ждую свободную минутку читал детективные романы), остановил машину как раз напротив собора. Быстрыми шагами я направилась к машине и, поравнявшись с поэтом, остановилась. Я оторвала его от дум словами из стихотворения Хелаакоски: "Мужичок, проснись-ка! Вон уж лето близко!" Он поднял мокрое от слез лицо и одарил меня взглядом, исполненным горечи. Я услышала только одно слово: - Куртизанка... - Если хотите, я могу отвезти вас на машине до дому. Я помогаю вам, но это уж безусловно последний раз. И делаю я это только из жалости к вашей семье. Не говоря ни слова, он сел в машину рядом со мной и принялся сочинять рекламные тексты, - не зря ведь он когда-то работал в объединении "Карлссон". - До чего же я подлое и несчастное существо. Оскорбил вас без причины, а потом почувствовал угрызения совести и хотел было пойти в церковь очистить душу. Вы, госпожа экономическая советница, понимаете, конечно, что мне тогда просто не удалось найти единственно подходящее слово? Я хотел сказать, разумеется, что вы - слиток чистого золота в блестящем нейлоновом чулке!.. Все-таки он был не безнадежен, поскольку умел еще просить прощения! Я выписала ему маленький чек и позволила целовать руки. Да, вот что значит работать свинаркой. Кутила, прожигатель жизни, обращался к богу, когда сатана уже не мог более испортить его. К счастью, для Олави Хеймонена имелось еще много возможностей портиться и становиться все хуже и хуже. Мы остановились у деревянного домика, и поэт, спасшийся от участи Алексиса Киви, вышел из машины. Он представлял собою сплошную оду. Он достал из кармана веревку, и я заметила, что это была скакалочка, которую он раздобыл, видно, в подарок своим детям. Попрощавшись со мной в четвертый раз, он начал показывать выбежавшим навстречу ребятишкам, как прыгают через веревочку. Жена поэта появилась на крыльце и приветствовала блудного мужа самыми отборными словами. Муж бросил веревочку детям, достал из кармана чек и вынул из петлицы нарцисс. С этим приношением он приблизился к жене и сказал, светло улыбаясь: - Милая, не трать на меня своих драгоценных слов: довольно и взгляда! Преподнеся жене нарцисс и чек, он продолжал: - Самое жалкое существо на свете просит разрешения приветствовать тебя, о лучезарнейший свет вселенной, самоотверженная мать моих детей... Я дала шоферу знак ехать. Мне надо было спешить домой, где парикмахерша ждала меня уже более часа. Это была спокойная женщина, привыкшая ждать и неторопливо выполнявшая свои обязанности. Солнце - древнейший переселенец в страны запада - стояло все еще высоко в небе, когда я опустилась в парикмахерское кресло и приготовилась слушать последние новости из жизни хельсинкского общества. Моя парикмахерша напоминала новобрачную, которая рассказывает своему супругу решительно все. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ В сентябре 1955 года я заказала себе гороскоп из Голландии. Это было самое дорогое и самое полное пророчество, какое я когда-либо видела. Оно рекомендовало мне удалиться от мира для тихой, уединенной жизни, поскольку в моих волосах уже появились серебряные блестки, а на душе непонятная грусть. В течение года я пыталась организовать у себя в доме литературный салон, но, когда Алкогольный трест предложил мне оформить право на содержание первоклассного ресторана с подачей спиртных напитков, я прекратила деятельность салона. Мне стало совершенно ясно, что в Финляндии литературный салон лучше всего уживается в кабаке, где можно одновременно обменивать шляпы и пальто. Распределение экстренных ссуд я доверила писателю Свену Лоухела, которому заслуги и быт художников, писателей и ученых были известны лучше, нежели мне. Он начал раздавать исключительно ссуды-"затравочки" по тысяче марок, и вскоре научные работники исчезли с нашего горизонта. В жизни многих ученых неожиданно появилось одно досадное обстоятельство: хочешь не хочешь, а надо работать. Но я не желала больше заниматься раздачей милостыни. Зато писатели и художники были очень довольны новой системой распределения, ибо каждый раз, получив ссуду, они уже предвкушали новую. Совершенно удалившись от светской жизни, я не чувствовала такого гнетущего одиночества, как прежде. Моя домашняя библиотека, насчитывающая свыше пяти тысяч томов, давно терпеливо ждала меня; финская остроухая лайка, которую непочтительно обозвали помесью и дворняжкой, требовала гораздо больше заботы и ласки, а моя хорошенькая личная секретарша была счастлива заказывать мне и себе билеты для заграничных поездок и обменивать валюту, в которой мы постоянно нуждались. Но, несмотря ни на что, я всегда приходила к одному и тому же конечному выводу: жизнь была мучительно однообразна. Я совершенно не умела жить, потому что не находила удовольствия в развлечениях. Богатство воспитывало эгоизм, а эгоизм - непреодолимое чувство отвращения. Я завидовала Энсио Хююпия, который по-прежнему пылал энергией и жизнерадостностью, а также писателю Лоухела, который никогда не уставал искать Человека. И казалось бы, у меня не должно было быть никакой причины для огорчений, ибо я преуспела в деловой сфере, где многие мужчины терпели крах. Несмотря на два замужества, я сохранила независимость. Моему богатству и красоте завидуют или льстят. У меня есть все, о чем только может мечтать человек, а если чего и нет, достану, как только захочу. И все-таки я недовольна. Чего-то мне не хватает, чего-то, что дает больше спокойной уверенности, чем мои миллионы и пароходы, коллекции драгоценных украшений и положение в обществе. Неужели все-таки писатель Лоухела был прав, сказав однажды: - Госпожа экономическая советница, вам не хватает только мужа...