, если оно лежало в урне с десятью листками, чем если бы оно находилось в урне с тысячью листков. Если перенести все это на людей, которым когда-либо предстоит жить на земле, то, по расчетам Поля, вероятность того, что общая численность должна быть ограниченной и что конец недалек, составляет шестьдесят-семьдесят процентов. Хотя Поль и делает оговорку, что эти предположения носят умозрительный характер, однако меня охватывает неодолимое желание постучать по доске. Моя доска-колотилка находится надо мной на багажной полке. Она совсем рядом, но вокруг все пассажиры, кажется, спят. Я не решаюсь ее достать. Итальянцы тоже спят. Или притворяются. Между тем дело становится еще хуже. Поль привлекает аргументы биологического порядка. Это становится уже едва переносимым. Он говорит, что люди существуют, потому что на протяжении исторического развития возникало неизвестное число маловероятных случайностей. Чем больше число маловероятных случайностей, тем ближе конец. Если это число равно одному или двум, то время существования человечества по своей продолжительности точно совпадает со временем существования Солнца. Но если, как полагает большинство биологов, это число на самом деле выше, то продолжительность нашего существования должна быть значительно короче. Мы можем составить формулу, основанную на теории вероятности, и вычислить предполагаемую продолжительность существования человечества. Если в эволюции, которая привела к появлению нынешнего homo sapiens, участвует n маловероятных случайностей, а общая продолжительность существования нашего солнца составляет восемь миллиардов лет, то эту цифру нужно поделить на п + 1. Если п равняется миллиону, то гибели человечества следует ожидать через восемь тысяч лет. Надеюсь, что брат встретит меня в аэропорту, когда мы приземлимся. Мне что-то не хочется оставаться одному. ГОРОД Мне всюду мерещится "Эмпайр Стейт Билдинг". Весь день он мне мерещится, что бы я ни увидел. Но брат говорит, что мы его еще не видели. И опять я принял за "Эмпайр Стейт Билдинг" какое-то другое здание. Вот он - Нью-Йорк. Я предаюсь во власть впечатлений. Побывать здесь удивительно! Сколько себя помню, я всегда слышал об этом городе и даже видел его в кино. Сейчас я впервые убедился, что он существует на самом деле. Сюда приезжали отовсюду. Приезжали люди из скандинавских стран. От бедности. Со своими мечтами. Тут можно поймать удачу. Любой может тут поймать удачу. До сих пор. Может быть, и я поймаю здесь удачу. Заработаю много денег. Похоже, что американцы руководствуются в жизни простой теорией, которая сводится к тому, что два лучше, чем один, а три лучше, чем два, и т.д. Так, например, они считают, что иметь двести долларов лучше, чем сто. Умилительная теория! Вот мне опять показалось, что я вижу "Эмпайр Стейт Билдинг". Брат отрицательно качает головой. Ходя по улицам Нью-Йорка, я получаю невероятное множество впечатлений. Сколько впечатлений я способен переварить за один день? Импульсы от всех органов чувств уже выстраиваются в очередь. И некоторые так и не доходят до места назначения. Мозг не поспевает перерабатывать сигналы от глаз. Или от ушей. Или от носа. Однако отдельные впечатления я определенно выделяю среди прочих как более важные. Сам не знаю, каким образом я их сортирую, однако сортировка происходит. Я решил записывать только существенное. Сухой осадок. То, что я вспомню вечером перед сном. Мне кажется, что меня больше занимают очень крупные и очень мелкие вещи, чем то, что находится посередине. Это выясняется уже после первых часов пребывания в Нью-Йорке. Большей частью здесь сталкиваешься с громадными вещами. Взять хотя бы дома. Небоскребы. Они тут стоят повсюду. Крупные дома, что и говорить! У меня закрадывается подозрение, что тут замешаны соображения престижа. Наверное, сначала кто-то построил очень большой дом, затем его товарищ построил дом еще выше. И тут все остальные решили, что надо, черт возьми, строить дома, причем высокие. Неважно, что там будет внутри этих домов, главное - чтобы они были высокими. Чертовски высокими. По-видимому, из теории, которая гласит, что два лучше, чем один, как следствие вытекает, что большое лучше, чем маленькое, а высокое лучше, чем низкое. Идея, в общем, привлекательная и ведущая к успеху. Снаружи никогда не догадаешься, что скрывается в том или ином доме. Там может оказаться все, что угодно. Да так, наверное, и есть. Сегодня мне несколько раз показалось, что эти дома вообще ни для чего не используются. Что они стоят просто так. Мой брат читает мне то, что написано в путеводителе. Там сказано, что в этом районе расположен миллион контор. Он говорит мне, что в тех домах, которые мне показались никем не используемыми, находятся конторы. Я отвечаю, что этого нельзя знать наверняка. Легковые автомобили здесь большие. Грузовики - гигантские. У них такой вид, словно они специально сделаны для того, чтобы давить людей. Среди людей тоже много больших. Много толстяков. Их кроссовки стоптаны набок, оттого что под тяжестью избыточного веса у них стерлись и истончились подметки. Вот замеченные мною большие, длинные и высокие вещи: - дома, - легковые машины, - грузовики, - толстяки, - порции пиццы, - улицы, - рыбины, выставленные перед рыбным магазином, - плоды авокадо, - световая реклама, - парк, - часть собак, - кружки, из которых мой брат пьет в кафе кофе, - часть магазинов, - почтовые ящики. Вот что мне показалось маленьким: - места для парковки, - часть собак, - часть бананов, - шоколадки, - пластиковая ложечка, которую мне дали в придачу к стаканчику с мороженым. Я устал, но спать не хочется. Я трачу шесть часов, которые сэкономил, на прогулки по городу вместе с братом. Это потрясающе! Я чувствую дикую усталость, но зато все время что-то происходит. Ощущение как при высокой температуре. Искаженное восприятие звуков. Мы с братом поспорили, получился нелегкий разговор. Сначала все шло хорошо. Он встретил меня на летном поле, и мы обнялись. Мы отвезли мой багаж на квартиру и поболтали. Брат стал допытываться, как я себя чувствую. Я рассказал ему про свои мысли и тревоги и про свои маленькие развлечения. Он одобрил только одно - Лизу. Все остальное, на его взгляд, это сплошная ерунда. Он заявил, что и слушать не желает про часовые пояса, тысячные доли секунды и световые года. А также про Вселенную. "Думай, дескать, о чем тебе угодно, но держи это при себе!" На мой взгляд, это очень сурово. Он говорит, что так и подозревал, что я ношусь с подобными мыслями. Он потому и позвал меня в Нью-Йорк, чтобы отвлечь меня от этих мыслей. - Будем развлекаться, - говорит брат. Я нисколько не сомневаюсь, что он делает все с самыми лучшими намерениями, но все-таки мне кажется, что он заходит уж слишком далеко. Так, например, про доску-колотилку он и слышать не хочет. Никаких разговоров. Он говорит, что сломает ее, если застанет меня за этим занятием. Придется стучать тайком. Это унизительно. Ведь, как-никак, я все же взрослый человек. Не годится взрослому человеку стучать тайком. Я пытаюсь по-взрослому справляться со своими проблемами, а брат хочет мне помешать! Я думаю, что у него у самого есть проблемы со временем, он просто их еще не осознал. Однажды он тоже упрется в стену. И я позволю ему стучать по доске сколько его душе угодно. Тогда ему станет стыдно, что он не давал мне делать то, что мне было нужно. Я опять вообразил, что вижу "Эмпайр Стейт Билдинг". СОБАКА Мы живем в таком доме, где есть привратник и лифтер. И квартира очень симпатичная. Но тут есть собака. Собака живет в квартире. За ней должен прийти какой-то Дэвид. Дэвид должен был прийти еще вчера. Я ничего не смыслю в собаках. А мой брат боится собак. Нам страшно мешает собака в квартире. Собака - черная. Я дал ей корму и воды, но не знаю, сколько раз в день ее полагается кормить. А скоро пора ее выгуливать. Ее не выводили со вчерашнего дня, когда хозяева квартиры уехали в Нью-Орлеан - не то слушать там джаз, не то еще зачем-то. По поведению собаки видно, что ее пора выводить. Она не отходит от двери. Брат говорит, что выводить ее придется мне. Он боится. А я даже не знаю, как зовут собаку. Я пристегиваю к ошейнику черной собаки поводок и отправляюсь с ней на прогулку. Спускаясь на лифте, я спрашиваю у лифтера, разбирается ли он в собаках, но тот качает головой и говорит, что тут, мол, и разбираться нечего! Собака, наверное, сама знает, куда ей надо. И вот я иду по нью-йоркской улице с собакой. Собака тянет меня в южную сторону, к парку, который находится в нескольких кварталах от нашего дома. По дороге она все обнюхивает и время от времени останавливается, чтобы пописать. Она облила все, что только возможно. Вообще-то я никогда не мог понять, что люди видят в собаках. Обычно говорят, что собаки такие умные. Что у них развита интуиция и они могут предупредить о том, что еще только должно произойти. Они предупреждают об обвалах и несчастных случаях. Может быть, так оно и есть. Однако эта собака не производит впечатления особо одаренной. Пока что она меня еще ни разу ни о чем не предупредила. В парке собака совсем очумела. Завидев других собак, она принялась подскакивать и рваться с поводка, то есть повела себя, по-моему, совершенно иррационально. Я отхожу немного в сторонку от других собачников. Я не знаю, чего от меня ждет собака. Мне кажется, что все на меня смотрят. Ко мне направляется какая-то дама. Она тоже прогуливает собаку. Она сообщает мне, что моя собака и ее собака - закадычные друзья. Я отвечаю, что приехал из другой страны и впервые в жизни прогуливаю собаку. Я рассказываю ей, что даже не знаю, как эту собаку зовут. Дама говорит, что мою собаку зовут Оби и что в обращении с ней нужно проявлять твердость. - Easy, Obi*, - говорю я собаке. Я спрашиваю у дамы, сколько раз в день собаку нужно кормить и поить и что мне делать, если она захочет справить большие дела. Дама протягивает мне мешочек. Она спрашивает меня, разве я не получил инструкций, и я объясняю, что за собакой должен прийти какой-то Дэвид. Мы ждем его с минуты на минуту. Затем я по-английски обращаюсь к Оби. - Come on,* - говорю я ему и прощаюсь с дамой. Наконец Оби раскорячился, чтобы справить главные дела. На травке. По-моему, это отвратительно. Пока я прибираю за собакой и складываю ее какашки в мешочек, на меня смотрят дети и оглядываются бегающие трусцой взрослые. И вот я стою с мешочком собачьего дерьма. Дурацкое положение. Какая-то другая жизнь. Люди, наверное, принимают меня за ньюйоркца, выгуливающего свою собаку. Они думают, что я здесь живу, что у меня тут есть квартира и собака. Что я каждый божий день - до и после работы - подбираю собачьи какашки. От такой мысли голова идет кругом. Ведь раз я не владелец собаки и не живу в Нью-Йорке - это значит, что и другие люди могут быть совсем не теми, кого они из себя изображают. Это значит, что ничего невозможно знать наверняка. Столько людей! Они повсюду. На улицах, в парках, в магазинах, в небоскребах. Чем они занимаются? По внешнему виду никак нельзя узнать, чем они занимаются. Думаю, что они стараются, чтобы колесики вертелись и жизнь шла своим чередом. То есть делают точно то же самое, что и мы у себя в Норвегии и что делают люди по всему свету. Они стараются, чтобы все шло как следует и без сбоев. Я вижу этих людей, когда они из одного места направляются в другое, чтобы налаживать там какое-то дело. Повсюду что-то надо делать, чтобы все ладилось, причем самое разное. Надо, чтобы все ладилось в личной жизни, в семье, на работе, в дружеской компании, на местном уровне и, разумеется, также в глобальном плане. На свете очень много чего надо налаживать, чтобы дела шли как следует. И вот я, остановившись с собакой на каком-то перекрестке в восточной части Ман-хэттена, задумался вдруг о том, получится ли у меня тоже когда-нибудь наладить свои дела, чтобы все шло без сбоев. Сумею ли я с этим управиться? Не думаю, чтобы я был не такой, как все. У меня те же мечты. Я хочу, чтобы у меня была семья. Был бы дом. И почему бы мне этого не желать? Все этого желают. А когда все это у меня появится, я хочу, чтобы там все шло как следует. Я чувствую, что начинаю смотреть на всех этих людей с любовью. Я понимаю их. Понятно, зачем им нужно ходить по улицам: они идут туда, где им нужно быть. Надо, чтобы везде все ладилось. "Это наше общее дело,- подумалось мне.- Этого и будем держаться". Все будет хорошо. *Спокойно, Оби! (англ.) ** Ну пошли! (англ.) hopi Я пристал к брату: нельзя ли нам подняться на крышу "Эмпайр Стейт Билдинг". Он говорит, что мы сделаем это как-нибудь, когда будет солнечная погода и ясное небо. Мы все ходим и ходим. Мы смотрим на дома, людей и машины. На магазины. Мы заходим поесть и попить. Я купил целую гроздь малюсеньких бананчиков. Мы прошагали уже несколько миль и купили для меня новые башмаки, потому что в старой обуви я натер себе ноги. Было страшно больно. Теперь у меня ботинки фирмы "Найк". Туристские. Мой брат расплатился за них при помощи одной из своих кредитных карточек. Я всегда беру "Найк". И "Ливайс". Мне кажется, что они самые лучшие. Я действительно так думаю. И не собираюсь никогда переходить на другие марки. Видно, кто-то отлично сделал свою работу. Мой брат интересуется искусством. А я и не знал. Я очень многого не знал о брате. Все-таки здорово, что мы сейчас вместе. Несмотря на его порой излишнюю суровость. Мы отправились в СоХо1. Посмотреть галереи. Я разглядываю чертежи одного проекта, который мне очень нравится. Кто-то задумал установить колоссальное сооружение из бетона на разломе Сан-Андреас в Калифорнии. Это сооружение представляет собой скульптуру. Предполагается, что она должна быть восьмидесяти метров в длину и шестидесяти в ширину. И высотой в семь метров. Автор хочет построить ее из такого бетона, который считается самым стойким строительным материалом на свете. Вес монолита будет равен шестидесяти пяти тысячам тонн. Но грунт, на котором ее хотят установить, находится в движении. Он движется очень быстро. Бетонный монолит должен треснуть , и две его половины начнут расходится со скоростью шесть - девять сантиметров в год. Через сорок три миллиона лет западная половина монолита окажется там, где сейчас находится Аляска. Вот это искусство, которое ставит перед собой значительную цель! Такими и должны быть все проекты. В другой Галерее я наткнулся на папку, посвященную Эйзенштейну. Это была студенческая работа молодой художницы. Она перечитала множество материалов об Эйзенштейне, разыскала различные сведения и собрала из них папку, которая называется "The Einstein- papers". Я захотел ее купить. Она стоит двадцать долларов. Мой брат, конечно же, считает, что это ерунда. Он начинает меня отговаривать от покупки. Но Эйнштейн - мой друг. И покупаю папку. Брат качает головой. Вдруг брат показывает мне - вон там "Эмпайр Стейт Билдинг". И я вижу его.Он возвышается над окружающим ландшафтом. Верхние этажи освещены голубоватым светом. Я уговариваю брата отправиться туда. Прямо сейчас. Но у брата другие планы. Сейчас, мол, уже поздно. Он говорит, что пора возвращаься домой, посмотрим телевизор. Мы сидим и пьем пиво , а на экране телевизора какя-то дама говорит, чтобы я ей немедленно позвонил, если со мной призойдет несчастный случай, и, каким бы он не был - большим или маленьким, она поможет мне составить иск и получить деньги с виновников несчастного случая или с владельца участка, на территории которого произошел несчастный случай. Если послушать ее, это кажется проще простого. Перед сном я читаю в постели "The Einstein- papers". В папке лежит всего штук двадцать листков А4. Несколько картинок и кое где небольшой текст. Составительница папки, художница по имени Клэр, пишет, что Эйнштейн был очень хорошим человеком и горячо желал, чтобы наука служила на благо людям. У Эйнштейна , говорится там, были две главные цели в жизни. Первая состояла в том, чтобы вести простую жизнь. Вторая - в том, чтобы сформулироватьтеорию, которая объясняла бы основные законы природы и в конечном счете послужила бы к установлению всеобщего мира и справедливости для всех людей. Один листок представляет собой копию страницы рукописи, на которой Эйнштейн написал свою теорию. Я с почтением взял этот лист. Несколько слов и немного чисел. Может быть, здесь и сказано, что время не существует. Вот как выглядит этот лист: Самое лучшее в этой папке - фотография Эйнштейна с группой индейцев. Эйнштейн улыбается, и на голове у него красуется убор из перьев. Там написано, что Эйнштейн однажды сказал, что индейцы племени хопи лучше всех подготовлены к пониманию теории относительности. В их языке нет слова со значением "время" и отсутствуют понятия прошлого и будущего. У них нет линейного представления времени, индейцы хопи воспринимают время как кругообразное. Прошлое, настоящее и будущее существуют для них бок о бок. Вернувшись домой, я постараюсь узнать, нет ли в Осло землячества хопи и нельзя ли мне к нему примкнуть, хотя я не хопи по рождению. Перед тем как уснуть, я записываю то, что мне особенно запомнилось за первые три дня в Нью-Йорке: - мужчина в форменной куртке, выбежавший из здания, чтобы взять багаж у подъехавшей на такси элегантно одетой женщины; - четыре мальчугана азиатской наружности, игравшие в волейбол на лужайке парка; - человек, игравший на гитаре классическую музыку на одной из станций подземки; - закрытый для проезда участок улицы, огороженный из-за прорыва водопроводной сети; - витрина, наполненная надувными подушками; - крупный мужчина, говоривший по-русски, который поджаривал целую груду гамбургеров; - большая бутылка пива; - взрослый мужчина на роликах, едва не наехавший на женщину, а затем чуть было не попавший под машину; - ортодоксальный еврей в красных кроссовках и с плейером; - девушка, которая предлагала прохожим попробовать новый сорт жевательной резинки, говоря, что только сегодня резинка раздается бесплатно; - человек, который сидел с объявлением, на котором было написано, что у него нет денег и что у него ВИЧ-положительный анализ; - девушка, которая зашла в магазин и спросила продавщицу, как ее дела; - дама с солнечными очками в кафе, рассказывавшая своей приятельнице, как она проговорила с мужчиной до четырех часов ночи, и сказавшая, что на этот раз она, кажется, нашла настоящую любовь; - владелец ресторана, который, пока мы обедали, упражнялся на улице с клюшкой для гольфа; - длиннющий автомобиль с затемненными матовыми стеклами, сквозь которые нельзя было заглянуть внутрь; - китайский порножурнальчик, на обложке которого была изображена девушка, прикрывавшая рукой соски. *СоХо - район Манхэттена, известный художественными галереями и студиями. Не путать с Сохо - районом центрального Лондона, где сосредоточены французские и итальянские рестораны. Нью-йоркское название СоХо (SoHo) - это сокращение от South of Houston Street ("южнее Хьюстон-стрит").(Прим. ред.) I-800-PARKS Проснувшись, я обнаружил, что Оби скинул маленькие бананчики с кухонного стола и разбросал их по всей кухне. Я качаю головой, приговаривая: "Оби, Оби!" Дэвид все еще не показывался. А должен был прийти еще два дня назад. Кому-то придется выводить Оби на прогулку. Вести его приходится мне, Я надеваю новые ботинки фирмы "Найк". Мы с Оби выходим на улицу. Там идет дождь. У входа в парк вывешено объявление с телефонным номером, по которому можно звонить в случае, если у тебя возникают проблемы, связанные с парком. В каком-то смысле можно сказать, что Оби относится к числу этих проблем. Я записываю номер: "1-800-Parks" Если Дэвид не заберет сегодня Оби, я позвоню по этому номеру. Какой-то человек с собакой окликает меня издалека и спрашивает про Оби - кобель это или сука. У него явно сука, у которой сейчас течка. Тем не менее он отпустил ее бегать без поводка. Я кричу ему, что не знаю. Он смотрит на меня и качает головой. Он явно думает: "Вот чудик!" Навстречу идет еще один человек с собакой. Он говорит, что знает Оби. Он сообщает, что у Оби ускоренный обмен веществ и что мою собаку нужно кормить чаще, чем его пса. Это никчемная информация. Ведь он не сказал мне, как часто кормит собственную собаку. Зато он сообщил мне, что Оби - кобель. Я захватил с собой только один мешочек, поэтому, когда Оби уселся справлять свои дела во второй раз, это ставит меня в затруднительное положение. Он гадит прямо на тротуар. После того как он управился, мы с ним переходим на другую сторону улицы, как будто мы тут ни при чем. - Shame on you, Obi,- говорю я ему.- Bad dog*. Довольно странно прохаживаться по нью-йоркской улице с собакой. Однако благодаря этому я то и дело вижу что-нибудь в новой перспективе. Я сейчас так далеко от дома, в огромном городе. Столько людей! И только один - я. Единственное, что я могу знать в любой момент, - это о чем я сам думаю. Я не имею никакого представления, о чем думают другие. Кажется ли им космическое пространство громадным и страшным? Мне так кажется. Вспоминается ли им время от времени, как они были маленькими? Мне - да. Во что они верят? Я верю, что никто не должен быть один. Что нужно быть с кем-нибудь вместе. С друзьями. С любимыми. Я верю, что главное - это любить. Я верю, что это самое главное. Пока мой брат готовит завтрак, я пишу Лизе открытку. Вот что я пишу: "Привет, Лиза! До чего же огромен Нью-Йорк! У меня от него чувство, немного похожее на то, которое я испытываю при мысли о космосе. Такое чувство, как будто я освобождаюсь от ответственности. Как будто я ничего не могу и мне остается только одно - постараться хорошо провести время. Я вожу гулять пса, которого зовут Оби. У нас квартира в доме с привратником. Он носит форменную одежду и говорит: "How are you to-day, mister?"1 И я отвечаю: "Fine!"2 Брат не позволяет мне говорить о времени и о Вселенной. Мне не терпится снова увидеть тебя. Я ни разу не стучал по доске, с тех пор как мы не виделись. Я думаю, что главное - это любить". Я пошел опустить открытку, а когда вернулся, Оби уже не было в квартире. Без меня заходил Дэвид и забрал его. Значит, мне не придется звонить по номеру l-800-Parks. Я спрашиваю, что сказал Дэвид, и брат говорит, что почти ничего. Дэвид только выразил сожаление, что так долго не приходил, и спросил про бананчики, настоящие ли они. В Америке не сразу разберешься, какие фрукты валяются на полу - настоящие или пластиковые. За завтраком брат спрашивает меня, что я думаю. Насчет чего? - уточняю я. - В общем и целом, - отвечает брат. Я описываю ему, как только что все предстало передо мной в новой перспективе, и рассказываю, что Нью-Йорк для меня чем-то похож на космическое пространство, а самое главное - это любить. Брат кивает. Он спрашивает, не подумываю ли я том, что было бы лучше, если бы я размышлял немного поменьше. Я говорю ему, что подумывал и не раз, но это легче сказать, чем сделать. Брат говорит мне, что надо бы побольше заниматься тем, что дает непосредственные впечатления. - Чем, например? - спрашиваю я. - Играми, - говорит он мне и объявляет, чтобы сегодня я предоставил ему решать, что мы будем делать. - И что ты решил? - спрашиваю я. Он решил, что мы не будем думать, а будем много смеяться. - Пожалуйста, я не против, - говорю я. Как тебе не стыдно, Оби! Нехорошая собака! (англ.) Как себя чувствуете сегодня, мистер? (англ.) Отлично! (англ.) библиотека Мы сидим в нью-йоркской Публичной библиотеке. Мы пришли сюда по решению моего брата. Библиотека ничего себе. Большая. Людей видимо-невидимо. И дежурные, которые следят, чтобы посетители не выносили книг. Я смотрю журналы. В одном из номеров "Тайма" я увидел фотографию облака космического газа в каком-то месте Вселенной. Снимок сделан спутником, а в пояснительном тексте сказано, что облако находится на расстоянии нескольких триллионов километров от нас. Ладно, пусть так. Мой брат сидит за компьютером в другом конце зала. Я вижу, как он посмеивается. Вот он машет, подзывая меня к себе. Напротив устроился какой-то бездомный, он читает. Рядом на полу лежат его мешки. Не меньше пятнадцати. Одет он в настоящие отрепья. А между тем он читает книгу, которая называется "Economic science" *. Права была дама, которую я встретил в Осло в гостиничном лифте, когда она сказала, что в мире все на самом деле гораздо сложнее, чем мне кажется. Но мой брат - человек без лишних сложностей. Он подбирает с помощью компьютера список авторов, в фамилиях которых можно найти норвежские табуированные слова. Вот он набрал на экране крайне неприличное слово. Он все хохочет. У меня это вызывает чувство неловкости. Но когда компьютер выдает ответ, я тоже начинаю хохотать. Это ужасное ребячество, но замечательно весело. Я не мог удержаться от смеха. Я смеюсь, а сам озираюсь по сторонам. Надеюсь, что никто не заметит, чем мы тут заняты. Мы долго просидели за компьютером. Должно быть, больше часа. Впечатление было потрясающее. Давно я так долго не хохотал. Часто самое забавное заключалось в несоответствии между фамилией автора и серьезностью темы, о которой он пишет. Но иногда достаточно было просто увидеть, как на экране возникают слова. У меня такое чувство, точно мы кого-то разыграли. Мы с братом состязаемся в придумывании словечек. Среди них есть очень нехорошие. Вот кое-какие примеры из того, что мы тогда отыскали: /////////////////// Через некоторое время брат поднимается из-за стола, чтобы пойти и купить шоколадку. Я говорю ему, что сейчас закончу. - Вот только проверю еще парочку слов,- говорю я брату. Возможно, меня кольнула совесть за то, что мы только что развлекались, насмехаясь над другими людьми. Но теперь я выбираю слова попристойнее. Это уже не так смешно, но у меня появляется чувство, что я немного поправил дело, восстановив нарушенное равновесие. Вот что я нашел: ///////////////////// Мы снова бродим по огромному городу. Утро мы провели очень удачно. Пока мы были в библиотеке, у меня, кажется, не появилось ни единой мысли. Я просто смеялся. Я говорю брату, какой он молодчина, что принял такое хорошее решение. И вот мы подошли к "Эмпайр Стейт Бил-динг". Но дождь так и не перестал, и вместо того, чтобы подняться на лифте, проходим мимо. Я смотрю на это здание задрав голову. У него гигантская высота. Верхушки отсюда не видно. Но я знаю, что там наверху время идет немного быстрее. Я говорю это брату, но он отвечает, что все это чепуха. ПАРК Этот город сам наводит на мысли о большом и великом. Я вспоминаю книгу Поля. Она меня растревожила. Но ведь единственный вопрос, который действительно имеет значение" - это к чему идет дело: к лучшему или к худшему. Это имеет значение для меня и это имеет значение для всех других людей, для зверей и для мира в целом. А все остальное, насчет того что там будет через миллиард миллиардов лет, строго говоря, не имеет ко мне никакого отношения. Меня вдруг осенило это открытие. Это очень эгоистично, но меня гораздо больше волнует то, что может случиться на моем веку, чем то, что будет потом. При этой мысли я ощущаю огромное облегчение. Она приходит мне в голову в то время, когда мы с братом бросаем "летающую тарелку" в Центральном парке. Брат купил очень хорошую "тарелку", тяжелую и устойчивую в полете. Порой мне кажется, что я могу забросить ее как угодно далеко. Вот я бросаю. Вот мой брат ловит. Вот бросает мой брат. Я ловлю. Несколько минут назад один из нас закинул "тарелку" куда-то в кусты. Брат страшно увлечен. Он бежит во весь опор. Он подпрыгивает и изворачивается, чтобы поймать "летающую тарелку". Его азарт передается и мне. Я думаю, что никогда не перестану играть с такими вещами, которые можно бросать. Мне кажется, я верю в очищение души через игры и веселье. ГЛУПЕЕ ГЛУПОГО Уже вечер, и я чувствую, что наигрался сегодня и набегался до физического изнеможения. Я измотан, и мне хорошо. Совсем как бывало в детстве после наших лыжных походов. У меня даже вздулся пузырь на указательном пальце правой руки, так я натер ее, кидая "тарелку". Немного погодя я проколю пузырь, промою ранку и заклею пластырем. В шкафчике в ванной полно пластырей. Брат спрашивает, доволен ли я тем, как мы провели этот день, и я отвечаю "да". Я говорю ему, что завтра опять хочу играть. Он улыбается мне и хвалит: "Ты у меня молодец". Он говорит, что надо отвыкать от мрачных мыслей. - И брось ты наконец носиться с этим космосом,- говорит он мне. Он ставит передо мной купленную в японском ресторане еду и включает телевизор. Сегодня там рассказывают про паренька, который в школе был очень тощим. Девчонки не обращали на него внимания, а когда он вздумал пригласить на вечеринку девушку, которая считалась первой красавицей в классе, та отказалась с ним пойти. Но вот прошло несколько лет, и паренек совсем изменился. У него выросли усы и появились мускулы. Парень бегает по сцене и показывает свои бицепсы. Публика вопит от восторга. У парня теперь есть девушка, и она красивее, чем была первая красавица класса. И девушка, которая была в классе первой красавицей, тоже выходит на сцену. Теперь она раскаивается. Передача посвящена тому, что главное не то, как мы выглядим, а что у нас в душе. Сдается мне, что американцы все-таки не много глупее меня. Мой брат тоже так считает. А уж папа тем более. Вот что я видел сегодня: -чернокожего парня, который обругал свой велосипед "bitch"; -магазин, где продается пожарное снаряжение; -картину Дали с висящими всюду часами, которые стекают, как расплавленные; -двоих мужчин в еврейских шапочках, выскочивших из машины "скорой помощи"; - пятерых подростков в парке, у каждого из которых был свой кассетник. Они разговаривали друг с другом, но, наверное, никто никого не слышал, так как все заглушала музыка; - недостроенный небоскреб; - мальчика, курившего в парке наркотики; - ларек с таким количеством журналов, что я даже не смог их пересчитать; - пожилого небритого мужчину и совсем молоденькую женщину, которые, прислонившись друг к другу, спали на скамейке; - магазин, торгующий велосипедами, где был и мой любимый велосипед; - тщедушного старика с задравшимся на плечо галстуком, который закричал на автомобиль, ехавший на красный свет; - продавщицу в лавке, торгующей джинсами, которая маялась от безделья; - полицейского с пистолетом на велосипеде; - чернокожего мужчину, который выбивал ритм на пустом ведре, ящике из-под хлеба и противне. Он барабанил просто мастерски, и я дал ему денег; - прохожего, который на ходу пил кофе; - человека, который давал незнакомой девушке адрес в Париже; - фитнесс-центр, в котором люди занимались бегом трусцой на тренажерах и при этом глядели телевизор, в зале одновременно работало четыре экрана; - раскиданные по асфальту розы от брошенного букета; - мусорный ящик, набитый отрезанными поросячьими и коровьими ногами; - девчушку, которая бросала об стенку мячик, а рядом стоял ее папа и хвалил ее, какая она ловкая; - продавщицу, которая обиделась, когда я сказал, что просил шоколадное мороженое, а она дает мне ванильное. БЛИЗОСТЬ Я чувствую себя воспрянувшим. Впервые за долгое время у меня снова появилось такое чувство, что все может случиться. Сегодня я проснулся с мыслью о том, что все может случиться, что произойдет что-то необыкновенное - и притом обязательно хорошее. Такое чувство у меня бывало только в детстве. Может быть, так на меня подействовал этот город. А может быть, это благодаря моему брату. Одно время мне казалось, что он не такой симпатичный, как я. Нотеперь я уже так не думаю. Он отличный парень. Он желает мне только хорошего. В последние дни мы много были вместе и хорошо проводили время. Мы бросали "летающую тарелку" и бегали по траве. Мы разговаривали о том, как все было в детстве, и пришли к тому, что раньше все было иначе. Все вещи были тогда проще, крупнее, но главное - не такие, как сейчас. Кое-что было лучше, чем теперь, а кое-что хуже. Как считает мой брат, не стоит утверждать, что раньше все было лучше, - это тупиковый путь. Ему больше нравится слово "иначе". А сегодня вечером он у меня научился стучать по доске. Мы выключили телевизор и просто сидели и разговаривали. О девушках. Мой брат всегда говорил о них как-то расплывчато. С одной стороны, девушки ему нужны, а с другой - без них как бы и лучше. Я сказал, что так у него ничего не получится. Невозможно ведь, чтобы у тебя была девушка и в то же время чтобы ее не было. Если это возможно, то только при условии, чтобы она согласилась так же относиться к тебе: чтобы ты был у нее и в то же время чтобы тебя как бы и не было. Он рассказывал о своей последней девушке. Казалось уже, что все у них решено и оба согласны. Но тут мой брат передумал и все разрушил. И самое скверное, что он сам никак не может понять, почему он так поступил. Просто у него появилось такое чувство, когда ему стало казаться, что с другой девушкой все могло бы сложиться гораздо лучше. Все у них было о'кэй, но ему казалось, что могло бы быть еще лучше. С другой девушкой. И тогда он повернулся и ушел. А теперь он жалеет об этом. Дня не проходит без того, чтобы не пожалел. Рассказав это, он примолк и долго сидел молча и только качал головой. Мне стало его жалко. Я достал доску-колотилку и осторожно поставил перед ним. Затем я протянул ему молоток, и, когда он его взял, посмотрев на меня с вопросительным выражением, я молча кивнул. Тогда он начал стучать по доске. Он негромко заколачивал колышки, следуя какому-то сложному ритму, и не один раз перевернул доску. Ни он, ни я не сказали при этом ни слова. Пока брат стучал по доске, я чувствовал с ним необычайную близость. КИСКА Сегодня мы разошлись каждый сам по себе. Брат в одну сторону, я - в другую. Мы договорились встретиться попозже, а сейчас нам обоим захотелось побыть отдельно. Я сижу на скамейке и гляжу на людей. Мне нравится видеть, как много есть людей, кроме меня. Что их так много других. Я испытываю к ним нежность. Большинство ведь стараются как могут. Я тоже стараюсь как могу. Возможно, я видел многих, кому приходится не сладко. Бедных людей, людей печальных. Нам бы следовало быть добрее друг к другу, причем не только в Америке. Во всем мире людям надо быть добрее друг к другу. Вот я встаю и заговариваю с прохожими. Многие делают вид, что не замечают меня, но многие отвечают. Я спрашиваю у них, что для них имеет значение. Кто-то говорит: "Love"*. Кто-то: "Friends"**. Кто-то: "My family"***. Один говорит: "Music"****. Другой: "Cars"*****. Еще один: "Money"******, но я вижу, что он иронизирует. Один сказал: "Girls"*******. Двое сказали: "Boys"********. Некоторые называют сразу две вещи: "Friends and family"*********. Некоторые говорят, что не, знают. Я спрашиваю людей, думают ли они, что все в конце концов будет хорошо. Некоторые просто качают головой, услышав такой вопрос, но некоторые все же отвечают мне, из них половина отвечает "yes", а половина - "nо". Хотелось бы знать, насколько это репрезентативно для большинства населения. Я покупаю себе молочный коктейль и выпиваю его на ходу. Мои новые ботинки - это супер! "Найк" - это супер! В этом городе полно названий разных продуктов. Отчасти это так оттого, что всюду развешаны рекламные щиты, отчасти потому, что конторы многих фирм находятся здесь. Вот я прохожу мимо здания фирмы "Ролекс". Я спрашиваю охранника у входа, можно ли зайти и посмотреть на часы, но он говорит мне, что единственное, что тут есть, - это мастерская. Должно быть, это гигантская мастерская. Однако он вежлив со мной. Вероятно, по моему виду можно подумать, что-у меня есть средства, чтобы купить "ролекс". Однажды обратив внимание на рекламы, я стал замечать их повсюду. Это ужасно странно, но некоторые фирмы и продукты вызывают у меня чувство эмоциональной привязанности, а некоторые из них я даже люблю: - "Найк", - "Ливайс", - "Вольво", - "Снэпл", - "Рэй Бан", - "Брио", - "Никон", - "Сони", - "Финдус", - "Кэннондейл", - "Ролекс", - "Рема 1000", - "Кархарт", - "Колгейт", - Би-би-си, - "Бергхауз", - "Юниверсал Пикчерз", - "NRK", - "Уртекрам", - "Фэррис", - "Статойл", - "Эппл Макинтош", - "САС", - "Серландсчипс", - водка "Абсолют", - "Атомик", - "Фьелльревен", - "Соло", - "Банг & Олуфсен", - "Юропкар", - "Штюсси", - "Мэсси Фергюсон". Дело тут не только в рекламе. Некоторые из этих компаний производят продукцию, реклама которой мне никогда не встречалась. С ними у меня, сам не знаю почему, связано представление о чем-то хорошем. Некоторые мои симпатии определенно носят наследственный характер, как это, например, обстоит в случае с "Рема 1000". Мой папа любит "Рему 1000". Он всегда все покупает в этих магазинах. Даже свой спальный мешок. А вот "Статойл" и "Мэсси Ферпосон"? Это уж и не знаю, откуда идет. Может быть, у них такой талантливый маркетинг, что мне кажется, будто все пришло само собой, или дело в каких-то свойствах моей личности, которые заставляют меня отдавать особое предпочтение определенным именам и торговым маркам. Может быть, дело тут в том, что легче раз и навсегда определиться с выбором, чем всякий раз, когда надо что-то купить, оказываться перед умопомрачительным изобилием возможностей. Вряд ли мне когда-нибудь понадобится покупать трактор, но уж коли придется, то я возьму "Мэсси Фергюсон". Я просто констатирую факт. Я пишу открытку Лизе и спрашиваю ее, какой бы она купила трактор. Пока я сидел на скамейке, допивая молочный коктейль, мне вдруг пришла новая идея - коммерческая. Меня вдохновило на нее здешнее капиталистическое окружение. Моя идея касается особого вида телефонных услуг. Надо будет обстоятельно выяснить, каковы возможности основать такую службу. Это будет очень удобно. В большинстве случаев эти услуги бывают противными и малосимпатичными. Они апеллируют к темным сторонам нашей личности, к людям, подобным Кенту - моему нехорошему другу. Они апеллируют к нашим инстинктам, к нашему страху одиночества. А я хочу основать другого рода телефонную услугу. Хорошую. Для людей, которым требуется ненадолго отвлечься. На несколько минут почувствовать, что мир хорош. Я попрошу Берре напеть на магнитофон песенку про киску. Это славная песенка. Где ты, киска, пропадала? Свою маму навещала. Что ты делала там, киска? С молока слизала сливки. Ну а мама что сказала? Мама шлепок надавала. Ну а твой ответ каков? Мяу, не надо шлепаков! Я возьму номер на 829, в