Синклер Льюис. Кингсблад, потомок королей ----------------------------------------------------------------------- Пер.- Е.Калашникова, М.Лорие. Авт.сб. "Кингсблад, потомок королей. Рассказы". М., "Правда", 1989. OCR & spellcheck by HarryFan, 12 July 2001 ----------------------------------------------------------------------- 1 Мистер Блингхем, чтоб ему жариться на вечном огне, был помощником казначея в компании "Деликатес". Он ехал из Нью-Йорка в Уиннепег в сопровождении своей жены и препротивной дочки. Разумеется, истых нью-йоркцев только деловые надобности могли заманить в такую глушь, и все, что лежит западнее штата Пенсильвания, вызывало у них презрительное фырканье. Они потешались над тем, что Чикаго посмел завести у себя небоскребы и что Мэдисон претендует на звание университетского города, а при въезде в Миннесоту, увидя плакат, рекламирующий "Десять Тысяч Озер", даже остановили машину и завопили от восторга. Мисс Блингхем, которую называли "Детка", заметила: - Нужно обладать настоящим нью-йоркским чувством юмора, чтобы оценить, до чего смехотворна эта афиша. Когда показался первый степной поселок Миннесоты - шесть домиков, гараж, магазин и высокий краснокирпичный элеватор, миссис Блингхем хихикнула: - Смотрите-ка, да у них тут свой Эмпайр Стэйт билдинг! - И все Свенсоны, Бенсоны и Хенсоны каждый вечер отправляются в ресторан "Радуга", - отозвалась Детка. Им хватило веселья на сотню миль, пока не пришло время завтрака. Миссис Блингхем склонилась над картой: - Гранд-Рипаблик, Миннесота. Миль сорок отсюда. Большой город, не шутите - восемьдесят пять тысяч жителей. - Там и остановимся. Найдется же у них отель, где можно перекусить, - протянул мистер Блингхем, зевая. - Цвет местного общества питается в убежище Армии Спасения, - объявила миссис Блингхем. - Ой, не могу! - пискнула Детка. Когда с крутого берега Соршей-ривер перед ними открылся вид на белую башню Национального Банка "Блю Окс" и на корпуса Деревообделочного Комбината Уоргейта, выросшие после 1941 года - сплошная сталь и стекло, - мистер Блингхем сказал: - А приличный у них тут военный заводик. За годы второй мировой войны население Гранд-Рипаблик увеличилось с 85.000 до 90.000. Для девяноста тысяч бессмертных душ здесь находился центр вселенной, и все расстояния измерялись отсюда; Москва была городом за 6100 миль от Гранд-Рипаблик, Саудовская Аравия - рынком сбыта для уоргейтовской сухой штукатурки, пропеллеров и стандартных домов. Блингхемы, твердо знавшие, что центром солнечной системы является угол Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы, пришли бы в негодование, услышав, сколько в этой долине простаков, которые воображают, что весь Нью-Йорк состоит из отелей, мюзик-холлов, гетто и Уолл-стрита. Миссис Блингхем торопила: - Едем. Не стоять же нам тут целый день, любоваться на эту свалку! В путеводителе сказано, что лучшая кухня в отеле "Пайнленд". Поехали в "Пайнленд". На пути к "Пайнленду" им наверняка попалось несколько вилл затейливой архитектуры восьмидесятых годов, итальянская католическая церковь, ломбард, где лесоруб-литовец только что заложил револьвер, из которого он застрелил кашевара-сиамца, ателье дамских нарядов, лучшее на всем протяжении от Форт-Уильямса до Далласа, летчик с орденом Креста Виктории и негритянский священник со степенью доктора философии, - но ничего этого они не заметили. Тормозя перед девятиэтажным мозаичным фасадом отеля "Пайнленд" (архитекторы Лефлер, О'Флаэрти и Мюллер из Миннеаполиса), мистер Блингхем сказал с сомнением в голосе: - Н-ну, надеюсь, что-нибудь съедобное здесь найдется. Их очень насмешило претенциозное название более фешенебельного из двух ресторанов "Пайнленда" - "Фьезоле", но им вовсе не показалось бы смешным, если б они узнали, что местные жители произносят это слово "Физоли", - они сами произносили его точно так же. Дух Ренессанса в "Фьезоле" долженствовали создавать стены, раскрашенные под помпейские фрески, майоликовая посуда, две испанские винные фляги у входа и фриз, изображающий древнегреческих бегунов, работы местного художника-портретиста. - Однако и задаются же в этом самом - фу, опять забыла, как его? - воскликнула Детка. - Гранд-Рапидс, - сказал мистер Блингхем. - Ничего подобного, Гранд-Рапидс - это откуда тетя Элла. А это местечко, - авторитетно объявила миссис Блингхем, справившись по карте, - называется Гранд-Рипаблик. - Идиотское название! - изрекла Детка. - Хорошо еще, что не "День Независимости". Ох уж эта провинция! Метрдотель, высокий, степенный негр, голова которого напоминала коричневый бильярдный шар, церемонно повел их к столику. Они не знали, что это Дрексель Гриншо, лидер консервативного крыла негритянской общины. Он был похож на епископа, на генерала, на сенатора - на любого из тех, кем он мог бы стать, если бы избрал себе другую профессию - и другой цвет кожи. Мистер Блингхем заказал гуляш по-венгерски. Миссис Блингхем отважилась на жаркое из молодого барашка. Детка выбрала куриный салат и прикрикнула на чернокожего официанта: - Да нельзя ли, чтоб туда попал хоть кусочек курицы! Их ужасно развеселило, что официант поклонился и сказал: - Слушаю, мисс. Что тут было смешного, они затруднились бы объяснить. Но как они сами говорили: "Надо родиться в Нью-Йорке, чтобы оценить нью-йоркское чувство юмора. Черномазый лакей в какой-то захолустной обжорке, а фасону - точно служит у Ритца!" Правду сказать, в Нью-Йорке, решив покутить, они отправлялись не к Ритцу, а в один из ресторанчиков. Шрафта. Небрежно ковыряя вилкой свой салат - который она, однако, съела дочиста и даже хлеба не оставила, - Детка свысока оглядывала зал: - М-м, м-м! Почтенные предки, поглядите-ка направо. Видите за соседним столиком мальчика? Я хочу, чтоб вы мне его купили. Объектом ее лестного внимания был молодой человек лет тридцати, весьма приятный на вид - широкие плечи, сильные руки в веснушках и та особенная белизна кожи, которая часто встречается у рыжих. Сразу приходила мысль о футболе, позднее сменившемся более изысканным теннисом. Но больше всего в нем привлекал удивительно ясный взгляд голубых глаз и ясная, душевная улыбка. - Похож на офицера шотландского полка, - одобрила Детка. - Только юбочки не хватает. - Ну что ты, Детка! А по-моему, он похож на продавца из обувного магазина, - процедила миссис Блингхем. И они тут же забыли об этом молодом человеке, который не был ни продавцом из обувного магазина, ни шотландцем - разве что на одну четверть. Его звали Нийл Кингсблад, он служил в банке и недавно демобилизовался из армии в чине капитана. Продолжая после завтрака свой путь на север, Блингхемы сбились с дороги. Они считали ниже своего достоинства расспрашивать диких туземцев и долго кружили по застроенному нарядными виллами кварталу Оттава-хайтс, а потом среди гонтовых кровель, разноцветных фасадов, бетонных террас и зеркальных окон нового жилого района, носившего название Сильван-парка. Сворачивая с Липовой аллеи на Бальзаминовую тропу, они не приметили новенький, чистенький, свежеоштукатуренный коттедж, в "колониальном" стиле, с голубыми жалюзи и белыми дощатыми панелями, стоявший на северо-западном углу, и не взглянули на высокую красивую молодую женщину и четырехлетнюю, всю золотисто-розовую девчурку, спускавшихся в это время с крыльца. А между тем именно в этом доме жил капитан Нийл Кингсблад, и это были его жена Вестл и дочь, резвушка Бидди. - Придется все-таки спросить дорогу. Интересно, тут по-английски понимают? - раздраженно сказала миссис Блингхем. Вечером, подъезжая к Крукстону, пункту, намеченному для ночлега, мистер Блингхем задумчиво произнес: - Как называется этот городишко, где мы завтракали сегодня, ну вот, где мы еще заплутались, когда выезжали на шоссе? - Вот забавно, никак не припомню, - сказала миссис Блингхем. - Биг-ривер, что ли. - Где был тот симпатичный молодой человек, - сказала Детка. 2 У Нийла и Вестл Кингсблад, на редкость покладистых хозяев, были неприятности с прислугой, и это не следует понимать как обычную комедию домашних неурядиц. Даже колониальным виллам молодых финансистов не чужды свои трагедии, хотя бы и в миниатюре. Казалось, Нийл Кингсблад не был создан ни для трагедий, ни для особо выдающихся удач. Рыжий, кудрявый, голубоглазый, рослый, веселый, в равной мере далекий от книжной премудрости и житейского коварства, Нийл в ноябре 1944 года занимал должность помощника главного бухгалтера во Втором Национальном Банке Гранд-Рипаблик, где директором был мистер Джон Уильям Пратт. Он любил свою семью, своих друзей, свою работу, рыбную ловлю, охоту и гольф, любил удочки, ружья, лодки и другие простые и замечательные вещи, с которыми связаны эти виды спорта. Но теперь он уже не мог странствовать по лесам и озерам Северной Миннесоты. Год назад, когда его пехотная часть занимала одну итальянскую деревушку, он был ранен в правую ногу. Эта нога навсегда осталась на полдюйма короче, но хромота уже почти не мешала ему передвигаться, и он твердо рассчитывал, что к весне 1945 года, хоть и вприпрыжку, а выйдет на теннисный корт. Его репутация одного из самых красивых мужчин в городе не пострадала; хромота даже придавала что-то забавно-милое его походке, а плечи и грудь у него были такие же могучие, как и раньше. Прошлое рождество он промучился в военном госпитале в Англии; зато в этом году он встретит рождественские праздники дома, со своей любимой Вестл, высокой, жизнерадостной, ласковой, но вполне рассудительной молодой женщиной, и с дочуркой Элизабет, все четыре года своей жизни известной под именем Бидди, - прелестной умницей Бидди, у которой кожа точно клубника со сливками, а волосы цвета шампанского. Нийл родился в 1914 году, когда мир лихорадило предвестиями первой мировой войны; он верил в священный характер второй мировой войны; а теперь, за коктейлем в Теннисном клубе Сильван-парка, он смело утверждал - да и сам готов был поверить, - что третьей мировой войны не будет и можно спокойно растить сына, если милостью богов (его бог был баптистский, а бог Вестл - епископальный) у них родится сын. Его отец был известный зубной врач доктор Кеннет М.Кингсблад, еще благополучно здравствующий и практикующий (прием в Доме Специалистов, угол Чиппева-авеню и Вест-Рэмси-стрит), а его дед с материнской стороны - Эдгар Саксинар, в прошлом агент телефонной компании, теперь живший на покое в Миннеаполисе. Таким образом, он происходил из весьма почтенных ученых и деловых кругов, но что касается имущественного и общественного положения, то в этом, нужно признаться, его семья далеко уступала семье Вестл, отцом которой был Мортон Бихаус, президент Акц. О-ва Энергосвет Прерий, брат Оливера Бихауса, главного юрисконсульта уоргейтовских предприятий. Когда в Гранд-Рипаблик говорят "Бихаус" - это звучит, как "Адаме", "Сесиль" или "Пиньятелли". Вестл в свое время была президентом Лиги Образованных Молодых Женщин, чемпионкой по гольфу загородного клуба "Вереск", лучшим в округе добровольным агентом по распространению военного займа, секретарем Гильдии св.Ансельма, председателем Программного Комитета Дамского клуба и победительницей турнира по бриджу в Космополли (приз - кофейный сервиз на шесть персон). При всем том она сохранила человеческие черты. Она окончила Свит-Брайер-колледж в Виргинии, и считалось, что у нее более утонченный вкус, чем у Нийла, который в бытность свою студентом Миннесотского университета не поднимался выше дешевых пансионов и пивнушек. Но она говорила о себе: "Я не претендую на интеллектуальность. В душе я домашняя хозяйка". У нее было узкое, продолговатое лицо, освещенное веселыми серыми глазами, и волосы заурядного каштанового оттенка, но удивительно густые и пышные. Руки у нее были шире, чем у Нийла, у которого сильная кисть оканчивалась длинными тонкими пальцами. Вестл смеялась легко, но не слишком много. К Нийлу она чувствовала любовь, уважение, нежность; в кино, во время сеанса, часто держала его руку в своей, и супружеские отношения не стали для нее простой привычкой. До его ранения она любила странствовать с ним на лодке по пустынным северным озерам; она разделяла его Здравые Консервативно-Республиканские Взгляды на банковское дело, налоги и вероломство профсоюзов. Это было в полном смысле Счастливое Американское Супружество. Хотя Вестл выросла в сером каменном Бихаусовском особняке на аристократической Белтрами-авеню, ей сразу пришлась по душе замысловатая простота Сильван-парка. Там "лесные кущи, древние, как мир, смыкались вокруг солнечных прогалин", которые мистер Уильям Стопл, Продажа и Управление Недвижимостью, не щадя затрат, распланировал в виде участков прихотливой формы. Вестл питала нежность к своему беленькому домику, к его нарядному полукруглому крыльцу со стройными колоннами. Гостиная в домике была обставлена скромно, но все в ней радовало глаз - низкие стулья с темно-синей обивкой, терракотовые занавеси, часы с боем, ярко пылающий камин (электрический, со стеклянными углями), а на каминной полке - немецкая каска, считавшаяся боевым трофеем Нийла. Но еще более выразительно говорила о благоденствии хозяев стеклянная веранда, где пол был выложен красными плитками и стояла зеленая плетеная мебель и холодильник для бутылок и откуда для вящего аристократизма открывался вид на холм, на вершине которого высился Хилл-хауз; сказочная вилла Бертольда Эйзенгерца. Подобное великолепие было явно не по средствам обыкновенному банковскому кассиру, а Нийл до недавнего времени был всего лишь кассиром. Это тесть помог ему устроиться на столь широкую ногу и даже завести прислугу - самая большая роскошь американской цивилизации, в условиях которой вы можете иметь "кадиллак", но обувь должны себе чистить сами. К слову сказать, не такая уж это плохая форма цивилизации, раз она позволяет вам помыкать только механическими слугами. В Сильван-парке не встретишь ни садов с кирпичной оградой, ни шоферов с кирпичными физиономиями, которые украшают собой Оттава-хайтс. Соседи Нийла наслаждаются жизнью в стандартных коттеджах, семикомнатных шале и каркасных домах. Вдоль серповидных Аллей и Троп красуются веселые фонтанчики, а центральная площадь, именуемая "Пьяцца", окружена квазииспанскими аркадами, где расположены нарядные магазины. Но по этой бутафорской Гренаде неистово носятся ребятишки, матери возят колясочки с младенцами и отцы сгребают опавшие листья. Мистер Уильям Стопл (не забывайте, что недавно он был мэром Гранд-Рипаблик) конфиденциально обращает ваше внимание на то, что в Сильван-парке вы избавлены от евреев, итальянцев, негров и назойливых нищих, равно как и от шума, комаров и скучной прямолинейности улиц. Официально же он возвещает: "КУДА исчезли юношеские грезы и видения девичьих снов? ГДЕ романтика минувших лет, ГДЕ лилейно-белая дева у зеркальной глади пруда, под сенью зубчатой башни с гордо реющим флагом? В ВАШЕЙ власти воскресить сегодня эту мечту. Сильван-парк - вот место, где сбываются сны, где гармоничный быт, живописный ландшафт, новейший комфорт, все блага Американского Образа Жизни к Вашим услугам по исключительно недорогой цене и на самых льготных условиях, справки письменно и по телефону, по средам контора открыта до 10 ч. веч.". Нийл и Вестл смеялись над этим образцом поэзии нашего времени, но Сильван-парк они и сами считали раем, в высшей степени разумно организованным раем - и деньги за их домик были уже почти полностью выплачены. Рядом с супружеской спальней (при ней была изразцовая ванная с лотосами и морскими коньками по стенам) находилась детская Бидди - кролики и Микки Маусы, - а дальше шла тесная комнатушка, вся в углах и выступах, заставленная и заваленная всяким ненужным хламом, которая именовалась "кабинетом" Нийла и в случае надобности служила комнатой для гостей. Сюда Нийл приходил созерцать свои удочки и клюшки, кубок "За меткую стрельбу", который он выиграл в 1941 году, и свою любимую коллекцию огнестрельного оружия. У него было охотничье ружье компании Гудзонова залива, пистолет 45-го калибра, из каких стреляла Канадская конная полиция, и полдюжины современных винтовок. Он всегда мечтал о жизни фронтирсмена, какого-нибудь агента пограничной фактории Астора в Миннесоте 1820 года и любил календари с заметками о байдарочном спорте и о повадках лосей. И тут же была его личная, не слишком обширная библиотека. Сочинения Киплинга, сочинения О'Генри, похождения Шерлока Холмса, история банковского дела, переплетенные комплекты "Национального географического журнала" и руководства Бизли по теннису и Морисона по гольфу. Среди этой солидной продукции затерялся где-то в углу томик стихов Эмили Дикинсон, подаренный ему еще в колледже девушкой, имя и наружность которой он позабыл, и Нийл иногда доставал этот томик, листал его и удивлялся. В конце узкого коридора находилось помещение, которое они устраивали с особенной заботой - спальня и отдельная ванная их прислуги, мисс Белфриды Грэй, молодой особы негритянского происхождения. Помня о том, как трудно в это тяжелое военное время удержать прислугу, они не жалели средств, чтобы получше обставить помещение Белфриды. В комнате было радио, вышитое покрывало на кровати, несколько выпусков "Спутника домашней хозяйки", а однажды Вестл, в припадке безумия, купила Белфриде настоящую английскую люфу. Белфрида приняла ее за какую-то высохшую нечисть и чуть не потребовала расчета, когда Вестл преподнесла ей этот подарок. От розового банного мыла в виде утки, предложенного Вестл, Белфрида тоже отказалась, объяснив, что ее кожа не переносит другого мыла, кроме "Gout de Rose", доллар кусок. "Gout de Rose" было немедленно доставлено, и все же Белфрида подумывала об уходе. При желании она могла быть отличной кухаркой, но как раз в данное время у нее этого желания не было. Белфриде шел двадцать второй год, и в ее упругой гибкости была своя, особая красота. Она упорно не признавала чулок, даже когда подавала на стол, и ее великолепные ноги, точно из теплой атласистой бронзы, едва прикрытые развевающейся юбкой, постоянно смущали Нийла и его гостей, хотя дальше смущения дело не шло. Знакомство с Белфридой, убедившее Нийла и Вестл в том, что держать прислугу стоит больше нервов, чем самим заниматься хозяйством, могло, конечно, породить в них определенное предубеждение против негров - впрочем, они также не отличались особым юдофильством и не питали горячей симпатии к индейцам, яванцам или финнам. 3 - Нет, - сказал Нийл своей жене, - я всегда говорил, что мистер Пратт чересчур уж консервативен. Он считает людьми только таких, как мы, ведущих свой род от англичан, французов или немцев. А скандинавов, ирландцев, венгров, поляков ни во что не ставит. Он не хочет понять, что мы живем в новой Америке. Я лично враг всяких предрассудков, однако это не мешает мне видеть, что есть вещи, в которых негры не могут и никогда не смогут сравниться с нами. Я это понял в Италии, когда видел, как они спокойненько занимались разгрузкой судов, в то время как мы, белые солдаты, принимали на себя огонь противника. Или вот Белфрида - желает, чтобы ей платили, как голливудской звезде, а в двенадцать часов ночи ее еще дома нет! Они пили коктейли в своей уютной кухне с белой эмалированной электрической плитой, холодильником, посудомойкой и мусоропроводом, с красными металлическими стульями и синим металлическим столом - образцовая кухня, новая эмблема Америки, пришедшая на смену бизону и бревенчатой хижине. У Вестл сегодня был день прогрессивных, гуманистических настроений. - Я с тобой не согласна, Нийл. Не нахожу, чтобы Белфрида была требовательней какой-нибудь белой девчонки, которая в пятнадцать лет каждый вечер желает иметь в своем распоряжении хозяйскую машину. И не так уж весело целый день возиться в чужой кухне, в чаду и капустной вони. Я бы не хотела. А ты хотел бы, ты, финансовый туз? - Да, пожалуй, тоже нет. Но все-таки своя ванная и отдельная комната не то, что в негритянском квартале, на Майо-стрит, где, я слышал, живут по шесть человек в одной каморке; спи спокойно, одна, никто не мешает. То есть я надеюсь, что Белфрида спит одна, хотя этот черный ход всегда внушает мне подозрения. И свободное время с двух до половины пятого, как раз когда у нас в банке голова пухнет от цифр. И на всем готовом, при восемнадцати долларах в неделю. - Ты восемьдесят получаешь! - Но ведь я должен содержать тебя - и Белфриду! - А она мне говорила, что помогает деду - знаешь старика Уоша, чистильщика обуви в "Пайнленде"? - Я понимаю, конечно. - Нийл был в меру сердоболен. - Наверно, это тяжело - всю жизнь нянчить чужих детей. Чарли Сэйворд уверяет, что придет такое время, когда на домашнюю работу будут наниматься только на условиях квалифицированных специалистов - пятьдесят долларов в неделю и после работы домой, как банковский кассир или водопроводчик. Но мне это не нравится! Мне нравилось, когда прислуга получала восемь долларов в неделю и все делала - и стряпала, и стирала, и еще пекла пирожки для маленького господина, то есть для меня. В хорошем положении окажутся вернувшиеся герои, если все угнетенные нации, за свободу которых мы дрались, в самом деле освободятся и захотят сесть на наши места! Ох, Вестл, жизнь становится слишком сложной для бедного солдата! Вестл рылась в кухонном шкафу. Вдруг она жалобно воскликнула: - Эта негодяйка, чтобы не возиться, опять испекла два пирога сразу, и второй нам придется есть черствым! Нет, честное слово, я ее выгоню и буду хозяйничать сама! - Тебе не кажется, что ты не очень последовательна в своей защите угнетенных? - Р-р! Давай заглянем к ней в комнату, пока ее нет. С нечистой совестью шпионов они на цыпочках поднялись по лестнице и вошли в будуар Белфриды. На неубранной постели - эта постель никогда не бывала убрана - валялись туфли, белье с розовыми ленточками и киножурналы; подушка была совсем черная от помады для волос. На ночном столике, поверх библии, лежала книжка, озаглавленная: "Магический справочник Джона Завоевателя: Магниты, Амулеты для наведения порчи, Приворотные Духи, Колдовские Соли, Корешки Адама и Евы, Древняя Печать Ноевых Сыновей". В комнате стоял сильный запах духов и курительных палочек. - Такая была хорошенькая комнатка! - огорчалась Вестл. - Пойдем скорей отсюда. Мне кажется, будто мы попали в притон и сейчас кто-нибудь вылезет из-под кровати и бросится на нас с ножом. На площадке они столкнулись с Белфридой, поднимавшейся по черной лестнице. Она остановилась и недружелюбно взглянула на них. - Э-э... хм... добрый вечер! - сказал Нийл с виновато-идиотским видом. У Белфриды было очень черное лицо с круглыми щечками и всегда готовыми к улыбке губами, но сейчас оно казалось каменным, и супруги с позором ретировались в свою спальню. Нийл пробормотал: - Она здорово рассердилась, что мы шпионим за ней. По-твоему, что она теперь сделает? Вылепит из воска наши изображения и бросит в огонь? Нам, белым людям, не понять этих ниггеров, чем они живут, о чем думают. - Нийл, негры не любят, когда их называют "ниггеры". - Ах ты, господи! Что за дурацкая обидчивость! Не все ли равно, как их называют. Я же говорю: мы понятия не имеем, куда Белфрида ходит и чем она занимается - знахарствует, или колдует, или, может быть, она состоит в какой-нибудь негритянской левой организации, которая замышляет отнять у нас этот дом. Одно только ясно: весь биологический и психологический склад у этих негров не такой, как у белых людей, особенно у нас, англосаксов (во мне, правда, есть и французская кровь). Очень грустно, но это так, и ты не будешь отрицать, что ниггеры... ладно, ладно, негры - не такие же люди, как я, или ты, или Бидди. Я сам смеялся над солдатами из южан, которые это утверждали, но, пожалуй, они все-таки правы. Видела, какие у Белфриды были сейчас глаза - ну точно как у загнанного зверя! Впрочем, я доволен, что у нас, на Севере, не существует дискриминации, - и негры и белые ребятишки ходят в школу вместе. Скоро и наша Бидди тоже сядет за парту рядом с каким-нибудь черномазым карапузом. - Думаю, что нашей маленькой задаваке ничего от этого не сделается, - фыркнула Вестл. - Конечно, конечно, в школе это все так, а вот согласилась бы ты, чтобы твоя дочь вышла замуж за негра? - Должна сказать, что пока, несмотря на ее опасный возраст, я что-то не примечала за ней хвоста чернокожих поклонников! - Ну да, ну да - но понимаешь - ты понимаешь... Честному и наивному Нийлу было тем труднее сформулировать свою точку зрения на расовый вопрос, что он сам не знал, в чем эта точка зрения заключается. - Я хочу сказать, что мы тут, на Севере, исходим из представления, что негр - такой же человек, как и мы, ничем не хуже, и имеет такие же шансы стать президентом Соединенных Штатов. Но, может быть, это - неверное представление. В армии я познакомился с одним врачом из Джорджии, и он меня уверял - а кому и знать, как не ему, он ведь всю свою жизнь прожил среди негров, и потом сам врач, ученый, - вот он мне и говорил, будто доказано, что у негров объем мозга меньше, чем у нас, и черепные швы у них облитерируются раньше, так что даже если в школе они сначала учатся хорошо, то очень скоро отстают и потом уже лодырничают всю жизнь. Так ведь это же и значит низшая раса... Черт, ты понимаешь, не в моем характере кого-нибудь ненавидеть. Я никогда не чувствовал ненависти к итальянцам или к фрицам, а вот Белфриду я ненавижу. Чертова девка, она постоянно смеется надо мной, у меня же в доме! Только и думает, как бы поменьше работать и побольше выжать из нас, и еще над нами же издевается - за то, что мы ей платим; нет чтобы постараться приготовить что-нибудь повкуснее, одна забота - как бы выговорить себе лишний выходной вечер, и всегда подсматривает за нами, и высмеивает нас, и копит против нас злобу, и ненавидит нас! Вестл уже спала, а он все лежал и думал: "А вот тот парнишка негр, с которым я проучился вместе с первого до последнего класса, - как его звали, Эмерсон Вулкейп, что ли? - ведь всегда держал себя тихо, прилично, а мне все-таки неприятно было видеть его черную физиономию среди наших белых девочек. Собственно говоря, физиономия у него даже не была черная. Он был не смуглее меня; мы и не знали бы, что в нем есть негритянская кровь, если бы нам не рассказали. А все-таки когда уж знаешь, так о человеке привыкаешь думать, как о негре, и я помню, как я, бывало, злился, когда он вылезал вперед и отвечал на вопросы, на которые Джад или Элиот не могли ответить. Или эти черные солдаты-грузчики в Италии - я ни одному из них слова не сказал, но всегда в них чувствовалось что-то не то, - и как они смотрели на нас! Да я ни одному заслуженному генералу не позволил бы смотреть на меня так, как эти черномазые! Да, если мы хотим отстоять достижения нашей цивилизации, нужна твердость и выдержка, так, чтобы ниггеры знали свое место. Хотя, боюсь, мне не всегда удается проявлять твердость с этой мартышкой Белфридой!" Славный молодой финансист-воин, законный наследник шпагоглотателей Дюма, философствующих аристократов Толстого, доблестных джентльменов Киплинга, ворочался в постели, не чувствуя душевного покоя. 4 Вновь они изведали предрождественский праздничный подъем, почти позабытый за эти годы войны. Их друзья и сверстники еще воевали в Европе или на Тихом океане, и Нийл и Вестл думали о них не меньше, чем о Бидди, когда носились по городу в поисках елки чуть не за месяц до рождества. Они рассчитывали, что Белфрида, как добрый и преданный член семьи, разделит их святочные утехи, и Вестл с трепетом подступила к ней: - Мы с мистером Кингсбладом выбрали чудесную елку, сегодня рассыльный ее принесет. Пока спрячем ее в гараже. Вы нам поможете в устройстве этого маленького праздника, хорошо? Елка ведь так же для вас, как и для нас. - У нас дома своя елка будет. - О, у вас на Майо-стрит тоже бывают елки? - Да, у нас на Майо-стрит бывают елки! И семьи у нас на Майо-стрит тоже бывают! Вестл больше рассердилась на себя, чем на девушку. В самом деле, она говорила с ней так, будто праздник рождества изобрели Отцы Пилигримы в Плимуте, вместе с Санта-Клаусом и елкой, а заодно и зимним солнцестоянием, и для лиц африканского происхождения все это должно быть приятной новинкой. Она промямлила: - Да, конечно... Я хотела - то есть я не хотела - я просто думала, что вам будет приятно... Белфрида беспечно возразила: - Нет, спасибо. Я сегодня иду гулять с моим молодым человеком, - и тут же удалилась, оставив Вестл и Нийла в полной растерянности посреди кухни, которую они так любили раньше, пока Белфрида не превратила ее в чужое, вражеское логово. - Скорей уйдем отсюда! Тут все пропахло ею! - вскипел Нийл. - Да, мне тоже неприятно стало входить сюда. Она так держится, как будто я - вторгшийся враг, как будто вот сейчас я загляну в холодильник и проверю, чисто ли у нее там. - Ты в самом деле туда заглядываешь. И там в самом деле грязно. - Чего я не выношу, это выражения ее глаз, когда попросишь ее сделать что-нибудь экстренное. Она все сделает, но каждый раз почему-то ждешь, что она откажется, и как тогда быть - выгнать ее или извиниться? Ах ты, господи! Нийл похвастал: - Ну, на меня эти взгляды больше не действуют, но чего я не выношу, так это ее манеры никогда не вытряхивать все пепельницы. Кажется, она под страхом смерти и то хоть в одной оставила бы окурки. Честное слово, она, наверно, записывает это себе, чтоб не забыть. - Нет, все ничего по сравнению с этим мрачным взглядом - точно вот сейчас она выхватит бритву. - Кажется, лучшие черные специалисты отдают теперь предпочтение лому, - сказал Нийл. - Ох, прости, пожалуйста. Это грубые шутки. Бедняжка Белфрида - с утра до ночи над грязной посудой. У нас просто развивается негрофобия. Но на следующий день, после обеда. Нийл снова забушевал: - Нужно все-таки что-нибудь сделать с нашей Топси. Может быть, действительно пора ее уволить. Такой гадостью она еще нас никогда не кормила. Мясо как подметка, и потом я всегда считал, что негры - мастера готовить бататы, но Белфрида ухитряется придать им вкус пареной тыквы. А пудинг, по-моему, у нас уже четвертый раз на этой неделе. - Второй. Но я все-таки надеюсь, что завтра уговорю ее приготовить что-нибудь другое - ведь у нас обедают Хавоки. Так как я терпеть не могу Кертиса, то тем более обязана угостить его на славу. Назавтра Белфрида действительно приготовила кое-что другое. Она просто не появилась. Кертис, сын дюжего подрядчика Буна Хавока, был недоразумением с самого младенчества. Видимо, шумная веселость отца и крикливость матери еще в колыбели сбили его с толку. Это был здоровенный малый, недурной собой, хоть и сумрачного вида, и у него постоянно водились деньги, но он никогда не имел успеха - ни у девушек, чью любовь пытался купить, ни у юношей, которых старался залучить в собутыльники. В январе 1942 года состоялась свадьба Кертиса с Нэнси Пзорт, дочерью простого огородника, и в том же месяце у них родилась дочка Пегги, а сам Кертис сбежал в морскую пехоту. Хавок-отец весьма бурно негодовал по поводу женитьбы сына, его сына, на какой-то нищей славянке, но когда Кертис после ранения вернулся из армии в чине капрала, он устроил ему номинальную должность в Национальном банке "Блю Окс" и купил молодым супругам хорошенькую белую виллу, крытую зеленой черепицей, рядом с домом Нийла. Бидди, в солидности своих четырех лет, считала трехлетнюю Пегги Хавок маленькой, но это не мешало им целые дни играть вместе. Кертис был уверен, что Нийл, как собрат по профессии и бывший однокашник, должен его любить и с удовольствием выслушивать его сальные рассказы об интрижках с банковскими стенографистками. Спастись от Кертиса было трудно. Он вваливался в дом в самые неожиданные часы, от рассвета до глубокой ночи, твердо рассчитывая на чашку кофе, коктейль и благодарную аудиторию, и до того надоел Нийлу и Вестл, что они особенно старались быть с ним любезными. Кроме того, они от души жалели бедную Нэнси Пзорт Хавок, беспечное дитя природы, затесавшееся в семью банкиров-разбойников. В декабрьский вечер, о котором идет речь, Кингсблады ждали Хавоков к обеду. Вестл относилась к этой перспективе со спокойной решимостью. Она съездила на рынок за голубями, каштанами и грибами и в утро испытания обратилась к Белфриде тоном, каким новоиспеченный капитан обращается к бывалому старику сержанту: - Белфрида, голубушка, я ко второму завтраку дома не буду, так вы сварите Бидди овсянку. И постарайтесь закатить для Хавоков такой обед, чтобы у них глаза на лоб полезли. Времени у вас хватит - целый день. Стол накройте вышитой скатертью и возьмите парадное серебро. Белфрида молча кивнула, и Вестл уехала в наилучшем расположении духа. Нийл должен был вернуться автобусом; сегодня была ее очередь пользоваться машиной, и она являла собой прелестное зрелище, когда катила в Дамский клуб на завтрак с бриджем. Партию в бридж она выиграла. Из клуба она поехала с Джинни Тимберлейн в Загородный район, где находился элегантный особняк судьи Тимберлейна. Джинни купила новый кротовый жакет, ради которого стоило специально проехаться в такую даль, и Вестл просидела у нее до шести часов. Она надеялась, что стол у Белфриды накрыт, а голуби выпотрошены и что Бидди отнесется к загулявшей маме снисходительно. Она торопливо вбежала в дом, который казался непонятно пустым и тихим. Никто не отозвался на ее "Ау-у!"; внизу, наверху, в кухне никого не было. Голуби в своем натуральном виде лежали в холодильнике, а на кухонном столе валялась записка, писанная рукой Белфриды - аккуратным, стандартным почерком: "Мой дедушка заболел, я ушла к нему. Бидди отвела к бабушке Кингсблад, постараюсь вернуться вечером. Белфрида". Вестл произнесла одно краткое, но весьма необычное в устах дамы слово и сразу же принялась действовать. Она позвонила сестре Нийла, Джоан, чтобы та привела ребенка, затем накинула рабочий халат и стала потрошить голубей и готовить подливку. Когда явился Нийл, она сказала только: - Эта черная потаскушка все бросила и ушла до ночи. Я всегда знала, что она дрянь. Накрывай на стол. Вышитую скатерть и вообще весь реквизит. Его длинные веснушчатые пальцы орудовали проворно и ловко, он отлично справился со своим делом и крикнул Вестл: - Когда я останусь без работы, мы сможем вдвоем наниматься в богатые дома, кухаркой и лакеем. - Этим и кончится, вероятно, если демократы и коммунисты не перестанут взвинчивать подоходный налог. Кертис и Нэнси Хавок прибыли с шумом и криками без пяти семь. Они опаздывали всюду, но к выпивке всегда являлись раньше времени. Добродушная Нэнси занялась бататами во фритюре, а Кертис вызвался сбивать коктейли, что было чревато последствиями, так как его излюбленный рецепт включал 90 процентов джина, 5 процентов вермута и 5 процентов виски. Когда сели за стол - не позже чем в двадцать пять минут восьмого, - Кертис уже был в самом развеселом и боевом настроении. - Сегодня же увольте эту черномазую гадину. Я ведь вам всегда говорил: все ниггеры сволочи. Без кнута от них уважения не ждите. Черт, до чего же я не выношу это черное племя. Есть у меня в Вашингтоне один знакомый тип, который все насквозь знает, так он говорит, что конгресс собирается восстановить рабство. И правильно сделает. Эх, хотел бы я посмотреть, как какого-нибудь черномазого профессора погонят опять в поле собирать хлопок, а станет фордыбачиться, так разложат на бочке и всыплют пятьдесят горячих! - И все ты путаешь, - добродушно вступилась его жена. - Совсем не то он говорил, а просто, что наши заправилы в конгрессе надумали выслать всех черных в Африку. Вот это разумно, по-моему. Кертис уже был в достаточных градусах, чтобы закричать на жену: - Ах ты, полячка паршивая, так я, значит, вру? Нийл расправил свои широкие плечи и уже собирался сказать: "Хавок, замолчи-ка ты лучше и ступай домой", - но Нэнси, польщенная столь пылким вниманием, заворковала: - Ну что ты, миленький, что ты, разве красиво так говорить! - И тут же заулыбалась Вестл: - Правда, вышвырните вы эту мразь (что на нормальном человеческом языке означало: увольте эту негритянку). Я вам порекомендую девушку - мою двоюродную сестру, Шерли Пзорт. Она работала на заводе Уоргейта, ее уволили за то, что она самую малость покрутила с мастером. Но это уязвило аристократическую чувствительность Кертиса, и он возразил: - Довольно с меня твоего папаши-навозника, не хватало еще, чтоб потаскуха-сестрица пошла в кухарки к соседям, да еще каким - к зубодерову сыну! Нийл раскрыл было рот, но Вестл уже торопила всех на кухню мыть посуду, и добрососедские отношения были спасены, хотя бы и ценой тарелки, которую тут же разбил Кертис. Не иначе как магия или дар ясновидения помогли Белфриде так рассчитать время, чтобы влететь в кухню в ту самую минуту, когда Нийл вытирал последнюю кастрюльку. - Добрый вечер, - прощебетала она, и Нийлу показалось, что при этом она подмигнула Кертису. - Дедушка у меня заболел. Так некстати. Ну, спокойной ночи всей компании! Если от нее и пахло джином - наверно, пахло! - этого никто из них не мог бы разобрать. Она юркнула к себе, не потрудившись даже достать кубики льда из холодильника, хотя было совершенно ясно, что лед понадобится, если Кертиса захотят удержать в состоянии полного обалдения, как того требовали хавоковские представления о гостеприимстве - своем и чужом. Нийл проводил ее выразительным взглядом, но Вестл предостерегла его: - Шш, шш! Все-таки кой в чем она мне помогает. - Да ведь она хочет, чтоб мы ее уволили! Она сама добивается этого! Если б я сказал слово, у нее уже было заготовлено сто в ответ. Зря мы лишили ее такого удовольствия. А этот наглый взгляд - да я просто разорвать ее готов. - Ну ладно, ты уж ее не трогай до рождественских праздников, а потом я займусь этим и подыщу другую, - пообещала Вестл. 5 У Нийла постоянно было такое чувство, будто Белфрида где-то рядом, и от близости этой ехидной маленькой тени его бело-розовое арийское величие казалось искусственно раздутым. Когда он брился, ему мерещилось, что она стоит у него за спиной и ухмыляется. Когда он авторитетно отвечал Бидди на ее вопросы или объяснял, что боженька велел нам посещать воскресную школу (до восемнадцати лет включительно), в ушах у него стоял лукавый смешок Белфриды. И как раз теперь, когда он, здоровенный сенбернар, спасовал перед ее комариным ничтожеством, Белфрида вздумала выступить в качестве поборницы расового равноправия. В доме уже несколько лет жил черный кокер-спаниель, которому дали кличку "Ниггер" - просто потому, что так обычно называют черных собак. Это был ласковый пес с большими печальными глазами, лучший друг Бидди - если не считать Белфриды. Незадолго до рождества, снежным декабрьским вечером, Нийл в самом лучшем настроении вернулся из банка домой. Вестл отворила ему дверь, а потом вышла на крыльцо и принялась звать: - Ниггер, Ниггер, сюда, Ниг, сюда! Собака примчалась и восторженно заплясала вокруг Бидди, в избытке чувств едва не сбив ее с ног, а молодые родители любовались на эту сцену. Это была настоящая семейная идиллия, длившаяся, пока Белфрида, черная роза, непозволительно красивая в своем непозволительно коротком черном платье, не нарушила ее замечанием: - До чего же вы, видно, презираете нас, негров! Ни разу до сих пор им не приходилось слышать, чтобы негр в разговоре коснулся расового вопроса; и голос Вестл звучал растерянно и почти жалобно, когда она откликнулась: