стал стар, а вас и вовсе нет на свете... Но вы по-прежнему мне помогаете, по-прежнему выручаете из беды, и я должен вам все больше и больше. (Собирает бумаги, идет в столовую, где продолжается безмятежный обед.) Ну, помогите мне теперь взаправду: откройте мне глаза, просветите меня, разъясните мне все. Кто была эта распутная индеанка, вклинившаяся в сказку про безупречного кавалера и барышню из Такны? Как она-то попала в нервный центр этой семейной хроники? Она не дает тебе покоя, Мамочка? Она была кем-то высечена, она фигурирует в каком-то письме, она спуталась у тебя в голове с сеньорой Карлотой. Это оттого, что ты одинаково ненавидела их обеих. (Кружит у стола.) Как было дело? Что произошло? Мне необходимо это знать! Вы трое были безупречны? Все те сорок или пятьдесят лет, что вы прожили бок о бок? И никогда этот рыцарь тайком не брал барышню из Такны за руку? Никогда не пытался ее поцеловать? Никогда ничего между ними не было? Или же вы умели обуздывать порывы и побеждать искушения? (Возвращается за свой стол; печально.) Так только в сказках бывает. Звонок в дверь. Входят Агустин и Сесар; целуются со стариками. Агустин. Как ты себя чувствуешь, папа? Дедушка. Превосходно. Просто превосходно. Бабушка. Это неправда, Агустин. Не знаю, что с ним происходит, но он день ото дня все печальней. Бродит по квартире как неприкаянный. Агустин. Сейчас я тебя развеселю. Мне звонили из полиции. Представь себе, они отыскали вора. Дедушка (явно не понимая, о чем идет речь). Вот как? Это превосходно. Агустин. Того негодяя, который напал на тебя на трамвайной остановке. Амелия. Мало того: среди прочего добра, которое он хранил в тайнике, отыскались и твои часы! Дедушка. Отрадные новости, сынок. (Бабушке, неуверенно.) А у меня украли часы? Сесар. Владельца удалось установить по гравировке на задней крышке: "Пиура, октябрь 1946 года". Голоса беседующих звучат теперь далеким, еле слышным гулом. Белисарио, задумчиво вертя ручку, размышляет вслух. Белисарио. Пиура. Октябрь 46-го... Депутаты муниципального собрания преподнесли господину префекту свой скромный дар, а тот поблагодарил их в речи на торжественном банкете. И маленький Белисарио надувался гордостью, как индюк, потому что был внуком такого деда. (Оглядывается на сидящих.) Кажется, этим банкетом и завершилась эпоха процветания в нашей семье, да? Потом лавиной хлынули бедствия: дедушка лишился службы, денег, здоровья, рассудка... Но в Пиуре вы со сладкой тоской вспоминали о Боливии: там жилось не в пример лучше... А в Боливии сказкой казалась жизнь в Арекипе. Ну так что, был в Арекипе золотой век? Дедушка (он молод, весел, бодр). Ну еще бы! Скоро мы будем пожинать плоды нашего долготерпения! Хлопок пошел в рост так, что и мечтать нельзя было! Мои хозяева на прошлой неделе привезли в имение ученого агронома - весь в дипломах и ученых званиях. Так он остолбенел, поглядев на плантацию. Не верил своим глазам. Бабушка. Ты заслужил удачу, Педро. Столько лет во всем себе отказывать, похоронить себя в этой глуши... Дедушка. Еще он сказал, что если хватит воды - а почему бы ее не хватить? река полноводна как никогда, - то в этом году мы сможем потягаться с лучшими хозяйствами Ики. Агустин. Папа, а ты купишь мне тогда трубочку и белый халат? Я больше не хочу быть адвокатом! Я лучше стану знаменитым доктором. Дедушка кивает. Сесар. А мне костюм бойскаута! Дедушка кивает. Амелия (садясь к нему на колени). А мне ту шоколадную куклу, которая выставлена в витрине "Иберики", да, папочка? Дедушка. К тому времени ее уже продадут, глупенькая. Я закажу тебе другую, самую большую в Арекипе. Ну а что мы подарим нашей маме? Мамочка. Разве ты не знаешь? Шляпы! Множество шляп! Вот с такими полями, с цветными лентами, с вуалями, с цветами, с птицами. Все смеются. Белисарио, продолжая писать, тоже. Амелия. А почему тебе так нравятся шляпы? Бабушка. Это последняя аргентинская мода. Зачем я выписываю "Для тебя" и "Леоплан"? Мои шляпы цивилизуют Арекипу. Ты тоже будешь носить шляпы и увидишь, какая станешь хорошенькая. Мамочка. И в тебя влюбится знаменитый адвокат. (Дедушке.) Придется тебе примириться с таким зятем. Агустин. А Мамочке что ты купишь, если урожай будет хорош? Дедушка. Что еще за "Мамочка"? Это Эльвиру вы так называете? Амелия. Да, это я придумала. Сначала было Мама Эльвира, потом Мамочка Эльвирочка, а потом просто Мамочка. Сесар. Все ты врешь. Это я первый стал ее так называть. Агустин. Вовсе не ты, а я. Правда же, Мамочка? Амелия. Ну, так что же тебе подарить, Мамочка? Мамочка. Жареных гвоздей. Сесар. Нет, правда! Ну что? Мамочка (она вновь обретает свой истинный возраст). Абрикосов из Локумбы и стаканчик молодого вина. Агустин, Сесар и Амелия смотрят на нее непонимающе. Агустин. Какие еще абрикосы из Локумбы? Какое вино? О чем ты, Мамочка? Сесар. Наслушалась радиоспектаклей Педро Камачо, вот и повторяет. Бабушка. Нет. Это она вспоминает свое детство. Когда мы были маленькими, Локумба славилась своими фруктовыми садами, и оттуда в Такну привозили корзины с абрикосами. Ах, какие это были абрикосы - огромные, сладкие, сочные. Абрикосы и молодое, чуть перебродившее вино - нам давали по ложечке попробовать. Его делали негры в поместье. Мамочка говорит, что еще застала рабовладение. Но она путает. Сесар. Вечно ты все придумываешь, Мамочка! Что, вспомнила сказки, которые рассказывала нам в детстве? Амелия (с горечью). Ох уж эти сказки! Это она виновата в том, что случилось с моим сыном. Сколько стихов выучил он наизусть по ее милости! Белисарио (поднимает голову). Нет, это неправда. На стихи был дедушка мастер. Мамочка заставила меня выучить только одно стихотворение. Помнишь, мы читали его по очереди: строчку - ты, строчку - я. Это был сонет, который написал ей на перламутровом веере какой-то косматый поэт. (Агустину.) Я хочу кое-что сказать тебе, только это тайна. Никому ни слова. А главное - чтобы мама ничего не узнала. Агустин. Ну разумеется! Какой может быть разговор?! Выкладывай. Белисарио. Я не хочу становиться адвокатом. Я ненавижу премудрости, которым меня обучают в универ ситете - все уставы, кодексы, уложения. Я вызубриваю их к экзамену и немедля забываю. Честное слово. И в дипломаты я не пойду. Знаю, что для вас всех это будет потрясением, но что же делать? Душа не лежит. Совсем другое меня притягивает. Я никому еще об этом не говорил. Агустин. Ну а к чему же у тебя лежит душа? Белисарио. К поэзии. Агустин (смеясь). Не обижайся, это я не над тобой смеюсь. А над самим собой. Я-то думал, ты мне сейчас признаешься в том, что тебя, например, тянет к мужчинам. Или что ты решил постричься в монахи. Поэзия - это еще полбеды. Это еще можно пережить. (Возвращается к столу; Амелии.) Можешь расстаться с мечтаньями, сестра, Белисарио не вытянет нас из нищеты. Послушай-ка меня: ему надо устроиться на службу. Белисарио идет к письменному столу и оттуда слушает их разговор. Амелия. Если бы ему взбрело в голову что-нибудь другое, я бы не возражала: пусть делает что хочет. Но ведь это голодная смерть! Что за профессия такая - поэт? Я возлагала на него такие надежды! Его отец перевернется в гробу, узнав про это! Мамочка. Ты про Федерико Баррето? Тише, а то дядюшка услышит. С тех пор как появились эти злополучные стихи, он требует, чтобы даже имени его в доме не произносили. Она улыбается всем и вежливо кланяется, как незнакомым. Белисарио, приставив пальцы ко лбу на манер рогов, "бодает" стариков, Амелию, Агустина и Сесара. Бабушка. Отчего тебя так удивляет то, что мальчик решил сделаться поэтом? Он пошел в твоего прадедушку - отец Педро тоже писал стихи. А Белисарио с пеленок был фантазером. Помните, что он вытворял в Боливии? Белисарио. Это Сатана! Сатана! Клянусь тебе! Он на картинках, и в катехизисе, а брат Леонсио сказал, что он принимает обличье черного козла! Клянусь тебе всем святым, бабушка! Бабушка. Так ведь это же не козел, а козочка. Амелия. И козочку эту подарил тебе дедушка ко Дню Независимости. Неужто ты думаешь, что он прислал нам дьявола? Белисарио (рыдая). Это Вельзевул! Говорю вам! Клянусь господом! Я ведь проверил! Я окропил его святой водой! Он так и взвился! Агустин. Должно быть, вода была недостаточно святая. Белисарио (с плачем бежит к Мамочке). Знаешь, мне до сих пор снится в кошмарах эта боливийская козочка! Такая огромная, такая страшная. Это не козочка, а козел, это воплощение Сатаны! Да-с, ничего себе любовная история... Мамочка (так, словно успокаивает невидимого ребенка). Не смейтесь над ним. Не плачь, бедненький, не плачь. Я тебе верю, я! Иди ко мне. Амелия. А что это ты все молчишь, папа? Тебе нехорошо? Папа! Папа! Дедушка (держась за голову). Голова что-то кружится. Все плывет... Бабушка, Амелия и братья в тревоге окружают его. Сесар. Надо вызвать врача! Скорей! Агустин. Подожди. Давай-ка перенесем его в спальню. Дедушку уносят. Мамочка остается неподвижна. Мамочка. Неужели это из-за индеанки? Такая кара за грех молодости? С трудом поднимается и, держась за спинку своего стульчика, начинает медленный и тяжкий путь к креслу. Белисарио. Ну, кажется, мне пришло время узнать эту тайну. Что же это был за грех молодости? Мамочка (с трудом переползая в кресло). Нечто ужасное приключилось с барышней из Такны, мой мальчик. И все из-за этого письма. И из-за этой дурной женщины. (Замолкает, собираясь с силами.) Бедная барышня! Ее заставили согрешить помыслами. Белисарио. Да какое письмо? Начни с самого начала. Мамочка. Письмо, которое кабальеро написал своей жене. А жена была ближайшей и закадычнейшей подругой нашей барышни. Они очень любили друг друга и даже жили вместе. Они были как родные сестры, и потому, когда одна вышла замуж, другая поселилась с ней и с ее мужем. Белисарио. В Арекипе дело было? Мамочка (она наконец уселась). Славные тогда пришли времена. Казалось, что урожай хлопка будет обильным, что кабальеро выручит много денег и купит собственное имение, ибо пока он всего лишь управлял чужим. Белисарио. Знаю, знаю, супругов Сайд, в Камане. Я все это давно знаю. Ты мне про письмо расскажи, про индеанку. В глубине сцены показывается дедушка. Он садится. Показывается сеньора Карлота с метелочкой из перьев. Она одета так же, как и в первом акте, но сейчас исполняет роль горничной. Она вытирает пыль, с вызывающим видом вертясь на глазах у дедушки, и тот против воли начинает следить за ней взглядом. Мамочка. Камана - это было где-то у черта на рогах. Крошечный поселок, там даже церкви не было. Грязь, бездорожье. Ну вот наш кабальеро и не хотел, чтобы его жена заживо похоронила себя в такой глуши. Он ее вместе с барышней и оставил в Арекипе, где было какое-никакое общество. А сам целые месяцы проводил в разлуке. Он был добрый человек и со всеми пеонами и слугами обходился очень мягко. До тех пор, пока... Дедушка. "Милая моя жена, любовь моя! Пишу тебе, терзаясь угрызениями совести. В нашу первую ночь, ты помнишь, мы поклялись друг другу хранить любовь и верность до гробовой доски. И ничего не таить друг от друга. За пять лет нашего брака я неукоснительно выполнял эти обеты, как и ты, моя жена, затмевающая своей чистотой святых..." Сеньора Карлота, расхрабрившись, сбрасывает с себя, точно мучаясь от жары, блузку. Белисарио. Это барышне из Такны написал наш кабальеро такое письмо? Мамочка. Нет, своей жене. Письмо пришло в Арекипу и, прочитавши его, супруга сделалась бледна как полотно. Барышне пришлось дать ей валерьянки, потереть спиртом виски. Супруга кабальеро ушла к себе в комнату, заперлась там, и барышня услышала душераздирающие рыдания. Не зная покоя от любопытства, она в тот же вечер перерыла весь дом. И знаешь, где обнаружилось письмо? В шляпе. Они обе очень любили шляпы. И вот в злую для себя минуту барышня письмо прочитала. Дедушка притягивает к себе Карлоту, которая с деланным изумлением и негодованием сопротивляется, но после недолгой борьбы уступает. Дедушка сажает ее к себе на колени и, лаская ее, продолжает вслух читать свое письмо. Дедушка. "Мне легче причинить тебе страдание, чем солгать, моя дорогая. Я не нашел бы себе места, зная, что обманул тебя. Вчера, впервые за эти пять лет, я был тебе неверен. На коленях умоляю тебя о прощении. Это оказалось сильнее меня. Это было как ураган, с корнем вырывающий деревья, - так вожделение смело мои принципы, мои клятвы. Я решился рассказать тебе обо всем, хотя, может статься, ты проклянешь меня. Виновата наша долгая разлука. Жить без тебя, мечтать о тебе в Камане было сущей пыткой. Было и есть. От этих мыслей кровь закипала у меня в жилах. Мне хотелось все бросить и сломя голову примчаться в Арекипу, ворваться к тебе, схватить тебя в объятия..." (Голос его затихает.) Мамочка. Все завертелось тогда перед глазами у нашей сеньориты: ванная комната, где она читала письмо, закружилась как волчок, а квартира, Арекипа, весь мир колесом покатились в бездну, увлекая ее за собой. Сердце ее готово было разорваться. Стыд жег ей щеки. Белисарио (очень серьезно). Отчего же ей было так стыдно? Оттого, что она узнала о том, как кабальеро спознался с горничной? Дедушка и Карлота соскальзывают на пол. Мамочка (трепеща). Да, оттого. Она не могла постичь, как может кабальеро хотя бы прикоснуться к чужой женщине, да еще к распутной индеанке. Белисарио. Что же, ей никогда не приходилось читать о том, как мужчина прикасается к женщине? Мамочка. Наша барышня была особой строгих правил и подобных книг не читала. И потом, одно дело - прочесть такое в книжке, и совсем другое - в письме, автора которого она знала. И вот она читала это письмо, читала и перечитывала и все никак не могла поверить, что кабальеро мог совершить подобный поступок. Дедушка. "Имя этой женщины не имеет значения. Это одна из тех, кто прибирал в гостинице, несчастное, убогое существо, скорей животное, чем человек. Не она прельстила меня - обнимая ее, я вспоминал тебя, и, думая о тебе, тоскуя по тебе, я поддался безумному порыву и овладел ею. Это было похоже на случку диких зверей. Ты должна знать все..." Белисарио (теперь он тоже дрожит и выговаривает слова так, словно они жгут его). И всего-навсего из-за этого сделалась его супруга бела как полотно? И из-за такой малости барышне показалось, что мир летит в пропасть? Ты ничего не скрываешь от меня? Может быть, потом наш кабальеро придушил индеанку? Мамочка. И внезапно барышня ощутила кое-что похуже головокружения. Ее затрясло так, что пришлось присесть на край ванны. Письмо было так недвусмысленно и откровенно, что ей показалось, будто все это происходило не с индеанкой, а с нею самой. Дедушка. "И в моих объятиях это существо стонало от наслаждения. Но я любил не ее, а тебя. Глаза мои были закрыты, и я видел тебя, и вдыхал аромат твоей кожи - это он пьянил меня..." Белисарио. Но каким же образом заставило это письмо нашу барышню согрешить в помыслах? Мамочка. Ей представилось, что кабальеро овладел не индеанкой, а ею. Дедушка. "И каким же кошмаром было, открыв глаза, обнаружить это чужое плоское лицо... Прости, прости меня. Я проявил слабость, но думал только о тебе и желал одну тебя. Мне так тебя не хватало..." Белисарио. В чем же тут грех-то, не понимаю! Это не грех, а глупость, блажь. И потом, о какой это сеньоре Карлоте ты толкуешь? Это не та ли распутница из Такны? Мамочка. Разумеется, грех. Разве не грех - причинить ближнему ущерб? И если уж барышне взбрело в голову, что кабальеро с нею так обошелся, не заставила ли она тем самым согрешить и его? Как же ты не понимаешь? Дедушка жестом, в котором сквозит отвращение, велит Карлоте уйти и она выходит, послав Мамочке насмешливый взгляд. Дедушка. "Я приеду в Арекипу и у твоих ног вымолю себе прощение. Ты вольна назначить мне самое тяжкое наказание, и я приму его с радостью. Будь великодушна и пойми меня, любовь моя. Целую, люблю тебя больше чем когда-либо. Твой Педро..." Мамочка. И дурные мысли были мне карой за то, что прочла чужое письмо. Впредь будет наука: не суй нос куда не просят. Белисарио. Я кое-чего так и не уразумел. Отчего же кабальеро высек индеанку? Ты говорила, что она была развратна, а он чист и честен. Так что же она совершила? Мамочка. Да, уж наверно, что-нибудь ужасное, если бедный кабальеро потерял голову. Наверно, она была из тех гадких женщин, которые заводят речь о страсти, о наслаждении и о прочих гадостях. Белисарио. А барышня из Такны призналась на исповеди в своих недостойных помыслах? Мамочка. И самое ужасное, отец мой, в том, что когда я читала это письмо, то испытывала такое, чего объяснить не могу... Какое-то возбуждение, нехорошее жгучее любопытство. А потом даже позавидовала той, о ком писалось в письме. Грешные мысли обуяли меня. Белисарио (в роли падре Венансио). Дьявол всегда на страже, он не упустит случая снова, как когда-то, подвергнуть искушению Еву. Мамочка. Со мною такого никогда еще не бывало, отец мой. Мне случалось порою и завидовать, и мечтать, как я отомщу. Случалось и впадать в гнев. Но такого еще не было! И мысли эти были связаны с человеком, которого я так глубоко уважаю. Ведь это хозяин дома, где я обрела приют, муж моей кузины, давший мне кров!.. Белисарио (идет к письменному столу). Что ж, барышня из Такны, брат Леонсио всегда советовал в таких случаях пасть на колени, где стоишь, и воззвать к Пречистой Деве. Про себя или в полный голос, как придется. (Подражая Леонсио.) "Мария отгонит искушение, как вода - кошку". Мамочка (обращаясь к невидимому Белисарио). Когда мы с твоей бабушкой Кармен были еще маленькими и жили в Такие, нас вдруг обуяло благочестие. Мы накладывали на себя епитимьи гораздо более суровые, чем этого требовал наш исповедник. А когда мама твоей бабушки - тетя Амелия - заболела, мы дали обет, чтобы господь ее исцелил. Знаешь какой? Мыться только холодной водой. (Смеется.) И к тому же - каждый день. В те времена это было не принято, нас бы сочли сумасшедшими. Эту моду потом завезли к нам янки. Мытье - это было целое дело! Служанки грели воду, наглухо запирали все двери и окна, готовили ванну с ароматическими солями... После мытья полагалось немедля лечь в постель, чтобы не получить воспаление легких. А мы с твоей бабушкой ради спасения тети Амелии опередили свою эпоху. Целый месяц мы каждое утро мылись ледяной водой. Выскакивали из ванны все в пупырышках и с посиневшими губами. Тетушка выздоровела, и мы думали, что это наш обет ей помог. Однако через два года она снова слегла и теперь уже навсегда. Долго она умирала, много месяцев, так долго, что непонятно было, за что ей такие муки. Иногда в толк нельзя взять господа... Вот, к примеру, твой дедушка Педро. Разве справедливо, что у него, такого честного и доброго, жизнь не задалась? Белисарио (поднимая голову от рукописи). А ты-то сама? У тебя разве задалась? Тебя-то за какие грехи бог наказал? За то, что прочитала это письмо? За то, что барышня из Такны прочитала некое письмо? Да было ли оно вообще, письмо это? Мамочка достает из складок своего платья перламутровый веер и, прежде чем начать обмахиваться, подносит его к глазам, читает, боязливо оглянувшись по сторонам. Белисарио произносит первую строку нацарапанного на веере стихотворения. Белисарио. Дивясь Эльвиры красоте чудесной... Мамочка (продолжая). В сомненье пребываю всякий раз... Белисарио. Стремясь понять, не ангел ли небесный... Мамочка. Или богиня к нам сошла сейчас... Белисарио. Достойна счастья, ибо ты прелестна... Мамочка. Но во сто крат счастливей тот из нас... Белисарио. На ком ты остановишь выбор лестный... Мамочка. И кроткий взор твоих волшебных глаз... Белисарио. А я, поэт, убогий и смиренный... Мамочка. Твоей красой смертельно уязвленный... Белисарио. Свой жалкий век в безвестности влачу... Мамочка. Прими любовь мою и просьбу с нею... Белисарио. Владыкой стать твоим я не посмею... Мамочка. Как верный раб, служить тебе хочу. Белисарио снова принимается писать. Входит плачущая Амелия, садится на стул, вытирает глаза. Мамочка как будто дремлет в своем кресле с меланхолической улыбкой на губах. Входит Сесар. Амелия. Умерла? Сесар кивает. Амелия, приникнув к нему, плачет. Сесар издает нечто вроде рыдания. Входит Агустин. Агустин. Ну хватит, успокойтесь! Теперь надо подумать о маме. Как она это перенесет? Сесар. Надо будет держать ее на успокаивающих, пока она не смирится с потерей. Амелия. Какой ужас, какой ужас... Сердце разрывается. Сесар. Началось разрушение семьи... Белисарио (в зал). Мамочка умерла? Агустин. Угасла как свеча. Потеряла слух, потом ноги отказали, потом руки. А сегодня сердце остановилось. Белисарио (та же игра). Правда, что Мамочка умерла? Амелия. Да, сынок. Господь взял ее к себе на небо. Сесар. Но ведь ты же мужчина, Белисарио, ты не будешь плакать? Белисарио (плача). Конечно, нет! Зачем же плакать? Мы ведь все когда-нибудь умрем, правда? Сесар. Ну-ка вытри слезы и веди себя как подобает. Белисарио. А как? Как подобает великому адвокату, которым я стану, правда, дядя Сесар? Амелия. Да-да, мой мальчик, как подобает великому адвокату. Агустин. Посиди с мамой, Амелия. Не оставляй ее одну. Нам нужно заняться похоронами. (Сесару.) Сам понимаешь, на это потребуются деньги. Похороним, конечно, как можно скромней, но все равно предстоят расходы. Сесар. Ладно. Я поднапрягусь и помогу тебе, хотя дела мои плохи. Помогу. Агустин. Да не мне, а Мамочке, она ведь тебе такая же родня, как и мне... Надо уладить дело с муниципалитетом. Еще кладбище... Агустин и Сесар выходят на улицу. Мамочка неподвижно сидит в своем кресле. Белисарио кладет ручку; на лице его отражаются разнообразные чувства: удовлетворение оттого, что работа наконец-то завершена; смутная тоска - ведь что-то кончилось и ушло безвозвратно. Белисарио. Нет, это не любовная история, не романтическая новелла. А что же тогда? (Пожимает плечами.) Никогда не перестану удивляться тому, каким непостижимым образом рождаются эти истории. Они снабжены подробностями, которые ты считал позабытыми и которые в самый неподходящий момент всплывают в памяти - и для того лишь, чтобы воображение их опровергло. (Глядит на Мамочку.) Я помню лишь, какой ты была в последние годы, я вижу только крошечную старушку, скорчившуюся в своем кресле. (Поднимается, подходит к Мамочке.) Ты была очень хорошая. Но ведь ничего другого тебе не оставалось, правда? Знаешь, зачем я взялся рассказывать историю твоей жизни? Так вот, знай: я не стал ни адвокатом, ни дипломатом, ни поэтом; я занялся ремеслом, которому скорей всего ты меня обучила: я рассказываю сказки. Вот поэтому я и рассказал о тебе. Я отдаю тебе давний долг. Истина была тебе неведома, и потому пришлось прибавить к твоим воспоминаниям то, что я просто выдумал или украл там или тут. Не так ли поступала со сказками барышня из Такны, а, Мамочка? Он закрывает ей глаза, целует ее в лоб. Идет в глубину сцены, а за его спиной медленно опускается занавес.