в них течет кровь Лоуэллов, Кэботов и Лоджей. Пока продолжался спор, Гей окунул свой хоботок в чернила и бисерным почерком подписал контракт. Все были потрясены. - А ты, я смотрю, малый не промах! - воскликнул продюсер. - Такой нам и нужен. Пока вы тут глотки драли, - пристыдил он клопоморов, - этот чертенок быстренько разобрался что к чему и подмахнул контракт. Молодец! В кино иначе нельзя. Я сам так начинал, - добавил он, обернувшись к своему ассистенту, который расплылся в улыбке и подобострастно закивал головой. Гея незамедлительно перенесли на съемочную площадку, где его появление было встречено громом аплодисментов. - Мисс Блайт, может, вы хотите, чтобы в этой сцене вместо вас снимался дублер? - елейным голоском осведомился предупредительный ассистент. Гей похолодел. - Нет, - отрезала мисс Блайт. - Вы же знаете, если снимается сцена с шампанским, я привыкла пить настоящее шампанское. Если же по сценарию меня должен укусить клоп, пусть кусает - я не боюсь. - Запиши эти слова и передай их в отдел рекламы, - приказал продюсер другому ассистенту. - Давай, Джек! - крикнул он режиссеру. - Снимай, а я посмотрю, как получится. - Надо бы сначала малость порепетировать перед съемкой, - возразил режиссер. - Принесите мисс Блайт рюмку коньяку. - Не беспокойся, Бенни, - сказала Блинда. - Ради искусства я готова терпеть. - Итак, Блинда, слушай меня внимательно, - сказал режиссер, раскрывая сценарий. - Ты только что рассталась с любимым человеком. Ты ушла от него, потому что слишком сильно его любишь. Будет ли Кэрью искать тебя - вот в чем вопрос. Тебя гложет тоска. Ты лежишь на кровати в захудалой гостинице и горько плачешь. И вдруг ты чувствуешь укус. Укус в то самое место, куда тебя целовал Кэрью. Над этой сценой мы будем работать, когда отдел реквизита, будь он трижды проклят, обеспечит нас наконец всем необходимым для съемки вечеринки в сельском клубе. Ты меня поняла, Блинда? Тs чувствуешь укус, и в первый момент тебе кажется, что это Кэрью. - Да, Джек, по-моему, я тебя поняла. - Ты поворачиваешь голову - а вдруг, чем черт не шутит, это все-таки он?.. - ... а это всего-навсего клоп, - закончила за него кинозвезда, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. - Все ясно. Думаю, у меня получится. - Ну конечно, получится! Какие могут быть сомнения! Ложись на кровать. Грим! Где грим для мисс Блайт?! Слезы мисс Блайт готовы? Но от хрустального флакона с искусственными слезами Блинда наотрез отказалась. - Когда я думаю о Кэрью, Джек, - сказала она режиссеру с горькой усмешкой, - фальшивые слезы мне ни к чему. Члены съемочной группы понимающе переглянулись и зашушукались. Безответная любовь решительной девушки к герою - любовнику, наглому, самоуверенному красавцу, ни для кого не была секретом, о чем позаботился отдел информации, ежечасно выпускавший срочные бюллетени о событиях, развивающихся на любовном фронте. Вся без исключения съемочная группа, будь то актер или осветитель, искренне сочувствовала кинозвезде, вызывавшей чувство глубокого уважения и неизъяснимого восхищения. Ходили разговоры, что "сухарь Кэрью", как его прозвали молодые голливудские остряки, отлично разбиравшиеся в тонкостях мужской психологии, был человеком, который к любой форме любви относился с величайшим презрением, делая исключение лишь для своего горделивого профиля, - на него актер мог смотреть в зеркало часами. И этого человека-подумать только! - безнадежно и страстно любила Блинда, та самая Блинда, которую предстояло укусить нашему герою. Но вот режиссер что-то шепнул ассистенту, а ассистент, приложив к губам мегафон, громогласно объявил: - Тишина на площадке! Мисс Блайт и мистер 0'Лири репетируют! Гей затрепетал. Еще бы: не каждому клопу удается в один присест стать знаменитым киноактером и счастливым обладателем обворожительной женщины. Блинда ткнулась головой в подушку и горько заплакала. Ее мраморные плечи судорожно вздрагивали от рыданий, и Гей приготовился к прыжку. "Сейчас мне бы очень не помешал батистовый платочек, - подумал он. - Я бы вытер им свой хоботок и сорвал аплодисмент. Зритель был бы необычайно тронут". Но тут прозвучала команда: "Мистер 0'Лири!" - и наш клоп, взвившись в воздух, опустился на кинозвезду и с остервенением впился ей в плечо. - Вот это да! - ахнул режиссер. - Ты видел, как он прыгнул?! - спросил он у продюсера. - Смотри, как кусает. Себя не щадит. - Надо будет заключить с ним долгосрочный контракт, - сказал продюсер своему секретарю. - Запиши, чтоб я не забыл. "Какого черта я сижу на плече у этой шлюхи? - недовольным голосом пробурчал себе под нос Гей. - Когда же наконец явится этот Кэрью? Сколько можно ждать?" Читатель, надеюсь, простит моего героя. Он просто в очередной раз выпил лишнего. В этот момент по съемочной площадке разнесся низкий, хорошо поставленный голос: - Что здесь происходит? Юное дарование? Тянет на себя одеяло?! Все с нескрываемым уважением - а Блинда и Гей с трепетом - повернулись к герою-любовнику, после чего мисс Блайт кокетливо нырнула под подушку, а Гей, совершив прыжок, побивший, вероятно, все мировые рекорды, приник к груди своего нового кумира, рыдая от стыда и восторга. - Похоже, я пришелся ему по душе, - снисходительно хмыкнул великий актер. - Ну что, будем дружить, сынок? Неплохой материал для отдела рекламы, верно, Джек? - С этих слов и началась несколько необычная, однако весьма трогательная дружба двух киноактеров. Вскоре Кэрью и Гей стали неразлучны. О следующем этапе в голливудской карьере Гея 0'Лири, с разрешения читателя, мы, пожалуй, умолчим. Говорят, правда, что все знать - значит все простить, но ведь, с другой стороны, чем меньше знаешь, тем меньше потом придется прощать. Скажем лишь, что Блинда по-прежнему беззаветно любила Кэрью, а Кэрью столь же беззаветно, со страстью и постоянством, редкими для Голливуда, боготворил свой горделивый профиль. Что же касается нашего героя, то его любовь к Кэрью поистине не знала границ. Но довольно скоро про новоявленную кинозвезду поползли какие-то темные слухи. Чего о нашем герое только не говорили: носит-де сногсшибательные туалеты, заказывает костюмы фиолетового (!) цвета, щеголяет в женском (!) белье, нежится в ванне, наполненной французскими духами, устраивает безумные оргии в своем крошечном особняке в Бель-Эр. Одна голливудская газетенка намекнула на то, что неблагонадежные граждане, проникнув в кинематограф - самую процветающую отрасль американской промышленности, - становятся чрезвычайно опасными. Еще немного - и вокруг имени Гея 0'Лири должен был разразиться шумный скандал, хранители нашей морали уже запаслись его фотографиями для демонстраций и пикетов. Но время делает свое дело, и лицо Кэрью, по счастью, поблекло еще раньше, чем репутация Гея. Вскоре бывшего кумира Голливуда перестали приглашать на роль героя-любовника, и он вынужден был либо довольствоваться характерными ролями, либо стать продюсером, а поскольку характерные роли никогда не были его сильной стороной, наш герой счел за лучшее пойти в продюсеры, не подозревая, что продюсер сродни самому Господу Богу в том смысле, что он должен создавать новые звезды, если не хочет остаться без работы. Впрочем, Кэрью от услуг своего друга-клопа отказываться не собирался. Специально для Гея писались великолепные роли, полные тонкого юмораи язвительной сатиры, но найти актрису, достойную играть с ним в паре, никак не удавалось. Наконец, после долгих поисков и многочисленных неудач, был составлен небольшой список претенденток. Кэрью пробежал этот список глазами, покачал головой и в сердцах швырнул его на свой туалетный стол. - Все они никуда не годятся, - пробормотал он, - а это значит, что гениального продюсера из меня не получится. В тот день Кэрью впервые за много лет отправился слать крайне собой недовольный. Поэтому, наверно, его кровь и показалась Гею в тот вечер какой-то бодряще горьковатой, в результате чего нервы у клопа успокоились, мозг прочистился, и по трезвому размышлению он понял, какое его друг Кэрью ничтожество. В такие моменты в памяти поневоле всплывает прошлое, давно забытые дни, юность, невинные забавы, живые лица родных и друзей. Гей 0'Лири с отвращением отпрянул от груди своего бывшего друга и сорвал с себя по-декадентски изящные вечерние одежды, которые совсем еще недавно он так любил. В два прыжка, не столь манерных и неестественных, как в недалеком прошлом, клоп опустился на туалетный столик, рядом со списком претенденток. Чернильница была открыта, и он решил, что, только окунувшись в этом чернильном Иордане семь раз, ему удастся окончательно избавиться от социальной проказы. Выкупавшись в чернилах, Гей выбрался наружу и застыл на краю письменного прибора, дрожа и задыхаясь. Переведя дух, он с минуту постоял на месте, а затем, собравшись с силами, прыгнул на лежавший рядом с чернильницей список претенденток, после чего с изяществом фигуриста и медлительностью побывавшей в патоке мухи наш клоп изобразил на листе бумаги имя "Рози", причем таким же размашистым почерком, каким были написаны остальные имена претенденток. Еще один прыжок, и он вновь, рыдая и задыхаясь, погрузился в горькие, клейкие, сгустившиеся от жары чернила. На этот раз наш герой к имени "Рози" присовокупил фамилию "0'Лири". Еще пять прыжков-и он целиком вывел ее адрес, после чего, полуживой, выбившийся из сил, черный, как вакса, но с сознанием выполненного долга, рухнул на промокательную бумагу. Затея клопа удалась. Рози вызвали в Голливуд на пробные съемки, и, как вы догадываетесь, со всеми испытаниями девушка справилась превосходно. Гей, облегченно вздохнув, вновь нашел приют на ее пышной груди и, как встарь, стал питаться ее живительной влагой, в результате чего окончательно избавился от наваждения; рассеялось оно так же незаметно, как утренний туман. Прошлое ушло безвозвратно. Гей стал теперь совсем другим клопом, он завоевал право любить и быть любимым; избранница его была не только самая обворожительная ирландская девушка, не только величайшая из киноактрис, но и самая незаурядная личность на свете. А поскольку сама мисс О'Лири была теперь о себе такого же высокого мнения, как и ее возлюбленный, прожили они в мире и согласии долгую и счастливую жизнь. ПРИДУМАННЫЙ МИСТЕР ВЕЛЬЗИ Перевод. Загот М. , 1981 г. Звoнят к чаю, - сказала миссис Картер. - Надеюсь, Саймон слышит. Они выглянули из окна гостиной. В дальнем конце узкого неухоженного сада среди буйной красоты доживала свой век маленькая беседка - прибежище Саймона. Яблоня и груша перед ней росли слишком близко друг к другу - для пригородных садов это обычное явление, - ветви их переплетались и почти полностью скрывали беседку. Время от времени фигурка Саймона мелькала на фоне зелени: он с важным видом расхаживал взад - вперед, жестикулировал, строил гримасы и исполнял какие-то таинственные обряды - так часто ведут себя мальчишки, которые проводят долгие послеобеденные часы в дальних углах заброшенного сада. - Вон он, проказник! - показала Бетти. - Играет в свою игру, - пояснила миссис Картер. - К другим детям совсем подходить перестал. В беседку к нему зайти нельзя - прямо сцену устраивает. А приходит оттуда - только что с ног не валится от усталости. - Он что же, не спит после обеда? - удивилась Бетти. - Ты же знаешь Большого Саймона, - сказала миссис Картер. - Говорит, пусть ребенок выбирает сам. Конечно, ребенок выбирает беседку, а потом приходит домой бледный как полотно. - Смотри-ка! Он услышал звонок! - воскликнула Бетти. И действительно, хотя звонок отзвенел целую минуту назад, казалось, что тоненький колокольчик задребезжал возле уха Маленького Саймона только сейчас. Они увидели, как он вдруг прервал свой спектакль, начертил на земле палочкой несколько волшебных линий и по горячей жухлой траве поплелся к дому. Миссис Картер и Бетти вышли на крытую веранду. Это была комната для игр, в жаркие дни в ней пили чай. Когда-то здесь размещалась огромная кухня - этот высокий дом строился в конце XVIII века. А теперь стены были выкрашены кремовой краской, на стенах висела грубая голубоватая сетка, на каменном полу стояли обтянутые холстом кресла, над камином красовалась репродукция "Подсолнухов" Ван Гога. С выражением отрешенности на лице в комнату вошел Маленький Саймон и удостоил Бетти небрежным кивком. Лицо его, заостренное к подбородку, напоминало правильный треугольник и было очень бледно. - Ты вылитый сказочный паж! - воскликнула Бетти. Саймон взглянул на нее. - Нет, - ответил он. В эту минуту открылась дверь, и на пороге, потирая руки, появился мистер Картер. Он был зубной врач и имел привычку то и дело мыть руки. - Ты? - удивилась жена. - Так рано? - Надеюсь, ты не очень огорчена, - сказал мистер Картер и легонько поклонился Бетти. - Два пациента перенесли свои визиты на другой день, и я решил прийти пораньше. Надеюсь все же, ты не очень огорчена. - Ну не глупи, - укорила его жена. - Нет, разумеется. - А вот Маленький Саймон, кажется, не знает, огорчаться ему или радоваться, - продолжал мистер Картер. - Ну-ка, Маленький Саймон, говори: ты огорчен, что мы почаевничаем вместе? - Нет, папа. - Как-как? - Нет, Большой Саймон. - Вот, теперь правильно. Большой Саймон и Маленький Саймон. Мы ведь с тобой друзья, верно? А раньше маленькие мальчики должны были называть своего папу "сэр". И если кто забывал - получал на орехи. По попке. Маленький Саймон! По попке! - заключил мистер Картер и снова принялся мыть ружи воображаемыми водой и мылом. Мальчик вспыхнул - то ли от стыда, то ли от гнева. - Зато теперь, - пришла на помощь Бетти, - ты можешь называть своего папу, как тебе нравится. - А чем Маленький Саймон занимался после обеда? - поинтересовался мистер Картер. - Пока Большой Саймон был на работе? - Ничем, - буркнул сын. - Значит, ты провел день очень скучно, - сделал вывод мистер Картер. - Это я по себе знаю, Маленький Саймон. Займись завтра чем-нибудь интересным и увидишь - скучно тебе не будет. Я хочу, чтобы он познавал жизнь на собственном опыте, Бетти. Я воспитываю его по своей системе, по новой системе. - Я уже познал, - промямлил мальчик, и казалось, это говорит усталый, умудренный годами старец, - мальчишки часто играют эту роль. - Едва ли можно что-то познать, - возразил мистер Картер, - когда целый день сидишь на мягком месте и ничего не делаешь. Если бы мой отец застал меня сидящим без дела, у меня надолго пропала бы охота сидеть. - Но ведь он играл, - вступилась за сына миссис Картер. - Немножко, - подал голос мальчик, беспокойно ерзая на стуле. - Больше чем достаточно, - поправила его миссис Картер. - Каждый раз он приходит из своей беседки какой-то нервный, взвинченный. Все-таки днем он должен отдыхать. - Ему шесть лет, - возразил мистер Картер, - и он вполне сознательный человек. Пусть выбирает сам, играть ему или отдыхать. Но во что же ты играешь, Маленький Саймон, если потом становишься нервным и взвинченным? Очень редко бывает, чтобы игра так захватывала человека. - Ни во что, - отозвался мальчик. - Так уж и ни во что, - не поверил отец. - Мы же с тобой друзья, так ведь? Ты можешь мне все рассказать. Я и сам когда-то был Маленьким Саймоном, играл в те же игры, что и ты. Правда, в годы моего детства еще не было самолетов. Ну с кем же ты играешь в эту интересную игру? Смелее, если мы не будем отвечать друг другу на такие безобидные вопросы, земной шар перестанет крутиться. С кем же ты играешь? - С мистером Вельзи, - сдался мальчик. - С мистером Вельзи? - переспросил мистер Картер и, вопросительно подняв брови, взглянул на жену. - Это он выдумал такую игру, - объяснила та. - Ничего я не выдумал! - выкрикнул мальчик. - Глупости! - Знаем, какой ты сочинитель, - сказала миссис Картер. - А теперь еще и грубишь. Ладно, давайте поговорим о чем-нибудь другом. - Как же он не будет грубить, - задал вопрос мистер Картер, - если ты говоришь, что он лжет, а потом сама предлагаешь переменить тему? Он делится с тобой своими фантазиями, а ты отмахиваешься от них. Вполне естественно, у него возникает защитная реакция. И вот тут-то он начинает лгать по-настоящему. - Помните, по телевизору показывали "Эти трое"? - вставила Бетти. - Там было то же самое. Не совсем, конечно, но все-таки. Там девочка была бессовестной лгунишкой. - Я бы ее живо усовестил, - заверил мистер Картер. - Прошелся бы хорошенько по одному месту и усовестил. Но Маленький Саймон не врет - он фантазирует. Правильно, Маленький Саймон? Эти твои игры - ты ведь их просто придумываешь? - Совсем нет, - ответил мальчик. - Придумываешь, - повторил мистер Картер. - А раз так, значит, тебе еще можно все разъяснить. Это даже хорошо, если у тебя богатая фантазия, если ты большой выдумщик. Только, друг мой, ты должен хорошо отличать выдуманное от настоящего, иначе твой мозг так и останется маленьким, а нужно, чтобы он вырос, стал таким, как у Большого Саймона. Поэтому не упрямься и расскажи нам о твоем мистере Вельзи. Как он выглядит? На кого похож? - Он ни на кого не похож, - ответил мальчик. - Ни на кого на свете? - удивился отец. - Тогда он, наверное, очень страшный. - Ни капельки, - улыбнулся мальчиж. - Я его совсем не боюсь. - И то хорошо, - сказал мистер Картер. - Иначе получилось бы, что ты пугаешь сам себя. Я часто говорю даже взрослым, что они просто пугают сами себя. Ну так какой же он? Смешной? А может быть, он великан? - Когда как, - уклончиво ответил малыш. - Когда как, - повторил мистер Картер. - Весьма неопределенно. Ну а все-таки скажи нам, как же он выглядит? - Я люблю его, - сказал мальчик. - А он любит меня. - Это очень сильное слово, - заметил мистер Картер. - Его лучше поберечь для чего-нибудь настоящего, к примеру, для Большого Саймона и Маленького Саймона. - Он настоящий, - с жаром воскликнул мальчик. - И очень умный. Он настоящий. - Послушай, - обратился к нему отец. - Когда ты идешь в сад, там ведь никого нет? Есть или нет? - Нет. - А потом ты начинаешь думать о своем мистере Вельзи, звать его про себя, и он приходит. - Нет, - не согласился Маленький Саймон. - Я должен нарисовать линии. На земле. Палочкой. - Это одно и то же. - Нет. - Маленький Саймон, ты упрямишься, - сказал мистер Картер. - Я пытаюсь тебе что-то объяснить. Я живу на свете дольше, чем ты, значит, я старше и умнее тебя. Ты должен понять, что мистер Вельзи - это просто твоя фантазия, не более. - Слышишь? Ты понял меня? - Понял, папа. - Ты его придумал. Он только так, понарошку. Мальчик смотрел на свою тарелку, чему-то улыбаясь про себя. - Надеюсь, мои слова до тебя доходят, - произнес мистер Картер. - Я хочу только, чтобы ты сказал: "Я играю понарошку с неким человеком, которого я сам придумал и назвал мистером Вельзи". Тогда никто не скажет, что ты лжешь, а тебе будет ясна разница между вымыслом и реальностью. Мистер Вельзи - это вымысел. Мальчик не поднимал глаз от тарелки. - Иногда он есть, иногда его нет, - не отступал мистер Картер. - Иногда он такой, иногда эдакий. Видеть его ты не можешь. А вот меня - можешь. Я - настоящий. Дотронуться до него ты тоже не можешь. Но ты можешь дотронуться до меня. А я - до тебя, - Мистер Картер вытянул большую белую руку зубного врача и взял своего маленького сына за загривок. На мгновение замолчав, он сжал пальцы. Мальчик еще сильнее втянул голову в плечи. - Вот теперь ты знаешь разницу между выдуманным и настоящим, - сказал мистер Картер. - Мы с тобой - это одно. Мистер Вельзи - совсем другое. Так кто же выдуманный? Ну давай, отвечай! Кто же выдуманный? - Большой Саймон и Маленький Саймон, - последовал ответ. - Не надо! - вскрикнула Бетти и тут же прижала руку ко рту, потому что какое же право имеет гость говорить "Не надо!", когда отец воспитывает сына по современной и научной системе? К тому же отца такое вмешательство раздражает. - Что ж, мой милый, - сказал мистер Картер, - я уже сказал, что ты должен учиться на собственном опыте. Иди наверх в свою комнату. Ты узнаешь, что лучше - слушать старших или упрямиться как осел. Иди наверх и жди меня там. - Неужели ты будешь бить ребенка? - воскликнула миссис Картер. - Не будет, - ответил за него мальчишка. - Мистер Вельзи не позволит ему. - Шагом марш наверх! - вскипел мистер Картер. Маленький Саймон остановился в дверях. - Мистер Вельзи сказал, что никому не позволит обижать меня, - прорыдал он. - Он сказал, что превратится во льва, замашет крыльями и всех съест. - Сейчас ты узнаешь, кто из нас настоящий, - прокричал отец ему вслед. - Не хочешь понимать по-хорошему, что ж-поймешь по-плохому. Придется тебе спустить штанишки! Но сначала я допью чай, - закончил он, обращаясь уже к дамам. Те промолчали. Мистер Картер допил чай и неторопливо вышел из комнаты, не забыв вымыть руки невидимыми водой и мылом. Миссис Картер не произнесла ни слова. Бетти тоже не знала, что сказать. Лучше бы они были заняты разговором - она боялась, что сейчас до их слуха донесется нечто ужасное. Она оказалась права. Раздался душераздирающий вопль. - Господи! - воскликнула Бетти. - Что это! Неужели он ударил его так сильно? - Она вскочила с кресла, ее наивные глаза заметались за стеклами очков - Я иду туда! - крикнула она, вся дрожа. - Идем, идем вместе, - вскинулась миссис Картер! Идем наверх. Это кричал не Маленький Саймон. На площадке второго этажа они увидели мужской ботинок со ступней внутри - он лежал, словно мышиная лапка, которую выронил кот. КАНАТА ХВАТАЕТ Перевод. Евдокимова Н., 1991 г. Генри Фрейзера, глубоко убежденного, что почти все чудеса на свете делаются не без зеркал, послали служить в Индию. Не успел он ступить ногой на берег, как разразился громким хохотом. Те, кто его встречал, не без тревоги осведомились о причине столь буйного веселья. Генри ответил, что смеется при одной лишь мысли об Индийском фокусе с канатом. На официальном завтраке, данном в честь его приезда, Генри испустил аналогичные пугающие звуки и дал то же самое объяснение, равно как и на военном параде, на званых обедах, в повозках рикш, на базаре, в клубе и на спортивной площадке за игрой в поло. Вскоре он прославился от Бомбея до Калькутты как человек, который смеется над Индийским фокусом с канатом, и стал наслаждаться заслуженной популярностью. Но вот наступил день, когда Генри сидел у себя в бунгало и изнывал от скуки. Вошел бой и с подобающими поклонами доложил, что за дверью стоит факир, жаждущий чести развлечь сахиба Индийским фокусом с Канатом. От души смеясь, Генри дал согласие и вместе со стулом проследовал на веранду. Внизу на пыльной земле огороженного участка стоял заметно истощенный старик туземец, а при нем были юркий подросток, объемистая плетеная корзина и громадная кривая сабля. Из корзины туземец вытащил метров десять толстого каната, сделал два или три пасса и подбросил канат в воздух. Там он и остался. Генри хмыкнул. Мальчик подпрыгнул, обхватил канат всем телом и полез вверх, перебирая руками, как обезьянка. Добравшись до самого верха, мальчик бесследно исчез. Генри чуть не лопнул со смеху. Вскоре туземец начал проявлять явные признаки нетерпения: задрав голову, он стал звать мальчика, постепенно переходя на завывание и крик. Он разрешал ему спуститься, он повелевал ему спуститься, он умолял его спуститься, он начал ругаться и сыпать страшными проклятиями. Мальчик, казалось, не обращал на все это внимания. Генри сотрясал воздух раскатами громового хохота. Тогда старик, зажав в зубах огромную кривую саблю, вцепился в канат и сам полез вверх с поистине матросской сноровкой. Он тоже исчез, достигнув конца каната... Генри еще больше развеселился. Тут неизвестно откуда раздались крики, пронзительный визг, а затем душераздирающий вопль. В воздухе показалась нога и тяжело шлепнулась на землю, за нею рука, другая нога и прочие части тела, а под занавес (не при дамах будет сказано) - голый зад, который грохнулся оземь, как бомба. На Генри напали корчи. Наконец, держась за канат одной рукой и бормоча под нос какую-то скороговорку, на землю соскользнул и сам старик. С глубоким поклоном он вручил Генри лезвие, чтобы тот мог засвидетельствовать, что оно еще дымится от свежей крови. Генри схватился за живот. Туземец, испытывая, по-видимому, угрызения совести, собрал тем временем расчлененные останки своего юного помощника, осыпая каждую часть тела сотнями горестных стенаний и ласковых слов, и сложил их все вместе в гигантскую корзину. В этот миг Генри решил, что теперь самое время раскрыть карты; готовый поставить тысячу против одного за то, что (перед тем как его позвали на террасу) весь его участок наводнили зеркалами, он выхватил револьвер и расстрелял в разных направлениях все шесть патронов, надеясь угодить хотя бы в одно из коварных зеркал. Ничего такого, разумеется, не случилось, но туземец подскочил от испуга, быстро огляделся и выудил из пыли у собственных ног омерзительную змейку, не толще карандашного грифеля, - ее убила случайная пуля Генри. Старик испустил вздох облегчения, вежливо коснулся тюрбана, снова обратился к корзине и проделал над нею два или три пасса. Тотчас же из нее выскочил непоседа мальчишка - целехонький, живой, улыбающийся, брызжущий здоровьем и озорством, пританцовывающий от радости. Факир торопливо смотал канат и с поклоном подошел к Генри, чтобы поблагодарить его за спасение своей жизни от ядовитой змейки, которая оказалась не более и не менее как бенгальским крейтом: один укус, и человека одиннадцать секунд сводит колесом, а потом он валится на землю мертвый, как доска. - Если бы не небеснорожденный, - сказал туземец, - я бы кончился на месте, а мой непослушный мальчик, моя гордость и отрада, лежал бы четвертованный в корзине, покуда слуги сахиба не снизошли бы выкинуть его останки на съедение крокодилам. Наши ничтожные жизни, наше убогое имущество - все в распоряжении сахиба. - Чего уж там! - отмахнулся Генри. - Мне много не нужно: объясни, как делается этот фокус, иначе выйдет, что я смеялся над самим собой. - Может быть, сахиб предпочтет секрет превосходной жидкости для ращения волос? - неуверенно спросил туземец. - Нет, нет, - ответил Генри, - только фокус. - Я владею тайной особого возбуждающего средства. Оно может пригодиться сахибу - не сейчас, конечно, а в более преклонном возрасте... - Фокус, - потребовал Генри. - И не тяни резину. - Хорошо, - сказал туземец. - Нет ничего более простого. Сахиб делает пасс, вот так... - Погоди, - прервал его Генри. - Вот так? - Совершенно верно, - подтвердил туземец. - Затем подбрасывает канат... Так. Видите? Он натягивается и застывает в воздухе. - Действительно, - согласился Генри. - Теперь мальчик может свободно влезть по нему, - продолжал туземец. - Полезай, мальчик! Покажи сахибу. Мальчик с улыбкой взобрался наверх и исчез. - А теперь, - сказал туземец, - сахибу придется извинить меня, но я тотчас же вернусь. - С этими словами он сам залез наверх, по частям сбросил на землю мальчика и проворно вернулся к Генри. - Все это, - продолжал он, размахивая руками и ногами мальчика под носом у Генри, - все это доступно каждому. Правда, есть тут маленькая закавыка: пасс, что я делаю, когда воссоединяю тело. Если сахиб соблаговолит присмотреться повнимательнее... вот так. - Вот так? - переспросил Генри. - Сахиб усвоил его в совершенстве, - отозвался туземец. - Очень интересно, - одобрил Генри. - Скажи, а что там наверху? - Ах, сахиб, - улыбнулся туземец, - там нечто поистине упоительное. Туземец проделал церемонию прощания и удалился вместе с огромной корзиной, исполинской кривой саблей и непослушным мальчиком. Оставшись в одиночестве, Генри несколько приуныл: от Декана до ущелья Кхибер он был известен как человек, смеющийся над Индийским фокусом с канатом, а теперь ему стало не до смеха. Генри решил хранить молчание, но, к несчастью, этого оказалось мало. На официальных завтраках, званых обедах, в клубе, на военном параде, на базаре и за игрой в поло от него ждали взрывов хохота, а в Индии каждому лучше делать то, чего от него ждут. Генри страшно невзлюбили, против него начали плести интриги, и вскоре его выгнали со службы. Это было тем более досадно, что он успел жениться на даме с решительным лицом - весьма достойной, всегда подтянутой, ясноглазой, чуть слишком властной и ревнивой, как демон, но во всех отношениях - мэмсахиб высшего полета, которая отлично знала, в чем заключаются обязанности мужа. Она сказала Генри, что ему следует поехать в Америку и там нажить состояние. Генри согласился, супруги уложили вещи и отправились в Америку. - Надеюсь, - сказал Генри, когда на горизонте показался Нью-Йорк, - надеюсь, что наживу это самое состояние. - Конечно, - откликнулась жена. - Ты должен проявить настойчивость. - Хорошо, милочка, - сказал Генри. Однако, высадившись на берег, он обнаружил, что все состояния уже нажиты (это открытие неизменно делает всякий, кто приезжает в Америку с подобной целью). Проскитавшись без места несколько недель, Генри приготовился снизить требования: он соглашался всего лишь на работу, потом - на плохо оплачиваемую работу и, наконец, на работу за харчи и ночлег. До этой крайности супруги дошли в маленьком городке Среднего Запада. - Ничего не остается, милочка, - сказал Генри. - Придется показать Индийский фокус с канатом. Жена горько всплакнула при мысли о том, что мэмсахиб будет вынуждена демонстрировать столь экзотическое искусство в среднезападном городке перед среднезападной публикой. Она осыпала мужа упреками за потерянное место, за сомнительные мужские достоинства, за то, что он не уследил за ее собачкой и бедняжку на его глазах задавила машина, за взгляд, какой он бросил на парсскую девушку в Бомбее. Тем не менее доводы рассудка и голода возобладали; супруги отнесли ростовщику последнюю безделушку и вложили образовавшийся капитал в канат, вместительный саквояж и уродливый ржавый ятаган, который они высмотрели в лавке старьевщика. Увидев сей последний предмет, жена Генри наотрез отказалась участвовать в затее, если ей не будет предоставлена главная роль, а Генри не удовольствуется ролью подручного. - Но ведь, - начал Генри, с опаской проводя большим пальцем по источенному и зазубренному лезвию наводящего ужас ржавого орудия, - ты же не умеешь делать пассы... - А ты меня научишь, - возразила жена, - и если что-нибудь случится, пеняй на себя. И Генри научил жену. Можете не сомневаться, его инструкции были предельно точны. В конце концов жена все переняла, и осталось лишь вымазаться кофейной гущей. Генри наспех смастерил себе тюрбан и набедренную повязку; жена же украсилась сари и двумя пепельницами, позаимствованными в гостинице. Супруги облюбовали подходящий пустырь, собрали большую толпу, и представление началось. Взлетел канат. Как и следовало ожидать, он остался натянутым в воздухе. Толпа с многоголосым хихиканьем зашептала, что все это делается при помощи зеркал. Перебирая руками, Генри не без пыхтения полез вверх. Добравшись до конца, он позабыл и о толпе, и о представлении, и о жене, и даже о себе самом, так изумило и восхитило его открывшееся перед ним зрелище. Генри словно выполз из глубокого колодца на нечто вроде твердой почвы. Пейзаж вокруг него нисколько не походил на тот, что остался внизу, а напоминал индийский рай, изобилующий лесистыми долинами, беседками, ибисами и всякой всячиной. Однако изумление и восторг Генри были вызваны не столько прелестями ландшафта, сколько присутствием некой юной особы в одной из беседок, а беседка по странной случайности была наводнена венками, балдахинами и пологами, заросла зеленью и пестрела цветами, испускавшими дурманящий аромат. Девушка, являвшаяся, бесспорно, не кем иным, как гурией, обворожительным существом в крайне легком одеянии, явно ожидала Генри и приветствовала его с экстатическим пылом. Генри, достаточно любвеобильный по природе, обвил руками шею девушки и пристально посмотрел ей в глаза. Они были поразительно красноречивы. Они, казалось, вопрошали: "Отчего бы и не побаловаться, пока светит солнышко?"Идея пришлась Генри весьма по вкусу, и он запечатлел на губах девушки длительный поцелуй, со смутным и беззаботным неудовольствием подсознательно отметив доносившиеся снизу завывания и вопли жены. "Если у человека есть хоть капля такта или деликатности, - подумал он, - разве он позволит себе завывать и вопить в такую минуту?" И тут же перестал думать о жене. Нетрудно вообразить его разочарование, когда сладостные объятия, в которых он покоился, вдруг разомкнулись. Он обернулся: перед ним предстала жена, доведенная до исступления, багровая от ярости, с демоническим гневом в очах, с зажатым в зубах страшным ятаганом. Генри попытался встать, но жена опередила его и, не успел он спустить на пол левую ногу, угодила ему огромным зазубренным острием в филейную часть, в результате чего Генри не осталось ничего другого, как пасть ниц к ее ногам. - Побойся бога! - вскричал он. - Это же фокус. Часть представления. Не принимай это всерьез. Помни о публике. Представление должно продолжаться. - Оно и будет продолжаться, - заверила доблестная половина, полоснув его по рукам и ногам. - Ох уж эти зазубрины! - вскричал Генри. - Сделай одолжение, милочка, прошу тебя. Поточи лезвие о какой-нибудь камень. - Для тебя, аспида, и такое слишком хорошо, - ответила жена, не переставая разить и кромсать. Очень скоро Генри остался без конечностей. - Ради всего святого, - взмолился он, - не забудь пассы. Дай я тебе все объясню еще раз! - К черту пассы! - сказала жена и последним взмахом снесла ему голову; голова покатилась как футбольный мяч. Жена, не мешкая, собрала разрозненные останки бедняги Генри и побросала их вниз под аплодисменты и смех толпы, более чем когда-либо убежденной, что все это делается при помощи зеркал. Затем супруга схватила ятаган и хотела было последовать вниз за мужем, не из мягкосердечного намерения вновь собрать несчастного, а с целью полоснуть еще разочек-другой по наиболее крупным кускам. Но тут она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела божественного юношу с внешностью магараджи высшей Касты, совершеннейшего Родольфо Валентине {Валентине Родольфо - итальянский актер и танцор, кинозвезда Голливуда в 20-х годах, чье имя стало нарицательным для обозначения мужской красоты.}, в глазах которого явственно можно было прочесть слова: "Лучше возлечь на ложе страсти, чем воссесть на электрический стул". Эта идея предстала перед женщиной во всей своей неоспоримой убедительности. Она помедлила лишь для того, чтобы просунуть голову в отверстие и крикнуть: "Вот что ожидает свинью мужа, который изменяет жене со скотиной туземкой", а потом смотала канат к себе наверх и вступила в беседу с соблазнителем. Вскоре на место происшествия прибыла полиция. Вверху не было ничего, кроме воркующих звуков, словно там в свадебном полете кружили горлицы. Внизу в пыли валялись куски тела Генри, их уже облепили мясные мухи. Толпа объяснила полиции, что это всего-навсего фокус, он делается при помощи зеркал. - Вот как, при помощи зеркал? - сказал сержант. - Похоже, что об этого бедолагу разбилось самое большое из них. НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ Перевод. Ливергант А., 1991 г. Молодой человек быстрым шагом поднялся по тропинке из долины в гору, где, утопая в зелени, ютилась деревушка. Его взгляду открылись пруд, утки, выкрашенный белой краской придорожный трактир с качающейся вывеской-словом, все привычные атрибуты уютной, чистенькой, тихой горной деревушки, каких так много в Сомерсете. Дорога, а по ней и молодой человек прошли по самому краю обрыва мимо белой калитки, за которой в глубине большого фруктового сада из зарослей кустарника поднимался ладный домик с видом на раскинувшуюся внизу долину. Необычайно доброжелательный на вид старичок копался в саду. Когда прохожий - Эрик Гаскелл - подошел к калитке, старичок поднял голову. - Доброе утро, - сказал он. - Чудесное сентябрьское утро! - Доброе утро, - ответил Эрик Гаскелл. - Сегодня достал свой телескоп. Я теперь редко спускаюсь в долину. Назад взбираться тяжело стало. Вид из окна да телескоп выручают. С их помощью вроде бы знаю, что происходит вокруг. - Что ж, это хорошо. - Еще бы. Вы мистер Гаскелл? - Да. Кажется, мы встречались у священника. - Так точно. А я вас частенько вижу. Вы все время здесь гуляете. А сегодня думаю: дай поговорю с юным мистером Гаскеллом! Заходите. - Спасибо. Зайду на минутку. - Как вам с супругой наш Сомерсет? - спросил старичок, открывая калитку. - Замечательно. - Моя экономка говорит, что вы с восточного побережья. Воздух там отличный, ничего не скажешь. Ее племянница у вас убирает. Вам здесь не скучно? А то у нас ведь не разгуляешься. По старинке живем. - Нам здесь очень нравится, - сказал Эрик, садясь вместе с хозяином на белую скамейку под яблоней. - Нынче, - сказал старичок, - молодежь старину любит. В наше время иначе было. Это теперь мы все в старых чудаков превратились. В первую очередь, конечно, капитан Фелтон, но и священник, адмирал, мистер Коперс - все чудаки. Вас это не смущает? - Даже нравится, - заверил его Эрик. - У каждого из нас свое хобби. У Коперса, например, антиквариат, у адмирала - розы... - А у вас телескоп. - Телескоп? Ну да, и телескоп тоже. Однако мое главное увлечение, моя гордость - музей. - У вас есть музей? - Представьте себе, да. Я был бы вам очень признателен, если бы вы заглянули в него и сказали свое мнение. - С удовольствием. - Тогда пойдемте, - сказал старичок, ведя его к дому. - Да, прямо скажем, не часто удается показать свою коллекцию новому человеку. Обязательно как-нибудь приходите с супругой. Кстати, ей есть чем занять себя в наших тихих местах? - Она не жалуется. Ей не до природы: целыми днями за рулем. - Как же, как же, разъезжает одна в открытой красной машине, - подхватил старичок. - Скажите, ей дом нравится? - Не знаю. Когда покупали его прошлой весной - нравился. Даже очень. - Дом у вас отличный, ничего не скажешь. - Что-то он последнее время гнетет ее. Говорит, что в нем задыхается. - Это от перемены мест. На восточном берегу совсем иначе дышится. - Может быть, в этом дело, - согласился Эрик. Между тем они подошли к парадной двери. Старичок пропустил Эрика внутрь, и они оказались в очень опрятной маленькой комнатке с отполированной мебелью, в которой царили безупречные чистота и порядок. - Это моя гостиная, - сказал старичок. - И столовая теперь тоже. Вторая комната и маленький кабинет целиком отданы под музей. Вот мы и пришли. Он распахнул дверь. Эрик переступил через порог, огляделся по сторонам и замер в изумлении. Он ожидал увидеть обычные музейные экспонаты: стеклянные ящики с римскими монетами или орудиями из камня, заспиртованную змею, возможно, чучело птицы или какие-нибудь яйца. Вместо этого вся комната и примыкающий к ней кабинет были завалены самым поломанным, обветшалым, грязным и бессмысленным хламом, какой только попадался ему на глаза. И что удивительнее всего, ни один предмет в этой свалке не мог претендовать даже на самое отдаленное подобие старины. Казалос