- Да, - ответила фрау Федерс с изумительной готовностью. - Когда они вместе, они представляют собой опасность, хотя оба и руководствуются самыми лучшими мотивами. Если нам удастся разъединить их, то мы как бы автоматически уменьшаем опасность вдвое. И сделать это - ваша обязанность, Эльфрида. - Почему я должна это делать? - уклончиво спросила Эльфрида Радемахер. - И почему вы думаете, что именно мне это удастся? Я знаю обер-лейтенанта Крафта всего несколько недель. А вы, Марион, как-никак супруга капитана Федерса, и уже довольно давно. - Вы знаете, Эльфрида, что это за брак, к тому же я не имею на него сильного влияния. У вас же, как мне кажется, все обстоит несколько иначе. И исходя из этого, вы должны сделать все возможное для того, чтобы разъединить их, пока еще не поздно. Прибыв на местность, на которой он должен был проводить занятия по подрывному делу, обер-лейтенант Крафт произвел последние приготовления. Он лично подготовил удлиненный заряд, восемь специально назначенных фенрихов находились в непосредственной близости от него, остальная часть учебного отделения расположилась в пятидесяти метрах от него в укрытии. Все было продумано до мелочей. Погода, словно по заказу, была великолепной. Деревья простирали свои ветви в голубое высокое небо. Земля замерзла от легкого морозца, и когда на нее наступали, казалось, что под ногами жесткий бетон. Каждый звук растекался в морозном тумане. Однако ни одному фенриху не было холодно. Они молча и внимательно следили за каждым движением обер-лейтенанта Крафта, видели его неторопливые, точные движения, слышали его спорные, но ясные распоряжения. На этот раз он действовал искуснее обычного, а выражение его лица было серьезнее, чем когда бы то ни было. Постепенно до фенрихов стало доходить, что сейчас здесь происходит не что иное, как то, что позволяет восстановить обстановку и атмосферу того самого дня, когда погиб лейтенант Барков, все, до самых мельчайших деталей. Взрывчатка, инструмент - все лежало на тех же самых местах, да и сами фенрихи были разбиты точно на такие же группы, как и в тот раз. Вот обер-лейтенант Крафт приступил к установке взрывного заряда весом в десять килограммов. Встав на колени на свежевыброшенной из углубления земле, он посмотрел вверх: вокруг него сгрудилось восемь фенрихов. Двое из них, Андреас и Хохбауэр, находились к нему ближе остальных, трое, а именно Крамер, Вебер и Бергер, находились на удалении нескольких метров, а трое остальных располагались несколько в стороне, это были Меслер, Редниц и Бемке. - Кто тогда помогал лейтенанту Баркову? - спросил обер-лейтенант. - Я, - ответил фенрих Хохбауэр, стараясь произнести это короткое "я" с небрежностью. - Тогда попытайтесь, Хохбауэр, делать то же самое, что вы делали тогда. - Слушаюсь, господин обер-лейтенант, - проговорил Хохбауэр с явно наигранной небрежностью. - Я попытаюсь. Хохбауэр тут же подошел к обер-лейтенанту Крафту и встал рядом с ним на колени. Оба начали подготавливать заряд, затем они уложили его в землю, сверху заложили несколькими кирпичами, а уж потом засыпали землей. Из земли торчал лишь бикфордов шнур. Когда все было сделано, обер-лейтенант встал с колен. Внимательно осмотрев место взрыва, он взглянул на часы. И уж только после этого быстрым шагом направился к остальной группе фенрихов, что располагалась в укрытии, метрах в пятидесяти от него. Подойдя к группе, он сразу же обратился к Амфортасу: - Скажите, на каком именно месте вы тогда вывихнули себе ногу? Амфортас, судя по виду, явно нервничал. Он засуетился, чтобы поскорее показать это место - небольшую выемку, до которой было всего-навсего несколько шагов. На вопрос Крафта о том, что же случилось после этого, Амфортас ответил: - Лейтенанта Баркова кто-то позвал, и он подошел сюда точно так же, как сейчас подошли вы, господин обер-лейтенант. Он внимательно осмотрел мою ногу и распорядился, чтобы меня немедленно отправили в укрытие. Вот и все. - Хорошо, всем в укрытие! Отдав эту команду, обер-лейтенант Крафт направился к группе подрывников, что находилась метрах в пятидесяти от него. На ходу он еще раз взглянул на часы. Прошло немногим более четырех минут. Как только он дошел до места взрыва, то спросил: - Что здесь произошло за мое отсутствие? - Абсолютно ничего, - ответил ему фенрих Хохбауэр. - А что произошло тогда, при лейтенанте Баркове? - Тоже ничего, господин обер-лейтенант, - с готовностью ответил Хохбауэр и посмотрел на остальных фенрихов. - Андреас, - обратился офицер к фенриху, который стоял к нему ближе остальных, - вы тогда что-нибудь заметили? - Ничего не заметил, господин обер-лейтенант, - поспешно ответил Андреас. - Абсолютно ничего. Однако, несмотря на это, Крафт одного за другим опросил каждого фенриха, хотя заранее догадывался о том, что они ему могут сказать. Крамер, Вебер и Бергер уверяли, что они ничего не видели, так как в тот момент были заняты разговором. Меслер, Редниц и Бемке заявили, что они вообще находились в таком положении, что ничего не могли видеть. Крафт тотчас же проверил, соответствует ли их заверение истине. Оказалось, что действительно ни заряда, ни шнура они со своего места видеть никак не могли. - Всем уйти в укрытие! - приказал обер-лейтенант. - Хохбауэру остаться со мной. Фенрихи удалились в укрытие. Разумеется, все они были рады тому, что их как бы исключили из этой игры. Однако деловитость, с которой обер-лейтенант пытался восстановить события, произошедшие тогда, действовала им на нервы. Все они поглубже спрятались в укрытие. Крафт и Хохбауэр остались вдвоем. Обер-лейтенант внимательно поглядел на фенриха. Тот не выдержал этого взгляда и отвел глаза. Оба долгое время молчали, хотя ни один из них и не показывал признаков нервозности. - Теперь мне ясно, как вы тогда все сделали, - проговорил обер-лейтенант Крафт после паузы. - Лейтенанта Баркова позвали к Амфортасу. Он осмотрел его ногу, а затем вернулся на свое место. На все это ему потребовалось немногим более четырех минут. А за четыре минуты здесь многое могло произойти. Посмотрите на свои часы, Хохбауэр. После этого Крафт быстрыми движениями разрыл землю, вытащил из углубления кирпичи, которыми была прикрыта сверху взрывчатка. Затем вынул шнур с взрывателем из заряда и заменил его другим, который он вынул из кармана шинели. Затем снова заложил взрывчатку кирпичами и засыпал ямку землей. - Ну, сколько времени мне потребовалось на замену взрывателя и шнура? - Немногим менее трех минут, - ответил Хохбауэр слегка дрожащим голосом. - Следовательно, так, - констатировал Крафт. Фенрих Хохбауэр попытался было улыбнуться, однако улыбки не получилось. - Прекрасный опыт, господин обер-лейтенант, - сказал он. - Остальное могло происходить следующим образом, - проговорил Крафт, прижав конец бикфордова шнура к спичечной коробке, из которой он вынул одну спичку. Бросив на Хохбауэра беглый взгляд, обер-лейтенант чиркнул спичкой по коробку. Спичка загорелась, и в тот же миг загорелся и бикфордов шнур. А пока тот горел, Крафт внимательно следил за выражением лица фенриха. А Хохбауэр с широко раскрытыми глазами следил за маленьким огоньком, который все быстрее и быстрее пожирал бикфордов шнур, приближаясь к заряду. Лицо его побледнело и стало белее снега. Пальцы невольно сжались в кулаки. И вдруг он вскочил и судорожным движением вырвал шнур из заряда. Выдернув шнур, фенрих, словно ослабев, устало опустился на землю. Все его тело дрожало мелкой дрожью, и лишь в глазах застыло выражение неприкрытого гнева. - Даже в том случае, если это сделал я, вы все равно никогда не сможете доказать, - проговорил он, тяжело дыша. - Вы это и сделали, - тихо сказал обер-лейтенант. - Так точно, я это сделал, - все еще не владея полностью собой и в то же время с некоторым триумфом сказал Хохбауэр. - Я имел на это право. По крайней мере, точно такое же право, как и вы сейчас, когда пытались взорвать одного из нас, а может, и обоих. Я признаюсь в своем поступке, но только перед вами, с глазу на глаз. Никому другому я об этом ни слова не скажу. Да никто и не сможет доказать моей вины. Никто. Это прекрасно знаете и вы, обер-лейтенант Крафт! - Мне вполне достаточно вашего признания, - тихо произнес Крафт. - А сейчас я имел возможность лично убедиться в том, что у вас слабые нервы, Хохбауэр. Вы не выдержали испытания. Рано или поздно вы все равно раскололись бы. В данный момент я нащупал в вас несколько слабых пунктов: двумя из них являются Амфортас и Андреас. Могу вам посоветовать только одно - пишите завещание. - Меня вам не расколоть, - огрызнулся Хохбауэр, весь собравшись в комок в готовности броситься в бой. - А нервы у меня стальные. - Ваши нервы, Хохбауэр, никуда не годятся. А здравого ума у вас меньше, чем у комара. Вы, видимо, считали меня идиотом, который из-за вас способен рисковать собственной жизнью и готов взлететь на воздух. Но я не дурак и не самоубийца. Посмотрите повнимательнее на вставленный мной запал - ведь он пустой. Взрыва сейчас никак не могло быть. Вот вы и попались! В семнадцать часов учебное занятие в военной школе заканчивалось, однако до девятнадцати часов никто из школы официально не мог выходить. Но на самом деле большинство офицеров из числа преподавателей и воспитателей всякими правдами и неправдами удирали домой. В течение этих двух часов фенрихи могли немного передохнуть, так как чувствовали, что за ними никто не следит. Согласно распорядку дня в эти часы проводилась уборка помещений, чистка оружия, всевозможного рода работы, спевка сводного хора, урок закона божьего; последнее мероприятие проводилось довольно редко, и только для добровольцев, когда даже самые верующие были сильно уставшими. Правда, в течение этих двух часов иногда можно было увидеть и некоторых офицеров. По крайней мере, фенрихи в любой момент могли ожидать их появления. Учебными отделениями в это время, как правило, руководили командиры из фенрихов. В тот день возможность появления офицеров в подразделении была сведена до минимума, поскольку генерал-майор Модерзон собирал их перед ужином на совещание, на которое обычно уходило немало времени. Во всяком случае начало совещания было назначено на семнадцать часов тридцать минут, а ужин для офицеров обычно накрывался в казино в девятнадцать часов пятнадцать минут, однако ужин мог начаться и в двадцать один час, и даже позднее, если бы генерал захотел этого и своевременно не распустил офицеров. - Надеюсь, сегодня это будет длиться не слишком долго, - нервно заметил капитан Федерс. - У меня совсем нет времени: мне нужно срочно попасть на виллу Розенхюгель, пока там не случилось большого несчастья. Крафт по голосу капитана понял, что тот чем-то чрезвычайно обеспокоен. - Неужели дело так серьезно, Федерс? - спросил Крафт. - Возможно, Крафт! Я должен уехать отсюда. А если говорильня, затеянная господином генералом, затянется, то я просто встану и выйду из зала, так как мне теперь уже все равно. - Ну, я посмотрю, как ты это сделаешь, - заметил Крафт. Проговорив это, обер-лейтенант вышел в коридор из большого зала казино, где собралась большая часть офицеров. Там он и дождался генерала, который появился через несколько минут в сопровождении своего адъютанта. Обер-лейтенант отдал честь и, посмотрев в холодные, настороженные глаза Модерзона, сказал: - Я прошу вашего разрешения, господин генерал, покинуть зал совещания до его окончания вместе с капитаном Федерсом в связи с хорошо известным вам делом. Адъютант генерала Бирингер, шедший позади своего начальника, энергично закачал головой и закатил глаза, показывая всем своим видом невозможность подобного, как-никак ему такого никогда ранее видеть не приходилось, чтобы обер-лейтенант на глазах всех офицеров остановил генерала! Генерал Модерзон несколько мгновений изучал Крафта своими серыми холодными глазами, а затем сказал: - У вас неопрятная прическа, господин обер-лейтенант. - Вымолвив эти слова, генерал как ни в чем не бывало проследовал в зал в сопровождении адъютанта, пройдя мимо застывшего по стойке "смирно" обер-лейтенанта, которому ничего не оставалось, как последовать вслед за ними. Генерал молча выслушал рапорт старшего по должности офицера, а им был начальник первого курса. Затем он кивком головы дал знак, означавший, что офицеры могут сесть на свои места. После этого Модерзон подошел к столу, стоявшему посередине, опустился на стул и молча ждал до тех пор, пока в зале не установилась полная тишина. - Господин обер-лейтенант Бирингер, прошу вас, начинайте, - произнес он после долгой паузы. Сорок пар глаз уставились на адъютанта, громко возвестившего: - Тема нашего сегодняшнего занятия: пожар в казарме. В третий раз. - Черт знает что придумали, - тихо шепнул капитан Федерс на ухо Крафту. - Старик старается держаться в форме. Что-то он придумал на сегодняшний день? Капитан подошел к доске, стоявшей позади, и развернул большую схему, которая, судя по всему, была специально изготовлена для данного случая. На огромном листе ватмана была вычерчена схема казармы в масштабе 1:100. Контуры всех зданий были вычерчены черной тушью, а в центре - множество красных кружков, волнистых и прямых линий, обозначающих очаги пожара, и притом в опасной стадии. Капитан Федерс бросил на схему беглый взгляд и сразу же все понял; возможно, он был единственным офицером, который сообразил это. - Господа, - начал Федерс деловым тоном, сразу же взяв верх над нервозным беспокойством, - да это же настоящий хаос. Нечто подобное можно встретить довольно редко. Над решением такого ребуса поломает голову девять десятых офицеров. И вдруг от радости капитана Федерса, разгадавшего загадку этого тактического шедевра, не осталось и следа. - Если генерал пожелает разыграть этот вариант до конца, то нам не освободиться отсюда и до полуночи. Проклятие! - мрачно сказал капитан Крафту. "Проклятие! - думали и другие офицеры. - Черт бы побрал нашего генерала!" А генерал, слегка сузив глаза, рассматривал офицеров. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Адъютант генерала тем временем, как обычно на подобных занятиях, зачитал список участвующих в игре. И, как всегда, никто не был забыт, все офицеры без исключения были заняты в предстоящих "скачках". Даже оба начальника курсов и те были задействованы: один - в роли бургомистра, а другой - коменданта железнодорожной станции, что уже само по себе свидетельствовало о том размахе, который должна была принять эта игра. Поэтому не вызвало особого удивления даже то, что один из офицеров был назначен по плану игры начальником военной школы номер пять. И этот жребий, который сначала был воспринят как особая честь, пал на капитана Ратсхельма, который с гордостью поднялся со своего места, услышав собственную фамилию. - Я всегда считал Ратсхельма "канделябром", - проговорил Федерс. - Однако того, что ему сейчас предстоит сделать, я бы ему никогда не пожелал. А спустя четыре минуты предсказание Федерса уже оправдалось. Стоило только Ратсхельму отдать свое первое распоряжение: "Блокировать всю казарму!" - как господин генерал тотчас же вмешался. А спустя две минуты Ратсхельм был повержен, ибо генерал Модерзон объявил ему, что блокирование казармы в создавшейся ситуации подобно самоубийству. - На вашем месте любой фенрих, бросив беглый взгляд на схему, сообразил бы, что для эффективной борьбы с пожаром никак не обойтись без помощи извне, - язвительно заметил генерал. Затем в игру вошел бургомистр, за ним - вновь назначенный комендант железнодорожной станции, после чего последовали распоряжения пожарных служб, и так далее и тому подобное. Через девять минут после начала игры Ратсхельм был положен на обе лопатки. Он тут же был "отстранен" от должности начальника военной школы номер пять и назначен старшим вспомогательной команды, которая должна была тушить пожар ведрами с водой. "Разжалованный" Ратсхельм уныло поплелся на свое место. Почти упав на стул, он уже был не в состоянии воспринимать происходившее вокруг. Майор Фрей вдруг побледнел и сразу же сник, так как до него дошел смысл того, что здесь разыгрывалось, да и его утренний разговор с генералом красноречиво свидетельствовал об опасностях, которые из него вытекали. И он не на шутку начал опасаться за свое положение. Однако еще далеко не закончив окончательный разгром, генерал своим деловым, холодным тоном, каким он обычно привык отдавать распоряжения, проговорил: - Господин капитан Федерс и господин обер-лейтенант Крафт свободны от продолжающейся игры. - Вы вполне могли бы и не ходить со мной, Крафт, - сказал капитан Федерс, обращаясь к обер-лейтенанту, когда оба офицера вышли в коридор. - То, что я намерен сделаться вполне могу сделать один. - А заметив, что Крафт покачал головой, мрачно добавил: - Только не пытайтесь помешать мне сделать намеченное! Они сели в машину и поехали по заледенелым улочкам, особенно осторожничая на крутых поворотах. Фары машины были замаскированы, и их свет пробивался лишь в узкие щелочки. Было видно, что шел снег, а улицы были такими пустынными, будто городок этот представлял собой театр военных действий, только по ту сторону бойни, откуда к линии фронта беспрерывно шли эшелоны со смертоносными грузами. Капитан Федерс вел машину, обер-лейтенант сидел рядом. Настоящего водителя машины Федерс оставил в казарме, как полноправный командир роты он имел на это право. Мотор натужно ревел, увлекая машину вперед по дороге. - Бригадный генерал медицинской службы, которого мы сейчас увидим, - объяснял Федерс, - самая настоящая свинья, не имеющая ни малейшего представления об этике. Он намерен всех бедняг, которые сейчас находятся на той вилле, попросту говоря угробить. - Дайте газ, Федерс! - Большего из этой колымаги уже не выжмешь. Однако мы и так не опоздаем, и все благодаря вашей интервенции против генерала. Дело в том, что я зарезервировал местечко для бригадного генерала в одной гостинице, где он сможет поесть печенки, кровяной колбасы и отдохнуть. А я ему сейчас такой десерт преподнесу, что он у него в горле застрянет. - А что, если он на самом деле окажется человеком с принципами и никого не собирается сживать со света, тогда что? - Тогда, Крафт, я брошусь ему на грудь и выплачусь на ней. Вскоре они свернули с главной улицы на боковую, приближаясь к вилле Розенхюгель. Запретная зона оказалась неоцепленной, ворота раскрыты настежь, шлагбаум поднят, ну а уж таблички с надписью "Скорость 10 км" для них и вовсе как бы не существовало. Они подъехали к главному входу, у которого уже стояла машина марки "мерседес", принадлежащая бригадному генералу медицинской службы, на переднем сиденье которой преспокойно спал водитель. Судя по его виду, нетрудно было догадаться, что и он, видимо, плотно поужинал, и притом с возлияниями. Быстро выйдя из машины, Федерс и Крафт направились к парадному, где под фонарем уже стоял майор медицинской службы Крюгер. От скупого света фонаря, падавшего на его лицо, он казался старше и выше обычного. - Добро пожаловать, господин обер-лейтенант Крафт, - поздоровался он, протягивая ему руку. - Ну? - спросил Федерс. - Девятнадцать, - ответил Крюгер. - Ах эта свинья! - бросил Федерс, направляясь внутрь здания. Пройдя несколько шагов, он остановился и, обращаясь к майору Крюгеру, сказал: - Ты, Гейнц, выходишь из игры, иди к своим больным, которым ты нужен, а уж остальное предоставь нам. Крафт, пошли со мной. Оставив Крюгера, который еще ниже опустил голову, на месте, они, миновав безлюдную ординаторскую, вошли в кабинет майора медицинской службы, в котором как раз и находился тот человек, которого они разыскивали, - бригадный генерал медицинской службы. Это был небольшой господин с розовым, круглым, кажущимся добродушным лицом и голубыми глазами. Руки он скрестил на груди, как это обычно любят делать задиры мальчишки. Сначала он с довольным видом осмотрел бумаги, лежавшие перед ним, а уж только после этого взглянул на вошедших. - А-а, это опять вы, мой дорогой! - воскликнул генерал-медик, обращаясь к Федерсу. - А я уж думал, что вы уехали, даже не попрощавшись со мной, особенно после того, как мы с вами так великолепно поговорили. А ужин, который вы для меня заказали, за что я вам очень благодарен, был просто великолепен. Ну а уж вино, мой дорогой, тысяча девятьсот тридцать третьего года не вино, а настоящая поэма. Что с вами? Вы себя неважно чувствуете? - Вы уже закончили свою работу здесь? - спросил Федерс, подходя к генералу ближе. Он забыл представить Крафта, и тот стоял, притворив за собой дверь и прислонившись к косяку, будто намереваясь никого не выпускать отсюда. - Разумеется, - начал генерал-медик несколько расстроенным, но отнюдь не обеспокоенным тоном, - самую тяжелую и ответственную работу, которую не могу никому передоверить, я действительно закончил. И закончил с результатом, который можно было предвидеть заранее. Правда, далось мне это нелегко, но здесь речь шла о моем профессиональном долге. Вы, конечно, знаете - это требование часа, так сказать, требование нашего этического самосознания. - Выходит, вы намерены лишить девятнадцать человек жизни, и только потому, что это якобы является вашей обязанностью? - Позвольте! - произнес генерал голосом, в котором уже слышались нотки некоторого беспокойства. - Так просто этого не объяснишь. Здесь, господин капитан, действуют несколько факторов, которые мне вам, как дилетанту, будет очень трудно объяснить, так как вы все равно не поймете. - Однако, несмотря на это, вы все же попытайтесь объяснить. - Я не понимаю, какой в этом смысл, - проговорил генерал-медик, и его розовощекое лицо покрылось красными пятнами. - Как врач, я, разумеется, обязан заботиться о жизни и здоровье людей, это так. Но помимо этого я еще обязан избавлять людей от страданий. А бывают такие страдания, избавлением от которых может быть только смерть. Кроме всего прочего я еще и солдат... - И, по-видимому, член нацистской партии. - Я знаю, что такое смерть-избавление, - нервно продолжал генерал-медик. - В ней не отказывают даже лошади. А вы подумайте о требованиях нашего времени! И разве не добро избавить страдающих от мучений? Вы лучше подумайте о том, что госпитали наши переполнены, врачей у нас катастрофически не хватает, это в равной мере относится и к квалифицированному среднему медперсоналу. На одной койке сплошь и рядом лежат по трое тяжелобольных... - Заткните глотку! - рявкнул Федерс. - Что вы сказали? - недоуменно спросил генерал, уверенный в том, что ослышался. - Вы должны заткнуть свою глотку, - спокойно повторил Федерс и тут же схватил бумагу, что лежала перед генералом, и пробежал ее глазами. - Что вам, собственно, от меня нужно? - с трудом ворочая языком, спросил генерал. - Совсем немногое, - ответил Федерс, разрывая бумагу, которую он только что прочел. - Вам придется еще раз написать свое заключение. И оно должно быть таким, чтобы ни один человек, я повторяю, ни один из этих несчастных не переселялся бы в потусторонний мир. Понятно? - Но это же... это... - Насилие! - подсказал генералу стоявший у двери обер-лейтенант Крафт. - И все же это гораздо лучше, чем смерть! И тут Крафт медленно подошел к остолбеневшему генералу, расстегивая кобуру. Подойдя вплотную к столу, он вынул пистолет и со стуком опустил его на стол. - Ну, быстро, - с угрозой сказал Крафт, - пишите новое заключение, и такое, какое от вас требуют. - Хорошо, - буркнул генерал-медик, бледный как полотно, - я подчиняюсь насилию. - Даем вам пятнадцать минут, - сказал Федерс, ставя на стол пишущую машинку. Вставив в машинку чистый лист бумаги, капитан подвинул ее генералу. Генерал дрожащими пальцами начал печатать. Федерс тем временем отвел Крафта к двери и там тихо шепнул ему: - А сейчас вы, Крафт, окажите мне еще одну услугу, лично для меня и наших друзей, которые висят здесь в своих корзинках. Уберите прочь с моих глаз машину генерала вместе с его шофером. Езжайте вместе с ним в казарму первыми, а я несколько позднее привезу самого генерала. Можете вы оказать мне такую услугу? - Согласен, Федерс. Только вы тут сработайте все чисто, так как в противном случае мы с вами оба окажемся в лапах гестапо, а я хочу еще немного пожить. У меня еще имеются кое-какие дела, которые я должен завершить. Официально учебные занятия заканчивались по плану в девятнадцать часов, после чего обычно уже не давалось никаких служебных заданий, хотя они вполне могли быть. Отсутствие в плане определенных мероприятий отнюдь не означало, что в школе замирала любая деятельность. Просто это означало, что сейчас появлялась возможность иметь кое-какие свободы. Так, например, ужин, который разносился по комнатам, можно было начать немного позднее и несколько затянуть его. Можно было сбегать в лавочку, в которой ничего из спиртного, кроме легкого пива, не было. Те же из фенрихов, кто испытывал жажду культурных запросов, могли, разумеется, посетить комнату-читальню, где на столах были разложены такие великолепные немецкие журналы, как "Рейх", "Сигнал" и "Унзере вермахт". А по радио в это время, как правило, передавали жизнерадостную музыку. Всем этим можно было воспользоваться, если, разумеется, не жалеть времени, так как фенрих должен был еще успеть сделать целый ряд вещей, как то: привести в полный порядок свое обмундирование, вычистить оружие и приборы, которые за ним числились, завершить свои заметки, выполнить все письменные задания. Все это включало в себя подготовку к завтрашним занятиям. Об увольнении в город среди недели обычно нельзя было и мечтать, так как для этого не оставалось свободного времени, да и само разрешение можно было получить только от офицера-воспитателя. Редкие увольнения из расположения школы после окончания занятий получал лишь тот из фенрихов, кому удавалось: а) убедить командира в том, что он привел все свои дела и вещи в безупречное состояние; б) доказать, что он полностью подготовлен к несению службы на следующий день; в) убедительно обосновать свою просьбу об увольнении. Найти такие обоснования было можно в различных вариантах, но они обязательно должны были звучать серьезно. Самыми популярными причинами для увольнения были так называемые полуслужебные причины, например, желание купить писчебумажные принадлежности, фотографирование для документов, сдача предметов военного обмундирования в художественную штопку. Причины, носившие, так сказать, культурный характер, рассматривались как довольно подозрительные. К ним относились: желание посмотреть новый фильм, взять книги в библиотеке, посетить какое-нибудь предприятие. Все эти просьбы воспринимались с большим недоверием. Дело в том, что если фенрихи хотели получить увольнение в город для того, чтобы сходить к девочкам, поесть и выпить где-нибудь в кабачке, что было доподлинно известно офицеру-воспитателю, то и тогда они все равно должны были придумывать уважительную причину. В тот же день офицеры-воспитатели были заняты, так как даже после восьми часов вечера все они сидели в зале казино, где генерал лично проводил с ними занятие. В отсутствие офицеров-воспитателей разрешение на увольнение в город имел полное право выдать командир учебного отделения. Так, по крайней мере, должно было быть по теории, однако на практике нередко случалось так, как это обычно делал фенрих Меслер. Меслер подошел к Крамеру и просто сказал: - Я еду в город, хочу посидеть в кафе. - Это следует понимать так, что ты просишь разрешения отпустить тебя в увольнение, - поправил его Крамер, стараясь хоть таким образом поддержать свой авторитет. - Только не петушись, - как ни в чем не бывало заметил Меслер. - Я ухожу, а уж твое дело внести меня в список увольняемых. Считаю, что по-дружески так и следует поступать. - А какой причиной можно обосновать твою просьбу на увольнение? - Это уж ты сам придумай со своей светлой головой. - Так гладко это не пройдет! - выкрикнул Крамер, задетый за живое. - Нет уж, ты изволь изложить мне какую-нибудь причину. - Ну ладно, - по-дружески согласился Меслер. - Иду к девкам! - Однако, дружище, я не могу записать это! - Тогда напиши иначе: для поддержания связей между вермахтом и гражданским населением. С этими словами Меслер отошел от возмущенного Крамера, однако не сразу вышел из казармы, сначала он зашел к Веберу, с которым поговорил о чем-то, и они пришли к общему соглашению. После этого Вебер подошел к Редницу и рассказал ему о своем разговоре с Меслером. Выслушав его, Редниц сказал: - Делайте что хотите! Эти слова Вебер воспринял как одобрение и пошел дальше. На пути Веберу попался Хохбауэр, которого он тут же отвел в угол и начал: - Я надеюсь, ты помнишь о пари, которое заключил. - Разумеется, - неохотно буркнул Хохбауэр. - И я его выиграю. - Однако у тебя остается мало времени, Хохбауэр. - Ты за меня не беспокойся, Вебер. - Надеюсь, ты не собираешься отталкивать от себя дружескую руку, которая хочет тебе помочь? - с горечью произнес Вебер, и, как всегда, при слове "дружеская" он уставился на собеседника. - К тому же сегодня для этого самые благоприятные условия. - Этого ты мог бы мне и не говорить, Вебер, я об этом и сам подумал. - Ну и великолепно. Просто отлично. Тогда мы все пойдем с тобой, как деликатные свидетели. Скажу тебе, Хохбауэр, по секрету, так сказать, с глазу на глаз: твой авторитет среди фенрихов отделения в настоящее время далеко не высок. Ты немедленно что-то должен сделать, чтобы поднять его, и для этого тебе предоставляется хорошая возможность. Докажи ты им наконец, что ты настоящий мужчина, Хохбауэр! Это необходимо сделать немедленно! И сразу же к Крамеру повалила целая толпа фенрихов, которые пришли к нему просить увольнения в город. Вслед за Меслером появился Вебер, который в тот вечер взял на себя обязанности судьи. Вместе с ним пришел Бемке, который пока еще не догадывался, о чем именно идет речь, и которому, однако, была отведена роль эксперта. Вместе с Хохбауэром появился Амфортас, который, так сказать, намеревался ассистировать своему другу по духу. Вслед за ними к Крамеру повалили остальные фенрихи, а таковых набралось восемь человек. Крамер сначала заколебался, но, поскольку он уже дал увольнение Меслеру, ему было неудобно отказывать другим. Сам же он, как и Редниц, намеревался выйти из игры. Вначале все происходило довольно просто, как и обычно в таких случаях. Хохбауэр надеялся на собственный авторитет. Он наслаждался уважением коллег, которые окружали его. Договорились, что, разбившись на небольшие группы, они будут дожидаться остальных перед зданием городского дома культуры, в котором проходил какой-то вечер. По мнению опытных "наблюдателей", вечер этот должен был закончиться где-то около половины девятого, а после вечера девушки толпой вываливались на улицу, и между ними должна была быть и жертва пари фенрихов - Мария Кельтер. Как только она появилась, согласно договоренности начал действовать Вебер, который сразу же пристал к малышке, что ему всегда обычно удавалось. Затем к ним подошел Хохбауэр, заговорил с Марией и взял ее под свою защиту. - Благодарю вас, - сказала ему Мария Кельтер. - Вы были очень любезны. - Это моя святая обязанность, - поспешил заверить ее Хохбауэр с самым серьезным видом. - Я должен извиниться за этого человека, который к тому же является моим другом. - Эта формулировка тоже подействовала убедительно. - Могу я вас проводить немного? - Конечно, - произнесла Мария голосом, который свидетельствовал о том, что она покраснела, но улицы были не освещены, и этого нельзя было заметить. Следующая остановка предусматривалась в кафе "Попп", которое попросту называли кафе "Пуфф". Войдя в кафе, Хохбауэр уселся вместе с Марией за столик в углу, который для них заранее зарезервировал Вебер. Они заговорили о различных приятных вещах, и в девушке росло чувство восхищения этим красивым, элегантным фенрихом, для которого в данный момент, кроме нее одной, никого и ничего не существовало на всем белом свете. В кафе сидело еще несколько фенрихов, которые вели себя степенно и тихо. А когда Хохбауэр заказал две чашки чая, ему в чайной чашке вместо чая принесли для подкрепления сил и смелости чистого рома (это была помощь Вебера, который числился в кафе "Пуфф" завсегдатаем и потому мог использовать свои связи). - Я почти совсем не хожу в питейные заведения, - доверчиво произнесла Мария. - Это украшает вас, - заверил ее Хохбауэр и с радостью отметил для себя, что фенрихи, сидевшие за спиной Марии Кельтер, взглядами подбадривали его. - Я больше люблю природу, - разоткровенничалась девушка. - Я тоже, - подтвердил Хохбауэр, решив использовать предоставившуюся ему возможность. - Что может быть лучше прогулки на свежем воздухе? Даже сейчас, зимою, вы не находите? Мария Кельтер была согласна с ним. Девушка не заставила себя долго упрашивать и сразу же последовала за Хохбауэром, чтобы вместе с ним насладиться ночными прелестями природы. Она бросила радостный взгляд на своего высокого стройного провожатого, который к тому же вел себя на удивление по-рыцарски. Она с гордостью шла рядом с ним. Еще одна остановка была сделана Хохбауэром в городском парке, где среди кустов уже спряталось несколько фенрихов. Вебер первым из них бесшумно пробрался поближе к памятнику жертвам минувшей войны, где уже находился Хохбауэр с Марией. Место это было хорошо известно фенрихам и по субботам использовалось ими для своих нужд, поскольку ступеньки и колонны могли служить удобными точками опоры. - Пожалуйста, не надо! - неожиданно запротестовала Мария, а затем со смущением и удивлением добавила: - Вы не должны этого делать! - Именно это-то он и должен сделать! - тихо шепнул Вебер Бемке, который находился рядом с ним, уставившись в ночную полутьму. Он услышал несколько обрывочных слов, хотя саму пару не видел. А в этот самый момент Хохбауэр не без труда усадил девушку на каменную ступеньку, и они совсем скрылись из виду. - Что там происходит? - взволнованно спросил Бемке. - Отгадай, даю тебе три минуты, - прошептал Вебер. - Он не должен этого делать! - Бемке был вне себя. - Девушка защищается, разве ты не слышишь? - Чепуха все это! - спокойно проговорил Вебер. - Все они первый раз делают вид, что защищаются! Это уж так положено. И эта крошка нисколько не лучше других. При этом она вовсе не подозревает, что Хохбауэр с большим удовольствием заменил меня. - Все вы свиньи! - возмущенно бросил Бемке, дрожа от негодования. - Ах, брось, мы мужчины, и об этом не надо забывать, - заметил Вебер. Они сидели друг возле друга на солдатской койке: Эльфрида Радемахер и Карл Крафт, сидели в барачной комнатушке обер-лейтенанта. Трудно было что-либо возразить против визита возлюбленной, и потому дверь в комнату была заперта на ключ. - Карл, - осторожно и нежно заговорила Эльфрида, - иногда, особенно в последнее время, у меня появляются самые глупые желания. - Забудь о них, - посоветовал ей Крафт. - Рождественская ночь, в которую, как говорят, исполняются желания, только через три месяца. - Я хочу, Карл, - продолжала Эльфрида, - чтобы мы как можно больше были вместе. Ведь я тебя люблю и хочу с тобой жить, и долго-долго, насколько это возможно. - Эльфрида, скажи, разве я тебе когда-либо давал какие-нибудь обещания? - спросил Крафт серьезно. - Нет. - Разве я тебя хоть раз пытался ввести в заблуждение? - Нет, Карл. - Хорошо, Эльфрида. Здесь все ясно. Мы любим друг друга, но мы с тобой договорились никогда не думать о том, как долго будет продолжаться наша любовь. Она может длиться очень долго, но она может и кончиться в любой день. Какой-нибудь приказ, который, быть может, подписывается в данный момент, может разлучить нас. Однажды утром ты проснешься, а меня уже больше нет здесь. И такое может случиться даже завтра! Так давай же свыкнемся с такой мыслью и не будем больше никогда об этом говорить. - Карл, и тем не менее все, может быть, не так сложно. Это твой первый выпуск, а ведь должно быть еще два или три выпуска, следовательно, в нашем распоряжении еще несколько месяцев. А во время такой войны - это бесконечно долгий срок, и это будет для нас счастливое время, Карл. Я хочу верить в это. - Не делай этого, Эльфрида. - Ты должен выполнять здесь свою работу! - возбужденно воскликнула Эльфрида. - Одно это обеспечит нам целых полгода, когда мы будем вместе. А вместо этого ты пускаешься в какие-то авантюры, за которые ты не можешь не нести ответственности, ты связываешься с людьми, отношения с которыми грозят тебе опасностью. - Думаю, сейчас уже поздно, - спокойно произнес Карл Крафт. - Очень поздно, и тебе пора идти. Эльфрида встала растроганная и ничего не понимающим взглядом уставилась на Карла. Она увидела, что он улыбнулся. Это была улыбка, которой Крафт пытался скрыть свою боль. - Эльфрида, - начал обер-лейтенант, положив руку ей на плечо, - не пытайся ослу объяснять, что у того выросли чересчур длинные уши, не пытайся объяснять быку, что красный цвет - это цвет дружбы. Скорее тебе удастся сделать то и другое, чем отговорить меня от того, что я задумал. Крафт помог надеть Эльфриде пальто, надел шинель, открыл дверь и вывел возлюбленную в коридор. И остановился, освещенный матовым светом электролампочки: перед ним словно из-под земли появился фенрих Редниц. Он отдал офицеру честь. - Могу я минутку поговорить с вами, господин обер-лейтенант? - Вы меня здесь ожидали, Редниц? - Да, господин обер-лейтенант, ожидал примерно с четверть часа, так как я не хотел вам мешать. Обер-лейтенант понимающе кивнул. Следовательно, фенрих был осведомлен о его личной жизни, возможно даже, что он кое-что слышал о ней от других. "Ну, если об этом известно пока только одному Редницу, то это еще терпимо", - подумал Крафт и, обратившись к Эльфриде, попросил: - Пройди, пожалуйста, немного вперед, я тебя сейчас догоню. Или, быть может, вы, Редниц, собираетесь надолго меня задержать? - На три минуты, господин обер-лейтенант, не больше. Обер-лейтенант Крафт вместе с Редницем вернулся в комнату. Первый взгляд офицер невольно бросил на неубранную кровать, но Редниц, казалось, не замечал ее: он не сводил глаз со своего обер-лейтенанта. - Господин обер-лейтенант, - откровенно начал фенрих, - могу я спросить вас, о чем вы сегодня разговаривали с Хохбауэром перед подрывом бункера? Крафт, казалось, нисколько не был удивлен таким вопросом, а если даже и был удивлен, то по крайней мере не показывал этого. Он посмотрел на фенриха с той же откровенностью, с какой тот глядел на него. - Вы это могли бы и не спрашивать, Редниц, так как и без меня все знаете. - А каков результат, господин обер-лейтенант, могу я узнать это? Крафт внимательнее присмотрелся к фенриху и заметил на его лице выражение не только откровенности и доверия, но и участия. Немного помолчав, обер-лейтенант сказал: - Я хочу спросить вас, Редниц, зачем вам понадобилось знать это. Дело в том, что многого я вам не могу сказать, но не скрою, что Хохбауэр признался в том, что он сделал. - Ну что ж, - с удовлетворением отметил Редниц, - тогда все ясно. - К сожалению, мой дорогой, ясно далеко не все, - проговорил обер-лейтенант и опустил голову. - Речь здесь идет не столько о признании, сколько об установлении факта, который совершился, так сказать, без свидетелей, и, следовательно, Хохбауэр может смело отказаться от тех слов, которые он сказал мне. А у меня, Редниц, нет никаких доказательств его вины, ни одного доказате