ку. "Припомнились мне юные годы, - сказал он ему, - грустно тало". Тогда-то он и узнал, что зовут певца Паломино Молеро, что он новобранец и родом из Пиуры. "Тебе бы по радио петь, Паломино", - сказал один из летчиков. После этого Матиас еще раза два встречал его на том же месте, когда готовил свой баркас к выходу в море, и каждый раз бросал работу и заслушивался. - Если уж Матиаса его пение брало за душу, то, значит, у мальчика и вправду был ангельский голос. Матиаса мудрено растрогать, он как ледышка. "Подставилась хозяйка", - подумал Литума. И точно: лейтенант облизнулся как кот: - Вы хотите сказать, донья Адриана, что огонек в нем уже погас? Я готов вас согреть, ибо пылаю как раскаленный уголь. - Греть меня не надо, - засмеялась та. - Когда я зябну, кладу в постель бутылки с горячей водой. - Можно ли сравнить грелку с теплом человеческой плоти? - вытянув губы, точно собирался присосаться к хозяйке, промурлыкал лейтенант. В эту минуту появился таксист дон Херонимо. Подъехать к самой харчевне он не мог - машина завязла бы в песке - и потому оставил ее внизу, метрах в ста. Лейтенант и Литума расплатились, попрощались с хозяйкой, вышли. Времени было четверть девятого, но припекало немилосердно, как в полдень: казалось, будто люди и предметы вот-вот растворятся в знойном мареве. - Вся Талара гудит, - сказал таксист, покуда они, по щиколотку в рыхлом песке, брели к машине. - Скорей ищите убийц, а не то вас линчуют. - Меня-то чего линчевать, - пожал плечами лейтенант, - я Паломино не убивал. Могу поклясться. - Разные толки ходят. Вам не икается? - Не имею такого обыкновения. Какие толки? - Поговаривают, что вы опасаетесь связываться с убийцами - они, дескать, птицы высокого полета. - Таксист сунул Литуме заводную ручку, а лейтенанта спросил, прижмурив глаз: - Так это? - Не знаю, высокого полета они птицы или низкого, мне на это в высокой степени наплевать. Одно тебе скажу: им не поздоровится. - Лейтенант забрался на переднее сиденье. - А теперь газуй, дон Херонимо, нам только еще не хватало опоздать к полковнику на свидание. Да, подумал Литума, лейтенанта голыми руками не возьмешь, он за справедливость костьми ляжет. Литуму это просто-таки восхищало. Да, он и нагловат, и болтлив не в меру, и совсем теряет голову, когда видит донью Адриану, но за все время, что Литума служил под его началом,; лейтенант при разборе всех дел старался отыскать истину и никому никогда не оказывал предпочтения. - Что же вам удалось установить? - Дон Херонимо сигналил во всю мочь, но дети, собаки, свиньи, козы, запрудившие улицу, и не думали торопиться. - Кукиш с маслом установили, - скривился лейтенант. - Это не много, - сострил таксист. Литума услышал, как лейтенант повторяет сказанное: сегодня утром: - Сейчас кое-чем разживемся. Нутром чую. Они были уже на самой окраине городка - слева и справа бугрили каменистую голую землю нефтяные вышки, а вдали виднелись крыши авиабазы. "Разживемся", - эхом откликнулся Литума. Узнают ли они когда-нибудь, кто и за что убил Паломино? Сильней, чем жажда правосудия и справедливого возмездия, точило его любопытство: увидеть бы их лица, услышать бы, почему они так круто обошлись с Паломино. На контрольно-пропускном пункте дежурный офицер окинул их подозрительным взглядом с головы до пят, словно впервые видел, и заставил ждать на солнцепеке, не впустив под крышу. Пока он докладывал, Литума глядел по сторонам. В лоб их драть, тут служить - все равно что в раю! Справа стояли на сваях одинаковые деревянные офицерские коттеджи, выкрашенные в сине-белый цвет, ухоженными палисадничками, с окнами, затянутыми сеткой от насекомых. Прогуливались мамаши с детьми, собирали цветы девочки, слышался смех. Летчики жили не хуже янки из нефтяной компании. Все так вычищено и благоустроенно, что зависть берет. Вон у них там, за ломами, даже и бассейн свой. Литума отродясь не видел бассейна, но легко представил себе, как плещутся в нем офицерские жены в купальных костюмах. Слева тянулись службы, гаражи, ангары, а за ними проходила взлетная полоса с самолетами, треугольником приткнувшимися друг к другу. "Райское житье", - подумал полицейский. Огородились бетонными стенами и колючей проволокой и живут как в кино, что они, что американцы. Конечно, отчего бы и тем, и другим в упор не видеть прочих граждан Талеры, которые там, внизу, подыхают от жары в своей деревеньке, прижатой к загаженному, покрытому жирными радужными разводьями морю? Отсюда, сверху, за Таларой были видны за колючей проволокой, вдоль которой днем и ночью разгуливали вооруженные охранники, нарядные домики, где жили инженеры, техники и высокопоставленные служащие компании. У них, ясное дело, тоже имеется бассейн и вышка с трамплином. Ходил слух, что американки купаются в чем мать родила. Наконец дежурный получил разрешение впустить полицейских на территорию базы. Пока они шли мимо офицеров и солдат, Литума не раз успел подумать: "Наверняка кто-нибудь из них сумел бы пролить свет на это дело". - Входите, - сказал им полковник. Лейтенант и Литума, ступив на порог, щелкнули каблуками и прошли на середину комнаты. Перуанский флаг, календарь, блокнот, какие-то папки, карандаши и несколько фотографий, запечатлевших полковника Миндро вместе с дочерью и ее одну. Очень сосредоточенное и одновременно дерзкое выражение совсем юного, чуть удлиненного лица. Все это было разложено и развешано с большой аккуратностью и симметрией, включая и огромную карту Перу, на фоне которой сидел командир Таларской военно-воздушной базы полковник Миндро - приземистый, коренастый, с глубокими залысинами и крохотными, тщательно подстриженными седеющими усиками под самым носом. Хозяин был под стать своему кабинету - такой же чистенький, опрятный и вылощенный. Он глядел на вошедших тускло-серыми глазами без тени приветливости или радушия. - Чем могу служить? - проговорил он, и ледяное выражение его лица противоречило этой вежливой формуле. - Мы опять по поводу того убийства, - со всей почтительностью ответил лейтенант Сильва. - Просим вашего содействия. - Да уж куда больше содействовать! - прервал его полковник, и в голосе его они почувствовали затаенную издевку. - Не вы ли стояли на этом самом месте три дня назад? Потеряли справку? Извольте - вот копия. Он быстро раскрыл лежавшую перед ним папку, выдернул оттуда лист бумаги и стал монотонно читать: - "Молеро Санчес Паломино. Родился в Пиуре 13 февраля 1936 года. Родители - Асунта Санчес и Теофило Молеро, ныне покойный. Образование незаконченное среднее - гимназия святого Михаила в Пиуре. 15 января 1954 г. зачислен на базу ВВС в Таларе, в третью роту (командир роты - лейтенант Адольфо Каприата), прошел начальную военную подготовку вместе с другими призывниками. В ночь с 23-го на 24 марта не вернулся из увольнения в расположение базы. Сочтен дезертиром, о чем уведомлены соответствующие инстанции". Полковник кашлянул и добавил: - Так дать вам копию? "За что ж ты так на нас взъелся-то, в лоб тебя драть, - подумал Литума, - чего ж ты так злобишься-то?" - Не нужно, господин полковник, - улыбнулся лейтенант, - справка у нас имеется. - Ну тогда в чем дело? - поднял бровь полковник. Он явно терял терпение. - Какое вам еще нужно содействие? В справке указаны все сведения о рядовом Молеро, какими мы располагаем. Я сам проводил дознание в его роте: никто его не видел, никто не знает мотивов убийства и не представляет, кто мог его совершить. О происшествии я подал рапорт, у командования ко мне претензий нет. А у вас, как видно, есть. Что ж, это дело ваше. Личный состав базы в преступлении не замешан, и расследовать здесь больше нечего. Молеро был по характеру замкнутым, близко ни с кем не сошелся, о себе ничего не рассказывал. Друзей у него не было, да и врагов тоже. По отзывам ротного, учебный материал усваивал туго - может быть, потому он и решил дезертировать. Вам следует искать в городе - найдите тех, с кем он встречался до того, как погиб. Здесь вы только время потеряете - свое, лейтенант, и мое. А я такой роскоши себе позволить не могу. Интересно, думал Литума, смутит ли Сильву этот непререкаемый тон, заставит ли он его убраться с базы? Однако лейтенант не двинулся с места. - Мы бы не стали вас беспокоить, господин полковник, не будь у нас веских оснований. - Лейтенант стоял навытяжку, но говорил очень спокойно и неторопливо. Серые маленькие глазки заморгали, и на лице полковника появилось подобие улыбки. - С этого надо было начинать. - Моему помощнику удалось кое-что разузнать в Пиуре. Литуме показалось, что полковник чуть покраснел. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку и боялся, что не сможет доложить внятно и коротко человеку, настроенному так враждебно. Но делать было нечего, и, пересилив себя, он заговорил. Выяснилось, что Паломино Молеро призыву на военную службу не подлежал, однако завербовался в армию, потому что, как утверждает мать, для него это был вопрос жизни. Тут Литума передохнул. Слушал ли его полковник? Он со смешанным выражением недовольства и благосклонности разглядывал фотографию дочери. За спиной у нее виднелись песчаные дюны, какие-то деревья. - Что значит "вопрос жизни"? - повернулся к нему полковник. - Мы надеялись выяснить это здесь, - вмешался лейтенант Сильва. - Надеялись понять, почему он должен был так спешно покинуть Пиуру. "Что он, лейтенант мой, рехнулся, что ли? - подумал Литума. - Или неприязненный тон полковника так на него подействовал?" Командир авиабазы неотрывно глядел на лейтенанта, точно рассматривая какой-то прыщичек у него на носу, и под взглядом этим уши лейтенанта вспыхнули. Однако он не выказал ни малейшего волнения да и вообще никаких чувств и бестрепетно ждал, когда полковник соблаговолит ответить. - Неужели мы не указали бы это в справке, если бы располагали подобными сведениями, - раздельно, словно говорил с иностранцем или слабоумным, произнес полковник. - Неужели вы думаете, что если бы мы знали об опасности, грозящей Молеро, то не уведомили бы полицию? Поблизости заревел двигатель самолета, и полковнику пришлось замолчать. Рев нарастал, и Литума подумал, что у него сейчас лопнут барабанные перепонки. Но зажать уши он не осмелился. - Ему удалось установить еще кое-какие факты, - сказал лейтенант, когда рев смолк где-то вдали. Он, казалось, не слышал возмущенных вопросов полковника. - Ах вот как? - спросил тот, переводя взгляд на Литуму. - И что же именно? Литума прокашлялся. Злобно-насмешливый взгляд полковника положительно лишал его дара речи. - Паломино Молеро был очень сильно влюблен, - забормотал полицейский. - Похоже, что... - Что вы там мямлите? Что на что похоже? Говорите толком! - Похоже, что любовь эта была такая... противозаконная, - выдавил из себя Литума. - Потому, наверно, он и бежал из Пиуры... Полковник с каждой минутой все сильней наливался злобой. Литума потерялся вконец, голос его пресекся. Еще полчаса назад все предположения казались ему правдоподобными и вероятными, и лейтенант Сильва соглашался с ним. Но сейчас, под этим недоверчивым и насмешливым взглядом полковника он сам стыдился их. - Короче говоря, господин полковник, Паломино Молеро должен был опасаться мести ревнивого мужа, - пришел ему на помощь лейтенант. - Именно потому он и завербовался сюда. Полковник молча смерил обоих взглядом. "Сейчас он нам врежет", - подумал Литума. - Ну и кто же этот ревнивец? - нарушил наконец молчание полковник. - Мы и сами хотели бы это знать. Это сразу прояснило бы картину. - Ах вот как? Вы полагаете, лейтенант, что я осведомлен о любовных шашнях всего рядового и сержантского состава вверенной мне авиабазы? - отделяя слово от слова мучительными паузами, спросил полковник. - Нет, господин полковник, мы не вас лично имели в виду, - поспешил объясниться Сильва. - Но, может быть, кто-нибудь из товарищей убитого, сосед по койке, скажем... - Подробности его личной жизни никому не известны, - снова прервал его полковник. - Я ведь сам проводил дознание. Повторяю вам, он был исключительно замнут и молчалив и никого не посвящал в свои дела. Разве это не указано в справке? Литума подумал, что полковнику тысячу раз наплевать на это убийство: ни сейчас, ни в прошлый раз не выказал он никаких чувств, отзываясь об убитом с презрительным равнодушием и плохо скрытой неприязнью. Может, оттого, что Паломино дня за три-четыре до своей гибели удрал с авиабазы? Полковник ведь известен не только отвратительным нравом, он славился как фанатик дисциплины и пламенный ревнитель устава. Когда Паломино, которому обрыдли муштра и казарма, сбежал, полковник, наверно, проклял его, а сейчас, видно, считает, что дезертир иной участи и не заслуживает. - Мы подозреваем, господин полковник, что убитый Молеро был в близких отношениях с какой-то женщиной с авиабазы, - донесся до Литумы голос лейтенанта. Краска прихлынула к бледным, гладко выбритым щекам полковника. На лице его появилось выражение гневной досады, но возразить он не успел - отворилась дверь, и в белом проеме возник четкий силуэт. Это была она - девушка с фотографии: тоненькая, еще тоньше, чем на снимках, с коротко подстриженными вьющимися волосами, с независимо вздернутым носиком. На ней была белая блузка, синяя юбка, теннисные туфли. Мрачностью вида она не уступала отцу. - Я ухожу, - сказала она, не входя в кабинет и даже не кивнув полицейским. - Твой шофер отвезет меня? Или мне взять велосипед? И манера говорить у нее была в точности такая же, как у полковника: с еле сдерживаемой досадой. "Яблочко от яблони недалеко падает", - подумал Литума. - А куда ты собралась, доченька? - неожиданно ласковым тоном спросил полковник. "Смотри-ка, влетела в кабинет без стука, прервала важный служебный разговор, ни с кем не поздоровалась, а он - ничего, даже словечком ее не упрекнул. Ишь как заворковал", - подумал Литума. - Я же сказала: к американцам, купаться, - неприязненно и резко ответила она. - Наш бассейн до понедельника без воды. Забыл? Ну так что? Отвезут меня или я на велосипеде? - Отвезут, отвезут, Алиса, - вздохнул полковник. - Только скажи водителю, пусть сразу возвращается, он мне будет нужен. И скажи ему еще, когда за тобой заехать. Девушка, не попрощавшись, хлопнула дверью. "Ничего себе", - мысленно крякнул Литума. - Так вот, - начал было лейтенант, но полковник, еще гуще покраснев, тотчас прервал его: - Все, что вы тут наговорили, - полнейшая чушь и ересь. - Виноват, господин полковник, но... - Есть у вас доказательства? Свидетели? - Полковник повернулся к Литуме, оглядел его как зловредное насекомое. - С чего вы взяли, что возлюбленная этого Молеро жила на территории базы? - Доказательств у меня нет, господин полковник, - смешавшись, забормотал тот. - Я только знаю, что он ездил туда петь серенады. - На Пиурскую авиабазу? - по слогам произнес полковник. - Да вы знаете, кто там живет? Семьи офицеров - не сержантов и не рядовых! Там живут матери, жены, сестры, дочери офицеров ВВС. Вы хотите сказать, что у чоло была связь с одной из этих дам? "Вот расист поганый. Иначе не скажешь: поганый расист". - Ну почему же, господин полковник? - услышал Литума голос лейтенанта и мысленно от всей души поблагодарил его, ибо у него самого от ледяной ярости полковника язык присох к гортани. - Может быть, с горничной или еще с кем-нибудь из прислуги. Мало ли с кем: повариха, нянька... Мы никого не собираемся опорочить, мы пытаемся раскрыть преступление. Это наш долг. Гибель юноши вызвала в Таларе нездоровые настроения, пошли разговоры, будто полиция сидит сложа руки и потому якобы, что в убийстве замешаны влиятельные и высокопоставленные лица. Данных у нас мало, вот мы и пытаемся проверить то немногое, что нам известно. За что ж на нас обижаться? Литума заметил, что полковник пытается взять себя в руки. - Не знаю, известно ли вам, что я два года командовал Пиурской авиабазой и только три месяца как переведен сюда? - проговорил он сквозь зубы. - Это был мой родной дом. Мне ли не знать все, что происходило в его стенах? Я никому не позволю в моем присутствии голословно утверждать, что рядовой находился в преступной связи с супругой одного из моих офицеров. - Да почему ж с супругой-то? - осмелел Литума. - Господин лейтенант сказал же: может, кто из прислуги. Разве нет там среди вольнонаемных замужних? Есть. Вот Паломино и пробирался к ней тайком, пел ей серенады. Это доказано. - Хорошо! Отыщите эту горничную или няньку! Допросите ее! Допросите ее мужа, добейтесь признания в том, что он угрожал Молеро, и если сознается, тащите его прямо ко мне! - На лбу полковника бисером блестели капли пота - он взмок еще в ту минуту, когда в кабинет без стука вломилась Алиса. - 11ока у вас не появится что-нибудь определенное, я вас слушать не буду. Он порывисто поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Однако лейтенант Сильва намеку этому не внял. - У нас к вам вполне определенная просьба, господин полковник, - сказал он довольно решительно. - Мы хотели бы допросить сослуживцев Паломино, соседей по койке. Лицо командира базы из багрового снова сделалось бледным, заметней стали лиловатые подглазья. "Ой, - подумал Литума, - он, кажется, ко всему еще полоумный. Что это с ним делается? Что он бесится?" - Вижу, в прошлый раз вы меня не поняли. Придется объяснять все сначала, - начал полковник так медленно, словно каждое слово было тяжелей чугуна. - Вооруженные силы не подлежат юрисдикции местных властей. Вас этому не учили в полицейской школе? Тогда слушайте меня. Перуанских военнослужащих судят и приговаривают военные трибуналы. Преступления расследует военная прокуратура. Паломино Молеро погиб при невыясненных обстоятельствах, за пределами расположения своей части, дезертировав из нашей армии. Об этом происшествии я подал рапорт вышестоящему начальству; если бы оно сочло нужным, то назначило бы новое следствие - нашими собственными силами. Или передало бы дело судебным властям. Но покуда от военного министра или от главнокомандующего военно-воздушными силами страны не получен такой приказ, ни один полицейский не посмеет заводить свои порядки на территории вверенной мне базы. Вам понятно, лейтенант? Отвечайте. Вам понятно? - Куда уж понятней, господин полковник, - сказал Сильва. - Ну а раз понятно, я вас больше не задерживаю. - Полковник указал на дверь. На этот раз лейтенанту и Литуме пришлось щелкнуть каблуками, повернуться через левое плечо и выйти из кабинета. Нахлобучили фуражки. Хотя солнце палило еще сильней и было нестерпимо душно, Литуме показалось, что его обдало свежестью. Он вздохнул полной грудью. "Как из тюрьмы выпустили", - подумал он. Они в молчании зашагали к воротам базы. "Интересно, - размышлял по дороге Литума, - у лейтенанта от подобной беседы так же мерзко на душе?" Возле КПП их ожидало новое разочарование: дон Херонимо укатил. Делать было нечего, пришлось переть в город на своих двоих. Час, не меньше, глотать пыль и обливаться потом. По-прежнему не говоря ни слова, они двинулись по самой середине шоссе. "Пообедаю - завалюсь часика на три", - мечтал про себя Литума. Он обладал способностью спать когда угодно и где угодно, и ничто так не улучшало ему настроение, как сон. Шоссе петляло, медленно спускаясь к Таларе по охристому склону, где не было ни единой живой веточки, а только камни и камни - разнообразного вида и размера. Внизу ярким металлическим пятном посверкивал город, протянувшийся вдоль зеленовато-свинцового штилевого моря. В солнечном блеске едва угадывались очертания домов и фонарные столбы. - Как он нас, а? - сказал Литума, вытирая лоб платком. - Мордой об стол. До чего ж гадостная личность! Как вы полагаете, он ненавидит полицию так просто, от высокомерия, или же за этим что-то кроется? Или он на весь свет пышет злобой? Ей-богу, никто еще не нагонял на меня такого страха, как эта плешь. - Глупости говоришь, Литума, - отвечал лейтенант, потирая о грудь форменной рубашки массивный перстень с красным камнем - память об окончании полицейской школы. - Беседа с полковником Миндро была упоительно интересной. - Шутите? Вас еще хватает на шутки. Это хорошо. А я все никак в себя не приду. - Зелен ты еще, Литума, - засмеялся лейтенант. - Жизни не знаешь. Уверяю тебя, этот разговор нам ох как пригодится. - Выходит, я ничего не понял. Мне показалось, полковник просто с дерьмом нас обоих смешал, обошелся с представителями закона хуже, чем с собаками. Ничего не разрешил, ни на что не согласился. - Это, друг Литума, одна видимость. - Лейтенант захохотал во все горло и принялся трещать суставами пальцев. - По мне, полковник был болтливей пьяного попугая. Раньше я думал, ему ничего не известно, вот он нам и крутит мозги насчет юрисдикции да независимости военного судопроизводства. А теперь вижу: он знает многое, если не все. Литума уставился на своего начальника и догадался, что глаза его за темными очками просто-таки сияют от радости, которая звучит в его голосе и разлита по всему лицу. - Знает, кто убил Паломино Молеро? Вы так считаете? - Может, этого он и не знает, но кое о чем осведомлен превосходно. Полковник Миндро кого-то прикрывает. Почему он так злился, а? Почему волновался, может, скажешь? Какой ты, Литума, ненаблюдательный, право! Гнать таких надо из нашей полиции. Так вот, почему он нам хамил, почему так несуразно вел себя? Он пытался скрыть свою растерянность. Так-то, друг Литума. Это не мы стояли перед ним как обделавшиеся телята. Это он по нашей милости провел пренеприятнейшие полчаса. Он засмеялся, очень довольный собой, и смех его еще продолжал звучать, когда послышался рев мотора. Их нагнал грузовичок с опознавательными знаками Таларской авиабазы. Водитель затормозил, хотя полицейские и не просили. - В Талару? - выглянул в окно кабины молоденький сержант. - Садитесь, подбросим. Вы со мной, лейтенант, а ты давай в кузов. Там, посреди бочек с маслом, бутылей с краской и кистей сидели еще двое чумазых солдат - должно быть, механики. - Ну что? - спросил один. - Распутаете это дело или побоитесь ссориться с большими людьми? В голосе его явственно звучала укоризна. - Мы бы давно распутали, если б ваш полковник нам помогал, - ответил Литума. - А он не только не помогает, а, наоборот, гадит как только может. Он и с вами такой? - Да человек-то он незлой, - сказал солдат. - Насчет дисциплинки, конечно, зверь, вся база у него по струнке ходит. Это он из-за дочки бесится. - Она из него веревки вьет, да? - проворчал Литума. - Верно. Благодарности ни на грош. Он ведь ей и за мать, и за отца, он ее один и воспитал, и вырастил. Матери она в малолетстве лишилась. Грузовичок стал возле комиссариата. Лейтенант и Литума вылезли. - Если не найдете убийц, все будут думать, что вам отстегнули, чтоб не трогали кого не надо, - сказал им на прощанье юный сержант. - Не волнуйся, паренек, мы на верном пути, - процедил сквозь зубы лейтенант, когда грузовик, вздымая тучи пыли цвета пива, скрылся из виду. IV  О скандале, учиненном в кафе юным офицериком с авиабазы, рассказала проститутка по прозвищу Тюлениха. Она явилась в комиссариат с жалобой на то, что ее "кот" в этот раз отдубасил ее сильней чем обычно, - С такими синячищами по всему телу я клиентов не найду. Значит, ничего не заработаю, и он снова примется за меня. Объясните хоть вы ему, сеньор начальник. Моих слов он не понимает. Так вот, эта самая Тюлениха и рассказала, что накануне вечером видела этого лейтенанта в кафе. Он сидел в полном одиночестве за столиком, уставленным целой батареей стаканчиков с писко {Крепкая виноградная водка. (Здесь и далее - прим. перев.)}, и хлопал их один за другим, как воду. И видно было, что цель его - не выпить, а надраться, причем как можно скорей. Когда же он этой цели достиг, то расстегнул штаны и оросил близсидевших девиц, их клиентов и "котов". Потом взгромоздился на стойку и плясал на ней до тех пор, пока не подоспел наряд военной полиции. Китаец Лао, хозяин заведения, только умолял посетителей не трогать разбушевавшегося лейтенанта: "Не связывайтесь с ним - себе дороже обойдется. Закроют мое кафе, тем и кончится. Военные выкрутятся, а мы с вами влипнем". Рассказ Тюленихи вроде бы не произвел на лейтенанта Сильву особого впечатления. Однако на следующий день, когда они с Литумой обедали у доньи Адрианы, один из завсегдатаев поведал им, что лейтенантик повторил и умножил свои славные деянья - переколотил в кафе множество бутылок, заявляя, что ему нравится смотреть, как они звездочками разлетаются в воздухе. Чтобы унять его, снова пришлось вызывать патруль. И наконец в комиссариат явился сам плачущий Лао. - Такого еще не было: спустил штаны и присел по большой нужде на площадке для танцев. Совсем рехнулся. Он вроде бы специально нарывается на драку. Примите меры, или это плохо кончится, клянусь: кто-нибудь его пристрелит. А неприятностей с авиабазой мне не нужно. - Поговорите с полковником Миндро, - посоветовал Сильва. - Это его подчиненный, ему с ним и разбираться. - Ни за что на свете я не сунусь к полковнику, - ответил Лао. - Я его боюсь. Говорят, он сущая сатана. - В таком случае, милый друг, ты в дерьме по уши, и помочь я тебе не могу. На военных моя власть не распространяется. Будь этот дебошир штатским, забрал бы с дорогой душой. Китаец Лао тоскующими глазами оглядел обоих полицейских. - Значит, вы ничего не предпримете? - Мы будем молиться за тебя, - сказал Сильва. - Будь здоров, Лао, кланяйся от нас твоим девицам. Однако едва за китайцем закрылась дверь, он повернулся к Литуме, который одним пальцем выстукивал на древнем "Ремингтоне" суточную сводку происшествий, и от голоса лейтенанта у того мороз пошел по коже. - Странноватая история с этим летчиком. Как ты полагаешь? - Я полагаю, что да, - кивнул Литума и, помолчав, спросил: - А что в ней странного? - В заведении китайца Лао собираются самые отпетые головорезы, и никто не осмелится буянить там просто так, для развлечения. Заметь: четыре дня кряду. Вот это и странно мне. А тебе нет? - Мне тоже, - заверил его Литума. Он еще не вполне понял, куда клонит его начальник, но насторожил уши. - Вы думаете, что... - Я думаю, нам стоит попробовать, какое пиво подают у китайца. Надеюсь, хозяин нам обрадуется и денег не возьмет. Заведение Лао кочевало по всей Таларе, потому что местный священник падре Доминго задался целью уничтожить это гнездо разврата. Едва лишь он узнавал, где оно находится, как с помощью муниципалитета тотчас закрывал его. Проходило несколько дней, и бордель возрождался в какой-нибудь лачуге, в трех-четырех кварталах от того места, где был раньше. И в конце концов китаец победил. Теперь он со своими девицами расположился на самой окраине города, в наскоро перестроенном складе - ветхом и неказистом строении с земляным полом, который ежедневно сбрызгивали водой, чтобы не было пыли, с крышей из неплотно пригнанных, стонавших под напором ветра жердей. Стены задних комнат, куда девицы приводили своих гостей, были все в щелях на радость мальчишкам и пьяным, подглядывавшим за парочками. Лейтенант Сильва и Литума посмотрели ковбойский фильм в открытом кинотеатре сеньора Фириаса (экран заменяла церковная стена, что давало падре Доминго право подвергать репертуар предварительной цензуре) и не спеша направились к Лао. Литума шаркал подошвами по рыхлой земле, еле передвигая ноги. Лейтенант курил. - Ну растолкуйте же мне, какая мысль вас осенила? Какая связь между этим буяном летчиком и убийством Молеро? - Ничего меня не осенило, - выпустил лейтенант клуб дыма. - Просто мы все время попадаем пальцем в небо, так что нельзя упускать никакого шанса - вдруг повезет? На самый худой конец просто заглянем в веселый дом, устроим смотр личному составу. Впрочем, ту, о ком я мечтаю, мы там не найдем. "Ну, понес, сейчас заведет про толстуху, - подумал Литума. - Вот чудак, ей-богу". - Вчера ночью я ей кое-что продемонстрировал, - меланхолично начал вспоминать лейтенант. - Я вышел побрызгать в хлев, а она как раз несет корм свинье. Разумеется, я обернулся. "Вот, - сказал я, - вот что я приготовил для вас, донья Адриана. Как только придет охота, я к вашим услугам". Он засмеялся, потеряв спокойствие, как всегда, когда заводил речь про хозяйку харчевни. - Ну а она что? - подыграл ему Литума, ибо знал, что нет для лейтенанта Сильвы наслаждения выше, чем поговорить о хозяйке. - Ну, что она? Убежала, конечно. Сделала вид, что оскорблена до смерти, - вздохнул лейтенант. - Однако все прекрасно разглядела. И призадумалась. А может быть, и размечталась. Наверно, сравнила со ржавой лейкой своего дона Матиаса. Я смутил ее, Литума, я ее пронял. Она не устоит. И в этот день мы с тобой выпьем и отпразднуем победу как подобает. - Удивляюсь я вашему упорству, господин лейтенант. Донья Адриана должна была бы из одного этого вознаградить вас. В заведении Лао было малолюдно, и обрадованный китаец выбежал к ним навстречу. - Вот спасибо, что пришли, вот спасибо! Я верил, что вы откликнетесь. Проходите, проходите! Видите, как у меня сегодня пусто? Все из-за этого сумасброда. Люди приходят, чтобы развлечься, а не затем, чтобы их за их же деньги поливали. Никто сюда теперь глаз не кажет, никто не хочет неприятностей. - А его самого нет еще? - спросил лейтенант. - Он часам к одиннадцати приходит. Явится, будьте покойны, никуда не денется. Он отвел полицейских за столик в дальнем углу, принес пива. Тотчас подскочили девицы с намерением завести беседу, но лейтенант отшил их. Не до вас, красавицы, тут дело мужское. Тюлениха в порыве благодарности за то, что Литума пригрозил посадить ее "кота" в клоповник, если тот еще раз ее излупцует, чмокнула полицейского в ухо и прошептала: "Как захочешь, только свистни, вот уж три дня он меня пальцем не тронул". Летчик ввалился в заведение около полуночи. Лейтенант с Литумой к тому времени уже выпили по четвертой кружке. Китаец даже не успел подать им знак: Литума, изучавший лица всех вновь прибывших, сам догадался, кто пришел. Молодой, смуглый, худой, острижен коротко, чуть не "под ноль", в форменной рубашке и брюках, однако без нашивок и знаков различия. Он был один; вошел, ни с кем не поздоровался, не обратил никакого внимания на шепот, ропот, переглядывания, подталкивания друг друга локтем, начавшиеся при его появлении, и прямиком направился к стойке бара. Уселся на табурет, отрывисто заказал первую порцию. Сердце Литумы учащенно забилось. Он не сводил с летчика глаз, а тот залпом выпил рюмку писко и немедленно спросил вторую. - И вот так каждый раз, - шепнула Тюлениха, сидевшая за соседним столиком с каким-то морячком. - А на третьей или четвертой самый цирк и начнется. Но в этот вечер цирк начался между пятой и шестой - Литума считал, наблюдая поверх голов танцующих за летчиком. Он сидел, подперев голову ладонями, и неотрывно смотрел на стаканчик писко, надежно защищенный его локтями. Он не шевелился и был погружен в размышления, отделявшие его от девиц, сутенеров, от прочих посетителей и от всего мира. На мгновение оживая, он механическим движением подносил стаканчик к губам и снова замирал. Где-то между пятым и шестым стаканом Литума отвлекся, а когда взглянул на стойку, летчика возле нее уже не было. Литума завертел головой и обнаружил объект наблюдения на танцевальном пятачке. Офицерик предпринял атаку на одну из пар: Рыжуху и ее кавалера, низенького человечка при галстуке, но без пиджака. Человечек, полузадушенный объятиями Рыжухи, танцевал очень усердно и старательно. Лейтенант ухватил его за рубаху и отпихнул, заявив при этом во всеуслышание: - Виноват! Я тоже хочу подержаться! Человечек в галстуке отлетел в сторону, стал растерянно озираться по сторонам, будто просил, чтобы ему объяснили, что происходит, или посоветовали, как следует поступать в подобном случае. Китаец жестами показывал ему, чтоб не задирался. Человечек счел за благо внять этому совету, пожал плечами, направился в тот угол, где сидели девицы, и с сокрушенным видом пригласил на танец Конопатую. Лейтенант тем временем разошелся вовсю: скакал, махал руками, корчил рожи. Но во всем этом кривляний не было и тени веселья. Может быть, он просто хотел привлечь к себе внимание? Он, что называется, нарывался. Все эти его прыжки и судорожные подергивания нужны ему были для того лишь, чтобы локтями, плечами, головой задевать как можно больше народу. "Ого, - подумал Литума, - не пора ли вмешаться?" Однако лейтенант безмятежно покуривал, пускал дым колечками и смотрел на выходки летчика одобрительно - так, словно они его забавляли. Танцующие тоже пока еще сдерживались. Когда летчик натыкался на них, они отходили в сторонку, улыбались, пожимали плечами - дескать, что с полоумного взять? Когда музыка смолкла, летчик вернулся к стойке и потребовал еще порцию. - Литума, знаешь, кто это? - спросил лейтенант. - Нет. А кто? - Ухажер Алисы Миндро. Да! Да! Я видел их под ручку на Дне авиации. И на воскресных мессах. - Ах, так вот почему полковник смотрит на его выходки сквозь пальцы, - забормотал Литума. - Любой другой давно бы уж загремел под арест, на хлеб и воду, за поведение, "порочащее Вооруженные Силы". - Кстати, о выходках. Погляди-ка на него, Литума. Летчик тем временем вскарабкался на стойку и размахивал бутылкой писко, словно собирался произнести речь. Раскинув руки, он адресовал собравшимся нечто трехэтажное, а потом так надолго присосался к горлышку бутылки, что у Литумы от одной мысли о том, каким адским пламенем охвачены его кишки, стало горячо в животе. Летчик и в самом деле обжег себе нутро огненной писко - он сморщился и согнулся, словно его пнули под ложечку. Китаец Лао, беспрестанно кланяясь и улыбаясь, подобрался к нему, стал уговаривать слезть со стойки и не скандалить. Однако летчик послал его по матери и заявил, что если к нему вздумают приставать, он сию же минуту переколотит в мелкие дребезги все бутылки. Китаец, всем своим видом выражая покорность судьбе, отошел, присел на корточки рядом с полицейскими. - Вы не собираетесь что-нибудь предпринять? - Подожди немножко. Пусть налижется посильней, - ответил лейтенант. Теперь летчик принялся задирать сутенеров и прочих посетителей, однако те даже не смотрели в его сторону и продолжали разговаривать, танцевать и курить, как будто ничего не слыша. - Эй, вы, - надсаживался он, - вы не мужчины! Зачем ходите в штанах?! Снимите! Покажите, чем наделила вас природа! Что? Стыдно? Нечем хвастать? Может, у вас и совсем ничего нет? Или без лупы не разглядеть? А мне вот нечего стыдиться! Глядите и учитесь! - гаркнул он. Проворно расстегнул пояс и спустил брюки, обнажив тощие, густоволосатые ноги. Летчик принялся стаскивать брюки, но то ли потому, что он был слишком пьян, то ли с излишним рвением взялся за дело, но совсем запутался в штанинах, потерял равновесие и со всего размаху грохнулся со стойки на пол. Бутылка, которую он так и не выпустил из рук, разбилась. Все захохотали. Лейтенант Сильва поднялся и кивнул Литуме: - Пошли. Пора. Полицейские пересекли танцплощадку. Летчик, закрыв глаза, так и лежал на спине, со спущенными до лодыжек штанами, посреди битого стекла и только сопел. "Вот набрался-то", - подумал Литума. Они подхватили летчика под мышки, поставили на ноги. Он качался из стороны в сторону и что-то бормотал заплетающимся языком, пускал слюни. Полицейские привели в порядок его брюки, застегнули ремень и, взяв под руки, потащили к выходу. Проститутки, сутенеры и прочая публика приветствовали их рукоплесканиями. - Что же нам с ним делать? - спросил Литума, когда они выбрались наружу. Поднялся ветер; стены заведения ходили ходуном; звезд на небе вроде бы прибавилось. Огни Талары тоже казались звездами, удравшими под покровом ночи с неба на землю, к морю. - Отведем вон туда, - сказал лейтенант. - Пустите, сволочи, - пролепетал летчик, не предпринимая, однако, попыток высвободиться. - Сейчас, братец, сейчас, - ласково сказал лейтенант. - Тихо, тихо, не рвись. Они протащили его еще метров пятьдесят по пустырю, поросшему редкой пересохшей травой, и оказались на берегу. Опустили летчика наземь, а сами уселись рядом, по обе стороны от него. В кромешной тьме прятались какие-то лачуги. Ветер нес в море обрывки мелодии и гвалт посетителей Лао. Пахло солью, рыбой, а шорох травы убаюкивал как колыбельная. Литуме захотелось вытянуться на песке, прикрыть лицо фуражкой и забыть обо всем на свете. Однако на службе не поспишь. Мысль о том, что этот распростертый у их ног человек причастен к ужасной тайне, взволновала его. - Ну, оклемался? - спросил лейтенант Сильва. Он приподнял летчика и, поддерживая за спину как самого закадычного собутыльника, усадил. - Отрезвел малость, нет? - А шел бы ты! - огрызнулся летчик, склоняя голову к нему на плечо. Злобный тон его никак не вязался с расслабленной позой, в которой он сидел, раскорячась на песке и привалившись к лейтенанту. - Ах, как нехорошо друзей посылать, - заворковал тот. - Нет бы поблагодарить, что вытащили тебя от китайца, пока тебе не оторвали то, чем ты так хвастаешься. Подумай, на что бы ты стал годен тогда? Ему пришлось замолчать, потому что летчика тяжко затошнило. Однако лейтенант успел пригнуть его голову к земле и держал ее так, пока его не перестало рвать. - Ты, наверно, педераст, - все так же злобно проговорил летчик, - заманил меня сюда, думаешь, я пойду тебе навстречу?.. - Да, братец, - рассмеялся лейтенант, - я приволок тебя сюда, чтобы ты пошел мне навстречу. Только не в том, что ты думаешь. "Подходы знает, - одобрил лейтенанта Литума, - сейчас все вызнает". - Тогда какого же... тебе от меня надо? - икнув и подобрав слюни, спросил летчик, доверчиво приникнув к груди лейтенанта, словно кот, греющийся возле кошки. - А надо мне, чтобы ты мне рассказал про Паломино Молеро, - прошептав лейтенант. Литума чуть не подскочил на месте, а на летчика эти слова не оказали никакого действия. Он не шевелился, не говорил и даже, как показалось Литуме, не дышал. В таком оцепенении пребывал он довольно долго. Литума поглядел на своего начальника. Не надо ли повторить? Может, тот прослушал или делает вид, что ничего не понял? - Мать твою спроси, - пробормотал наконец летчик так тихо, что Литуме пришлось вытянуть шею, чтобы услышать. - Моя бедная мама даже не знает, кто такой Паломино Молеро, - еще ласковей произнес лейтенант. - Зато ты знаешь. Ну, не томи, рассказывай, как было дело. - Не знаю я никакого Паломино! - завопил летчик, и Литума отпрянул от неожиданности. - Ничего я не знаю! Ничего! Голос его пресекался, а сам он дрожал с головы до ног. - Как это так "не знаю"? - поглаживал его лейтенант. - Прекрасно знаешь. Потому ты и надираешься каждый вечер у китайца. Потому и бесишься, и ведешь себя как полоумный. Потому и лезешь в драку с "котами". - Ничего я не знаю! - снова завыл тот. - Сказал - ничего! - Расскажи мне про убитого солдатика, и тебе сразу станет легче, - мурлыкающим голосом продолжал уговаривать его лейтенант. Он даже чуть-чуть сюсюкал, как с маленьким. - Поверь мне, я недурной психолог. Излей мне душу. Обещаю, тебе полегчает. Литума взмок от волнения: почувствовал, как рубашка прилипает