СЯ ТАК ЛЕГКО ВАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВОСПОМИНАНИЙ У ВАС БОЛЬШЕ, ЧЕМ СИЛ С ЭТИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ СПРАВИТЬСЯ ВЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ОТДЕЛИТЬ ВНЕШНЕЕ ОТ СУЩНОСТИ Еще несколько часов спустя мы оплачиваем больничный счет за Комфортмобиль нашей "трагической" наличностью. Механик, прочтя то, что перешло к нему в руки, не чает поскорей выпроводить нас за ворота мастерской. Мы со Стефани и сами спешим прочь из Маунт-Шасты. План у нас такой: промчаться быстрее ветра по федеральной автостраде 5, потом по ответвлению - шоссе 299 - выскочить на скоростную 101 и дуть в сторону округа Гумбольдт, где живет мой отец. Можно было бы остаться в Маунт-Шасте еще на одну ночь, но нами овладела неодолимая потребность ехать. Будем надеяться, нам удастся оставить позади округ Тринити и округ Сискию, прежде чем от такой езды у нас наступит передозировка и мы упадем замертво в первом попавшемся мотеле. Мы мчимся в ночь без болтовни и без музыки. Вокруг все плоско, сухо, по- ланкастерски. Стефани на сиденье сбоку от меня засыпает, и я думаю о родных и друзьях, которых я оставил дома. Я заезжаю в магазин сети "Серкль-К" купить пакет ностальгической "Сырной радости" и бутылку имбирной шипучки, и меня посещает горделивое чувство принадлежности к обществу, которое способно позаботиться о том, чтобы маяк света и технического прогресса, вроде этого ночного магазина, работал как часы даже здесь, где вокруг ровным счетом ничего. Магазины, где есть все необходимое на первый случай и где клиентов ждут в любое время, - вот экономический двигатель Нового Порядка. Внутри магазин представляет собой просторный склад картофельных чипсов, шоколадных батончиков, попкорна и журналов для автомобилистов - и это практически весь ассортимент. Сокращение числа зоологических видов снаружи - сокращение выбора продуктов внутри. Вот оно, новое равновесие в природе. Зато освещен магазин так, что глазам больно: весь потолок утыкан флуоресцентными лампами - на посадочной полосе авианосца и то, наверно, меньше. Прикрывая рукой глаза (от рези даже голову заломило), я как могу пользуюсь своим потребительским правом выбора и иду к прилавку, за которым сидит кассир в солнцезащитных очках. Я расплачиваюсь пятидолларовой купюрой, где моей рукой написано: БОЮСЬ ДРЕМУЧЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ Вы когда-нибудь изучали свою родословную? Искали когда-нибудь встречи с неведомой родней только потому, что в вас течет одна кровь? Звонили незнакомому человеку, свалившись на него как снег на голову? Стучались в его дверь - потому что знали, что там, за дверью, некто с такими же, как у вас, хромосомами? Возможно, вы ответите да, и даже, может быть, вы были тогда приятно удивлены. А может, и пожалели о своей затее. Может, до вас дошло, что некоторым лучше оставаться просто именем и датой на пожелтелом блокнотном листке в глубине выдвижного кухонного ящика - на листке, где в одном углу рукой вашей сестры наспех записан номер телефона ее нового ухажера (МЮРРЕЙ - БОГ: 684-1975), а в другом рассеянно кем-то начатая и незаконченная игра в "балду" (Х_3_РД_Л_КХ_Д). Может, взглянув на этих незнакомцев, вы мысленно сказали себе: "Вы не я" - и ошиблись. Они - вы, а вы - они. Один лес. Мой биологический отец, Нил, живет в обшитой кедровыми рейками "хоббичьей норе" с фиолетовой отделкой, посреди секвойевого леса. На соломенной крыше над лампой- пузырем из плексигласа, над давно вышедшими из строя солнечными батареями бодро реет полосатый тряпичный флюгер-колдун"; крытый фургон выпуска сороковых годов небесно-голубого цвета, разрисованный белыми облаками, стоит перед домом в окружении люпинов, маргариток из Шасты, шотландского ракитника и калифорнийских золотистых маков. Нам со Стефани пришлось дважды отпирать ворота и трижды пренебречь грозным предостережением НЕ ВХОДИТЬ, пока мы добрались до самого дома, ориентируясь по очень приблизительному плану, который Джасмин набросала по памяти несколько лет назад и к которому клейкой лентой были прикреплены ключи от двух ворот. Ну прямо поиск сокровищ. Сегодня, по случаю визита к родственникам, я надел рубашку с галстуком. Я не видел Нила без малого десять лет, и мне хочется выглядеть взрослым. Я надеюсь, что это свидание во многом раскроет мне глаза на то, почему я такой, какой есть, и когда я вижу перед собой его дом, у меня слабеют колени. Отпрыски Нила, с десяток ребятишек, все белобрысые, с бледно-голубыми волчьими глазами, хлещут друг друга завитушками секвойевой коры. У двух девочек в руках по кукле Барби с нарисованным на лбу третьим глазом. Такую картину мы со Стефани застаем, когда подъезжаем на Комфортмобиле, завидев который дети разом умолкают, а потом вдруг падают на землю, как во время учебной атомной тревоги в пятидесятые. - Господи! - Sacre bleu![30] Ребятня подымает ор и вой, по-пластунски отползая к стене дома. На крыльцо выбегают две женщины в белых балахонах, и каждая впопыхах вытирает о фартук руки. Одна с криком кидается в дом, и тогда вниз по ступенькам сбегает Нил, с белой, как у Саваофа, бородой, в одном комбинезоне на лямках и ковбойских сапогах, на ходу целясь из 12- зарядного дробовика. Мы со Стефани, начав было уже приближаться к дому, замираем на месте, оцепенев от ужаса. - Чего надо? - рявкает он. - Нил? - Дальше что? - Я Тайлер. Нил сводит брови, дергает головой вверх, а потом говорит: - Не знаю никакого Тайлера. Тайлер... А, Тайлер... Тайлер? - Он опускает ружье, свистит отбой. Тяжело сходит вниз по ступенькам и подходит обнять меня - его белоснежная борода цепляется за мои пропитанные гелем волосы, как за застежку- "липучку". Минута страха в прошлом. - А это...- говорит он, поворачиваясь к Стефани, - ээ-хм... Дейзи. - Он делает шаг, чтобы обнять и ее тоже, и Стефани инстинктивно отшатывается. - Нет, Нил. Это Стефани. Мы дружим. Дейзи в Ланкастере. Нил все равно ее обнимает. Дети вьются вокруг нас, трогают мой галстук, тянут руки к кольцам-сережкам в ушах у Стефани. В их лицах я вижу промельки своего лица - я и не думал, что у меня столько единокровных сестер и братьев, и я испытываю странное удовольствие, глядя на них: как будто ешь грушу, которая, как тебе доподлинно известно, выросла на ветке, привитой к яблоне. На детях футболки с картинками разных молекул: ЛСД, шоколад, тестостерон, валиум, ТГК (тетрагидроканнабинол) и другие химические вещества, воздействующие на настроение. - Идите в дом, - приглашает Нил. - Перекусите. Побудьте с нами. Давайте вместе. - Папа продает такие майки на фестивалях, - осмелев, говорит одна из девочек. У нее самой майка вся замызгана. - Мой бизнес - для отвода глаз, - говорит Нил, а в ухо мне шепчет: - Федералы. - А есть молекула "Эм-ти-ви"? - интересуюсь я. - "Эм-ти-ви"? Что это? - не понимает Нил. - Не люблю я дурь с вывертами. В кухне больше всего путает то, что нигде не видно ни картонных пакетов, ни консервных банок, ни вообще каких-либо привычных атрибутов всеобъемлющей американской системы снабжения населения пропитанием - ни одного узнаваемого фирменного названия. Никаких полуфабрикатов. Ни микроволновки. Ни электричества. Ничего. В банках какие-то измельченные растения и зерна, которые я не в силах распознать, хотя от Джасмин я кое-чего поднахватался. Потолок где только можно утыкан гранеными стекляшками. Удушливый запах курящихся благовоний проникает во все поры. Куча вырезанных из секвойи безделушек, успокаивающих глаз, - хипповские аксессуары земного рая. По сравнению с этой кухней наша кухня в Ланкастере - космический корабль. А эти две женщины, Лорел и Джолин, босоногие, с отрешенным взглядом, не разговаривают. Улыбаются - это да, все время улыбаются жутковатыми улыбочками хиппи: так улыбаются радушные жители захудалого городка, где у тебя сломалась машина, и вот они кормят тебя, и снова кормят, и ты не нарадуешься их доброте, пока наконец не обнаружишь, что тебя самого хотят подать на обед в День Благодарения. Так или иначе, Лорел и Джолин состряпали стопроцентно питательный обед - горшок каких- то запеченных безвкусных бобов. Мы все сидим и едим за большим секвойевым обеденным столом, и Нил не выказывает ни малейшего любопытства по поводу моего появления. Не задает ни одного вопроса. Даже такого пустячного, как, скажем: "Давно в наших краях?" или: "Каким ветром тебя сюда занесло?" Глаза у него затуманены. Обдолбанный. Да и женщины, думаю, под кайфом. Но дети к этому делу не приобщены. Они просто дикие - то как кошки в мешке, не унять, то как мешки в мешке, не расшевелить. Дисциплина по ним плачет. - У Джасмин все хорошо, - бросаю я для затравки. Нил кивает, мол, прекрасно, прекрасно, а Лорел и Джолин никак не реагируют на упоминание о бывшей сопернице. Когда над столом не нависает жуть, над ним нависает скука. Я пытаюсь внести оживление кое-какими подробностями ланкастерского житья-бытья. Стефани не в первый уже раз прищуривается, пытаясь углядеть под бородой Нила черточки сходства со мной. - Слушай, дамочка, ты давай кончай на меня так смотреть, - говорит Нил. - Меня от этого ломает. - Zut ![31]Извините, - спохватывается Стефани. Я завязываю с попытками вовлечь в разговор здешнюю тормозную публику и начинаю болтать со Стефани, как если бы мы с ней были вдвоем. Мой тактический ход, похоже, срабатывает, избавляя старших от непосильного контроля за мыслительным процессом. - Джасмин познакомилась с Нилом на фестивале "Рейнбоу" в Редвуд-Сити. Нил был там проводником. - Проводником? - Проводил неопытных по кислотным путям-дорожкам - в кайф врубал. С ними вместе в ванне сидел. Убалтывал. Они с Джасмин жили в водовороте всего, что тогда творилось: байкеры, моторокеры, да и самоубийств хватало... словом, потери в рядах этих чокнутых случались постоянно. Но с таким проводником, как Нил, Джасмин одолела даже неслабую дозу синтетики. Жили они сначала в лесу под Маунт-Шастой, а потом в Британской Колумбии образовалась новая коммуна, и они вместе подались туда. - Чокнутые. - Нил чему-то смеется про себя - чистый тролль. - Джасмин говорит, что благодаря ЛСД и Нилу она теперь ясно сознает, какие неисчерпаемые и разнообразные возможности таит в себе жизнь. Говорит, с ЛСД для нее открылись такие двери, о существовании которых она и не подозревала. Но еще она говорит, что с тех пор, как в ней поселился страх перед ЛСД, ей было уже не соскочить. - Большой Страх, - со знанием дела изрекает Нил и вдруг рявкает: - Койот, отнеси Норману обед! - Да, папа, - говорит один из моих единокровных братьев - Койот, надо полагать, - обеими руками сгребая со стола тарелку с бобами и с ней удаляясь через заднюю дверь. - Кто такой Норман? - Джасмин не рассказывала? - Нет. - Норман - твой крестный. - Ничего себе! - Новость из разряда тех самых неожиданных открытий, на которые я так рассчитывал, задумывая нанести визит Нилу. - Правда? - С ума сойти: получить возможность наконец повстречаться с тем, кого мне определили в духовные наставники. - Только Норман немного не от мира сего. С ним особенно не поговоришь, - уточняет Нил. Молчание. Мне понятно, что это значит. - Потери в рядах? - спрашиваю я. Нил, Лорел и Джолин кивают. После обеда Нил ведет меня в вигвам-парильню в ольховой роще за домом. Стефани - в глазах ее громы и молнии, - согласно распоряжению Нила, оставлена на кухне мыть посуду. - Нам предстоит обмен мужской энергией и мудростью. Когда мы с Нилом идем вдоль задней стены дома абсолютно голые, если не считать пожелтевших ветхих полотенец на бедрах - полотенец, двадцать лет назад "позаимствованных" в гостинице "Фэрмонт" в Сан-Франциско, - я вижу в овальном кухонном окне лицо Стефани (руки ее моют посуду в раковине). Она злится, как потревоженный шершень, за то, что ее оставили одну на произвол судьбы в ХШ веке. Вокруг пас роятся дети, их беспорядочное мельтешение и мотающиеся из стороны в сторону нестриженые белые золосы создают впечатление, будто ты погрузился в подводный жидкий мир безмозглых рыб. В ругах у них нитки пластмассовых и керамических бус, которыми они потехи ради постоянно Друг с другом обмениваются - словно цепочками генетического материала. В парильню детвору не пускают. Дым выходит через отверстие в крыше. Дух внутри крепкий, соленый, жаркий. Гель у меня в волосах впитывает все запахи, так что после этого эксперимента от меня будет разить, как от копченой лососины. Я пытаюсь пристроиться на обжигающих зад секвойевых досках, пока Нил раскуривает косяк и предлагает мне затянуться. - Нет, спасибо. Мне за руль садиться. Он удивленно поднимает брови. - У молодых нет памяти. Вы неспособны скорбеть о прошлом. - А-а? - Уж эти мне хиппи. Мы сидим и размякаем, Нил вдумчиво курит свой косячок. - Джасмин рассказывала тебе историю про Нормана и велосипед? - спрашивает Нил. - Никогда. - После того как Норман в Санта-Крузе откинулся, пришлось нянчиться с ним как с младенцем. Мы контрабандой привезли его в Британскую Колумбию, на остров Гальяно. - Я как раз оттуда. С Гальяно. Нил призадумывается. - Да? Видел там чего? - Ноль без палочки. От коммуны следа не осталось. Груда камней от дымохода - и все. А в полумиле уже кондоминиумов понастроили. - Акт исчезновения. Ежевичная тропа осталась? - Еле-еле. Нил затягивается, задерживает дыхание, потом выпускает из себя гадостное облако. - Тропа тогда была почти как дорога - Джасмин по ней и ехала, когда случилась вся эта бодяга с велосипедом. Она была беременна. Тобой. Поехала в деревню в магазин позвонить в Ванкувер. А Норман выскочил ей навстречу: он вопил и отбивался от какого- то врага - не то от папы римского, не то от банковского чиновника из "Ченнел- Айленда"[32]... Кажется, орал что-то насчет дойчемарок... в общем, он прямо впилился в Джасмин. Оба полетели вверх тормашками. - Снова долгая, проникновенная затяжка. У меня такое ощущение, что волосы мои попросту растворяются. - Они лежали на земле, очумелые, и глотали воздух, как рыбы на берегу... и смотрели в глаза друг другу, будто после любовных объятий... Потом, представь, Норман тянется, тянется и кладет руку на живот Джасмин - на тебя,... А дальше Норман улыбнулся, задрожал и тихо пошел своей дорогой. После столкновения чиновники из банка за ним гоняться перестали. Он избавился от паранойи - хотя в остальном так и остался "потерянным". Но из-за этого превращения - паранойя-то прошла - Джасмин считает, что ты отмечен печатью благодати. Особенный. Она говорила тебе про твой целительный дар? - Нет. Нил докуривает косяк до победного. - Она так считает. До сих пор присылает Норману подарки ко дню рождения. И твои фотографии. Вот почему я тебя узнал. - Ну, и самая последняя затяжечка. -Ты фотограф? - Надеюсь стать профессионалом. Хотим попытать счастья в Лос-Анджелесе. - Щелкни Нормана для Джасмин. У нас тут не помню сколько лет никого с фотоаппаратом не было. - А Норман говорит? Он... Но Нил уже не реагирует. Поплыл. А мне этого жара уже выше крыши. Еще несколько минут я сижу в обществе моего впавшего в ступор биологического отца, потом выметываюсь из парильни и, быстро-быстро перебирая ногами, трушу назад к дому, и воздух холодит мою потную голую спину. Стефани караулит меня снаружи возле огорода. - Когда мы уедем? Давай уедем! - умоляет она, едва завидев меня. - Погоди. Надо хоть промыть волосы от дыма. Есть тут где-нибудь душ - или они моются от дождя до дождя? И мне еще надо сделать снимок. - Пожжалюста, бии-стрей! За углом ребятня сгрудилась у заднего левого колеса Комфортмобиля, дико гикая и улюлюкая, в точности как скейтборд-шантрапа в торговом центре "Риджкрест". - Что за шум, Койот? - спрашиваю я Койота, единственного полубратца, которого я в состоянии идентифицировать. Койот большим пальцем тычет в сторону какого-то тощего оборванца с бородой лопатой, который сидит, скрестив ноги, возле машины и лижет свое отражение на черной краске. - Знакомься: это Норман, - говорит Койот, Заберите меня отсюда. Только час спустя в кафе "У коновязи" в Юкайя, Калифорния, я начинаю приходить в себя после визита в отцовский дом. Кирпично-красные, топорные, элвисовские рожи посетителей кафе; полки с пирогами со сладкой, липкой, отдающей химией лимонной начинкой: натюрморты с эдельвейсами, намалеванными на лезвиях пил, - казались неоспоримо жизнеутверждающими после предпринятого утром сошествия в безумие. Мы готовы были глотать любую химию - чем больше, тем лучше. - Кофеина - кофеина - кофеина! - нараспев взывал я к официантке. - Сахарина! - вторила мне Стефани. - Пищевых нефтепродуктов! - Сахара-рафинада! - И поскорей! Вырвавшись на трассу, первые три мили мы со Стефани завывали и стонали, как нечистая сила, как будто мы чудом спаслись из лап людоедов. Мы просто ошалели от радости спасения. А всего-то делов: сполоснул голову, сменил одежду и дунул прямиком через все ворота. И теперь нам хочется одного - видеть будущее. Какое угодно. Назавтра: Сан-Франциско, деревянные дома, выкрашенные в цвета детских фантазий. Мы со Стефани пропадаем в пелене тумана, принюхиваясь к асбестовому запаху от перетруженных тормозных колодок Комфортмобиля. Туман исчезает - и у нас захватывает дух. - Ты посмотри, какой вид - вот где гламур-то! Настоящая картина будущего: "Бэнк оф Америка", "Интел", "Трансамерика"... А там, на другой стороне залива, в Окленде, атомные авианосцы, и ко всему этому еще тектонические разломы, так что в любой момент жди землетрясения... Какой город - воплощение прогресса! Потом мы останавливались выпить капучино неподалеку от Циклотрон-роуд и Лоренсовского исследовательского ядерного центра, на какой-то чумовой улочке в самой пуповине вольнодумного Беркли. Стефани звонит во Францию: Ночка, кошечка Моник, все еще барахтается между жизнью и смертью. Следующий пункт программы: паломничество в Купертино, где находится штаб- квартира компьютерной корпорации "Эппл", и оттуда в Силиконовую долину - Лос- Альтос, Сашшвейл, Пало-Альто: машины в двадцать рядов мчатся мимо пламенеющих эвкалиптов. Круто, круто, круто! Мы едем по мосту через залив, и солнце сверкает в уцелевших после землетрясения 1989 года фрагментах автострады, поднятых навстречу небу устоявшими опорами, - чем- то похоже на "сад скульптур" в торговом центре "Риджкрест". - Все, что мне нужно, Стефани, - воздуха вдоволь! Неожиданно мы попадаем в пробку. И, предаваясь вынужденному безделью здесь, на сногсшибательном американском Западе, я невольно перебираю в памяти фотографии отживших свое фабричных городов в других уголках света - целые зоны давно почивших, насквозь проржавевших технологий вроде заводов по производству шарикоподшипников и нафталина (сплошь тетраэтилсвинец, ПХВ, газовая сажа), все еще работающих на битуминозном угле и на идеях, которые давно уже свое отработали, - городов таких огромных и таких мертвых, что в каждом из них сформировалась собственная, абсолютная в своем роде космология обреченного будущего. Я испытываю жалость к таким городам. Примеры? Я словно вижу, как, надрывно крича, расфуфыренные мумии домохозяек барахтаются по-собачьи в гудроновых озерах анти-Питтсбурга. Я предстаатяю себе незрячих призраков-инженеров, толпой склонившихся над проектными чертежами новых железных машин, которые мало-помалу сожрут небо. Я представляю себе салон турбовинтового самолета Британской международной авиакомпании, совершающего рейс, которому не суждено окончиться на земле, - в салоне сидят скелеты-пассажиры, на костях у них добротные шерстяные костюмы, они подносят бокалы с коктейлями к своим ухмыляющимся черепам, сердито причитая и негодуя на свое вечное проклятье, с веселым перестуком ударяясь друг о друга своими малоберцовыми и поднимая тосты в честь черно-белого индустриального пейзажа под крылом - в честь анти-Берлина, анти- Портсмута, анти-Гамильтона, анти-Йокогамы, анти-Гданьска, в то время как их самолет проходит сквозь рыхлые столбы дыма - клубы и клочья двуокисей и горящего времени. И вот по контрасту с этими сумрачными картинами - сверкающие, бирюзовые творения американского Запада: в обеденный перерыв служащие в голубых джинсах выходят поразмяться - становятся в круг и перебрасывают ногами друг другу набитый бобами "мяч"; в корпоративных яслях дети сотрудников учат японский язык, а все автострады забиты примерами успешной карьеры Нового Порядка - программное обеспечение, сверхзвуковые самолеты и подводные лодки; высококачественная белая канцелярская бумага, вакцины и блокбастеры. Наконец я могу поздравить себя с тем, что нашел лекарство от дома моего отца. - Стефани, - говорю я, - в Лос-Анджелесе мы разбогатеем. - Надеюсь, Тайлер. Жизнь богата. - Ты читаешь мои мысли. Силиконовая долина - это ожерелье городов будущего. Что такое город будущего? Объясняю. Города будущего располагаются на окраинах города, где вы живете, и удалены ровно настолько, чтобы оказаться за чертой досягаемости для факельных шествий толпы, куда бы она ни направилась из исторической сердцевины города. Вам не положено знать о существовании городов будущего - их можно назвать невидимками: низкие плоские строения, как будто только что отпечатанные на лазерном принтере; фетишистские ландшафты; на стоянках для машин персонала, словно по неписаному закону, только новые автомобили; небольшие, подсвеченные сзади тотемы из плексигласа у входа сдержанно сообщают вам странноватые, неизвестно какой языковой принадлежности названия разместившихся внутри компаний. "Крэй", "Хойст". "Доу". "Юнилевер". "РЭНД". "Пфайзер". "Сандре". "Сиба-Гейджи". "НЕК". Города будущего одинаковы что в Европе, что в Калифорнии. Думаю, они одинаковы на всей планете. Города будущего - это любая страна, наложенная на другие страны. И мы со Стефани едем через такие города будущего в Силиконовой долине, врубив динамики на полную мощь. - Что поставить? - Британцев - индустриальный грохот! - принимает разумное решение Стефани. И мы роемся на заднем сиденье, извлекая искомые записи из-под немыслимой кучи из велосипедных трусов, кассет, карт и оберток от вяленой индейки. После чего мы вновь обращаем взор на окружающие нас города будущего - материнская плата нашей культуры; а род человеческий воплощает собой ее, культуры, насущнейшие потребности и страхи - учит машины думать, взвинчивает темпы обновления, выдумывает новых животных взамен тех, которых мы стерли с лица земли, наращивает добавленную стоимость, перекраивает будущее. В городах будущего не разворачиваются действия телесериалов, и песен о них мы не слагаем. Мы не упоминаем о городах будущего в наших разговорах, да у нас, собственно, и общепринятого названия для них нет. Индустриальные парки? Не уверен. Терминологическая нестыковка. Города будущего - не точки на карте, а документы. Это литейные цехи самых сокровенных чаяний людей как биологического вида. Ставить под сомнение города будущего - значит ставить под сомнение все. В Санта-Кларе мы останавливаемся залить бензин. Стефани идет к телефону-автомату и снова звонит во Францию. Я один сижу в машине и смотрю, как в окошке бензоколонки бегут цифры - словно идет отсчет времени, до 2000 года осталось всего 2 549 рабочих дней. Фломастером на пачке долларовых купюр я делаю новую запись: БУДЕМ НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО МЫ СЛУЧАЙНО СКОНСТРУИРУЕМ БОГА Сегодня утром в округе Керн, Калифорния, сидя в "марджинальном" до предела придорожном кафе, мы заказали апельсиновый сок. Из достопримечательностей там был гриль в обрамлении полароидных снимков каких-то дядек и теток, страдающих избыточным весом, металлическая корзинка с яйцами, сандвичи с арахисовым маслом в меню и лошадиные порции - просто ужасающее количество еды на тарелке. Снаружи, за ревущими 18-колесными фурами, перевозящими всякую свежепроизведенную продукцию, насколько хватало глаз, тянулись рядами апельсиновые деревья - апельсиновая столица планеты. При всем том апельсиновый сок нам подали замороженный, восстановленный из концентрата. - Жюс из Флориды! - ошарашенно констатирует Стефани. - А ты посмотри на это иначе, Стефани: скажем, тебе нужно отправить важное письмо курьерской почтой, "федэксом", в контору, которая находится в том же здании этажом выше. Письмо ведь все равно сначала доставят самолетом в Мемфис, так? Флоридский сок здесь, в округе Керн, - точно такая же хохма в нынешней системе распределения. - Разве это не расточительство? - Нет. Сегодняшний пример - еще одно подтверждение действенности нашей американской всеохватной системы распределения. Современный повар ставит на повестку дня современные вопросы - длительность хранения продукта, его транспортабельность. А вовсе не свежесть. - Zut. Теперь дошло. Последний день пути; сегодня мы уж будем в Лос-Анджелесе. Разговор наш вертится вокруг механизмов лос-анджелесской жизни: стоимость жилья, поиск работы и звезд шоу- бизнеса. Мы едем через Техачапи. За обедом в этом симпатичном городке, знаменитом своей тюрьмой, мы наблюдаем за принаряженной публикой за столиками - у всех чашки столовского кофе, "баюкая" который они дожидаются своей очереди на свидание с близкими и дорогими. Обедаем мы гамбургерами такого вкуса и вида, будто их уронили с грузовика, - вся эта еда гораздо больше отношения имеет к профсоюзу водителей грузовиков, Дюпонам, достижениям химической науки, чем, скажем, к земле, почве или знаменитым европейским шеф-поварам. Мы делаем крюк, объезжая авиабазу Эдвардс, потом проезжаем через Палмдейл, поселок ВВС с типично пригородной застройкой, возникшей прямо посреди пустыни, которая вполне могла бы быть марсианской. Еще через час мы едем через горы, потом вниз в Сан-Бернардино и в котловину Лос-Анджелеса, и там по федеральной автостраде 10 попадаем в город. Да, в моей жизни началась полоса значительных событий - в замечательное время я живу. Перед Комфортмобилем пыхтит фура с грузом "жемчужного" лука, выращенного где-то в направлении Индио. Двигатель фуры работает на пропане, и всю дорогу до Лос-Анджелеса мы в его теплой, назойливой струе - словно плывем в коктейле из джина с лаймовым соком. Автопутешествие - это как жизнь в режиме быстрой перемотки: чуть заскучал - щелк пультиком и скорей дальше, в соответствии с моей (по определению Анны-Луизы, сформулированному в прошлое Рождество во время длительного телесеанса, сплошь состоявшего из непрерывного перещелкивания) чисто мужской тягой к волшебству. Но сегодня, вдыхая теплые луковые фимиамы, я вспоминаю о наставлении, которым Джасмин - далеко не лучший в мире водитель - напутствовала меня в мои шестнадцать: "Делай как я говорю, Тайлер, а не как я сама делаю. Когда ты слишком долго сидишь за рулем автомобиля, слишком удобного и слишком бесшумного, ты в какой-то момент можешь отключиться - чрезмерно расслабиться, забыть о том, что ты все-таки за рулем. И если такое случается, вероятность попасть в аварию очень велика. Будь умницей, Тайлер. Не подводи меня. Не теряй бдительность. Не выпускай ситуацию из-под контроля". Я надеваю солнцезащитные очки - впереди передо мной большой новый город. Все покупки в моей супермаркетной тележке сегодня либо розовые, либо красновато- фиолетовые: ветчина, грейпфрутовое желе, малиновое печенье, нарезка бекона, лакричный десерт, красная фасоль. Впору задуматься, что может поведать такая цветовая гамма о моем душевном состоянии в последние несколько недель. Стефани на другом конце города - у нее прослушивание для участия в телевизионной рекламе, а я слоняюсь по супермаркету "Альфа-Бета" здесь, в Западном Голливуде. Если она пройдет отбор, ее поставят в ряд с такими же условными "стефани", чтобы на живописном фоне девушек в бикини какая-нибудь потускневшая звезда бодро отстрекотала о риэлтерских курсах под лозунгом "Как быстро стать богатым", - и потом эту муру продадут захудалым кабельным станциям и будут гонять каждую ночь около половины первого. - Для меня это прорыв, Тайлер. Шоу будут повторять каждую ночь одну неделю за другой. Такой шанс показать себя! Стефани позвонила мне по автомобильному телефону из "инфинити" ее агента, застрявшей в пробке недалеко от Готорна - рукой подать до игрушечной фабрики "Маттел", где делают кукол "Барби", как я ей сообщил. В ответ я услышал, что вечером мне не стоит ее дожидаться, поскольку ей предстоит еще одно прослушивание. - Настоя-шшее кино. Блокбастер. Роль без слов, зато надо громко кри-шшать. - Удачно кгикнуть. - Excusez-moi?[33] Что-что? - Я сказал, удачно тебе крикнуть. - Ты как-то не так сказал. Ой... мне пора. У Джаспера еще один звонок на очереди. Джаспер говорит, что у тебя буржуазные предрассудки, раз ты не любишь сцен с истязаниями. Чао. - Чао. - Конец разговора. Джаспер - агент Стефани. Нелегальный, поскольку ни у одного из его клиентов нет ни "зеленой карты", ни профсоюзного билета. Симбиоз. Джаспер сам из Лондона, кожа у него бледная, а по виду он, особенно когда потеет, точь-в-точь запечатанная в полиэтилен индейка ко Дню Благодарения, которую вынули из морозилки и положили в кухке оттаивать. Джаспер усиленно избегает соотечественников - подозреваю, оттого что он культивирует свой английский акцент и боится нарваться на знатока. Он как радиопередатчик, настроенный на одну частоту, только и слышишь: "Бип- бип, партию в теннис не желаете? Прием". Немного того - перебор. В Лос-Анджелесе джасперов пруд пруди, да и - хотя я не смею произнести это вслух - стефани тоже. Впрочем, Джаспер и Стефани сами воспринимают свою заурядность с азартом - для них это все равно как вытащить лотерейный билет, на который, если повезет, может выпасть баснословный выигрыш: и чем шанс на удачу смехотворнее, тем больше желающих приобрести билетик. Раньше я такого соревновательного духа за Стефани не замечал. Я расплачиваюсь за покупки и тащу все к Комфортмобилю. Одолев с помощью рок- станции на волнах FM все дорожные препятствия, я прибываю в наше жилище, нагруженный мешками с провизией, - цепочка обыденных действий способствует душевному равновесию: манипуляции с ключами, замками, пакетами, - и тут я впервые ощущаю то, чего не ощущал с тех пор, как месяц назад дал деру из Ланкастера: мое житье как-то наладилось. Водрузив пакеты на кухонный стол, я понимаю, что жизнь в последнее время неслась слишком уж стремительно и некогда было установить какой-то более или менее размеренный повседневный ритм. Некогда даже понять: "Ага, вот он, мой темп". Так что сейчас я впервые спокойно к моему темпу прислушиваюсь. Принюхиваюсь к слабому контрольному огоньку газовой плиты, вслушиваюсь в негромкое гудение холодильника и шум вентилятора в прихожей. Теперь, когда я ощутил наконец, что прочно обосновался здесь, можно позвонить в Ланкастер Дейзи. Обещанный месяц истек. Кажется, целый год прошел. В углу я вижу свой фотоаппарат, ни разу даже не вынутый из футляра: под чутким руководством Стефани мечты о карьере модного фотографа были отложены до лучших времен ради более конкретных задач - вкалывать, чтобы было чем платить за квартиру. Как именно вкалывать? Я оператор адовой машины, из которой выскакивают зажаренные пузырчатые крылышки, в "Крылатом мире", заведении, где потчуют тем, что остается от курицы после того, как из белого мяса понаделают котлет, а всякие жуткие ошметки перемелют и собьют в "Китти-крем"(r). Из ада полной безысходности и отвращения меня спасет надежда на новую работу: убирать со столиков в "Хард-рок-кафе" (это, бесспорно, наивысшее достижение в системе общепита). У парня по имени Джезус, который работает со мной в "Крылатом мире", есть друг, у которого есть друг, у которого есть сестра, которая работает гардеробщицей в "Хард-роке". Калифорния - это здорово. Я иду переодеваться в рабочую униформу. Мы со Стефани не особенно много времени бываем вместе в нашей западноголливудской микроквартирке. Для начала ни один из нас не умеет готовить. Стефани, вероятно, большая мастерица по части самодельных уксусов, но в целом ее кулинарные таланты весьма ограниченны. У меня их нет вовсе. Разок она попыталась приготовить жаркое из морепродуктов, но в нем оказалось столько осколков скорлупы, что есть его просто-напросто было опасно для жизни: невольно вспомнишь про обломки внутривенной иглы, обнаруженные на посмертной рентгенограмме Говарда Хьюза[34]. В холодильнике у нас практически пусто, если не считать мороженого с фруктовой прослойкой, которое мне очень по вкусу после того, как я целый день, обливаясь потом, простою в чаду от зажаривающихся крылышек, да десятка замороженных ложечек, которые Стефани прикладывает к глазам от отеков, прежде чем поскакать по очередному кругу бесконечных и бессмысленных прослушиваний. Эту классную квартиренку нам повезло отыскать в наш первый день в Лос-Анджелесе благодаря местной еженедельной газете. Расположена она на первом этаже оштукатуренного и выкрашенного в голубой цвет здания постройки двадцатых годов, спроектированного по образцу барселонской гасиенды, только с нарушением всех пропорций. В результате получилось нечто в архитектурном стиле, которому Джаспер дал название "наркобаронский". Наша квартира - одна из шести холостяцких "секций" в окружении японской мушмулы, декоративных алоэ и шума от лопастей вертолета, приписанного к отделу по борьбе с наркотиками лос-анджелесской полиции, вечно жужжащего где-то у нас над головой. Наш домохозяин - некто мистер Мур, страхолюдный старикашка. В сороковых - пятидесятых он снимался статистом в кино, и с тех пор сделал столько подтяжек на лице, что брови его в буквальном смысле уползли на макушку, зато на черепе у него после электроэпиляции можно разглядеть, если свет падает под нужным углом, только два тусклых, клочковатых пятнышка мелкой растительности. Мистер Мур, которого по самое некуда достали пьянчуги и наркоманы, краской из распылителя вывел на нашем заднем крыльце вежливую просьбу: НЕ КОЛОТЬСЯ НЕ МОЧИТЬСЯ В соседней с нами квартире живет Лоренс, манекенщик, с утра до вечера полирующий свой задрипанный кабриолет футболкой с надписью "Экссон - гнида" из неиссякаемых, по-видимому, запасов этих изделий, оставленных предыдущим квартиросъемщиком. Лоренс и мистер Мур никак не могут прийти к соглашению по поводу счетов за воду. "Мистер Пофигистер из шестого номера, как видно, думает, что вода у нас дармовая, лей сколько хочешь, - возмущенно фыркая, жаловался нам мистер Мур между затяжками, вынимая изо рта длинную, тонкую коричневую сигарету, какие нынче только старичье и курит. Он зашел к нам поглядеть, что да как, спустя неделю после того, как мы въехали. "Надо же... а ничего у вас получилось, мне нравится, -похвалил он наши усилия по оформлению жилища. - Классно. Стильно". Скудную обстановку нашей квартиры мы пополнили всего несколькими вещами вроде заднего сиденья от "крайслера" серии "К", кем-то брошенного и нами подобранного в каком-то переулке, да пачкой неоплаченных счетов, которые мы используем в качестве подставок под стаканы. Стены украшены кусками (размером с хороший стол) полноцветных плакатов, сваленных кем-то за ненадобностью позади "курительного дерева" возле Норманди-авеню. У нас висят три разных куска: мужской и женский торсы в момент "качания" мышц, автомобиль "порше" и огромные полуоторванные буквы - обрывки слов КАИНОВОЙ ЗАВИС. Эти куски уличных плакатов - такой супер: почему никто не додумался пустить их в продажу? С ними наше, прямо скажем, убогое логово приобрело совершенно другой вид. Надо будет напомнить Стефани напомнить мне написать в колонку "База свежих идей" журнала "Юный предприниматель". И все же, каким бы подновленным ни выглядело наше здешнее жилье, мне определенно не хватает бесспорного комфорта Модернариума, который остался в Ланкастере. Может, позже, когда я покрепче встану на ноги, я смогу позволить себе слетать на север, взять напрокат грузовичок и увезти на нем обратно на юг дорогие моему сердцу материальные ценности "длительного пользования". Однако если я и дальше буду откладывать "на черный день" в таком объеме, как сейчас, моя затея вряд ли осуществится раньше, чем, скажем, лет через двести. По дороге в "Крылатый мир" я звоню Дейзи из автомата на углу, воспользовавшись Гармониковой карточкой ATT "Только для экстренных случаев". Что значит настоящий друг! Я не могу себе позволить оплачивать телефон. Жизнь - ужасно дорогая штука. Почему мне этого не сказали в школе? Дожидаясь, пока зазвонит в Ланкастере Дейзин "портафон" - уютно зарывшийся в гнездышке из купонов на пиццу со скидкой и вегетарианских кулинарных книг, - я смотрю на другую сторону улицы, где во дворе устроена "домашняя распродажа". Тут же хозяева - героиновая семейка: смахивающие на призраков, бесцветно-белые и как будто очень глубокомысленные торчки стоят, словно торгаши из преисподней, над ворованными мотельными пепельницами по десятке за штуку. Вот тоска! Каждому покупателю в подарок таблетка антидепрессанта. Щелк. - Алло? - Дейзи, это Тайлер. - Ну наконец... Восстал из мертвых. Восторженный писк и визг без паузы переходит в сбивчивые приветствия, доносящиеся сквозь скрип и потрескивание - Дейзи растянулась на полу у себя в комнате, пристроив к телефону дешевенький удлинитель. Я вижу, как ее руки с браслетами на запястье рассеянно поддевают какие-то блесточки и кусочки состриженных ногтей, застрявших в джутовом скальпе ее ковра-сексодрома. - Ох, Тайлер, голос у тебя - фантастика! Прости, у меня сегодня голова тупая, не варит. Я на диете - лимонный сок, кайенский перец и кленовый сироп. Четвертый день. А ты сейчас где - в Голливуде? Я ощущаю, как все, что меня сейчас окружает, - моя поездка - квартира - Стефани и весь мой нынешний мир - вверх тормашками летит от меня прочь, стоит мне услышать ланкастерский голос, как будто и не было этого месяца. Я опираюсь спиной на разогретую солнцем алюминиевую оболочку телефонной будки - какая-то раскаленная железяка жжет мне поясницу, и у меня такое чувство, словно я проваливаюсь в бездонный колодец, уменьшаясь до таких размеров, что могу с легкостью проскочить в трубку, - как квазар в гравитационном коллапсе, - и в мгновение ока переношусь на планету с названием "Дом". - Я в Западном Голливуде. Визг, писк: - Нет, правда? Нет, Тайлер, я же просто так, пошутила. Ты что, уже звезда? А ты звезд видел? - Голливуд не то, что ты думаешь, - говорю я, наблюдая за тем, как героиновое семейство, двигаясь, словно в замедленном кино, разъедает один на всех истекающий соком нектарин, невозмутимо подсчитывая в уме, какие барыши они выручат от продажи журналов, невзначай прихваченных из холла конторы по установке глушителей. - Я просто здесь живу. У нас со Стефани тут квартира. Ты куришь, Дейзи? Я слышу, ты затягиваешься. - Бабушкины сигареты. Коричневые. - Это во время диеты? Умно, ничего не скажешь. М-мм... Хабарик. Вку-усно! Дейзи, сколько раз я тебе говорил, что курить - удел бедняков? Затуши немедленно! - Ой, отстань... так видел ты звезд или нет? - Мы видели дублера Берта Рокни, он парковал машину на бульваре Уилшир, там было собрание "Анонимных алкоголиков". - Вот это да! Вот это, я понимаю, новость! - Дейзи, как там все? - Звук Дейзиного голоса дает мне ощущение такого замирания и надежды, какое возникает у меня, когда я узнаю, что безоб