ирившихся с мыслью о неизбежном конце... Короче, завтра я распоряжусь, чтобы тебе принесли подробный план участка, где строятся загородные дома, ключи от конторы и все остальное. Да, а как Дзин? -- Благодаря моим новым приятелям Дзин в последнее время стал очень общительным. Он такой самостоятельный, энергия прямо бьет ключом. -- Ну, если так, поселив у себя своих новых приятелей, ты сможешь снова вернуться в общество? -- Разумеется, но я сам не в силах расстаться с Дзином. Нет, я уж буду вести прежнюю жизнь. -- Для моих выборов это сущая находка, -- сказала жена, голос которой снова стал равнодушным. На следующий день Наоби, никогда не нарушавшая своих обещаний, прислала человека, который сообщил, что с середины июня до середины июля можно использовать бараки и контору -- временные постройки, находящиеся на участке, отведенном под загородные дома в Минами Идзу. Такаки молниеносно составил план учебных занятий, и было решено, что в следующую же субботу, во второй половине дня, как только солдат будет свободен, его вызовут и учебный отряд отправится в Минами Идзу. Через неделю Такаки, убедившись, что участок, отведенный под загородные дома, безопасен, послал Коротыша и еще двух подростков, одного из которых звали Красномордый, на машинах за боеприпасами. Коротыш ехал в фургоне -- точно в таких профессиональные фоторепортеры возят обычно аппаратуру для съемок, -- это служило прекрасным камуфляжем. Вторая машина с Красномордый за рулем была специально предназначена для Исана и Дзина. Эта забота несколько смягчила их боль при отъезде Инаго. Пока Красномордый и еще один подросток грузили в фургон боеприпасы Союза свободных мореплавателей, перевезенные из съемочного павильона в бункер, Коротыш рассказывал Исана о том, как проводятся боевые учения Союза свободных мореплавателей. В одной из крохотных гаваней -- их поблизости бесчисленное множество -- подростки пользуются шхуной, владелец которой поставил ее там на мертвый якорь, по ночам выходят в море и проводят военные учения. Днем занимаются физической подготовкой, точь-в-точь как солдаты-новобранцы... -- В общем, все делается как надо. И всерьез, -- сказал Коротыш солидно, хотя и все тем же тонким голосом. -- Наконец-то я снова могу заняться своими профессиональными обязанностями. Сфотографирую учения. А новые камеры и всякая аппаратура, которые я погрузил в фургон, послужат не только целям конспирации. Солдат -- прекрасный объект для съемок. -- Солдат? Но ведь он к понедельнику должен вернуться в казарму военных музыкантов? -- Нет, солдат все время с Инаго. Союз свободных мореплавателей освободил из японских сил самообороны хоть одного солдата -- и то хорошо!-- сказал Коротыш. Исана и Дзин сели на заднее сиденье в машину Красномордого и поехали. Рядом с ними лежало одеяло и полиэтиленовые мешочки на случай, если Дзина укачает. Очень скоро Дзин, привыкнув к автомобилю, устроился поуютней и стал тихо подвывать, подражая шуму мотора, как бы став его составной частью. Их машина шла впереди фургона, в котором ехали Коротыш и еще один подросток. -- Тамакити -- молодец, но и ты тоже прекрасно водишь машину. Так свободно и легко, даже не верится. -- Надо избежать неприятностей с полицией, вдруг она что-нибудь заподозрит, -- такое указание дал нам Тамакити. И наша машина, и фургон взяты, как полагается, напрокат, но обычно у этих автомобилей мощность маловата. Я уж и так выжимаю из мотора все, что можно. -- Красномордый не отрывал глаз от дороги, уши у него горели. -- Тот, кто может на чем-то сосредоточиться, ну хоть на вождении машины, совершает нечто похожее на prayer, правда? -- Ты действительно внимателен и сосредоточен. Я и сам прекрасно вижу. Скорее всего, это -- черты твоего характера... -- Нет, я бы мог гнать машину с такой скоростью, что это смахивало бы на самоубийство, -- сказал Красномордый. -- Ведь мои родители наложили на себя руки, так что и мне теперь покончить с собой ничего не стоит. Тамакити все твердит, будто я не имею права говорить такое... -- Почему же, наверно, имеешь. -- Родители покончили с собой не на автомобиле; отец повесился, мать отравилась газом. -- Я надеюсь, пока мы едем с тобой в машине, ты вряд ли устроишь бешеную гонку, -- сказал Исана. -- Мой отец был поваром -- содержал небольшой ресторанчик, а мать работала в школе. -- Готовила завтраки школьникам? -- Нет, была учительницей математики, -- поспешил исправить ошибку Красномордый; он словно почувствовал себя виноватым в этом поспешном выводе Исана, и уши у него снова покраснели. -- Странный брак, да? Отец раньше тоже преподавал, обучал кулинарии. Но с тех пор, как открыл свой ресторанчик, у него появились странности. Кончилось все тем, что стал торговать зеленым карэрайсом. -- Зеленым карэрайсом? -- переспросил Исана, и Дзин, который до этого подражал шуму мотора, умолк и сказал: -- Да, карэрайсом. -- Он туда добавлял хлореллу. В молодости отец изучал проблемы космических полетов. И твердо придерживался идеи, отвергнутой управлением НАСА. Чтобы космонавты не были привередливы, считал он, нужно прежде всего освободить их от предубеждения против цвета и формы. И поскольку человечеству, видимо, придется покинуть Землю, а значит, каждый поневоле станет космонавтом, готовя себя к этому, отец и стал торговать карэрайсом с примесью хлореллы. Но его никто не покупал. Отец терпел, терпел, а потом взял да и повесился. Один наш знакомый говорил, что отец сошел с ума, а я думаю, он впал в глубокую депрессию. Раз уж мать имела специальность и работала, ей вполне можно было не рваться во второй раз замуж, а она сразу после смерти отца стала мазаться и водить к себе каких-то мерзких типов. В практических делах она ничего не смыслила. Характер у нее был -- жуть: самый добродушный мужчина, поговорив с ней, раздражался и мрачнел. И у нее на подведенных веках, за шикарными очками, выступали капельки пота. Мужчина, бывало, хочет уйти -- она не отпускает, и тот бьет ее. Потом она отравилась газом... Отец ведь тоже умер не оттого, что зеленый карэрайс не продавался и наступил застой в делах. Просто взял да и повесился. И мать умерла вовсе не потому, что ей так уж хотелось замуж. Она слишком долго занималась дурным делом -- точно одержимая злым духом -- и вся как-то сникла. Однажды выставила оценки на контрольных работах поступающих в университет и отравилась газом... И я поступлю так же: если захочу покончить с собой, никому надоедать не буду. Вот это я и говорю, а Тамакити, как услышит, прямо из себя выходит. Вы тоже считаете, что я рисуюсь? -- Нет, почему же, -- сказал Исана. -- Возможно, Тамакити злится как раз потому, что ты не рисуешься? -- И правда, лучше всего молчать. Тем более что Союз свободных мореплавателей обзавелся специалистом по словам. Вот мне и захотелось хоть разок поговорить с этим специалистом, -- сказал подросток, и на этот раз покраснел Исана. Красномордый вел машину безупречно, и быстрая езда не мешала уснувшему Дзину, во сне щеки его раскраснелись. -- Теперь о Союзе свободных мореплавателей. Вот что думает Такаки о землетрясении, которое все время предсказывают газеты. Таких, как мы, ни на что не годных, всех до одного убьют под шумок. Потому что молодежь, ничего не делающую для общества, ненавидят. И мы должны заранее принять меры самозащиты. А как только начнется землетрясение, говорит он, мы должны сесть на корабль и выйти в свободное плавание. Нужно ко всему подготовиться: отказаться от гражданства, чтобы нас не мобилизовали в отряды восстановления городов. Иначе при восстановлении городов нас все равно под шумок постараются перебить. Люди, сознающие свою слабость, изо всех сил будут на этом настаивать -- у них это прямо навязчивой идеей станет. А вот Тамакити не боится никакого, даже самого страшного землетрясения, наоборот, ждет его. Он говорит: нынешний порядок в природе и обществе будет поставлен с ног на голову, после землетрясения разгорятся пожары и чума, и только члены Союза свободных мореплавателей, которые будут в это время в море, останутся в живых. Именно поэтому военное обучение должно быть направлено на самооборону -- сделать так, чтобы после землетрясения, о котором говорит Такаки, корабль Свободных мореплавателей никто не похитил. А Тамакити говорит, что нужно вести подготовку к военным действиям: если землетрясения не будет, тогда надо вооружиться, начать нападения по всему Токио и самим вызвать крупные беспорядки и панику. Я -- против. Но Тамакити высмеивает меня. Возьми, например, мотор шхуны, говорит он, починить его мы еще можем, а новый сделать -- нет. А зачем? Мотор нужно использовать до конца и выбросить. Да и саму шхуну тоже. Пришел кораблю срок -- значит, бросать его надо. Нам не надо ничего создавать. Допустим, Свободные мореплаватели переживут разрушительное землетрясение, все равно ничего хорошего их не ждет. Хотя Тамакити и говорит, что даже если оба побережья Тихого океана будут разрушены, Свободные мореплаватели останутся в живых, -- это значит, на всей земле уцелеют они одни, а тогда, я думаю, человеческая цивилизация прекратит свое существование. Мы ведь ничего не знаем... Я даже считаю, что в ближайшее время все люди на земле, по собственной воле, начнут один за другим кончать жизнь самоубийством. В таком случае, не есть ли Союз свободных мореплавателей символ будущего человечества, думаю я. Перед тем как заснуть, я всегда об этом думаю. -- Пусть символ, но как он определяет будущее? -- Ребята из Союза свободных мореплавателей вовсе и не думают о том, чтобы с годами стать другими людьми, не такими, как сейчас. Может, они рассчитывают, что пока повзрослеют или начнут стареть, мир все равно погибнет: короче, считают, что будущего у них нет, и поэтому не делают ничего, чтобы подготовиться к нему. Всех их привезли сюда по коллективному набору, но они разбежались, даже не приступив к работе. Да и сам Тамакити, который строит великие планы на тот случай, если на всем земном шаре останемся мы одни, даже он чувствует, что если мы вооружимся и поднимем восстание, то и сами тоже погибнем. Поэтому-то он и хочет поскорее поднять восстание. Пускай мы потерпим поражение, а настоящее восстание так и не разгорится -- тоже ничего страшного, считает он. Даже если нас арестуют, к смерти все равно не приговорят -- мы ведь несовершеннолетние, ну дадут лет двадцать, а мир рухнет раньше, чем истечет наш срок, и некому будет осуществлять вынесенный нам приговор. Мне тоже это нравится. Такая жизнь -- самая свободная. Правда, Союз свободных мореплавателей, по-моему, похож на класс, где ученики умрут раньше, чем закончится обучение. Может, это и есть символ скорой гибели всех школ? Когда их машина въехала в непроглядно густую зелень полуострова Идзу, Исана, примостив на коленях голову спящего Дзина, оживился: тяжелое путешествие подходило к концу. Каждый раз, когда фары, точно срезая верхушки, освещали густые заросли, он гораздо острее, чем в убежище, ощущал контакт с душами деревьев. Души деревьев всплывали из вечнозеленых древесных крон и кустов, плотным ковром покрывших крутой склон горы, обращенный к морю. Обе машины выехали с последнего платного шоссе и стали спускаться вниз по дороге, узкой, как протока в запруде для ловли рыбы. Бесконечно петляя, они спускались все ниже и ниже. Бесчисленные души деревьев, окружающие в темноте машину, были подобны духам моря. В воздухе стоял запах моря. Оно чернело слева внизу. А еще левее светились огоньки рыбачьего поселка или курорта на горячих источниках. Справа черной стеной высилась выдающаяся в море скала. По мере движения машины огоньки скрывались за этой стеной и наконец исчезли совсем. Море тоже, казалось, перестало существовать. Красномордый сбавил скорость. Он бросал беспокойные взгляды на дорогу, ставшую совсем узкой, и на густые заросли кустов по обочинам. Наконец впереди показался мигающий свет карманного фонаря. Красномордый коротко просигналил, и свет карманного фонаря, освещавший кусты, переместился на дорогу. В лучах фар остановившейся машины, со склона, резко уходившего вверх прямо от дороги, спустился Бой, отводя глаза от слепящих фар. -- Вы первые? -- спросил он, открывая дверцу машины. -- Да, фургон идет за нами. Я уже думал, мы проглядели развилку. -- Я тоже. Но все в порядке. -- Ты нас встречал, чтобы показать дорогу? Сколько же ты ждал? -- спросил Исана. -- Не знаю, часов у меня нет. Из нашего тайника вышел в семь. -- Неужели пять часов нас здесь высматриваешь? -- снова спросил Исана; ему стало не по себе. -- О чем же ты думал в темноте целых пять часов? -- Темно, ничего не видно, я ни о чем и не думал, -- отрезал Бой. До сих пор машина следовала вдоль берега, а теперь должна была подняться вверх и по гребню достичь оконечности мыса, выдающегося в море. На самой высокой точке мыса была станция электрички, а на склоне, поднимавшемся оттуда к горному хребту Идзу, и находился участок загородных домов. Чтобы машина не сбилась с пути, на каждом повороте петлявшей по лесу дороги ее ждали дозорные. Вскоре они до отказа набились в машину, и Исана пришлось взять спящего Дзина к себе на колени. -- Забыл, опять забыл, значит, ничего и не было! -- горестно воскликнул во сне Бой, он сидел рядом с водителем, зажатый с боков товарищами. Все рассмеялись и принялись расталкивать и будить его. Бой мрачно молчал, и подростки рассказали Исана страшный сон, который постоянно снится Бою. Когда он начинает засыпать, его мучает мысль, что он до сих пор ничего стоящего не совершил и остается беспомощным, как ребенок. Но во сне ему чудится, будто что-то важное он все-таки сделал. Только вот забывает сразу, что именно. Ниточка воспоминаний, как песчинки в песочных часах, ускользает на дно забвения. Тогда-то Бой и начинает причитать: забыл, опять забыл, значит, ничего и не было! -- А что, если тебя не будить? -- спросил Исана. -- Сон все равно на этом кончается. Потом сплю как убитый, -- сказал Бой печально. Машина, в которой сидел Исана, доехала до конца лесной дороги. Путь им преграждало огромное дерево; грубая сероватая кора его напоминала шкуру носорога. Машина остановилась у самого дерева, и Исана, высоко закинув голову, долго смотрел на буйно разросшуюся мелкую жесткую листву. Так вот каков он, дикий персик! .-- подумал Исана, потрясенный необычными размерами дерева, и почувствовал, что сквозь тьму, наступившую, когда погасли фары машины, к нему приближается душа персика. Да понял, сказал про себя Исана, уловив напряженной антенной своей души душу персика. Ты, я надеюсь, будешь охранять меня с сыном. Если здесь что-либо произойдет... Исана вышел из машины вслед за подростками, не проронившими ни слова, и, стоя в полной тьме с завернутым в одеяло Дзином на руках, замер, боясь сделать шаг по хрупким, острым осколкам лавы. Кожа его ощущала солоноватую сырость, пропитавшую воздух. Прямо на него двинулось что-то огромное, как скала, и произнесло: -- Ну вот. Я буду светить себе под ноги, идите за мной налево по склону. Там ваш дом. -- Ты этого не можешь знать, слишком молод, а мне вспомнилось, как мы укрывались в бомбоубежищах во время ночных налетов, -- сказал Исана. -- Ничего удивительного. Мы проводим генеральную репетицию военных действий, --. ответил Такаки. Сделав первый шаг, Такаки направил луч карманного фонаря себе под ноги. Они двигались вслед за кружком света, точно скованные кандалами. Вдруг из темноты вырос подросток, приехавший со второй машиной. -- С Коротышом что-то стряслось. Когда мы, дозорные, забрались в его машину и доехали до самой высокой точки мыса, он вдруг выскочил и как припустит в лес. Мы за ним -- думали, это шутка, догнали, а он отбивается изо всех сил, дерется, лягается. Мы его скрутили и привезли. Что это с ним? Небось дурака валяет? Такаки молча выслушал доклад растерянного подростка. Исана уловил лишь его тяжелое дыхание. Сзади, из фургона, донесся шум возни или драки, но тут же затих. -- Нет, это не шутка, -- процедил Такаки. -- Смотрите, чтобы не убежал. Свяжите его. Нужно поскорее уложить Дзина. Я сейчас вернусь... Такаки, ни слова не говоря Исана, снова пошел вперед, наступая на кружок света под ногами. Потом повернул налево. Справа от тропинки небольшая деревянная лестница вела на веранду из струганых бревен. Они остановились. Такаки указал фонарем на двери дощатого строения вроде охотничьего домика. -- Здесь жили солдат и Инаго. Другого дома с отдельными комнатами нет, -- сказал Такаки. -- У нас светомаскировка, так что зажигайте свет, только закрыв за собой двери. Выключатель, как войдете, справа, немного выше обычного. Что же касается Коротыша... В общем, разберемся, это уж наша забота... -- Разумеется, -- ответил Исана. -- Ну ладно, укладывайте Дзина, -- сказал Такаки и с нарочитой поспешностью зашагал прочь, громко хрустя катышками лавы. Некоторое время Исана стоял неподвижно, чувствуя такую опустошающую усталость, что лестница в несколько ступенек, по которой он должен был подняться, казалась непреодолимой. Что же замыслил Коротыш? -- вопрошал он души деревьев, обступивших его в темноте. -- Это козодой, -- прошептал Дзин, проснувшись. -- Что ты? -- сказал Исана обеспокоенно. -- Я никакого козодоя не слышу. Дзин... Дзин будет спокойно спать. -- Да, Дзин будет спокойно спать, -- сказало маленькое теплое существо, завернутое в одеяло. Тут Исана тоже услышал голос козодоя и откуда-то снизу -- шум моря, долетавшие сквозь пропитанный влагой, удивительно свежий воздух. Что же замыслил Коротыш? И что предпримут Такаки с товарищами?-- вопрошал Исана души деревьев и души китов, обратившись туда, где бился прибой, но в нем поднималось предчувствие, будившее горькое раздражение и злость, и сосредоточить свои мысли на душах деревьев и душах китов он был не в силах. Как и ребенок у него на руках, Исана тоже устал от долгого путешествия в автомобиле. ...Когда Исана проснулся от кошмарного сна и открыл глаза, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, точно парализованный, по его лицу пробежал луч карманного фонаря. В темной комнате стояло несколько человек, один из них пытался нащупать выключатель у входа. Инстинктивно Исана протянул руку к Дзину. И лишь потом понял, где он и кто вторгся к нему. Наконец кто-то заметил шнур выключателя у лампы, обернутой куском материи, и дернул его, но лица людей, вошедших в комнату, остались в темноте. -- Простите, что разбудили. Но нет комнаты, кроме вашей, где можно запереть Коротыша, -- сказал Такаки. -- Наручники снять? -- спросил кто-то. -- Я против, -- послышался голос Тамакити. -- Того и гляди, Коротыш возьмет Дзина заложником и потребует освобождения. -- Не стану я этого делать. Зачем? Да вы меня все равно не выпустите, скорее Дзином пожертвуете, -- сказал, с нескрываемой ненавистью обращаясь к Тамакити, Коротыш глухим голосом, точно во рту у него был кляп. -- Наденьте ему наручники. Руки оставьте спереди, тогда он сможет спать на спине, -- сказал Такаки. -- Если уступать понемногу, в конце концов ничего не останется. Кончится все как сон Боя: как будто ничего и не было, -- сказал Тамакити. -- Он прав, -- сказал Коротыш, но послушно протянул руки. -- Повали его на пол, -- сказал Такаки. -- Не надо. Я сам упаду под влиянием земного притяжения, -- сказал Коротыш, но тут кто-то пнул его ногой, и он, проехав головой по обшитой деревом стене, отлетел в угол комнаты. -- Не делай глупостей, Тамакити! -- приказал Такаки брезгливо. -- Запрем дом снаружи. Вы с Дзином будете еще, наверно, спать? У дверей поставим часового, если понадобится, сможете выйти. Пока с Коротышом говорить ни о чем не нужно -- мы хотим сперва сами разобраться. -- Можете не волноваться. Даже представься мне такая возможность, я и сам никуда не уйду, -- сказал Коротыш. Через раскрытую на мгновение дверь Исана увидел поднимающийся над сочной зеленью кустов туман и понял, что близится рассвет. Он снова лег в постель. -- Тамакити здорово дерется. Он мне чуть все зубы не вышиб, -- сказал Коротыш из тьмы. -- Но что все-таки случилось?.. Во что тебя втянули? -- Втянули? -- повторил Коротыш, как попугай, но в голосе его звучало такое возбуждение, что Исана даже содрогнулся. -- Как раз наоборот. Это я втянул в задуманное мною дело Союз свободных мореплавателей. Я заставил их идти напролом. И заставлю проскочить мимо последнего поворота -- пути назад у них больше не будет. Благодаря мне Союз свободных мореплавателей превратится в настоящую боевую организацию. -- Что ты собирался сделать? -- спросил Исана растерянно. -- Все, что нужно было сделать, -- уже сделано. Теперь посмотрю, как они будут выпутываться. Сейчас все в панике и готовы бежать куда глаза глядят. А те, у кого неустойчивая психика, как, например, Тамакити, готовы прибегнуть к насилию. В общем, все они в панике и делают глупости. Всю ночь они допрашивали меня, но ничего не добились. И сейчас сидят с красными глазами и ругают себя за неумелый допрос. А заговорщик спокойно лежит себе и собирается поспать. Коротыш с наслаждением потянулся. Исана осторожно спросил: -- Как это понять: "все, что нужно было сделать, -- уже сделано "? -- Все сделано. Я, по-моему, говорил, что фотографировал военные учения? В чем, в чем, а в работе с фотокамерой у меня огромный опыт. Вот мне и удалось запечатлеть, как они, например, приставали на шхуне к берегу и взбирались на крутой утес или через кусты врывались сюда, на площадку, где строятся загородные дома... -- Наверно, Такаки и его товарищи должны были возражать против этого? -- Наоборот, они радовались, что их военные учения будут документально запечатлены, просто были вне себя от радости... Правда, они не думали, что я продам эти фотографии военных учений одному еженедельнику. -- Ты их действительно продал? -- спросил растерянно Исана. -- Да. Я ведь раньше был фоторепортером этого еженедельника. Продал, конечно, на том условии, что не будет разглашено, где проводятся учения и кто в них участвует. Но редакция захотела убедиться, что это не инсценировка. Поэтому я разрешил им следовать за нами в машине в район учений, до развилки. -- А в самый последний момент струсил? Подумал, что тебя разоблачат -- и тогда конец... Решил бежать к стоявшей у развилки машине, следившей за нами, и укатить с дружками в Токио? -- Нет, я не собирался бежать к машине у развилки. Где уж такому коротышке, как я, в полной темноте да еще через кусты добраться туда. -- Но они говорят, что ты хотел убежать и отбивался изо всех сил, когда тебя схватили. -- Совершенно верно. Да, не сделай я этого, не бывать всей заварухе! Именно так я и втянул в эту историю Союз свободных мореплавателей. Я решил бежать, а когда схватят -- отбиваться. Им придется допрашивать меня, верно? Но, столкнувшись с моим сопротивлением, они, безусловно, прибегнут к насилию. А то дух насилия совсем испарился. Стоило им начать допрос -- сразу распалились и перешли к насилию. Вот так они и проскочили последний поворот, и пути назад у них больше нет. -- Но... -- Но зачем все это, хотите вы сказать? Тогда я в свою очередь спрошу: как вы считаете, может Союз свободных мореплавателей с помощью псевдовоенных учений превратиться из скопища хулиганов в боевую организацию, имеющую собственное лицо? -- Не думаю. Да вряд ли и должен. Они останутся такими, как есть, пока не повзрослеют, -- разве это само по себе не прекрасно? Зачем искусственно превращать их Союз в организацию, имеющую собственное лицо? -- Для того, чтобы воплотилось в жизнь пророчество Коротыша!-- сказал Коротыш с комической высокопарностью. -- Мое пророчество. Я все время сжимаюсь. Давление на внутренние органы беспрерывно возрастает, они в конце концов не смогут функционировать, и я начну мучительно умирать. Тогда я получу возможность возвестить человечеству, что естественный путь от рождения к смерти нарушен, пошел вспять. Это будет пророчество человека, в муках превратившегося в Коротыша. Разве тем самым не сбудется пророчество? Но чтобы оно сбылось до конца, потребуется еще очень много времени. И я почувствовал, что нужно торопиться. Я должен сделать это, пока Союз свободных мореплавателей не развалился. Потому что именно юнцы из Союза свободных мореплавателей могут возвестить об исполнении моего пророчества. Я подумал тогда, что, воспылав ко мне ненавистью, они забьют меня до смерти и собственноручно осуществят пророчество Коротыша! -- Забьют до смерти? Нет, Свободные мореплаватели этого наверняка не сделают. Даже при всей жестокости Тамакити, -- сказал Исана. -- Правильно, если речь идет о вчерашнем Союзе свободных мореплавателей. Но теперь он изменился. Взойдет солнце, снова начнется допрос, и самые молодые из них потребуют моей смерти. И тогда пророчество Коротыша сбудется, а Союз свободных мореплавателей превратится в настоящую боевую организацию, которую не уничтожить даже властям, какие бы удары они на нее ни обрушили. Все действия подростков, замаранных моей кровью, будут возвещать: пророчество Коротыша сбылось. Исана собрался было возразить ему, но вдруг услышал жалобный плач человека, отчаявшегося убедить кого бы то ни было своими доводами. -- Дзин плачет, -- сказал Коротыш, голос его звучал печально и уныло. -- Что с ним? -- Дзин, не нужно плакать... Дзин, Дзин. -- Ему грустно, наверно, вот и плачет? Он устал, хочет спать, а мы тут затеяли никчемную болтовню. Действительно ли никчемна эта болтовня? -- подумал Исана, касаясь пальцами горячего лба Дзина, тот всхлипнул еще разок и затих. Исана понял, что Коротыш чудовищно предал Свободных мореплавателей и замыслил новое, еще более чудовищное предательство. Но в конце концов Исана снова забылся беспокойным сном -- что еще ему, собственно, оставалось? Глава 13 СУД НАД КОРОТЫШОМ Издали доносились крики подростков. В комнате стало жарко. Исана вспотел, хотя и не был укрыт одеялом. Тело его покрылось потом не только от жары, был еще один, другой источник тепла. Исана непроизвольно вытянул перед собой руку. Ее тотчас оттолкнула маленькая горячая ладонь. Дзин заболел -- электрическим разрядом промелькнуло в мозгу Исана, и он мгновенно проснулся. Дзин отвергал слова и прикосновения отца, только когда испытывал физические страдания. -- Дзин, тебе жарко? Тебе больно? Дзин, Дзин, ты заболел? -- страдальчески шептал Исана. Дзин молчал. Но чувствовалось, что ребенок не спит и уже давно борется в одиночестве со своим недомоганием. Коротыш, который, конечно, проснулся раньше Исана и только ждал подходящего случая, чтобы заговорить, заявил спокойно, хотя язык его не слушался, будто во рту он держал пинг-понговый шарик: -- Почему вы не зажжете свет? На улице давно уже день, и светомаскировка бессмысленна. Нажав на выключатель, Исана вернулся к закутанному в одеяло кокону -- лицо Дзина с закрытыми глазами было пунцовым, как стручок перца, потные волосы прилипли к голове. Коротыш тоже потряс Исана своим необычным видом. Голова его вспухла и, казалось, росла прямо из плеч. -- Он заболел. У него высокая температура. -- В Союзе свободных мореплавателей есть начинающий врач. Еще когда заболел Бой, мы поняли, что без врача нам не обойтись, в вовлекли его в Союз. Надо показать ему Дзина. -- Тебе самому нужна помощь, -- сказал Исана. -- Мне это уже ни к чему, -- решительно отрезал Коротыш. Исана попытался телепатически передать сыну, что быстро вернется, но Дзин, тихо застонав, открыл глаза, повел ими из-под опухших век и, не узнавая никого вокруг, закрыл снова. -- Я должен немедленно поговорить с Такаки. Откройте! -- взволнованно крикнул Исана, рассчитывая на помощь в постигшей его беде. Выйдя на яркий, ослепивший его свет, он покачнулся, теряя равновесие. Ухватился за какой-то твердый предмет, прищурился и увидел Тамакити, который, подняв ногу на ступеньку, выставил вперед ствол вмнтовки. -- Думали, выстрелю, и закрыли глаза? -- насмешливо спросил Тамакити, упрямо держась прежнего тона в разговоре с Исана. Исана не оставалось ничего иного, как молча спуститься с веранды. Посмотрев на возвышавшийся впереди за кустами покрытый лавой склон, он снова увидел вчерашний персик. И, не удержавшись, воззвал про себя к душе персика: Сделай так, чтобы у ребенка спал жар. Следуя за Тамакити, Исана шел по той же тропинке, по которой плелся вчера ночью: они спустились по лестнице, выдолбленной в лаве и укрепленной досками. Потом направились к площадке, достаточно большой, чтобы на ней мог развернуться мощный грузовик. Исана сразу бросилась в глаза стена из вулканических ядер -- в обхват каждое, -- окружавшая площадку и лишь с запада оставлявшая широкую, точно лощина, дорогу. От багрово-черных вулканических ядер поднимался пар. -- Дождь прошел. И теперь с согретых солнцем камней испаряется влага, -- сказал Тамакити. На холме у северного края площадки, точно птичье гнездо, прилепился домик, где Исана провел ночь. Обрывавшийся к морю южный склон порос кустарником и деревьями, на восточном -- стояло строение барачного типа. -- Такаки, он говорит, что у него к тебе дело, -- позвал Тамакити, быстрым шагом миновав площадку и, как был, в ботинках, переступив порог барака. Едва поспевая за ним, Исана вошел и увидел Такаки, сидевшего за столом в комнате, устланной циновками. Исана тоже окликнул его, и когда Такаки повернулся к нему, разделявшая барак деревянная перегородка вдруг раздвинулась рывком и показалась кухня, оттуда выглянула Инаго в спортивной майке и крикнула: -- Почему не взяли с собой Дзина?! Он еще спит? -- Заболел. Не могу понять, что с ним, он весь горит, -- сказал Исана. -- Я приведу сейчас Доктора. Он с группой на учениях. -- Нет, ты, Инаго, продолжай готовить еду. -- Лежавший рядом подросток поднялся. -- Я сам схожу за Доктором. -- Доктор -- это корабельный врач Союза свободных мореплавателей. Во всех болезнях разбирается. Он учился на медицинском факультете, -- Инаго старалась успокоить Исана. -- Может, поедите чего-нибудь, пока он придет? -- Нет уж, поем вместе с Дзином. --Я сама покормлю его, когда понесу еду Коротышу. -- Мне бы хотелось вам кое-что показать, -- сказал Такаки. -- В вещах Коротыша были вырезки из газет и его работы. Я их видел раньше. Что вы о них думаете? -- Я ничего не слышал об этих фотографиях. Покажи-ка. -- Тамакити, опередив Исана, проворно схватил большой конверт из плотной бумаги. -- Осторожно. Все-таки это его работы, -- сказал Такаки. Инаго протянула Исана миску с едой, и в нос ему ударил запах свинины и лука; он взял лежавшие на миске палочки, но аппетита не было. -- Я бы хотел узнать ваше мнение об этих фотографиях. -- Такаки разложил на циновке снимки, и Исана поставил миску с едой на полу стены. На первой фотографии около необычного низкого умывальника в туалетной комнате, огромной, как общественная баня, толпились дети в пижамах. Но они не умывались, а просто висели, вцепившись руками в умывальник, или стояли, держась за него. На первом плане стоял ребенок, выглядевший старше остальных. Он оперся подбородком об умывальник и, отталкиваясь плоскими, как весла, коленями, пытался подтянуться и влезть на него... Вцепившиеся в умывальник длинные худые руки были явно бессильны. Еще три фотографии, запечатлевшие три момента из жизни одного и того же мальчика, создавали впечатление ретроспекции. Вот мальчик, он совсем еще мал, стоит, опираясь на костыли. На второй -- он, только уже подросший, едет в кресле-каталке в школу. Движение спиц на фото напоминало брызги. И третья -- здесь мальчик выглядел маленьким старичком, он был уже не в состоянии двигаться и лежал на кровати, укрытый простыней. -- За эту серию фотографий Коротыш получил премию Ассоциации фоторепортеров, -- сказал Такаки. -- Они сняты в клинике, где лежат дети с атрофией мышц. Он назвал ее "Усыхающие дети". Посмотрев эти фотографии, я подумал, что Коротыш вовсе не сжимается, как утверждает, а просто сумасшедший -- у него мания, будто он сжимается. -- И теперь, чтобы снова получить премию Ассоциации фоторепортеров, он задумал серию фотографий про нас и выдумал свою жалостливую историю. Вот сволочь! -- воскликнул Тамакити. -- Дать добавки? -- спросила Инаго, выглянув из кухни. -- Исана не хочет есть твое варево, Инаго. Видишь, даже не притронулся, -- в тон ей сказал Тамакити. -- Значит, Дзин и вовсе не станет это есть, -- расстроилась Инаго. -- Нет-нет, просто слишком горячо, я ждал, пока остынет, -- оправдывался Исана. Не успел он приняться за еду, как вбежал юноша, впустив в комнату клубы пара, поднимавшиеся от вулканических ядер. Ему было чуть больше двадцати лет. На нем была военная полевая форма, которую можно купить на распродажах, устраиваемых американской армией, или сшитая по ее образцу из маскировочной ткани, и пилотка. В руках он держал полевую аптечку, тоже, видимо, приобретенную на одной из таких распродаж. -- Такаки, ты звал меня? -- крикнул он из прихожей, прерывисто дыша, излучая бодрость и здоровье. -- Дай только плеснуть водички на голову. -- Здесь сейчас ребенок, -- объяснила Инаго Доктору. -- Все Свободные мореплаватели очень его любят. Говорить он не очень-то мастер, но слух у него божественный... Доктор вернулся в барак, вытирая голову полотенцем. -- Температура есть? Кашляет? Рвало? -- спросил Доктор. -- Нет, только жар, -- ответил Исана, подозревая, что перед ним дилетант. -- Если это обычная простуда, то в такое время года ничего страшного в ней нет, -- сказал Доктор. -- Может, рассказать, чем болел Дзин раньше? -- вмешалась Инаго. -- Вскоре после рождения с ним случилась ужасная история. -- Что бы вы мне ни рассказывали, прежде всего нужно осмотреть ребенка и тогда уж поставить диагноз. -- Не знаю, будет ли есть Дзин, но я все равно отнесу ему еду. И прихвачу холодной воды и кипятку. Может, еще что понадобится? -- По-моему, у нас должен быть консервированный суп, -- сказал Доктор, -- Мы, правда, ведем строгий контроль за расходованием консервов, но ведь на нынешних учениях этот случай особый, верно? -- Пусть особый, разве из-за этого мы должны нарушать правила, которые сами установили? -- прервал его Тамакити. -- В особых случаях нами предусмотрено общее обсуждение. -- Инаго может использовать консервы по своему усмотрению, -- сказал Такаки. -- Если так, можно, значит, нарушать все, что угодно. Понимал это один лишь Коротыш. И докатился до того, что стал нашим врагом... -- Тамакити, приведи-ка сюда своего врага. А твоя бессмысленная грубость ни к чему. Доктор пока осмотрит Дзина, а ты возвращайся с Коротышом. -- Пусть Исана захватит с собой холодной воды и кипятку, -- засуетилась Инаго, выполняя указания Такаки. Исана с ведрами в руках и Доктор с полевой аптечкой покинули барак. Тамакити с еще одним подростком уже пересекли площадку и теперь взбегали вверх, поднимая черную пыль. Идя вслед за ними по лестнице, на которой не улеглась еще пыль, Исана увидел за стеной из вулканических ядер огромную дзелькву. На фоне моря, отражавшего солнечные лучи и блестевшего как зеркало, дзельква, широко раскинувшая свои могучие черные ветви и закрывавшая ими яркое небо, казалась одинокой, но на самом деле из того же корня рос еще один ствол, может, немного потоньше первого, однако не уступавший ему в высоте и еще шире раскинувший свои ветви. Душа дзельквы невозмутимым голосом охладила горящую душу Исана: Спокойно, спокойно! Тамакити с напарником, толкая Коротыша в спину, вели его вниз. -- Не слишком ли, Тамакити? Может, лучше помочь человеку, у него ведь лицо как набитый мешок? -- возмутился Доктор. Израненное, в кровоподтеках и шрамах лицо Коротыша при ярком свете являло страшное зрелище. Но прежде чем Тамакити успел ответить, Коротыш, глянув на Доктора сквозь щелочки заплывших глаз, как через бамбуковые шторы, крикнул: -- Чем помогать мне живому, лучше проведи как следует судебно-медицинскую экспертизу, когда меня казнят. А сумеешь, сделай и вскрытие! Коротыш спокойно, как на прогулке, проследовал мимо опешившего Доктора. Когда они молча вошли в дом, Доктор подсунул под дверь, чтоб не закрылась, неизвестно когда подобранный им кусок лавы, и в комнату проник свет. Он открыл и окно, обращенное к косогору. Дзин, грустный, лежал на боку, -- Дзин, Дзин, -- позвал Исана, но горящее лицо ребенка было неподвижным. Лишь чуть дрогнули закрытые веки. -- Дзин, хочешь воды? -- спросил Доктор. Слово "вода" произвело поразительный эффект. Ребенок приоткрыл ничего не видящие глаза и, тяжело дыша, выпятил нижнюю губу. Зачерпнув металлическим ковшиком воды, такой холодной, что ведро даже запотело, Исана приподнял Дзина и поднес ковшик к его губам. Вытянув их, точно бабочка хоботок, Дзин, тяжело дыша, стал жадно пить и выпил ковшик до дна. Обнимая обессилевшего сына, Исана физически ощущал, как вода охлаждает разгоряченное тельце ребенка. Исана поднес еще один ковшик к влажным губам Дзина, но тот отстранился, наклонив голову к плечу. -- У ребенка есть чувство меры, -- сказал Доктор. Он раздел Дзина. -- О, на животе сыпь! -- воскликнул Доктор. -- Вас ночью не кусали насекомые? -- Нет, кажется, -- ответил Исана, разглядывая сыпь на животе тяжело дышавшего сына. -- Дзин болел ветрянкой? -- А что такое ветрянка? Я не знаю, что это за болезнь... -- Значит, ветрянкой не болел. Не может быть, чтобы такой заботливый отец, как вы, не запомнил, если ребенок болел ветрянкой, -- сказал Доктор. -- Пусть для вас не будет неожиданностью. Завтра все его тело покроется сыпью. С головы до ног, и даже во рту будет сыпь. -- Болезнь опасная?.. -- Обычно нет. В редких случаях дает осложнение -- воспаление мозга. Доктор был слегка возбужден тем, что ему удалось собственными силами поставить диагноз. Жар его возбуждения, передавшись Исана, умерил беспокойство. -- Когда появится свежая сыпь, нужно смазать кожу успокоительной мазью. Сейчас я протру его тело, вымою руки и обстригу ногти. Доктор действовал ловко и умело. Ясно, что он получил основательную подготовку. -- Может быть, нужны уколы или какое-нибудь лекарство? -- спросил Исана. -- Нет, от ветрянки, насколько мне известно, никаких уколов и лекарств нет. Самое лучшее -- дать болезни протекать естественно. Нужно ждать -- сперва появления сыпи, а потом -- пока она сойдет. -- Но ведь ребенок будет ужасно страдать? -- Разумеется, -- откровенно сказал Доктор. -- А можно протирать тело, когда такой жар? -- встревоженно спросила Инаго, она принесла котелок с супом. -- Что с ним? Что у тебя болит, Дзин? Дзин с трудом приоткрыл глаза, услышав ее голос. И Исана снова привиделось, будто сам он уже умер, а все происходящее -- это отражение в его сознании. -- Похоже на ветрянку. Уже и сыпь вроде появилась, -- сказал Доктор. -- Не бойся, это не страшная сыпь, Дзин, -- с явным облегчением сказала Инаго, устроившись возле него на коленях. Когда Доктор закончил обтирание, Инаго поспешно укутала ребенка, Исана увидел прямо перед собой ее круглый зад, выглянувший из-под короткой юбки. Трусики, прозрачные от бесчисленных стирок, почти ничего не скрывали. -- Инаго, чего оголилась, хочешь нас обольстить? -- спросил Доктор. Исана оторопел. Но Инаго и не подумала изменить позу, прильнув к тельцу Дзина,