пытаюсь оправдаться: - Не бедность как таковая меня корежит. Но что, если в мире все вдруг пойдет наперекосяк? Страховок-то никаких. И никакого благоразумия. Один голый страх. Страх и стыд. - Я хочу, чтобы ты съездил к Дэну - ради меня. - А?... - Один разочек. Съезди посмотри, что он, где он, - посмотришь, потом мне расскажешь. Если ты его повидаешь, я скорее сумею выкинуть его из головы. Правда, правда. Ты теперь мои глаза и уши, Тайлер. Ты мои руки. Мои ноги. Я знаю, что еще недавно Джасмин беспрестанно обо мне тревожилась. Подростковый возраст - одни волнения. Но как-то вдруг неведомо где щелкнул потайной переключатель - и теперь уже я беспрестанно тревожусь о Джасмин. Когда это случилось? - Ты чудо, Тайлер. - Нет, это ты чудо, Анна-Луиза. - Тайлер, ты сказка. Просто сказка. Перестань быть таким. Перестань сейчас же. - Я люблю тебя, Анна-Луиза. Всем моим пылким сердцем. Я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю, Анна-Луиза. Мы целуемся. И говорим, как ведущие телемарафона. Так мы и познакомились в прошлом году, в местном Ланкастерском колледже: заговорив друг с другом по-телемарафонски. Ока сидела у ксерокса, размножая что-то в сотнях экземпляров, а мне нужно было снять всего три копии, и она, прервав процесс, пустила меня с моей бумажкой. Я сказал ей, что она просто сказка, а она сказала мне, что если кто и сказка, то это я, и дальше... в общем ни она, ни я уже толком не понимали, что к чему. Телемарафон для того и существует, чтобы максимально все ускорять. "Анна-Луиза, как ты стараешься для других!... Это... чудо! " - Ну, ладно, нам в студию звонят - послушаем. Для меня познакомиться с Анной-Луизой было все равно как поднять в магазине с пола оброненный кем-то список продуктов и вдруг осознать, что есть, оказывается, другие, куда более завлекательные диеты, чем та, которой ты придерживаешься. Впервые в жизни я почувствовал, что мне самого себя недостаточно. Анна-Луиза почти всем нравится, потому что производит впечатление абсолютно нормальной девчонки: хорошие оценки, вельветовые брюки, пшеничного оттенка кожа и мягкий силуэт плюс умение общаться с ребятами, задвинутыми на компьютерах. Мне она представляется скорее каким-то неведомым существом, втиснутым в манекен из плоти, которое только и ждет подходящего момента, чтобы выскочить наружу. Анна-Луиза каким-то образом умеет извлекать у меня из уха монетку за монеткой. По ночам мы с ней отправлялись спасать домашние растения, которые люди забывают иногда на улице -на крыльце или на балконе. Если мы с ней едим яичницу и Анне-Луизе попадется вдруг крошечный кусочек скорлупы, ее тут же вырвет, как однажды случилось в блинной в Айдахо. Как-то раз в конце весны я тайком пошел за Анной-Луизой, когда она прогуливалась по центру, пытаясь увидеть ее как бы глазами постороннего прохожем - юные ноги, такие нежные, под короткой, в складку, юбочкой, да и погода выдалась что надо, - как вдруг, шагая под безоблачным синим небом, она вытянула вперед руку, словно на нее только что упала капля дождя. Представляете? А вот что представляю я: я сажаю в землю аккуратно срезанные волоски Анны-Луизы, как какие-нибудь тоненькие стебельки высушенных цветов, и наблюдаю как из них вырастают подсолнухи. Или: я зарываю в землю карманный калькулятор, набрав на жидкокристаллическом экране ее имя, а потом смотрю, как из земли бьют стрелы молний. "А слабо нам с тобой открыть ресторанчик с "морепродуктами"?" - говорит Анна-Луиза, когда ей охота меня помучить. И это любовь. Занятия закончились, и Анна-Луиза утопает в черной обивке сиденья моего "ниссана" - иначе Комфортмобиля, - теребя игральную карту с дамой пик, которая болтается на шнурке у нее на груди: так, пустяковина, мой самодельный сувенир, врученный ей в прошлую субботу. Она окунает меня в теплые, пропитанные запахом жевательной резинки без сахара волны дыхания, и мы с ревом отваливаем от дверей колледжа. - Господи, до чего же уродливое строение, - говорит она, провожая взглядом отступающий вдаль главный корпус Ланкастерского муниципального колледжа. - Сразу видно, что архитектор - мужчина. Она права. Ланкастерский колледж, сложенный, как это было принято в семидесятые, из грубых цементных кубов, напоминает нагромождение вышедших из строя кондиционеров, соединенных между собой короткими и узкими решетчатыми переходами - такие устраивают хомячкам в клетке, чтобы бегали туда-сюда. Фасад колледжа "облагораживает" увеличенное в десять триллионов раз подобие молекулы лексана из стальных додекаэдров, образчик городской скульптуры, которому самое место было бы в прежней, коммунистической Германии перед штаб-квартирой "Штази". - Да, вид у него мрачноватый, - соглашаюсь я. - Полный мрак. Если кто захочет снять кино про мрачное, беспросветное будущее, натуру искать не надо - вот она! Учеба. Анна-Луиза учится на коммерческом, на втором курсе. Я на втором курсе по специальности управление отелями/мотелями. Оба мы, ясное дело, студенты Ланкастерского колледжа -фабрики по выпуску интеллектуального молодняка, нашего местного Гарварда в масштабах округа Бентон. Мне кажется, у моей специальности - отели/мотели - есть будущее. Я вообще люблю гостиницы, потому что в гостиничном номере у тебя нет биографии, никакой истории за спиной - только твоя суть. У тебя такое чувство, будто весь ты сплошь потенциал, и тебя вот-вот всего перепишут заново, будто ты новехонький, чистый лист, 8/4x11 дюймов белой бумаги. Без прошлого. Десять лет назад, когда мне было десять, а Дейзи восемь, - вскоре после убийства Джона Леннона (Джасмин как раз улеглась в окружную больницу рожать Марка), - дед с бабкой уволокли нас с Дейзи в гостиницу на Гавайях. Мы приземлились в Гонолулу поздно вечером, и пока ехали по авеню Калакауа в Уайкики, я впал в глубокий, пропитанный экзотическими ароматами сон. Помню, что утром, когда я проснулся и вышел в вестибюль на первом этаже, я испытал такое чувство свободы и раскрепощения, которого с тех пор, кажется, уже больше не испытывал. Мою бело-розовую, континентальную кожу обдувал тихоокеанский бриз, и я вдруг заметил, что гостиница-то без дверей, - накануне вечером я этого, видно, не понял. Представляете? Гостиница без дверей! Есть и такие. С тех пор, когда я думаю об идеальном месте, я знаю - это гостиницы. Мы с Анной-Луизой плывем по белесым, "цвета топленого молока", равнинам, и нам в моей машинке хорошо и уютно ехать и вдыхать классную электронную музыку - песни удрученных жизнью молодых британских ребят. Мы летим сквозь солнечный воздух, мимо рощ полыхающих алым деревьев, мимо загонов, в которых лошади с храпом вскидывают головы, и 70-миллиметровое небо над нами большое и синее, как в картинке- головоломке, составленной минуту назад. - Да, Тайлер, а гостиницу ты заказал? - спохватывается Анна-Луиза. Мы с ней собрались через уикэнд съездить в Британскую Колумбию. - Заказал, заказал. - Марджинальную? На другую я не согласна. Мне нужна "атмосфера". - Под словом "марджинальная" Анна-Луиза имеет в виду окрашенные ностальгической грустью, хранящие дух пятидесятых годов заведения, где официанток почему-то обычно зовут Мардж. - Так точно. - А называется как? "Бесстрашный зайчонок"? "Отважный утенок"? - "Алоха"[4]. - И правда марджинальная. - Пауза. - Тайлер? - Да-а? - Ты моя тихая пристань. - Ты мой торнадо, Анна-Луиза. Природа вскоре кончается, и мы едем мимо издыхающего торгового центра "Риджкрест", наполовину скрытого фанерными щитами; автостоянка практически пуста, только лампочки в галерее под пирамидальной крышей отважно сияют. Навес перед входом в кинотеатр на восемь залов, где работает Анна-Луиза, показывает температуру и время: 52°F, 16:04 (по Тихоокеанскому часовому поясу). - Я вот думаю, - говорит Анна-Луиза, - что, если будущее окажется похожим на наш торговый центр? - Как это? - Ну так. Может, такое, может, сякое, может, всякое. Железобетонные конструкции из нашей эпохи, а в окнах куски картона и пучки соломы. Заправки "Экссон" с тростниковыми крышами. - В раковинах бывших фонтанов на главной площади мирно пасутся козы. - Вот-вот, Год 3001. Кругом дерьмо - не ступить. Мутанты лениво роются в мусоре в поисках антибиотиков. Всякое производство прекращено. Мне кажется, в нашей ДНК есть какой-то изъян, который снова и снова вызывает у человека потребность скатываться назад, в дремучее средневековье. Я задумываюсь над ее словами. - Знаешь, Анна-Луиза, лично я не против, если культура общества потребления вдруг возьмет и - фьюить! - сгинет в одночасье, ведь все мы окажемся в одной лодке, ну и будем жить, ничего страшного, за курами ходить, феодалов чтить и все такое прочее. Но знаешь, что было бы абсолютно невыносимо, ужаснее всего на свете? - Что? - Если бы мы все копошились тут на земле в грязных обносках, разводя свиней в заброшенных кафешках "Баскин-Роббинс", и я вдруг взглянул бы на небо и увидел самолет - пусть там был бы всего только один-единственный человек - вот тут я бы точно свихнулся! Или все откатываются назад в дремучее средневековье - или никто! - Если ты и дальше будешь учиться шаляй-валяй, Тайлер, то в самолете полечу я, а ты останешься внизу пасти своих свиней. - Не дави на меня, Анна-Луиза, у меня и так голова пухнет. - От чего, например? - Например, оттого, что сегодня я должен ехать разговаривать с Дэном. - Не может быть! - Может. Джасмин просит. - А сама она когда его видела в последний раз? - После инцидента с фломастером так и не видела. Теперь все только через адвокатов. И не то чтобы у него или у нее были деньги, ради которых имело бы смысл разводить канитель. - Как она? - Вероятность осадков - двадцать процентов. Бросила есть готовые ужины из супермаркета и снова подсела на свою чечевицу. Нам уже разрешается произносить вслух его имя. Она в депрессии. Ей одиноко. Говорит, ее радует, что за все время, пока тянется эта история, она не набрала ни фунта веса. Опять она без мужа. - Сколько прошло с тех пор, как он ушел? - Месяц с хвостиком. Скатертью дорога. - А ты его после этого видел? - Только до отъезда в Европу, а уехал я в июне. - Дрейфишь? - Ага. Дорога, по которой мы сейчас едем, соединяет торговый центр "Риджкрест" и Завод. Единственный кусок живой природы на этом пути - низинка, затиснутая между двумя убогими холмами, сразу за торговым центром, низинка, которую все местные называют Луковой балкой, поскольку здесь выращивали эту сельхозрадость до того, как всякие автомобильно-торговые перепланировки полностью "удалили" и "переформатировали" прежний пейзаж. Дорога широкая, с плавными изгибами; у нас, у местных, для нее есть название: шоссе Три Шестерки. Дальше, за Луковой балкой, до самого Завода смотреть не на что - а это расстояние в добрых пять-шесть песен магнитофона. Ехали мы в тот день с Анной-Луизой в наше обычное место - ресторан "Улет", иначе - и с большим основанием - именуемый "Свалкой токсичных отходов". Теоретически "Свалка" специализируется на техасско-мексиканской кухне, но "не будем кривить душой, - как говорит Анна-Луиза, - обычная столовская жрачка, приправленная халапеньо[5]. Ну и нормально. Марджинально". У меня дежурное блюдо в "Свалке" - гамбургер "фунгус-гумунгус": мясной фарш, который хозяин, мистер Веласкес, закупает у мафии (оптом, несомненно, вместе с осиновыми опилками и прокрученными через мясорубку жертвами заказных убийств) и который перемешан с большим, даже чрезмерно большим, количеством кусочков грибов, мясистых и пружинистых, как свеженаструганная китовая ворвань. Анна-Луиза всегда берет диетическую кока-колу. - Тайлер, - говорит Анна-Луиза, когда мы подъезжаем к "Свалке", - я, знаешь ли, скучала по тебе, пока ты был в Европе. - Я тоже по тебе скучал. - Тайлер...- Пауза. - Там у тебя что-то было? Зря я спросила. Тебе неприятно? Я не должна тебя спрашивать, это нечестно. Все, молчу. - О чем ты? - Да просто... - Она смакует эту минуту. - Ты теперь как-то дальше от меня, чем был до отъезда. А я думаю, когда люди отдаляются, значит, у них есть какая-то тайна, которой они не хотят делиться, потому что не уверены, как ты с этим справишься. - С чем? - Ладно, все это чушь. Сама себе напридумывала. Смотри-ка. Скай здесь - вон ее Салунмобиль. - Она поворачивается и смотрит на меня. - Но ведь ты рассказал бы мне, если бы у тебя была тайна, правда? Я с чем угодно справлюсь. Ты же знаешь. - Знаю. - Вот и хорошо. Пошли. Анна-Луиза первая заходит в "Свалку", а я проверяю и перепроверяю, закрыты ли дверцы машины. Представьте себе, что вы усаживаетесь в кресло перед экраном и вам показывают жутко кровавый фильм про то, как вам делают операцию, которая спасла вам жизнь. Без которой вы были бы не вы. Но вы этого не помните. Или все-таки помните? Понимаем ли мы, какие события делают из нас то, что мы есть? Дано ли нам понять, в силу каких побудительных причин мы делаем то, что делаем? Когда мы ночью спим - когда идем через поле и видим дерево и на ветвях его стаю спящих птиц - когда говорим друзьям не всю правду - когда держим друг друга в объятиях, - какое хирургическое вмешательство испытывают наши души - через какие мы проходим разрушения, исцеления, потрясения, постичь которые нам не суждено вовек? Какие создаются фильмы, которых никто никогда не увидит?... Что ж, будем называть вещи своими именами. У меня в Европе действительно было. А было то, что я там встретил другую - Стефани - вот я и произнес ее имя - и на время я забыл Анну-Луизу. Само собой, теперь я снова о ней помню. Теперь. И конечно, мои отношения с Анной-Луизой изменились. Почти нет уже прежней жадности, когда хочется всего и сразу, но это и к лучшему. Да у нас и никогда-то не было любви по образу и подобию залихватской пивной рекламы. Меня, кажется, даже угнетало порой, что наши отношения совсем не тянут на "крутую" рекламу. Ну, вы понимаете: машины, развивающие космическую скорость под рев какой-то термоядерной музыки, штук двадцать неприступных красоток в бикини - мастериц поджаривать вас на медленном огне, хотя у самих одно на уме... Мало-помалу свыкаешься с тем, что имеешь. Если мы с Анной-Луизой слишком часто повторяем друг другу "ты мне нравишься", это только потому, что мы прекрасно знаем: в нас не хватает страсти, которая, как считается, должна была бы нас обуять. Какие-то мы скованные. О таких вещах много думать вредно. Анна-Луиза мне нравится. Вместе нам хорошо и просто, и я надеюсь, что этого достаточно. От мысли, что должно же быть что-то еще, я делаюсь усталым и разбитым. - Тайлер! Анна-Луиза! Привет царям природы, пожирателям низших форм! Кстати, глянь-ка вот на это. Скай, подружка Анны-Луизы, перебрасывает мне псевдофирменные солнцезащитные очки, сработанные каким-нибудь трудолюбивым островным народцем в Юго-Восточной Азии: гладенькие, блестященькие и противно пахнущие сырой ягнятиной. Скай и с ней вся наша компания - Пони, Гармоник, Дэвидсон, Лесли, Мей-Линь и Гея - оккупировали в "Свалке" кабинку под условным названием "Сибирь", в глубине зала, по соседству с видеогетто. Дэвидсон как заведенный щелкает моим фотоаппаратом с моей, между прочим, пленкой, и все семеро будто ополоумели - прихорашиваются и позируют - ни дать ни взять, немецкие пестицидные магнаты, всучившие свой "полароид" самому Энди Уорхолу. На столе, среди жратвы, неторопливо проявляются отснятые фотки. Странно наблюдать, как мои друзья дурачатся при всем честном народе, - это как среди бела дня увидеть луну в небе. - М-гм, Откровенное фуфло, - говорю я, возвращая очки. - Ах-ах, как же! Мы же были в Европах! - Расслабься, Скай. Фуфло твои очки или нет, я тебе скажу без всякой Европы, и ты это прекрасно знаешь. Никто не возьмется посягнуть на мой авторитет, если дело касается "дизайнерского" барахла под фирму. Откуда и моя поездка в Европу, и мой Комфортмобиль, и мой Модернариум? Оттуда: липовая "фирма" - часы да футболки. В нашем студенческом городке я был торговым представителем некой компании, обосновавшейся в окрестностях Прово, штат Юта, которая стала вечной головной болью для модного дома "Шанель". И для "Ральфа Лорана", и "Ролекса", и "Пьяже", и "Хьюго Босса". Мой скромный бизнес, надо сказать, развивался довольно бойко, до тех пор, конечно, пока не вмешались копы и не прикрыли его. - Улыбочку! - Гея снимает "полароидом" меня и Анну-Луизу, и пока мы старательно изображаем голливудские улыбки, на другом конце "Свалки" кучка юнцов и девах, любителей целыми днями ошиваться в торговом центре и гонять на скейтбордах, взрывом истерического гогота встречает появление на экране в конце видеоигры пульсирующего призыва - "Нет наркотикам!". Музыкальный автомат, начиненный компакт-дисками, выдает одну модную композицию за другой. Все наперебой болтают - так, ни о чем. Минк, моя любимая официантка, берет у меня заказ на "фунгус-гумунгус" и только вздыхает, когда Анна-Луиза в миллионный по счету раз просит принести ей диетическую кока-колу. Гармоник - задвинутый на компьютерных "Темницах и драконах" и повернутый на "старой доброй Англии" рыцарских времен - просит "прекрасную деву" "поднести ему меда", и Минк снова вздыхает и уточняет, какая кока-кола его устроит больше - обычная или диетическая. - Этим летом в Амстердаме, - говорю я, - мне повезло столкнуться с малышней из какой-то бостонской частной школы. Мы в одном общежитии жили. Всю неделю они до тошноты обкуривались травой, объедались клубникой и хныкали, что их закусали комары, когда они катались по каналам. У них у всех был один пунктик: каждому, кто вместе с ними оказывался в пабе при общаге, показать, какие они богатенькие. Так вот, один из этих пижонов по имени Крис все нудил и нудил про свой "ролекс", который папаша ему подарил на день рождения, а потом он как-то вдруг вздумал пройтись насчет Ланкастера и нашего Завода - дескать, странно, что я еще не фосфоресцирую, как циферблат на часах. Тут я ему и говорю: "Слышь, Крис, дай-ка глянуть на твои часики". Он и дал. А часы липовые! О чем я ему и сообщил. - Как ты мог это увидеть?! - запротестовали мои друзья-приятели. - Проще простого. У настоящего "ролекса" секундная стрелка движется плавно. А у поддельного - тик-тик-так. Кто знает - не спутает. Я, честно говоря, сам пожалел, что сказал ему. Все-таки отец подарил... Но уж больно он нарывался, и вообще, если папаша втюхивает тебе подделку и при этом морочит голову, будто это самая что ни на есть крутая фирма, разве не лучше знать правду? Вопрос мой повисает в воздухе. И до меня вдруг доходит, что ни у кого из моих друзей нет биологического отца, который бы стабильно и ощутимо присутствовал в их жизни - включая меня самого. Так что я легко догадываюсь, какой ответ я мог бы от них услышать: "Да мы любой чепуховине из рук отца были бы рады - и лишних вопросов задавать не стали бы!" Замечу, кстати, что последним подарком, который я получил из рук своего биологического папаши, Нила, была стетсоновская шляпа, наполненная коноплей с его наркоделянки в долине реки Гумбольдт. Мне тогда было шестнадцать, и пока я вскрывал посылочный ящик и шуршал бумагой, Джасмин в нетерпении висела надо мной, сразу учуяв, какого рода этот подарочек. "Шляпа - тебе", - сказала она, в мгновение ока прибрав к рукам все остальное. На этом подарки и кончились. Селяви. - Слушай, Тайлер, - нарушает молчание Скай, почувствовав, что момент внутреннего родства, охвативший нас, располагает к такому вопросу, - а правду рассказывают о твоей маме - будто Дэн написал ей на лбу Р-А-3-В-О-Д? - Да еще в зеркальном отражении? - добавляет Гармоник. - Нет, я так, просто раз уж об этом заговорили. - Правда. Только с буквой "р" напутал, если тебя интересуют все подробности. А вообще не лез бы ты не в свое дело, а ты, Скай, не строй из себя стерву. Тебя это не украшает. - И теперь Джасмин собирается обобрать его до нитки? - Ей-богу, Скай, уймись! Спустя несколько минут, воспользовавшись тем, что Скай отлучилась в туалет, Анна- Луиза объясняет мне, что Скай не в состоянии унять себя, когда на нее находит, и ей тогда палец в рот не клади - откусит. Она говорит, что Скай словно маленькая, но очень дорогостоящая вещица в универмаге - такие обычно заворачивают в ворох упаковочной бумаги даже не потому, что это необходимо, а просто чтобы их труднее было украсть. - Она родилась разведенной, - говорит Анна-Луиза. - Уж больно она колючая, - ворчу я. - У нее и жизнь колючая. Отец сидит, срок не то двенадцать, не то пятнадцать. - А держится так, будто она главный приз в лотерее, - подливает масла в огонь Дэвидсон. - Будто с телеэкрана выскочила. Уолт Дисней в стиле мягкого порно - целлулоидовый пупсик, гладкий, блестящий, без царапинки. - Думаю, ей просто хочется новых ощущений, - говорю я, перехватив сердитый взгляд Анны-Луизы. - А это непросто, когда живешь в захолустном городке, - ставит точку Анна-Луиза, - так что вы к ней не цепляйтесь. Еще когда я только начал появляться везде с Анной-Луизой, ее подруги отсканировали меня цепкими взглядами страховых экспертов и пришли к выводу, что я скучноватый тип - с таким не по барам ходить, а семью заводить. Думаю, по их мнению, с такими, как я, они еще успеют наобщаться, потом когда-нибудь, когда отгуляют свое. Слава Богу, Анна- Луиза мягче и не так категорична, как ее подружки. Не далее как на прошлой неделе мы с Анной-Луизой даже поскандалили по этому самому поводу. Я стал; ее подначивать и, пожалуй, хватил через край. - Неужели твоим подругам не ясно, что мужики в одну трилионную долю секунды просекают, когда женщина смотрит на них и прикидывает - мол, этот в мужья годится, пусть будет про запас? После этого какого они ждут к себе отношения? Скай и все ее подруженции считают, что они могут гулять направо-налево, а потом прибиться к какому- нибудь придурку вроде меня и в одночасье превратиться в образцово-показательную Кэрол Брейди[6]. - А по-твоему, женщин следует держать под замком? И вообще, о чем ты - мужчинам, значит, можно набираться опыта с кем и как угодно, а женщинам ни-ни? Забыл, какой год на дворе? Думаешь, все еще семьдесят первый? Противно слушать. - Ты передергиваешь. Просто и Скай, и Мей-Линь, и Гея слишком разбитные, на мой вкус. На них посмотришь - жутко делается. - А на меня? - Ты это ты, ты не твои подруги. - Может, и зря. А ты, если тебе неймется оттого, что тебя считают занудой, который только на то и годится, чтобы женить его на себе, лучше пойди и докажи, какой ты веселый и остроумный, только не говори мне о моих подругах так, будто они виноваты во всех смертных грехах. Им твои дремучие предрассудки совершенно ни к чему. - Тпру! Тайм-аут. - Над тобой еще работать и работать, Тайлер. Подумать только, у такого сынка мама - хиппи! Мне нужно срочно с ней поговорить. Боже правый, спаси и сохрани этот мир! Этот обмен мнениями на прошлой неделе происходил в квартире Анны-Луизы - одной из четырех квартир на первом этаже в полуразвалившемся старом кирпичном доме в крошечном историческом центре Ланкастера на Франклин-стрит. Анна-Луиза -единственная из всех знакомых моего возраста, кто живет сам по себе. Независимость ей идет. Ее мама и брат живут в Спокане, а это слишком далеко от нашего муниципального колледжа, чтобы каждый день ездить туда-сюда. Ее новая семья состоит из парочки одиноких сестриц-полунищенок, которые занимают две одинаковые квартирки, разделенные общим холлом, и Лупоглаза прямо над ней, которому мы придумали звучное прозвище "Человек, у которого 100 зверей и ни одного телевизора". Видим мы его лишь изредка, и всякий раз он тянет за собой неподъемную сумку-тележку, затаренную кормом для домашних животных с оптового рынка, что на Линкольн-авеню. И еще одно событие, случившееся на прошлой неделе: Анна-Луиза позвонила мне, когда я, давным-давно поужинав, сидел у себя в комнате за компьютером и пересортировывал свою фонотеку с помощью новоприобретенной программы под названием "Рэп- коллекция", которую я заказал по почте в корпорации "Меломания", Мемфис, штат Теннесси ("Простым нажатием кнопки вы можете заново систематизировать всю вашу фонотеку на компакт-дисках, аудиокассетах и грампластинках по имени исполнителя, названию альбома или году выпуска. Прилагается алфавитный указатель на 25 000 имен. Не забудьте, что есть еще "Рок-", "Джаз-", "Бах-", "Дэд-"[7] и "Элвис- коллекция" - всего свыше 50 тематических программ"). Анна-Луиза сообщила мне, что с ней случилась странная вещь. Она плавала незадолго до закрытия в нашем бассейне при колледже, совсем одна, и вдруг электричество выключили, как раз когда она была в центре чаши. - Я растерялась, - рассказывала она. - Здорово перетрусила, но потом расслабилась и поплыла под водой с открытыми глазами. В кромешной тьме мне показалось, что вся гравитация исчезла. Какой-то открытый космос, только с хлоркой. После пережитого Анне-Луизе, как бы это сказать, захотелось снять эмоциональное напряжение, и я был вытребован к ней на квартиру. Несколько часов спустя, около полуночи, мы в блаженном изнеможении лежали на ее футоне, прикрытые пуховым покрывалом, ее лицо и тело словно площадь, где только что отшумел карнавал, и теперь все снова стало удручающе обычным - даже не подумаешь, будто совсем недавно тут била через край жизнь. Мы ели обжигающе горячий, перегретый в микроволновке попкорн и вслух мечтали, как бы мы стали жить, если бы выиграли в лотерею триллион долларов. В конце концов мы сошлись на том, что купим тогда десять тысяч акров земли в окрестностях Ланкастера, устроим там систему орошения - реки, протоки - и создадим для себя лесную зону, и лес обнесем кварцевой стеной, высоченной, как экран в кинотеатре под открытым небом для автомобилистов. Внутри, за стеной, мы посадим миллионы семян и саженцев - будущие рощи и чащи там, где раньше была одна бесплодная земля. В первые несколько лет наш лес будет невысокий, едва достанет нам до плеч, но потом зеленая масса начнет быстро тянуться все выше и выше, перерастая нас, становясь все пышнее и гуще, давая приют птицам и насекомым и мелким зверушкам, которые будут находить для себя новые укромные уголки и потаенные убежища. И когда мы с Анной-Луизой состаримся, состарится и наш лес, пока наконец, через столетие, мы не ляжем с ней вместе под раскидистой ивой на берегу озера Св.Анны, и откуда-то из-за пучков диких ирисов до нас будет доноситься веселое покрякивание утят, и где-то за стеной непреклонных, как часовые, тополей будет шуметь порывистый вольный ветер. Солнышко будет светить сверху на наши морщины и старые кости, и потом налетит ветер и унесет нашу кожу, и мы превратимся в двух маленьких бабочек, которые, дрожа и замирая, кружат одна вокруг другой, поднимаясь в воздух все выше и выше над кронами нашего сада, нашего леса-крепости, над воздвигнутыми нами кварцевыми стенами и над миром за ними. Вот почему мы с Анной-Луизой собрались в Британскую Колумбию в тот уик-энд, который будет через один после этого. Под занавес нашей лесной фантазии она вспомнила, что на карте южной части Британской Колумбии видела лес под названием Глен-Анна. Когда нам выпадет триллион долларов - жди-пожди. И мы рассудили, что нам не худо бы еще до этого счастливого дня своими глазами увидеть настоящий лес. Я оставляю Анну-Луизу в "Свалке", а сам еду нанести визит Дэну. Через застекленную дверь (ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ: ХОЧЕШЬ - ЕШЬ!) я выхожу на бодрящий воздух, в котором дыхание вырывается уже белым облачком, выхожу в холодный октябрь - в занимающийся свет уличных фонарей и подсвеченных плексигласовых указателей: поверхность их кажется волнистой из-за миражной ряби, которую рождает быстро остывающая земля. Одинокая машина чух-пухает по шоссе Три Шестерки - сплошного потока машин, тянущихся от Завода в час пик, как будто и не было. Здесь в Ланкастере открылся сезон охоты. Пока я ехал к Дэну по шоссе Три Шестерки, я убедился, что каждый булькающий гормонами говнюк при полном отсутствии смысла жизни и наличии какого-никакого внедорожника в пределах нашего часового пояса влился в стадо ему подобных и устремился в "биозону", увлекаемый исключительно соблазном ходить небритым, лапать непотребных девок, накачиваться виски в вонючих мотелях и напяливать на башку дурацкие бесформенные шапки цвета "электрик" - и все, чтобы палить наобум из ружья по жалким осколкам живой природы, которым выпала сомнительная удача пока еще уцелеть, несмотря на все усилия Завода и прошлогоднюю массовую вылазку безмозглых головорезов. Нечисть, без разбору швыряющая всех животных в свои невидимые котлы. Думаю, природа просто кончится еще до того, как мы улучим момент ее уничтожить. Однажды, несколько лет назад, подкрепляясь в закусочной Пимма "На обочине", мой отчим Дэн, не обнаружив под рукой "клинекса", взял и чихнул в долларовую купюру. Не прошло и месяца, как он стал банкротом. Он по сей день клянет себя за тот злополучный чих, свято веря, что в этом, а вовсе не в его бездарности, и кроется причина его краха. Дэн занимается, вернее занимался, строительными подрядами и в лучшие времена был "крут, как вареное яйцо" (он так шутит, во козел-то!) - в те стародавние времена, когда он женился на Джасмин и когда я сам не дорос еще до старших классов школы. - Строительный подрядчик наговорит тебе чего угодно, чтобы затащить в постель, - игриво сказала мама как-то раз одной своей приятельнице во время какой-то из вечеринок, которые они с Дэном устраивали в те далекие времена, когда в моде была лососина из Новой Шотландии, квартирная сигнализация и чеки из швейцарского банка, - эпоха, когда Джасмин в первый и, будем надеяться, последний раз экспериментировала с крепдешиновыми платьями а-ля мыльная опера, макияжем и шикарными закусками из морепродуктов и таскалась по фуршетам, пила коктейли вместе с расфуфыренными заводными куклами - женами подрядчиков, Дэновых корешей; все они переехали на жительство в Бомжополь, когда пришел Большой Страх. - Присочинит, польстит, умаслит, соврет, наобещает, сопрет - короче, так ли, сяк ли он тебя в койку затащит - и что же тут выясняется? - Что? - Тебя поимели. - Коктейльный юморок. Лет десять назад Дэн появился в орбите Джасмин как что-то неизведанное, опасное, пьянящее: ей, как я понимаю, вконец опостылели волосатые рожи - целую вечность она других не видела. И какое-то время они были вполне счастливы - на свой особый лад: их не покидала животная самоуверенность, которую внушают людям деньги. У меня в памяти хранится даже несколько эпизодов, в которых Дэн выглядел вполне прилично, все они так или иначе связаны с машинами: только в машине - желательно гоночной - и можно было наблюдать спокойного, расслабленного Дэна. Помню, как мы ехали по шоссе Три Шестерки на 12-цилиндровом "ягуаре", и Дэн, когда мы со свистом неслись мимо Завода, крикнул: "Эх, жми-дави!" - и, вильнув из стороны в сторону, на полной скорости дал задний ход, чтобы проверить, фиксирует ли одометр пробег, когда едешь задним ходом. (Нет.) Да, вот это была машина! Само совершенство. Фасонистая. Помню, я спросил Дэна про какую-то прорезь на приборной доске - зачем она? "Чтобы держать там сотенные". Помню, как однажды Дэн прилепил на передние фары пурпурные кисточки на липкой основе, раньше обрамлявшие соски какой-то стриптизерши и доставшиеся ему в ночном клубе в городке Якима, - Джасмин их обожала и ни за что не хотела их отклеивать, так они и болтались на фарах, пока сами собой не истлели. Помню, как-то мы ехали по автостраде, которую пересекала линия высоковольтной передачи, и Дэн гаркнул, чтобы мы прикрыли наши сокровища, и заставил нас сложить ладошки на причинном месте. Помню, как по-хамски Дэн вел себя на парковках, - просто прямо под носом у инвалидов въезжал на их синюю разметку, машину ставил по диагонали, так что занимал сразу два места, и управы на него не было, потому что у какого-то прохиндея в муниципальном совете он добыл себе удостоверение инвалида. Помню еще один случай, когда у Дэна был задвиг на бодибилдинге, и он после тренажерного зала вместе со мной и Дейзи ехал домой и вдруг рывком свернул к продовольственному магазину, кинулся внутрь, в молочном отделе схватил с полки коробку слизок и, оторвав угол, стал жадно заглатывать содержимое. Мы с Дейзи побежали за ним и ошарашенно смотрели, как тягучая белая жижа стекает у него по подбородку, застревает в шерсти на груди и, оставляя пятна на майке, капает на пол, собираясь в мини-лужицы. - Стероиды, - сообщил он нам. - Если я не сожру чего-нибудь прямо сейчас, мой желудок сам себя начнет жрать. Притащи-ка мне вон ту гроздь бананов. Хорошее было время, хорошие годы! Я стою в коридоре перед дверью в квартиру Дэна и чувствую, как из замочной скважины тянет холодом. Многоквартирный дом Дэна буквально смердит безысходностью. Здесь нашли себе приют те, у кого в жизни просматривается одна общая черта - все они где-то когда-то не успели вскочить в уходящий поезд. Я не хочу дотрагиваться до кнопки вызова лифта, не хочу вдыхать в себя унылые кухонные запахи, выползающие в коридор. Я чую, как позавчерашнее жаркое разогревается вместе с туберкулезными палочками. В нише под лестницей растут сталагмиты почты, пришедшей на имя давно выбывших адресатов. Под окном, из которого виден одинокий пень, - газон с чахлыми бархатцами: цветы выросли самосевом, никто их не сажал, и пень никто выкорчевывать не будет. В ветках кустарника, протянувшегося вдоль дороги - якобы живой изгородью, запутался мусор, и вычищать его никто не собирается. Я стучу в дверь. Никто не откликается, но тишина меня как раз не удивляет. У Дэна своя теория: дверь открывать, только если в нее постучали трижды; телефонную трубку снимать только после шестого звонка. Когда я стучу в третий раз, дверь открывается. - А-а. Ты. - Привет, Дэн. Не обязательно изображать бурную радость. - Привет. Да, понятно. - Дэн смотрит на меня, и мозг его пытается меня сфокусировать, как если бы я был кинофильм на огромном экране, а он киномеханик, подстраивающий резкость. - Ну заходи, раз пришел. Вслед за Дэном я прохожу в его промозглую квартиру, где все свободные поверхности отданы живописному холостяцкому беспорядку - опять-таки вспоминаешь зрительный зал в киноцентре, груды мусора на полу после нескольких подряд утренних показов мультика "Бэмби": трусы, носки, картонки из-под китайской жратвы, пультики от священной аудио-видео-коровы, объявления о найме на работу, пустые аптечные пузырьки из-под рантидина, пепельницы, разнокалиберные рюмки и стаканы, журналы - и все это вперемешку с несколькими чучелами птиц, которые он прихватил с собой в то утро, когда бросил Джасмин: гуси, утки и ястребы - наглядное подтверждение (хотя это и так ясно), что природа рано или поздно за террор над ней расплатится. - Выпьешь? - Нет, спасибо. Стакан Дэна, на котором вместо геральдических гербов красуются бульдозеры, с коротким кряком отрывается от импровизированного кофейного столика - поставленных один на другой гладеньких алюминиевых кейсов, какие были в моде у шишек наркобизнеса в 1930-е годы, - и Дэн, прежде чем поднести стакан ко рту, изрекает: - Молодежь нынче пошла - чистюли, аж поскрипывают. - Допустим. Сидя в коричневом велюровом кресле, Дэн опрокидывает стакан в глотку. - А я махну еще стаканчик. Как тебе Европа? - Нормально. - Правильно! Молчание - золото. Дэн идет в другой конец комнаты, наливает себе, зажигает сигарету, потом возвращается, садится прямо напротив меня и спрашивает с деланной доверительностью вкрадчивым голосом коммивояжера: - Так-так. Что я слышу - будто ты направо-налево рассказываешь всем, какое я исчадье ада? - Хм, Дэн. А где доказательства, что это не так? - Что ты несешь, черт тебя дери? - По дому, что ли, соскучился? - Слушай, ты все-таки выродок. - Вот-вот. Из-за таких высказываний ты и докатился до нынешнего состояния. Дэн замолкает, потом с улыбкой говорит: - Ты все не меняешься, да? - Дэн, почему ты ушел от Джасмин? И почему ты так ушел? Паскудно. - Я не намерен обсуждать эту тему. Мой адвокат не советовал. - Дэн тушит сигарету. - И кстати, чему я обязан удовольствием лицезреть тебя сегодня? - Дружеский визит, ничего больше. - Шпионить пришел? Ну и что ты ей скажешь? Какую дашь мне в рапорте характеристику? Положительную? Я молчу. - Ладно, ладно. Дыши ровно. Но и ты на меня не наезжай. Ты вот думаешь, что знаешь меня, и зря - ничегошеньки ты не знаешь. Что ты сделал со своими волосами? - Сейчас так модно, - говорю я, рассеянно проводя пятерней по торчащим в разные стороны гелем склеенным "свечам". - Сопляк ты сопляк, дешевка! Но, с другой стороны, мода есть мода. Я сам в свое время патлатый ходил. У Дэна те еще волосы - вечно слипшиеся, "мокрые". Но меня на этот крючок не подцепишь, дудки. Когда имеешь дело с алкашом, лучше помалкивать, все равно очков в свою пользу не заработаешь. В лучшем случае выйдет ничья. Тактика поведения? Упреждающая - напустить на себя скучающий вид. Односложность реакций и поведения - вот самый действенный способ совладать с неуправляемыми субъектами, да и вообще с любой неуправляемой ситуацией. Пусть лицо у тебя будет как картинка на компьютерном мониторе во время рабочей паузы. Не позволяй никому догадаться о том, какие мысли тебя увлекают, в какие игры ты любишь играть, в какие дали тебя заносит воображение. Никого не допускай к сокровенному! - Зелен ты еще, - заводится Дэн, - Лет через десять звякни мне - тогда и потолкуем. Тогда ты уже поймешь, что не все дороги перед тобой открыты. Погоди, ты еще не видел, как у тебя перед носом захлопываются двери, одна за другой. Небось, тогда и спеси поубавится! Дэн все хлебает свое пойло. На "кофейном столике" перед ним рассыпана его коллекция порционных пакетиков (соль-перец, сливки для кофе, горчица) и пластмассовых ложечек, вынесенных из разных фаст-фудов. Не приведи Господи, чтобы моя жизнь превратилась когда-нибудь в такое убожество - судорожные попытки хоть как-то, по крохам собрать то, что еще осталось от былой силы, хоть чем-то заполнить вакуум, когда все надежды пошли прахом! Но - и то верно: звякни лет через десять, тогда и потолкуем. Кошмар. Дэн еще какое-то время разглагольствует про нашу семью, мою учебу и свои собственные виды на будущее. - Если хочешь, передай Джасмин, что я скоро выберусь из этой помойки. Буду жить в роскошном кондоминиуме. - Ну-ууу? - Ронни даст мне ключи от квартиры в "Луковом" комплексе, все равно покупателей на нее нет как нет. Скорее всего, и не будет. Сколько мне платить за аренду - лучше не спрашивай, не скажу. Ронни - бывший партнер Дэна по бизнесу. - Конечно. Понятно. - Телевизор вот с таким экраном - это на нижнем уровне, везде "светомаскировочные" шторы, в ванной джакузи на подиуме, и окно во всю стену с видом на Луковую балку. - Круто. - Так что лично я, считай, устроен. С комфортом, как в старые добрые времена. Сам себе хозяин. Мы еще поживем! По моим наблюдениям, единственная черта, достойная восхищения в некоторых людях, напрочь лишенных других достойных восхищения черт, это то, что у них, по крайней мере, нет привычки себя жалеть. - Ладно, Дэн, мне пора. - Насмотрелся я на него, с меня хватит. Такое впе