", - говорит. А этот человек - его называли капитан Смит, один бог знает, на каком основании, потому что он ни малейшего права не имел зваться "капитаном" или как-нибудь еще! - и этот "капитан" Смит заявляет: "Вам плохо придется, если вы не поддержите своих друзей, майор!" Но ты знаешь, что за человек был твой папа, и этот Смит тоже знал, он знал, что твой папа - настоящий мужчина и, кроме того, понимает всю политику насквозь, и этому Смиту надо бы сообразить, что на такого человека повлиять невозможно, но он все говорил, и угрожал, и пытался уговорить твоего папу, и тогда твой папа вдруг сказал: "Капитан Смит, - сказал он, - в наших краях я известен всем как человек, который сам отлично понимает, что ему делать, так что попрошу вас в мои дела не вмешиваться!" - и тут же поехал прочь, а этот Смит остался торчать посреди дороги, как сучок на бревне! Но особенно Бэббит расстраивался, когда мать рассказывала его детям, каким он был в детстве. По ее словам, он "обожал постный сахар", носил "чудный розовый бантик в локончиках" и вместо "Джорджи" называл себя "Зези". Бэббит слышал, вернее, тайком подслушал, как Тед строго выговаривал Тинке: - Скорее, детка! Завяжи себе локончики розовым бантиком и беги завтракать, не то "Зези" тебе голову откусит! Потом из Катобы приехал на два дня сводный брат Бэббита Мартин с женой и младшим ребенком. Мартин разводил коров и содержал плохонькую лавку. Он гордился тем, что он свободный и независимый американец, настоящий янки доброй старой породы, гордился тем, что он честен, откровенен, некрасив и грубоват. Любимая его фраза была: "Сколько ты за это заплатил?" Он считал, что книжки Вероны, серебряный карандаш Бэббита, цветы на столе - все это городские штучки, зряшные траты, и прямо так и говорил. Бэббит не ссорился с ним только ради его долговязой супруги и младенца, с которым Бэббит играл, тыча в него пальцем и приговаривая: "Ах ты, бродяга, вот ты кто, да, сэр, бродяга, видали бродягу? Да, сэр, да, вот он кто, бродяга; да, да, да, просто бродяжка, старый бродяга, вот он кто - старый бродяга!" А между тем Верона и Кеннет Эскотт без конца изучали эпистемиологию, Тед, впавши в немилость, бунтовал, и даже одиннадцатилетняя Тинка требовала, чтобы ее пускали в кино три раза в неделю, "как всех девочек". Бэббит рвал и метал: - Надоело мне все! Три поколения содержу! Все сидят на моей шее! Матери посылай, старого Томпсона слушай, ворчание Майры слушай, Мартину слова поперек не скажи, да еще обзывают старым ворчуном за то, что хочу помочь детям! Все от меня зависят, и все меня же ругают, нет того, чтобы хоть кто-нибудь поблагодарил! Ни помощи, ни поддержки, ни благодарности! Господи, сколько же мне еще тянуть эту лямку? Он был рад, когда в феврале вдруг заболел. Он был в восторге, видя, как они все перепугались, что он, их оплот, вдруг пошатнулся. Заболел он от несвежих устриц. Два дня он лежал томный, капризный, придирчивый. Ему все было позволено, и даже когда он рычал: "Оставьте меня в покое!" - ему и это сходило с рук. Лежа на закрытой веранде, он смотрел, как зимнее солнце скользит по туго натянутым шторам, превращая их грубый сероватый цвет в нежно-розовый. Тень от шнура лежала черной полосой на колышущейся парусине. Ему нравилось следить, как она колышется, и он вздохнул, когда погасли последние лучи заката. Он думал о жизни, и ему было немного грустно. Оттого что тут не было никаких Верджилов Гэнчей, перед которыми приходилось делать решительно-оптимистическое лицо, он сам себе признался, что жизнь у него идет как заведенная. В конторе как заводной, продаешь скверные дома, в церкви как заводной, слушаешь сухие, скучные проповеди, оторванные от настоящей жизни, от улицы, и вся его религия - жесткая, сухая, нечеловечески респектабельная, словно шелковый цилиндр. Как заводной, играешь в гольф, ходишь в гости обедать, садишься за бридж, разговариваешь. Кроме Поля Рислинга, со всеми даже дружишь, как заводной, - одинаково хлопаешь всех по плечу, одинаково шутишь, никогда не решаешься испытать дружбу молчанием. Он беспокойно ворочался в постели. Он видел, как идут годы, как проходят в пустом притворстве ясные зимние дни и теплые летние вечера, когда надо бы лежать на лесной лужайке. Он думал о телефонных звонках, о том, как приходится уговаривать ненавистных ему клиентов или ходить по делам, ожидать в грязных приемных со шляпой на коленях и зевать в кулак, разглядывая засиженные мухами календари и вежливо разговаривая с клерками. "Как не хочется идти в контору! - тоскливо думал он. - Мне бы сейчас... Мне бы... сам не знаю, чего мне нужно!" Но на следующий день он уже был на работе, деловитый, хотя и в очень плохом настроении. 19 Зенитская Компания городского транспорта собиралась выстроить вагоноремонтные мастерские в предместье Дорчестер, но когда дело дошло до покупки земли, выяснилось, что право продажи закреплено за фирмой "Бэббит - Томпсон". Агент по закупке участков, вице-президент и даже сам президент Транспортной компании, возражали против цен, назначенных фирмой Бэббита. Они говорили о своем долге перед акционерами, грозили обратиться в суд, хотя в суд они так и не обратились, и сочли за благо сговориться с Бэббитом. Копии всех их писем хранятся в архивах Компании, где их может проверить любая общественная комиссия. После этой сделки Бэббит положил на свой текущий счет три тысячи долларов, агент Транспортной компании по закупке участков приобрел машину за пять тысяч, вице-президент Компании выстроил виллу в Девонском лесу, а президент был назначен послом в одно из иностранных государств. Бэббиту стоило большого труда закрепить за собой право на продажу и откупить участок одного владельца так, чтобы об этом не знал его сосед. Пришлось пустить слухи о постройке гаражей и магазинов, делать вид, что больше он участков на комиссию не берет, или со скучающим видом, как при игре в покер, выжидать, когда не удавалось заполучить нужный участок, что грозило сорвать все планы. Ко всему прочему его изводили ссоры с тайными сообщниками. Те хотели, чтобы Бэббит и Томпсон участвовали в сделке только как маклеры. Бэббит с этим почти соглашался: "Существует деловая этика - посредник должен только представлять своих клиентов и ни в коем случае в покупке сам не участвовать", - объяснял он Томпсону. - Пес с ней, с этикой! Думаешь, я буду смотреть, как эти ханжи и хапуги загребают деньги, и сидеть сложа ручки? - рычал старый Генри. - Не нравятся мне эти махинации. Один другого хочет перехитрить. - Не один другого, а двое - третьего! Мы публику перехитрили. Ну, ладно, отвели душу, поговорили об этике, теперь надо решить, где бы нам взять ссуду, чтобы и самим втихомолку закупить кое-какие участки. В наш банк за этим не сунешься. Может выплыть наружу. - Пожалуй, повидаю старика Иторна. Он - могила. - Вот это дело! Иторн с удовольствием, как он сказал, "поддержал достойного человека" и дал ссуду Бэббиту, не занося ее в банковские гроссбухи. Таким образом, часть комиссионных Бэббит и Томпсон получили за участки, которыми они владели сами, хотя и под чужим именем. И в ходе этой блестящей сделки, которая поддерживала коммерцию и повышала доверие публики к процветающей фирме по продаже недвижимого имущества, Бэббит с ужасом обнаружил, что один из его служащих - нечестный человек. Нечестным оказался Стэнли Грэф, разъездной агент. Бэббита уже давно беспокоил этот Грэф. Он то и дело нарушал слово, данное съемщикам квартир. Часто, сдавая дом, он обещал, что будет сделан ремонт, не имея на то согласия домохозяина. Появилось подозрение, что он подделывает инвентарные списки меблированных домов так, что съемщик, выезжая из дома, должен платить за предметы, которых никогда и в помине не было, и эти деньги Граф кладет себе в карман. Бэббит никак не мог доказать справедливость этих подозрений, и хотя он почти решил уволить Грэфа, но все руки не доходили. И вдруг как-то в кабинет Бэббита ворвался красный от волнения человек и, задыхаясь, крикнул: - Слушайте! Если вы не уволите этого типа, я такой скандал устрою, что небу станет жарко! - Да что такое... Не волнуйтесь, дружище! Что случилось? - Что? Фу-уу! Да я... да я... - Сядьте, успокойтесь! Вас по всему зданию слышно! - Я снял дом через этого вашего Грэфа. Вчера я пошел, подписал контракт, все как следует, ему только оставалось дать контракт владельцу на подпись и выслать мне по почте. Он и выслал. А сегодня утром Спускаюсь я к завтраку, а прислуга говорит - приходил какой-то человек, сразу после почтальона, и попросил отдать конверт - послал, говорит, сюда по ошибке, большой такой, длинный конверт и в углу - марка фирмы: "Бэббит - Томпсон". Конверт, конечно, пришел, она и отдала его. Описала она мне этого малого, я сразу понял - ваш Грэф! Звоню ему, а он, дурак, прямо так и сознался! Говорит, что получил подпись хозяина дома, выслал контракт, а тут ему сделали более выгодное предложение, и он забрал у меня контракт. Что вы на это скажете? - Ваша фамилия? - Уильям Варни - У.-К.Варни. - Помню, помню. Дом Гаррисона. - Бэббит нажал звонок. Когда мисс Мак-Гаун вошла, он спросил: - Грэф здесь? - Нет, сэр. - Пожалуйста, посмотрите у него в столе - есть ли там контракт на имя мистера Варни, дом Гаррисона? - И, обращаясь к Варни, добавил: - Не знаю, как у вас просить прощения. Само собой понятно, я уволю Грэфа, как только он появится. И, конечно, ваш контракт действителен. Но мне хотелось бы сделать для вас еще кое-что. Я попрошу владельца дома не платить нам комиссионные, а взять их в счет вашей квартирной платы. Нет! Нет! Я настаиваю! Откровенно говоря, меня эта история просто потрясла! Я сам человек практический, деловой. Бывало, конечно, что я тоже в свое время мог, при случае, пофантазировать, если надо было прошибить какого-нибудь тупоголового клиента. Но я впервые слышу, что кто-то из моих служащих поступил нечестно! У нас в конторе этого не бывало, даже марки и то редко пропадали! Честное слово, мне будет неприятно извлечь из этого хоть какую-то выгоду! Значит, вы разрешите комиссионные вручить вам? Отлично! Он прошелся по февральским улицам, где грузовики подымали фонтаны грязи, а небо мрачно висело над мрачными кирпичными зданиями. В контору он вернулся в ужасном настроении. Ему ли, столь уважавшему закон, пристало скрывать государственные преступления - перехват почты? Но не мог же он допустить, чтобы Грэфа посадили в тюрьму и жена его пострадала. И что хуже всего - теперь ему надо уволить Грэфа, а в своих деловых отношениях он больше всего боялся именно этой процедуры. Он так хорошо относился к людям, так хотел, чтобы и к нему относились хорошо, что не мог вынести, когда приходилось кого-то обижать. Мисс Мак-Гаун возбужденно влетела в кабинет, предчувствуя скандал: - Пришел! - Мистер Грэф пришел? Попросите его ко мне! Бэббит тяжело развалился в кресле, стараясь казаться как можно спокойнее и придать своему взгляду равнодушное выражение. Грэф вошел - франтоватый человек лет тридцати пяти, в очках, с фатовскими усиками. - Звали? - спросил Грэф. - Да. Садитесь! Но Грэф не сел и сердито заговорил: - Наверно, этот старый псих, Варни, приходил жаловаться. Я вам все объясню. Скупердяй он, каких свет не видал, над каждым центом трясется, он мне фактически наврал, что может платить такую сумму, и я только потом все узнал, уже когда подписали контракт. А тут нашелся другой, предложил взять дом на более выгодных условиях, я и решил, что мой долг по отношению к фирме развязаться с Варни, и я так беспокоился, что пролез к ним в дом и забрал контракт. Честное слово, мистер Бэббит, никакого жульничества тут не было, хотелось, чтобы фирма получила комиссионные... - Погодите, Стэн! Может быть, все это и правда, но мне на вас не в первый раз жалуются. Может быть, вы ничего плохого и не замышляли, и я думаю, что этот урок заставит вас одуматься, и из вас еще выйдет отличный агент по недвижимости. Но я не представляю, как я могу оставить вас у себя. Грэф прислонился к картотеке, засунул руки в карманы и расхохотался. - Значит, увольняете! Эх вы, с вашими Идеалами и Прозорливостью! Интересно получается! Только не думайте, что вам удастся и дальше разыгрывать святошу! Конечно, бывало, что и сплутуешь - не так чтобы очень, - но разве тут у вас в конторе без этого можно? - Да как вы смеете, молодой человек! - Тише, тише! Воли себе не давайте и орать не надо, не то там, в конторе, вас услышат! Они небось и так подслушивают! Да, Бэббит, друг мой драгоценный, во-первых, вы сами - старый плут, а во-вторых, скряга, каких мало. Платили бы вы мне приличное жалованье, я бы не стал воровать у слепого последний грош, чтобы жена не голодала. Мы всего-то пять месяцев как женаты, и жена у меня - дай бог каждому, а вы нас держите впроголодь, старый вор, будьте вы прокляты, все только деньги копите для вашего безмозглого сынка и дуры дочки! Нет, молчите! Выслушайте все, не то такой крик подыму, что вся контора услышит, ей-богу! Да, вы сами плут! Черт, если бы рассказать прокурору все, что я знаю про последнее мошенничество с Транспортной компанией, мы бы с вами оба сели в тюрьму, вместе со всеми святыми и безгрешными заправилами из этой самой Компании! - Слушайте, Стэн, мы, кажется, переходим на личности. Ничего в этой сделке такого... ничего в ней нечестного не было. Никакого прогресса мы не добьемся, если делами не будут ворочать крупные дельцы, а их надо как-то вознаградить за это... - О черт, да не разыгрывайте вы передо мною святую невинность! Выгнали меня! Ладно. Мне это на пользу. Но если вы на меня насплетничаете другим фирмам, я раззвоню все, что знаю - и про вас, и про Генри Т., и про все ваши грязные подхалимские махинации! Про все, что вы, деловые заправилы, вытворяете в пользу более крупных и более умных жуликов, и вас обоих выгонят из города! А я... да, Бэббит, вы правы, я жульничал, но теперь я пойду по честному пути и первым делом поступлю в контору, где хозяин не болтает об Идеалах. Тем хуже для вас, дорогой мой, и катитесь вы со своей конторой... сами знаете куда! Бэббит долго не мог успокоиться: то он вспыхивал: "Я его засажу в тюрьму!" - то в тоске думал: "Неужели... нет, не может быть, я делал только то, что двигает Прогресс и Процветание!" На следующий же день он нанял на место Грэфа Фрица Вейлингера, агента своих злейших соперников, "Восточной компании по застройке и аренде участков", и тем самым одновременно насолил своему конкуренту и приобрел отличного работника. Фриц был кудряв, молод, жизнерадостен, отлично играл в теннис. Клиенты охотно имели с ним дело. Бэббит относился к нему, как к родному сыпу, и находил в нем настоящее утешение. На окраине Чикаго продавался с аукциона заброшенный ипподром - отличное место для постройки завода, и Джек Оффат попросил Бэббита обделать для него это дельце. Бэббит так переволновался во время сделок с Транспортной компанией и так огорчился из-за Стэнли Грэфа, что ему трудно было сосредоточиться, сидя в конторе. Он заявил своему семейству: - Слушайте, друзья! Угадайте, кто поскачет в Чикаго на денек-другой - точнее, на конец недели, чтобы не пропускать школу, - угадайте, кто поедет со знаменитым представителем деловых кругов Джорджем Ф.Бэббитом? Сам мистер Теодор Рузвельт Бэббит! - Уррра! - закричал Тед. - Ну, держись, Чикаго-городок! Зададут там жару господа Бэббиты! Вдали от привычной домашней обстановки они держались как равные, как мужчина с мужчиной. Молодость Теда проявлялась только в его желании непременно казаться старше, а единственное, в чем Бэббит проявил себя более зрелым и опытным человеком, были тонкости торговли недвижимостью и политические взгляды. Когда все остальные мудрецы ушли из курительного отделения пульмановского вагона и отец с сыном остались вдвоем, Бэббит, не переходя на тот игривый и, в общем, оскорбительный тон, каким обычно разговаривают с детьми, продолжал разговор гудящим внушительным голосом, каким говорил с чужими, и Тед пытался подделать под него свой звонкий тенорок: - А здорово ты, папа, обрезал этого болвана, когда он расхамился насчет Лиги наций! - Беда, что они сами не понимают, о чем речь, а туда же, берутся судить... Фактов не признают... Скажи, какого мы мнения о Кене Эскотте? - Я тебе вот что скажу, папа: по-моему, Кен - славный парень, ничего в нем плохого нет, вот только курит как паровоз. Но канительщик он, не дай бог! Честное слово, если его не подтолкнуть, он никогда в жизни не раскачается, не сделает предложения Роне. Да и она такая же. Канительщица. - Верно, верно. Оба они тянут канитель. Нет у них нашей с тобой хватки. - Правильно. Канительщики они оба. Клянусь честью, отец, не понимаю, откуда в нашей семье взялась такая мямля, как Рона. Ты сам наверняка был не таким уж праведником, ручаюсь! - Да, мямлей я никогда не был! - Я думаю! Наверно, знал, что к чему. - Конечно, когда доводилось ухаживать за барышнями, я им не все время рассказывал про забастовки в вязальных цехах. Оба захохотали, оба закурили сигары. - Так что же нам с ними делать? - спросил Бэббит. - Сам не знаю, черт подери! Клянусь, мне иногда хочется отвести Кена в сторонку, тряхнуть его как следует и сказать: "Слушай, друг сердечный, женишься ты на моей сестрице или просто заговоришь ее до смерти? Тебе скоро тридцать стукнет, а ты до сих пор зарабатываешь не то двадцать, не то двадцать пять монет в неделю. Когда ты наконец возьмешься за ум и добьешься прибавки? Если Джордж Ф. или я можем тебе чем-нибудь помочь, так и скажи, только не канителься ты, бога ради!" - Что ж, может быть, и неплохо бы тебе или мне с ним поговорить, только боюсь, не поймет он нас. Он из этих, из высоколобых. Не умеет смотреть в корень, выкладывать карты на стол и говорить напрямик, как мы с тобой. - Верно, верно, все они такие, эти высоколобые. - Правильно, и он такой, как все. - Факт! Оба вздохнули и замолчали, счастливые и довольные. Вошел проводник. Он как-то заходил в контору Бэббита насчет аренды дома. - Здравствуйте, мистер Бэббит! Едете с нами до самого Чикаго? Ваш паренек? - Да, это мой сын, Тед. - Скажите на милость! А я-то был уверен, что вы еще совсем молодой, сорока нет, и вдруг - такой сынище! - Что ты, братец, как это - сорока нет. Да мне уже все сорок пять стукнуло! - Неужели? Никогда бы не подумал! - Да, сударь мой, сразу видно, что ты - старик, когда с тобой такой вот молодец! - Верно! - Проводник обратился к Теду: - Вы, наверно, уже в университете? Тед, гордо: - Нет, поступлю не раньше осени. Пока что выбираю - какой колледж лучше! Проводник пошел дальше, заботливо оглядывая пассажиров и позвякивая огромной цепочкой для часов, болтавшейся на его синей тужурке, а Бэббит и Тед всерьез заговорили о колледжах. В Чикаго они приехали поздно вечером и утром долго лежали в постели, радуясь: "А хорошо, что не надо вставать и торопиться к завтраку!" Остановились они в скромном отеле "Иден", потому что дельцы из Зенита всегда останавливались в "Идене", но зато обедали в золотом и хрустальном зале ресторана "Версаль", при отеле "Принц-регент". Бэббит заказал устрицы с Блю-Пойнта под винным соусом, гигантский бифштекс с гигантской порцией жареного картофеля, две чашки кофе, яблочный торт с мороженым для обоих и порцию сладкого пирога специально для Теда. - Вот это харч! Да, братец, поели! - восхищенно сказал Тед. - Еще бы! Ты только держись за меня, старичина, не прогадаешь! Они пошли в музыкальную комедию и подталкивали друг друга локтем при особо рискованных шутках насчет жен и сухого закона. Рука об руку они гуляли по фойе в антрактах, и Тед, радуясь, что исчезло стеснение, которое так отчуждает отцов и сыновей, сказал, посмеиваясь? - Папа, слыхал анекдот про трех модисточек и судью? Но на другой день Тед уехал в Зенит, и Бэббита охватило одиночество. Так как ему приходилось налаживать сотрудничество между Джеком Оффатом и некими посредниками в Милуоки, которые тоже были заинтересованы в покупке ипподрома, он все время ждал телефонных звонков. Он подолгу сидел на краю кровати, держа на коленях переносный аппарат, и устало повторял: "Мистер Сеген пришел? А он не просил мне что-нибудь передать? Хорошо, я жду". В ожидании он рассматривал пятно на стенке, в двадцатый раз с тоской замечая, что оно похоже на башмак. Потом закуривал сигарету и, не смея отойти от телефона, сидел без пепельницы, размышлял, куда девать горящий окурок, и боясь, как бы что-нибудь не загорелось, пытался зашвырнуть его на кафельный пол ванной. Наконец зазвонил телефон. "Ничего? Хорошо, я позвоню еще раз". Однажды днем он забрел на заснеженные улицы, о которых никогда раньше и не слыхал, на улицы, застроенные небольшими зданиями, двухквартирными домами и заброшенными особнячками. И вдруг он понял, что ему нечего делать, что ему ничего и не хочется делать. Одиночество давило его и вечером, когда он обедал один в отеле "Принц-регент". Потом он сидел в холле, на плюшевом кресле с вытканным гербом принцев Саксен-Кобургских, закуривая сигару и глазами отыскивая кого-нибудь, кто развеселил бы его, помог уйти от унылых мыслей. В соседнем кресле (уже с литовским гербом) сидел какой-то смутно знакомый человек, толстый, краснолицый, с глазами навыкате и жидкими желтыми усами. С виду он был человек добрый, смирный и такой же одинокий, как Бэббит. На нем был твидовый костюм и отвратительный оранжевый галстук. И вдруг Бэббита точно динамитом подбросило. Меланхолический незнакомец - сам сэр Джеральд Доук! Бэббит невольно вскочил с места, забормотал: - Здравствуйте, сэр Джеральд! Помните, мы встречались в Зените, нас познакомил Чарли Мак-Келви? Бэббит моя фамилия, - недвижимое имущество. - Оу! Как поживаете? - И сэр Джеральд вяло пожал ему руку. Бэббит стоял смущенный, не зная, как бы ему ретироваться, и бормотал: - Вы, должно быть, отлично попутешествовали после нашего Зенита. - М-да. Британская Колумбия, Калифорния, везде, - сказал тот вяло, глядя на Бэббита тусклыми глазами. - Как деловая жизнь в Британской Колумбии? Впрочем, вы, вероятно, этим не интересовались. Больше по части спорта, природы и все такое? - Природы? О, природа великолепная! Но дела... Знаете, мистер Бэббит, там почти такая же безработица, как у нас. - Сэр Джеральд несколько оживился. - Вот как? Значит, дела там неважные? - Да, дела там много хуже, чем я предполагал. - Скверно, а? - Да-а, можно сказать, скверно. - Жаль, черт побери. Ну-с... вы, вероятно, кого-нибудь ждете, собираетесь пойти на какое-нибудь пиршество? - Пиршество? Ах, да, пиршество... Нет, по правде сказать, я сидел и думал - какого черта я сегодня буду делать весь вечер? Ни души знакомых в Тшикаго. Скажите, вы случайно не знаете - есть в этом городе хороший театр? - Хороший театр? О да, у них тут великолепная опера! Я уверен, вам понравится! - Как? Как вы сказали? О, я был в опере, в Лондоне. В Ковент-Гардене как будто! Ужас! Нет, я спрашиваю, нет ли здесь хороших кинотеатров - кино! Бэббит сразу сел, пододвинул свое кресло к сэру Джеральду. - Кино? - крикнул он. - Слушайте, сэр Джеральд, я-то думал, что вас ждет целый выводок дам, чтобы потащить вас на какое-нибудь суарэ... [soiree - вечеринка (франц.)] - Упаси бог! - ...но если вас никто не ждет, давайте-ка вместе сходим в киношку! В "Грентеме" идет фильм - пальчики оближешь! Билл Харт в роли бандита! - Превосходно! Погодите, я возьму пальто! Раздувшись от собственного величия, слегка побаиваясь, как бы благородный отпрыск ноттингемских лордов не бросил его на ближайшем перекрестке, Бэббит торжественно привел сэра Джеральда Доука в кинодворец и в молчаливом блаженстве уселся рядом с ним, стараясь не слишком проявлять свой восторг по поводу картины, чтобы знатный рыцарь, чего доброго, не начал презирать его за восхищение шестизарядными револьверами и наездниками. Но под конец сэр Джеральд пробормотал: - Отличный фильм, честное слово! Очень мило, что вы взяли меня с собой. Давно так не веселился. Все эти хозяйки там, где я гостил, ни разу меня не пустили в кино! - Да что вы мне заливаете! - Бэббит уже говорил своим прежним, естественным и добродушным тоном: куда девалась вся утонченность произношения, весь английский выговор, которому он старался подражать! - Ей-богу, я до чертиков рад, что вам нравится, сэр Джеральд! Они пробрались мимо коленок толстых дам к выходу и долго махали руками в гардеробной, помогая друг другу надеть пальто. Бэббит нерешительно спросил: - А не закусить ли нам немножко! Я знаю местечко, где подают великолепное рагу, может, удастся раздобыть рюмку-другую, - конечно, если вы это дело потребляете! - Еще бы! Но не лучше ли нам подняться ко мне в номер? У меня есть виски - очень недурная марка! - Ну, зачем же я буду вас грабить! Спасибо большое, но вам, вероятно, пора спать? Но сэра Джеральда словно подменили. Он умоляюще пробасил: - Слушайте, как вам не совестно! Я так давно не проводил вечер по-хорошему! Вечно эти танцы! Даже не поговоришь о делах, о всяком таком. Будьте другом, пойдемте ко мне! Согласны? - Я-то?! Еще бы! Я только подумал... но, честное благородное, надо же человеку посидеть спокойно, поговорить о делах после того, как он столько ходил на всякие эти балы, маскарады, банкеты, на все эти светские приемы! Я это по себе чувствую у нас, в Зените. Нет, я буду рад зайти к вам! - О, как это мило с вашей стороны! Всю дорогу они сияли. - Слушайте, старина, вы мне не можете объяснить: неужто во всех американских городах такая лихорадочная жизнь? Везде эти роскошные вечера и прочее... - Да ну, бросьте шутить! Вы-то, с вашими придворными балами, с приемами... - Да что вы, старина! Мы с хозяйкой... я хотел сказать, с леди Доук, обычно играем партию в безик и ложимся спать в десять часов. Клянусь честью, я бы долго не выдержал эту вашу светскую суету! А эти разговоры! Ваши американские дамы столько знают - про культуру и всякое такое. Эта миссис Мак-Келви - ваша приятельница... - А, да, наша Люсиль! Славная девочка! - ...так она меня спрашивает, какая галерея во Флоренции - или, кажется, она сказала "в Фиренце"? - мне понравилась больше всего. А я никогда в жизни не был в Италии! И еще - "примитивы". Люблю ли я "примитивы"? Вы-то знаете, что эта за чертовщина такая - "примитивы"? - Я? Понятия не имею! Зато я знаю, что такое кредит и дебет! - Верно! И я тоже, клянусь честью! Но примитивы! - Го-го!.. Примитивы! И они захохотали, совсем как на завтраке в клубе Толкачей. Сэр Джеральд занимал точно такой же номер, как и Джордж Ф.Бэббит, только его английские чемоданы были добротнее и тяжелее. И точно так же, как делал это мистер Бэббит, он вытащил огромную бутылку виски и, гордясь своим гостеприимством, радушно проворчал: - Скажите, когда хватит, старина! После третьего стакана сэр Джеральд провозгласил: - Но почему вы, янки, вообразили, что эта писательская братия, вроде Бертрана Шоу и этого, как его, Уэллса, представляет наш народ? Настоящая деловая Англия, то есть мы все - мы все, - мы считаем их просто перебежчиками. Конечно, и у вас, и у нас есть эта смешная старая аристократия - знаете, старинные семьи, с их поместьями, охотой и всякой такой штукой, и у нас есть профсоюзные лидеры, но и у нас, и у вас есть крепкий костяк - деловые люди, которые всем заправляют! - Верно сказано! За здоровье настоящих людей! - Согласен! За наше здоровье! После четвертого стакана сэр Джеральд робко спросил: - Как ваше мнение о закладных по Северной Дакоте? - но только после пятого Бэббит стал называть его "Джерри" и сэр Джеральд без всяких обиняков спросил: "Не возражаете, если я сниму башмаки?" - и с наслаждением вытянул свои титулованные ноги, свои бедные, усталые, натертые и распухшие ноги, на кровати. После шестого стакана Бэббит, пошатываясь, встал: - Ну, мне пора и восвояси. Джерри, вы - настоящий друг! И какого дьявола мы с вами не познакомились поближе в Зените! Слушайте-ка! А вы не можете вернуться, погостить у меня хоть немного? - Мне так жаль, но нельзя! Завтра надо ехать в Нью-Йорк. Ужасно досадно, старина! Ни разу за все пребывание у вас в Штатах я так приятно не проводил вечер. И разговор настоящий. Не то что вся эта светская чепуха. Да я бы отказался от этого дурацкого титула, если б знал, что придется болтать с женщинами про поло и примитивы. Хотя получить титул в Ноттингеме - хорошая штука. Мэр наш из себя выходит, ну а моей хозяйке, конечно, приятно! Но меня уж никто теперь не зовет "Джерри"... - он чуть не прослезился, - а тут в Штатах никто до сегодняшнего вечера мне не был таким другом, как вы! До свидания, старина, до свидания! Благодарю вас за все! За все! - Бросьте, Джерри! И не забывайте: когда бы вы ни приехали в Зенит - двери у нас нараспашку! - А вы, старина, не забывайте, если попадете в Ноттингем, мы с женой будем от всего сердца рады вам. Непременно расскажу всем приятелям в Ноттингеме о ваших мыслях насчет Прозорливости и Настоящего Человека на следующем же завтраке в Ротарианском клубе. Утром Бэббит долго лежал в постели, представляя себе, как его спросят в зенитском Спортивном клубе: "Ну, как провел время в Чикаго?" - и он ответит; "Неплохо, много бывал с сэром Джеральдом Доуком", - или воображал, что он встретит Люсиль Мак-Келви и начнет выговаривать ей: "Вообще-то вы ничего, миссис Мак, только не напускайте на себя эту интеллигентскую блажь. Мне Джеральд Доук так и говорил в Чикаго, да, Джерри - мой старый приятель, мы с женой собираемся в будущем году съездить в Англию, погостить в замке у Джерри, - значит, он мне говорил: "Джорджи, старина, нравится мне Люсиль, это верно, но мы с вами, Джорджи, должны отучить ее выкидывать всякие такие штучки!" Но в тот же вечер случилось одно происшествие, которое отравило всю его радость. У табачного киоска отеля "Принц-регент" Бэббит познакомился с комиссионером по продаже роялей, и они вместе пошли обедать. Бэббит был в превосходнейшем, благодушнейшем настроении. Он наслаждался роскошью ресторана: хрустальными канделябрами, парчовыми занавесями, портретами французских королей на золоченых дубовых панелях. Он наслаждался видом обедающих: столько хорошеньких женщин, столько славных, солидных мужчин, "широко" тратящих деньги. И вдруг он обомлел. Он вгляделся, отвернулся, потом снова стая вглядываться. За три столика от него с женщиной весьма сомнительного вида, кокетливой и вместе с тем потрепанной, сидел Поль Рислинг - а все считали, что Поль уехал в Экрон продавать толь. Женщина гладила его руку, строила ему глазки и хихикала. Бэббит почувствовал, что попал в запутанную и нехорошую историю. Поль говорил горячо и торопливо, с видом человека, который жалуется на свои невзгоды. Он не сводил глаз с увядшего лица женщины. Один раз он сжал ей руку, а потом, не обращая внимания на посетителей ресторана, вытянул губы, трубочкой, как будто собрался ее поцеловать. Бэббиту так хотелось заговорить с Полем, что он чувствовал, как все его мышцы напрягаются, даже плечи дрожат, но он в отчаянии подумал, что тут нужен дипломатический подход, и, лишь увидев, что Поль платит по счету, бросил своему соседу: "Ого, там мой приятель - простите, я на минутку, - только поздороваюсь с ним!" Он тронул Поля за плечо и крикнул: - Когда же это ты явился? Поль сердито взглянул на Бэббита, и лицо его потемнело. - А, здорово, Джордж, я думал, ты уже уехал в Зенит. - Со своей спутницей он его не познакомил. Бэббит покосился на нее - довольно хорошенькая, пухлая и кокетливая особа лет сорока двух - сорока трех, в ужасающей шляпке с цветами. Она была густо и неумело нарумянена. - Где остановился, Полибус? Женщина отвернулась, зевнула и стала разглядывать свои ногти. Очевидно, она привыкла, что ее не знакомят с друзьями. - Отель "Кэмбл", Южная сторона, - проворчал Поль. - Один? - В вопросе слышался намек. - Да! К сожалению! - Поль резко обернулся к своей даме и с нежностью, от которой Бэббиту стало тошно, проговорил: - Мэй! Разрешите вас познакомить! Миссис Арнольд, это мой старый... м-мм... знакомый, Джордж Бэббит. - Очень рад! - буркнул Бэббит, когда она заворковала: - Ах, я так счастлива познакомиться с приятелем мистера Рислинга! Бэббит не отставал: - Будешь у себя попозже вечером, Поль? Я заеду к тебе, надо повидаться. - Нет, лучше... давай лучше позавтракаем вместе! - Хорошо, но сегодня вечером я к тебе зайду, Поль! Приду в гостиницу и подожду тебя! 20 Он долго сидел и курил с продавцом роялей, ему не хотелось расставаться с теплым уютом дружеской болтовни и наконец подумать о Поле. Но чем приветливей он был с виду, тем беспокойней у него становилось на душе, тем острее он ощущал внутреннюю пустоту. Он был уверен, что Поль приехал в Чикаго без ведома Зиллы и занимается довольно опасными и не слишком нравственными делами. И когда его собеседник, зевнув, сказал, что ему надо заполнить какие-то бланки, Бэббит попрощался и вышел из отеля, внешне спокойный и беззаботный. Но в такси он сердито бросил водителю: "Отель "Кэмбл". Ему было неудобно на скользком сиденье, в прохладной полутьме, пахнущей пылью, духами и турецкими сигаретами. В волнении он не заметил ни заснеженного берега озера, ни темных перекрестков и ярко освещенных улиц незнакомой части города, к югу от Лупа. В холле отеля все было бездушное, резкое, новое, и ночной портье - в особенности. - Ну? - спросил он Бэббита. - Мистер Поль Рислинг остановился у вас? - Угу. - Он у себя? - Нет. - Тогда дайте мне, пожалуйста, его ключ, я подожду. - Нельзя, приятель. Ждите здесь, если угодно. До сих пор Бэббит говорил вежливо, как все "порядочные люди" разговаривают с портье в отеле. Но тут он заговорил отрывисто, с угрозой в голосе: - Мне, может быть, придется долго ждать. Я зять Рислинга. Я подожду у него в номере. Похож я на вора? Говорил он негромко, но в голосе звучало раздражение. С явной торопливостью портье подал ключ, оправдываясь: - Да разве я говорю, что вы похожи на вора? У нас правило такое. Но если вам угодно... По дороге к лифту Бэббит недоумевал - зачем он сюда пришел? Почему бы Полю не пообедать с респектабельной замужней дамой? Зачем он наврал, будто он зять Поля? Какое ребячество! Надо быть сдержанней, не наговорить бы Полю высокопарных глупостей. Он уселся в кресло, стараясь казаться важным и спокойным. И вдруг подумал - самоубийство! Вот чего он боялся, сам того не подозревая. Именно такой человек, как Поль, способен покончить с собой! Наверно, он совсем не в себе, иначе он не выкладывал бы душу перед такой вульгарной особой! Все эта Зияла (у-у, черт бы ее побрал, с каким удовольствием он задушил бы эту сварливую ведьму!) - довела-таки Поля до точки! Самоубийство! Там, на озере, подо льдом, у самого берега. Бросился в воду, в смертельный холод. А вдруг... с перерезанным горлом... лежит тут, в ванной. Бэббит ворвался в ванную. Пусто. Он растерянно улыбнулся. Расстегнув душивший его воротничок, он посмотрел на часы, открыл окно, оглядел улицу, опять посмотрел на часы, попытался прочесть вечернюю газету, лежавшую на покрытом стеклом бюро, и снова посмотрел на часы. С тех пор как он взглянул на часы первый раз, прошло ровно три минуты. Так он прождал три часа. Он сидел неподвижно, словно закоченев, когда повернулась ручка двери. Поль вошел сияющий, довольный. - Здорово, - сказал Поль. - Давно ждешь? - Да, порядочно. - Ну? - Что "ну"? Зашел узнать, как у тебя прошла поездка в Экрон. - Отлично. А не все ли тебе равно? - Поль, что с тобой? Чего ты сердишься? - Зачем ты лезешь в мои дела? - Слушай, Поль, как ты со мной разговариваешь? Ни во что я не лезу. Я так обрадовался, когда увидал твою старую физию, что просто захотелось с тобой поболтать. - А я не позволю, чтобы за мной следили, указывали мне... Этого мне и дома хватает! - Да кто, к черту, тебе указывает... - Мне неприятно было, что ты так смотрел на Мэй Арнольд, неприятно, что ты задавался перед ней. - Ну, если так - хорошо! Ввязываться так уж ввязываться! Не знаю, кто она, твоя Мэй Арнольд, но в одном я могу голову прозакладывать: разговор у вас шел не о толевых крышах и не об игре на скрипке, вот что! И если ты не хочешь считаться с собственными интересами, так считайся хоть со своим положением в обществе. Разве можно сидеть у всех на виду и глазеть на женщину, как влюбленный щенок! Ну, я понимаю, человек может согрешить, но я не хочу видеть, как ты, мой лучший друг, катишься по наклонной плоскости, удираешь от жены, пусть даже такой сварливой, как твоя Зилла, и бегаешь за бабами... - Ох, ты-то примерный муженек! - Да, честное слово, примерный! Ни на одну женщину не взглянул, кроме Майры, с самого дня свадьбы - да, можно сказать, ни на одну! - и никогда не взгляну. Уверяю тебя, распутство к добру не приведет. Игра не стоит свеч. Неужто ты сам не видишь, старик, что Зилла от этого становится еще сварливей? Поль был и духом не крепче, чем телом. Он сбросил заиндевевшую шубу на пол, бессильно опустился на плетеный стул: - Ханжа ты, Джорджи, и в нравственности разбираешься хуже Тинки, но, в общем, ты хороший человек. Пойми только одно - я больше не могу! Не могу выносить Зиллу, ее грызню. Она решила, что я - сущий дьявол, и... нет, это просто инквизиция. Пытка. А ей это доставляет удовольствие. Для нее это игра - ей интересно, до чего она может меня довести. А мне остается одно - искать утешения на стороне или сделать что-нибудь похуже. Конечно, миссис Арнольд не так уж молода, но она чудесная женщина, понимает человека, и сама пережила немало. - Еще бы! Наверно, она из тех куриц, которые уверяют, что "муж меня не понимает"! - Не знаю. Возможно. Ее муж убит на войне. Бэббит тяжело поднялся с кресла, подошел к Полю, похлопал его по плечу, виновато бормоча что-то себе под нос. - Честное слово, Джордж, она хорошая женщина, и жизнь у нее была жуткая. Мы так друг друга поддерживаем. Уверяем, что лучше нас двоих никого на свете нет. Может быть, мы и сами в это не верим, но до чего хорошо, когда есть человек, с которым чувствуешь себя просто, легко, никаких ссор, объяснений. - И больше между вами ничего нет? - Нет, есть! Ну, чего же ты? Ругай меня! - Да за что тебя ругать... Не скажу, чтоб мне это очень нравилось, но... И вдруг в порыве великодушия, чувствуя, как его переполняют добрые чувства, он выпалил: - Не мое это дело, черт побери! Я для тебя на все пойду, помогу тебе, если только чем-нибудь можно помочь! - Можно. Мне сюда из Экрона переслали письма Зиллы, и, по-моему, она начинает подозревать, что я не зря так задержался. Она вполне способна напустить на меня сыщика, а потом явиться в Чикаго, ворваться со скандалом в ресторан, наброситься на меня при всех. - Я сам поговорю с Зиллой. Такого ей наплету, когда приеду в Зенит... - Не знаю, пожалуй, не стоит! Ты чудесный малый, но боюсь, что дипломат ты неважный! - И, увидя, что Бэббит сначала обиделся, а потом рассердился, Поль торопливо продолжал: - Я хочу сказать - с женщинами! Понимаешь, с женщинами! Конечно, в деловом отношении такого, как ты, поискать; но я говорю именно про женщин. Зилла может быть и груба и резка, но она совсем не дура. Она из тебя вмиг все вытянет! - Ну, ладно, - как хочешь... - Бэббиту было жалко, что ему не доверяют роль тайного агента. Поль старался его утешить: - Конечно, ты можешь ей сказать, что был в Экроне и видел меня там. - Вот это здорово! Честное слово, здорово! Да мне же непременно надо побывать в Экроне, осмотреть участок, где кондитерская! Непременно надо! Вот незадача - чело