которую слишком трудно произносить, писать и набирать. - Это правда, - подчеркнул Бобо. - Профессор Бриан научно утверждает, что бактерии лучше всего чувствуют себя в пухленьких, нежных губах юных школьников, но зато избегают холодных и сухих губ стариков. Когда целуются курильщики, опасность заражения оказывается втрое меньше нормальной. Всем этим я хочу только сказать, что поцелуй вообще является бактериологически сомнительным актом. Если же мы приступим к рассмотрению предмета в свете психологии и этики, то... Тут Бобо пришлось получить первый помидор, который вдрызг разбился о его грудь. Искренне удивляясь, он начал протирать очки, забрызганные красным соком. Теперь мы дадим немножко поработать воображению читателя и, оставив на некоторое время Бобо лицо к лицу с его учениками, отправимся по лестнице на второй этаж школьного здания, в учительскую квартиру, где Джерри Финн наслаждался в это время утренним кофе в обществе школьного дворника, мистера Редмэна. - И, как сказать, господин профессор, - говорил дворник с южным акцентом, - машина всегда в вашем распоряжении. Она только немножко застыла, застоялась; но если ее чуточку подтолкнуть, так она прямо ой-ой как пойдет. - Хорошо, мистер Редмэн. Я думаю съездить с профессором Минвегеном в Пэйнсвилль. - Так я выкачу машину из гаража во двор. Кстати, доктор, как вам у нас нравится? - Превосходно! Хотите еще кофе? - Нет, довольно. Это хорошо, что вам нравится. Вы и в Европе были учителем? - Да, в Финляндии. - Вот как! Говорят, это очень холодная страна. Снег и лед лежат зимой и летом. Как же там могут жить люди? - Так и этак... - Вот то-то я и думаю. Впрочем, эти финны ведь, кажется, монголы? - Ага... - А вы, доктор, совсем похожи на человека, то есть... - Вы мне льстите, мистер Редмэн. - Ничуть. Я родом из Техаса. Техас после Соединенных Штатов - самая большая страна на свете. Поэтому там неграмотных так много. Но грамотность ведь и не очень-то нужна. Доллар, во всяком случае, каждый умеет отличить. Джерри уже усвоил свободные манеры и, встав из-за стола, начал переодеваться в костюм, найденный в чулане. Дворник никуда не торопился. Он, видимо, ждал оттепели, чтобы не убирать снег. Вдруг внизу послышался ужасный шум и крики о помощи. Джерри беспокойно взглянул на своего гостя, мирно пьющего кофе, и с тревогой спросил: - Вы слышали? Кто-то зовет на помощь. - Там, верно, маленькая стычка. Не стоит обращать внимания. - Но кто-то зовет на помощь. Надо туда пойти. Мистер Редмэн медленно поднялся и сказал в раздумье, растягивая слова: - По школьному уставу я не должен вмешиваться, пока меня не позовут специально. Разве только, если начнется перестрелка. Но за последнее время у нас было очень спокойно, очень спокойно, мистер Финн. Президент школы даже сказал как-то на днях, что наша мораль теперь пошла в гору. Помощь полиции не требовалось уже несколько недель. Шум тем временем усилился, раздался жуткий грохот и треск. Джерри ясно различил голос Бобо, вопившего о помощи. - Мистер Редмэн, мы должны идти немедленно! - сказал Джерри решительно, открывая дверь. - О'кей, доктор. Теперь пойдемте. Джерри толкал впереди себя плечистого техасца, который продолжал говорить без умолку. - А в вашей Финляндии школы есть? - спрашивал мистер Редмэн, вовсе не думая спешить. - Две-три, - отвечал Джерри, пытаясь ускорить шаги. - Зато в нашей стране их много. И хорошие. И дорогие. Тут слова дворника потонули в сокрушительном грохоте и душераздирающих криках, вырвавшихся из класса. Расстегнув свою рабочую блузу, техасец достал два висевших на поясе длинноствольных пистолета и распахнул дверь. Затем он с деловитостью танка вошел в класс и спокойно сказал: - По местам! Он оглядел просторное помещение и потянул носом воздух. - Опять здесь курили марихуану. Кто позволил? - Профессор Минвеген разрешил, - ответила беловолосая девочка, которая в начале урока угостила Бобо сигаретой, содержащей гашиш. В классе царил полнейший разгром. Почти все парты были разбиты вдребезги, карты и таблицы - изрезаны ножами и изодраны в клочья, а стены и потолок залиты чернилами. Под перевернутой доской лежал Бобо, связанный по рукам и ногам и весь измазанный томатным соком. - Развяжите старика, - сказал дворник, спокойно поглядывая на класс. Какой-то веснушчатый мальчик разрезал веревки, которыми был опутан Бобо, и помог профессору выбраться из-под тяжелой доски. Психолог, шатаясь, поднялся, бросился в объятия Джерри и громко зарыдал: - Я совершил психологическую ошибку... Не принял... во внимание... их полового влечения... Я был уверен, что детерминирующая тенденция... уже создала... необходи... - Отведите его проветриться, - обратился к Джерри дворник. - Я думаю, он тоже накурился этой гадости. Джерри увел друга наверх, а мистер Редмэн остался выяснить обстановку. Стиснув пистолеты в своих огромных ладонях, похожих на хлебные лопаты, он постоял некоторое время молча, испытующе глядя на всех прищуренными глазами, и наконец сухо спросил: - Кто заплатит за это? Ученики стояли маленькими группами среди нагроможденных обломков парт и молчали. Но вот Уэсли Кэтзервуд, сын богатого коммерсанта и одного из учредителей ОСВ, выступил на два шага вперед и надменно сказал, доставая из нагрудного кармана чековую книжку: - Сколько, мистер Редмэн? Дворник неторопливо оглядел классную комнату и, подумав, сказал: - Этот раз похуже, чем неделю назад. А тогда ремонт и уборка стали в две тысячи долларов. Юный Уэсли Кэтзервуд поиграл золотой паркеровской ручкой и повторил вопрос: - Короче? Сколько, мистер Редмэн? - Пиши три тысячи... Или давай пиши уж - три с половиной... Юный Уэсли Кэтзервуд, отец которого владел большим универсальным магазином и несколькими нефтяными скважинами в Техасе, подал дворнику чек и сказал: - Я тут написал четыре тысячи, и вы заткнете свою глотку! - У меня - крепко, - пообещал мистер Редмэн и продолжал медленно, растягивая слова: - А теперь ступайте все по домам и скажите, что школа закрылась на несколько дней. Взорвался паровой котел центрального отопления. Ясно, ребята? Стив Нюгард при поспешном отъезде забыл в гардеробном чуланчике чемодан, содержимое которого помогло нашим бродягам экипироваться. Они воспользовались одеждой товарища по несчастью, а свои носильные вещи запихнули в чемодан, на место взятых. Профессор Минвеген, докторская диссертация которого была посвящена психологии смеха, погрузился в глубокую меланхолию и даже перестал улыбаться. Он чувствовал невыносимую боль в висках, потому что не привык курить сигареты, начиненные одуряющей марихуаной. Его угнетенное состояние усугублялось, кроме всего прочего, грызущим самообвинением: - Я совершил психологическую ошибку. - Ну, придумай наконец какое-нибудь новое объяснение, - заметил Джерри, которому все надоело и который с нетерпением следил за одеванием друга. - Признайся прямо, что психология животных тебе недостаточно хорошо известна. - Да нет, известна. Я ведь полтора года работал ассистентом в психологической лаборатории Бостонского университета, и тогда мне пришлось изучать приспособление животных к различным условиям жизни. Теперь, обдумывая последние события, я вижу, что возможности экспериментального метода были чрезвычайно ограниченны. Во всяком случае, квантитативно проанализировать их было невозможно, и лишь в очень ограниченной степени - экспериментально... - Торопись! - прервал его Джерри. - Я стараюсь, как могу. Меня мучит жажда. - Воду из крана пить нельзя. Она буроватая, как пиво, и пахнет мочой. Ученички загрязнили колодец. Дворник говорит, что посылал воду в Кливленд на анализ и оттуда пришел короткий ответ: "Ваша лошадь больна диабетом..." Бобо вздохнул: - Несчастная школа... Откуда ты брал воду для кофе? - Натаял снега. Ты уже готов? - Сию минуту... Бобо оглядел комнату с расстроенным видом. - Это очень безнравственно - уходить таким образом, - сказал он подавленно. - А мистер Тэккер так доверял нам!.. Бобо для верности заглянул в продуктовый шкаф и схватился за мешок с сухарями. - Ты думаешь, что мы можем взять это себе на дорогу? - Бери! - Значит, по-твоему, это не воровство? - Нет, просто плата за труд. Джерри высыпал остатки рафинада из сахарницы в тот же мешок с сухарями и сказал: - А это надбавка к зарплате. Психолог вздохнул и глубокомысленно произнес: - Теперь люди ежедневно требуют надбавок и повышения всех видов платы, кроме платы за грехи. - Ну, идем? - Сейчас... Бобо продолжал осматривать комнату, словно искал что-то. Вдруг он заметил на окне коробочку талька и схватил ее. - Подожди еще минуточку. Я разуюсь и пересыплю тальком пальцы на ногах. - Зачем? - Удобнее идти. До Пэйнсвилля почти восемь миль. Джерри сделал шаг к дверям и сказал торжественно: - На этот раз мы не пойдем, а поедем на машине. Моральное опьянение всегда вызывало у Бобо моральное похмелье. Он не желал делать ничего необдуманного и недозволенного. - Нет, Джерри. Не пойдет. Это было бы воровством. - Почему? Мы же имеем право пользоваться школьной машиной. - Но не для бегства. Джерри остановился в раздумье. Уважаемый читатель, может подтвердить, что за время течения нашей повести Джерри Финн не совершил еще ни одного преступления, о котором стоило бы упоминать. Но теперь, именно теперь он готов был пойти на это. Его оскорбили, одурачили, осрамили, и в тесной мышиной норе его самолюбия гнездилась мысль хотя бы о небольшом удовлетворении. Он героически поставлял ученикам общекультурные ценности и считал себя вправе минимально участвовать в дивидендах фирмы. Прокат школьного автомобиля казался ему вполне подходящим вознаграждением. Он посмотрел прямо в лицо своему компаньону и спокойно сказал: - Друг мой, если мы проедем на машине до Пэйнсвилля, то это все-таки еще не составит нашей дневной зарплаты. Иными словами: мы все еще будем страдать от снижения ставки. - Зарплата вообще повсюду снижается - не снижается лишь плата за грехи, - возразил психолог. - Эту гениальную мысль ты уже только что высказывал. - Кажется, я говорил нечто подобное, но только наоборот. Можно доказать научно, что существует примерно пять тысяч способов выражения одной и той же мысли. - Ты гений, Бобо! - Гениями обычно называют умерших. - Какое счастье, что ты еще жив! - Менее часа назад я чуть было не попал в одну компанию с гениями. Джерри сделал нетерпеливое движение. - Не напрасно ли мы продолжаем эту болтовню? - сказал он раздраженно. - Я бы уважал тебя гораздо больше, если бы не твой вечный несносный педантизм. - Пусть я буду педантом, только бы это удержало нас от преступных шагов. Джерри подошел и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Бобо. - Я не желаю толкать тебя на путь преступлений, - сказал он серьезно, - ибо нам с тобой это все равно не помогло бы стать конгрессменами. Дело очень простое: мы берем взаймы школьную машину, едем на ней в Пэйнсвилль и там просим кого-нибудь отогнать машину назад. Скажи, что в этом незаконного? Бобо взъерошил серебристый куст своих волос и ответил: - Нет. Закон охраняет тех, кто может нанять себе адвоката. Мы не имеет этой возможности. - Бобо! Неужели ты не видишь ничего, кроме собственного пупа? На кой черт нам юрист, если мы не делаем ничего незаконного? - А за что попадают под суд? Миллионы людей садятся в тюрьму только лишь по той причине, что не знали закона. Уголовный закон - точно ходовая колбаса: ты почувствуешь к нему глубокое отвращение, как только узнаешь, из чего он состряпан. На лестнице послышались шаги и в ту же минуту дверь без стука отворилась. Мистер Редмэн вошел, не снимая шляпы, и объявил: - Ну вот, школьный кар я уже выкатил на дорогу. Попросите какую-нибудь машину толкнуть вас чуток - и тогда он заведется. А потом... Мистер Редмэн выдержал небольшую паузу и продолжал: - Нам нужно устроить дня на два каникулы. Надеюсь, господа, вы меня понимаете? Но об этом не следует много распространяться. Так что можете задержаться в городе, если есть охота. Бобо кашлянул, показывая, что собирается что-то сказать, но Джерри опередил его: - Отлично, мистер Редмэн. Мы как раз уже собрались ехать. Дворник дал Джерри ключ от машины и обратился к Бобо: - Вам тоже неплохо отдохнуть денька два, профессор. - Конечно, - ответил Бобо. - Очень хорошо... - О'кэй, господа. Гуляйте! Желаю приятно провести время! Дворник ушел, оставив после себя сильный запах пива. Бобо сказал покорно: - Ну что ж, поедем. Сегодня хоть небо синее... Он еще раз посмотрел на окно, подошел, взял в руку коробочку с тальком и спросил: - По-твоему, я могу взять это? - Конечно, - ответил Джерри. - Но только зачем? - Если все-таки придется идти пешком... Джерри вздохнул. Бобо нерешительно положил коробочку в карман, взял под мышку мешок с сухарями и взглянул на Джерри вопросительно. Тот кивнул головой, и они пошли, словно убегая от места преступления. Два честных учителя, безработных, бездомных и не получивших расчета. Они не принадлежали к той обширной избранной прослойке учителей, задача которых - убаюкивать учеников. Их также нельзя было поставить рядом с профессорами колледжей и университетов, которые, попав молодыми студентами в высшее учебное заведение, никогда уже не могли из него выбраться. Нет. Случайно, именно случайно они попали в порожденную жизнью великую оппозицию, которая никогда не допускается к власти. Общество свободного воспитания было частным предприятием, которое существовало за счет пожертвований. В пользу этого учреждения работало более четырехсот обществ содействия и женских кружков рукоделия. Чем больше возникало женских кружков рукоделия, тем чаще приходилось мужьям самим штопать себе носки и стирать рубашки. Три года назад один из местных фермеров подарил школе автомобиль. Это был хорошо известный форд выпуска 1915 года. Джерри всегда интересовался древностями, но Бобо смотрел на лимузин очень подозрительно. Он отворил дверцу и заглянул внутрь. Переднее сиденье было заплатано и подбито старыми мешками и газетами. На заднем загроможденном сиденье лежала ржавая лопата, железный лом и большой ворох проволоки - на случай необходимого ремонта в пути. Бобо покачал головой. - Да, вид не блестящий. Кто сядет за руль? - У меня нет водительских прав, - ответил Джерри. Они сели в машину, поставленную дворником на краю большой дороги. Надо было только завести мотор. Бобо попробовал стартер, но древняя машина молчала. Они вышли на дорогу и возложили надежды на большие пальцы. Однако попутные машины не уважали старости и гордо мчались мимо дряхлого школьного форда, который так нуждался в дружеской поддержке, в маленьком поощрительном толчке. Наконец какая-то новенькая легковая машина остановилась, чтобы предложить застрявшим путешественникам бескорыстную помощь. В современном экипаже сидели четверо джентльменов. У державшего руль были добрые глаза, маленькие усики и глубокий бас. Услыхав, что наши друзья по профессии учителя, он сразу понял, что их машина не заводится и нуждается в толчке. - Садитесь в машину, я дам вам разгон, - с готовностью предложил он и поднял стекло. Бобо сел за руль и приготовился. Джерри уселся рядом и сказал: - Счастье, что ты захватил эту коробочку с тальком. На всякий случай. - Волос всегда ценнее на голове, чем на гребешке, - ответил Бобо. Почтенный ветеран автомобилестроения с треском и дребезжанием двинулся с места. Бобо нажимал газ и сцепление и теребил поникший рычаг коробки скоростей. - Сцепление неисправно, - заметил он со знанием дела. - Главное, что мы двигаемся вперед, - ответил Джерри. - Коробка передач тоже не в порядке. - Не принимай близко к сердцу. Может быть, маленькие ангелы ОСВ поломали школьную машину? - В нынешнее время ангелов найти можно только на небе. Слова Бобо потонули в лязге, визге и грохоте. Скорость нарастала, как милосердие во время церковной распродажи. Старик форд, бедняга, трещал по всем швам. Никогда еще на своем веку он не переживал такой безумной, бешеной гонки - никогда, даже в золотую пору молодости, когда он возил бидоны на молочный завод и хозяйских детей - в воскресную школу. - Работает мотор? - спросил Бобо. - Не слышу, что ты говоришь? - Послушай, шумит ли наш мотор! - Не разберу... Не гони так быстро... - Я ничего не могу поделать: не я гоню, меня гонят... Проехали две мили. Вдруг скорость убавилась - это остановилась дружественная машина-помощница. - Ну что, не завелся мотор? - спросил добряк с усиками. - Нет, - ответил Бобо. - Он очень застыл. Не можете ли вы толкнуть нас еще немножечко? Водитель презрительно усмехнулся и ничего не сказал. Все-таки он чувствовал инстинктивное уважение к этим людям, которые отдали свою жизнь делу воспитания детей и были вынуждены, убивая себя, тратить силы в разъездах, занимаясь разными побочными делами, чтобы жить немного более сносно. Человеческое чувство жалости побудило добряка сделать еще одну попытку. Старый учительский конь, издавая вымученное ржание, пустился снова в галоп. Однако честные педагоги не насладились упоительной скоростью, так как неудобное сиденье постепенно начало отделяться и съезжать со своего места, а сильный грохот подвергал серьезному испытанию барабанные перепонки. Приближался Пэйнсвилль. Движение оживилось, громадные щиты реклам заговорили о цивилизации. Еще миля, другая - и они въехали в город. Скорость убавилась и брошенная на заднем сиденье груда ржавой проволоки прекратила свой скрипучий пляс. Бескорыстный добряк почувствовал, что требуемая норма любезности им выполнена. Поравнявшись с учительской машиной, он опустил боковое стекло и крикнул: - А есть ли у вас в баке бензин? Бобо теперь был похож на комика, которому вовсе не до смеха. - Я полагаю, сэр. Все должно быть в порядке... - Сворачивайте к обочине и остановите машину. Джерри нажал на тормоз, но помолодевший старик бежал вперед, и не думая останавливаться. - Тормоз не действует, - шепнул Бобо на ухо другу. В конце концов инерция иссякла, и честные педагоги школы свободной системы воспитания выбрались из машины, наслаждаясь возможностью встать на выпрямленных ногах и растирая измученные бедра. Добрый толкач остановился против форда блестя полированными боками. Четверо незнакомцев вышли поглядеть на историческое средство передвижения. Оно было, словно штопор, один вид которого рождает в известной обстановке веселое настроение. - У вас мотор, должно быть, неисправен, - сказал мужчина, у которого мы раньше заметили добродушный взгляд и маленькие усики. Усики его и теперь оставались такими же, но взгляд уже не был добродушным, а сделался цепким и подозрительным. - Куда вы едете, господа? - спросил он басом. - На запад, - ответил Бобо. - Наверно, у вас нет бензина? - Посмотрим... Бобо стал открывать прикрученный железной проволокой капот, желая быть теперь чем угодно, только не самим собой. Руки его дрожали, и он то и дело поправлял очки на носу. В конце концов ему удалось приподнять капот, и тут сразу обнаружился дефект: автомобиль был без мотора. Тогда человек с усиками схватил Бобо за лацканы и сказал: - А, так ты меня вздумал за нос водить! Ну, говори что хочешь, а я поговорю с тобой вот так!.. Он отпустил пиджак психолога и направил свои кулаки к его дрогнувшему подбородку. Бобо пошатнулся и хотел было опереться на школьную машину, но басовитый автомобилист подхватил его левой рукой, не давая упасть, а затем правой нанес новый удар. Джерри бросился на помощь другу. Но без молотка он был бессилен. Пытаясь защитить одухотворенное лицо психолога, он получил резкий удар в челюсть и одновременно толчок в диафрагму, упал и на какое-то время лишился сознания. Солнце растапливало снег и ласкало своими лучами старый, истерзанный автомобиль, лишенный двигателя. Рано утром того дня школьники сняли с него мотор и бросили в колодец. Его стоимость входила в сумму тех четырех тысяч долларов, на которые юный Уэсли Кэтзервуд выписал чек школьному дворнику. 18. ДЖЕРРИ ПОПАДАЕТ В РУКИ ЖЕНЩИНЫ И ПРЕДОСТАВЛЯЕТ БОБО
ПОЛОЖИТЬСЯ НА СОБСТВЕННОЕ СЧАСТЬЕ ИЛИ НА ПСИХОЛОГИЮ Придя в себя после ошеломляющих ударов, бродяги забрались в машину и начали массировать свои онемевшие подбородки. Долгое время они сидели, как государственная комиссия, не приходя ни к какому решению. Они строили воздушные замки и разыгрывали роли, которые совершенно не соответствовали обстоятельствам. Но вот они догадались - совсем как в пьесе - подумать о цели, к которой каждый из них стремился. Бобо держал путь в Чикаго, на коронацию короля "хобо"; место назначения и смысл путешествия Джерри все еще были скрыты густым туманом. Он отправился на Средний Запад искать какой-нибудь работы, хотя мог бы отлично жить с милой женой - в кредит и в рассрочку и без всякой работы. В такие минуты отчаяния и серой тоски Джерри скучал о жене, которая любила его прежде всего потому, что он - мужчина; о своей жене, которую нужно было не понимать, а любить, потому что она всего лишь женщина. Джерри теперь обдумывал возвращение, но, по мнению Бобо, эта мысль была совершенно безумна. Он красноречиво изображал огромные пространства в Миннесоте и Мичигане, занятые шахтами, - шахтами, где Джерри мог создать себе блестящее будущее. При помощи хиропрактики. - У каждого горняка имеются какие-нибудь повреждения спины, - говорил Бобо. - Они извлекают железо и медь из недр земли, а ты начни извлекать доллары из их спин. - У меня нет официального разрешения заниматься хиропрактикой где-либо, кроме клиники Исаака Риверса, - ответил Джерри. - Устройся тогда учителем и занимайся хиропрактикой побочно. Значительная часть американского народа живет на счет побочных заработков. Хочешь сухарей? - Нет, спасибо. Не хочу. - А сахару? - Не хочется. От него только зубы портятся. Бобо подкрепился дарами взятого с собой мешка и начал обстоятельно готовиться в путь. Он разулся, обсыпал ноги тальком, снова обулся и обещал пройти до вечера не менее двадцати миль. Они не чувствовали никаких угрызений совести, бросив на дороге старую машину и протягивая руки с поднятыми большими пальцами. Их чувство ответственности было усыплено в ту самую минуту, когда обманутый добряк, оказавший бескорыстную помощь, заговорил с ними обычным американским языком жестов и кулаков. Они знали прекрасно, что захватить школьную машину, а затем бросить ее на произвол судьбы - оба эти действия относились к числу небольших зол. И, поскольку добро, по определению Аристотеля, находится как раз посередине между двух зол, они чувствовали себя добродетельными и невинными. Бродяги знали по опыту, что подсесть на попутную машину легче при выезде из города, нежели при въезде в него. Тем не менее друзья решили попытать счастье, и наконец судьба им улыбнулась. Правда, немного кривой, однобокой улыбкой. Какая-то очень хорошо одетая женщина, которая ехала одна в машине кремового цвета, пожелала иметь попутчиков и остановила свой экипаж, мягко присевший на рессорах. Она опустила боковое стекло, поглядела на стоявших мужчин и спросила: - Куда вы направляетесь? - На запад, милая мисс, - ответил Джерри, подходя и наклоняясь к открытому окошку. - У нас отказал мотор, и пришлось оставить машину в ремонте. Бобо тоже пытался заглянуть в открытое окно, но Джерри заслонил его, взяв на этот раз инициативу в свои руки. Следуя указаниям Бобо, он решил войти в новую роль, и, поскольку жизнь была в основном сплошной актерской игрой, он хотел в полной мере использовать возможности своей роли. - Милая девушка, не можете ли вы нам помочь? Правда, мы бедные артисты и можем заплатить вам только благодарностью. Женщина посмотрела Джерри в глаза и улыбнулась. Это была не просто наигранная улыбка. Женщина была еще сравнительно молода - кругленькая брюнетка лет двадцати пяти или пятидесяти, с броским гримом. - Какой вы артист? - спросила она. - Певец. Мое имя Тино Росси... - Джерри! - воскликнул Бобо за спиной товарища. - А моего товарища зовут Джерри, - продолжал Джерри, не смущаясь, - Джерри Ковак, контрабасист. Вы, вероятно, его тоже знаете? - Нет, не знаю, - ответила женщина, пытаясь поймать в поле зрения лицо Бобо. Но Джерри снова загородил собою товарища, так как сомневался в его артистических возможностях и способности к перевоплощению. Бобо, сознавал он это или нет, был актером только на одну-единственную роль: безработного профессора психологии, который однажды попытался выступить в роли высокооплачиваемого каменщика, но очень быстро попал в число зрителей. - Одного из вас я могу взять, - сказал женщина. - Одного? - Совершенно верно. Может быть вас. - Но мы оба едем на запад. Мы вместе... - Все равно. Я хочу только одного попутчика. Джерри отступил от окна и вопросительно поглядел на Бобо. - Ну, кто из вас поедет? - спросила женщина, и в ее голосе послышался холодок. - Ни тот, ни другой, - ответил Джерри. - Мы хотим ехать вместе. - О'кэй, - сухо возразила женщина и, уже поднимая стекло, добавила: - Как я сказала, я хочу только одного мужчину. - Поезжай ты, - сказал Бобо другу. - Одному мне будет легче устроиться. Встретимся в Чикаго. - Где именно. Бобо достал из кармана замусоленный конверт, быстро пробежал его глазами, а затем показал Джерри. - Зайди справиться обо мне в бюро розыска Армии спасения. Вот адрес. Я буду в Чикаго самое позднее через две недели. Глаза Джерри сделались грустными. Тяжело было расставаться с попутчиком, хоть он и был обузой в дороге. Женщина стала проявлять нетерпение. - Ну, так кто же из вас поедет? - спросила она резко. - Я, - ответил Джерри. Он попрощался с товарищем и сел в машину рядом с женщиной. Машина тронулась, и психолог печально помахал рукой. Затем он усердно зашагал вперед, с мешком сухарей под мышкой и с тальковой присыпкой в башмаках. Уже совсем зимнее солнце светило прямо в лицо, выпавший ночью снег ослепительно блестел. Бобо стал жевать черствый сухарь и, опираясь на свой тонкий дорожный посох психологии, мерно шагал, бормоча про себя: - Женщины удивительны, прямо-таки удивительны. Одни женщины стараются и добиваются, другие - плачут и добиваются, но всегда добиваются своего... Как мы уже говорили, профессор Минвеген был психологом, и, очевидно, благодаря этому - плохим знатоком людей. Джерри Финн тоже был плохим знатоком людей, хотя и не был психологом; но в нем было что-то, чем женщины восхищались. Особенно женщины средних лет и немного постарше, которые хотели завоевывать, после того как сами были уже столько раз завоеваны. - Меня зовут Ирен Болдин, - сказала женщина, когда они миновали Пэйнсвилль и выехали на дорогу, ведущую в Кливленд. - А меня - Джерри... То есть простите, я хотел сказать, что моего товарища зовут Джерри. Я... - Тино Росси, - помогла женщина. - Я как-то слышала ваше имя. - Наверно, по радио. - Возможно. Джерри вглядывался в ее лицо. Оно было совсем кукольным и обыкновенно красивым. - У вас элегантная машина, - проговорил Джерри, которого начинало тяготить молчание. - Немного старовата. Прошлогодняя модель. - И вы хорошо ведете. Женщина улыбнулась и бросила быстрый взгляд на собеседника. - Мистер Росси, не хотите ли вы мне спеть что-нибудь? Джерри вздрогнул. Он уже забыл свою роль. - Я сегодня не в голосе, - пробормотал он. - Напойте вполголоса! Я люблю, когда напевают. - Мой врач запретил мне напевать. Женщина убавила скорость и, свернув на обочину, остановила машину. - Тогда что же вы хотите делать? - спросила она нежно. У Джерри начало темнеть в глазах. Это произошло не в результате ношения слабых очков и не от употребления слишком крепких напитков, а от духов Ирен Болдин и оттого, что рука ее как бы невзначай схватила огрубевшую и обветренную руку хиропрактика. Женщина предложила своему попутчику сигарету и сказала: - Отсюда еще двадцать минут езды до Кливленда. Хотите, чтобы я вас отвезла туда? - С удовольствием, мисс Болдин, если только это вас не затруднит. - Мне сегодня некуда торопиться. - Вы живете в Кливленде? - Нет, в Пэйнсвилле. - В Пэйнсвилле? Так мы же его давно проехали! На лице Ирен Болдин заиграла таинственная улыбка Моны Лизы. - Я располагаю временем. Мой муж уехал в Нью-Йорк по торговым делам. Мистер Росси, ну, пожалуйста, спойте или, напойте чуть-чуть! Джерри кашлянул, почесал кадык и покачал головой. - Право же, горло у меня сегодня... Солнце светило через лобовое стекло и грело их лица. Настроение было несколько неопределенное. Джерри чувствовал себя так, словно украдкой заглянул сквозь замочную скважину в чужую комнату, в которой ничего не происходило. Он положил сигарету в пепельницу и проговорил: - Я очень сожалею, миссис Болдин, что мне пришлось утруждать вас. Вы прекрасная женщина, достойная всяческого уважения и любви. Женщине показалось, точно гостеприимный Амур играл словами и голосом певца. Она научилась различать фразы со скрытым смыслом и теперь как будто угадывала, о какой любви говорил ей бедный певец: о любви надежной и легкой, как незаметная дырочка. - Мистер Росс... - Росси, - поправил Джерри. - Совершенно верно. Скажите по буквам. - Эр-о-эс-эс-и. Росси. - Да, мистер Росси, если вы хотите, я отвезу вас в Кливленд. - Не стоит, это слишком большой крюк для вас... - Вовсе нет. У меня есть время. Я не состою ни в каком женском обществе. Миссис Болдин включила передачу, и они поехали. Долгое время не было произнесено ни слова. Тихий рокот мотора навевал приятное настроение, а из пепельницы шел еле заметный дымок, точно из кадила. Вдруг Джерри заметил, что они свернули на узкую боковую дорогу, на которой не было ни рекламных щитов, ни пустых пивных бутылок, ни жилья поблизости. Миссис Болдин остановила машину возле голой дубовой рощи. - Теперь можно и поболтать немного, - сказала она, точно добрая знакомая. - Эта дорога в зимнее время очень спокойна. Видите, после снегоочистителя здесь еще никто не проезжал. Джерри ответил какой-то незначительной, но, впрочем, очень смелой фразой и стал с некоторым беспокойством ожидать продолжения разговора. - Вы, наверное, обиделись, что я оставила вашего товарища на дороге? - проговорила женщина так, точно просила извинения. - Нет, нисколько, миссис Болдин. - Можете называть меня Ирен. Я вынуждена была оставить его. Дело в том, видите ли, что нам предстояло ехать через Пэйнсвилль, где у меня много знакомых. Все поймут, что со мною в машине сидит кто-нибудь из моих друзей, но если бы меня увидели в обществе двоих мужчин, это сочли бы уже за неумеренность. Джерри не понимал, в чем тут неумеренность, и женщине пришлось расшевелить его застывшее воображение. Она схватила певца за руку выше локтя, посмотрела ему в глаза и сказала просто, без обиняков: - Я люблю артистов. Почему вы не поцелуете меня? Джерри подумал о жене, вспомнил ее болтовню, ее рассказы, в которых никогда не было конца, и пробормотал: - Миссис Болдин... - Говори - Ирен! - Миссис Ирен... Я женат... - Я тоже замужем. Четвертый раз. И если только муж согласится платить мне достаточные алименты, я разведусь немедленно. Но он скряга, отвратительный скряга. Ну, давай поцелуемся! По каким-то непонятным причинам поцелуй Джерри был лишен страстности. Такая мужская непредприимчивость, которую обычные нравственные понятия и церковь почитают великой, достойной подражания добродетелью, глубоко оскорбила чувства миссис Болдин. - Ты всегда так застенчив с женщинами? - спросила она ласковым голосом, и лицо ее приняло комично противоречивое выражение: она была одновременно похожа и на семнадцатилетнюю невинную школьницу и на шестидесятилетнюю сводню. - Нет... - ответил Джерри медленно, словно и язык у него готов был отняться. - Не всегда... - Ну, конечно, ты, наверно, имеешь дело с женщинами так часто, что... Миссис Болдин ждала, что певец докончит за нее фразу, но он медленно раскачивался и был по-человечески немного туповат. Такая честная нерасторопность являлась отчасти следствием того, что его жена Джоан была так бесчестно активна, Джерри и теперь тащил за собой наследие своего короткого брачного союза: медлительность и пассивность. Поскольку и второй его поцелуй оказался довольно вялым и безжизненным, миссис Болдин закурила сигарету и сказала холодно и спокойно: - Лобовое стекло заиндевело. Вам не трудно пойти протереть его? Она дала певцу кусок замши и включила зажигание. Когда Джерри вышел из машины, женщина заперла дверь и сказала в открытое окно: - До Кливленда примерно шесть миль. Машина тронулась, а гражданин вселенной Джерри Финн остался стоять на дороге. Солнце уже давно убрало свою лампу, и беспомощная краюшка месяца была не в состоянии осветить мир. В Кливленде понятия не имели о трудностях. В центре города пылали неоновые огни, а в трущобных кварталах догорали, обугливаясь, мечты. В ресторанах и барах люди убивали время, а в ночлежках - били насекомых. Против железнодорожного вокзала Нью-Йорк Сентрал Систем находился "Бар Тони", в который отъезжающие заходили выпить на дорогу стакан вина или бутылку пива. Владела баром француженка Мадам, блестящая коммерсантов, которая оставила свое прошлое в Чикаго восемь лет назад. За короткий срок она показала, что когда женщина берется за публичную деятельность, то деятельность внезапно становится публичной. Ее маленький кабачок то и дело попадал на страницы газет. Мадам не всегда успевала спросить возраст своих клиентов и по этой причине ей постоянно приходилось платить штрафы за продажу алкогольных напитков несовершеннолетним. Бар получил свое имя в честь возлюбленного хозяйкиной молодости. Мадам посвятила свой кабачок памяти Тони, продемонстрировала этой практической мерой долготерпение любви, красоту обожания и определенный коммерческий талант. Посетители приходили и уходили, и только немногие успевали напиться допьяна. Но сегодня произошло отклонение от правила. Уважаемый постоянный посетитель бара, мистер Мартин Лурье, который по крайней мере два раза в неделю заходил выпить стаканчик сухого шерри перед отъездом, на этот раз не думал никуда торопиться. Он долгое время клевал носом у стойки, а затем перешел за маленький столик в дальнем углу кабачка. Это был человек средних лет, по должности - инспектор автомобильного страхового общества, а по характеру - чувствительный. У него было типичное лицо страхового агента, тонкая шея, похожая на торчащий пест маслобойки, и рот, напоминающий пуговичную петлю. Он хорошо одевался, а пил при случае еще лучше. Теперь он был мрачен, но Мадам еще не успела справиться о причинах его мрачности, а только подносила страховому агенту стакан за стаканом, улыбаясь одними губами. Мистер Мартин Лурье понемножку разбавлял вино слезами и поднимал глаза каждый раз, когда открывалась дверь или менялась пластинка на автоматическом проигрывателе. Теперь взгляд его следил за незнакомцем, который выпрашивал у Мадам глоток вина. По внешнему виду незнакомца довольно трудно было судить о его общественном положении: он был похож отчасти на американского босяка, а отчасти на школьного учителя, у которого большая семья и маленькие доходы. Незнакомец изъяснялся на хорошем языке, в изысканных выражениях. Временами акцент его доносил прохладное дуновение Британских островов. Когда Мадам не согласилась угостить незнакомца бесплатно, мистер Лурье пожелал быть благодетелем. Такой сострадательный поступок как будто укрепил его колени, подкошенные горем. Он пригласил незнакомца к столу, назвал ему по буквам свое имя, представил краткие биографические сведения о себе и о своей семье, после чего стал удерживать горькие рыдания внутри своего жесткого воротника. Незнакомец принял эти сведения с благодарностью и откровенно сообщил важнейшие данные о себе - правда, чуточку подкрашивая и принаряжая факты, ибо он заметил, что голая правда всегда подолгу зябнет на холоде, прежде чем хорошо защищенные человеческие сердца пустят ее погреться. Ложь - маленькая шустрая озорница - быстро бежит босиком улаживать свои дела, пока медлительная правда еще только натягивает сапоги на ноги. - Мое имя Финн, - сказал незнакомец. - Эфи-эн-эн - Финн. Джерри Финн. Профессор медицины. Вас удивляет, конечно, что я без денег? Мистер Лурье действительно был удивлен, и потому он сразу же получил подробный и драматический отчет о причинах случайного безденежья профессора. Профессор Финн выехал из Нью-Йорка на собственной машине. Он направлялся в Чикаго на очередной съезд врачей. И все ведь пустые хлопоты, потому что на этих конгрессах никогда ничего решить не могут. Установили только, что червеобразный отросток слепой кишки является атавистическим напоминанием о тех временах, когда человек ел сырое мясо и жил на деревьях. Ну вот, уважаемый сэр! Значит, надо было ехать в Чикаго. Но в пути случилась ужасающая метель - страшнейшая во всемирной истории. Шикарный профессорский кадиллак, прошедший всего каких-нибудь несколько миль, врезался в телеграфный столб. Где? Ах, сэр! Очень трудно теперь припомнить это место. Только было это где-то между Пэйнсвиллем и Кливлендом. Автомобиль отправили в ремонт, а профессор пешочком пошел искать какую-нибудь гостиницу, постоялый двор или ресторан. И тогда его ограбили. В общем, самый обыкновенный случай. Вы ведь знаете, что в Америке за истекший год было два миллиона шестьсот тысяч случаев ограбления. Но это не все, главное впереди! Грабители избили свою жертву и бросили посреди дороги. Однако профессор - физически сильный человек, бывший спортсмен, призер по ходьбе на дальние дистанции, и вот он бросил вызов суровым законам природы и шел - заметьте, сэр, шел! - более пятнадцати миль пешком, чтобы к ночи добраться до Кливленда. - И вот я здесь, - закончил Джерри свой рассказ, в котором почти совершенно не было рекламы, и стал ожидать отклика. И отклик последовал. Мистер Лурье позабыл на мгновение о собственном горе и быстро спросил: - В какой компании застрахована ваша машина? Профессору Финну некогда было почесать в затылке. Он тотчас ответил: - В ЦАСОВЗАЧП. - Где? - В ЦАСОВЗАЧП. - Никогда не слыхал о таком обществе. Как его официальное наименование? Я имею в виду - без сокращений. - Центральное автомобильно-страховое общество врачей, занимающихся частной практикой. Мистер Лурье покачал головой. - Честное слов, я не знаю такого общества. - Вот это странно! ЦАСОВЗАЧП - это как раз величайшее в мире страховое общество. - Нет, оно не величайшее в мире. Но давайте посмотрим. Мистер Лурье достал из кармана маленькую книжечку в красивом переплете. Это был Календарь агента по страхованию автомобилей, который всегда поспевал за временем, как и полагается календарю. - В моей книжке такого общества нет, - сказал мистер Лурье. Джерри зажмурил глаза и пустился в дальнейшую вынужденную ложь: - Какого года у вас календарь, мистер Лурье? - Прошлого года. Но здесь уже имеются добавления. - Когда сделано последнее добавление? - Минуточку. Три месяца назад. С тех пор новые общества не создавались. На лице Джерри засияла улыбка победителя. Он чуть не закричал: - Вот то-то и оно, мистер Лурье! ЦАСОВЗАЧП основано только неделю назад. Кстати, мистер Лурье, разрешите узнать ваше занятие, если не секрет? - Пожалуйста. Я представитель американского Автомобильного объединения и районный инспектор двух автомобильно-страховых обществ. Джерри заморгал глазами и поспешил перевести разговор на другую тему. Он знал по опыту, что лучший способ отделаться от собственной лжи - это предоставить лгать дру