но уже шепотом: - Шестьсот тысяч! Ой, таких денег у меня никак нет. - Может быть, он уступит, если поторгуетесь. И часть суммы можно заплатить в рассрочку; оформите закладную или... или как это называется. Наверное, поселенцев, на ком бы долги не висели, и нет вовсе - у одного меньше, у другого больше. - Да, но как ни кинь - все клин. Во всяком случае, сумма эта - пугает. Я рассчитывал, что ваш муж запросит хотя бы вдвое меньшую, даже и тогда она была бы более чем достаточной. Но... я не знаю, как вам это объяснить... Ну да, если у вас твердое желание переехать в город, вы и впрямь должны мне помочь. - Как же я могу помочь вам? - Поговорите с мужем наедине, постарайтесь убедим, его сбавить цену, елико возможно. Разумеется, только после того, как он уже сам мне ее назовет, и я скажу, что считаю ее чересчур высокой. Не раньше. Иначе это будет выглядеть так, будто вы со мною в сговоре. Не правда ли? - Ну да, это я могу сделать, будь оно хоть сговор, хоть еще что. Уж я ему растолкую, что покупателей хуторов в нынешнее время не густо. Их было предостаточно, когда некоторые офицеры и солдаты продавали по цене гнилого гриба доставшиеся им, как почетная награда, наделы, но сейчас обстоятельства изменились. Он, правда, и сам это знает, но если я начну его подталкивать, будем надеяться, муж станет покладистее. - Да, правильно! - Павший было духом Кийр вновь приободряется. - Действуйте смелее - это в интересах нас обоих. И, если быть вполне откровенным, шестьсот тысяч за этот хутор и впрямь чересчур большая цена, муж ваш никогда столько не получит. А если и найдется покупатель, который согласится с этой суммой, то так или иначе попытается обвести вашего мужа вокруг пальца. Я же человек чести и в точности выполняю все обязательства, которые когда-либо на себя брал. В этом ни на йоту не сомневайтесь, дорогая госпожа. - Да, я верю вам, господин Кийр. Но тут случается нечто такое, что в сельской местности происходит довольно редко: в дверь задней комнаты стучат. - Что это за комедия?! - восклицает хозяйка недовольно. - Кому надо войти, пусть входит! - Я хотел спросить, - поселенец отворяет дверь, - скоро ли закончится этот приватный разговор? Дело в том, что нас тут уже клонит ко сну, мы хотели бы лечь. - Ах да! Ну что же, так или иначе, спать ложиться надо, но я никак не пойму, о каком таком приватном разговоре ты болтаешь. Сидим тут с господином Кийром, беседуем просто так о том, о сем. - Ну как же, ведь ты сама позвала господина Кийра именно для разговора с глазу на глаз. - Ничего подобного я не говорила. Мельничная пыль вконец тебе мозги запудрила, слышишь то, чего и в помине не было. - Хорошо, а теперь возьми на себя труд, помоги Марту устроить гостям постели. - Это я и сама бы сделала, без твоих напоминаний. - Гхм, ты мне и рта не даешь раскрыть! - произносит поселенец. - А впрочем... гхм, какая разница! Он выходит в переднюю комнату и слышно, как открывает там дверцу буфета. - Стало быть, на том и порешим, - Кийр протягивает хозяйке руку, - как мы сейчас обговорили. - Да, так! - Молодая женщина пожимает руку портного, и на этот раз по телу паунвересца пробегает сладкая дрожь. "Да, да, - думает он, - если вообще можно надеяться на спасение, то не где-нибудь, а именно здесь". На скамейках и стульях быстро устраивают постели для Кийра и Киппеля, хозяева желают им доброй ночи, уходят в заднюю комнату, после чего в жилом доме хутора Пихлака устанавливается такая тишина, какая бывает и рождественскую ночь. Только храп Киппеля и батрака несколько нарушает этот глубокий ночной покой. Лишь один Кийр долго не может заснуть, даже и в полусне снова и снова всплывает перед его глазами пугающая цифра шесть со своими пятью нолями. Откуда, черт побери, взять деньги, даже если Паавель и скостит порядочную часть этой суммы? С утра все, как всегда, вновь на ногах, однако Кийру это утро отнюдь не кажется ни будничным, ни обычным - впереди его ждет борьба "не на жизнь, а на смерть". - Ну, если господа желают, - произносит хозяин после совместного кофепития, - мы теперь можем пойти и познакомиться поближе с землями и насаждениями хутора Пихлака. О деревьях, правда, особо и говорить не стоит, их, как я уже вчера сказал, мало, самое главное - это земля. И все-таки прежде всего осмотрим жилой дом, надворные постройки и скотинку. - Да, это было бы весьма интересно. - Киппель взваливает на спину свою ношу. - Но я могу уже заранее сказать, что ваш хутор вряд ли уступает юлесооскому. У меня хоть и не совиные глаза, однако я все же еще с вечера разглядел, что... - Будет видно, как он вам понравится. Свой рюкзак вы вообще-то могли бы пока здесь оставить, незачем его без надобности таскать. - Э-хе-хе, я со своим мешочком так свыкся, что и ходить-то без него не умею, - торговец поправляет лямки. к тому же он теперь не Бог весть сколько тянет. А вся когда я выходил из города, мне и впрямь было тяжеленько. - Как вам будет угодно. Стало быть, осмотрим дом, сначала изнутри, потом снаружи. Перво-наперво задняя, или, как принято говорить, женская комната, сейчас она еще не убрана, но... - взгляд хозяина падает на жену, не то чтобы с очень большой укоризной, а так... с поддразнивающей усмешкой. Кийр зажмуривает один глаз и нацеливается другим на неприбранную постель: да, да, стало быть, тут и спит соблазнительная хозяйка Лийзи. его сообщница. Киппеля не интересует ни постель, ни горшок с ручкой под кроватью, его внимание привлекает лишь довольно вместительная полочка, на которой немало книг, переплетенных и без переплетов. Ну конечно, неспроста же Паавель спрашивал у него вчера что-нибудь по части чтива. - А здесь, - хозяин идет дальше, - две маленьких ком натки. Их мы даже и не отапливаем, здесь пока что просто-напросто лежит всякий ненужный хлам. Только в летнее время, когда приезжает какой-нибудь гость, мы прибираем одну из них, а то и обе, чтобы приспособить под жилье. Вот и все. Стало быть: четыре комнаты, кладовка, прихожая и рядом с нею еще полутемный чуланчик... Бог знает для чего. Так! Пойдемте теперь во двор. Посмотрим хлев, конюшню и амбар. - Ну что же, великолепно! - хвалит Киппель, когда они осматривают и эти постройки. - Да, но... - Кийр хочет что-то сказать, однако вовремя спохватывается - он чуть было не проговорился об лих страшных шестистах тысячах. - Что - "но"? - спрашивает Паавель с улыбкой. - Гм, ничего особенного! Просто так подумалось... - Хорошо. В таком случае, идемте теперь посмотрим самую суть этого хутора - поля и покосы. Ты пойдешь с нами, Лийзи? - Нет, мне-то зачем. Я на них достаточно насмотрелась. - Тогда, дорогая госпожа, - Киппель кланяется, - позвольте мне с вами попрощаться и поблагодарить за сверхдушевное гостеприимство! Как знать, вернусь ли я сюда. Не знаю, как будет с господином Кийром, но я, во всяком случае, наведаюсь еще на кое-какие соседние хутора, может, удастся что-нибудь продать. Будьте здоровы! Сердечно благодарю за вашу доброту! - И я тоже с вами прощаюсь! - Портной пожимает руку хозяйки и многозначительно смотрит ей в глаза, что, разумеется, надо понимать так: "Стало быть, на том и порешим, как договорились! Помните об этом!" И трое мужчин - один с ношей и двое без ноши - выходят со двора пихлакаского хутора, чтобы оценить его ноля и луга. Поля, действительно, достойны похвалы, ровные, словно стол, без валунов, без пней. Покосы и пастбища - также. А вот этот болотистый участочек не в счет, и его гоже впоследствии можно будет преобразовать либо в пашню, либо в покос. - Ну и сколько же вы... - Кийр приостанавливается, сердце его громко стучит, - за все это хозяйство запросите? - Сколько я запрошу?.. - Поселенец слегка поводит глазами. - Шестьсот тысяч марок. - Шестьсот тысяч?! - Портной медленно качает головой. - Да, цена и впрямь крепкая. - Так и хутор крепкий. - Но я ведь не хулю хутор, но... что слишком, то слишком. А стадо, лошади и сельхозорудия в эту сумму входят? - Нет. Движимое имущество сверх того. - Ой, ой, ой! - Лицо Кийра принимает выражение страдания. - Что такое? - Владелец хутора усмехается. - Не по карману, что ли? - Ничего удивительного. Но вы ведь сбавите и на часть платежа дадите рассрочку? - Нет, так не пойдет. Я вырученные за хутор деньги должен буду пустить в какое-нибудь дело, а ежели я начну новую жизнь с того, что закину ноги на стену, так надолго ли этой небольшой суммы хватит? Разве не так, мои господа? Киппель согласно кивает, но ничего не произносит. - Так-то оно так, но... - Кийр переступает с ноги на ногу, - но каждый должен протягивать ножки по одежке. Для меня, во всяком случае, ваша цена чересчур велика. - Стало быть, вы не станете покупать Пихлака? - Нет, этого я не утверждаю, но сбавьте, небось, тогда поглядим. - Хорошо, а сколько же в таком разе предлагаете вы? Кийр поначалу не может ничего предлагать, сначала он должен пойти домой и отнести весть тому и этому. А пока что пусть господин Паавель хорошенько подумает, пусть взвесит вопрос со всех сторон и пусть определит свою последнюю цену. Тогда в один из дней, скажем, хотя бы через неделю, он, Кийр, придет сюда снова и скажет либо нет, либо д а, он, Кийр, любит только чистую воду и точный расчет - так это всегда было. И главное. пусть хозяин имеет в виду, что в нынешнее время мало честных покупателей. Ведь не станет же - Боже упаси! - господин Паавель, герой Освободительной войны, продавать свой хутор кому-нибудь из прежних владельцев мыз. Ради этого самого земельного надела пихлакаский хозяин проливал свою кровь, возможно ли теперь отдать его обратно своему бывшему врагу? - Ничего подобного я и не собираюсь делать, однако за этот, мною завоеванный кусок земли я все же должен получить достаточно, чтобы более или менее приемлемо обустроить свою будущую жизнь. - Вы и получите. Но разве вам для обустройства будущей жизни нужно непременно шестьсот тысяч? - Нет, господин Кийр, я хочу даже большего: движимое имущество - особая статья. - В том-то и загвоздка! - Портной неопределенно пожимает плечами. - Однако, что мы попусту спорим. Примерно через неделю я приду снова, тогда и продолжим разговор. Я, во всяком случае, отношусь к этому делу серьезно и надеюсь, что вы - точно так же. А теперь прошу извинить меня, я поспешу в Паунвере, не то мои домашние подумают, что я Бог знает куда подевался. Господин Киппель, разумеется, останется тут мешочничать и суетиться со своим барахлом от Энгельсвярка, теперь дороги наши расходятся. - Я-то со своими делами управлюсь, - торговец с усмешкой почесывает бороду, - а вот как вы сумеете пройти лес возле Пильбасте - это вопрос. Да, да, как бы там еще чего не случилось. - Что? - Кийр выпучивает на Киппеля глаза. - Что там может случиться? - Где же мне все точно знать, но угрожать-то он туда, на обочину большака, приходил. - Кто? Кто приходил угрожать? - Ну, все он же, поселенец из Пильбасте, который вчера палил из "гевольвега" и чуть было не застрелил нас. - Х-хех-хех... - заикаясь, произносит портной. - Когда по он выходил к большаку? - Когда вы в лесу были, точнехонько незадолго до появления господина Паавеля. - И что, что он сказал? - Что сказал?.. Сказал, мол, пусть только он, этот паунвереский портной, попробует еще раз объявиться тут поблизости, небось тогда он увидит. Мол, этакий босяк приходит ко мне мой хутор выпрашивать. - И что же он собирается со мной сделать? - Так ведь я в душу ему не заглядывал. Во всяком случае, он был разъярен, как бык. Да вы и сами видели и слышали, когда к нему заходили, что у этого человека вместо сердца - нож для забоя свиней. И прекрасно видели, что и его дорогая женушка далеко не Святая Женевьева!25 - Господин Киппель, - произносит Кийр чуть ли не просительно, губы его трясутся, - поклянитесь именем Господа нашего, что это, действительно, правда, то, что вы говорите. - Именем Господа нашего?! - Торговец презрительно усмехается. - По поводу такого пустяка! Неужто вы не, знаете, господин Кийр, что имя Господне нельзя поминать всуе. Довольно и того, если я вам сообщу, что он купил у меня сравнительно дорогой складной ножик. Нет, против меня он ничего не имеет, только вы, вы у него словно соринка в глазу, ну да, дескать, хотите разорим его хозяйство или что-то в этом духе. - Вот еще, черт подери! Ну объясните же мне в конце концов, каким это образом и когда хотел я разорить его вонючее хозяйство? Мы всего лишь спросили - и сделали это вполне вежливо - не собирается ли он продать свой курятник и две-три полоски поля. - Так-то оно так. Не знаю, какой бес в него вселился. Только нет во всем этом ничего хорошего, именно потому я и предостерегаю вас, так... по-дружески. Нет, на открытом-то месте он вам ничего не сделает, но тот лес возле Пильбасте, тот... Одним словом, будьте предусмотрительны! Там он может подстеречь вас за каждым деревом и кустом. - Подумать только, вот скотина! - Кийр мотает головой. - А что, если я и не стану возвращаться через Пильбасте? Если пройду как-нибудь стороной? Разве нет обходного пути? - А вот это, дорогой господин Кийр, мне неведомо, я ведь в этих краях впервой. Но может быть, господин Паавель знает какую-нибудь окольную дорогу? При этих словах Киппель едва заметно подмигивает пихлакаскому хозяину, и тот понимает его с редкой проницательностью. - Видите ли, господин Кийр, - Паавель вздыхает, - отсюда в Паунвере есть даже две кружные дороги, но, воспользовавшись ими, вы должны будете либо сделать крюк в двадцать пять километров, либо пройти через болота и топи. Первая дорога, хоть и надежная, но страшно длинная, а на второй, если вы с нею незнакомы, можете утонуть или заблудиться. - Ой, ой, ой! - стеная произносит Кийр. - Что же мне делать? А вы, господин Киппель, не пошли бы вместе со мною назад, в Паунвере? - Как? Назад в Паунвере? Что я там потерял? Нет, это ни при каких условиях невозможно. Я еще пооколачиваюсь тут, в поселении Ныве, а потом по наикратчайшей дороге рвану в Тарту. За кем мне гоняться со своим пустым мешком, меня ведь даже деревенские куры и петухи поднимут на смех. Хоть я и мешочник, в моем мешке все-таки должно что-нибудь лежать - помимо двух-трех пакетиков иголок да нескольких катушек и еще кое-что по мелочи. Нет, господин Кийр, что до меня, так я теперь не скоро снова приду в Паунвере. Мне, всеконечно, надо в городе пополнить запас товара, и основательно. - Ну, а если я по прибытии в Паунвере куплю все, что у нас осталось? - Зачем же вам скупать ненужные веши? Это было бы смешно. - А если я вам заплачу просто так, наличными деньгами... за то, что вы меня проводите? - Еще того не легче! Во-первых, я не нищий, а, во-вторых, провожая вас, не хочу получить пулю - еще неизвестно, такой ли уж хороший стрелок этот поселенец из Пильбасте, чтобы попасть именно в вас. Где гарантия, что его пулька не пощекочет мои собственные ребра? Портной опускает голову и сопя погружается в глубокое раздумье. Наконец произносит: - А вы, господин Паавель, не отвезете меня домой на лошади, само собой, за хорошее вознаграждение? - Нет, нет! - Поселенец мотает головой. - Пасть на поле сражения - это дело чести, а так, с бухты-барахты сунуться под пулю душегуба - легкомыслие и глупая бравада. - Гм! Но что же, черт побери, мне делать? - И после довольно долгой паузы Кийр добавляет: - Нет, знаете ли, мои господа, я все же пойду через Пильбастеский лес, небось я соображу, как это сделать. И если ему суждено меня убить - пусть убивает. Во всяком случае, тогда вы будете знать, кто именно убийца. Высказав это отчаянно смелое решение, Кийр отвешивает обоим остающимся вежливый поклон и быстрым ходом направляется в сторону Паунвере, легконогий, словно олень. Но отойдя шагов на двадцать, кричит хозяину хутора Пихлака: - Стало быть, господин Паавель... примерно через неделю я снова приду к вам и скажу либо "да", либо "нет". Я держу свое слово. А вы хорошенько все обдумайте и определите ваш минимум. Аu revoir!26 Киппель и Паавель, усмехаясь, переглядываются, но ни тот, ни другой не произносит ни слова, наконец последний спрашивает: - О чем, собственно, шла речь? - Какая речь? - Ну, естественно, когда говорили о каком-то разбойнике из Пильбасте. - Да пустое все это! - Киппель закуривает сигару. - Просто-напросто хотелось малость припугнуть этого короля иголки, он всю дорогу только и делал, что подначивал меня, пусть теперь хотя бы это будет ему, так сказать, встречной услугой. - Ха-ха-ха, - смеется поселенец, - понятно. Но у этого мужичка, видать, и впрямь в голове винтиков не хватает. Что вы на этот счет думаете, господин Киппель? - Охо-хо, винтики-то у него на месте, только труслив он не в меру, завистлив да еще и неуживчив. Взять, например, хотя бы тот факт, что он вроде бы не в состоянии жить даже в таком достаточно зажиточном поселке, как Паунвере. - Понятно, а что вы скажете насчет его намерения купить хутор? - Черт знает, - торговец пожимает плечами, - может быть, даже и купит. Деньги у него, похоже, есть - с чего же еще он такой самоуверенный и надутый, словно пузырь. - Я, во всяком случае, этого человека не понимаю. Мне пришлось в жизни иметь дело со многими людьми, и почти каждого я в большей или меньшей степени видел насквозь, но этот портной для меня и впрямь остается загадкой. Ну да пусть себе будет кем и чем угодно, ведь и я тоже не вчера родился, чтобы позволить себя надуть, в случае, ежели он и впрямь станет покупать хутор. - Нет, ну какое тут может быть надувательство, вы же человек образованный, но... - Но?.. - Но стоит ли вам вообще продавать свой прекрасный хутор? Это главный вопрос. - Ах, так. Ну да, разумеется, продавать не стоило бы, но я ведь говорил вам, что жена грызет меня, словно червь: продай да продай. Какая же это жизнь?! Другой бы муж, характером потверже, в любом случае поступил бы так, как сам хочет, но видите ли, именно такого характера потверже у меня и нет. Я могу командовать батареей, но против жены я пас. Я множество раз пытался поставить себя... - Но не можете? - Киппель сочувственно улыбается. - Мочь-то могу, да только на пять минут. А потом снова все идет по-прежнему. Если у того мужика из Пильбасте, как вы Кийру сказали, вместо сердца - нож для забоя свиней, то у меня в груди... то ли кусок воска, то ли что-то и того мягче. Небось вы, господин Киппель, не верите, что я артиллерийский капитан! - Почему это мне не верить? Я уже вчера слышал, как батрак называл вас капитаном. - Да, - пихлакаский хозяин опускает голову, - я и впрямь горазд жить с войною, а не с женою. Но хватит уже хныкать, - говорит он, махнув рукой, - каждому, кто хоть немного знает себя, известно: то, что Господь некогда положил ему в колыбель, с ним и пребудет до конца жизни, как бы ни рыпался, как бы ни закатывал глаза. Да, можно, конечно, себя укрощать по малости, но такая борьба с самим собою чрезмерно тяжела, однако - довольно об этом! Знаете ли, господин Киппель, что мы теперь сделаем? - Я во всяком случае загляну тут на два-три хутора, после чего помчусь на ближайшую железнодорожную станцию. Стыдно мотаться с таким скудным товаром. - Хорошо, вам виднее, как поступить. Но прежде чем расстаться, зайдемте сюда, к одному бобылю, и чем-нибудь подкрепимся. - Как это - подкрепимся? Мы ведь недавно ели. - О-о, это нечто другое. Старый Антс гонит отменное хмельное. - Господин Паавель! - Киппель отступает на полшага. - Давайте отставим это визит. - Нет, не отставим! Хочу снова хотя бы на полчасика почувствовать себя капитаном! Пойдемте! Вам не придемся потратить ни копейки. - Речь не о том. Я еще никогда в жизни не был скрягой. Я лишь опасаюсь, что дома у вас выйдет ссора с женой. - Ссора так или иначе будет. Одной больше, одной меньше - какая разница. Пойдемте со мной! - И капитан добавляет с улыбкой: - Я приказываю! Киппель бросает на землю вконец догоревший огрызок сигары, чешет бороду и весьма неохотно следует за капитаном. Вскоре в убогой избушке бобыля Антса начинается долгая беседа, которую время от времени сопровождают жалобные стоны маленького каннеля. А Георг Аадниель тем временем усердно утюжит большак, осуществляя форсированный марш в направлении Паунвере, и каждый новый шаг все больше приближаем портного к этому - чтобы ему ни дна ни покрышки! - поселению Пильбасте. Несмотря на зимний холод, со лба путника струится пот... пожалуй, уместно было бы сказать даже кровавый пот, ибо этот ужасный Пильбастеский лес так и кишит душегубами, которые точат зуб на его, Кийра, душеньку. Вместо двух глаз у портного целых четыре: одна пара спереди, вторая сзади - поди знай, подкарауливает ли "он" непременно в лесу, может, затаился где-нибудь в придорожной канаве, в одной руке - заряженное ружье, в другой - купленный у Киппеля нож. В конце концов и сам Кийр спускается в канаву и идет по ней вдоль большака, пригнувшись, словно какой-нибудь проныра, - так оно будет вернее. Жизнь дается не для того, чтобы играть ею. И все-таки лучше было бы проделать тот двадцатипятиверстный крюк - ну что значит для него, Кийра, лишний кусочек дороги, он ведь не Тоотс, которому приходится по меньшей мере час греметь своими костями, чтобы проковылять от Юлесоо до Паунвере. Будь оно трижды проклято! А теперь еще и эти давно знакомые позывы - опять они тут как тут! Ну что за чертово устройство у него внутри: стоит чуть испугаться, сразу "срабатывает"! Вот будет номер, жуткий и омерзительный, если разбойник из Пильбасте подстрелит его точнехонько в ту минуту, когда он, Кийр, будет справлять свое дело. И смотри-ка, все идет к тому: всего лишь в нескольких шагах впереди через дорогу прыгает какой-то паршивый зайчишка. Теперь душегубец меня прикончит! - в отчаянии думает Йорх. - Когда это было, чтобы заяц перебегал дорогу к добру?" Нет, Господь свидетель, дело зашло так далеко, но хоть назад в Ныве беги. Но тогда позора не оберешься. Хотел показать себя бравым парнем и на тебе! - возвращается назад, словно ободранный пес! Правда, можно бы наврать, будто на него напали, но... но поверят ли ему? Нет, назад поворачивать нельзя. Мало что ли издевались над ним паунвересцы, чтобы пойти и сделать себя еще и в Ныве для всех собак посмешищем! Нет! Едва закончив свое "заседание", Кийр, вновь пригнувшись, пробирается в сторону леса; дойдя до подходящего места, проделывает несколько гигантских прыжков - и вот он уже в лесу. Портной описывает бесконечно большую дугу, держась по возможности дальше от дороги останавливается за каждым деревом и прикидывает: "Ну теперь поглядим, откуда может щелкнуть первый выстрел?" Но как это ни удивительно, никакого выстрела не следует. В лесу тихо, только то тут, то там каркает какая-нибудь голодная ворона. Вдруг на голову портного падает еловая шишка. Этот невинный предмет пугает его так страшно, что он даже тихо вскрикивает и с невероятной скоростью, почти ничего не видя перед собой, устремляется еще глубже в лес. Выстрела он вроде бы не слышал, а, может быть, и слышал все-таки, но из-за волнения не обратил на него внимания. Долго ли портной мчится так, словно ошалелый - этого не знает никто, он не останавливается, пока не спотыкается о какую-то кочку и не шлепается на живот. "Уф, уф, - отдувается Аадниель, - вот это была гонка! Аж дух перехватило!" Лишь минут через двадцать, уже основательно поостыв, Кийр открывает глаза и видит, что оказался на лесной опушке - сквозь редкие деревья виднеется ровное, чуть припорошенное снегом поле. Тихо и осторожно поднимается портной на ноги, особенно бдительно поглядывая через плечо назад. Затем он вовсе выбирается из леса и, охая, окидывает взглядом совершенно незнакомую ему местность. Паунвере должно бы находиться по левую сторону от него, но поди знай: в поле не видно ни домов, ни дороги. Постой, постой, там, поодаль, все же виднеется какая-то труба и кусочек конька крыши. Конечно, в случае крайней необходимости можно бы туда рвануть, но как бы такой маневр не увел его еще дальше в сторону от правильного пути. Из лесу доносится слабый треск. С быстротой молнии поворачивается Йорх на своих трясущихся осях, однако ничего подозрительного не замечает. Вообще-то теперь ему уже можно бы и совершенно успокоиться, да ведь это успокоение, так сказать, под рукой не лежит. Нелишне будет еще примерно с четверть километра пробежать хорошей рысцой (трусцой) по бугристому полю. Главное: подальше от этого разбойничьего леса, а там будь что будет! Ох-хо, и что же Кийр видит?! Примерно в полутора километрах от него какой-то возница тащится по... разумеется, по большаку - кто же в это время года поедет по полю! Вперед! Если догнать этого возницу, все будет в порядке. По крайней мере он, Йорх, разузнает, где именно находится, и попросит указать дорогу в свою деревню. Поднажать и выдать два марафона! К чести Кийра надо заметить, что он, несмотря на свой возраст, вполне способен бежать наперегонки с каким-нибудь юнцом. Да, дыхание становится прерывистым, даже и глаза вылезают из орбит, и во рту пересыхает, но ноги легки и ничуть не устают. Бегущий не видит лица возницы - оно наполовину скрыто выцветшей шапкой-ушанкой - да и зачем ему видеть лицо: человек - он человек и есть, ведь не все люди разбойники, как тот, что в Пильбасте и в Пильбастеском лесу. - Эгей, хозяин! - кричит Кийр, приближаясь. - Будь так добр, придержи немного, мне надо у тебя кое-что спросить. Доброе утро! - Тпгу! - Возница останавливает своего костлявого, с провисающей спиной рысака. - Здгасте, здгасте! Кийр превращается в телеграфный столб, ибо теперь в и д и т лицо возницы. Боже правый! Это же не кто иной, как тот самый пильбастеский поселенец, который не далее как вчера хотел отправить его в мир иной. И вот теперь он, Кийр, сам бежит в объятия к этому страшному человеку! - Боже, отец наш небесный! - бормочут синие губы несчастного портного, увидевшего смерть в каких-то нескольких шагах от себя. - Что вы собигались у меня спгосить, господин... господин Кийг, если не ошибаюсь? - Н-ничего! - заикаясь произносит Кийр и устремляется форсированным маршем по большаку в обратном направлении. - Господин, господин! - кричит вслед ему поселенец. - Молодой человек! Газгешите же, наконец, догогой, спгосить у вас одну вещь. Портной бросает взгляд через плечо и останавливается на почтительном расстоянии. - Что такое? Вы что, опять решили меня убить, как вчера? - Убить?! Иисус Хгистос! С чего это мне вас убивать? - Немедленно бросьте на землю ваш револьвер! - Боже пгаведный! - Поселенец прижимает руку к сердцу. - У меня даже и гвоздя нет в кагмане. А если вы о вчегашнем, так это случилось из-за науськивания жены и по пгичине моего вспыльчивого хагактега. Но ведь я вообще-то и не целился в вас, господин Кийг. Я пгосто так стгельнул газок в воздух. - Ах вот как? - Портной следит за каждым движением поселенца. Однако некий внутренний голос говорит Кийру, что этот человек вовсе не такой опасный, каким показался вчера; возможно, он и вправду чуточку чокнутый, но угрозы собой не представляет. - А ты купил вчера ножик у того мешочника, который был вместе со мною? - Ножик? Нет, я у него ничегошеньки не покупал. Я даже и не видел его после того, как вы от нас ушли. - Что же это, черт побери, значит? - ругается Кийр вполголоса. - Не врите! Вы купили у него ножик, когда он сидел на краю канавы. И при этом грозились убить меня, если я еще раз появлюсь тут, вблизи вашего жилья. - Пусть будет мне свидетелем Отец небесный! Пусть отсохнут мои ноги и гуки, если мне хоть когда-нибуль пгиходила в голову такая стгашная мысль! Я только газок стгельнул в воздух, а когда вы потом там лежали, я чуть было умом не гехнулся; думал, может, случайно попал в вас. Кто же вам, молодой господин, наговогил такие стгашные вещи? - Кто наговорил, тот наговорил, это неважно. Но что у тебя были злые намерения - это точно. - Святое небо! Да, иной газ я и впгямь совегшаю глупости, но убивать человека - о Боже! Подойдите, молодой господин, обыщите меня всего, и если вы пги мне найдете какой-нибудь сомнительный пгедмет, я повешусь на пегвом же дегеве. - Ну нет, я не так прост, чтобы подойти, - портном отступает на несколько шагов. - А если я газденусь догола и отнесу свою одежду в стогону шагов на тгидцать, тогда вы тоже не подойдете? - Тогда... гм... Ну так и быть, ошкуряйся догола, отнеси одежду на поле и вернись назад к телеге! - Да, сгазу, господин Кийг. - Однако "ошкурение" происходит отнюдь не так быстро, как предполагал портной: на поселенце по причине холодной погоды надето множество поношенных одежек - снятые, они заполняют чуть ли не половину телеги. - А сапоги газгешите на ногах оставить? - спрашивает, дрожа от холода, поселенец. - Разрешаю. Только сперва все же стяни их и покажи, что внутри не спрятан нож или револьвер; тогда можешь снова на ноги надеть. Так. Теперь отнеси свое вшивое барахло на поле, а когда пойдешь назад, подними руки вверх, чтобы я видел, не прихватил ли ты чего с собой. Ну, марш! Долго еще мне тут с тобой валандаться?! Несчастный поселенец, тело которого прикрывают только рубашка, сапоги и побитая молью зимняя шапка, действительно отправляется на поле с ворохом своей одежды. От вчерашнего бравого мужика и следа не остаюсь; с какой стороны ни возьми, он являет собою воплощение смиренности, он даже и физически выглядит слабее прежнего, - доведись пильбастескому мужичонке сойтись с Кийром на кулаках, наверняка на стороне последнего будет значительный перевес. Портной прежде всего роется в телеге поселенца: не спрятал ли этот "шельмец" там оружие? Но в телеге нет ничего, кроме маленькой лошадиной торбы с сеном, охапки соломы и драной, с вылезшей паклей полости. Наконец дрожащий от холода поселенец возвращается к телеге, руки его все еще подняты вверх. - Опусти руки! - гаркает Кийр. - Я уже вижу, что в ладонях у тебя ничего нет, другое дело - твоя одежда. И пусть хранит тебя Бог, если я найду там какое-нибудь оружие! - Нет там никакого огужия, - пильбастеский поселенец опускает руки и кутается в ветхую полость. - Но догогой господин Кийг, вы же не станете на меня жаловаться, я и без того убого живу и существую. - Это еще что за разговор? - Ну ведь вы не подадите на меня в суд из-за того, что я вчега стгельнул из гевольвега? - А-а - это! - Георг Аадниель торжествующе усмехается. - Будет видно, пока что еще не знаю. - Ой, догогой! - поселенец скрещивает пальцы и вытягивает губы трубочкой. - Не жалуйтесь! Гади Бога, не жалуйтесь! - Ну, может, я и не пожалуюсь... если в твоей одежде не обнаружу револьвера или ножа. Постой тут, пока и пойду посмотрю. Но прежде скажи мне, куда это ты собрался ехать? - В Паунвеге. - А-а, стало быть, эта дорога ведет в Паунвере? - Ведет, а как же. Я дгугой догоги туда и не знаю. - А что у тебя за дело в Паунвере? - Да дгугого дела и не было, пгосто хотел попгосить у вас пгощения за вчегашнюю дугацкую стгельбу. Жене, пгавда, совгал, будто еду в волостное правление - ведь гади газговога с вами она бы меня не отпустила, у нее сегдце запальчивое. Вы, господин Кийг, никогда не бойтесь меня, скогее ее опасайтесь: она человек свигепый, она вам глаза выцагапает, если ненагоком узнает, что вы меня на догоге обыскали. Сам я об этом, газумеется, ни гу-гу, но ведь может случиться, что это обнагужится как-нибудь иначе. Но идите тепегь, догогой молодой человек, и пгосмотгите поскогее мою одежду, я замегзаю. - Так и быть, я иду, только гляди, не вздумай улепетнуть. - Куда же я улепетну, голый как могковка?! Да и лошаденка моя бежать не в силах. Кийр отправляется к вороху одежды, оглядываясь через каждые пять шагов: как бы этот чертов поселенец не набросился сзади! Что ни говори, а глаза у него под густыми бровями - хитрющие, и булыжников с кулак величиной на поле - хоть отбавляй. Кийр весьма обстоятельно перетряхивает одежонку поселенца, не переставая при этом косить одним глазом в сторону большака. В результате обыска портной не находит в карманах поселенца ничего, кроме трубки-носогрейки, кисета с табаком, зажигалки цвета меди, засморканного носового платка и допотопного кошелька с мизерной суммой денег. "Нет, черт подери! - бормочет Кийр себе под нос, - пильбастеский мужик совершенно не виноват, все - бессовестная ложь этого бродяги из города". Но пусть теперь этот скот побережется - небось, он, Георг, когда-нибудь доберется до обманщика и прохвоста! Аадниель хватает одежду поселенца в охапку и бежит к дороге, где последний, чтобы хоть немного разогреть окоченевшие члены, забавно болтается, держась за боковину телеги - словно висящее на веревке нижнее белье. Однако то, что Кийр видит сверх того, не доставляет ему ни малейшей радости. Со стороны леса на хорошей рыси приближается какой-то господин в блестящей рессорной коляске. "Кто бы это, черт побери, мог быть? - думает Кийр, морщась. - И чего он, стервец, именно теперь тут разъезжает?" И обращаясь к поселенцу, портной приказывает: - На, натягивай быстрее одежду и проваливай домой! Да пошевеливайся, не то по башке получишь! - Как же мне пошевеливаться, мил-господин, ежели я застыл весь, как есть закостенел! Ну, нашли что-нибудь у меня в кагманах? - Поторопись и не болтай! Однако не успевает поселенец еще и наполовину одеться, как блестящая рессорная коляска уже останавливается возле них, и великолепная выездная лошадь фыркает Кийру прямо в ухо. - Какая такая пьеса тут разыгрывается? - спрашивает барственного вида господин, привалившись к краю своей роскошной коляски. И не дожидаясь ответа, продолжает: - Это ты, Кийр? Что за цирк вы с этим голым и синим человеком устроили? - Ничего особенного, дорогой школьный друг Тыниссон. Мы просто так. Это мой старый знакомый и соратник, поселенец... поселенец... - Ну и ну, старый знакомый и соратник, а сам даже имени его не знаешь. - Знать-то я знаю, да вот из головы вылетело. - Моя фамилия Юугик, уважаемый господин. Я поселенец, оттуда, из-за леса. - Ладно, поселенец так поселенец, а чем вы тут занимаетесь, полуголый, на зимнем холоде? - Ох, господин, - Юурик высмаркивается и вытираем слезящиеся глаза. - Что я сейчас полуголый - это еще не так стгашно. Только что я и вовсе голым был. - Это зачем же? Поселенец пересказывает свою историю с начала и до конца, он даже не пытается скрыть, что вчера выкинул очень глупую шутку и что "тепегь" господин "Кийг" обыскал его одежду. - Он боялся, что пги мне какое-нибудь огнестгельное огужие и что я собигаюсь его застгелить. - И в то время, как он искал оружие, вы стояли тут совершенно голый? - Да, почти совегшенно голый. - Кийр! - свирепо рявкает Тыниссон. - Нет, не отходи в сторону, я тебя все равно достану, сегодня у меня нога не болит. А ежели я даже и не смогу тебя изловить, беды не будет. Небось, суд в этой истории разберется; не забывай, я свидетель, я видел, как ты мучил этого человека. Погоди чуток, я слезу с коляски и скажу тебе пару слов! - О чем это ты собираешься со мною говорить? - Сейчас увидишь. Тыниссон неожиданно легко спрыгивает с коляски и вот уже стоит лицом к лицу с портным. - А знаешь ли, сколько ты за свою выходку получишь, ежели дело до суда дойдет? Ну так я тебе объясню: не один добрый год принудиловки. - Не болтай чушь! Лучше скажи, куда ты ездил, да возьми меня в коляску, отвези в Паунвере. - Я - тебя? В свою коляску?! - Лицо толстяка багровеет. - Скорее я возьму в нее воз свиного г..., чем тебя! Скотина! Не успевает портной опомниться, как получает две полновесные оплеухи - одну справа, вторую слева. - Ну вот, так твое равновесие останется при тебе, - произносит Тыниссон, - так тебе не придется падать ни гуда, ни сюда. А теперь - и мигом! - марш домой, не то я тебе так накостыляю, что от тебя одна вонь останется! - И обращаясь к пильбастескому поселенцу, Тыниссон спрашивает: - Куда вы собирались ехать? - Вообще-то... - произносит бедняга дрожащим голосом, - собигался поехать к господину Кийгу пгосить пгощения за вчегашнюю стгельбу. - Просить прощения - у Кийра?! Пусть-ка сперва отсидит свое, а после поглядим, что с ним дальше делать. А теперь оденьтесь как следует, подстегните лошадь, поезжайте домой да выпейте горячего чаю. И ежели Кийр вздумает еще заявиться к вам в дом, всадите ему в задницу пулю. А пока что не бойтесь - я глаз с него не спущу, я погоню его в Паунвере, словно свинью на выгон. К тому времени вы давно уже будете дома. И держите всегда револьвер в кармане - кто этого дьявола, портного, знает!.. - Ой, благодагю, благодагю, господа! - Поселенец разворачивает лошадь, отвешивает Тыниссону низкий поклон и направляется в сторону леса. - Ну, дорогой школьный друг, шагом марш! А ежели попытаешься дать стрекача, пошлю тебе вслед целую дюжину свинцовых бобов. - Неужели ты и впрямь не подвезешь меня? - канючит портной. - Нет. Шагай рядом с лошадью! А скоро и на рысь перейдем, тогда дело пойдет быстрее. Долго ли мне этак тащиться?! - Выходит, я тоже должен бежать рысью? - Да хоть галопом, но попробуй хотя бы на полшага отстать от лошади, тут уж я поддам тебе жару! Заруби это себе на носу. - Гхм... Скажи хотя бы, с чего это ты на меня так озлился? Что я плохого тебе сделал? - Зачем мучаешь других людей, ну, к примеру, этого беднягу-поселенца? Он ведь не в тебя выстрелил. Я и сам у себя дома почитай каждый день стреляю, так ведь это не значит, будто я убиваю людей. - Но пугать тоже нельзя. У меня живот схватило. - У тебя всегда живот схватывает. - Вовсе не всегда, а только если меня кто испугает. - Ишь, какой младенец, он выстрела револьвера боится! А еще на войне был... Ах да, ты так был на войне, что ничего, кроме скрежета крысиных зубов, и не слышат. Я тут чуток подзабыл, с каким воякой имею дело. - Не придуривайся! Лучше скажи, куда это ты ездил такой расфуфыренный? - А тебе и это знать надо! Ну так и быть: ездил на мызу Линдениус. - А-а... Небось, свататься? - Ясное дело, а то как же. - Гм... А где же сват? - Свата и не было. Тебя найти не сподобился, не то быть бы тебе сватом. Иди садись в коляску, сколько можно так волочиться! Эдак мне и к вечеру домой не попасть, а оставить тебя без присмотра я тоже не могу, чего доброго, назад побежишь да вконец заклюешь этого Юурика, или как там его зовут. - Но там, возле Айзила, меня ссадишь, - Кийр проворно забирается в коляску. - Мне надо переговорить со своей свояченицей. - Надеюсь, ее ты все же не разденешь догола, как раздел поселенца? - Ну и похабник же ты! - Еще вопрос, такой ли уж похабник. У Либле есть что о тебе порассказать. - Этого Либле пора бы повесить! - шипит портной ядовито. - Ох-хо! Неужто не знаешь - дыма без огня не бывает. - Либле дымит и без огня. Одноглазому прохвосту всегда есть дело до всех, кто только живет на свете. - Точь-в-точь как и тебе. Видишь, ты даже в разбойники с большой дороги подался! Неизвестно еще, осталось ли что в карманах бедняги Юурика? - Черт толстопузый! - Выругавшись, Кийр спрыгивает на дорогу и сразу сигает на другую сторону канавы. - Ха-ха! Теперь можешь идти, куда вздумается, - смеется вслед ему Тыниссон.