мя для проведения массовых седалищных измерений в нашей стране сейчас особенно неблагоприятно: большинство мужчин побывали на военной службе и вследствие плохого питания и тяжелых условий жизни утратили свои нормальные габариты, ну, а тем, кто в военные годы продолжал свою деятельность в тылу, пришлось поневоле втискиваться в такие тесные бомбоубежища, что теперь они уже только с большим трудом могут сидеть на двух стульях. По мнению ответственного директора Фанни К., проведение измерений могло бы сейчас оказать политически неблагоприятное воздействие: наши обмеры наверняка были бы использованы как средство пропаганды, поскольку теперь вообще так много толкуют о восстановлении довоенного уровня жизни. Магистр Рийта-Хелена Р., председательница "Союза служащих женщин и домашних хозяек", присоединилась к предыдущим ораторам, добавив следующие собственные соображения: - Я нисколько не сомневаюсь в научной убедительности таблиц седалищных измерений доктора Дика Ламберта. In facto они обладают величайшей доказательной силой, однако in casu (я думаю прежде всего о своем собственном муже) они могут иметь результативно очень негативное влияние. In concreto изменения породили бы новые измерения и in fine нас захлестнул бы поток измерений. In effectu мужчины ведь и в настоящее время лихорадочно проводят обмеры бюста у женщин, и они могут опубликовать результаты этих измерений in praxi, когда угодно. Я все-таки не желала бы, чтобы в протокол было записано о таблицах измерений седалища у мужчин in memoriam, а предлагаю вернуться к рассмотрению данного вопроса когда-нибудь в другой раз. Мудрое и глубоко обоснованное слово магистра Рийты-Хелены Р. (она была преподавательницей латинской орфоэпии, до того как родила девятого ребенка) было принято с большим удовлетворением почти во всех наших организациях, отстаивающих интересы женщин. Итак, мне оставалось только срочно телеграфировать миссис Рэйчел Терннэкк: "Седалищные измерения замаринованы тчк Повремените перечислением денег присылкой лекторов тчк Минна Карлссон-Кананен". По-моему, я сделала все, что было в моих силах, чтобы поддержать миссис Терннэкк в ее благородной деятельности. Она ответила на мою телеграмму, грозя немедленно приехать в Финляндию и на месте, лично, изучить ситуацию. Одновременно она справлялась, имеются ли в Финляндии сигары и виски и не следует ли запастись всем этим в Америке на время поездки. Я сообщила ей действительное положение вещей и рекомендовала отложить поездку до лета, когда в изобилии будет продаваться "понтикка" (водка из отходов целлюлозно-бумажного производства), очень похожая на американское виски. При этом я, как могла, расхваливала ей очарование финского лета, неповторимую красоту бесчисленных озер, совершенно позабыв о том, что она питает отвращение к воде и боится бактерий больше, чем бога. После девятнадцати телеграмм она согласилась отложить поездку на семь месяцев и наконец оставила меня в покое, что было как нельзя более кстати. Дело в том, что Энсио Хююпия непрерывно донимал меня своими новыми выдумками, причем многие из них были осуществимы только с помощью хороших связей. А этим я, кажется, обладала теперь в достаточной мере. Ведь я была посланцем доброй воли, бескорыстным пионером, зачинателем в области производства эрзацев... И притом я - дитя черных дней - никогда не забывала о том, что сама являюсь сиротой. Друзей изумляли огромные размеры моих доходов, крайняя скромность которых еще больше удивляла чиновников налогового управления и мою американскую знакомую, миссис Рэйчел Терннэкк. На второй день рождества 1945 года Энсио Хююпия пригласил меня к себе домой обедать. Заново обставленная квартира, прекрасно одетая хозяйка и щедрые дары богато сервированного стола - все говорило о хорошей конъюнктуре на черной бирже. Находясь в семье Хююпия, я особенно ясно поняла, что опасения миссис Терннэкк относительно возможности перехода мирового господства в руки мужчин были вполне обоснованны. Сила частной экономики дала Энсио возможность захватить власть. Бывший адвокатик "ПОТС и Кo", который порой на улице ревел, как буря, но дома едва слышно попискивал, со временем превратился благодаря юридическому таланту и солидным доходам в самодержавного царька своей семьи; жене его принадлежало последнее слово только в том случае, когда она просила прощения. Теперь это был уже не прежний кроткий "рыцарь жениной туфли", вечно в чем-нибудь оправдывающийся, а какой-то надменный "фюрер", один многозначительный взгляд которого заставляет жену молчать, а детей - учить уроки. У меня возникло чувство вины, ибо не кто иной, как я из года в год толкала его на дела, требовавшие смелости и решительности. Я совсем забыла, что мужчину не следует слишком поощрять и чрезмерно благодарить, ибо все это действует на гипофиз его честолюбия, вызывая патологический душевный гигантизм. Симптомы этой опасной болезни наиболее ясно проявляются в домашней обстановке, когда гости дивятся волевым качествам мужа и умиленно восхищаются изысканными манерами жены. В каждом мужчине скрыты зачатки, или первоэлементы, душевного гигантизма. Каждый мужчина горячо желает, чтобы его жена была Венерой Милосской: не имея рук, она не могла бы проверять содержимое карманов своего мужа или хотя бы пальчиком коснуться общей семейной кассы. Обычно такие визиты превращаются в "деловые обеды", на которых приходится очень много говорить, прежде чем что-нибудь дельное будет высказано. Энсио хотел представить мне доктора Антеро Куйвалайнена, с которым он познакомился, когда я была в отъезде, и даже заключил с ним определенные соглашения. Антеро Куйвалайнен был доктором химических наук. Куйвалайнен означает "суховатый" - и это имя вполне подходило, ему. Он был маленьким, хилым человеком - такого низенького росточка, что рюкзак, надетый ему на плечи, обязательно волочился бы по земле. Прошло два часа, прежде чем он сумел сообщить, что вообще - говорит - очень - медленно. В Финляндии слишком много господ и слишком мало джентльменов. Прослушав в течение трех часов этимологические рассуждения доктора Куйвалайнена, я заподозрила в нем джентльмена. Он изложил в главных чертах нижеследующее: - Годы войны сделали нашу жизнь ненормальной. В данном случае под нормальной жизнью я понимаю такое положение, когда статистика человеческого питания и статистика заболеваний находятся между собой в определенной гармонии. Под гармонией я понимаю такое соотношение, которое гарантирует каждому человеку постоянную работу, и притом именно такую работу, которая соответствует его призванию. У меня два взрослых сына, они скоро закончат образование и получат профессию. Но что за радость в образовании, если с этой профессией теперь невозможно никуда устроиться? И в данном случае causa mali, то есть причина зла, кроется в ненормальности послевоенной жизни. Как вы, госпожа Карлссон-Кананен, вероятно, прекрасно понимаете, мои сыновья посвятили свою жизнь одонтологии - зубоврачебному искусству. Но похоже, что им придется уехать в страны с высоким уровнем жизни, то есть в такие, где зубные врачи действительно нужны. Маленький сухой человек вытер со лба пот. Говорить ему было тяжело, но, вероятно, он знал, что рыть канавы еще тяжелее, а потому старался по мере сил тащить тяжкое бремя. Я сказала ему: - Господин доктор, я никогда не слыхала, что у нас слишком много зубных врачей. - Их вовсе не так много. В странах с высоким уровнем жизни зубных врачей пропорционально несравненно больше. Но, чтобы вы поняли, где в данном случае кроется causa mali, то есть причина зла, мне придется занять еще минуточку вашего драгоценного времени. Ненормальные условия жизни сокращают потребности и усиливают кризис. Нам не хватает многого, очень многого, сударыня, но вот чего нам особенно не хватает и что в настоящее время у нас почти совершенно отсутствует, - это кариез, гниение зубов. Лишь после того, как в нашу страну начали прибывать американские посылки, положение стало слегка изменяться к лучшему, но только слегка. Нам требуется решительно усилить гниение зубов, чтобы статистика заболеваний стала нормальной, а профессия одонтолога - выгодной. Алвар Вилска указывал, что кариоз является ценнейшим фактором, способствующим процветанию также других болезней. Все это увеличивает занятость врачей, а в результате повышает их жизненный уровень. Поскольку мне известно, что вы, госпожа Карлссон-Кананен, женщина смелая, умная, свободная от предрассудков и вы пользуетесь в настоящее время влиянием и связями несравненно в большей степени, чем мы, скромные труженики науки, я и осмеливаюсь обратиться к вам. - Неужели вы хотите, чтобы я снабжала вас кариозом? - изумилась я. Маленький жрец науки снова вытер лоб и тихо ответил: - В некотором роде да, мадам. Однако мы скажем об этом несколько иначе. Гниение зубов есть зло, но оно имеет свою причину, которая вовсе не является злом и даже доставляет удовольствие. Вы, конечно, догадываетесь, что речь идет о сладостях и в данном случае о сахаре. Я по-прежнему сильно недоумевала, но, к счастью, Энсио Хююпия взял слово и, точно факелом, осветил потемки: - Дорогая Минна, пока ты находилась в Америке, мне пришла в голову блестящая идея, с которой я ознакомил доктора Куйвалайнена. Мы сообща набросали план развития производства; он дает новые основания верить в возможность экономической независимости нашей страны. Как ты, вероятно, помнишь, я однажды купил несколько сот гектаров леса - это, конечно, гораздо меньше, чем у тебя, но все же и мой лес чего-нибудь да стоит. Лишь небольшая часть этого леса вырублена на дрова и на чурки для газогенераторов. Однако дерево значительно выгоднее продавать, перерабатывая его на сахар. Да, из дерева можно делать тот самый сахар, в котором народ Финляндии так остро нуждается! - Позвольте мне доложить госпоже Карлссон-Кананен, - заметил искренний ревнитель гниения зубов, - что процесс переработки дерева в сахар очень сложен. Но тем не менее это факт: сахар в дереве содержится, и по изобретенному мною методу его можно так рафинировать, что никто не отличит наш сахар от тростникового или свекольного. Я уже сейчас предупреждаю, что изобретение надо непременно запатентовать. Я забыла, что женщина имеет право улыбаться мужчинам лишь в том случае, когда лживые комплименты поклонников оттеняют ее действительные достоинства. Но ведь речь шла о кариозе зубов, и я вспомнила одну чисто американскую поговорку: "Лучше нарыв на общественном теле, чем два - на собственной шее". Я усмехнулась про себя, и сразу же восхищенные улыбки засияли на губах мужчин. - Минна! Я знал, что ты одобришь наши планы! - воодушевился Энсио. - Ты великолепна! - Я хотел бы сказать то же самое, - проговорил будущий усладитель жизни финского народа. - Теперь я смогу продолжить мои ценные исследования, плоды которых будут вкушать все граждане. Сластены получат сахар, а зубные врачи - столь нужный им кариоз. Я сегодня же сообщу моим сыновьям, чтобы они пока спокойно собирали старые иллюстрированные журналы. - Иллюстрированные журналы? - удивился Энсио Хююпия. - Да, конечно. Для своих приемных. Ведь это самая тонкая психотерапия - просматривать иллюстрированные журналы, ожидая очереди у своего зубного врача. - Господа, - сказала я с искренним возмущением, - что значит это варьете? Во-первых, я не одобрила никакого плана, а во-вторых, мне не ясно, в чем, собственно, дело. Наступила короткая пауза. Мужчины уставились друг на друга. Живи они при дворе Людовика XIV, они, наверное, предложили бы друг другу понюшку табаку, чтобы чиханьем побороть смущение. Доктор Куйвалайнен сказал, бросив на Энсио взгляд, умоляющий о помощи: - Возможно, вы, юрист, изложите дело яснее? Я, конечно, могу поправить ошибочные толкования и уточнить некоторые понятия - поскольку они касаются химии... Энсио Хююпия принялся объяснять: - Милая Минна (он обращался ко мне с такой теплотой и нежностью даже в присутствии своей жены), доктор Куйвалайнен и я - мы оба доверяем тебе. Ты ведь знаешь, какие доходы можно извлечь из дерева? - Конечно. Дерево дает жизнерадостному лесовладельцу возможность беззаботно получать прибыль, а лесорубу, которому надоела жизнь, оно предлагает крепкий сук, - деловито ответила я. - Дорогая Минна, не будь злой! - воскликнул Энсио. - Я бы назвал сейчас госпожу Карлссон-Кананен не злой, - заметил химик, - а склонной весело шутить. Конечно, она понимает, что все самые выгодные операции вначале являются только мечтами. Тщедушный мечтатель улыбнулся довольно тускло, как человек, долгие годы живший на строгой духовной диете. Он давно уже мечтал не о женских ножках, а лишь о кубических футах древесины, которые сулили ему больше сладости. Энсио поковырял в зубах - тоже проверенный способ восстанавливать душевное равновесие, - привел свои мысли в порядок и продолжал: - Извини, Минна, я буду говорить опять-таки о дереве, ибо именно в нем вижу теперь будущее нашей страны. Леса Финляндии таят в себе до поры до времени кое-что и помимо бумаги: в них сокрыто несметное количество сахара. Объединение "Карлссон" могло бы сейчас первым начать заводское производство древесного сахара. Для оборудования и пуска завода требуются огромные деньги... - Не вложу ни марки, - сразу же ответила я. - И не нужно! - подхватил и парировал мою реплику Энсио. - Ведь это важно для всего народного хозяйства, речь идет о благе всего нашего народа. А раз мы прокладываем путь для такого широкого производства, тут уж требуется государственная поддержка. Поэтому-то мы и надеемся - доктор Куйвалайнен и я, - что ты обратишься в срочном порядке к государственной власти. Объединение "Карлссон" должно получить столько общественных денег, чтобы оно могло построить и оборудовать вполне современный древесно-сахарный завод и наладить на нем производство. За это дело не стоит приниматься, пока мы не заручимся твердо гарантированной государственной поддержкой. И вот вопрос о получении этих гарантий мы оставляем теперь на решение твоего сердца. Минна, у тебя такие связи - воспользуйся же ими! Энсио сделал ударение на слове "связи" совсем так, как горный советник Калле Кананен, сумевший благодаря хорошим связям развернуть в Соединенных Штатах солидное производство: он изготовлял блесны, которые прибывали в нашу страну едва ли не в каждой четвертой посылке американских подарков. Идея древесного сахара была, по-моему, "любопытна" в такой же мере, как седалищные измерения миссис Терннэкк. Правда, доктор Куйвалайнен представил расчеты, согласно которым цена килограмма древесного сахара должна превышать на сорок процентов цену сахара, ввозимого из-за границы ("Будут повышены ввозные пошлины", - успокоительно заметил Энсио), но вычисления честного ученого базировались почти исключительно на ощущениях его большого пальца. Точно так же, как и расчеты миссис Терннэкк. Ведь она утверждала, что сидячий труд не пригоден для мужчин, поскольку он расширяет их седалища. Однако я стала сомневаться в справедливости подобного утверждения. В те редкие вечера, когда я бывала в драме или в опере, мне удалось сделать обратное наблюдение: седалищные габариты ведущих актеров и певцов с каждым сезоном увеличивались примерно на дюйм, а ведь их работа вовсе не была сидячей... Сильно сомневаясь в успехе операции с деревянным сахаром, я все-таки рекомендовала ее министру, о котором уже упоминалось выше; он принял меня сразу же после рождественских каникул. Он пребывал в отличном настроении, курил сигареты "Филипп Морисс" и тут же радостно объявил мне, что получил к рождеству двадцать американских посылок. В магазины, где с благотворительными целями продавались дефицитные продукты по повышенным ценам, он заходил теперь только ради проформы да еще, пожалуй, потому, что жена его не могла отказаться от любой возможности побыть на людях. Уделив достаточно времени восхвалению собственного возросшего жизненного уровня, он перешел к признанию моих заслуг: - Министерство народного обеспечения за все время своей деятельности не смогло порадовать нас в такой степени, как сделали это вы, мадам, когда стали "посланником доброй воли". Кстати, на вас очень стильное платье. Какое элегантное сочетание цветов. Я уже начала было опасаться приглашения на "деловой завтрак", но, к счастью, министр вовремя вспомнил о своем высоком положении или, может быть, просто понял, что красивая женщина всегда одевается так, чтобы все лучшее в ней было открыто. Я представила ему мою просьбу в очень сдержанном изложении и получила обычный ответ, который затем передала моим энергичным компаньонам: указанный министр относится к проекту положительно и обещает при первой возможности доложить о нем правительству. Поскольку нами выдвигался вопрос о состоянии народного питания (а не об отсутствии кариоза, разумеется), то наш проект незамедлительно рассмотрели, и решение было положительным. Через полгода древесно-сахарный завод объединения "Карлссон" выпустил первую партию готовой продукции: шесть килограммов деревянного сахара, себестоимость которого достигла двух тысяч двухсот марок за килограмм. Расчеты затрат, представленные доктором Куйвалайненом, не оправдались, и он испытывал беспокойство при мысли о будущем своих сыновей. Тем временем производство продолжали - ведь дело-то было общественно полезное, направленное на улучшение народного благосостояния! Однако результаты по-прежнему не удовлетворяли никого. Расход сырья был огромен, и потому цена килограмма сахара оставалась слишком высокой. Министерство потребовало объяснений. Я послала объясняться доктора Куйвалайнена, и снова мы добились распоряжения продолжать работу. Правда, на этот раз - с некоторыми изменениями в производственном процессе. В качестве сырья теперь уже использовали не финское дерево, так как содержание сахара в нем оказалось чрезвычайно низким. Но свет ведь не сошелся клином на финском дереве, - к счастью, дерево имелось и в других местах (хотя финнам трудно поверить в это). В Соединенных Штатах Америки на старых, заброшенных кладбищах росли клены, их древесина отличалась довольно большой сахаристостью, как установил доктор Куйвалайнен, специально ездивший туда в научную командировку с двумя переводчиками. Поскольку опять-таки речь шла об улучшении питания народа, импорт американского сахаристого клена был разрешен особым постановлением, и в адрес нашего знаменитого древесно-сахарного завода прибыло три парохода американских дров. Дело пошло лучше, и цена килограмма сахара упала до двух тысяч марок. Доктору Куйвалайнену снова пришлось давать объяснения, и он сумел их дать с таким успехом, что вновь пришло распоряжение: производство продолжать. Однако теперь мы уже ввозили не толстые шишковатые бревна, употребляемые американцами на изготовление паркета, а закупоренный в бочки кленовый сироп, из которого варить древесный сахар было уже гораздо легче... Доктора Куйвалайнена не приговорили ни к лишению свободы, ни даже к штрафу, ведь он занимался исследованиями, содействуя развитию финской науки, но все же после всего случившегося его уже не приглашали во дворец президента на балы по случаю Дня независимости. Древесно-сахарный завод объединения "Карлссон" прекратил производство сахара из кленового сиропа. Остатки продукции пришлось распродать по цене пятьдесят марок за килограмм. Все понесенные объединением убытки возместила государственная казна, поскольку даже канцлер юстиции не мог найти в деятельности объединения никаких признаков обмана. Я была счастлива тем, что отделалась от сахарного производства, но зато для Энсио такой исход означал душевную травму. Еще и по сей день он отказывается верить, что Финляндия не обетованная страна сахарного производства. Когда древесно-сахарный завод закрыли ввиду полной нерентабельности, Энсио впал в глубокую мрачность. Я пыталась его утешить, напоминая, что разведение сахарной свеклы тоже ведь сопряжено с неприятностями, поскольку заводы могут работать лишь несколько месяцев в году; что же касается главной причины кариоза, то ее, в недалеком будущем, бесспорно, начнут ввозить из-за границы. Но он только понуро мотал головой, повторяя: - Как же быть с моими лесами? - Они всегда приносят выгоду. Бумага, сосновая смола, спирт, дрожжи... Он улыбнулся вымученной улыбкой старого инвалида и тихо, со вздохом проговорил: - Да, но все это не приносит кариоза... Мне так хотелось, чтобы сыновья доктора Куйвалайнена открыли свою практику!.. - Они ее откроют. И тогда их отец сможет прекратить свою практику. Оставь все эти мысли, пойдем лучше со мною завтракать. У меня тоже имеются кое-какие новые идеи. Лицо моего компаньона просветлело. - Минна, ты просто ангел! - Ошибаешься. Ангелом бывает только жена вдовца. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ЗЕЛЕНЫЕ КОТЕЛКИ Неудача с производством деревянного сахара едва не лишила объединение "Карлссон" доброй и незапятнанной славы (некоторые газеты делали все, чтобы очернить мою фирму), но Энсио спас ее в последний момент. А именно - по его совету мы стали производить сахарин. В то же время мы оборудовали маленький заводик жестяной тары, который начал выпускать практичные и красивые коробочки для сахарина. Разбогатевшие на войне почтенные граждане покупали коробки в ювелирных магазинах, а простые люди, живущие на зарплату, постоянно довольствовались добротными изделиями нашего объединения; к тому же полпроцента чистого дохода, приносимого жестяными коробочками, объединение жертвовало на различные благотворительные цели, и это избавило нас от бремени налогов. Дурная слава Лукреции Борджиа оказалась намного долговечнее, нежели ее поразительная красота. Я пока что нисколько не опасалась преждевременной утраты какого-нибудь из атрибутов успеха. Мне было только сорок лет, и никакими вспомогательными средствами косметики я еще не пользовалась. Что же касается моей славы, то она стала еще громче прежней с тех пор, как я начала бескорыстно служить общественному благу. В один прекрасный день мне сообщили, что на нескольких пароходах доставлены различные продовольственные, галантерейные и бакалейные товары, завалявшиеся на армейских складах Соединенных Штатов. Шоколад, лярд, москитное масло, паста для бритья, сироп "кока-кола", тальк, открытки с видами и солдатские ботинки - всем этим торговать было нетрудно, но в общей массе лежалого довольствия имелось много изделий, не находивших сбыта. - Мадам Карлссон-Кананен, - обратился ко мне начальник отдела министерства, которому пришлось заниматься изучением и распределением завали, полученной из-за океана, - не можете ли вы нам помочь? Министр З. рекомендовал мне проконсультироваться с вами. Вы контролируете такой широкий сектор производственной и торговой жизни в нашей стране, что наверняка сможете дать нам мудрые советы. - О каких изделиях идет речь? - спросила я чиновника, который производил впечатление человека искреннего и жизнерадостного. Видно, он не особенно печалился о распределении американских товаров. - Ни оптовые, ни рознично-торговые предприятия не желают брать вещи, предназначенные для тропического климата, как, например, дубинки для борьбы со змеями, мазь от песчаных блох, снадобья для бальзамирования и учебники японской грамоты... - Кому же они в Финляндии могут понадобиться! - воскликнула я сочувственно. - Все это и у меня не вызывает никакого интереса. - К счастью, такого рода предметов очень мало, мы можем, наконец, подарить их музею какого-нибудь миссионерского общества. Но возникает вопрос о некоторых других товарах, имеющихся в огромном количестве. О возможности их использования мне и хотелось бы потолковать с вами, госпожа экономическая советница... - Не советница, а просто госпожа... - Простите, простите... Я был уверен, что вам уже объявлено... Ну, ладно... пусть это пока остается тайной... Стараясь скрыть свою неловкость, он начал быстро листать списки товаров и продолжал: - Когда при распродаже с аукциона покупают сразу "весь скарб", то там наряду со столовым серебром оказывается фикус и старая качалка. Мы тоже в некотором роде купили "весь скарб" и теперь, выражаясь аллегорически, погибаем, заваленные всеми этими фикусами и качалками. На таможенных складах лежат, ожидая своего покупателя, две большие партии неликвидных товаров: канадских лесных лыж и плотного шляпного фетра. - Шляпного фетра? - удивилась я. - Но ведь на него как будто должен быть спрос. - Да, конечно. Все дело в том, однако, что министерство приняло решение продать фетр и лыжи только оптом, в одни руки. Иначе говоря, хотите купить канадские лыжи, покупайте заодно и фетр, и наоборот. Не улыбайтесь, сударыня, такое решение было принято единогласно и теперь уж с этим ничего не поделаешь. Я не решалась сколько-нибудь обнадеживать его, пока не познакомлюсь с образцами и не поговорю с моим мудрым советником Энсио Хююпия. Время для разговора я выбрала неудачное: раннее утро, когда большинство людей страдает хронической брюзгливостью. Умные люди поэтому выбирают профессию актера, чтобы иметь возможность спать до полудня. Энсио не нужно было, конечно, менять профессию, только бы он с вечера несколько экономнее пользовался алкоголем, потому что чем более высокого градуса достигал он вечером, тем на более низком уровне оказывался поутру. Когда я рассказала ему о канадских лыжах и о фетре, он обеими руками схватился за голову и взмолился: - Пощади, добрая душа! У меня и так голова раскалывается на части! Довольно с меня благотворительной деятельности... Впрочем, ты ведь имеешь право сама решать... Во всяком случае, я возражаю. Я не могла осуждать моего компаньона за мнение, несогласное с моим, ибо если два человека всегда высказывают одно и то же мнение, то один из них просто лишний. Кроме того, у мужчин наблюдается естественная склонность не только к мании величия: для сохранения своего божественного самомнения они считают необходимым по каждому вопросу возражать против предложений, которые вносит женщина. Уродливое воспитание приучило их требовать от женщины любви, почтения и притворства. И все же для меня явилось в какой-то мере сюрпризом, когда во второй половине дня Энсио пришел ко мне в кабинет с сияющими глазами и веселой улыбкой во весь рот. Он просил извинения за свою утреннюю раздражительность ("Как мне избавиться от этой чертовой мигрени?") и сказал, что получил образцы лыж и фетра... - Захватил их по пути в аптеку... Но он не ограничился тем, что раздобыл образцы. Он успел пригласить в Правление нашего объединения экспертов и специалистов по лыжам и фетру - на вечернее совещание. Он также пригласил на это совещание в качестве наблюдателя заведующего рекламой нашего объединения, поэта Олави Хеймонена, который опубликовал наконец свой первый сборник стихов. В честь такого события он отрастил усы и приобрел трость. Об этом поистине великолепном чудаке я еще расскажу в одной из следующих глав. Здесь надо только отметить, что он действительно родился поэтом - и это было несчастьем для него. Сведущие специалисты дали свое авторитетное заключение, разумеется, за хорошее вознаграждение, и плановому отделу объединения пришлось работать с полной нагрузкой и даже сверхурочно. Фетр и лыжи со склада лежалых товаров перешли в ведение объединения "Карлссон". На канадские лыжи сразу же нашлись покупатели. Пять тысяч пар были проданы государственным лесным хозяйствам в Северную Финляндию. Из этих лыж изготовляли отличные приспособления для сушки обуви в лесных лагерях лесорубов, ими заменяли продавленные сетки на старых кроватях, из них делали спицы для прочистки трубок, дорожные вешки, гладильные доски и сухую растопку для печей. Один лесничий попробовал использовать эти лыжи по их первоначальному назначению, но попал в больницу. В свидетельстве о его болезни было написано неразборчивым почерком по-латыни: fractura femuris complicata и по-фински: осложненный перелом бедра при падении на канадских лесных лыжах. Остальные - примерно одиннадцать тысяч пар - были проданы мебельной промышленности. Один талантливый архитектор, специалист по интерьерам, удачно сообразил, что эти лыжи, если их немножко переделать, вполне годятся как спинки к садовым стульям. С чувством удовлетворения прочла я объявление в газетах: "Изящество и комфорт! Добротные изделия Великого Запада! Наконец-то получены в Финляндии!.." Продвинуть на рынки фетр оказалось гораздо труднее. Как засвидетельствовали представители отечественной шляпной промышленности, из такого сорта материала невозможно сделать порядочной фетровой шляпы, потому что это так называемый "жесткий фетр", употреблявшийся войсками в тропиках в качестве пола для палаток. Один старый русский шляпный мастер, работавший еще при царизме (теперь у него была маленькая мастерская в Валлила и уже забронированное место на кладбище Малми), когда мы пригласили его для экспертизы, сказал, что купленный нами фетр годится разве что на котелки, но ведь их теперь можно увидеть только в Лондоне да на старинных фотографиях. И все же именно этот царский шляпник подал Энсио Хююпия блестящую идею. Однажды вечером, после конца рабочего дня, Энсио задержал меня в конторе. - Минна, можешь меня поздравить. Эврика! - Неужели ты тоже открыл закон Архимеда? - Нечто гораздо более важное. Ты, наверное, удивлялась тому, что меня целый день не было в конторе. - Ты пил, чему же тут удивляться? - Нет, ни капельки! Я проводил важные совещания. Акционерное общество "Петтерсон и Кумпулайнен, шляпное производство" с будущей недели начинает изготовлять шляпы по заказу объединения "Карлссон" и притом не какие-нибудь там обыкновенные шляпы, а цветные котелки - коричневые, серые, голубые и зеленые. Первая партия - двести тысяч штук. - Что за безумие! Я не подпишу этой сделки. - Минна, выслушай меня! Не упускай такого случая в нашей жизни! Считай, что фетр мы приобрели даром, так как продажа лыж его уже окупила, значит, придется уплатить только за изготовление шляп. Послезавтра мы получаем образцы, а договор сможем подписать через неделю... - У тебя жар. Даже глаза покраснели. - Ну, не надо ехидничать! - Тебя лихорадит, Энсио. Тебе надо лечь в постель. - Хорошо! Тогда сама устраивай продажу фетра! Ты стала в последнее время такой осторожной, что... что... скоро начнешь сохнуть от этой добродетели. Я впервые видела Энсио Хююпия в таком неистовстве. Он бросил карандаш на стол, резко встал, и отойдя к окну, стал смотреть на уныло-безлюдную улицу. Мне он положительно начинал нравиться. Какое удовольствие работать с мужчиной, который не только ни разу не сказал, но даже не намекал, что интересуется женщинами. Может быть, у него наступила преждевременная старость: в ресторане он интересовался только прейскурантом вин, а не официанткой, на пляже читал газету. Я предоставила ему спокойно наслаждаться видом из окна, а сама принялась перелистывать бумаги. Наконец охватившая его душевная буря улеглась, и он произнес тоном раскаяния: - Минна... Я подняла глаза от дел и спросила: - Ну? - Я, кажется, тебя обидел? - Конечно. - В таком случае прошу прощения. Но ведь и ты меня обидела. - Разве ты не доволен балансом? Энсио молчал. Как приятно было наслаждаться своим превосходством! Благородное мужское достоинство состояло в том, что мужчина всегда знал, что и как надо делать. Он называл это моралью. Зато женщина угадывала, что, по мнению мужчины, надо делать ей. Это именовалось внутренней чуткостью. Я уже не угадывала, а знала наперед поведение собеседника и потому терпеливо ждала, что мой компаньон сейчас продолжит свои фантастически страстные доводы, - так он, конечно, и поступил. Его план, разумеется, следовало принять, но меня сильно задело то обстоятельство, что Энсио почти заключил договор, не посоветовавшись предварительно со мной. Потом я, конечно, поняла, что мое раздражение было проявлением откровенного эгоизма. Я была похожа на человека, который сердится из-за того, что не может прильнуть к замочной скважине одновременно и глазом и ухом. Итак, объединение "Карлссон" начало поставлять товар, имевший поистине историческое значение. Я взяла на службу двух специалистов в области мод и тринадцать разъездных торговых агентов, гарантировав им заработок по меньшей мере на полгода. Реклама и торговое представительство ринулись на покупателя сразу же после того, как "Петтерсон и Кумпулайнен" изготовили первые образцы котелков. Публичный показ этого нового каприза моды происходил в ресторане "Адлон", куда были приглашены многие представители государственной власти и деловых кругов, законодатели мод и деятели искусств, а также редакторы газет и журналов. Министр З. - он, впрочем, стал уже экс-министром - и его супруга Шарлотта (урожденная Примас-Теттерман) взяли на себя роль покровителей проводимого мероприятия. Демонстрацию мод открыл шляпный торговец, коммерческий советник Сулеви Виртанен (член правления акционерного общества "Петтерсон и Кумпулайнен"), передав слово председателю Совета шляпных мод господину Виено Карвонену. Господин Карвонен прочел перед высокими гостями яркую целенаправленную поэму, которую написал специально для данного случая наш заведующий рекламой Олави Хеймонен. Гости наслаждались поэмой, попивая коктейли в приятно непринужденной обстановке общего флирта. Поэма была написана в современном стиле, "свободным размером". У меня сохранились экземпляры всех наиболее значительных творений поэта Хеймонена, и потому я могу сейчас процитировать несколько ударных строк из его шляпного шедевра: Господин министр, любезные дамы и господа! Тают тают талончики единицы промтоварных карточек ах как их мало и ах как нужны они на чулки на рубашки на простыни но без единички ты можешь покрыть свою голову о прекрасный венец творенья новомодным убором коричневым серым зеленым лазоревым котелком котелком котелком Следите за модою мистер купите котелок котелок котелок йес сэр йес сэр йес сэр без единички без единички без единой единички По окончании демонстрации моделей каждый из присутствующих господ получил в подарок новый котелок и пачку рекламных листовок. На следующий день появились - в некоторых газетах даже на первой полосе - самые теплые и восторженные статьи о новинке, которой суждено произвести переворот в модах на мужские шляпы, - о цветных котелках! Провинциальные газеты перепечатали из центральных репортаж и фото. В последних известиях по радио говорилось о "западном веянии в мире мужских мод" (это сообщение вызвало политические споры, которые усилили разногласия между партиями и увеличили сбыт котелков нового образца). Издаваемый министерством народного обеспечения бюллетень "Недельный рацион" также сообщал о цветных котелках, которые продаются без единиц, но не более чем по три штуки на семью. Поэтому в личной карточке покупателя делают соответствующую маленькую пометку. В календаре "Общества содействия народному просвещению" я нашла однажды следующую фразу: "Мыслящий человек не может быть стадным человеком". Это мудрое изречение приходило мне на память каждый раз, когда Энсио приносил мне свежие данные о продаже котелков. Я могла лишь с радостью признать, что женщины проявляли в одежде свой индивидуальный вкус, а мужчин привлекала стандартная униформа. Цветной котелок стал нормой, которой мужчины непременно хотели следовать. Они слепо верили рекламе, которой руководил маленький коварный поэтишка. Повсюду в газетах пестрели объявления - перед текстом, в тексте и после текста, - объявления в духе "большого мира", и тут же - фотографии знаменитых боксеров-профессионалов, актеров, модных певцов, государственных деятелей и поваров, улыбающихся в новеньких котелках, а затем - последние новинки торгового словотворчества: "О'кэй, сэр! Покупай котелок! Переходи на западный стиль!" "Robert Taylor Style" - вот современный головной убор каждого финского джентльмена. Только ослы ходят теперь без котелка "Роберт Тэйлор". О'кэй, сэр! Йес, сэр! Одевайся аптудэйт, купи котелок "Роберт"! Не отставай от моды, сэр, переходи на котелок! "Robert Taylor Style" отныне нужен каждому мужчине!" Олави Хеймонен оказал неоценимую услугу финнам, обучив их американской модной терминологии. Котелок "Роберт" стал самым ходовым товаром, новинкой дня, символом стадного духа мужчин и пробным камнем четкой работы театральных и ресторанных вешалок. Хотя меновая стоимость котелков была весьма незначительна, однако же все газеты каждый божий день помещали в отделе "смесь" сотни маленьких объявлений, которые начинались прямо-таки классическими словами: "Обменили котелок..." Если бы реклама котелков строилась на том, что это финский товар, финский труд, и финская мода, если бы назвать изделие отечественным именем (например, шляпа "Матти", головной убор "Калевала"), тогда, возможно, мы изготовили бы две тысячи штук, а продали всего триста восемьдесят, ибо, согласно неофициальной статистике, в Финляндии было именно такое число патриотически настроенных мужчин, которые с подлинной самоотверженностью покупали всегда только отечественные изделия. И каждый раз - в последний раз! Но Энсио Хююпия, автор идеи "Robert Taylor Style", и Олави Хеймонен, претворивший эту идею в жизнь, знали своих соотечественников лучше, чем я: им надо было предложить что-то заграничное и притом с заграничными жестами и словами. Космополитический дух пробудился даже в сельской "глубинке", где зажиточный крестьянин и батрак, получающий плату натурой, - словом, каждый, кто отправлялся в село или в ближний городок за бутылкой отечественного напитка, приготовленного из чисто финского дерева... - приносил домой из лавочки "йессер" и шляпу - "Ропестуле"*. Из знакомых мне мужчин в городе Хельсинки только двое ни разу не надели цветных котелков: судейский помощник Энсио Хююпия и заведующий рекламой объединения "Карлссон" поэт Олави Хеймонен. Может быть, им хотелось казаться оригинальными, а может, они и без того были довольны своей внешностью, как воинственный князь церкви времен Ренессанса - кардинал Федерико Сансеверино, который произнес однажды такие мужественные слова: "Что касается моего тела в целом, то я в нерешительности, поскольку ноги уже не так резвы, как хотелось бы. Но верхней частью туловища и головой своей я совершенно доволен". ______________ * "Robert Style" - в произношении финского крестьянина. За шесть недель в Финляндии было распродано триста сорок тысяч шестьсот семьдесят котелков "Роберт", то есть больше, чем обручей "хула-хуп" двенадцать лет спустя. И все-таки потребности мужчин не были полностью удовлетворены, поскольку кончился фетр. Управление лицензий охотно выдало бы нам импортное разрешение (на некоторых чиновников управления не хватило котелков "Роберт"), но из страны-поставщика пришло лаконичное уведомление: "Все остатки фетра со складов отосланы в отсталые страны Азии в порядке помощи голодающим. Возобновления производства не будет, если не начнется новая война". Операция "Котелок" принесла объединению "Карл