она скорей сойдет за уроженку Генриленда, чем сами генрилендцы. Говорит, что все эти проповеди о гордости труженика - сущее надувательство. Механика та же, что и везде. Тружеников на обед не приглашают - ни водопроводчика, ни плотника, ни дворецкого, ни кучера, ни матроса, ни солдата, ни портового грузчика, - так уж заведено в этой стране. Ни адвокат, ни врач, ни профессор, ни торговец, ни священник их в свой дом на обед не пригласят; а уж богачи-бездельники их на дух не выносят. Графиня говорит, на кой черт... - Т-ш-ш... Екатерина, ты меня удивляешь! - Но ведь графиня сама так сказала. Им, говорит, начхать... - Да замолчи же! Оставь эту привычку подбирать и таскать домой все гадкие слова, которые... - Но она так сказала, я своими ушами слышала! Стукнула кулаком по столу - вот так - и говорит: "На кой ляд..." - Неважно, что она сказала. Я и слышать об этом не хочу! Ты простофиля, какой свет не видывал. Хватаешь все без разбору, что ни подвернись под руку, будто это бог знает какое сокровище. С тех пор как появился язык, не было еще такой любительницы покопаться в отбросах. В общем, выкинь эти словечки из головы и снова начни с того места, где они сбили тебя с пути. - Ладно, начну сначала, извините, если сболтнула лишнего, я вовсе не хотела вас обидеть. А сказала графиня вот что: если, к примеру, дочка банкира выходит замуж за водопроводчика, или дочка мультимиллионера берет в мужья редактора газеты, или же епископская дочка идет за ветеринара, или губернаторская дочка - за кучера, тут такая кутерьма начинается - сам черт ногу сломит. - Ну вот, ты опять за старое! - Так это же ее слова! - Я знаю, но... - А еще графиня говорила, что, мол, те, которые сидят наверху, - всякие шишки, стараются вообще не выдавать своих дочек за местных микробов. Держат их в девках, пока не пожалует какой-нибудь заграничный вирус, с титулом, вот тогда, если они сойдутся в цене, и заключают сделку. Правда, аукцион они не устраивают, во всяком случае - публичный. Графиня - просто прелесть, а говорит - заслушаешься. И доброты, и злости - всего в ней хватает, зато занудства нет и в помине. Она завела много друзей. У нее золотое сердце, вставные зубы, стеклянный глаз. По-моему, она совершенство. - Да, это верные признаки. - Очень мило с вашей стороны. Я была уверена, что вы так скажете. Графиня очень содержательная. На мой взгляд, она очень, очень интересная женщина. К тому же она родилась от морганатического брака. - Морганатического? - Да, именно морганатического. - Откуда ты знаешь? - Все так говорят. Не она сама, а другие. Соседи, к примеру. Так и говорят - от морганатического брака. - Как это случилось? - Видите ли, ее мать - червеобразный отросток. - Вот те на! - Во всяком случае, так говорят. Кто отец - неизвестно. Известно только про мать. Она - червеобразный отросток. Брак был морганатический. - Тьфу, пропасть! При чем тут морганатический брак?{34} - При том, что он незаконный. Все говорят, что червеобразный отросток вообще не имеет права заводить семью, это небывалый случай; врачи не верили, что такое может произойти, пока это не произошло. Червеобразный отросток вступил в брак, да еще незаконный. Как это назовешь? Все говорят - морганатический брак. Кое-кто, правда, добавляет: более чем морганатический, но я думаю, что так далеко дело не зашло. А вы как считаете? - Провалиться мне на этом месте, ничего тут нет морганатического, ничего похожего. Все это бред сумасшедшего, самый настоящий бред. И откуда у микробов столько злости, зачем попусту пятнать доброе имя графини? - Да с чего вы взяли, что они пятнают ее доброе имя? - А разве нет? - Конечно, нет. Никто не посягает на ее доброе имя. Графиня не виновата. Она совершенно ни при чем. Графиня просто находилась там, когда это случилось. Еще минута - и было бы слишком поздно. - Подумать только! Будь я проклят, Екатерина, если ты не мастер выделывать самые неожиданные виражи и выскакивать в самых неожиданных местах. Понять эту путаницу, эту сумятицу мыслей, эту словесную неразбериху совершенно невозможно; твои сумбурные речи любого собьют с толку и заморочат так, что он не отличит их от священных цитат из "Науки и богатства": они удивительно схожи! Я спохватился, что у меня сорвались с языка обидные слова. Но раскаивался я лишь полсекунды. Екатерина залучилась от благодарности и счастья. Ей мои слова не показались колкостью. Ядовитые стрелы не достигли цели. Екатерина приняла колкость за комплимент. Я поспешил вернуться к теме разговора. - Рад, что репутация графини не пострадала, и вдвойне рад, что есть еще цивилизация, где не утратили стыда и не обливают презрением невинные жертвы. Значит, добрые и справедливые микробы уважают графиню? - О да, во всяком случае, за то, о чем я вам рассказывала. Это очень важно для нее и выделяет ее среди прочих. - Каким образом? - Ну как же! Она здесь единственная возбудительница аппендицита. В аппендиксах у окружающих таких микробов много - у тех, кто лежит в больницах, у тех, кто пока не лежит, - но только она вырвалась наружу, родилась. От незаконного морганатического брака, но дело даже не в этом. Она - единственная за всю историю, а это - великая честь. Хотела бы я оказаться на ее месте. - Ах, черт... XV Екатерина продолжала трещать, не обращая внимания на мою попытку воззвать к помощи черта. Она вела рассказ в своей обычной небрежной манере - сделает сальто назад, отклонившись от темы на тридцать ярдов, потом вперед и приземляется чуть правее мысли, которую не успела закончить час тому назад. Подхватив эту мысль, Екатерина как ни в чем не бывало продирается с ней сквозь чащу слов, будто и не бросала ее без призора. - Вот и получается, что нет ни одной большой нации, где заработанный хлеб не просолен потом, хоть вы и утверждали из упрямства, будто это вовсе не так (я не утверждал ничего подобного, но, чтоб не тратить попусту время и силы, не стал заводить спора). Графиня говорит, что там, в Скоробогатии, - сплошной обман и надувательство; да если бы и существовал великий народ, у которого разговоры про честно заработанный хлеб не были бы надувательством, где б ему и жить, как не в Скоробогатии? Там и республика, и самая великая на планете демократия, и общество равных возможностей - бог знает каких возможностей, как графиня говорит. Ее послушать, так обман начинается с самой верхушки и идет сверху вниз; в нем участвуют все без разбора, и ни один черт (Осторожно! - сказал я), и никто во всей стране его не замечает. Все, говорит, будто ослепли от фальшивого блеска этой лжи. А рангов, званий и каст - миллион, говорит. Потому и мезальянсы, куда ни глянь. Где им и быть, как не в Скоробогатии, ведь там разной знати и аристократов побольше, чем в любой другой стране. Есть, говорит, в этой республике такие семейки, что для них и сам президент - неподходящий жених, во всяком случае, пока он не станет президентом. А в президенты почти всегда выходят Едоки Соленого Хлеба - дубильщики, лесорубы, портные, сторонники сухого закона и прочие лица низкого звания; им приходится прокладывать себе путь наверх, и они очень долго его прокладывают, а пока доберутся до этих семейств, глядишь, уже поздно: дочки просватаны. Они считают, что это - путь наверх, говорит графиня, все так считают. И все восхищаются тем, кто проложил себе путь наверх, безмерно восхищаются его нынешним положением, его респектабельностью. Они не скажут в порыве гордости и великодушия: "Посмотрите на него - прекрасный труженик, настоящий Едок Соленого Хлеба, лесоруб!" Нет, в порыве гордости и великодушия они воскликнут: "Посмотрите на него - куда залетел! А ведь, подумать только, вышел из простых лесорубов!" А преуспевший заявляет, что не стыдится своего происхождения, ему-де нечего стыдиться, это для него, в его нынешнем положении, - честь, великая честь. Можно подумать, что он и своих сыновей сделает портными, дубильщиками или лесорубами{35}. Может, такие случаи и были, говорит графиня, только она ни одного не помнит. Вот такие дела. А вам пора спуститься с облаков. - Что значит "спуститься с облаков"? - Пора спуститься с облаков и признать это. - Что признать? - А то, что заработанный хлеб просолен потом на всей планете Блитцовского, будь то республика или монархия. Едоки Соленого Хлеба создают нацию, делают ее великой, уважаемой, могущественной; трон держится на Едоках Соленого Хлеба, не то - пылиться бы тронам в лавках старьевщиков; благодаря Едокам Соленого Хлеба национальный флаг и реет так красиво, что слезы гордости подступают к глазам; не будь Едоков Соленого Хлеба, великие князья валялись бы под забором, как свиньи, сидели бы по тюрьмам и кончали свой век в богадельнях; не будь Едоков Соленого Хлеба, на всей планете не осталось бы ничего мало-мальски хорошего, и черт меня дери... - О, ради бога! - Но сама графиня так выразилась. Говорит, черт меня... - Замолчи, пожалуйста, я же просил... - Но она именно так выразилась, графиня подняла сжатый кулак, сверкнула глазищами да как пошла сыпать самой что ни на есть отборной бранью - разрази меня гром, чертям в аду тошно стало! Благодарение богу, раздался стук в дверь. Это явился великодушный брат, весьма внушительный возбудитель сонной болезни. У Пьорского были мягкие манеры и доброе, располагающее лицо, как у всех болезнетворных, смертоносных и, следовательно, высокорожденных микробов; обходительность и доброе лицо у них - видовые черты и передаются из поколения в поколение. Сам он не ведал, что несет смерть, что любой аристократ несет смерть; ни сном ни духом не знал страшной истины: все аристократы смертоносны. Один лишь я на всей планете Блитцовского знал эту жестокую правду и то потому, что постиг ее на другой планете. Пьорский и Екатерина сердечно приветствовали друг друга; согласно здешнему этикету, она опустилась перед ним на колени, потому что была родом из Едоков Соленого Хлеба, а он - из аристократов голубой крови. Пьорский ласково потрепал Екатерину по щеке и велел подняться. Потом она ждала, пока он даст ей знак, что можно садиться. Мы с ним церемонно раскланялись, и каждый почтительно указал другому на стул, сопроводив взмах руки величавым: - Только после вас, милорд! Наконец мы разрешили эту проблему, опустившись на стулья с точно рассчитанной синхронностью. У него была с собой небольшая прямоугольная коробка, которую Екатерина приняла, непрестанно кланяясь. Мудрый старый джентльмен, брат Пьорский, мгновенно оценил обстановку: в сомнительном случае лучше ходить с козырей. Он, конечно, понимал, что я - высокорожденный, он мог предполагать, что во мне течет благородная кровь, а потому, не задавая лишних вопросов, обошелся со мной как с благородным. Я последовал его примеру и тоже, не задавая вопросов, произвел его в герцоги. Брат Пьорский жевал Едока Соленого Хлеба, которого словил по дороге сюда, - ел его заживо, как здесь принято, а тот визжал и выкручивался. У меня слюнки текли при виде упитанного, сочного и нежного месячного малыша, ведь я ничего не ел с тех пор, как приятели ушли в два часа ночи. Такого толстяка хватило бы на целую семью, и, когда брат Пьорский предложил мне ногу малыша, я не стал отказываться для виду и притворяться, что сыт, - нет, я взял ее и, признаться, ничего вкуснее в жизни не пробовал. Это был пектин, весенний пектин, а хорошо откормленный пектин - пища богов. Я знал, что Екатерина голодна, но такая дичь - не для нее. Едоки Соленого Хлеба едят благородных, если выпадает случай, - военнопленных или павших на поле боя, но Е.С.X. не едят друг друга. В общем, мы угостились на славу и выкинули объедки матери пектина, рыдавшей под окном. Она была очень благодарна, бедняжка, хоть мы не ждали благодарности за такой пустяк. Моя мечта - взять с собой в лучший мир братьев наших меньших, низших животных, чтоб и они блаженствовали вместе с нами, - нашла живой отклик в сердце брата Пьорского. Он растрогался и заявил, что это - самая благородная и милосердная идея, что он разделяет ее всей душой. Прекрасные, вдохновляющие, окрыляющие слова! А когда брат добавил, что он не только страстно желает переселения животных в лучший мир, но и твердо верит, что так оно и будет, что у него нет и тени сомнения, чаша моего счастья переполнилась до краев. Мне всегда не хватало такой поддержки, чтобы укрепиться в собственной вере, чтоб она стала незыблемой и совершенной, и вот теперь она стала незыблемой и совершенной. Наверное, в тот момент не было микроба счастливее меня от Генриленда до Скоробогатии, и от Главного Моляра до Великого Уединенного моря. Оставался лишь один вопрос, и я задал его без колебания и страха: - Ваша милость, включаете ли вы в их число все существа, даже самые зловредные и мелкие - москитов, крыс, мух и всех прочих? - Разумеется, и всех прочих! Даже невидимых и смертоносных микробов, которые живут нашей плотью и заражают нас болезнями! * * * * * * * Звездочками я пометил время, через которое вышел из шока. Да, как странно мы устроены! Я всегда желал, чтобы кто-нибудь произнес эти слова, разрешив недвусмысленно и справедливо проблему всех невинных и живущих по закону естества своего существ. Много лет тому назад я ждал (и безуспешно!), что это сделает справедливый и великодушный священник, и вот теперь, когда мысль наконец-то изречена, меня чуть не разбил паралич! Герцог заметил мое смятение. И немудрено: оно было у меня на лице написано. Мне стало стыдно, но я ничего не мог с собой поделать - не стал изворачиваться, придумывать оправдание, - словом, оставил все как есть. Это лучший способ, если вас захватили врасплох и вы не видите выхода из создавшегося положения. Герцог проявил редкое великодушие - ни укора, ни насмешки - и такт; он принялся рассуждать, подтверждая свои рассуждения фактами. - Вы ставите предел, проводите грань; пусть это вас не тревожит: было время, когда и я поступал так же. Тогда мне недоставало знаний, широты кругозора, знание мое было неполным, как ваше. Мой долг - пополнить и скорректировать ваши знания. Тогда вы поймете, в чем правда, и все ваши сомнения отпадут сами собой. Я приведу факты. Спор может завести далеко, но только факты дают возможность сделать выводы. В этой комнате есть много доказательств того, что вы занимаетесь наукой, милорд, но вы невольно обнаружили то, что одной из величайших областей науки - бактериологией вы пренебрегли. Скажем, не совсем свободно ориентируетесь в этой области. Вы со мной согласны? Что я должен был ответить? В земной бактериологии я был крупнейшим непревзойденным специалистом; мне за неделю удавалось сделать больше, чем Пастеру за год. Но разве я мог сказать об этом герцогу? Он бы не понял, о чем речь. А что касается бактериологии на Блитцовском, - боже правый! - я и понятия не имел, что существуют бесконечно малые микробы, заражающие болезнями микробов! Порой я размышлял на досуге о том, существуют ли на Блитцовском крошечные двойники земных микробов с теми же повадками, с тем же предназначением, но никогда не считал, что эта проблема заслуживает глубокого изучения. Взвесив все обстоятельства, я решил сказать герцогу, что ничего не знаю о бесконечно малых микробах и вообще несведущ в бактериологии. Он ничуть не удивился, и это меня слегка покоробило, но я не подал виду и не стал брюзжать. Герцог встал и принялся налаживать один из моих микроскопов, бросив вскользь, что он-де не совсем заштатный бактериолог, из чего следовало, что он - первый бактериолог планеты. Мне ли не знать этой песни! Знал я и старый испытанный способ подыграть певцу и сказал, что счел бы себя сущим невеждой средь ученой братии, если б не знал то, что известно всем вокруг. Герцог извлек из коробки предметное стекло и установил его под микроскопом. Покрутив винтики, он отрегулировал микроскоп по глазам и предложил мне взглянуть. Что кривить душой - я был искренне потрясен! Старый знакомый плут, которого я тысячу раз видел под микроскопом в Америке, предстал передо мной в виде невообразимо маленького близнеца, своей точной копии. Это был пектин - весенний пектин, - до смешного схожий с тем мамонтом (все познается в сравнении!), которого мы только что съели! Ну не забавно ли? Меня так и подмывало сострить: давайте, мол, подцепим эту крошку кончиком иголочки и скормим его комару, а объедки бросим матери. Но я сдержался. Герцог, похоже, не отличался чувством юмора. Вряд ли его очаруешь, напомнив ему об этом недостатке, только вызовешь стыд и зависть. Я смолчал, но это потребовало от меня известного напряжения. XVI Брат Пьорский сделал краткий вступительный обзор в профессорском стиле: весьма неопределенно, как импрессионист, наметил общие положения, на которых был намерен остановиться, а потом приступил к делу. На этом этапе он перешел с местного наречия на высочайший, чистейший диалект бубонной чумы, на котором изъяснялся с французским акцентом - во всяком случае, сходным по звучанию. На диалекте бубонной чумы принято говорить при всех королевских дворах планеты Блитцовского, а в последнее время он стал и языком науки, ибо обладал несколькими высокими достоинствами, в том числе - точностью и гибкостью. Замечу, кстати, что научное название всех разновидностей микробов на этом языке - суинк{36}. Каждый микроб - суинк, каждая бактерия - суинк и так далее; как на Земле немец, индиец, ирландец и люди других национальностей называются словом "человек". - Начнем с начала, - сказал брат Пьорский. - Огромная планета, которую мы населяем, где учреждены наши демократии, республики, королевства, церковные иерархии (теократии), олигархии, автократии и прочая суета сует, была создана для великой и мудрой цели. Ее сотворение - не случайность; оно - стадия за стадией - продолжалось согласно тщательно разработанному систематизированному плану. Планета была создана для великой цели. Какова же была цель? Дать нам дом. Именно дом, а не среду обитания, не балующую нас комфортом. Планета была задумана как дом, полный всяческих удобств и разумных, трудолюбивых низших существ, призванных обеспечивать нам эти удобства. Каждый микроб сознает сказанное мной, каждый микроб с благодарностью помнит об этом. А если микроб и кичится немного своим высоким положением, слегка тщеславится своим величием и превосходством, то это простительно. И то, что микроб с собственного единодушного согласия украшает себя державным титулом Венец Творения, тоже простительно, ибо куда надежнее присвоить себе титул, чем выставить свою кандидатуру на выборах и, возможно, провалиться. Итак, планета создавалась с определенной целью. Сразу ли после создания ее отдали во владение микробам? Нет, они погибли бы с голоду. Планету надо было приспособить для них. Что это был за процесс? Давайте создадим маленькую планету - в воображении - и посмотрим. Берем землю, рассыпаем ее. Представим себе, что это - сад. Создаем воздух, увлажняем его. Воздух и влага содержат необходимую для жизни пищу в виде газов - пищу для растений, которые мы намерены вырастить. Добавляем в почву и другую пищу для растений - калий, фосфор, нитраты и тому подобное. Пища в изобилии, растение поглощает ее, накапливает энергию, вырывается из семян, растет. И вот уже наш сад полон злаков, ягод, дынь, овощей и всевозможных вкусных фруктов. Пищи столько, что может прокормиться не только Венец Творения, но и лошадь, корова, другие домашние животные, саранча, долгоносик и прочие вредные насекомые; создаем их и приглашаем к столу. А за ними - льва, змею, волка, кота, собаку, канюка, грифа и им подобных. Итак, созданы хищники, но время для них неблагоприятное: не могут же они питаться растительной пищей! Им приходится жертвовать собой ради великого дела. Они - мученики, хоть и не добровольные. Без пищи хищники погибают. На этой стадии создаем суинков; они являются на сцену жизни с миссией огромной важности. Суинков - несметное количество, потому что от них и ждут многого. Вы представляете, что бы произошло, если б они не появились? Всемирная катастрофа! Наш сад исчерпал бы все запасы пищи, скрытой в почве, - нитраты и прочие питательные вещества; ему пришлось бы существовать на скудной диете, получаемой из воздуха, - окиси углерода и прочих газах, он голодал бы все больше и больше, терял бы все больше и больше сил и наконец, испустив последний вздох, скончался. А с ним - все животные и Венец Творения. Планета превратилась бы в безжизненную пустыню, где не услышишь ни пения птиц, ни рыка хищника, ни жужжания насекомых, ни других признаков жизни. Моря засохли бы и исчезли, не осталось бы ничего, кроме беспредельных пространств песка и камня. Играет ли незаметный суинк важную роль в системе мироздания? Несомненно. Как назвать его, каким титулом величать? Сам он, не в пример микробам, скромен и не присвоил себе никакого титула. Дадим ему звание, соответствующее его заслугам. Он - лорд-протектор Венца Творения, Спаситель планеты. Давайте посмотрим, как он работает, ознакомимся с его методами. Суинк появляется на сцене, когда ему положено явиться, в свой назначенный час. Микроб прекрасно себя чувствует, он сыт, и то же самое можно сказать о корове, лошади и любом другом травоядном, а вот тигры, собаки, кошки, львы и прочие хищники подыхают с голоду без мяса. Суинк набрасывается на трупы и экскреции животных, питается ими, разлагает их и освобождает массу кислорода, азота и других столь необходимых растениям веществ; листья растений усваивают эту пищу, за исключением азота, который они получают позже, благодаря трудам других видов суинков. Все идет как надо, планета спасена. Растения вновь получают питание и буйно разрастаются. Поглощая кислород, азот, растения вырабатывают альбумины, крахмал, жиры и много других веществ; они попадают в организм животных, которые кормятся ими и растут; животные, в свою очередь, переваривая эти вещества, вырабатывают различные соединения. Некоторые из них животные выдыхают в воздух, а растения улавливают их и поглощают, другие уходят в экскреции и, восстановленные суинками, снова попадают в растения. Когда животное умирает, суинк разлагает его, высвобождая остальные элементы, и те возвращаются в землю. Таким образом, происходит вечный круговорот: растения поглощают пищу и насыщаются, животные поедают растения и насыщаются, суинк восстанавливает продукты питания, наполняя закрома для растений; растения снова поглощают их и передают животным. Ничто не теряется, ничто не пропадает зря; новых блюд нет, да никогда и не было, меню всегда одно и то же - роскошное, но неизменное, и сама пища не изменилась с тех пор, как ее впервые поставили на стол при сотворении мира. Ее подогревали, жевали, пережевывали, жевали, жевали, жевали, жевали снова и снова, на каждом этапе жизни, в какой бы форме она ни проявлялась - на земле, в воде, в воздухе - с первого дня и до нынешнего. Какой поразительный механизм, какой потрясающий механизм, какая точность, какое совершенство - чудо из чудес! Я не нахожу слов, чтоб выразить его грандиозность. Теперь исключите суинка из системы мироздания, и что же останется? Камни и песок, голые камни и песок. Исчезнут леса, исчезнут цветы, исчезнут рыбы в море, птицы в небе; опустеют храмы, опустеют троны, города обратятся в прах и развеются ветрами. Армии, знамена, приветственные клики - куда все подевалось? Вы слышите звук? Это всего лишь бродяга-ветер, это стонет бродяга-ветер. А другой звук слышите? Печалью туманится моря лик, Кривится горестно пенный рот, Бьется море о пирсы, зовет корабли, А их поглотила пучина вод{37} Каков же он, суинк, суинк-гигант? - Екатерина, принеси оловянную кружку-пинту. Теперь наполни ее до самого края пшеницей. Перед нами фунт - по системе мер веса, принятой с незапамятных времен. Здесь семь тысяч зерен. Возьми пятнадцать штук, растолки их в ступке. Смочи кашицу, скатай шарик. Крошечный шарик получился, не так ли? Его можно проглотить без труда. Теперь представим, что он - полый с маленькой дырочкой, проделанной острием тончайшей иголки. Вообразим, что это дом суинка, кликнем его и его сородичей. Продолжаем фантазировать: смотрите, он идет! Процессия движется. Разве можно разглядеть такое крошечное существо? Нет, его можно только вообразить. Считайте же: раз, два, три... Три индивида? Нет. Как их считать? Армиями, только армиями, в каждой из которых по миллиону суинков. Считайте: раз, два, три... Я считал и считал, размеренно и монотонно. Счет дошел до сорока. - Продолжайте! Счет дошел до семидесяти. - Продолжайте! Счет дошел до девяноста. - Продолжайте! Я досчитал до ста. - Стоп! Перед вами стомиллионная армия суинков, размером с пилюлю каломели. Снимите шляпу в знак почтения! Стоя приветствуйте его величество Суинка, лорда-протектора Венца Творения, Спасителя планеты, Хранителя всего живого! Так будет ли ему даровано прощение? Обращенный в дух, воспарит ли он с нами в Край Вечного Покоя, где сможет наконец сложить усталые руки и отдохнуть от трудов, исполнив свой долг, завершив свою миссию? Как вы думаете? XVII Наконец-то моя душа обрела мир и покой, полный, идеальный покой; я надеялся и верил, что отныне ничто его не нарушит, ничто не взволнует сомнением. Низшие животные - большие и малые - превратятся в духов, неосязаемых, как мысль; легкие и расплывчатые, они разбредутся в необъятных просторах Вселенной, незаметные, безобидные, безопасные. Ну почему раньше никому в голову не приходило это простое и рациональное решение? На Земле даже самые привередливые церковники с радостью приветствовали бы переселение раскаявшегося на смертном одре бродяги Блитцовского в Благословенную землю, вовсе не печалясь о том, что им придется общаться с ним целую вечность. С кем? С нечесаным, пьяным, вонючим идиотом? Нет, с духом - легким, порхающим, неосязаемым, как мысль, необременительным, безобидным духом. Но тех же милосердных священников, предвидевших обращение бродяги в дух, чистый и безобидный, не осенила простая логичная идея - предсказать обращение в дух всех остальных индивидов. А до этого нетрудно было додуматься после предсказания будущего Блитцовского, принесшего такое умиротворение. Что-то вывело меня из задумчивости; оказывается, герцог продолжал свои рассуждения примерно в таком духе: - Итак, мы видим, что суинк и только суинк с самого начала спас нашу планету от эрозии и непоправимого бесплодия, спас нас и все остальные живые существа от вымирания. Он и сейчас спасает нас от вымирания, и, если он когда-нибудь покинет нас, наступит конец света, этот день будет означать переход нашего Великого Вида и нашей благородной планеты в категорию Безвозвратно Ушедшего. Значит, скромный невидимка - важная персона? Давайте признаемся: да, по сути дела - суинк единственная важная персона. Что собой представляет мужское платье, именуемое нами Генрихом Великим, перед которым мы в благоговейном трепете склоняем головы? Что собой представляет вся эта шатия королей и их знать? Что такое их армия, их флот? Что собой представляет неисчислимое множество народов с их национальной гордостью? Все это тени, только тени, в мире нет ничего реального, кроме суинка. А что такое показное могущество этих народов? Это всего лишь греза, в мире нет иного могущества, кроме могущества суинка. А слава? Суинк дал, суинк взял. А богатство, а процветание? Впрочем, обратим внимание на другое. Существуют какие-то странные черты сходства, роднящие наш Великий Вид с этими крошечными существами. К примеру, у нас есть высшее общество, и у них - тоже. Здесь можно провести параллель, хоть это и не совсем точно отражает суть дела, ибо наши аристократы - полезны и лишь в редких случаях смертоносны, в то время как их аристократы - болезнетворные микробы, заражающие нас страшными болезнями*. ______________ * Вы только послушайте! Он гам - болезнетворный микроб и даже не подозревает об этом. Девическая невинность этих бандитов не поддается описанию. - М.Т. Вот следующая параллель - безупречна. Я имею в виду их низшее сословие - трудящуюся бедноту. Они совершенно безвредны. Они выполняют свою работу, выполняют ее толково и непрестанно. Мы уже усвоили, что они спасают нас и нашу планету, но этого мало - они создают наше богатство, а нам остается только протянуть за ним руку и воспользоваться даром на благо себе. Хотите пример? Ни один метод отделения льняных волокон от древесных в кудели не обходится без помощи суинка. В этом важном деле патент принадлежит ему. Суинк всегда заправлял богатейшей льняной промышленностью на планете, он и сейчас главный заправила в этом деле - пускает в ход фабрики, выплачивает жалованье, следит за барышом. Суинк распоряжается и выработкой холста - подготавливает джут. Он ворочает делами и в производстве других волокон. Суинки разных видов помогают развивать индустрию. Суинки-дрожжи - верные помощники хозяйке на каждой кухне, в каждой пекарне. Без них хлеба не выпечешь. Суинки заведуют изготовлением вин, крепких напитков, пива - в самом широком масштабе. Это по его милости народы поглощают целые реки горячительного зелья, и барыши потоком текут в карман капиталистов. Это суинки пекутся о том, чтоб вы ели хорошее масло, сметану, сыр. Стоит табаку пустить листок, и суинк, верный своему долгу, уж тут как тут. Он не бросит листок на произвол судьбы и не пощадит сил, чтобы провести его через все стадии сушки; когда вы закуриваете сигару, ощущая ее восхитительный вкус и аромат, а душа ваша преисполняется довольством и благодарностью, вспомните, что это - его работа. Суинк держит под надзором всю табачную промышленность великой планеты, и она приносит доход, какой и не снился статистикам. Дым всесожжения, ежедневно восходящий к небесам во славу неизвестного бога - бога, чьи труды никому не ведомы и чье имя никогда не произносят невежественные фанатики, превосходит по объему дым всесожжении на всех других жертвенниках, восходивший к небу за предшествующие тридцать лет. Если я ошибаюсь, пожалуйста, поправьте меня, ибо все мы склонны под воздействием эмоций впадать в ошибки. Вот те дела, которые мы приписываем нашему благодетелю, скромному суинку, могущественному суинку, всеобщему кормильцу, всеобщему защитнику. Кончается ли на этом мой рассказ? А не оказывает ли нам суинк еще какую-нибудь услугу? Оказывает, и огромную. В свое время погибают деревья и травы. Ими завладевает суинк. Он разлагает их, превращает в прах, смешивает с землей. Предположим, он прекратил свою работу. Опавшие листья, погибшие растения не гниют, а накапливаются, накапливаются, накапливаются; земля, погребенная под многофутовой толщей, ничего не родит, все живое погибает, планета превращается в пустыню. Щедрость и плодородие земли на огромной планете зависит только от суинка. - Господи боже мой! - бормотал я про себя. - Вот это идея - закрыть врата рая перед самыми достойными созданиями и допустить туда блитцовских! - Так вот, позвольте мне закончить. Мы выражаем недовольство суинками-аристократами, болезнетворными микробами. При одном упоминании о суинке нам приходит на ум лишь вред, причиняемый его аристократами. А когда мы говорим о трудяге-суинке, нашем благодетеле, творце наших благ? По сути дела - никогда. О том, что суинк - наш благодетель, не известно никому, кроме отдельных ученых и эрудитов. Что же касается широкой публики, она полагает, что суинки болезнетворны, и испытывает ужас перед всем племенем суинков. И это достойно сожаления, ибо факты и цифры, представленные ей для изучения, умерили бы эту враждебность. Когда суинк - микроб чумы отправляется в набег, его самая блистательная победа - два с половиной процента смертности в каждой общине, причем его жертвой становится не нация, а всего лишь несколько общин. Я, разумеется, говорю о нынешних временах. В прошлом веке он добивался больших успехов, пока им не занялись ученые. Уничтожив свои два с половиной процента, микроб чумы должен затаиться на долгие годы. Холерный микроб еще более деликатен, однако и ему приходится отложить последующий набег на несколько лет. Тем не менее репутация у обоих - самая скверная, они вызывают ужас. Почему? Я не знаю. За жизнь целого поколения микробы холеры и чумы дают о себе знать лишь в самых глухих уголках планеты. Тем временем трудяга-суинк помогает всем народам, содействует их процветанию, не получая взамен ни похвалы, ни благодарности. Герцог перешел на местный диалект: - Что творят все болезнетворные микробы, вместе взятые? По их вине появляется всего десять могил из сотни, только и всего. У болезнетворных микробов половина жизни уходит на то, чтобы свалить с ног среднего суфласка, а в то же время их собрат, суинк-трудяга, кормит того же суфласка, защищает его, обогащает, не получая взамен ни награды, ни благодарности. Если перевести это на язык метафор, суинк преподносит суфласку тысячу баррелей яблок, и тот молчит, но стоит ему обнаружить среди них одно гнилое, как он... Ну-ка, Екатерина, скажи, что он делает? - Посылает... - Замолчи! - вовремя спохватился я. - Но так графиня выражается, я сама слышала. Говорит... - Неважно, что она говорит, мы не хотим это слушать. XVIII Я был восхищен лекцией герцога. Феномены, упомянутые в ней, были для меня новы и удивительны. И в то же самое время давно знакомы и неудивительны. На Земле, когда я изучал микробиологию под руководством профессора Г.У.Конна{38}, эти факты считались общеизвестными применительно к микробам, заражающим человеческий организм, но мне было в диковинку то, что существует их дубликат - микробы, заражающие человеческих микробов. Все знают, что род человеческий был изначально спасен от гибели микробом, микроб спасает его с тех пор и поныне, микроб - защитник, охранитель жизни, надежда и опора многих мощных отраслей промышленности на Земле, в нем более всего заинтересованы корпорации, эксплуатирующие его труд; его услуги эксперта неоценимы для этих корпораций. Общеизвестно, что именно микроб спасает Землю, иначе, погребенная под толщей мусора, она исчезла бы из виду и стала непригодной к использованию, - одним словом, все знают, что микроб - самый полезный гражданин планеты Земля, что человек не может обойтись без него, как не может жить без солнца и воздуха. Известно и то, что род человеческий не замечал его благодеяний и помнил лишь о том, что болезнетворные микробы повышают смертность на десять процентов. Вместо того чтобы покончить с этой несправедливостью, человек объявил всех микробов болезнетворными и злобно поносил всех микробов, включая своих благодетелей! Да, все это было не ново для меня, но оказалось, что наши старые добрые знакомые микробы сами имеют множество микробов, которые кормят, обогащают, преданно берегут от смерти и их самих, и их планету, бродягу Блитцовского, - вот это было ново и восхитительно! Я жаждал увидеть суинков своими глазами. Я весь горел от возбуждения! У меня были линзы, дававшие увеличение в два миллиона раз, но поле зрения микроскопа не превышало человеческий ноготь и не давало хорошего обзора. Я страстно желал получить поле обзора в тридцать футов, что соответствовало бы нескольким милям природного ландшафта и показывало бы то, что стоит посмотреть. Мы с приятелями не раз пытались усовершенствовать свой микроскоп, но безуспешно. Я сказал о своем желании герцогу, и мои слова вызвали у него улыбку. Оказывается, все решалось очень просто: подобное оборудование было у него дома. Я вознамерился купить у герцога секрет усовершенствования, но он ответил, что такой пустяк не стоит разговоров. - Вам не приходило в голову направить рентгеновский луч под углом 8,4o на параболический отражатель? - спросил герцог. Клянусь честью, я бы никогда не додумался до столь простого решения! Я был ошеломлен. Мы тут же наладили микроскоп, я поместил на предметное стекло капельку своей крови и тотчас размазал ее. Результат превзошел все ожидания. Передо мной простиралась на несколько миль зеленая холмистая равнина, пересеченная реками и дорогами. Где-то вдали виднелись расплывчатые очертания живописных гор. В долине расположился белый палаточный городок, возле него застыли в ожидании артиллерийские батареи, дивизионы кавалерии и пехоты. Нам повезло: очевидно, они построились для церемониального марша или чего-то в этом роде. На переднем плане, где развевалось королевское знамя, стоял самый большой и красивый шатер с эффектными гвардейцами-часовыми, возле него размещались другие красивые шатры. Воины, особенно офицеры, производили очень приятное впечатление - подтянутые, элегантные, в нарядных мундирах. Вся армия была как на ладони: день выдался ясный, и при таком сильном увеличении каждый боец казался ростом с ноготок*. ______________ * Мое собственное выражение, и довольно удачное. Я сказал: - Ваше высочество, посмотрите - росток с ноготок, а что ни боец - удалец. - Что вы имеете в виду, милорд? - Вон, гляньте на статного генерала - того, что стоит, опершись рукой о дуло пушки. Опустите мизинец рядом с ним, и его плюмаж будет как раз на уровне верхней части вашего ногтя. - Росток с ноготок - это хорошо и точно подмечено, - сказал герцог и потом сам несколько раз употребил это выражение. Через минуту к генералу подъехал верховой и отсалютовал. - Так, так, если считать лошадь, у этого росток - ноготок и три четверти, - заметил герцог - М.Т. Куда ни посмотришь, всюду с веселым видом разгуливали щеголи-офицеры, но солдаты были невеселы. В лагере собралось много женщин - жен, невест и дочерей суинков, и почти все они плакали. Провожали, конечно, на войну, а не на летние учения, и бедных трудяг суинков отрывали от праведного труда для того, чтоб послать на край света - нести цивилизацию и другие бедствия несчастным Народам, Ходящим во Тьме, иначе почему женщины плакали? Конница была на диво хороша; породистые вороные лошади с лоснящимися крупами били копытами, и только луч света засиял на трубе, подающей сигнал, который мы не могли услышать, как весь дивизион пустил коней в галоп. Это великолепное, волнующее зрелище продолжалось до тех пор, пока пыль, поднявшаяся на дюйм, - а по мнению герцога еще выше - не окутала конницу крутящимся зыбким облаком, сквозь которое сверкали обнаженные сабли. Вскоре произошло главное событие дня - в лагерь прибыла целая армия священников с хоругвями. Последние сомнения отпали: начиналась война, и длинные шеренги солдат отправлялись на фронт. Их маленький монарх выступил вперед - более очаровательную миниатюрную пародию на человека трудно было представить. Он воздел руки к небу, благословляя марширующие войска. Солдаты были на седьмом небе от счастья, и, проходя мимо хоругвей, почтительно выражали верноподданнические чувства. Построившись сомкнутыми рядами, они шествовали маршем под реющими знаменами - удивительно красивое зрелище! Войска отправлялись куда-то сражаться за Родину, которую олицетворял манекен, благословлявший их на подвиг, - отправлялись защищать его и его знатных собратьев из роскошных шатров и между делом захватить и цивилизовать для них какую-нибудь богатую страну, маленькую и беззащитную. По всему было видно, что крошечный монарх и его придворные не намеревались становиться в строй. Герцог сказал, что это, несомненно, Генрих и Семейство суинк