а такой, что быка на нем изжарить можно! При таком огне озябнуть уж никак нельзя. Теперь - за работу! Не много найдется отцов, которые так заботятся о своей дочери, - смотри же, чтобы хлопоты мои не пропали даром. Налегай на ученье! После этого увещания он продолжал сидеть на полу, любуясь вспышками пламени и по временам бормоча про себя: - Прекрасный огонь! Вот здорово горит! Но, наконец, встал, покачиваясь, отбросил ногой в сторону совок, пробурчал: "Пойду, принесу свое виски да посижу с тобой", - и вышел из гостиной. Несси по его необычному поведению давно поняла, что отец снова пьян, и, когда он уходил, бросила ему вслед быстрый, полный испуга, взгляд. Она решительно ничего не выучила за весь вечер, и необыкновенное поведение отца начинало ее сильно тревожить. Его обращение с ней в последнее время отличалось, правда, некоторыми странностями - неизменные понукания к занятиям перемежались вспышками неожиданной и необъяснимой снисходительности, но никогда еще он не казался ей таким странным, как в этот вечер. Когда он воротился с бутылкой, Несси, услышав его шаги, выпрямилась и зашевелила бледными губами, делая вид, что усердно зубрит, но не видя страницы, которая была раскрыта перед ней. - Вот и хорошо, - пробормотал Броуди, - я вижу, ты взялась за работу. Я сделал для тебя все, что нужно, теперь ты сделай для меня кое-что. А расплатишься со мной за все разом, когда получишь стипендию. Он уселся в кресло у камина и снова принялся за остатки виски. Вечер казался ему долгим-долгим, как год, но ведь он должен скоро окончиться объятиями Нэнси! Броуди еще больше развеселился. Ему захотелось петь. Обрывки мелодий замелькали в его памяти; он усиленно кивал головой и отбивал ногой и рукой такт. Его небольшие глаза прямо лезли на лоб, так усердно осматривал он комнату, в надежде найти какой-нибудь выход бурлившему в нем избытку восторга. Вдруг они просияли, остановившись на фортепиано. "Что пользы в этой штуке, - сказал он себе, - если она стоит без употребления?" Такое красивое фортепиано орехового дерева, купленное в рассрочку у Мердока, за которое он выплачивал долг двадцать лет! Просто срам, что оно стоит без употребления, когда человек платил деньги за обучение дочери музыке. - Несси! - заорал он так, что она подскочила от испуга. - Ты уже, наверное, выучила наизусть всю эту книгу. Отложи-ка ее! Сейчас у тебя будет урок музыки, а учителем буду я. - Он загоготал, потом поправил сам себя: - Нет, я не учитель, я певец. - Он величаво вытянул вперед руку. - Мы исполним с тобой несколько хороших шотландских песен. Садись живо за фортепиано и сыграй для начала "Во всех странах ветер дует". Несси соскользнула со стула, но нерешительно остановилась, глядя на отца: он вот уже много месяцев запрещал ей открывать фортепиано, и теперь она, зная, что надо исполнить его приказание, все же не смела это сделать. Но Броуди нетерпеливо закричал: - Да ну же! Чего ты ждешь? Говорю тебе - играй "Во всех странах ветер дует"! Мне уже давно не было так весело, как сегодня. Я хочу петь! Был одиннадцатый час. Обычно в это время Несси уже спала, к тому же сказалось напряжение долгого вечера, и она была очень утомлена. Но она была настолько запугана, отец внушал ей такой страх, что протестовать она не посмела. И, подойдя к фортепиано, открыла его, отыскала среди нот Мэри "Песни Шотландии", села и заиграла. Ее дрожащие пальчики старательно наигрывали мелодию, которую требовал отец, а он со своего места у камина горланил слова песни, размахивая трубкой: Во всех странах ветер дует, Но Запад мне всего роднее, На западе живет красавица, Та, что сердцу всех милее. - Громче! Громче! - покрикивал он в промежутках. - Ударяй сильнее. Это я пою о моей Нэнси. Больше души! И днем и ночью мысли летят Вечно к моей Джен, - орал он во весь голос. - Клянусь богом, вот это правда! Если и назовем ее Джен - от этого ее не убудет! Дальше, Несси! Играй второй куплет и подпевай тоже. Да пой же, тебе говорят! Ну, готово? Раз, два, три! Я вижу ее в каждом цветке, Обрызганном росой. Никогда еще Несси не видела его в таком состоянии, и, охваченная стыдом и страхом, она присоединила свой дрожащий голосок к его реву. Они вместе спели песню до конца. - Вот это было великолепно! - воскликнул Броуди, когда они кончили. - Надеюсь, нас слышали на площади! Теперь давай другую - "Любовь моя - красная роза". Хотя моя милая больше похожа на белую розу, правда? Ну, что, нашла? Какая ты сегодня неповоротливая! А я бодр и свеж, могу петь хоть до зари! Несси с усилием заиграла новую песню. Он заставил ее дважды сыграть и спеть ее, а потом ей пришлось играть "Берега и холмы", "О моя рябина" и "Энни Лори". Наконец, когда ей уже сводило судорогой руки и голова так кружилась, что она боялась, как бы не упасть со стула, она умоляюще посмотрела на отца и воскликнула: - Довольно, папа! Отпусти меня спать! Я устала! Но он сердито нахмурился, когда она так грубо нарушила безоблачное блаженство, в котором он пребывал. - Так тебе лень даже поиграть для отца! - крикнул он. - И это после того, как я столько потрудился для тебя и камин тебе затопил! Вот какова твоя благодарность? Ладно, будешь играть если не по своей воле, так по моей. Играть, пока я не прикажу тебе перестать, или я отстегаю тебя ремнем! Играй опять первую песню! Она снова повернулась к клавишам и через силу, ничего не видя сквозь слезы, начала: "Во всех странах ветер дует", а Броуди запел, грозно взглядывая на ее покорно согнутую спину всякий раз, когда Несси от волнения фальшивила. Песня была уже спета наполовину, когда вдруг открылась дверь: Нэнси, его Нэнси стояла перед ним! Глаза ее блестели, белизну щек мороз окрасил легким румянцем, волосы выбивались завитками из-под нарядной шляпки, красивая меховая жакетка туго облегала чудесный бюст. С разинутым ртом и повисшей в воздухе трубкой Броуди ошеломленно смотрел на нее, сразу перестав петь и спрашивая себя, как это он не слыхал стука наружной двери. Так он продолжал смотреть на нее, пока ничего не подозревавшая Несси, словно аккомпанируя его безмолвному изумлению и восхищению, доигрывала песню. Но вот она кончила, и в комнате наступила тишина. Тогда Броуди рассмеялся - чуточку принужденно. - А мы как раз пели тут песенку в честь тебя, Нэнси. И ты этого заслуживаешь, ей-богу, потому что ты сейчас хороша, как картина! Глаза ее сверкнули еще более холодным блеском, и она сказала, поджимая губы: - Шума, который вы тут подняли, достаточно, чтобы к дому сбежалась целая толпа. И во всех окнах свет! А вы опять напились и еще имеете нахальство приплетать меня к этому! Срам да и только! Поглядите на свои руки, на лицо. Настоящий трубочист! Каково мне видеть все это после такого вечера, какой я провела! Броуди смиренно поглядывал на нее, упивался свежестью ее красоты и, пытаясь переменить тему, неловко пробормотал: - Так ты хорошо провела время у тетки? А я скучал по тебе, Нэнси. Мне кажется, что я тебя целый год не видел! Долго же ты не возвращалась ко мне! - Жалею, что не вернулась еще позже! - отрезала она враждебно глядя на него. - Когда мне хочется музыки, я знаю, где ее найти. Нечего горланить песни в честь меня и пить, ты, мерзкий пьяница! При этих ужасных словах Несси, которая, словно окаменев, сидела на том же месте у фортепиано, так и шарахнулась назад, ожидая, что отец сейчас кинется на безумную, которая осмелилась их произнести. Но, к ее изумлению, он стоял на месте, смотрел, отвесив нижнюю губу, на Нэнси и бормотал: - Честное слово, я скучал по тебе, Нэнси. Не нападай на человека, который так тебя любит. Не обращая никакого внимания на присутствие дочери, он мычал, чуть не плача от избытка чувств: - Ты моя белая-белая роза, Нэнси. Ты моя жизнь. Нужно же было как-нибудь убить время без тебя! Поди раздевайся и не сердись на меня. Я... через минуту приду к тебе наверх. - Придет ко мне, скажите, пожалуйста! - крикнула она, тряхнув головой. - Да ты вдрызг пьян, скот этакий! Мне что за дело, когда ты придешь наверх! Меня это не касается, и ты это скоро увидишь! - И она, взбежав по лестнице, скрылась наверху. Броуди сидел неподвижно, опустив голову, занятый одной только мыслью: Нэнси рассердилась, теперь, когда он придет в спальню, нужно будет умиротворять ее, упрашивать, раньше чем он добьется от нее обычных милостей. Но посреди этих унылых размышлений он вдруг вспомнил о присутствии девочки и, недовольный тем, что при ней выдал себя, пробормотал хрипло, не поднимая глаз: - Марш в постель, ты! Чего сидишь тут? Несси ускользнула, как тень, а он сидел у быстро гаснувшего камина, ожидая, пока Нэнси ляжет в постель, где она будет доступнее. Он был слеп и глух к полнейшей перемене своего положения в доме по сравнению с тем днем, когда жена его вот так же, как он сейчас, сидела в тяжком раздумье у потухшего огня. Он жаждал одного: быть подле своей Нэнси. Встал, потушил свет и медленно, стараясь ступать как можно легче, поднялся по лестнице. Сжигаемый страстью, пожираемый жадным желанием, вошел он в освещенную спальню. Спальня была пуста. Не веря глазам, он оглядывался вокруг, пока до его сознания не дошло, что на этот раз Нэнси сдержала слово и покинула его. Спустя минуту он, тихонько пройдя через темную площадку, потрогал ручку двери в ту комнату, куда когда-то перебралась его жена, - комнату, где она умерла. Дверь, как он ожидал, оказалась запертой. На мгновение он ощутил прилив бурного возмущения, он готов был кинуться на дверь, вышибить ее напором своего могучего, разъяренного желанием тела, но тут же сообразил, что такой образ действий ему не поможет, что, ворвавшись внутрь, он найдет Нэнси еще более озлобленной, более упорствующей, чем раньше, полной холодной решимости противиться его желаниям. Она его поработила, теперь сила на ее стороне. И его мгновенно вспыхнувший гнев потух, рука соскользнула с двери, он медленно вернулся к себе в спальню и заперся там. Долго стоял он, угрюмый, безмолвный, потом, толкаемый непреодолимой силой, подошел к комоду, который уже открывался сегодня вечером, медленно выдвинул ящик и, насупив брови, непонятным взглядом уставился на белье, что лежало в нем. 3 Мэтью Броуди вышел из здания ливенфордского вокзала, оставив позади платформу, залитую бледно-желтым светом фонарей, и вступил в холодную, бодрящую мглу морозного февральского вечера. Он был в оживленном, приподнятом настроении. Шаги его четко и быстро раздавались на мостовой, лицо, смутно видное в окружающем мраке, сияло радостным возбуждением, пальцы рук беспокойно сжимались и разжимались. Он торопливо шел по Железнодорожной улице сквозь редкий, низко стлавшийся туман, над которым неясно маячили вершины деревьев и крыши домов, темными тенями выделяясь на светлом фоне неба. Из-за города через открытое пространство лугов доходил слабый запах лесного пожара, и, втягивая его раздутыми ноздрями, с наслаждением вдыхая этот щекочущий привкус дыма в воздухе, Мэт ощущал горячую жажду жизни. Несмотря на то, что сегодня он всецело занят был мыслями о будущем, этот резкий запах разбудил в нем воспоминания. Снова окутал его благоуханный сумрак, полный странных таинственных звуков, тонких ароматов, залитый прозрачно-белым мерцанием тропической луны. Унылое существование последние полгода, под вечным страхом столкновений с отцом, улетучилось из его памяти, он думал только о прелестях жизни в Индии. И, словно в ответ на призыв этого волшебного края свободы, он зашагал еще быстрее, почти мчался с нетерпеливой стремительностью. Такая торопливость со стороны того, кто обычно по вечерам, возвращаясь домой, замедлял шаги, насколько возможно, желая оттянуть встречу с отцом, указывала на крупную перемену в жизни Мэта. Ему действительно не терпелось поскорее сообщить дома новость об этой перемене, и когда он влетел по ступенькам, отпер входную дверь и вошел в кухню, он весь дрожал от волнения. В кухне была одна только Нэнси, она не спеша собирала со стола грязные тарелки. При внезапном появлении Мэта она посмотрела на него с удивлением и откровенно кокетливой фамильярностью, по которой Мэт сразу заключил, что отца нет дома. - Где он, Нэнси? - спросил он немедленно. Нэнси с грохотом поставила тарелки на поднос и ответила: - Ушел. Должно быть, туда же, куда каждый вечер. В этот час его одно только и может выманить из дому: необходимость наполнить черную фляжку. Затем она прибавила лукаво: - Но если вам угодно его видеть, потерпите - он скоро вернется. - Да, я желаю его видеть! - объявил хвастливо Мэт с многозначительным взглядом в сторону Нэнси. - Мне встреча с ним не страшна. У меня имеется новость, которая заставит его сесть да подумать. Нэнси быстро глянула на него, на этот раз заметив и то, что он слегка запыхался, и блеск его глаз, и весь важный таинственный вид. - Так. Значит, у вас есть кое-что новое, Мэт! - сказала она протяжно. - Еще бы! Лучшей новости у меня не бывало вот уж девять месяцев. Я сию минуту с поезда, узнал ее только час тому назад, и мне не терпелось поскорее вернуться домой, чтобы сообщить... чтобы бросить эту новость старому черту в лицо! Нэнси, забыв о тарелках, медленно подошла к нему и сказала вкрадчиво: - Разве ты только отцу хотел это рассказать, Мэт? А нельзя ли мне первой? Мне очень интересно услышать твою новость. Широкая улыбка осветила лицо Мэта. - Ну, конечно, и тебе расскажу! Пора тебе знать, как я к тебе отношусь. - Какая же новость, Мэт? Видя ее нетерпение, он еще больше развеселился и, желая подразнить ее любопытство, сдержал собственное возбуждение, отошел к своему излюбленному месту у шкафа и, приняв обычную позу, самодовольно посмотрел на нее. - А ты угадай! Неужели такая умница, как ты, не может догадаться сама? Для чего же у тебя толковая голова на плечах! Нэнси уже догадывалась, какого рода новость мог сообщить Мэт, но, видя, как его тешит роль единственного обладателя важной тайны, притворилась непонимающей и с очаровательной миной напускного простодушия покачала головой: - Нет, Мэт, не могу догадаться. Я даже и сказать не решаюсь... Это касается отца? Он торжественно покачал головой. - Нет! На этот раз не угадала, дорогая! Оставим в покое отца. Это касается совсем другого человека. Человека помоложе, такого, который может выпить стаканчик, но не напивается, как свинья, который может повести девушку на концерт и дать ей возможность повеселиться. Человека, который в тебя влюблен. - Это ты, Мэт! О! - ахнула она, делая большие глаза. - Неужели ты хочешь сказать, что получил то место? - А разве я сказал, что я его не получил? - ухмыльнулся он. - Значит, получил! Говори скорее, я так волнуюсь, что на месте не могу устоять! - Да! - воскликнул он, не в силах больше сдерживаться. - Получил! Назначение подписано, печать приложена, и оно у меня в руках. Еду в Южную Америку, проезд оплачен, стол на пароходе бесплатный - и в кармане у меня куча денег!.. К черту этот мерзкий город, и этот дом, - будь он проклят, и старого пьяного забулдыгу, которому он принадлежит. Это будет для него недурным сюрпризом! - Он будет рад, Мэт, - сказала Нэнси, делая шаг поближе. - Да, рад от меня избавиться, конечно, - ответил он с горечью. - Но и я рад, что уезжаю. И теперь я с ним поквитаюсь! Его скоро ждет еще сюрприз, который ему не понравится. - Не будем о нем говорить. Он просто старый дурак и больше ничего. Он мне надоел не меньше, чем тебе. Не могу понять, что мне в нем понравилось когда-то. Она помолчала, потом прибавила с пафосом: - Я, право, от души рада, что ты нашел службу, Мэт, но только... только... - Ну, что только? - спросил он важно, глядя сверху в ее ласковые, молящие глаза. - Я достаточно долго ждал этого назначения. - Нет, ничего, пустяки, - сказала со вздохом Нэнси, рассеянно, как будто бессознательно водя по его руке мягким пальчиком. - Для тебя это замечательная удача. Ты, конечно, счастлив будешь уехать за границу. Я так и вижу, как большой пароход плывет по синему морю, весь залитый солнцем. Воображаю, какое это красивое место - то, куда ты едешь! Как ты его назвал - Рио...? - Рио-де-Жанейро, - с гордостью повторил Мэт. - Я буду в каких-нибудь двух-трех милях оттуда. Чудный город, и климат превосходный. Там можно устроиться в сто раз лучше, чем в Индии. - Да, тебе там будет хорошо, я знаю, - прошептала Нэнси, сжимая уже всю его руку своей мягкой рукой. - А вот мне тут как будет тоскливо без тебя! Не знаю, как и жить! Тяжело для такой молодой девушки, как я, быть привязанной к дому. По взгляду, которым смотрел на нее Мэт, можно было заключить, что подавленное возбуждение не совсем покинуло его или, исчезнув, оставило по себе какое-то внутреннее брожение. - Ты не хочешь, чтобы я уезжал, - заметил он лукаво. - Я это вижу! - Да, нет же, конечно, хочу, гадкий! Я ни за что на свете не стала бы мешать этому. Такая удача! - она укоризненно стиснула ему руку и добавила: - И ты говоришь, платить будут тоже хорошо? - Да, жалованье прекрасное, - подтвердил он внушительным тоном. - И мне обещано бунгало, так что ничего больше и желать не остается. В конце концов опыт, приобретенный мною на Востоке, все-таки сослужил мне службу! Нэнси не отвечала. Глядя с выражением трогательного чистосердечия в лицо Мэту, она видела не его, а неведомый, таинственный город в тени экзотических деревьев, кафе на улицах, оркестр на бульваре, видела себя, веселую, улыбающуюся, в кружевной мантилье, в экипаже или за стаканом красного вина, счастливую, свободную. То были такие яркие, такие волнующие видения, что она без труда выжала слезу из глаз и дала ей медленно скатиться по гладкой щеке. Легким движением наклонясь к Мэту, она шепнула: - Ах, Мэт, дорогой, тяжело мне будет без тебя. Мы расстаемся как раз тогда, когда я начинаю... Неизведанное еще упоение охватило Мэта, когда Нэнси прильнула к нему, и, сжав ладонями ее опущенное лицо, он заставил ее взглянуть на него. - Не говори, что начинаешь... скажи, что уже любишь, Нэнси! Нэнси молчала, но жестом выразительнее слов закрыла рукой глаза, словно боясь, что он прочтет в них всю силу ее страсти к нему. - Любишь! - вскричал он. - Вижу, что любишь! - Губы у него дрожали, ноздри раздувались от неистовой радости, переполнявшей его. Радость эту вызывала не только близость тела Нэнси, но и сознание, что он отнял ее у отца, что судьба дала ему в руки мощное орудие мщения. - Я знаю, что я дурная девушка, Мэт, - шептала между тем Нэнси, - Но я решила стать честной. Я от него уйду. Всю прошлую ночь я спала одна в маленькой комнатке. Это... с этим кончено. Я больше и не посмотрю ни на одного мужчину, если он на мне не женится, а уж когда женится, я буду ему верна всегда, что бы с ним ни случилось. Мэт по-прежнему неотступно смотрел на нее, а она продолжала с большим чувством: - Мне кажется, я, если постараюсь, сумею сделать мужа счастливым. Я многое такое умею, что ему, наверное, понравится. И я бы изо всех сил старалась ему угодить! Она вздохнула и опустила голову на плечо Мэта. А у него мысли путались под влиянием борьбы противоречивых чувств, но сквозь горячий туман, застилавший мозг, он видел ясно, что она вдвойне желанна ему - не для того только, чтобы нанести удар отцу, но и для удовлетворения его собственных вожделений. Таких женщин, как Нэнси, - одна на тысячу: красивая, соблазнительная, пылкая - не напористой и неуклюжей пылкостью Агнес Мойр, а более сдержанной, более тонкой и обольстительной, которая, как пламя, пронизывала ее белое тело и влекла его к ней. Да и красотой она далеко превосходила незадачливую Агнес. Фигура у нее была изящная, а не топорная, как у Агнес, никакой темный пушок не портил чудесной линии ее верхней губки. Нэнси была не только красива, она (в этом Мэт теперь был убежден) была влюблена в него так страстно, что хотела порвать с его отцом только из любви к нему, Мэту. Эти мысли помогли ему утвердиться в своем решении, и он произнес сдавленным голосом: - Нэнси! Мне нужно тебе сказать одну вещь... еще кое-что, чего ты не знаешь... и что, может быть, тебе будет интересно. Хочешь? Нэнси томно поглядела на него, откинув назад голову, всем наклоном своего тела как бы приглашая его обнять ее, и только что хотела шепнуть "да", как вдруг дверь в передней щелкнула, открываясь, затем ее с силой захлопнули, и в передней послышались шаги. Молниеносно всякий след томной страсти исчез с лица Нэнси и, толкнув Мэта к камину, она сказала резким шепотом: - Стой там и не двигайся. Он ничего не заметит. В тот же миг руки ее поднялись к волосам и, порхая легко и быстро, как птицы, пригладили, исправили тот небольшой беспорядок, в какой пришла ее прическа. Она была уже опять у стола и стучала тарелками, когда в кухню вошел Броуди. На мгновение он остановился в дверях, покачивая в рука незавернутую бутылку виски, и посмотрел сперва на сына, которого редко встречал теперь, взглядом презрительного отвращения, потом вопросительно на Нэнси, потом снова с беспокойством на растрепанную фигуру у камина. Неповоротливость ума мешала ему уловить смысл того, что здесь произошло, но от его угрюмого взгляда не укрылась легкая краска на всегда бледном лице Мэта, его смущенный вид, нервная напряженность позы, и в памяти его невольно встала сцена в доме на "Канаве", когда он застал сына с Нэнси, вырывавшейся из его объятий. Он не знал ничего, не питал никаких подозрений, но его больно ужалило это воспоминание, и инстинкт подсказал ему, что здесь от него скрывают что-то, происшедшее перед его приходом. Взгляд его потемнел и пронизывал Мэта, который ерзал на месте тем неувереннее и опускал голову тем ниже, чем дольше продолжалось это молчаливое созерцание. Нэнси, которая благодаря закоренелой наглости сохраняла невозмутимость и превосходно владела своим лицом, была внутренне взбешена волнением и трусостью героя, которому только что делала такие страстные признания, но попыталась все же выручить его. Обратись к Броуди, она сказала резко: - Ну! Чего вы стоите в дверях, Броуди, как большой медведь? Входите и садитесь, да не размахивайте вашей бутылкой, словно собираетесь ею размозжить нам голову. Что вы так странно уставились на него? Входите же! Но Броуди, казалось, не слышал и, пропустив мимо ушей ее замечание, продолжал смотреть на сына со своего наблюдательного пункта у дверей, по-прежнему вертя бутылкой, как дубинкой. Наконец он сказал с грубой насмешкой: - Чему я обязан честью видеть тебя здесь? Обычно в этот час ты нас не удостаиваешь посещением, - нет, родной дом для тебя недостаточно хорош! Ты из тех ночных гуляк, которых по вечерам никогда не увидишь дома. Мэт открыл было пересохшие губы, но Броуди, не дав ему ответить, продолжал злобно: - Не говорил ли ты тут Нэнси чего-нибудь такого, что пожелаешь повторить при мне? Если да, я слушаю. Тут вмешалась Нэнси. Подбоченившись и подняв красивые плечи, она негодующе тряхнула головой. - Вы что - с ума сошли, Броуди? Что это за вздор вы несете? Если вы намерены бесноваться и дальше таким образом, то уже сделайте одолжение - меня к этому не приплетайте! Он медленно отвернулся от Мэта и посмотрел на нее. Морщина между бровями разгладилась. - Я знаю, Нэнси, знаю, что все в порядке. В тебе я никогда не сомневался, а он слишком меня боится, чтобы осмелиться на что-нибудь. Но я не могу без злости видеть этого ломаку, этого ничтожного бездельника. На вид - воды не замутит, но я не могу забыть, как он покушался меня застрелить. Он опять повернулся к Мэту, который побледнел, услышав его последние слова, и с горечью воскликнул: - Следовало передать тебя полиции за покушение на убийство родного отца. Слишком легко ты отделался в ту ночь! Но теперь я не так мирно настроен, как бывало, так что не советую больше затевать ничего, иначе - видит бог! - я раскрою тебе череп вот этой самой бутылкой. Ну, а теперь отвечай, что ты тут делаешь. - Он говорил о какой-то службе, - визгливо крикнула Нэнси, - но я не успела разобрать, в чем дело. ("Когда же он, наконец, заговорит, проклятый болван? - подумала она при этом. - Стоит весь белый и трясется, как студень. Из-за этой рохли все может выйти наружу!") - Какая служба? - спросил Броуди. - Говорите сами за себя, сэр. У Мэтью, наконец, развязался язык. А ведь по дороге домой он готовился свысока разговаривать с отцом, постепенно подготовляя его к сообщению. И только что он хвастал перед Нэнси, что "бросит новость в лицо старому черту!" - Я получил назначение в Америку, папа, - пролепетал он, запинаясь. Выражение лица Броуди не изменилось, и, помолчав, он пренебрежительно сказал: - Так ты, наконец, намерен взяться за дело! Чудеса! Наследник Броуди решился работать! Что же, это очень хорошо, потому что, когда я тебя вижу, я чувствую, что скоро не выдержу и вышвырну тебя вон из дому. - Он сделал паузу. - А что же это за замечательная служба? Расскажи, расскажи! - Это по моей старой специальности, - пробормотал Мэт. - Должность заведующего складом. Я уже несколько месяцев тому назад подал заявление в два-три места, но такие удачи, как эта, редки! - И как это такой субъект, как ты, сумел ею воспользоваться? Слепой тебя нанимал, что ли? - Счастливая случайность! - пояснил, точно оправдываясь, Мэт. - Человек, который занимал эту должность, скоропостижно умер: его сбросила лошадь. И спешно требуется кто-нибудь на его место. Мне придется выехать сразу, на этой неделе, чтобы как можно скорее приступить к работе. Может быть, ты слыхал об этой фирме. Это... Тут с подноса с грохотом упала чашка и разбилась, зазвенев о пол. - О господи! - вскрикнула Нэнси в ужасном смятении. - Вот что выходит, когда развесишь уши, как старая кумушка. Так всегда бывает, если не думаешь о том, что делаешь, - обязательно что-нибудь разобьешь! Она нагнулась, чтобы собрать черепки, и при этом метнула Мэту украдкой быстрый, предостерегающий взгляд. - Извините, я помешала вашему разговору, - сказала она затем Броуди, поднимаясь. Мэтью заметил ее взгляд, понял его смысл и, несмотря на все возраставшее замешательство, проявил некоторые стратегические способности - опустил глаза и пробормотал: - Они... они заготовляют там шерсть. Приходится иметь дело с овцами. - Клянусь богом, тогда они нашли подходящего человека! - воскликнул его отец. - Потому что большей овцы, чем ты, нет на свете! Смотри, как бы они там по ошибке не остригли и тебя вместе с овцами. Выше голову, ты, мягкотелая овца! Почему ты не можешь держать голову прямо, как мужчина, и смотреть мне в лицо? Весь этот лоск, который ты приобрел с тех пор, как побывал в Индии, меня ничуть не обманывает. Я думал, что поездка в чужие страны сделает из тебя человека, но теперь сквозь весь этот пустой блеск вижу, что ничего из тебя не вышло и ты остался тем же плаксивым болваном, который, бывало, всякий раз, как я на него взгляну, заревет и бежит к матери. Он стоял, глядя на сына, полный глубокого бесповоротного презрения к нему, так что ему противно было теперь даже донимать его насмешками; он говорил себе с отвращением, что не стоит тратить слова. Слава богу, сын уезжает из дому, прекратится это жалкое существование паразита. Он исчезнет с его глаз, исчезнет из родной страны, и можно будет забыть о нем. Он внезапно почувствовал усталость, сознавая смутно, что он уже не тот человек, каким был когда-то. Его охватило страстное желание забыться, захотелось быть наедине с Нэнси, захотелось выпить. Он сказал с расстановкой: - Между нами все кончено, Мэт. Уезжай и никогда больше не возвращайся в этот дом. Я не хочу тебя больше никогда видеть. Затем повернулся к Нэнси и посмотрел на нее совсем другим, любящим взглядом: - Подай стакан, Нэнси. Хотя он этого не стоит, но я хочу выпить за него. Когда она молча ушла за стаканом, он проводил ее тем же взглядом, говоря себе, что она снова становится к нему нежна, что с отъездом сына им будет уютнее вдвоем, меньше придется сдерживаться. - Спасибо, Нэнси, - сказал он ласково, когда она воротилась и подала ему стакан. - Ты услужливая девочка. Не знаю, как это я раньше мог обходиться без тебя. Потом добавил успокоительно: - Сегодня я лишнего не выпью, не беспокойся. Нет, нет! Этой бутылки мне должно хватить на неделю. Я отлично знаю, что ты не любишь, когда я много пью, и пить много не буду. Но надо же выпить за успех этой большой косноязычной овцы перед его отъездом в стадо. Не хочешь ли и ты сделать глоток, Нэнси? Это тебе вреда не принесет. Беги, возьми и себе стакан, - предложил он с неуклюжей любезностью, - и я налью тебе немножко, ровно столько, чтобы это тебя согрело! Нэнси покачала головой, все еще ничего не говоря. Полуопустив ресницы, приоткрыв губы, она сохраняла на лице неопределенное выражение, ни враждебное, ни дружеское, выражение неуловимое, загадочно-сдержанное, которое ободряло Броуди и самой своей непонятностью влекло его к ней. На самом же деле за этой маской крылось презрение к нему и злоба, потому что, унижая Мэта перед ней, Броуди запугивал того и этим затруднял для нее достижение цели, которую она себе наметила. - Не хочешь? - сказал Броуди мягко. - Ну что же, принуждать тебя не буду. Такая кобылка требует деликатного обращения, не любит, чтобы натягивали вожжи. Я уже это испытал на себе. Тебя нужно брать лаской, а не строгостью. С отрывистым смехом он откупорил бутылку и, держа стакан на уровне глаз, заблестевших уже при одном виде капавшей жидкости, медленно налил себе щедрую порцию, поднял бутылку, облизал губы языком, затем торопливо добавил еще виски в стакан. - Для начала можно налить побольше, чтобы не пришлось доливать каждый раз. И я вполне могу одолеть такую порцию, - пробормотал он, наклонив голову и не глядя на Нэнси. Поставил бутылку на шкаф и перенес стакан в правую руку. Затем, вытянув эту руку со стаканом, воскликнул: - Итак, пью за наследника дома Броуди, и пью за него в последний раз. Пускай едет занять свой высокий пост и там остается! Пусть скроется с глаз моих и больше не показывается. Пускай отправляется, куда хочет и как хочет, но никогда из возвращается сюда, и если он когда-нибудь попробует сесть га ту лошадь, о которой он только что говорил, пускай свалится и сломает свою негодную шею, как тот человек, который занимал эту должность до него! Он откинул голову, залпом осушил стакан до дна, затем, с усмешкой наблюдая за Мэтью, прибавил: - Это мое прощальное напутствие тебе. Не знаю, куда ты едешь - и даже не желаю знать. Мне все равно, что бы с тобой ни случилось в будущем, потому что я об этом никогда не услышу! И после этих слов он перестал смотреть на сына, совершенно перестал замечать его. Выпив виски, он чувствовал себя увереннее. Подняв глаза на бутылку, стоявшую на шкафу, он с минуту глубокомысленно ее разглядывал, откашлялся, выпрямился и, отвернув лицо от Нэнси, сказал важно: - Но не могу же я, выпив за такое ничтожество, не выпить за такую славную девочку, как моя Нэнси. Он покачал головой в знак протеста против такой несправедливости и, все еще держа в руке пустой стакан, подошел к столу. - Нет, это было бы несправедливо! - повторил он, наливая себе новую порцию. - Совесть мне этого не позволяет, надо почтить и девочку. Для нее я готов на все, она так мне дорога. Нэнси! - воскликнул он заискивающе, обратись к ней. - Пью за красивейшую девушку в Ливенфорде! Нэнси так долго сдерживала свой гнев, что ей стало уже просто невмоготу, и глаза ее засверкали, на щеках выступил слабый румянец, казалось - она сейчас топнет ногой и яростно напустится на него. Но она подавила слова, просившиеся ей на язык, и, круто повернувшись, ушла в посудную, где принялась с грохотом мыть тарелки. Броуди стоял с виноватым видом, склонив голову набок, и прислушивался к этому грохоту посуды, в котором ему чудился отзвук раздражения Нэнси. Но скоро он снова перевел глаза на стакан, медленно поднес его к губам и медленно же опорожнил. Затем, подойдя к своему креслу, тяжело опустился в него. Мэт, все не сходивший с того места у камина, куда его толкнула Нэнси, и в безмолвном страхе наблюдавший за действиями отца, теперь беспокойно зашевелился, неприятно смущенный его близким соседством. Глаза его забегали по комнате, он кусал губы, потирал свои влажные, мягкие руки, мучимый лихорадочным желанием уйти отсюда, но не смея двинуться с места, так как ему казалось, что отец следит за ним. Наконец, ободренный царившим в комнате молчанием, он расширил сферу наблюдения и решился на одну быструю секунду коснуться мигающим взглядом лица Броуди, сидевшего рядом. Тут он сразу убедился, что страхи его напрасны. Броуди за ним не следил, а внимательно смотрел в открытую дверь посудной. Успокоенный этим, Мэт рискнул ступить одной ногой вперед и, так как маневр его не был замечен, продолжал потихоньку подвигаться вперед и, наконец, шмыгнул вон из кухни. Он хотел выбраться из дому как можно скорее, решившись ожидать на улице, пока отец ляжет спать, но его остановила полоска света, пробивавшаяся в темноте из-за двери в гостиную. Ему пришло в голову, что, если Несси в гостиной, лучше побыть там с нею некоторое время, раньше чем выйти на улицу в такой мороз. К тому же он испытывал бессознательную настойчивую потребность похвастать своим успехом и насладиться данью восхищения и одобрения, которая вознаградит его за удар, только что нанесенный его самолюбию. Он открыл дверь и заглянул в комнату. Несси сидела за столом, обложенная неизбежными учебниками; при входе брата она даже глаз не подняла и продолжала сидеть в той же позе - сложив руки, сгорбившись и склонив голову над книгой. Когда же он заговорил, она сильно вздрогнула, вся встрепенулась, как будто неожиданные волны звуков ударили в нее сквозь тишину комнаты. - Я зашел на минутку, - только и сказал Мэт. - Ох, Мэт! - воскликнула она, прижимая к левой стороне груди свою маленькую, стиснутую в кулак руку, - Как ты меня испугал! Я не слыхала, как ты вошел. Я теперь так и подскакиваю от каждого шума! Глядя на нее в эту минуту, на ее наклоненную голову, кроткие прозрачные глаза с таким выражением, точно она безмолвно извинялась за свою слабость, Мэт, потрясенный воспоминанием, забыл на минуту о собственных делах. - Боже мой. Несси! - воскликнул он, не отводя от нее широко раскрытых глаз. - Ты становишься похожа на маму, как две капли воды. Вот сейчас ты - вылитая мама! - Ты находишь, Мэт? - сказала она, до некоторой степени польщенная тем, что является объектом его внимания. - А чем же я похожа на нее? Мэт подумал: - Мне кажется, глазами. В них такое точно выражение, какое бывало у мамы! Как будто ты знаешь, что должно что-то случиться, и ждешь этого. Его слова огорчили Несси, и она сразу опустила свои предательские глаза, не отводя их от стола все время, пока Мэт говорил. - Что такое с тобою делается последнее время? Ты стала сама не своя. Что-нибудь неладное? - Все неладно, - отвечала медленно Несси. - С тех пор как мама умерла, несчастнее меня нет никого на свете, и нет у меня ни единого человека, с кем бы я могла поговорить об этом. Не выношу я эту... эту Нэнси. Она меня не любит. Она всегда за что-нибудь на меня набрасывается. Все у нас переменилось. Дом стал другой, как будто не тот, что раньше. И папа переменился. - _Тебе_ его бояться нечего. Ты всегда была его любимицей, - возразил Мэт. - Он всегда носится с тобой. - Лучше бы он оставил меня в покое, - сказала с тоской Несси. - Он вечно гонит меня заниматься. Я не выдержу этого. Я нехорошо себя чувствую. - Тс-с, Несси, - укоризненно сказал Мэт. - Ну вот, опять точь-в-точь мама! Ты должна взять себя в руки. Что такое с тобой? - У меня постоянно болит голова! Я утром просыпаюсь с этой болью, и весь день она не проходит. Я от нее так тупею что не могу ничего делать. Я не могу есть то, что теперь у нас едят. И всегда чувствую себя усталой. Вот и сейчас тоже. - Ты поправишься, когда покончишь с экзаменами. Ты, наверное, получишь стипендию. - Получу стипендию! - воскликнула она горячо. - Но что со мной будет потом? Что он намерен потом сделать со мной? Можешь ты сказать мне это? Неужели он всегда будет так подгонять меня, а я не буду знать, для чего это? Он ничего не отвечает, когда я его спрашиваю. Он и сам не знает. - Ты будешь учительницей - это для тебя самое подходящее дело. Несси покачала головой. - Нет! Ему этого мало. Я и сама хотела, когда кончу, подать заявление в Педагогический институт, но он не позволяет. Ах, Мэт! Хоть бы нашелся кто-нибудь, кто мог бы за меня вступиться! Я так несчастна из-за этого и из-за всего остального, что иногда я жалею, зачем родилась на свет! Мэтью растерянно отвел глаза от ее грустного личика, в котором читалось отчаяние, мольба о помощи. - Тебе следует почаще выходить и играть с другими девочками, - начал он несколько неуверенно. - Это тебя немного отвлечет от таких мыслей. - Да как же я могу? - озлобленно воскликнула Несси. - С самых малых лет меня заставляли вечно сидеть дома за уроками, а теперь он каждый вечер прогоняет меня сюда, в гостиную, и так будет целых шесть месяцев. Если бы я посмела уйти, он бы меня отодрал ремнем. Ты не поверишь, Мэт: иногда я думаю, что сойду с ума от этой зубрежки. - Ведь я же ухожу из дому, - возразил храбро Мэт. - Мне же он не мешает уходить! - Ты - другое дело, - сказала Несси печально. Минутный взрыв возмущения улегся, оставив ее еще более подавленной, чем прежде. - Да если бы даже я и выходила, что толку? Ни одна девочка не стала бы играть со мной. Они со мной почти не разговаривают. На днях как-то одна сказала, что ее отец наказал ей не иметь ничего общего ни с кем из нашего дома. Ох, Мэт, как бы я хотела, чтобы ты мне помог! - Но чем же я могу тебе помочь? - сказал Мэт резко, раздраженный ее мольбами. - Разве ты не знаешь, что я на будущей неделе уезжаю? Несси уставилась на него, слегка наморщив лоб, и повторила, словно не понимая: - Уезжаешь?.. На будущей неделе? - Да, в Южную Америку, - отвечал он важно. - На замечательную новую службу, которую мне там предложили. За много-много миль от этого вонючего городишки! Тогда она поняла и побледнела от ужасной мысли, что Мэт уезжает далеко, а она, единственная из всех детей Броуди, остается одинокой и беззащитной, обречена нести одна всю тяжесть существования в этом доме. Мэт никогда ей особенно не облегчал его, а в последние месяцы - еще меньше, чем всегда, но он был ее брат, товарищ по несчастью, и только минуту назад она взывала к нему о помощи. Губы у нее задрожали, перед глазами все расплылось, она разразилась рыданиями. - Не уезжай, Мэт, - всхлипывала она. - Я остаюсь совсем одна. Если ты уедешь, никого у меня не будет в этом ужасном доме. - Еще что выдумала! - свирепо огрызнулся Мэт. - Сама не знаешь, что говоришь. Упустить такой случай, который бывает раз в жизни, отказаться от денег и свободы и... и всего прочего ради твоей прихоти? Да ты с ума сошла! - Нет, я сойду с ума, если ты уедешь! - закричала Несси. - Что ждет меня здесь, когда я буду совсем одна? Мэри нет, тебя не будет, я одна остаюсь здесь! Что будет со мной? - Перестань вопить! - прикрикнул он на нее, торопливо кидая взгляд на дверь. - Хочешь, чтобы все услыхали? Если ты не перестанешь, он вмиг очутится здесь и задаст нам. Я должен уехать - и все тут! - А ты не мог бы взять меня с собой, Мэт? - взмолилась Несси, с трудом подавляя рыдания. - Я, конечно, еще не взрослая, но я могла бы вести для тебя хозяйство. Мне это всегда больше нравилось, чем эти несчастные уроки. Я все буду делать для тебя, Мэт. По лицу ее видно было, что она готова служить ему, как раба. Глаза молили не оставлять ее здесь одинокой