведь не была мужчиной и потому не нуждалась в словах. Как-то она сказала: "Зачем ты говоришь мне о грядущей жизни, Учитель? Мы не мужчины, которым нужна иная, грядущая жизнь. Мы. -- женщины, и потому миг, проведенный. вместе с любимым, -- наш вечный Рай, а миг, проведенный вдали от любимого, -- наш вечный ад. Мы, женщины, живем вечностью здесь, на земле! -- Сестра моя .Магдалина, люди пришли за мной, -- повторил Иисус. -- Я должен идти'. Он встал и открыл ворота. Вся улица была полна нетерпеливо ожидающих глаз, зовущих уст, больные со стоном простирали к нему руки... Магдалина вышла со двора и зажала рот рукой, чтобы не закричать: "Народ -- зверь, кровожадный зверь, который отнимет его у меня и сожрет..." -- прошептала она, видя, как Иисус спокойно идет впереди, а следом за ним движется рокочущая толпа... Неторопливо ступая широким шаток, Иисус направлялся к возвышавшейся над озером горе, где когда-то раскрыл он толпе объятия и возгласил: "Любовь! Любовь!" Но от того дня до дня нынешнего разум его ожесточился, пустыня сделала сердце его суровым, и он до сих пор ощущал на устах своих пылающие раскаленными углями уста Крестителя. Внутри него вспыхивали и угасали пророчества, раздавались божественные, нечеловеческие возгласы, пред очами же его три дщери Божьи -- Чума, Безумие и Пламя, разрывая небеса, нисходили на землю. Когда он взошел на вершину холма и отверз уста, желая произнести речь, древний пророк встрепенулся внутри него и стал вещать: -- "С ревом приближается рать с края света, рать грозная и стремительная. Никто из воинов не плетется усталый, никто не спит, никто не дремлет. Нет ни одногопояса ослабленного, ни одного ремня на сандалии разорванного. Остры стрелы, натянуты луки. Копыта коней - камни твердые, вихрем вращаются колеса колесниц. Львицей рыкает рать и повергает в ужас : вонзает она зубы в того, кто попадается ей, и никто не в силах спасти несчастного. "Что это за рать?" -- вопрошаете вы, о люди глухие, слепые, неразумные? 'Рать божья, злополучные! -- ответил Иисус, простирая дуку к небу. -- Издали воителя Божьй кажутся ангелами, но вблизи -- языками пламени. За ангелов принял их и я летом, стоя на этом же камне, на котором стою ныне, за ангелов, и потому возглашал я: "Любовь! Любовь!" А теперь Бог пустыни открыл мне глаза, и увидел я: это языки пламени! "Терпение мое кончилось, и потому я спускаюсь долу!" -- восклицает Бог! Плач стоит в Иерусалиме и в Риме. плач стоит над горами И могилами: земля оплакивает чад своих. Ангелы спускаются на выжженную землю н с горяими светильниками в руках ищут то место, где стоял Рим, и то место, где стояч Иерусалим. Они мнут пепел в перстах своих, нюхают его. "Здесь стоял Рим:.. Здесь стоял Иерусалим..." -- говорят ангелыи пускают пепел по ветру. -- Неужели нет спасения? -- воскликнула молодая мать, крепче прижимая к груди младенца. -- Не о себе я пекусь, но о сыне моем. -- Есть спасение! -- ответил ей Иисус. --Дри каждом мировом потопе Бог сооружает Ковчег, внутри которого помещает начатки грядущего мира. Ключ от Ковчега в руке моей! -- Кто те, что спасутся, дабы положить начало грядущему миру? Кого ты спасешь? Есть ли у нас еще время? -- воскликнул старик с трясущейся нижней челюстью. -- Вселенная проходит передо мною, а я произвожу отбор: по одну сторону -- те, кто переусердствовал в чревоугодии, питии да прелюбодеянии, по другую -- голодные и униженные всего мира. Я выбираю их -- голодных и униженных. Они суть камни, из которых воздвигну я Новый Иерусалим. -- Новый Иерусалим?! -- воскликнули люди, и глаза у всех заблестели. -- Да, Новый Иерусалим. Я и сам того не знал, Бог доверил мне эту тайну в пустыне. Только после огня приходит Любовь. Сначала этот мир обратится в пепел, а затем уже Бог взрастит новый виноград. Нет удобрения лучше пепла. -- Нет удобрения лучше пепла! -- словно эхо, откликнулся радостно хриплый голос. Иисус удивленно обернулся. Голос этот был словно его собственный, но только более хриплый и более радостный. Он увидел у себя за спиной Иуду и вздрогнул. .Лицо Иуды сияло, словно грядуще пламя уже низвергалось сверху и полыхало вокруг.Иуда бросился к Иисусу и схватил его за руку--Учитель, -- прошептал Иуда с неожиданно появившейся в голосе нежностью. -- Учитель мой... Никогда в жизни своей Иуде не приходилось говорить с человеком так нежно. Он смутился, опустил голову и сделал вид, будто хочет спросить о чем-то, но о чем, сам того не знал. На глаза ему попался крохотный ранний анемон, и он сорвал его. Вечером, когда Иисус возвратился в дом и снова уселся на своей скамье у очага, устремив взгляд на огонь, он вдруг почувствовал внутри себя Бога, который спешил, не в силах больше ждать. Печаль, отчаяние и стыд овладели им. Сегодня он снова произнес речь, зажег пламя над головами людей. Простодушные рыбаки и крестьяне на мгновение испугались, но затем снова пришли в себя, успокоились, все эти ужасы показались им сказкой, а кое-кто даже уснул на теплой травке, убаюканный, его голосом. Взволнованный Иисус молча смотрел на огонь. Магдалина стояла в углу, глядела на него и хотела заговорить, но не решалась: иной раз женское слово приносит мужчине наслаждение, а иной -- вызывает у него гнев. Магдалина знала это и потому молчала. Было тихо. В доме пахло рыбой и розмарином. Окно во двор было открыто, где-то поблизости, должно быть, расцвела мушмула: ночной ветерок доносил ее сладостный, приятный запах. Иисус встал, закрыл окно. Все эти весенние запахи были дыханием искушения, а не воздухом, который. был нужен его душе. Пришел час уйти, вдохнуть того воздуха, который подобал ему, -- Бог торопился. Дверь открылась, и вошел Иуда. Он быстро окинул все вокруг взглядом своих голубых глаз, увидел Учителя, глядевшего на огонь, стройнобедрую Магдалину, похрапывавшего во сне Зеведея и писца, который что-то царапал подле светильника, марая очередную страницу-- Иуда покачал головой. Вот каков, стало бытй, их славный поход? Так вот отправляются завоевывав мир? Полоумный, писака, женщина легкого поведения, несколько рыбаков, сапожник, коробейник и безделье в Капернауме? Иуда сел, согнувшись, в углу, а почтенаая Саломея тут же накрыла на стол. -- Я не голоден, -- прорычал Иуда, -- Хочу спать. И он закрыл глаза, не желая видеть того, что творится вокруг. Присутствующие приготовились к ужину. Ночная бабочка влетела через дверь, покружилась вокруг пламени светильника; села на голову Иисусу, а затем принялась порхать по комнате. -- Гость будет, -- сказала почтенная Саломея. -- Добро пожаловать! Иисус поблагословил хлеб, разделил его, и все молча принялись за еду. Почтенный Зеведей, который проснулся и ужинал вместе со всеми, тяготился молчанием -- это было ему не по душе. -- Да заговорите же вы, наконец! -- воскликнул он, стукнув кулаком по столу- -- На похороны мы собрались, что ли? Разве вы не знаете: если несколько человек собрались за трапезой и не говорят о Боге, это все равно, что поминки. Так сказал однажды почтенный раввин из Назарета -- да будет он благополучен! -- и я это хорошо запомнил. Говори же, Сыне Марий! Приведи снова Бога в мой дом. Прости, что называю тебя Сыном Марии: до сих пор толком не знаю, как тебя называть. Одни говорят, что ты -- Сын Плотника, другие -- Сын Давидов, Сын Божий, Сын Человеческий, все словно спятили. Люди, знай, все еще колеблются. -- Почтенный Зеведей, -- ответил Иисус. - Несметные рати ангелов витают вкруг престола Божьего, -- серебряные да златые голоса их, что вода журчащая, и все они славят Господа, но только издали: никто из ангелов не осмелился слишком приблизиться к Богу. За исключением одного. -- Кого же это? -- спросил Зеведей, выпучив осоловевшие глаза. -- Ангела молчания, -- ответил Иисус и снова умолк. Почтенный хозяин пришел в замешательство, наполнил чашу вином и одним глотком осушил ее. ; "Ну, и свиреп же этот гость!' -- подумал Зеведей. -- Словно лев сидит с тобой за одним столом". При этой мысли Зеведея охватил ужас и он поднялся с места. -- Пойду поищу почтенного Иону, поболтаю с ним по-человечески, -- сказал он и направился к двери. Но тут на дворе раздались легкие шаги. -- А вот игость, -- сказала, поднимаясь, почтенная Саломея. Все посмотрели на дверь. На пороге стоял почтенный раввин из Назарета. Как он состарился, как исхудал! Жалкие кости, обтянутые морщинистой кожей, ровно настолько, чтобы душа не улетела прочь, -- вот все, что осталось от него. В последнее время почтенного раввина мучила бессонница, а если иногда, уже под утро, удавалось уснуть, то видел он неизменно один и тот же необычайный сон -- ангелов, огни в Иерусалим, подобный раненому зверю, который с ревом взбирался на гору Сион. Третьего дня рано поутру ему снова приснился тот же сон, он не выдержал, поднялся, вышел из дому, направился через поля, миновал долину Ездраелон, и посещаемая Богом гора Кармил выросла перед его взором. Пророк Илья, несомненно, пребывал на вершине ее, ибо он призывал к себе почтенного раввина, дав ему силы подняться наверх. Солнце уже клонилось к закату, когда почтенный раввин добрался до вершины. Он знал, что там, на святых высотах, стоит жертвенник -- три огромных: камня, а вокруг разбросаны кости и рога жертвенных животных... Но когда раввин добрался туда и поднял вверх очи свои, крик вырвался из уст его: не камни, но три мужа -- три исполина в белоснежных одеждах -- стояли там в тот вечер, и лица их были сотворены из света. Посредине -- Иисус, Сын Марии, слева от него -- пророк Илья с пылающими углями во дланях, а справа -- круторогий Моисей со скрижалями, исписанными огненными письменами... Раввин пал ниц на землю и в ужасе зашептал: "Адонаи! Адонаи!" Он знал, что Илья и Моисей не умерли, но должны снова явиться в грозный День Господень и то будет знаком, что настал конец света. И вот они явились, и ужас объял почтенного раввина. Он поднял глаза: три огромных камня блистали в сумерках, залитые солнечным светом. На протяжении многих лет почтенный раввин раскрывал Писание, вдыхал дыхание Иеговы и научился за зримым и незримым познавать смысл Божий. Понял он и теперь, поднял с земли посох -- откуда только силы взялись в дряхлом теле? -- и направился в Назарет, в Кану, в Магдалу, в Капернаум, страстно желая отыскать Сына Марии. Он знал, что тот возвратился из Иудейской пустыни, и теперь раввин шел по его следам в Галилею, познавая сказание о новом пророке, создаваемое земледельцами и рыбаками, - сказание о том, какие чудеса сотворил он, какие слова изрек, на каком камне произносил речь, после чего камень покрылся цветами. В дороге ему повстречался старик, который воздел руки к небу и сказал: --Я был слепым, ноон коснулся глаз моих, и зрение вернулось ко мне: "Никому не говори об этом", -- велел он, но я хожу по селам и рассказываю. -- А где он теперь, старче? Можешь мне сказать? -- В последний раз я видел его в Капернауме, в доме почтенного Зеведея. Поторопись увидеть его, пока он не вознесся на небо! Почтенный раввин поспешно отправился в путь. Наступила ночь, но он отыскал в темноте дом почтенного Зеведея и вошел внутрь. Почтенная Саломея вскочила на ноги, приветствуя его. -- Мир дому сему, Саломея, -- сказал раввин, широким шагом переступая через порог. -- Да имеют хозяева дома сего блага Авраама и Исаака! Он повернул голову, посмотрел на Иисуса, и взгляд его затуманился. -- Много птиц пролетает надо мной с вестями, -- сказал раввин. -- Кремнист и долог путь, на который ты вступил, дитя мое, да пребудет с тобой Бог! -- Аминь! -- проникновенно ответил Иисус. Почтенный Зеведей приложил руку к сердцу в знак приветствия и сказал: -- Каким ветром занесло тебя в мой дом, старче? Но раввин не стал отвечать, -- может быть, потому, что не слышал его,-- и gрисел к огню. Он устал, промерз, проголодался, но есть ему не хотелось. Два пути простиралось перед ним -- на какой из них встать, он не знал... Почему он покинул дом и пришел сюда? Рассказать Иисусу о сне? А что если это видение было не от Бога? Почтенный раввин прекрасно знал, что Искушение может принимать облик Божий, чтобы соблазнять людей. Если он поведает Иисусу об увиденном, демон гордыни может завладеть душой его, и тогда тот пропадет, а виноват будет он, раввин. Может быть, не открывать тайны, а попросту следовать за ним повсюду? Но разве подобает ему, почтенному раввину из Назарета, следовать за дерзким бунтарем, который бахвалится, что несет новый зазакон? Разде по пути сюда он не видел, что вся Кана взбудоражена противозаконным словом, которое; изрекли его уста? Говорят, в святую субботу, он шел по полю, увидал крестьянина., который занимался рытьем канавы и поливкой сада, и сказал ему: "Возрадуйся, человече, если ты знаешь сам, что творишь, но если не знаешь, то будь ты проклят, ибо нарушаешь закон!" Почтенный раввин вздрогнул, услыхав это. "Это опасный бунтарь, -- подумал он. -- 'Смотри в оба, почтенный. Симеон, как бы не нажить беды на старости лет!" Иисус подошел к нему и уселся рядом. Лежавший на полу Иуда открыл глаза, а Матфей занял свое место у светильника, держа наготове тростинку. Но Иисус молча смотрел, как огонь пожирает дрова, и слушал, как рядом тяжело дышит почтенный раввин, словно все еще пребывая в пути. Тем временем почтенная Саломея готовила раввину постель. Он был уже стар, поэтому постель и подушка должны быть мягкими. Рядом Саломея поставила небольшой кувшин с водой, чтобы ночью он мог утолить жажду. А почтенный Зеведей, увидав, что новому гостю нет до него дела, взял палицу и отправился к Ионе, желая побыть в человеческом обществе, поскольку его собственный дом превратился в львиное логово. Магдалина поспешила выйти вместе с Саломеей в другую комнату, оставив Иисуса наедине с раввином. Обе женщины догадывались, что тем предстояла трудная, тайной укутанная беседа. Иисус и раввин сидели молча. Обоим им было хорошо известно, что слова никогда не способны облегчить сердце человеческое, утешить его. Ничто не нарушало тишины. Они молчали. Время шло. Матфей уснул с тростинкой в руке; Зеведей, наговорившись всласть, возвратился и улегся рядом со своей старухой. Наступила полночь. Раввин тоже вдоволь насытился молчанием и поднялся. -- Вечером мы уже поговорили кое о чем, а об остальном поговорим завтра! -- тихо сказал он и, устало волоча ноги, поплелся к постели. Солнце встало, взошло на небо, уже близился полдень, а почтенный раввин все не мог открыть глаза- Иисус отправился на озеро, поговорил с рыбаками, затем сел в лодку к Ионе, чтобы помочь ему ловить рыбу. А Иуда слонялся в одиночестве, словно пастуший пес. Почтенная Саломея склонилась к раввину -- послушать, дышит ли он еще. Раввин дышал. "Слава Богу, -- прошептала Саломея. -- Он еще жив". Она хотела было уйти, но тут раввин открыл глаза, увидел склонившуюся над ним женщину, понял все и улыбнулся: -- Не бойся, матушка Саломея, я не умер. Я еще не могу умереть. -- Мы уже стары, -- строго ответила почтенная Саломея. -- Мы оба уже состарились, удалились от людей и приблизились к Богу. -Никто не может знать, когда придет его час. Грех нам говорить: Я еще не могу умереть". -- Я еще не могу умереть, матушка Саломея, -- настойчиво повторил раввин. -- Бог Израиля дал мне слово: "Ты не умрешь, Симеон, не увидав Мессии!" И сказав это, он вдруг оторопело выпучил глаза: а что если он уже видел Мессию?! Что если это был Иисус?! Что если видение на Кармиле было видением от Бога? В таком случае пришел его час! Он покрылся холодным потом, не зная, что делать -- радоваться или рыдать. Душа его ликовала: "Пришел Мессия!" Нет, дряхлое тело не желало умирать... Он с трудом поднялся, поплелся к порогу, уселся там на солнышке и погрузился в раздумья. Под вечер Иисус возвратился, изнемогая от усталости. Весь день он рыбачил вместе с почтенным Ионой, лодка до самых краев наполнилась уловом, почтенный Иона был очень доволен и открыл уж было рот, желая сказать что-то, но передумал. Он стоял, увязая по колени в трепещущей рыбе, смотрел на Иисуса и смеялся. В тот же вечер ученики воротились из окрестных селений, уселись вокруг Иисуса и принялись рассказывать о том, ч